Текст книги "Седьмое знамение"

Кстати, неплохая мысль, из нее можно развить интересненький рассказик. Борис отложил в сторону газету, сел за стол и принялся с увлечением воплощать понравившуюся мысль на бумаге. Но занимался этим не очень долго – от излишне рьяной фантазии он заметил, что описывает уже откровенный разврат, испугался какого-нибудь психологического термина, из Фрейда, и решил повременить с реализацией, поостыть. Иначе его писанина не пройдет даже через самую либеральную цензуру.

Отвратительно, что он не запомнил, где она живет, настолько был занят ее подругой – черт побери, при одном только намеке на Раю Белову его будто обожгло. Это была не девушка, а термоядерная реакция, и при этом в ней нет, на первый взгляд, ничего особенного.

Борис вскочил со стула.

– Эдька!

Эдгар слушал свои кассеты и перечитывал Эрве Базена – весьма серьезная литература для столь юного возраста, но Эдгару нравилось. Борис отвлек его, как всегда, от любимых занятий, поэтому он встретил приятеля не столь приветливо:

– Ну что еще?

– Эдька, слушай.

– У тебя опять проблемы?

– Что значит «опять»? У меня не бывает проблем. Я к тебе по поводу Фаины, одноклассницы твоей. Тебе что, жалко? Сам хочешь за ней приударить?

Эдгар захлопнул книгу так, что она щелкнула. Но вот такая сознательная провокация была свойственна обычному поведению Бориса, отвечать ему тем же было просто бессмысленно. Поэтому он устало вздохнул и уменьшил звук у магнитофона.

– Боря, я знаю Фаину с первого класса. В этом возрасте за кем-нибудь приударить способен только сексуальный маньяк. Уверяю тебя, ты не первый и не последний, кого ввел в заблуждение ее привлекательный внешний вид.

Тот расплылся в улыбке:

– Она красавица.

– Угу, – иронически подтвердил Эдгар. – А что толку в ее красоте, когда на нее запрещается даже смотреть? Оставь ее в покое, ради Бога, все равно ты ничего не добьешься.

– Поживем – увидим.

– Боря, – предостерегающе произнес Эдгар. – Тебе не придется по вкусу моя речь, но право же, неужели ты всерьез убежден, что ты – лучше всех на свете? За Фаиной пытались ухаживать прекрасные ребята, причем ухаживали они не так, как ты, не растаптывали в порошок и не скручивали в морской узел. Результат был один и тот же.

– «Растаптыванием в порошок» и «скручиванием в морской узел», как ты выразился, я не занимаюсь, – возразил несколько задетый Борис, – хотя этими приемами можно достичь цели гораздо эффективнее, чем расшаркиваниями и сюсюканьем.

Эдгар пристально посмотрел на него и ответил:

– Да. Если твоя цель – растоптать в порошок и скрутить в морской узел. А если ты хочешь любить и быть любимым, – он покраснел и потому отвернулся, – то без расшаркиваний и сюсюканья, к сожалению для тебя, не обойтись.

Борис немного помолчал.

– Ты стал силен в спорах, Эдька. За словом в карман не полезешь.

– Стараюсь. Но настоящего спорщика ты еще не видел. Игорь Белояр – вот кому палец в рот не клади. Он будет юристом, так это его хлеб насущный.

Борис пренебрежительно встряхнул головой:

– Это тот, который на Новый год бумажки писал? Кореш твой?

– Он самый. Только он не кореш, просто близкий знакомый. Даже не закадычный друг.

– Не отвлекайся от Фаины. Она, наверное, находится в зависимости от своей семьи, поэтому и изображает из себя святошу.

Борису было нелегко свернуть с интересующего его маршрута. Эдгар обреченно отложил в Эрве Базена на стол и совсем выключил магнитофон.

– Она не изображает из себя святошу. Она и есть святоша.

– Ерунда. Такого не бывает. По крайней мере, в двадцатом веке.

Эдгар не стал углубляться в дискуссию, так как Борис в таких случаях слышал только то, что ему хотелось слышать.

– Насчет ее семьи. Фаина живет вдвоем с отцом. Он пенсионер и вдобавок инвалид, что ли, короче, живет на какие-то пособия. Папа мой называет таких людей «голь перекатная». Так что вряд ли там есть какие-нибудь ссоры и насилия, как ты думаешь. Я видел этого старичка, на родительском собрании – безобиднейший субъект, и мухи не обидит.

