Текст книги "Седьмое знамение"

– Я знаю.

– Я и так ждал, пока она закончит этот свой техникум, сколько же можно еще ждать? Мы ведь любим друг друга и уверены в этом. Они просто считают, что мы слишком молоды даже для такой уверенности.

– Я знаю, Осипов. Ты молодец, что добиваешься своего и настаиваешь на этом. И все-таки, куда ты сейчас едешь?

Осипов снова просиял:

– Представь себе, мы решили купить свой собственный дом и съехать наконец-то с казенной квартиры, так я ее называю. Ты ведь знаешь, это почти что общежитие.

– Да уж знаю.

– И вот, я продал машину, родители обещали помочь, и мы еще перед Новым годом выбрали себе маленький домик. В Сормове.

Игорь присвистнул:

– Сумасшедший! Это же на краю земли! Как ты будешь ездить на работу?

– Да уж как-нибудь. Все равно лучше, чем мыкаться по углам, как раньше. Свой дом представляешь?! И вот еду туда, проверить, как Натка с мамками клеят на стены новые обои. Поехали со мной, я тебе все покажу.

– С удовольствием.

Вот так Игорь оказался далеко от студии звукозаписи. А пока они добирались до Сормовского района, разговор у них зашел совсем о другом. Об отце Игоря. Как ни странно, именно с Осиповым, хорошим знакомым, но вовсе не закадычным другом, он мог спокойно говорить на эту тему. В самом деле, ситуация сложилась более чем непонятная: Нина Белояр ведь женщина очень чуткая и не может не понимать, как больно Игорю не иметь отца как такового, ни живого, ни мертвого. Ее молчание не имело объяснений. И тем не менее она молчала.

– Да знаю я, что он мертв, – резко сказал Игорь.

– Что?

– Я видел ее на кладбище у могилы, о которой я понятия не имел. Хотя это выглядит некрасиво, и звучит плохо, но я ее выследил. Я не выдержал, Осипов. Увидел, что она куда-то собралась идти и при этом стала как хрустальная статуэтка, тронь ее – и разобьется на мелкие кусочки. И не выдержал, пошел следом. На памятнике написано имя: Белояр Вадим Владимирович и даты жизни. Я их запомнил с первого же раза, как только прочитал. Он родился восьмого августа сорок девятого года и умер девятого сентября семьдесят второго года. Он был совсем молодой тогда, не намного старше, чем я сейчас, и на фотографии очень похож на меня внешне. Только волосы у него были светлее.

Игорь немного помолчал, но Осипов был слишком потрясен, чтобы отвечать. Они вышли из автобуса на конечной остановке и пошли пешком по широкой тропе вдоль сугробов по краям дороги.

– Похоже, этот человек действительно был моим отцом. Но он умер за полгода до моего рождения. Мне тогда было всего около ста дней, считая с того момента, как я был зачат, и даже мама, может быть, не была твердо уверена в моем существовании. Сначала я абсолютно ничего не чувствовал возле его могилы, но когда увидел, как он на меня похож был, мне стало жутко. Кем он был и почему так скоро умер – рано или поздно я об этом узнаю. Но в тот момент, признаюсь, мне стало очень страшно.

– И что ты намерен теперь предпринять? – спросил Осипов, обретя дар речи.

– Пока ничего, – ответил Игорь. – У меня нет времени. К тому же, я еще надеюсь, что мама сама мне все расскажет. Я знаю, она все понимает. Только ждет чего-то. Дождется в конце концов, когда я сам начну расследование.

– Если хочешь, я тебе помогу.

– Спасибо, но пока не надо. Я еще не готов к таким разоблачениям.

– Я всегда в твоем распоряжении. Смотри, вот дом. Дым коромыслом!

И впрямь, там кипела работа, а при их появлении три усталые, но довольные собой работницы решили перекурить. Сочинили чаепитие и заставили Игоря к ним присоединиться. В благодарность за это он предложил свою помощь и взобрался на стремянку. С его помощью они быстренько справились с самой большой комнатой в доме. После этого он сказал им, что они напомнили ему героинь старых советских фильмов, и ушел домой, а они в очередной раз убедились, что это самый лучший мальчик в городе, и его мать просто гениальна, раз сумела воспитать такого сына.

