Текст книги "Седьмое знамение"

Нина Белояр вернулась с работы уставшая, но довольная. Суп был уже разогрет, Игорь начал наливать его в тарелки, как только услышал во дворе радостный лай Шарика – тот приветствовал хозяйку на свой лад, потому что был очень к ней привязан. К двери бежала мелкой рысью и Джуди – чтобы встретить хозяйку и проводить ее в дом, шествуя перед ней с большим достоинством и покачивая кончиком воздетого кверху хвоста. Это была обычная картина прихода домой Нины Белояр. Игорь заулыбался, видя, с каким облегчением она окинула взглядом эту картину и пошла раздеваться. А Игорь стал разбирать ее сумку. По дороге с работы мама зашла в магазин и купила хлеба, масла, сметаны и полкило колбасы. Сметану Игорь оставил на столе – заправить суп, а остальное убрал. Поставил на печь разогреваться второе – макароны по-флотски. А чай мама заварит сама после обеда.

Она была небольшого роста и хрупкая, брюнетка с короткой стрижкой и глубокими, почти бездонными светлыми глазами, обведенными синевой. Эти глаза обычно имели мягкое и теплое, как бархат, выражение, но с определенного момента неспособны были смеяться, даже улыбаться, вместо улыбки в них появлялась горечь. Но при этом ее глаза светились особым светом, если рядом находился сын.

Она переоделась в домашнее платье, вернулась на кухню и первым делом поцеловала Игоря в висок:

– Ты мой мальчик! Спасибо большое за обед.

– Ерунда. Давай садиться.

Он вынес еду Шарику, плеснул Джудитте в мисочку молока и тоже сел за стол. И тут же заметил – уже не в первый раз – что мама им откровенно любуется. Он удивился и спросил у нее:

– Что? Что-то не так?

– Всё так, – ответила она. – Ты такой замечательный. Я вот иногда смотрю на тебя как бы взглядом постороннего человека и думаю: вот малыш, который родился у меня и был когда-то совсем кроха, не умел еще ходить, сидеть, разговаривать словами, только глядел мне в лицо своими глазками и улыбался беззубым ротиком, а я плакала от того, какой ты малюсенький и слабенький, и вдруг у меня окажется недостаточно сил, чтобы тебя защитить. И вот ты вырос, такой взрослый и сильный, во всем мне помогаешь и заботишься обо мне. Такого ведь не бывает в действительности, только в сказках со счастливым концом, и это меня пугает. Я не верю порой в твою реальность, мой мальчик.

– А, – сказал он. – И поэтому ты по десять раз за ночь заглядываешь в мою комнату? Убедиться в том, что я существую?

– Да, – виновато призналась она. – Я так привыкла все время бояться за тебя, мне трудно переделаться вот так сразу.

– Тогда не переделывайся, – улыбнулся он.

Они прервали разговор и приступили к обеду. Суп был еще свежий, Нина сварила его с расчетом на три-четыре дня. Оба так проголодались, что справились каждый со своей тарелкой в считанные минуты. Это вызвало у них ехидненький смех и несколько замечаний. Та же быстро они уничтожили и по основательной порции макарон. После этого Нина заварила чай из мяты, от чего по кухне распространился аромат своеобразной свежести. Цвет у такого чая был противный, бледно-зеленый, но зато вкус – приятнейший, бодрящий. И Игорь, и Нина любили мятный чай. Часто они заваривали и ромашку. Нина считала это гораздо полезнее обычного чая, особенно зимой, когда организму необходима поддержка. К чаю они нарезали белого хлеба и намазали сливочным маслом. И за чаем продолжили разговор.

– Мне так жаль, что мы не отпраздновали Новый год вместе, – произнесла она расстроено. – Я не хотела брать это ночное дежурство, честное слово. Просто так получилось. Мне напомнили о прежних одолжениях и заменах и проехались на мне, как на оседланной лошади. Я ничего не могу противопоставить открытой наглости.

– Я знаю, мама. Не переживай из-за этого, пожалуйста. Следующий Новый год мы отметим вместе, как хотели отметить в этот раз. Это всего лишь первый праздник в году, а посчитай, сколько праздников у нас еще впереди!