Борис разгорячился:

– Значит, есть что-то еще, почему она прикидывается верующей!

Тут рассердился и Эдгар:

– Значит, нечего приставать ко мне с расспросами, думай всё, что тебе угодно, если ты такой упёртый! Почему бы просто не принять как факт, что она действительно верующая? Она что, не имеет на это права? Может быть, это ей доставляет удовольствие, как нам – музыка и книги!

– Что за чушь! Ты послушай, что ты говоришь! Какое еще удовольствие? Бить челом об пол и читать молитвы с утра до вечера? Не смеши меня!

– Ну, у каждого человека свои вкусы, – неуверенно заключил Эдгар.

Борис фыркнул. Это возражение не показалось ему убедительным. Он вообще не любил, когда ему возражали. Эдгар был одним из немногих, которые осмеливались это делать, потому что сам был по общественному положению равен ему, а Борис к тому же жил в доме его родителей и командовать не был вправе. Неожиданно Борис это почувствовал, это ему не понравилось, и он решил поразмыслить об этом на досуге. В самом деле, ситуация почти что унизительная – он нахлебником живет у Тимофеевых, хотя у них, Новиковых, есть в Горьком квартира, и даже две, и он вполне способен к самостоятельности. Надо будет поговорить с отцом и с Тимофеевыми. Только так, чтобы их не обидеть – посчитают еще, что его что-то не устраивает, или что они плохо с ним обходятся, а это неправда, они его любят, по-настоящему привязаны к нему, словно он им родня.

– И это все, что ты о ней знаешь? Только то, что она верующая? – уже без бравады спросил он.

Эдгар еще раз вздохнул:

– А что тебя еще интересует?

– Какие ей подарить цветы, на какой фильм пригласить, ест ли она мороженое и шоколадные конфеты…

– Насчет цветов я не задумывался, в кино она точно не пойдет, потому что грех непрощенный, а мороженое… Ест, наверное, но ведь сейчас пост, а оно сделано из молока. Ну не слышал я, чтобы верующие ели шоколад в пост.

Они засмеялись.

– Ладно, – сжалился Борис. – Я вижу, ты и правда веришь в ее святость. Может быть, ты и прав. Интересненькую ты нарисовал картину!

– Какая уж есть, – улыбнулся Эдгар. – Послушайся доброго совета, не делай глупостей.

– И не собираюсь. Разве ухаживать за красивой девушкой – глупость? Впервые слышу.

– Смотря какая девушка.

– А откуда тебе известно, вдруг я – ее судьба. Вдруг мы с ней – самая красивая история любви со времен Ромео и Джульетты.

Эдгар поперхнулся, а пока он прокашливался, Борис продемонстрировал нарочитый пируэт, продекламировал по-немецки пару строк из Шиллера и удалился походкой Чарли Чаплина. Эдгар явно опять намерен был увещевать его и призывать к благоразумию, а Борису до чертей надоели моральные наставления. Пусть разглагольствует на темы высоких материй со своим корешком, Игорем Белояром. Так, кажется, его зовут. Впрочем, какое это имеет значение.

К тому же, за всем этим пустопорожним разговором он не узнал самого главного – где девушка живет. Сам же Борис помнил одно: это место здесь, в Верхних Печерах, и недалеко отсюда, раз они дошли туда пешком, минут за двадцать. Не очень обнадеживающая информация – тут, куда ни глянь, жилой массив, сплошные многоэтажки, одинаковые квадратные дворы и одинаковый белый утоптанный снег. Никаких зацепок. Надо же было тогда, на вечеринке, так упиться, до такого беспамятства!

Он снова развалился на диване и ожесточенно принялся за перевод немецкой газеты. Так ожесточенно, словно зачет предстояло сдавать уже сегодня.

Через полчаса перевод был осилен и даже записан в тетрадь с конспектами. Несколько минут Борис угрюмо сопел, выбирая, что бы еще такое трудное осилить. Рассказ для газеты сопротивлялся гораздо дольше, но к концу рабочего дня осилен был и он – целых восемнадцать листов. В запарке усиленного творчества он упустил момент возвращения с работы хозяев дома и очнулся лишь тогда, когда к нему заглянула хозяйка и попросила помочь ей с ужином. Муж и сын ее были заняты починкой собственного автомобиля ВАЗ – 21093, хотя до весны было еще очень далеко, а для котлет нужно было пропустить мясо через мясорубку – тяжелый, неженский труд.

