Текст книги "Шакалота. Цена свободы"

Глава 9

Минут двадцать колесили по городу. Ехали в сторону набережной, потом сворачивали, потом вновь меняли курс. Яроцкий заглушил мотор лишь возле одной из новых многоэтажек и без слов повел меня к крайнему подъезду.

– Макс?

Не отвечает.

– Макс! Мне домой надо!

Останавливается, медленно разворачивается ко мне, и вновь передо мной разбитый, затравленный проблемами парень, при виде которого сердце кровью обливается, и так сильно хочется его обнять, что не знаю, как все еще сдерживаю себя. Была бы я чуть-чуть уверенней в себе…

– Еще полчаса, – просит. – Хорошо?

– Я не хочу идти ни к кому домой.

– А мы и не домой, – слабо улыбается, вновь взяв меня за руку, прям за ладошку, так, как никто прежде не держал. – Я здесь иногда бываю, когда хочу побыть один.

– Где?

Смотрит вверх и кивает:

– На крыше. Высоты не боишься?

Не думала, что в лифтах можно испытывать такую неловкость. Особенно когда рядом стоит парень и держит тебя за руку. Аж в горле пересохло, а стоило украдкой взглянуть на Макса, и вообще сквозь пол провалиться захотелось и уже на лету прокричать: «Почему ты постоянно на меня смотришь?» Нет, правда… Совсем глаз с меня не спускает… Будто – раз! – и я исчезнуть могу.

Дождь барабанит по крыше, ветер дует в лицо, но я не чувствую холода. Совсем про холод забываю, когда он рядом. Не думала, что так бывает. Кажется, что это сон… Прекрасный, каких не видела прежде.

Неужели это все правда со мной происходит?..

– Здесь скользко. Аккуратно, – закрывает за нами дверь и вновь берет меня за руку. Словно это привычное дело, словно и не было между нами вражды, непонимания, обид…

– Смотри, – кивает вдаль, подведя меня к высокому ограждению. – Отсюда видно море.

– Красиво, – вижу, как вдали бушуют волны, над которыми нависает грязно-серое небо.

– Согласен, – на меня смотрит. – Очень.

Прикусываю губу и вновь смотрю вдаль, а внутри еще теплее становится, почти пожар, и трепещет все… Думала, такое только в романах бывает. И вот… чувствую себя одной из главных героинь. И он рядом – тот, от которого кожа мурашками покрывается и дыхание учащается, стоит только взглянуть ему в глаза.

– Пошли под козырек, – тянет меня к одному из выходов.

– Да я и так вся промокла уже.

– Замерзла? А то, если что, я могу тебя согреть, – ухмыляется. – Шучу.

– Я так и поняла, – потупила взгляд.

– Или не шучу.

– Что мы здесь делаем? – переводя тему, запускаю руки в карманы и умоляю себя не краснеть из-за того, что Макс так близко стоит – козырек маленький и узкий.

– Не знаю, – просто пожимает плечами. – Просто хотел тебя сюда привезти, вот и все. Сними пальто.

Уверена, что ослышалась.

А Макс посмеивается.

– У тебя пальто насквозь промокло, – кивает на меня, – а у меня куртка непромокаемая.

– А-а-а… Нет-нет, все нормально!

– Снимай, – уже расстегивает пуговицы, снимает с меня пальто и заставляет всунуть руки в рукава своей куртки. Такая теплая!.. И пахнет так приятно, что голова кругом.

– Спасибо.

Смотрит так, будто сказать что-то собирается, но вдруг передумывает, опускается на корточки и припадает спиной к стальной двери. Вижу, как взгляд тяжелеет, а лицо напрягается.

– Я завтра с Деном поговорю, – и даже говорит совсем другим тоном – жестким, холодным. – Пусть отдаст флешку обратно.

Тяжело вздыхаю и присаживаюсь рядом:

– Даже я понимаю, что он не станет этого делать.

– Станет, – поворачивает голову ко мне, находит мою руку и крепко сжимает в своей. – Ден среди них всех самый нормальный. С вечеринки у тебя дома уже несколько дней прошло, но со мной никто так и не связался. Думаю… Думаю, им надоело. По крайней мере, ты им больше неинтересна. Я надеюсь.

«О, это не так, Макс. Теперь они используют тебя, чтобы манипулировать мною».

– Не говори с ним, – прошу. – Забудь об этой флешке. Пусть делают с ней, что хотят.