Она вздохнула и отпила чаю из чашки.

– Как встретишь новый год, так его и проведешь. Это примета такая. Вот я и боюсь, что весь год мы с тобой будем врозь, сынок.

– Ты слишком многого боишься, мама. Все будет хорошо, не волнуйся.

Вдруг он засмеялся, да так заразительно – она тоже не удержалась от улыбки:

– Что такое?

– Вспомнил, как провел Новый год я. Если верить твоей примете, то я весь год буду маяться дурью. Представь: мы у Эдика Тимофеева гадали! Это звучит смешно в конце двадцатого века, но мы действительно занимались гаданием, причем не настоящим гаданием, а всякой дребеденью…

– Минуточку, – остановила его Нина. – Что ты имеешь в виду под настоящим гаданием?

Он задумался и протянул:

– Ну… что-нибудь страшное, от которого мурашки по коже. Например, вызывать дух Пушкина или Наполеона, или наводить зеркала – говорят, это тоже очень страшно. А мы – так, развлекались. Писали на листках бумаги всякие предсказания, кидали их в шапку и доставали их по очереди. И представь себе, предсказания писал я! Я был так малодушен, что позволил себя уговорить участвовать в этом шоу. По-другому я назвать это не могу.

Она, в свою очередь, засмеялась:

– Не надо относиться к таким развлечениям свысока, сынок. И вообще, не надо ни к чему относиться свысока. Иначе это приведет к высокомерию, заносчивости, спесивости. Будешь тогда надутый и гордый, как три толстяка, и тебя не будут любить.

– Я понимаю, мама. И все равно, такое гадание – это ведь всего лишь игра. Ну, посмеялись сами над собой и друг над другом, на этом-то и конец. Ни за что я в это не поверю.

– Ну ладно, ладно, – согласилась Нина. – Чушь так чушь. Я же не возражаю. А кроме гадания, что там еще было, на вашей вечеринке? Тебе понравилось?

Игорь подумал немного, затем пожал плечами:

– Даже не знаю, мам. Вечеринка как вечеринка, ничего особенного. Эдик, как всегда, ставил классную музыку. RADIORAMA, новая, самая последняя. Хочу попросить у него послушать. Но вели мы себя банально: танцевали, гадали, запивали компотик и пепси-колу ужасной по качеству водкой и курили дрянные дешевые сигареты.

У Нины расширились глаза, она поперхнулась чаем и закашлялась. Игорь весело на нее смотрел и кивал головой с нарочитой серьезностью:

– Да, да, мамочка, видимо, ты до сих пор пребывала в наивной уверенности. Что мы все примерные мальчики и девочки. Мне очень жаль, но придется тебя разочаровать. Мы очень развратные, буквально сексуальные маньяки, и мы уже пьем горькую, и мы уже курим табак, о котором Минздрав предупреждает, и ничего с нами не поделаешь.

– Какой кошмар! – воскликнула Нина. – И ты говоришь об этом так спокойно, будто это в порядке вещей!

– Это не в порядке вещей, но и пытаться изменить здесь что-нибудь бесполезно. То же самое, что биться головой о стенку. Да, такие вот мы, нынешняя молодежь, но только не надо рассказывать мне сказки, что в ваше время что-то было по-другому.

Но Нина разволновалась и его шутки воспринимала уже не в нешутливом настроении:

– Было, было по-другому, Игорь. Мы не начинали пить и курить так рано. Должно быть, вы развиваетесь еще быстрее нас. Время не стоит на месте.

– Нет, мам, – возразил он. – Это ведь не показатель развития. У многих, кто вчера, строил из себя «старших братьев», мозги явно отстают от всего остального. Просто, мне кажется, так было всегда и всюду, а взрослые часто забывают о собственной юности и потому приходят в шок от таких сообщений.

– Может быть, может быть… – задумчиво пробормотала Нина. – Ты умный мальчик. Надеюсь только, ты не пил и не курил там слишком много.

Он улыбнулся:

– Я не пил и не курил вообще. У меня нет чувства «стадного животного», так что успокойся. Все было нормально.

– Похоже, мне самой надо покурить, – сказала Нина. – Не убирай со стола, я еще налью себе чаю. К нам сегодня кто-нибудь придет?