На кухне играли и пели сладкозвучные голоса дуэта «Модерн Токинг» – Марианна Тимофеева обожала их. Борис вошел туда с улыбкой: еще из коридора было слышно, как она хлопотала у плиты и у стола и тихонько подпевала писклявому Томасу Андерсу.

Ей было около сорока лет, но выглядела она гораздо моложе. Коренная москвичка, с детства она любила лошадей и все свободное время, после школы и в выходные, пропадала в цирке, который был по соседству с их домом, через дорогу. Она буквально выросла в цирке. Почти в каждой программе она, как джигит, вылетала вихрем на арену верхом, на своих холеных лошадях с длинными тонкими шеями, становилась ногами на седло, проделывала головокружительные трюки, словно заправский каскадер. Там же, в цирке, она впервые встретила Виктора Егоровича Тимофеева, он был сражен наповал ее храбростью и мальчишеской свободой. Она и внешне была как артистка – круглое лицо с чуть вздернутым носом, тонкими губами, лучистыми голубыми глазами, каштановые брови и ресницы, пышные завитые в кудри темно-рыжие волосы, кожа золотистого оттенка, будто она загорела на летнем солнце. Когда она подкрашивалась, надевала грузинскую мужскую одежду и черную курчавую папаху, садилась в седло на изящного ухоженного коня, она становилась очаровательной, неотразимой. Иногда она и теперь захаживала в цирк и каталась верхом, но в программах, разумеется, не участвовала.

На плите варился суп и шипела сковорода. Марианна была одета в махровый халат голубого цвета. Волосы она, как всегда, наглухо скрепила на висках белыми заколками, и они сзади тяжелой волной ложились ей на плечи.

– Когда зачет? – спросила Марианна.

Борис встал к мясорубке и принялся заталкивать туда мясо.

– Послезавтра.

– Ты готовишься?

– Уже подготовился.

– Молодец.

Руки Марианны порхали над столом. Нашинкованная капуста воздушной горкой поднималась в салатнице.

И тут Бориса осенило.

– Тетя Маша, у меня к вам большая просьба.

И он замолчал, выжидательно кося глазом в ее сторону.

– Я тебя слушаю, Боря.

– Вы хорошо знаете одноклассников Эдика?

– Ну, более-менее. А что?

Борис собрался с духом. Врать Марианне Тимофеевой – для этого необходимо немалое мужество, особенно стоя рядом с ней, лицом к лицу. Но ведь он почти не погрешит против истины, лишь немного ее приукрасит.

– На празднике, на Новый год, я встретил тут девушку… Тёть Маш, не поверите! Честное слово, настоящая богиня.

– Вот как? – удивилась Марианна.

Он с энтузиазмом крутил рукоять мясорубки, так что раскачивался стол.

– Ее зовут Фаина. Правда, красивое имя?

– Очень красивое!

– Тёть Маш, я никогда таких не видел. Она блондинка, и взгляд у нее, как у ребенка, и длинные, до пояса волосы. И одета она была… очень, очень скромно. Даже строго. И… – Он слегка заколебался. – Тёть Маш, я несколько раз звал ее танцевать, но она не согласилась. Я был в отчаянии.

– … и ты в нее влюбился, – весело и привычно дополнила Марианна.– Она заняла место Наташи? Ты ужасно ветреный мальчик, Боря.

– Нет, нет, о нет, совсем не так! – принялся переубеждать ее Борис. – Наташа, Наташа… Тоже мне, нашли идеальную возлюбленную! Она же только на «дискарь» ходит и в кино. Она еще ветреней меня, честное слово. А Фаина… Вот такую девушку можно любить только всей душой, я чувствую это.

– И ты уже любишь ее всей душой?! – изумилась Марианна, округляя глаза.

– Не смейтесь, тёть Маша! Не смейтесь, пожалуйста! Пусть я еще и не люблю ее свей душой, но я… мне кажется, я близок к этому.

– И она, конечно же, отвечает тебе взаимностью? – все еще смеясь, спросила Марианна.

– Ну…пока не знаю. Я ее после праздника не видел. И даже понятия не имею, где ее искать. Спрашивал у Эдика, но он мне ничего не сказал.