Печально улыбается, а я пытаюсь ободряюще улыбнуться в ответ.

– Я втянул тебя в это, – качает головой. – Пока точно не буду уверен в том, что они оставили тебя в покое…

– Не надо, Макс. – Хмурится. – Просто… Просто не лезь в это.

– Говоришь, как Вероника, – фыркает.

Глупо спорить. Теперь нас со Светлаковой кое-что связывает – беспокойство за Яроцкого.

– Прекрати это, – шепчет.

– Что? – спрашиваю так же тихо.

– Я виноват, – смотрит глазами, полными сожаления. – Черт, Лиза, я так сильно облажался!.. И мне за все отвечать. Не тебе. Ты никому ничего не должна. Так что… думай о себе. Прекрати за меня беспокоиться.

– Я… я пытаюсь, – и еще тише: – Не получается.

Порыв ветра ударяет по стальному козырьку над нами и заставляет вздрогнуть, отвести от Макса глаза и до боли стиснуть зубы от мысли: как же сильно я за него беспокоюсь!

Несмотря на холод, руки Макса такие теплые, и, когда он касается ими моей щеки, даже горячо становится. Мягко проводит кончиками пальцев по скуле и ниже… осторожно… по губам. Смотрит на них, будто ему больно. Будто себя ненавидит за то, что касается меня, будто права на это не имеет.

«Ты – живое напоминание о смерти Кости!»

– Телефон звонит, – прочищаю горло и опускаю голову.

Лезет в карман джинсов, достает телефон и сбрасывает вызов.

– Что ей надо? – бормочет себе под нос. – В пятый раз звонит. Что у нее за проблемы опять?

– У кого?

Макс подносит к моим глазам телефон, на котором высвечиваются пропущенные вызовы с именем «Багрянова малая».

– Это…

– Я поняла, что это Полина. – Теперь я не на шутку встревожена. – Почему она тебе звонит?

– Я не знаю, что ей от меня надо, – отводит взгляд.

– Ответь ей.

– Не хочу.

– Почему? – качаю головой. – Постой, вы же… Вы же вроде не особо дружите.

Тяжело вздыхает, сбрасывает кепку с головы и ерошит волосы.

– Мы вообще никак не дружим.

– После игры оно и понятно.

– Знаю.

– Не понимаю, зачем ее надо было втягивать?

– Лиза! – смотрит строго. – Давай не будем. Я просил тебя не задавать этих вопросов. По крайней мере, до тех пор, пока я точно не буду уверен, что тебе ничто не угрожает. Я сам это все дерьмо начал, сам и закончу. Просто не лезь.

– Она моя сестра. И я всего лишь хочу знать, что у вас опять с ней за дела.

– Нет у нас никаких дел.

– Тогда зачем она тебе звонит?

– Лиза… – отводит понурый взгляд в сторону и губы облизывает. – Черт!.. Все сложно. Не знаю, как объяснить… Я хочу, чтобы у вас с сестрой все было нормально. Дай мне время все исправить. Не задавай вопросов. Пожалуйста… Я не могу сейчас тебе на них ответить.

Тяжело вздыхаю:

– Сколько еще бед натворит эта игра…

– Тебе она больше вреда не причинит. Обещаю.

– А тебе?

Мрачно усмехается и откидывается затылком на стальную дверь:

– Я не хочу тебе врать.

– Тогда скажи правду. Я… я запуталась. Я так сильно запуталась!.. Что происходит? Почему мы здесь? Почему ты со мной?

Долго смотрит, но не слова подбирает, а точно не хочет сразу отвечать. Потом говорит искренне:

– Я не знаю. Мне просто… просто нравится на тебя смотреть. – Грустно усмехается, вновь ероша волосы. – Костик мне бы мозги за это вышиб. А если бы узнал, что я… Ну ты поняла.

– Это ради игры.

– Я тоже так думал, – печально улыбается и насквозь взглядом пронзает, – пока не поцеловал тебя.

Теперь телефон звонит у меня: мама.

– Мне… мне домой пора… наверное, – говорю сумбурно.

– Да, – неловко откашливается и поднимается на ноги. – Пока, братишка.

Смотрит в небо и принимается открывать дверь.

– Так ты поэтому сюда приходишь, – с пониманием смотрю Максу в спину.

– Вроде того, – небрежно пожимает плечами. – Здесь ближе к небу.

Стоит Максу открыть дверь и подать мне руку, как, словно по волшебству, дождь прекращается, и яркое солнце сквозь грозные тучи роняет на нас свои лучи.