Игорь ехал домой в темноте, один, но с хорошим настроением. Жена и мать Осипова и его теща всегда веселили его. В отличие от самого Осипова – к приятелю Игорь относился серьезно. И иногда очень сожалел о том, что к такому возрасту не нашел себе настоящего друга, такого, о каких пишут в книгах. Иногда он даже сомневался, существует ли такая дружба в действительности. Наверное, не существует, потому что он не видел ее собственными глазами, хотя бы на чужих примерах. До сих пор он видел проявления исключительно собственнических интересов. Это и сделало его отчасти скептиком.

Разговор об отце, пусть и состоявшийся давно – днем, не давал ему уснуть. Но в те минуты, когда Нина заглядывала к нему в спальню, он старательно прикидывался спящим. Ни к чему ей знать о его неприятностях. Это ужасно – не иметь возможности не только похвастаться своим отцом, но и сказать, что он вообще был, неважно какой, неважно когда, но знать, что ты появился на свет не искусственным путем!.. Теперь-то Игорю, по крайней мере, известно, как звали отца, когда у него был день рождения. Мертвый отец стал обрастать плотью – земными мелкими подробностями, и даже само это понятие перестало быть некоей абстракцией, отвлеченностью, оно стало ближе и роднее. Как будто это даже не отец, а ангел-хранитель, который всегда следит за ним и прикрывает крыльями, чтобы с ним не случилось беды. Но Игорю этого уже слишком мало. Он хотел знать об отце всё. А всё об отце рассказать могла только Нина Белояр.

И рано или поздно она всё о нем расскажет.

Озарение

Эдгара Тимофеева Сеня Шевченко встретил на улице случайно. Складывалось впечатление, что Сеня всех встречал случайно на улице, а от его воли ничего не зависело. Просто Эдгар шел домой от тетки, нес с собой гостинец – торт из вафельных заготовок с вареной сгущенкой. Сеня тоже кое-что нес – это-то и заинтересовало Эдгара больше всего, потому что нес Сеня невиданную в здешних краях книгу. Она была издана явно за рубежом, о чем говорила белоснежная гладкая бумага и кричащими красками расцвеченная суперобложка. Эдгар, конечно же, не мог упустить случай взглянуть на книгу и попросил посмотреть. Сеня, как всегда, страшно смутился и принялся отнекиваться: мол, вещь не его, он только брал почитать, и теперь несет ее владельцу. В общем, это было обычное поведение Сени Шевченко, но Эдгар не отступал и настаивал на своем – и настоял-таки. Сеня достал книгу из своей сумки, с которой он и в школу всегда ходил, и подал Эдгару. Тот обращался с ней как знаток и любитель, пролистывал странички бережно и раскрытой ладонью поглаживал обложку. Издание было добротное, ни грамма не походило на «желтизну». Эдгар покосился на Сеню, увидел, что он отвлекся на витрину магазина одежды, и решил пока познакомиться с содержанием. Сеня же отвлекся не совсем на витрину. Просто он погрузился в свою очередную прострацию, глаза его смотрели в никуда, и Эдгару потребовались бы усилия, чтобы в тот момент вернуть его к реальности.

Книга называлась «Путь свободы к радости». Автором ее был назван Рабио Прамен. Диковинное имя, Эдгар даже затруднялся определить этническую принадлежность автора. Первая страница показалась бы читателю началом фантастического романа – всю главу составляло подробнейшее описание рая. Он представляет собой некое параллельное измерение, куда переселяется душа праведника после физической смерти, после смерти человеческого тела. В этом измерении нет ни огородов, ни деревень, ни севера, ни юга, ни дня, ни ночи. В этом измерении, короче, нет ни времени, ни пространства, только вечность и бесконечность, где душа праведника раскрывается, как цветок под солнечными лучами, и прямо-таки благоухает блаженством. В этом измерении праведник сам становится воплощением живого божества, единого и присущего всему окружающему миру – животным, растениям, человеку, земле, воздуху, небесам, огню… космосу. В райском измерении нет также ни движения, ни неподвижности – оно, это измерение, абсолютно. Единственное и неповторимое, чего никто никогда не видел и о чем все мечтают. И вот в чем штука – попасть туда можно, при особом желании, и не умирая.