Она вынула из сумки пачку сигарет и зажигалку и собралась выйти в коридор, покурить. Игорь долил в чайник воды и снова поставил в печку. Подсыпал в подтопок угля, и огонь затрещал оживленнее.

– Боюсь, что да, – ответил он. – Я видел на остановке Сеню Шевченко, он меня догнал и попросился ночевать.

– Хоккей, что ли?

– Угу.

– Бедный мальчик. Я встречалась на родительском собрании с его матерью. Женщина в совершенно развинченном состоянии и не может удержать под контролем воспитание двоих детей. Ей надо бы обратиться за помощью к психиатру. Не знаю, как они живут в такой обстановке.

– Плохо живут.

– Я пойду покурю.

И она поспешно вышла в коридор, набросив на плечи старую, дырявую шубу. Игорь притащил в кухню новую книгу и возобновил чтение, прислушиваясь к шипению воды в чайнике и к потявкиванию Шарика во дворе – он по-своему общался со своей хозяйкой. Джудитта между тем тоже завершила обед, прыгнула наширокий подоконник и принялась вылизываться и умываться. Она делала это так самозабвенно, что глаза у нее смотрели в никуда, и она не реагировала на провокации Игоря, забавлявшегося этой процедурой. Когда кошка так умывается. Это означает, что у нее превосходное настроение. Ничего удивительного, она ведь съела целую мисочку молока с хлебом. После этого не грех хорошенько вылизать всю шкурку и улечься спать, где-нибудь поближе к печке.

Из коридора вернулась мама, от которой пахло табачным дымом. Она сделала себе еще чая и села напротив сына, размешивая в чашке сахар.

– Мам, – осторожно произнес Игорь, – я что-то сказал не так и тебя обидел?

Она встрепенулась.

– Вовсе нет. С чего ты взял?

– Ты так резко бросилась курить, словно разнервничалась от нашего разговора.

Она улыбнулась и покачала головой:

– Нет, нет, сыночек, наш разговор тут ни при чем. Запомни: ты никогда и ничем не можешь меня настолько обидеть. По крайней мере, я бы сразу тебе об этом сказала, а не стала бы молчать в тряпочку. Нет, дело тут совсем в другом. Сегодня я забыла покурить с утра, на работе нет времени, и мне действительно этого не хватало.

– Мам, курить вредно. Ты же врач, знаешь это не хуже меня.

– Знаю. Но пока что ничего не могу с собой поделать. Я уже лет пять отвыкаю от курения. Очень постепенно. Скоро, я надеюсь, перестану курить вообще. Сыночек, если бы ты только знал!..

Из глаз ее вдруг вырвалась боль, на секунду, он едва успел это заметить и замер от удивления. Но она уже в следующее мгновение взяла себя в руки.

– Игорь, когда ты был младенцем, я выкуривала не меньше трех пачек в день. От меня за километр разило дымом, как от тепловоза. Я была желтая, как мумия, и у меня вылезли почти все волосы. Но наступил момент, когда я приказала себе прекратить, и с тех пор я прекращаю. Теперь я курю одну сигарету в день. Но ты прав, сынок, пора покончить с этом пережитком.

– Мама, ты у меня – молодец.

– Ты у меня – тоже.

Вот этой неожиданной боли в глазах матери Игорь боялся больше всего. Досконально зная мамин характер, он доверял ей безоговорочно, и только чтобы не причинять ей боль, никогда еще не спрашивал ее об отце. На эту тему у них в семье было наложено негласное табу. Игорь молчал, чтобы мама не страдала лишний раз из-за его любопытства, а она молчала, то ли потому, что ей нечего было сказать, то ли потому, что время еще не пришло. А соседки могли сочинять всё, что угодно, от пожизненного заключения мужика до зачатия в пробирке.

Сеня Шевченко пришел задолго до начала репортажа хоккейного матча. Игорь с улыбкой прервал его сбивчивые оправдания и предложил пока сходить в баню и помыться, если хочет, баня теплая. Сеня покраснел и согласился. «Жаль, что у него нет старшего брата, – подумал Игорь. – А то мне все время почему-то приходится быть им, хотя мы одних лет».