Наконец-то, у нее настало просветление:

– А… И ты думаешь, я скажу тебе, где ее искать.

Борис помрачнел:

– Если не скажете вы, то я обойду все Печеры пешком и все равно ее найду. И никто меня не остановит. Вы тоже. Вот, фарш готов! Тёть Маша, я вас очень прошу. Я вижу, вы поняли, о ком я говорю. Тёть Маш. А хотите, – он заговорщически понизил голос,– я сам пожарю котлеты? Я умею, а у вас и других забот хватает.

– Боря! – с укоризной протянула она.

– А еще заварю чай и помою посуду после ужина.

Она подозрительно долго перемешивала салат из свежей капусты, свежей моркови, репчатого лука и растительного масла. Он с замиранием сердца ждал, что она ответит. «Как неохота будет снова идти с расспросами к Эдику!» – подумал он, пока она мешала, пробовала салат и ставила его на середину стола. Потом повернулась к нему и сказала серьезно:

– Боря , я не знакома лично с этой девушкой, но несколько раз видела ее. Она замечательная. Я боюсь, твое легкомыслие может ей навредить. Ты же у нас парень хоть куда, а она – совсем еще ребенок. Ее ведь, скорее всего, постигнет участь Наташи.

Борис изобразил праведное негодование

– Как вы можете их сравнивать! Они как небо и земля! Как рай и ад! Тетя Маша, если вы видели ее, ну как вам не стыдно ставить их на одну доску.

– «Коня и трепетную лань»? – смеясь, процитировала Марианна.

Борис изобразил подлинную обиду и ничего не ответил.

– У,– протянула она, вбивая в фарш яйца и начиная месить, прямо своей аристократической рукой. – Уж и надулся. Ладно, сейчас я тебе верю. Но я не знаю, где она живет. Правда, ее частенько встречают в библиотеках, особенно в центральной, на Варварке, в читальном зале. Сидит, обложившись книгами. Прямо как наш Эдик.

Борис преувеличенно-громко чмокнул ее в щеку и просиял:

– Тетя Маша, вы гений. С меня котлеты и мытье посуды.

– Иди уж, Джеймс Бонд доморощенный. Беда с тобой. Через полчаса зови всех на ужин. А сейчас иди, не мешай мне.

Но Борис не ушел. Он вертелся вокруг нее, сам переворачивал котлеты на сковороде, и, как щеночек, ловил ее взгляд и вымаливал прощение улыбкой одновременно виноватой и нахальной. Марианна не выдержала строгую мину, засмеялась и отвесила ему подзатыльник, посредством которого мир был восстановлен.

Так или иначе, но промежуточного успеха он добился – узнал, где можно встретиться с девушкой. А далее – дело техники. Читать он, правда, любит только по настроению, но ради благой цели нетрудно и притвориться. Нашла же его избранница местечко, куда приходить в свободное время – от скуки с ума сойдешь. Тишина, спокойствие мертвое и тучи пыли, то есть самое ужасное, что только существует на свете. Наш студент, несмотря на учебу в престижном вузе, причем успешную учебу, бежал от библиотек, как от чумы. Эдгар очень удивился бы, как можно писать рассказы, не читая книги ежедневно, и при этом быть востребованным – увы, такие парадоксы случаются не так уж редко. Борису Новикову, чтобы писать рассказы, вполне хватало общения со сверстниками и полета собственных фантазий. До ужина он не успел упаковать свое твореньице в конверт, но не расстроился по этому поводу, так как у него было хорошее настроение, как будто он уже готовился к свиданию, на котором Фаина улыбнется ему и скажет голосом Раи Беловой: «Милый, я твоя». Почему голосом Раи Беловой? Потому, что голос самой Фаины Борис не помнил, даже не был уверен, что вообще слышал его. «У такой замечательной красавицы должен быть поистине божественный голос!» Она продолжала существовать в его воображении в образе обычной девушки, хотя Эдгар убеждал его в обратном. Пусть Эдгар думает что хочет – мал еще, неопытен.

За ужином он был прямо-таки душка – веселый, остроумный, не напористый, а что нечуткий – что ж, не всем дано. Он так искрился, что Эдгар удивленно на него посматривал и не понимал, отчего Борис так изменился. С утра был мрачен, как туча, а к вечеру заиграл своими кристаллическими гранями, словно обработанный бриллиант в лучах света.