– Слушай, мне пора идти, – напомнил о себе Сеня. – Я замерз.

– Сейчас, сейчас, – пробормотал Эдгар.

Видел ли кто-нибудь, как прекрасна радуга на фоне черных туч? Так вот, это один из путей в то измерение. А кто умеет лежать на поверхности воды на спине, знает, какое это чудесное ощущение, когда тебя колышет вода и греет ласковое солнышко, а ты лежишь себе с закрытыми глазами и блаженствуешь, легкий и свободный… Эдгар вдруг почувствовал это так реально, что закрыл глаза и глубоко вздохнул, как в бассейне, когда лежишь на спине… Его как будто увело в сторону от действительности…

– Эдик, мне пора, – жалобно произнес Сеня, переминаясь с ноги на ногу.

– Подожди еще минутку, – попросил Эдгар.

Снились ли вам когда-нибудь полеты среди звезд? Пытались ли вы продлить мгновения сна, в котором у вас исполнилась самая заветная мечта всей вашей жизни? И вообще, ваши мечты сбывались когда-нибудь, кроме как во сне? Известно ли вам, как это прекрасно? Может быть, еще нет? А хотелось бы? В райском измерении все мечты исполняются сами собой, так как вы становитесь воплощением живого бога, а для него, живого бога, нет ничего невозможного.

– Эдик, – умолял Сеня.

– Ну подожди еще!

– Не могу! Имей же совесть!

– Дай мне ее тогда домой почитать!

– С ума сошел! Это не моя книга! Я и так ее уже давно не отдаю.

Эдгар очень не хотел отвлекаться от книги, так его заинтересовавшей.

– Сеня, минутку. Давай договоримся так. Ты сейчас несешь ее владельцу, попроси ее для меня, почитать, я ее верну немедленно. Или хочешь, я пойду с тобой и попрошу сам?

Сеня вдруг испугался:

– Ох, нет! Пожалуйста, не делай этого. Я попрошу, и если он разрешит, то я принесу книгу тебе домой. Хочешь так?

– Конечно. И желательно сегодня. Пока каникулы, можно читать что хочешь. Не забудь только.

– Ладно. Если он разрешит, занесу сегодня же.

– А кто это – «он»?

Неожиданно Сеня побледнел и ответил почему-то шепотом:

– Профессор.

– А почему шепотом? – удивился Эдгар.

– Потому что нельзя.

Эдгар недоуменно пожал плечами, и они расстались. Эдгар пошел домой, задумавшись до необычайно глубокого состояния. Причем думал он не о книге как таковой и не о ее содержании даже. Это были общие мысли о жизни и смерти, о смысле существования, о добре и зле, и чем дальше, тем глубже он погружался в недра потустороннего мира. Он шагал медленно, хотя холодная погода подгоняла шевелиться поактивнее. Такого с Эдгаром не случалось уже давно – только затянувшаяся «черная» депрессия могла навести на раздумья о вечном. Книга неизвестного Рабио Прамена всколыхнула его до самого основания. Это ощущение давало ему и повод порадоваться – показывало ведь, что он способен чувствовать и сочувствовать, иными словами – что у него есть сердце.

Сеня не забыл выполнить данное обещание. Занес Эдгару книгу в тот же вечер. Предупредил:

– До понедельника. Только тебе вряд ли понравится. Профессор говорит, что почти никто не прочитывал ее до конца. Не смогли.

– А ты читал? – спросил Эдгар.

– Да. До конца. Она действительно очень страшная. В общем, как хочешь. Постарайся прочитать ее до понедельника.

– На беспокойся, я успею.

Сеня пожал, в свою очередь, плечами, словно «умывая руки» и тем самым снимая с себя всю ответственность за дальнейшее развитие событий. Но когда он уходил из дома Тимофеевых, на губах у него появилась улыбка Игнасио Лойолы, и он покосился на окна этого дома с выражением превосходства в глазах – в этих больших, прозрачных, девчоночьих глазах всеми забитого мальчика.