Нина, выйдя из своей спальни, приветливо с гостем поздоровалась и поговорила. Игорь представил себе, как приятель смущается таким ласковым к себе вниманием и краснеет. Слабовольный бедняга. Право, ему срочно нужен старший брат.

Для Сени Игорь разобрал кресло, плюхнул туда простыню, плед и подушку, шерстяное одеяло, а также ворох молодежных журналов, чтобы мальчишка не надоедал ему, пока он будет заниматься своими делами. Вынес из своей спальни магнитофон с кассетами, раз уж им придется всю ночь находиться в зале. Обычно Сеня, конечно, ведет себя тихо, как мышь, но, бывает, на него находит желание пооткровенничать.

Посвежевший, пропахший мылом Сеня пристроился на отведенном ему кресле за спиной Игоря, раскрыл журнал с конца, но читал его недолго. Через пару минут он поднял голову и сказал:

– Значит, Осипов женился. А ты почему не женишься?

Игорь повернул к нему такое страшное лицо, что он поспешно поправился:

– Я имею в виду, почему ты не заведешь себе девушку, как тот же Осипов, или Витя Мартынюк. Он учится тоже в одиннадцатом классе и встречается с девочкой на год моложе. Родители его сначала повыступали, а потом смирились.

– И ты хотел бы, чтобы так произошло и с тобой.

Игорь тут же пожалел о сказанной резкости, так как Сеня изумился и огорчился до слез, будто друг ударил его в лицо.

– Нет же, нет! – с отчаянной горячностью принялся доказывать он. – Мне это вовсе не нужно, по крайней мере, сейчас, а если бы и было нужно, то моей маме на это наплевать. Она со мной уже неделю не разговаривает. Не знаю, почему. А ты живешь со своей мамой душа в душу и ведешь активный образ жизни, прямо супермен. И тебя все-таки никто никогда не видел с девушками.

Игорь на него недовольно покосился:

– С чего это ты спрашиваешь? Я что, запрещаю тебе приходить ко мне и смотреть хоккей или Кубок чемпионов? Напротив, приходи, пожалуйста, и хотя мы с тобой, к сожалению для тебя, очень разные по складу характера, я не собираюсь утверждать, что мне твое присутствие неприятно. Понял или нет?

– Понял, – ответил Сеня. – Спасибо. Но все-таки, почему?

– Странный ты, право, – произнес Игорь с усмешкой. – Когда я найду ту девушку, которая мне очень-очень понравится, тогда и буду с ней встречаться. А развлекаться просто так – извини, это не для меня. Свое здоровье дороже. Я же не Витя Мартынюк, в самом деле. Тот-то уж строит из себя Казанову. Хвастун несчастный. Слушай, не мешай мне работать, смотри пока журналы. До хоккея еще целый час. И мама уже легла спать.

– Хорошо, – послушно сказал Сеня, откинулся на подушку и погрузился в чтение журнала. Если что и не терпел Игорь в людях, так это вот такую послушность, покорность, безоговорочную готовность подчиняться приказам. Поэтому он отложил в сторону тетрадь и ручку и повернулся к гостю всем телом, сложив руки на груди.

– Ну что ты за бесхребетник, Семен Шевченко! Тебе уже семнадцать лет, ты не маленький мальчик, так решай же что-нибудь в своей жизни! Или, ты думаешь, какой-то добренький дядя возьмется доказывать за тебя твою пригодность к существованию?

Сеня спрятал глаза под ресницами и уклонился от ответа:

– Ну, не всем же быть такими, как ты.

– Вот и плохо.

– Пиши-ка ты свой конспект, Белояр, а я включу телевизор. Ты не против?

– Не против, – пожал плечами тот. – Он меня не отвлекает. Только негромко, мама спит.

– Очень тихо, – пообещал Сеня. – А что ты пишешь?

– Конспекты по юриспруденции. Я намерен поступить в университет, в Москве.

Сеня с сомнением покачал головой:

– В Москве? Без шансов.

– Поглядим. Откуда ты знаешь, вдруг у меня есть блат.

Сеня засмеялся:

– Блат? У тебя? Ты что, издеваешься? У тебя же нет родственников!