* * *

– Пиццу ты так и не попробовала, – усмехается, забирая шлем у меня из рук. Смотрит на мой подъезд и снова на меня.

И что делают в такой ситуации? Почему ладони потеют, а во рту, как в раскаленной пустыне, пересохло все?

– Лиза… Ничего сказать мне хочешь?

– Э-э… нет.

– Не хочешь врать или действительно сказать нечего?

– А тебе?

Глаза щурит, будто подозревает в чем-то.

– Если ты опять насчет игры…

– Нет, – перебиваю неуверенно. – Я… я… да не важно.

– Говори.

Вздыхаю, теребя пальцами пуговицу мокрого пальто, которое снова надеть пришлось: родители бы точно не поняли, если бы я домой в мужской куртке заявилась.

– Лиз?

– Да… да просто… ты вчера правда с Оскаром встречался? Ну… когда он позвонил тебе.

Отводит взгляд, и вижу, как лицо напрягается.

– Нет, – говорит наконец. – А почему спрашиваешь?

– Да… да так.

– Я просто… – теперь Макс взгляд потупил. – Просто я пока не могу рассказать тебе всего. Можешь понять?

– Опять игра?

– Нет. Честно. Это личное. И нет, это не Вероника. Ее я только ночью из бара забрал.

– А-а… – и внутри вновь эта чертова ревность просыпается. Да я вообще его ревновать никакого права не имею.

– Расскажу тебе, когда-нибудь. Обещаю.

– Хорошо.

– Ты ведь не сбежишь от меня?

– Я?.. – вновь к лицу кровь приливает и сквозь землю провалиться хочется. – Нет… наверное.

– Наверное? – усмехается. – Ладно.

– Ладно, – повторяю тупо.

Наблюдаю, как зажимает в зубах сигарету, но не прикуривает, ждет, пока я отойду. И я… Ну да… Я плетусь к своему подъезду, оборачиваюсь, будто забыла что-то сказать или не забыла, но считаю нужным посмотреть на него еще раз… И еще раз… И еще раз.

– Пока, – чувствую себя полной идиоткой, взмахивая рукой. А Макс по-прежнему с меня глаз не сводит и так до безобразия сексуально выглядит на этой развалюхе с сигаретой во рту…

«Хватит. Просто иди домой. Открой подъезд и иди домой. Чего ты вообще хотела?»

Достаю ключи, открываю дверь и слышу, как заводится мотор за спиной. Какое-то странное разочарование испытываю. Такое, словно на что-то еще рассчитывала.

«Ты сошла с ума, Лиза. Просто иди домой».

Переступаю порог и слышу, как мотор вдруг глохнет, раздаются шаги за спиной и кто-то касается моего плеча. Мягко, точно я из хрупкого стекла сделана, разворачивает к себе и с такой тревогой в глаза смотрит, что мне кажется, я что-то сделала не так.

– Что? – шепчу едва слышно.

– Да к черту все, – отвечает Макс и прижимается к моим губам своими.

Глава 10

Поцелуй, подобный удару молнии, – внезапный, обжигающий. Колени задрожали с такой силой, что, если бы Макс вовремя не подхватил меня за талию, прижав к себе, скорее всего, я бы не смогла устоять.

Поцелуй, подобный первым цветам по весне, – нежный, мягкий, чистый… Внутри словно подснежник расцветает, один бархатный лепесток за другим.

Поцелуй чувственный и глубокий. Вовсе не грубый, не жадный, он… отчаянный немного, опасно мечущийся где-то между страстной нежностью и жгучим желанием.

Его руки смыкаются на талии, обвивают меня и прижимают к груди так крепко, будто Макс хочет спрятать меня от всего мира. Будто сам за меня держится, будто это я его опора, а не он моя, будто это у него колени дрожат, а голова так сильно кружится, что уже не понимаешь, где небо, а где земля. Карусель… Чем дольше он целует меня, тем сильнее она вращается.

Никогда такого не испытывала. Нет, даже понятия не имела, что значит чувствовать нечто подобное. Это ни с чем не сравнимо. Это удивительно. И страшно. Страшно ощущать себя неумехой в его руках. Но еще более страшно понимать, что этот поцелуй останется в моей памяти. Чувственный, сумасшедший, такой неправильный и такой идеальный поцелуй!