Эдгар с такой жадностью схватил книгу и зарылся в ее страницы, словно от этого зависела его жизнь. До того момента ни одно произведение так его не возбуждало, будь то литература или музыка. Для начала он вернулся к первой главе, к описанию рая, чтобы прочесть его не спеша, как на улице, и более внимательно. Вообще-то для Эдгара вопрос о существовании рая или ада не был актуальным (а кто его знает, есть они или нет, придет время – и всё само собой встанет на свои места), и тем не менее описание рая в книге его впечатлило и даже почти убедило. По крайней мере, очень, очень хотелось верить в такое вот параллельное измерение, где душа воплощается в живого бога…

Вторая глава уже ближе была к роману-фантастике, а скорее даже к мистическому роману, вроде «The Omen». Когда-то давным-давно и в нашем измерении было разлито такое же блаженство и такая же красота, как и в раю. Все люди жили вечно и никогда не старели – истинный Олимп, не иначе. Но вот однажды, во время грозы, сильная белая молния вонзилась в огромный тысячелетний дуб и сожгла его до самого корня. Из черного праха этого дерева, политого волшебным дождем и согретого теплым солнышком, возникло некое существо, внешне похожее на человека, только крылатое. Это был демон зла, Свюк. Он открыл глаза впервые в черную ночь. Безлунную и пасмурную, и внутри у него было так же темно и пасмурно. Он не хотел, чтобы наступало утро. Он вредил природе и людям, пока природа не устала терпеть его бесчинства, собралась с силами и создала его антипод – гения добра, Гуми. Он образовался из чистейшего снега горных вершин и солнечного света. Он был также крылат, но, в отличие от Свюка, был блистательно-белого цвета, как снег, и у него были золотисто-рыжие волосы, как солнце, голубые прозрачные глаза, как небо, и во лбу горела алая звезда, как раскаленный уголь. Это было самое прекрасное существо во всей вселенной. И вот настал момент, когда они сошлись в смертельном поединке, и один из них непременно должен был в этом поединке пасть мертвым. Такова была логика всего мирового развития – в столкновении, борьбе и победе или поражении двух абсолютных начал, добра и зла. И всё живое замерло в трепетном ожидании… Поединок длился семь дней и семь ночей без перерыва. Противники во всем были равны друг другу, поэтому никто не мог получить преимущество. Каждому из них была нужна помощь людей, но люди сомневались, колебались, не решались принять чью-либо сторону, ведь им никогда раньше не приходилось быть свидетелями столь грандиозных событий. А пока они колебались, битва гигантов перешла уже в соседние измерения, затрагивая уже и самый космос. Но по-прежнему никто из них не получал перевеса. Но вот произошло решающее движение во всеобщей материи – Гуми и Свюк сражаются до сих пор, а их ангелы и слуги, возникшие из капель их крови, которые упали на землю во время схватки, ведут борьбу между собой везде, куда ни глянь. День борется с ночью, свет – со мраком, тепло – с холодом, душа – с телом… Взгляни вокруг себя, и ты убедишься в правоте этих слов.

Глава третья. Земля – это безнадежно устаревшее измерение. Оно полностью исчерпало себя и в материальном, и в духовном плане и обречено на самоуничтожение. Оно уже дает понять своим обитателям, что его время подходит к концу, и людям пора перебираться в другие измерения, пока они не погибли вместе со своей реальностью, в которой они существуют. Для этого есть множество способов. Самый верный и самый короткий путь к спасению – стать ангелом и слугой Гуми и повсюду стремиться за своим богом, то есть Гуми, и сражаться со злом во всех его проявлениях, не отступая ни на шаг. Тогда ты сам будешь олицетворением света, и с твоей помощью добро одержит окончательную победу, поскольку численность последователей Гуми перевесит на весах вечности численность последователей проклятого, вредоносного Свюка.

Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор и последуешь путем радости и света. И пусть на этом пути тебя ждет множество разочарований и подлинных страданий, пусть тебе придется преодолеть множество препятствий, но ведь зато и награда за всё ожидает немалая – царить в райском измерении вместе с пресветлым Гуми и самому быть частью, воплощением живого бога. И неважно, как ты называешь источник и первооснову вселенной – Богом, Аллахом, Иеговой, Иисусом Христом, Буддой, Магометом, Заратустрой, эта сила едина независимо от наименований. Важно, на чьей ты стороне, Гуми или Свюка, добра или зла, света или тьмы, и что именно ты лично сделал для победы Гуми над Свюком. И если ты ничего не сделал, или, еще хуже, если тебе все равно, кто из них победит и на чьей стороне правда, то ты в скором времени погибнешь вместе с этим прогнившим насквозь порочным измерением. Время гибели приближается, определены и вычислены семь решающих, последних знамений, после которых это измерение, вместе с Мировым Злом, будет уничтожено Космосом. Спасутся только избранные – гумиты. На них будет наложен особый знак – их душа, или аура, кому как больше нравится, станет белоснежной, и такие души Космос уничтожать, понятное дело, не станет, потому что они являются символами и носителями добра и света. А если ты не гумит, душа у тебя может быть любого цвета или даже разноцветной, как же тогда Космос узнает, способен ли ты принести пользу Миру, или тебя стоит смешать с этим поганым измерением, с этой вонючей клоакой, вместилищем всяческих преступлений, и уничтожить наравне с прочими мутантами? Задумайся об этом, пока не поздно! Потому как вышеназванные семь знамений уже вот-вот начнут проявляться.

Забыв обо всем на свете, Эдгар читал книгу, словно в трансе, то первой до последней страницы. Он не заметил, как вернулись домой родители и Борис Новиков, он долго не замечал, что в комнате уже темно и пора включить свет, он не отозвался и даже огрызнулся, когда его позвали ужинать. Он был под таким впечатлением от прочитанного – Сеня был прав, это удивительная книга, потрясающая книга, таких книг еще никто не писал и не читал! Насколько это не похоже ни на что из того, что Эдгар прочитывал раньше, а для его возраста это вовсе не мало! Эдгар очень тонко чувствовал энергетику литературы, словно ясновидящий. Тем более удивительным впоследствии казалось всем то воздействие на юношу этого, в общем-то, не грандиозного по замыслу и размаху произведения. Видимо, так сложились обстоятельства, настроение, погода, что Рабио Прамен показался ему великим автором, а его книга – Великим Словом Будущего. Эдгар долго не спал, перебирал в уме все прочитанное, рассматривал его со всех сторон, оценивал и любовался красотой и правотой.

На следующий день он встал очень рано, не стал завтракать и ушел, чтобы успеть застать дома Сеню Шевченко. Он, то есть Эдгар, по-прежнему находился в новом для себя состоянии, которое ему почему-то нравилось, и хотелось сохранить это состояние в се6е подольше. Он нес с собой, прижимая к груди, драгоценную книгу Прамена и при этом вовсе не хотел ее отдавать. Он просто не мог с ней расстаться, словно от нее, опять же, зависела сама жизнь. Он чувствовал себя так, будто ему, слепому от рождения, открыли глаза и показали чудесный мир, которого он не знал, а теперь вновь хотят отнять зрение. Он чувствовал вместе с тем и своего рода голод – информационный голод, так как догадывался, что эта книга не является единственной, написанной на эту тему Рабио Праменом, и твердо решил прочесть все или погибнуть без знания, как гибнут в пустыне от жажды. Обидно, что сведения придется узнавать от Сени Шевченко. С ним Эдгар никогда близко не сходился, они были просто одноклассники, слишком разные по характеру и общественному положению, чтобы иметь точки соприкосновения. Но ничего не поделаешь, раз уж именно Сеня имеет доступ к тому, чем Эдгар заинтересовался, то Эдгару придется раскручивать Сеню. Ох, насколько же проще было бы иметь дело не с Сеней, а, к примеру, с Игорем Белояром…