– Зато у меня есть связи. Я каждое лето подрабатываю в прокуратуре. У меня, конечно, нет таких отцов и дядек, как у Эдика Тимофеева, но у меня есть инициатива и трудолюбие. Вот мой блат и гарантия того, что я поступлю на юрфак в Москве.

– Сомневаюсь. Блат – это не инициатива и трудолюбие, а родственные связи или деньги, а именно – много денег.

Игорь не стал спорить, тем более что в общем Сеня был прав. Тот включил телевизор, очень тихо, едва слышно, чтобы не разбудить Нину Белояр. Хоккея еще не было. Сеня вздохнул и вернулся к журналам. Игорь еще немного посидел за столом со своим конспектом, потом, закончив главу, взял «Горбуна» Поля Феваля и прилег на диван, рядом с креслом гостя.

– Это новая? – полюбопытствовал Сеня.

– Да.

– Дай посмотреть… А, французская, художественная, – с разочарованием протянул Сеня. – Я думал, фантастика или детектив.

– Сейчас трудно достать хорошую фантастику или классный детектив. К тому же, я давно мечтал купить «Горбуна». Мне нравится. Следующая вещь, которую я куплю, не загадывая – Юрий Герман, «Россия молодая». Про Петра Первого. Я брал ее в библиотеке и прочитал оба тома залпом, не отрываясь.

– Ты фанатик, – уважительно произнес Сеня.

Игорь перенес из своей спальни простыню, подушку и одеяло и постелил себе на диване – чтобы Сеня не чувствовал себя тут, в чужом доме, одиноким и покинутым. Растянулся и читал Феваля, пока не начался хоккей. А там уж мальчики проявили себя во всей красе. Вскакивали при каждой заброшенной в ворота шайбе, шепотом кричали «гол», как сумасшедшие, и махали руками. Матч был интересным, и тем не менее его безбожно сократили, показали лишь первый и третий периоды, хорошо хоть конечный результат стал им известен. Уснули они быстро, уже через три минуты после того, как они выключили телевизор, их носы дружно сопели, и Сеня еще что-то невнятно бормотал.

В субботу у Нины Белояр был выходной, но все равно она по привычке встала рано. Глядя на мальчишек, улыбнулась и не разбудила. Пусть спят, пока каникулы. А она умылась, покормила зверюшек, Шарика и Джудитту, полила стоящие на подоконнике цветы, почистила и затопила печь, приступила к приготовлению завтрака. Начистила и поставила вариться картошку, спустилась в подпол и достала соленых огурцов, квашеной капусты с морковью и банку вишневого компота. Заварила еще веточку сушеной мяты. И тут послышались знакомые звуки – проснулся и встал ее сын. Через пару минут он появился на кухне, выпил стакан холодной воды и побежал на свою ежедневную пробежку. За ним уныло трусил не склонный к активности Шарик, которого Игорь тормошил и смеялся. Просто чудо – иметь такого сына.

Пробежка длилась, как обычно, около пятнадцати минут. За это время проснулся и Сеня Шевченко. Ребята, фыркая и толкаясь возле умывальника, вымыли с мылом лицо, руки и шею.

Они продолжали толкаться и уже сидя за столом, пока Нина взглядом не показала им, что давно пора угомониться и приступить к еде.

Хотя завтрак был очень вкусный, Сеня ел неохотно, без аппетита. Зато крепыш Игорь после пробежки уплетал за обе щеки и просил добавки. И еще и успевал рассуждать на посторонние темы:

– Мам, хоккей был потрясающий. Было забито восемь шайб! На любой вкус! Давно я не видел такого хорошего хоккея. НХЛовцам такого не увидеть и во сне.

Нина мирно сидела в уголке и улыбалась:

– Милый, ты же не любишь хоккей.

– А НХЛовцев я люблю еще меньше. Я знаю, что ты на это ответишь: что это квасной патриотизм и все такое, а ну и пусть. С какой стати мне притворяться.

– Ты у меня умница. Сеня, ну что же ты ничего не поел. Посмотри на себя в зеркало, ты же прозрачный, как рахитик.

Сеня вспыхнул от смущения, как всегда, когда к нему обращались словесно, и пробормотал:

– Я не голоден, тетя Нина.