Позволять его губам ласкать мои и нерешительно повторять движения…

Надеюсь, он не замечает, как дрожат мои губы. Как вся я дрожу…

Его язык, точно в танце, кружит у меня во рту, неспешно скользит по гладким бугоркам неба и словно уговаривает мой язык двигаться увереннее ему навстречу. Ведь это так просто… Просто делать, как он.

Задевать его зубы своими и думать: «Так и должно быть?»

Судорожно отрывками дышать… просто потому, что перехватывает дыхание от эйфории, от адреналина, от яркости и нежности момента и еще от десятков всевозможных чувств, которым я дам определение позже.

Задрожать как лист на ветру, когда ладонь Макса заскользила вверх по моей спине. Теплые пальцы зарываются в волосы, мягко, подушечками пальцев, пробегаются по шее и поднимаются к затылку. Притягивает меня еще ближе, если это вообще возможно, и поцелуй становится глубже, отчаянней, сильнее… До вспышек перед закрытыми веками, до вулкана, взрывающегося внутри, до музыки в голове и онемения в кончиках пальцев, до жаркой пульсации внизу живота, над которой я тоже подумаю позже.

Не знаю, в какую секунду мои руки оказались на его шее, – я это не контролировала. Холодные ладони касаются горячей кожи, и Макс судорожно выдыхает мне в рот, его плечи дергаются, а руки продолжают прятать меня от всего мира – обнимают так крепко, что воздуха становится катастрофически мало… Но это такие мелочи!.. Его губы на моих губах, вкус сладкой горечи, дыхание на коже, сила и желание, с которыми Макс меня целует, – все, что имеет значение. Время остановилось для нас двоих. И сейчас, как никогда раньше, мне плевать, что будет завтра. Есть сегодня. Есть я и он. Есть мы.

– Кхм-кхм!

Макс не узнает этот голос. А я – да. Резко дергаюсь в сторону, пытаюсь сбросить с себя руки Яроцкого, но он не отпускает, будто не видит ничего преступного в том, что мы делали. Будто мамы моей не видит!

А мама видит. Черт, мама все видела! И с таким выражением лица, с каким она смотрит на меня сейчас, я прежде была не знакома. С ней словно короткое замыкание случилось, но по каким-то причинам до конца не вырубило.

– Здравствуйте. – Макс с трудом улыбку сдерживает. Такую ребяческую, как если бы нашалил и его за руку поймали. Ямочки на щеках вот-вот проявят себя в полной красе, а пунцовые пятна на щеках, которые точно возникли не от неловкости, а от чего-то другого, мама вполне может расценить, как смущение, которым здесь и не пахнет. И это хорошо – то, что мама так расценить может.

И все молчат. Только раската грома не хватает для еще большего нагнетания обстановки.

Макс вдруг слабо откашливается, притягивает меня к себе и шепчет на ухо:

– До завтра.

Киваю. Вроде бы киваю. С трудом вообще понимаю, что делаю, – хочется сквозь землю от стыда провалиться.

Чувствую, как холодно становится, когда Макс отпускает мою руку, прощается с мамой и идет к своему мопеду. Бросает на меня взгляд напоследок, и вот теперь ямочки на его щеках появляются в полном своем очаровании.

* * *

– Лиза. Ты с ума сошла? Он привез тебя домой на мотоцикле?

– Это мопед, мам, – вздыхаю, сбрасывая с ног ботинки.

– Мопед?.. Ли-ли-лиза… – Впервые вижу маму в такой растерянности. – Ты… ты… Он! Ты не знаешь, кто он?

– Знаю, – иду в комнату и обнаруживаю Полину, ворочающуюся в постели.

– Что случилось? – спрашивает заспанным голосом.

– Ничего! – кричит из коридора мама, голосом на три тона выше обычного.

Слышу, как на кухне гремит посуда, зажигается плита и на нее громко ставится чайник.

– Эй? – Полина глаз с меня не сводит, пока я сумбурными движениями ищу в шкафу домашнюю одежду. – Что случилось?

– Лиза, нам надо поговорить! – зовет с кухни мама.

Приятного в разговоре было мало – догадаться не сложно. И главная угроза звучала, так: «Еще раз нечто подобное повторится, и я обо всем расскажу отцу. Знаешь, что тогда будет. Максим тебе не компания, Лиза!»

– И как же Паша?

А-а-а! Паша, значит, компания?

– У нас с Пашей ничего такого не было, – отвечаю сбивчиво, раскачиваясь на табурете.

– А… а разве вы не…

– Нет, мам.