Сеня был дома. Дома была и его мать, и младшая сестра, Людмилка, дикая и шипящая, как маленький тигренок. Жили они скверно, даже хуже, чем Ордынские, так как мать Сени Шевченко, любила спиртное, а девочка в период взросления нуждалась в особом уходе и отношении. В другое время Эдгар обязательно обратил бы на это внимание, но в тот момент его занимал исключительно Рабио Прамен. Зато Людмилка мгновенно заметила отличие гостя от брата – он был одет в дорогой свитер и благоухал туалетной водой, его сапоги были из настоящей кожи, и вообще, по сравнению с Сеней он казался чуть ли не Кевином Костнером. Поэтому Людмилка сначала смотрела на него во все глаза, а затем нагрубила и ушла в другую комнату. Эдгару же было все равно, он пришел не к ней.

Сеня, кстати, почти не удивился его приходу. Он сам выглядел неважно – весь желтый, как мумия, в потертой, измятой одежде, и взгляд у него был отстраненный, как будто его держат под гипнозом. Но Эдгара заботил не внешний вид Сени Шевченко.

– Привет, Сень, – торопливо начал он. – Я уже прочитал книгу. И я хотел у тебя спросить, где живет профессор, о котором ты говорил. Мне нужно с ним встретиться.

Сеня в панике бросился к порогу и резко захлопнул дверь.

– Не произноси этого вслух! – воскликнул он. – Сумасшедший! Так громко!

Эдгар так изумился, что послушно понизил голос.

– Но мне нужно с ним встретиться. Действительно, очень нужно. Ты знаешь, где он живет, так скажи мне.

У Сени на лице появилось такое выражение ужаса, что будь у него волосы подлиннее, они дружно встали бы дыбом, как веник. Мало того, его стала бить дрожь и даже застучали зубы – он буквально трепетал.

– Ты что! – зашипел он. – Ты что! НИКТО не знает, где ОН живет! НИКТО! Понял? Я никуда не могу тебя отвести.

Эдгар опешил.

– Но ты же брал у него книгу, и понесешь ее обратно.

– Да! Но ведь не туда, где ОН живет!

– Ну, я пойду с тобой, когда ты понесешь ему его книгу.

С Сеней опять случился приступ трепета. Он схватился за голову.

– Эдик, нет! Ты окончательно спятил. Забудь об этом. Это невозможно, невозможно! Я не могу, правда, ничего не могу сделать. Уходи, пожалуйста.

– Что за чепуха, – рассердился Эдгар. – Я тебя умоляю, это очень важно для меня.

– Я верю тебе. Но помочь не могу, пойми. Это невозможно.

Он немного помолчал и добавил робко:

– Это опасно для меня. А для тебя еще опаснее.

Еще раз помолчал и добавил почти шепотом:

– Не лезь в это дело. Добром это не закончится.

Эдгару недосуг было задумываться, искренне Сеня его предостерегает или такой таинственностью хочет сильнее разжечь его любопытство. Он слышал только то, что Сеня не желает ему помочь, и это вынуждало его давить на приятеля настойчиво и бесцеремонно.

– Слушай-ка, – произнес Эдгар. – Ты это брось. Ты меня знаешь. Я найду твоего профессора, независимо от того, поможешь ты мне или нет. Ты знаешь моего отца. Если я попрошу, он достанет твоего профессора хоть из-под земли. Это не вопрос. Но я не хочу конфронтации. Честно. Я хочу с ним, профессором, только поговорить. Не создавай себе проблем, Сеня. На меня можно положиться, я не обманываю. Только поговорить с профессором, больше ничего. Клянусь. Ну, честное слово. Сенечка, пожалуйста. Это для меня действительно очень важно.

От страха Сеня впал в столбняк, так что Эдгар испугался, не перегнул ли он палку. Но Сеня так же внезапно зашевелился – подошел к двери, проверил, не подслушивает ли их кто-нибудь. Их никто не подслушивал. Даже Людмилка убежала на улицу, а мать давно ушла на работу. Ребята были одни. В другое время такая нарочитая секретность рассмешила бы Эдгара, теперь же он не обращал на нее внимания. Он только ждал, когда Сеня начнет объясняться.