Она с укоризной покачала головой.

– Это неправильно, Сенечка.. Нужно думать о себе и о будущем, а если ты плохо питаешься, то велик риск подорвать здоровье. Вы оба сейчас в таком возрасте, когда организм нуждается во «вкусной и здоровой пище». Вас ведь этим летом пошлют на подготовительные армейские сборы. А там не за горами и призыв. Так что, Сеня, очень тебя прошу, ешь всё, пока можно, а то ведь потом не наешься как следует.

Сеня только опустил голову, но потом с любопытством вскинул взгляд своих прозрачных глаз:

– Я не хочу идти в армию. Ни за что туда не пойду, использую любую возможность, чтобы освободиться от нее.

– А я не боюсь армии, – безапелляционно заявил Игорь. – И обязательно буду служить

Нина тут же поперхнулась чаем, а Сеня уставился на приятеля с благоговейным ужасом:

– Сумасшедший! Как можно не бояться армии!

– А чего мне ее бояться? Каждый мужчина должен служить в армии. А я что, не мужчина, что ли?

– Это еще большой вопрос, – недовольно ответила Нина. – Слишком храбрый, в армию собрался.

– О, я слышу голос мамы, – мягко, не по-детски сказал ей Игорь. – Не беспокойся, меня призовут не сегодня, не завтра и даже не послезавтра. К тому времени ты успеешь свыкнуться с этой мыслью.

Нина явно занервничала и выпила чашку чая залпом, словно это была вода. Потом попросила:

– Игорёчек, не надо пугать меня заранее, ладно?

– Ладно, – охотно согласился он.– Кстати, это мое любимое амплуа – пугать. На вечеринке у Эдика я тоже несколько раз напугал всех до полусмерти. Особенно во время гадания. Это было так смешно, что стоило бы, наверное, даже фотографирования.

Сеню потрясла такая ирония:

– Слушай, неужели ты можешь относиться к этому так спокойно?

Игорь терпеливо принялся объяснять:

– Сеня, мы живем в конце двадцатого века, во время расцвета нашей цивилизации, в техногенном мире, в котором скоро не будет ничего невозможного. Это не мир, а просто прелесть. Сейчас даже самый мелкий человечек знает, что чудес не бывает, и судьба тоже понятие весьма растяжимое, и что любое гадание, предсказание, ворожьба, суеверия и приметы – это глупости и шарлатанство, и всему непонятному можно найти объяснение. Научно обоснованное объяснение, я имею в виду, а не какие-нибудь глупости, вроде вмешательства судьбы, или злого рока, или, вот сейчас модно, инопланетян. Никогда в жизни их не видел, и мне даже неинтересно в них верить.

– Я бы на твоем месте не была столь категорична, – вмешалась, Нина. – Ты у меня рационалист, оказывается. Но отнюдь не всё в мире, к счастью, можно подогнать под единую, даже рационалистскую, мерку.

Игорь немного подумал и ушел от спора:

– Я не буду возражать только потому, что доверяю твоему жизненному опыту, хотя у меня совсем другая точка зрения. По крайней мере, я не могу положительно оценивать то, что тринадцать великовозрастных балбесов вместо того чтобы направить свою энергию на общественно-полезные дела, развлекались на Новый год гаданием и буквально изнывали от трепета, что же им там достанется.

– Какой ты жестокий, – шутливым тоном отозвалась Нина. – Не по годам жестокий, Игорёчек, надо же хоть чуть-чуть снисходительнее относиться к слабостям своих ближних, Иначе можно легко нажить себе врагов и прочие неприятности.

А Сеня на это промолчал, только всем своим видом выразил, что ему пора идти, дома ждут и т. п. Нина в очередной раз покачала головой и не стала его удерживать. Зато Игорь, покосившись на него и как будто не понимая его состояния, тут же вызвался идти вместе – «сходить в студию звукозаписи насчет кассеты, которую отдавал туда две недели назад», студия находится в Советском районе, и с остановки можно уехать даже без пересадок, и потому им по пути. Сеня поёжился под таким откровенным напором, но тоже возражать не стал, из боязни, потому что Игорь сильнее. Так они вместе собрались и вышли из дома, попрощавшись с Ниной Белояр – она стояла у окна, смотрела им вслед и ласково улыбалась. Но Сеня-то был уверен, что эта улыбка предназначалась только и исключительно Игорю, милому, любимому сыночку. На него, Сеню, никто никогда так не смотрел и никогда уже не посмотрит. У его матери другие проблемы.