Когда Борис находился в таком блистательном состоянии, он способен был очаровать кого угодно, хоть царицу свирепых амазонок. Эдгар подумал, что если тот продолжит в том же духе, то Фаина поддет к его ногам, как кающаяся Магдалина, уже в течение недели. Ему даже не придется за ней ухаживать.

Тимофеевы-старшие умильно улыбались, переглядывались и вспоминали свою собственную юность. Марианна больше не жалела, что подсказала Борису тайное убежище девушки, которая не подозревала, какая вокруг нее поднялась возня, и не подозревала о грядущих переменах. Знал бы Борис, что он, самый завидный кавалер в этом регионе, не оставил в ее памяти абсолютно никакого следа, и она не вспомнила о нем ни на одну миллисекунду после того, как покинула их с Раей Беловой, – он, право же, полез бы в петлю от разочарования. К счастью для его жизни, такая мысль не пришла бы ему в голову как полнейший абсурд.

Они засиделись за столом дольше обычного. Пили чай с малиновым вареньем. Эту идиллию нарушил телефонный звонок. Это звонили родители Бориса, из райцентра в семидесяти километрах от Горького. Они еще раз поздравили всех с Новым годом и начали расспрашивать сына, как у него дела.

– Пап, все хорошо! Литературу сдал, и на «отлично» написал диктант. Как всегда, не беспокойся, пожалуйста. И маме скажи, конечно. Что? Насчет денег? Ну… Вообще-то у меня еще есть, но если хочешь, пришли еще. Не откажусь.

Он засмеялся. На расстоянии семидесяти километров от строгого отца смеяться было очень просто!

– Сколько? – переспросил он, чуть не подавившись своим смехом. – Сколько, ты сказал? Я тебе что, безразмерный? Я столько не съем и не выпью. Пап, не спрашивай. Ну, шампанское. Пепси-кола. Пап, ради Бога, у меня до сих пор голова болит!

Он понял, что проговорился, сник и перестал юлить.

– Совсем немножко, пап. Всего сто, ну от силы сто пятьдесят. Не сердись, ведь был праздник, и все пили! Ты лучше у Славки спроси, так тот небось хлестал сивуху прямо из горлышка, не подсчитывая граммы и проценты! Нет, никакого дебоша не было. Я даже ни с кем не поссорился. А тебе, кстати, сообщили бы об этом в первую очередь.

Хотя ни одного Тимофеева поблизости не было, Борис говорил в трубку исступленным шепотом, в надежде не испортить впечатление о себе этим нелицеприятным разговором. Круглый год, в любое время суток и при любых обстоятельствах он боялся своего авторитетного отца. Боялся буквально до трепета в коленках. Даже находясь так далеко, он чувствовал влияние отца и ничего не мог с этим поделать. Его отец был сделан из кремня, сродни норвежским скалам – такой же высоченный и обледенелый.

О Фаине он и не обмолвился.

– Пап, я недавно вспомнил наши прошлые каникулы, в Ялте. Давай и этим летом туда съездим, а? Ну ты постарайся, чтобы получилось. Тебе же самому очень понравилось, я знаю. Ладно, заканчиваю. Маме и Славке большой привет. Приеду после сессии на пару дней. Пап, я тут работу себе подыскиваю, уже пора над этим задумываться. Я же не такой недальновидный, как Славка, к примеру, и забочусь о будущем. Пока что – методистом, а курса с четвертого можно будет и преподавать, по возможности. Я был уверен, что ты одобришь. Ну, до свидания. Приеду домой – сообщу обо всем подробно. Передам, передам обязательно. Они недалеко, на кухне. Мы до сих пор ужинаем, представь себе. Засиделись вот так. Да!

Он положил трубку и, приплясывая, вернулся за стол:

– Новиковы всем скопом передают Тимофеевым большой, горячий привет.

– Спасибо, Боренька. Будешь еще чаю?

– Нет, тёть Маша. Перебор.

Он остался на кухне, как и обещал, и вымыл всю посуду, не слушая возражений Марианны. У него в голове складывались интересные планы на ближайшие дни, окрашенные в самые радужные тона, и он мог позволить себе немного поблагородничать.