– Слушай же, раз тебе так нужно, – вполголоса заговорил Сеня. – Только сначала я должен тебя предупредить: я расскажу тебе о странных для тебя, может быть, вещах. Ради Бога, не болтай языком где попало. Я знаю, ты не станешь вредить мне нарочно, но можешь нечаянно выдать меня. Имей в виду, это будет для меня очень плохо. Я не должен никому выдавать тайну. Это, вообще-то, не такая уж тайна, но… Ты сам поймешь.

– Ладно, – буркнул Эдгар. – Дальше.

– Сеня стрельнул глазами и продолжил:

– У нас в городе есть группа людей… Не такая большая, но… и не маленькая. Это неважно. Мы собираемся вместе два раза в неделю и… молимся… вместе.

– Что? – не понял Эдгар. – Баптисты, что ли?

– Нет, не совсем… Но что-то вроде этого.

– Ну, – разочарованно протянул Эдгар. – В книге вовсе не про это написано. И не об этом я хотел говорить с твоим профессором.

– Ты не дослушал меня, – упрекнул Сеня.

Эдгар нетерпеливо двинулся на стуле:

– Тогда продолжай. Не бойся, я не болтун. Продолжай, раз уж начал.

Сеня вновь помолчал, словно собираясь с духом.

– Ладно, Эдик. Но прошу еще раз: помалкивай об этом. Иначе у меня будут большие неприятности. Так вот, мы собираемся два раза в неделю абсолютно все, чтобы молиться, но… туда можно приходить хоть каждый день. Некоторые… многие так и делают. Там мы собираемся, советуемся с Профессором по разным вопросам, и он нам всем всегда помогает. Не смейся, он очень могущественный человек, и… я думаю, он может все. По крайней мере, я никогда не слышал, чтобы ему что-то не удалось.

– А, – снова перебил его Эдгар. – Клуб по интересам.

– Да, – согласился Сеня. – Очень похоже. Но тоже не то. Мы еще изучаем там… философию… ну, читаем книжки, вроде вот этой. Это очень интересно. Я хожу туда давно, уже около года, и мне нравится.

– А почему это такая тайна?

Сеня замялся:

– Ну… милиция нас не жалует, а церковники просто ненавидят. Они пользуются малейшим предлогом, чтобы подвергнуть нас репрессиям. Нас уже несколько раз выгоняли из того места, где мы собираемся. Поэтому мы таимся от других, осторожничаем. Вот так.

Эдгар, в свою очередь, немного помолчал. Затем спросил:

– А я могу туда прийти? Мне только нужно поговорить с вашим Профессором…

– К нам может прийти любой человек. Но чтобы стать… как бы лучше выразиться… настоящим…

– Посвященным, – подсказал Эдгар.

– Да, посвященным. Для этого те, кто хочет, должны пройти испытания, доказать свою преданность делу, свою веру… Ну, ты понимаешь…

– Да. Мне нужно поговорить с вашим Профессором. Ты отведешь меня к нему?

– Ну… если ты настаиваешь.

– Настаиваю.

– Хорошо. Придешь ко мне завтра, и я…

– Сегодня, – потребовал Эдгар.

Сеня посмотрел на него искоса и угрюмо спросил:

– Что за спешка? Неужели так приспичило?

Эдгара покоробило от последнего слова, но он честно ответил:

– Да.

Сеня вздохнул.

– Хорошо, Эдик. Сегодня так сегодня. Приходи тогда уже не ко мне, а на остановку троллейбуса. Пойдем вместе. Тут не очень далеко. Не знаю, как Профессор воспримет твой приход. И прошу тебя еще раз: помалкивай. Иначе будут неприятности у всех, а самые большие неприятности – у меня. Пожалуйста.

– Не волнуйся, Во сколько обычно ты выходишь?

– В четыре. Но можно и раньше. Просто Профессор появляется там около пяти.

– Я буду в четыре на остановке, – пообещал Эдгар.