На улице было холодно, ветрено. На обледенелой сплошь дороге снег носился маленькими смерчами и норовил попасть мальчикам в лицо, причем не отдельными снежинками, а сразу целой горстью, словно ветер лепил снежки самостоятельно. Небо было низкое и непрозрачно-серое. Ребята кутались в воротники и шапки и карабкались из Подновья к улице Родионова, по крутой горе наверх. Игорь очень легко преодолевал подъем. Казалось, он даже не стал дышать чаще. А вот Сеня заметно запыхался, он при каждом шаге раскачивался из стороны в сторону и каждую минуту отдувался.

Игорь молчал, пока крутой подъем не закончился, только косился на Сеню, будто не знал, с чего начать разговор. Но вот крутой подъем перешел в пологий, а затем и вовсе сошел на нет, и Игорь, приостановившись и набрав в грудь воздуха, сказал:

– Сень, у меня к тебе вопрос. Если не хочешь, не отвечай, но по-моему, это очень серьезно. Я несколько раз видел тебя в компании с этим мордоворотом, Плескачом, у вас во дворе, и с вами была Людмилка в каком-то ужасном виде, который не принимают даже откровенные проститутки. Ради Бога, Сеня, если только у тебя есть глаза – ведь ты видишь, что за подонок этот Плескач, а Людмилка еще ребенок глупый.

Сеня поморщился от досады и тоже остановился, чтобы перевести дух и собраться с силами.

– Да что я, по-твоему, круглый идиот? Я не разрешаю Людмилке приходить вместе со мной, но она меня не слушает. Она, я так думаю, просто влюбилась. И даже, наверное, знаю, в кого – в Романова Дюмона. Она вокруг него вьется, как муха возле сахара.

– Этого товарища я не знаю, – задумчиво произнес Игорь. – А тебя-то что занесло к волкам в стаю?

– Они не волки, – негромко ответил Сеня. – Не надо так говорить, ведь ты их не знаешь, ты ни разу даже не разговаривал с ними.

То, что Сеня решился возразить, было само по себе достойно удивления, а то, что возразил он именно Игорю, который превосходи его практически во всех составляющих личности, было вдвойне удивительно. Но Игорь не удивился.

– Странно, – сказал он. – Ты их защищаешь, как своих друзей, а они между делом громят ларьки и нападают на прохожих по ночам. И не надо говорить мне, что это неправда.

Сеня не стал говорить ему, что это неправда. Он долго молчал, потупившись и краснея и бледнея попеременно, затем ответил еще тише:

– А может быть, так было нужно.

Игорь был так потрясен, что молчал до неприличия долго. Затем покачал головой и протянул:

– Ну, дорогой мой, тут я тебя не понимаю совсем. Если это фатализм, то вовсе не к месту, и прости меня, но на мой взгляд, Плескач и все его приспешники не похожи на ангелов небесных.

– Они и не ангелы, – беспечно сболтнул Сеня. – Они каратели.

– Кто? – переспросил Игорь, изменившись в лице. – Как ты их назвал?

Тот вдруг с необычайной ловкостью повернул разговор в другое русло. Если бы Игорь не был знаком с Сеней с детства, то не поверил бы в такую изворотливость.

– Игорь, ну что ты взялся читать мне мораль. Как вы мне все надоели. Кстати, раз уж ты такой поборник спокойствия на ночных улицах, поговори со священником из Разовки, с отцом Александром, тут вы точно найдете общий язык. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?

– Я с ним знаком, – холодно произнес Игорь. – Сеня, ты уходишь от серьезного разговора, следовательно, чувствуешь свою неправоту и без моих слов, но либо полагаешься на свои собственные силы, либо не видишь для себя никакой опасности. Значит, продолжать этот разговор бесполезно. Как хочешь. Единственный мой совет, дружище, запри дома Людмилку и не выпускай ее из комнаты, пока она не поумнеет.