А перед сном он замечтался. Вспомнил прошлое лето, когда они, Новиковы, всей семьей проводили отпуск в Крыму, в Ялте. Их было пятеро: отец, мать, Борис, Славка и младшая сестричка, Варвара. Это было прекрасно! Они ездили на машине. Увидели весь Южный Берег. Чуть не задавили однажды, в каком-то селе, чью-то корову, которой вздумалось перейти дорогу перед их машиной. Они долго спорили и выбирали по карте, куда им поехать. В конце концов, начали с Никитского ботанического сада. Сфотографировались там в разных местах, но особенно много – рядом с удивительной магнолией, небольшой, без листвы, но с крупными, прекрасной формы и окраски, цветами. В Ялте они немедленно попали в дорожную пробку, еле-еле из нее выбрались, проехали мимо красивой розовой церкви и заблудились в поисках моря. Едва не попали в аварию. Все это сопровождалось смехом и шутками-прибаутками, даже со стороны сурового отца. В конечном итоге они выбрались-таки на набережную пешком, рядом с гостиницей «Ореанда» и парусником «Эспаньола». «Сибирской язвой пахнет», – на полном серьёзе сказал Славка. «Чем?» – в ужасе переспросила мать. «Шашлыком», – невинно хлопая глазами, пояснил Славка. Хохмач он, младший брат Бориса, погодок. Студент медицинского института, будущий хирург.

От причала отходил красивый, белый корабль под греческим флагом. Назывался «Ренессанс». Умеют же за границей придумывать названия для кораблей! Не то что у нас – «Теодор Нетте», «Максим Горький», «Федор Достоевский», «Михаил Светлов»… Никакой романтики. Проводив корабль дикими криками и поистине обезьяньими прыжками, они поели мороженого и спустились к морю, к воде то есть, на пляж, купаться. Незабываемые ощущения! Никакого сравнения с рекой. Умирающая из года в год, обреченная на медленное высыхание Волга никогда уже не даст такого впечатления – в море живая, движущаяся, дышащая во всю свою мощь не просто вода, а лениво ласковая стихия, перед силой которой не способна устоять никакая твердь. Она живет сама и дает жизнь другим, даже просто купальщикам. Новиковы чувствовали это каждым квадратным сантиметром кожи. Из них выходила отрицательная энергия и вливалась небывалая бодрость и радость – Борису чудилась в этом чуть ли не напрямую связь с космосом. И так странно было видеть на территории Советского Союза обыкновенные, свободно растущие пальмы – если бы он не потрогал их собственными руками, ни за что не поверил бы в их существование. А в очередной поездке по Южному Берегу, через несколько дней, они остановились недалеко то Артека, решили полюбоваться знаменитой Медведь-Горой, Аю-Дагом. А шалуны и хулиганы Славка с Варварой перепрыгнули через парапет и своровали где-то поблизости с десяток кисточек винограда, который они съели во мгновение ока, так это было здорово. Виноград был винный, мелкие и очень сладкие, до липкости во рту, ягоды так плотно прилегали друг к другу, что деформировались, а внутри каждой кисточки, оказывается, живет паучок.

И хотя степная часть Крыма, признаться, это заунывная, выжженная жестоким южным солнцем степь, как хорошо было бы вернуться туда следующим летом!

Неожиданно мысли Бориса приняли радикально иное направление: а ведь еще лучше было бы раздобыть достаточно денег и поехать летом туда с девушкой! Черт возьми, как же он раньше до такой сенсации не додумался! Только представить себе Фаину, днем в одном мини-купальничке, на фоне лазурного моря, золотого песка или раскаленной серой гальки, а ночью и вовсе без ничего, в белых лучах лунного света… На юге ночи темные, как успели заметить Борис и его брат, хоть глаз выколи, и темнеет поздно, но зато в считанные секунды, будто на землю опускается непроглядный черный занавес. И небо там совершенно другое, непрозрачное и черное, а звезды не одинаково белые, а разноцветные… Какая Фаина сможет устоять перед столь красочной перспективой? Нипочем не устоит и принцесса крови. Ведь она будет там с ним, с Борисом Новиковым.