Домой идти не хотелось, и он туда не пошел. Уехал в другую часть города, к Московскому вокзалу, где можно было бродить хоть сутками. Эдгар и бродил там, полностью погрузившись в свои мысли и не замечая ничего вокруг, словно Сеня Шевченко заразил его своим полугипнотическим забытьем. Между тем тут начинались прелюбопытные события – шумное преследование банального мошенника с наперстками, без которого не обходился ни один большой вокзал в нашей стране, и не берусь утверждать за последние годы, но тогда лично мне наперсточник казался непременным атрибутом железнодорожного вокзала, порождением железной дороги, отпочковавшимся от пары бесконечных, зеркально отполированных рельсов. Мимо Эдгара промчалась служебная машина с подкреплением, будто схватить жулика способна лишь целая дивизия, и Эдгар невольно поморщился. Нетто чтобы он очень уж не любил милицию, но ни капли не уважал ее, потому что видел, как униженно она ластится к действующим политикам, в том числе и к его отцу. Эдгар был не столь жесткий и категоричный, как, например, Игорь Белояр, но таких откровенных подлизываний не выносил, несмотря на свою мягкость.

Погода стояла очень холодная, но он и мороза не замечал. Как совершенно посторонний человек, он вспоминал всю свою прошедшую жизнь (как ни странно, она казалась ему долгой) и безжалостно анализировал ее.

И правда, ну что он, Эдгар Тимофеев, собой представляет? Да ровным счетом ничего примечательного. Слишком уж он обласкан семейным житьем-бытьем, отсутствием родительских неурядиц, обеспеченностью материальной. Проводя свои дни в такой благоприятной атмосфере, он не имеет ни малейшего представления о реальном мире, о простых людях, об обыкновенных чувствах. Из прочитанных ранее книг он примерно мог бы сформулировать общую идею смысла жизни – сделать окружающий мир хоть чуть-чуть лучше. Но все это было лишь в теории, красивые мысли, правильные мысли, не больше. А вот что на практике? Сделал ли он хоть что-нибудь для осуществления этих мыслей? Нет, нет и еще раз нет! Он только валялся в кресле, почитывал литературу, послушивал музыку, учился в школе, а все свои великие свершения откладывал на будущее, на те дни, когда он закончит школу и вуз и станет известнейшим журналистом. Тогда у него в руках будут возможности творить добро, думал он. Идиот несчастный! А пока-то что, можно вот так лежать камнем и ждать, когда наступит время действовать? А вдруг оно уже наступило, а он этого и не осознаёт, дурак? Ведь под лежачий камень вода не течет!

Так чего же он ждет?!

Он метался вокруг Московского вокзала по улицам, как умалишенный, то почти бегом, то едва волоча ноги, как нищий бродяга. И нечего, нечего оправдываться молодостью, незнанием путей и способов, тем, что всё впереди. Может быть, пройдет столько времени, и произойдет столько событий, что добро начнет твориться само собой, без участия человека, а он, ничтожный и презренный Эдгар Тимофеев, по-прежнему будет откладывать все самое важное на потом, привыкнув к этому и почитая себя полезным обществу… Бр-р-р, какая мерзость! Немедленно прекратить!

А все эти его романтические мечтания о любви? Его прямо-таки передернуло от отвращения к самому себе. Нужно срочно спасать людей, а он – рассюсюкался! Перед Раей Беловой расплылся, как сливочное масло на огне. Внезапно он представил ее себе очень отчетливо, какой она была у него на вечеринке на Новый год. Пьяная, вульгарная и при этом властная – фурия какая-то, а не девочка. И ради нее он готов был пожертвовать… чем-нибудь? Неужели он был на это способен? Ужасно, ужасно, просто нет сил на себя смотреть, такого жалкого и никчемного.

Неужели это вообще он?

А ведь он не без способностей, у него есть все данные, чтобы изменить этот мир к лучшему. И тогда, может быть… может быть, тогда Космос пожалеет этот мир и не станет его уничтожать. Жалко все-таки. Вон как тут красиво… кое-где. А пусть даже и не пожалеет, все равно надо что-то делать, что-то менять, но ни в коем случае не сидеть сложа руки. Не ждать чего-нибудь. У моря погоды. Иначе можно опоздать.