– Нет, – вздыхает. – Хорошо. Ладно. Но Яроцкий… Лиза, ты хоть понимаешь, каким… каким стал этот мальчик?

– Говори как есть, не подбирай слова!

У мамы от возмущения приоткрывается челюсть.

– Кто он? – а я все так же спокойна. – Бандит? Алкоголик? Наркоман? Как еще вы его с тетей Аллой прозвали?

– При чем здесь тетя Алла? – Мама опускается на табурет и говорит тише, будто испугалась чего-то.

– А ты разве не знаешь, кого она обвинила в смерти Кости?

– Лиза…

– Мам, это не упрек, – качаю головой. – Просто… просто вы обе его не знаете. Ты ведь сама говорила мне столько раз: не суди о книге по обложке.

Мама выдерживает паузу, упрямо сверля меня взглядом, и словно аргументы убедительные ищет, но, видимо, не находит, поэтому лишь в десятый раз повторяет, чтобы я больше к Яроцкому не приближалась, и слегка переводит тему:

– Мне звонил твой классный руководитель, – и свирепым шепотом: – Ты ушла с уроков вместе с Яроцким?! Лиза!

Обсуждать это и дальше желания не было никакого. Более того, мама пришла в крайнее недоумение и даже потянулась за успокоительным (для себя), когда в ответ на все ее следующие возмущенные реплики, я отвечала задумчивой улыбкой.

Вспоминала губы Макса, его руки, держащие меня в объятиях…

– Лиза!

– Я все поняла.

– Прекрати улыбаться. Что с тобой? Я не узнаю тебя!

– Да что у вас случилось? – Полина показывается в дверях кухни и глазами-щелочками смотрит на нас по очереди.

– Ничего, – с нажимом отвечает мама и мерит меня взглядом. – Да, Лиза?

– Совершенно ничего, – продолжаю улыбаться я.

Сегодня уснуть никак не удавалось. Глядя, как на потолке отсвечивают фары проезжающих за окном автомобилей, кусала губы и раз за разом прокручивала в голове сцену нашего с Максом поцелуя. Второго поцелуя. И на этот раз он не обязан был этого делать – эта мысль вызывала самую счастливую улыбку.

Больше ни о чем не хотелось думать: ни о родителях, ни о Веронике, ни об игре. Макс – единственное, что кружилось в голове. Хочу узнать его лучше, хочу понимать его лучше, хочу чувствовать его, видеть… постоянно. Боже!.. Это становится наваждением. Это сводит с ума и заставляет все внутри трепетать от волнения. Завтра я снова его увижу. И завтра… я не буду его отталкивать.

«Ты должна это закончить, Лиза», – слабо, едва уловимо звучит в голове голос мамы.

«До завтра», – громко, ясно, до мурашек на коже в памяти вспыхивают слова Макса, и я подушечкой пальца мягко скольжу по буквам на тыльной стороне ладони, которые так и не решилась смыть.

«Просто прекрати все это». – «Не хочу». – «Ты должна это закончить, Лиза».

– Не хочу.

– Чего ты не хочешь?

– Спи, Полина.

Утро.

Мама делает вид, что вчера ничего ужасного на ее глазах не произошло, и с вполне правдоподобной улыбкой на лице готовит для отца завтрак, пока я тормошу Полину за плечо и прошу перевернуться ко мне лицом, чтобы помочь ей выпить лекарство и сделать хотя бы парочку глотков чая.

У Полины снова температура, и она жалуется на боль в горле.

«Ангина», – заключила ранее мама и принялась составлять младшей дочери почасовую схему приема лекарств и полоскания горла, пока они с папой будут на работе, а я в школе.

– Полин, выпей это, – вкладываю ей в ладонь таблетку жаропонижающего.

– Спасибо, – невнятно бормочет, а я кусаю губы, не зная, как перейти к важной для меня теме. Не могу я в школу уйти и не поинтересоваться. – Полин?

– А? – делает глоток чая и плюхается обратно на подушку.

– Можно я у тебя спрошу кое-что? Только обещай не беситься.

– Уже бесишь. Чего тебе?

– Ты… ты зачем вчера ему звонила?

– Кому?

– Ты знаешь кому.

Глаза Полины вдруг резко расширяются и так же резко превращаются в две щелочки.

– Ты откуда знаешь?

– Знаю, – мягко вздыхаю, укрывая ее одеялом.

– Замутила все-таки с ним? – фыркает в отвращении и поворачивается ко мне спиной. – Ну удачи.