Отсюда вопрос: где взять деньги на поездку? Сумма понадобится немалая. Машины у Бориса пока нет, прав на вождение тоже. Придется ехать поездом. Впрочем, купе – это неплохо, а раз уж мечтать, так лучше всего о люксе двухместном. Больше суток в таких комфортабельных условиях, рядом с красавицей подругой… ммм, просто голубиное гнездышко. Не меньше пятидесяти рублей за один билет, насколько он слышал. Затем – жилье. Ох, летом на юге эта статья расходов самая кусачая. Пансионат для влюбленной парочки никак не подойдет, у всех на глазах пропадает всякая романтика от поездки вдвоем. Уединиться можно будет только сняв комнату, или времянку (так называют на юге летние домики), за весьма ощутимые деньги. Зато какие это сулит наслаждения! Не описать словами!

На этом моменте на губах Бориса появилась легкая улыбка. Он позволил себе мысленно расслабиться и помечтать о девушке, какова она в любви, точнее, какова она будет в любви после наиприятнейшего курса, который он, Борис, ей преподаст, потому что у верующей девушки не может быть никакого опыта общения с молодым человеком, и за этот курс она должна будет оставаться ему благодарна по гроб жизни.

Если бы чьи-нибудь мысли можно было подсмотреть, и если бы Эдгар подсмотрел эти мысли, его передернуло бы от отвращения.

Вдоволь наглядевшись на картины ночного счастья с Фаиной, Борис продолжил свои подсчеты. Больше всего денег уйдет, конечно же, на питание и развлечения. Фрукты-овощи на юге относительно недороги, но одной грубой клетчаткой сыт не будешь, да и лучше прогнозировать с запасом, чем в недодачу. Да и просто так гулять по городу – с ума сойдешь от скуки. Надо же и в кино побывать, покататься на катере, в Луна-парке, экскурсии разнообразные, танцплощадки, кафешки со сладостями и мороженым – копейка за копейкой в таких заведениях текут не останавливаясь. Плюс к этому фотографии на память.

Каникулы будут незабываемые!

Но чтобы их осуществить, нужно тысячи две или три рублей. Легко сказать. Родители на эту авантюру не согласятся ни за что. Отец еще и Фаину заодно уничтожит, чтобы неповадно было впредь. От такой мысли у Бориса по спине пробежали мурашки. Нет, к родителям по этому поводу обращаться не стоит. Придется выкручиваться самому.

Для получения таких денег обычные люди работают в поте лица целый год и при этом урезают свои потребности до минимума. Борис же не привык себя ни в чем ограничивать, и потребности у него отнюдь не минимальные. Гонорары за рассказы его избаловали и приучили жить на широкую ногу.

– Хм… – призадумался Борис и пошутил сам с собой: – Написать штук шестьдесят рассказов сверх плана – и я обеспечен выше головы.

Вдруг у него прекратилось это глупое хмыканье. Он даже приподнялся на локтях в постели. Как же он сразу не додумался, дурачина-простофиля! Ответ лежал на поверхности с самого начала, он его не замечал только из-за своей постыдной несообразительности. Написать не много рассказов, а один роман – большой, толстый, на какую-нибудь интересную, еще никем не освещавшуюся тему. Проблем возникнуть не должно, так как писать он может вещи совершенно необъятные, до бесконечности, и имя он себе уже заработал, Россо Даниэляна все знают и любят, и в первую очередь – редакторы. Условия для творчества созданы самые благоприятные, пиши не хочу. Ох, какой же он осел, что не додумался до этого раньше. Не было бы потеряно столько времени.

Придя к такому решению, он откинулся на подушку и вздохнул полной грудью. Ему стало так спокойно и хорошо, будто он уже написал свой роман, издал его и получил гонорар в полном объеме. Приятно же, в конце концов, чувствовать себя королем этого грешного мира! Он заранее облизывался, как наевшийся мышек кот.

Спал он сном младенца.

А утром удивился, как это его осенила идея на трезвую голову. Обычно такое случалось только после выпивки.

Проснулся он бодреньким и активным. Встал пораньше, чтобы пораньше приступить к делу. Позавтракал вместе со всеми, чем удивил Эдгара, который окончательно убедился, что накануне произошло что-то очень важное, о чем Борис не хочет пока распространяться. Ну и не надо. Надоест секретничать – сам все выболтает.