Сеня смотрел на него очень странно – с сознанием уверенности и даже снисходительности. Игорь был окончательно сбит этим с толку.

– А где ты познакомился с отцом Александром? – спокойно поинтересовался не похожий на самого себя Сеня.

– Неважно, – ответил Игорь, не сводя с него глаз. – Пока. Еще увидимся.

Повернулся и ушел на остановку троллейбуса, а Сеня глядел ему вслед с такой улыбкой, словно это он, а не Игорь Белояр, являлся самым сильным. Игорь сразу почувствовал эту перемену в робком, забитом мальчике, но посчитал лучше не озадачиваться чужими проблемами раньше времени, тем более что и сам Сеня воспринял в штыки его попытку вмешаться. Ну и ладно. Как ему будет угодно.

С отцом Александром Рудаковым Игорь познакомился на экскурсии по Печерскому монастырю. Тогда они поспорили на тему, кстати, чудес, но спор не перешел никаких границ, оставшись в рамках цивилизованной дискуссии. В результате каждый остался при своих, но Игорь время от времени забегал к отцу Александру в гости – полистать какую-нибудь книгу из обширнейшей, доставшейся в наследство библиотеки священника, и их спор продолжался, хотя они уважали мнение оппонента, но не могли допустить, чтобы столь чтимый оппонент придерживался ложных, по их сведениям, взглядов. Нина была тоже знакома с молодым священником. Несмотря на то, что она не верила в Бога, он никогда не отказывался выслушать ее и помочь, если это было в его силах. Больше того, он не скрывал ни от кого свое восхищение этой женщиной, а его жена вообще смотрела на нее как на нечто неземное, пусть и не безгрешное, но отмеченное печатью.

Сеня стоял там недолго. Даже не стал дожидаться, пока подойдет троллейбус и увезет Игоря с остановки. На Сеню вдруг напало уже знакомое состояние – сознание уплывало куда-то далеко, и он больше не мог даже ощущать, где он находится и что с ним. Вот уж поистине гипнотическое забытье – ведь в это время он вышагивал по улице, но не домой, что было бы естественно, а дальше в Печеры, вглубь массива. Его, как и многих привыкших к улице подростков, видимо, привлекали подвалы, так как он спустился в один из них, в торце большой, длинной девятиэтажки, а перед этим не забыл оглянуться, словно Штирлиц, и при этом находился в своем странном забытьи. Забытье преследовало его в последние дни все чаще, и всё большие куски действительности выпадали из сознания, и он ничего не мог с этим поделать, только с завидной регулярностью каждый день исчезал в этом подвале, будто это была его земля обетованная.

А Игорь Белояр до студии звукозаписи так и не добрался. Встретил в троллейбусе приятеля и уехал совсем в другую сторону.

– Привет правоохранительным органам! – поздоровался Игорь. – Осипов, тебя никогда не застанешь дома, но запросто можно застать в общественном транспорте, причем в таком маршруте, каким ты сроду не ездил. Какими ветрами тебя сюда занесло?

– Белояр! – просиял Осипов. – Мы и правда давно не виделись.

– Не просто давно, – уточнил Игорь. – Последний раз мы виделись осенью, на мой день рождения. Ты пришел к нам первым и подарил мне часы. А после этого исчез, как человек-невидимка.

Осипов почесал за ухом.

– Действительно, – согласился он, – это недопустимо, жить на одной остановке и не видеться месяцами. Но, понимаешь, я совсем закрутился – работы по горло, и семья у меня теперь…

Игорь засмеялся:

– Ты говоришь так, будто у тебя теперь уже жена плюс десять-двенадцать детей плюс дедушки-бабушки плюс прадедушки-прабабушки, как в образцовом восточном клане. Да ладно, не смущайся. Это очень хорошо, что и только Натку ты воспринимаешь как целую семью и несешь за нее ответственность.

Осипов не на шутку разволновался:

– Ты себе не представляешь, Игорь, как я за нее переживаю. Ее родители так возражали против нашего брака, говорили, что мы еще слишком молоды, что у нас нет никакого будущего, я, право же, чувствовал себя совершенно безнадежным.