– Полин?

– Отвали, систер. Серьезно. Вот сейчас вообще не лезь ко мне!

– Да что с тобой происходит? – шепчу, поглядывая на приоткрытую дверь. – Зачем ты звонила Максу?

– Максу? – цинично усмехается и поворачивает голову ко мне. – Так он больше не урод, не козел и не последняя тварь? Теперь он Макс? Ха. Ха-ха.

– Я никогда не называла его тварью.

– Серье-е-езно? Ну ты и дура!

– Для чего ты звонила ему?

– У него и спроси! – кричит внезапно и с головой накрывается одеялом.

Вот и поговорили.

Уже сбегаю по ступеням лестничной клетки, когда вдруг звонит Зоя, коротко и ясно заявляет, что сегодня она идет в школу одна, и вешает трубку.

– И что это было? – бормочу себе под нос и еще минуту точно смотрю на экран телефона, пребывая в смешанных чувствах.

А потом все вдруг становится ясным как белый день!

За углом дома, куда видимость из окон моей квартиры не доходит, припаркован мопед с красной отшелушивающейся краской, а на нем сидит Яроцкий и при виде меня сверкает самодовольной ухмылочкой, будто опять где-то нашкодил, но в этот раз удалось выйти чистым из воды.

– Привет, – протягивает мне шлем, пока я заставляю ноги ожить и двигаться дальше. Не стоять на месте как в землю вкопанной, а еще не испытывать всей той неловкости, которая так и рвется наружу.

«Веди себя как ни в чем не бывало».

– Надевай, – трясет шлемом.

– До школы три минуты на твоем мопеде.

– Ну и отлично, – расслабленно ухмыляется. – Шлем.

Задумываюсь. И вдруг доходит!

– Так это ты Зое позвонил? – Принимаю шлем.

– Какой Зое?

– Не придуривайся. Это ты ей сказал, чтобы в школу без меня шла?

С невинным видом пожимает плечами:

– Может быть.

Хочется задать самый глупый в данной ситуации вопрос «Зачем?», но сдерживаюсь. И так понятно зачем, но моя неуверенность все еще слишком сильна. Все еще нашептывает, что Яроцкому не могла понравиться такая, как я. Только не после Вероники. И не после войны, что между нами была.

Собираюсь просто кивнуть и молча сесть на мопед, как замечаю свежую ссадину на левой скуле Макса и неосознанно протягиваю руку к его лицу. Тот мягко ловит меня за запястье и слегка отшатывается.

– Все в порядке, – больше не улыбается.

– Откуда это? – смотрю на него напряженно. – Ты же не…

– Все в порядке, Лиза, – настаивает. Держит меня за руку и мягко притягивает к себе, обхватывая второй рукой за талию, будто в глазах моих ответ отыскать пытается. – А у тебя?

Неловко прочищаю горло и отвожу взгляд.

– Да… да, все хорошо.

– Как мама? Шок прошел? – улыбается.

– В порядке. Сказала, мне конец, если снова увидит нас рядом. Собирается Нине Эдуардовне звонить с просьбой, чтобы она нас рассадила.

– А ты?

– Что я? – смотрю в улыбающиеся глаза Макса и вновь испытываю это – запредельный трепет и опасение.

– Ты ведь не хочешь, чтобы нас рассаживали?

– Нет, – отвечаю тихо, немного помолчав. И все еще поглядываю на ссадину на его лице.

«Во что ты опять вчера ввязался, Яроцкий?»

Надевает шлем мне на голову и кивает назад.

– Учиться едем или как?

* * *

Этот день был не просто одним из сумасшедших дней в школе. Этот день я заслуженно могу назвать самым сумасшедшим, самым сумбурным, а также удивительным днем из всех, что со мной случались. И причина лишь в нем – в Максе. В его поведении, в его взглядах, в его жестах и словах. С самых школьных ворот, когда он помог мне слезть с мопеда и забросил мой рюкзак к себе на плечо, а второй рукой обнял меня, собственнически прижав к себе, что-то внутри больно затрещало, раскололось надвое. Я никогда не была особо суеверной и во всякие дурные предчувствия не верила, просто гнала прочь, но с сегодняшнего утра оно меня не покидает: только подумаешь о том, чем могут закончиться наши отношения (которые таковыми никто еще не обозначил), в груди будто петарда взрывается, страшно становится.