После завтрака он оделся, прихватил свой рассказик и отправился на почту, потому что не имел ни желания, ни настроения видеться с редактором лично – у него теперь новое направление деятельности, и жалко было портить энтузиазм подробностями газетной внутренней политики. А в уме он уже выстраивал по пунктам план действий по написанию романа. Пункт А – выбрать тему. Написать надо много. Страниц пятьсот, никак не меньше. Борис усмехнулся: такой книгой слона можно убить! Изведешь на такую ерунду массу макулатуры, ради которой безжалостно рубят бесценные леса, кстати, испортишь зрение, недоспишь, стучанием машинки доведешь до бешенства всех домочадцев – и за все эти гадости получишь кругленькую сумму денег, порцию заслуженной славы и каникулы на юге с понравившейся девушкой.

Отправив рассказ, Борис задержался возле киоска Союзпечати и долго изучал его содержимое. Какие темы нынче наиболее актуальны? Ясно как божий день – какие-нибудь разоблачения и связанные с этим скандалы, и желательно погромче, с именами, приводящими в священный трепет. Этим страна самозабвенно зачитывается. Ладненько, Борис подбросит им, читателям то есть, бомбочку – в ушах до следующего Нового года звенеть будет. Он знаком с такими механизмами и технологиями написания. Андре Моруа сказал об этом: «На двадцатом томе ваше благосостояние обеспечено». Борис не читал Моруа, но действовал в буквальном смысле так, как тот писал в «Письмах незнакомке». И Эдгару не следовало советовать ему почитать, так как даже наилегчайшую, почти неуловимую иронию в свой адрес Борис воспринимал как оскорбление.

С собой у него были деньги, поэтому он заскочил в специализированный магазинчик и запасся канцтоварами. Ощутив в руке их тяжесть, он проникся к себе уважением – вот, он решил трудиться, а не ограбить кого-нибудь для получения денег, хотя, наверное, ограбить кого-нибудь было бы тоже весьма интересно. Выброс адреналина, острота эмоций, борьба с ситуацией. Но нет, ограбление он оставит на потом. Сейчас у него более важное дело. Более реальное.

Он сложил покупки в целлофановый пакет и заскочил еще в продуктовый магазин в поисках кофе, но не нашел. Чертыхнулся про себя: когда же закончится этот проклятый дефицит! Нельзя же по любому поводу обращаться к отцу!

Кофе, и даже, к своему великому удовольствию, растворимый, он нашел, как ни странно, в небольшом ларечке возле остановки троллейбуса. Без особых раздумий он купил тут и бутылку водки, которую, во избежание неприятных разборок, спрятал во внутренний карман своей теплой зимней куртки с меховой подкладкой и меховым воротником. Какое же это будет творчество без выпивки? Никакого творчества не получится, это подтвердит любой писатель.

Отсюда до Подновья было совсем близко, Борис пошел пешком, не спеша, через дворы. Здесь было немудрено заблудиться новичку – сплошные ряды многоэтажных коробок, дворы-колодцы, куда ни глянь, везде одно и тоже, поистине лабиринт Миноса. Но Борис, поначалу действительно пугавшийся этих каменных джунглей, к третьему курсу пообвыкся, изучил тут все тропинки-дорожки и неплохо ориентировался. Он прямо-таки взял нужное направление, как радио-робот, и извилистыми путями, среди сугробов, пошел туда. Заодно он выбирал себе наиболее приемлемый сюжет для написания. Разоблачительный и непременно скандальный. Разоблачать сейчас модно политических деятелей, каких-нибудь проворовавшихся коррупционеров. Прекрасно, Борис знаком с политиками лично – как-никак отец у него политик, да и Тимофеев тоже. Борис с детства окружен политиками со всех сторон, как же ему не знать их до самой изнанки. Но политик-коррупционер для нынешних времен – персонаж достаточно банальный. Поэтому скандал надо выбрать небывалый, о каком еще никто не осмеливался говорить. Что-нибудь грязное, отвратительное до тошноты. Что же это может быть? Наркотики? О нет, к ним все привыкли, это даже не бросится в глаза. Лучше выбрать тему интимную, любовный роман, от которого мурашки бегут по коже и волосы встают дыбом. Соблазнение детишек? Борис приостановился. Мысль леденящая, на самом деле, и потому удачная, но… Борис скривился от сожаления – такой сюжет не пропустят в печать никакие цензоры, слишком уж нагло, даже для новейшей советской литературы, и даже если бы это написал признанный мэтр, произведение было бы обречено на смерть. А жаль, ведь на этой ужасающей линии можно было бы вырваться вперед, в лидеры, подобно «темной лошадке».