А вторая часть меня готова светиться миллионами крохотных лампочек, стоит Максу просто взглянуть в мою сторону. Горечь и печаль никуда не исчезли, они все там же – в глубине его зеленых глаз, но теплота, которая в них появилась, блеск, словно первый лучик солнца сумел пробиться сквозь пучину туч, будто волшебством наполняют душу. Хочется парить, хочется улыбаться, хочется поверить в то, что все это происходит со мной на самом деле, что это не сон.

Я не могу отвести глаз от человека, которого считала жестоким монстром, пока не поняла, какой ранимый он на самом деле. С какой осторожностью держит за руку, поглаживая подушечкой большого пальца мою вечно холодную кожу. С каким безразличием к окружающим обнимает меня за плечи, идя по школьному коридору, точно видит и слышит только меня. С какой искренностью это чудовище может улыбаться всяким глупостям, которые сегодня в рекордном количестве сыплются у меня изо рта.

Я встревожена. Я сбита с толку. И кажется… за спиной выросли крылья.

Даже острые взгляды Светлаковой не особо тревожат. Между ними ведь нет больше ничего, так? Я верю ему, верю в то, что Макс сказал мне вчера. Хочу верить, что он и правда не обещал Веронике ничего серьезного, предупреждал, что так будет. Пытаюсь убедить себя, что не разбивала силой их пару… Даже наоборот – бежала от чувств, как могла. Спасалась от них, но оказалась слишком слабой. От осознания вины так или иначе саднит душа, ведь как ни крути, а я стала разлучницей, хоть и не желала этого. Но несмотря на то что происходящее между мной и Максом кажется туманным сном, сложным и практически невозможным, я больше не готова его отпускать. Вижу его и, даже зная, каким печальным будет финал для нас обоих, не хочу его отпускать. Не сейчас. Не так скоро.

Также пора признать, что освоение материала и учеба потерпели двойное фиаско. Теперь я не просто плохо понимаю учителей – я их даже не слышу. Все мои мысли о Нем, все мои разговоры с Зоей о Нем, все, на что я хочу смотреть, – это Он.

Берет меня за руку, переплетает наши пальцы и опускает под парту к себе на колени. Берет ручку в левую руку и делает вид, что записывает то, что диктует учитель. Левой рукой!

Не могу сдержать смеха.

– Это тайский? – киваю на тетрадь Макса.

– Вполне возможно, – ухмыляется, старательно выводя каракули, а мне еще больше при виде его стараний смеяться хочется.

Пытаюсь забрать свою руку, чтобы дать ему возможность нормально писать, но Макс не отпускает.

– Еще не согрелась, – шепчет, взглянув на меня украдкой.

– У меня всегда руки холодные.

– Правда? – будто удивляется. – Давай вторую.

– Нет. Я не смогу писать.

– Потом у меня перепишешь.

– Я не понимаю тайский, – смеюсь, пытаясь спрятать от Макса вторую руку.

– Опять эта парочка, – обреченно вздыхает у доски Мария Петровна. – Почему вас еще не рассадили?

– Простите, – виновато опускаю глаза, но не могу избавиться от улыбки.

– Повторите, пожалуйста, последнее предложение! – с серьезным видом просит Макс. – Я не успел записать.

Во время обеда Зоя требовала выложить ей все подробности нашего вчерашнего свидания (именно так она обозвала то, что было у нас с Максом вчера), а я старательно делала вид, что ничего такого не произошло. В итоге, когда Зоя спросила, целовались ли мы, кровь так быстро прилила к лицу, что глупо было отрицать и косить под дурочку.

– Я все еще ему не доверяю, – прошипела Зоя, после того как вдоволь напищалась на всю столовую, не сдержав восторг. – К тому же про мегеру не стоит забывать. Такие, как она, не прощают, когда у них парней отбивают.

Ну вот и аппетит пропал.

Бросаю вилку в тарелку с картофельным пюре и вымученно смотрю на Зою:

– Тоже так считаешь?

– Чего?

– Ну… что я отбила у Светлаковой Макса.

– Не-е-ет, Лиз. Это не так.

– Так. И сама знаю, – понуро смотрю в тарелку с пюре.

Зоя фыркает:

– Ну и дура! Со Светлаковой он деградировал, а с тобой… Вон только посмотри на него, светится весь. Упс! – Зоя выпрямляется на стуле. – И этот светлячок к нам сейчас идет.

Макс ставит поднос с едой на наш стол и опускается на стул рядом со мной.

– Ты теперь и сидеть с нами будешь? – предвзято косится на него Зоя.

– Проблемы? – Макс одаривает ее многозначительным взглядом.

– У меня – нет, – Зоя опускает уголки губ вниз и пожимает плечами, – а вот у тебя будут, если Лизу еще хоть раз обидишь. Понял, нет?

– Зоя, – шиплю, толкая ее под столом ногой, чтобы лишнего не взболтнула. Не дай бог проколется, что про игру знает. И особенно про четвертое задание!

Макс с расслабленным видом откидывается на спинку стула, весело смотрит на Зою и крутит вилку между пальцев:

– Это в стиле «Каждая лучшая подруга должна сказать что-то подобное», да?

Зоя манерно оттопыривает верхнюю губу, словно американских фильмов с темнокожими девушками в главных ролях насмотрелась, и закатывает глаза.

– Это в стиле «Если ты, чувак, встречаешься с моей подругой, то будь готов к расплате, если хоть раз ее обидишь».

– Мы не встречаемся, – стреляю в Зою злобным взглядом, а на Макса вообще в этот момент смотреть не хочу, хватает и его приглушенного смеха.

– Что я такого сказала? – искренне не понимает Зоя, и я снова толкаю ее ногой под столом. – Ай!

– Хватит, Зоя.

– Нет, ну а что я такого сказала?

– Я тебя понял, Зоя, – как бы невзначай вставляет Макс, и я разворачиваю к нему голову. Не выдерживаю взгляда и принимаюсь активно ковыряться вилкой в тарелке.

– И чтобы никаких секретов!

– Зоя!!!

Убью ее. Просто убью.

На пятый урок Яроцкий не приходит. Все-таки у нас друг от друга слишком много секретов. У него. И у меня тоже.

Урок физкультуры проходит в зале. Совмещены два класса: наш и 11 «В». Девчонки возможности посплетничать не упускают, пока ждут учителя; так и чувствую их любопытные и даже осуждающие взгляды на себе.

– Да что он в ней нашел? – вроде и шепчутся, но так, чтобы я наверняка слышала.

– Она же страшненькая. Бледная какая!.. Так и не скажешь, что за границей отдыхала.

– Да-а… И что только Яроцкий в ней увидел?

– А ты прикинь, как Вероника себя чувствует?

– Угу, не позавидуешь. Вовремя она за голову взялась.

– Не слушай их, – Зоя толкает меня в бок. Зоя уже в форме и в кроссовках, готова к занятию.

– Да я и не слушаю, – пожимаю плечами.

– На тебе лица нет.

– Трахнет ее и бросит, – громче говорить начинают.

– Да сто пудов!

– Не слушай! – Зоя вновь толкает меня в бок. – Когда папа в ночную уходит?

– В пятницу.

– Значит, в пятницу и сделаем это.

Выпрямляюсь, как струна, по коже ледяная дрожь проносится.

– Зоя…

– Времени нет. В пятницу. Все, Лиз. Сделаем по-быстрому и уберемся. Бабуля нас прикроет.

– Нет, не прикроет.

– Прикроет! – Зоя в меня глазами стреляет. – А когда уснет, мы и свалим тихонько.

– Ох, Зой… – тяжело вздыхаю.

– Она ж еще целка, да? – вновь разговор невольно слышу и скукоживаюсь вся.

– Не надо, Зоя! – шиплю, притягивая ее к себе за рукав, потому что та уже в атаку бросаться собирается. – Они только этого и добиваются. Провоцируют.

Зоя шумно выдыхает и все же опускается на скамью рядом со мной.

– А с другой стороны, Яроцкий тоже давно уже не айс. Я даже поздравила Светлакову, что она его бросить решила.

– О как! – посмеивается Зоя. – Слыхала? Все, ты не разлучница, Лиз. Можешь расслабиться.

– Ага, особенно после того, что папа сказал, – продолжают свои сплетни.

– Точно. На фиг этого Яроцкого. Тот еще псих.

– Весь в мамочку.

И дружное хихиканье эхом проносится по залу, когда я не сдерживаюсь и все же удостаиваю эту веселую компанию девчонок презрительного взгляда.

– Так это правда? – говорит одна из них и на меня как бы случайно косится.

– Слышала, как они с мамой на кухне обсуждали то, как хорошо, что мы с сынком психопатки в одном классе не учимся. – Блондинка перебрасывает длинные кудри за спину и стреляет в меня гадким взглядом. – Не повезло некоторым.