Текст книги "Теория и практика экспериментально-трасологических исследований неметаллического инструментария раннего железного века – средневековья (на материалах южно-таежной зоны Средней Сибири)"

2.3. Отбор материала и его камеральная обработка

Успех, объективность и верифицируемость результатов экспериментально-трасологического исследования коллекций неметаллического инструментария раннего железного века – средневековья зависят от многих факторов. Особо хочется обратить внимание на полевой этап «добычи» артефактов в ходе раскопок, обеспечивающий полноту источниковой базы и, соответственно, адекватность дальнейших выводов.

Так сложилось, что экспериментально-трасологический метод чаще ассоциируется с лабораторным этапом обработки материала. Полевые исследования трасологов также весьма специфичны, проводятся в стороне от раскопа, на специально оборудованных площадках и включают многочисленные эксперименты. Археологические артефакты для «определения» и функционального анализа поступают к трасологам часто уже после того как произведена первичная обработка и описание полевого материала для отчетных документации и публикаций. Таким образом, экспериментально-трасологический анализ коллекций производится после морфологической типологии артефактов. Данный порядок сложился и укоренился достаточно давно, еще в те времена, когда метод изучения следов износа применялся в основе своей исключительно для артефактов каменного века, что имело свою логику и удобство. В этом случае в зависимости от задач, стоящих перед конкретными исследователями, экспериментально-трасологическому анализу могли подвергаться отдельные предметы с определенными морфологическими признаками для определения их функций, технологии изготовления и т.п., либо вся коллекция, включая отщепы и сколы, для дальнейших палеоэкономических, планиграфических и иных реконструкций.

При решении целей специального изучения неметаллического инструментария эпохи раннего железного века – средневековья подобная практика не работает. Во-первых, потому, что при наличии определяющего количества предметов без предварительной обработки, сохраняющих естественную форму, морфологическая типология оказывается бессильной. Однако, что более важно, естественная форма значительно усложняет атрибуцию предмета и на полевом этапе способствует отнесению его к «просто гальке», «просто валуну» или «просто камню», т. е. к части «не стоящего внимания археолога» природного мира. По этой причине существует опасность исключения подобного материала из археологических коллекций уже на этапе раскопок и, как следствие, – потеря целого информационного пласта, значимой составляющей последующих реконструкций.

Еще одна проблема, с которой приходится сталкиваться при работе с подобного рода материалом, это его фиксация в первичной полевой документации. И здесь снова возникает необходимость вернуться к общепринятой терминологии, точнее вопросу о ее противоречивости.

К сожалению, на сегодняшний день, до сих пор ключевые определения предметов, которые ищут и изучают археологи, не всегда включают весь спектр «найденного» в ходе археологических раскопок. Так, например, «артефакт» определяется как «общий термин для всех изделий, изготовленных человеком; искусственно созданный или модифицированный предмет» [Васильев С. А. и др., 2007]. Из этого следует, если предмет, т. е. в нашем случае валун или галька, не были созданы человеком и им модифицированы – каким-то образом подработаны, то это не артефакт. Конечно, «часто бывает трудно провести черту между объектами природного происхождения и выполненными человеком,… решающим признаком является придание определенной формы, даже случайной, в процессе использования» [Брей, Трамп, 1990]. Но если форма предмету человеком не придавалась, а подбиралась из тех, что были созданы природой, называть его артефактом, согласно научным законам терминологии, нельзя.

Можно вернуться к понятию «орудия». Однако здесь тоже не все так просто. Кроме того, что оно непременно должно было использоваться в трудовой производственной деятельности, его обязательной характеристикой также является то, что это «изделие утилитарного назначения со вторичной обработкой. Вещи, использовавшиеся в работе, но не имеющие следов вторичной обработки, орудиями, с точки зрения типологии, строго говоря, не являются» [Васильев С. А. и др., 2007]. В итоге предметы, о которых идет речь, формально исключаются и из данной понятийной единицы.

Спасением, казалось бы, могло стать некое «загадочное», с точки зрения трасологии и экспериментальной археологии, понятие «манупорт», как раз исключаемое и из числа «артефактов», и из числа «орудий»: «Манупорт – предмет, не несущий признаков искусственной обработки, но явно перемещенный (принесенный на стоянку) человеком. Чаще так называют находимые в культурном слое не подвергшиеся обработке камни (гальки, валуны ит. д.). Иногда манупорты причисляют к артефактам, что вряд ли правильно» [Васильев С. А. и др., 2007]. С одной стороны, как раз то, что нужно: не несет признаков искусственной обработки и позволяет включать «камни» (гальки, валуны и т. д.) в систему археологических находок. Но тут же возникает вопрос, а точно ли их принес человек. А если это и так, то зачем. Какой смысл просто так таскать камни на место своего непосредственного обитания.

Если исходить из общей логики системы жизнеобеспечения, то применение тех или иных предметов человеком всегда базируется на удовлетворении определенной потребности. Значит, принесенный камень как минимум уже целенаправленно был припасен (или подготовлен) (может быть, не внешне, но мысленно) древним человеком для выполнения какой-либо функции. И тут снова возникает несоответствие содержания понятия и изучаемой реальности прошлого, поскольку данное безликое определение манупорта исключает целенаправленность мыслительной деятельности человека, а соответственно, и всю культурную составляющую древней эпохи, которую как раз в первую очередь и изучают археологи.

В итоге, если найденные в культурном слое «просто камни» согласно выработанной за долгие годы кропотливого труда археологов терминологии невозможно отнести ни к артефактам, ни к орудиям, ни к манупортам с научной точки зрения, то что же делать лаборантам, рабочим и студентам при составлении первичной полевой документации. Стоит ли включать их в состав всего найденного или нет, а если да, то каким образом.

Решение всех этих вопросов кроется в осмыслении основных задач процесса археологического познания реальности прошлого, равно как и основных задач жизнедеятельности древнего человека. Исходя из того, что для нашего познания необходимы источники, коими, в том числе, являются гальки, валуны, камни, обломки и т. д., сохраняющие естественную природную форму, с одной стороны, и следы износа от выполнения определенной технологической операции – с другой, нам необходимо их собирать, учитывать и изучать. Бесспорно, на настоящий момент и то, что без учета и анализа полного набора такого рода предметов из культурного слоя конкретного поселенческого объекта какие-либо выводы не будут в должной мере объективны и доказательны, да и вовсе окажутся неверны.

В данной работе по отношению к таким источникам применяются те же самые понятия: орудие или даже артефакт. И здесь возникает противоречие: не используем же мы понятие орудие для камня, который применялся обезьяной для разбивания скорлупы ореха, почему же в случае с человеком должны поступать иначе. Где же здесь культурная составляющая.

И тут на помощь снова приходит экспериментальная археология, которая как раз и занимается тем самым «осмыслением жизнедеятельности древнего человека». Мы привыкли относить к полю ее деятельности решение производственных технологических вопросов, и действительно, они занимают, как правило, ведущее значение. Однако, по сути, работая с технологией, часто приходится сталкиваться с разными, порой обыденными и очевидными деталями поведения древних людей, скрытыми от представителей современной цивилизации мегаполисов, а иногда открывать нечто совсем неожиданное. Только пытаясь решать те же задачи, что и человек прошлого, находясь в близких к нему условиях, к нам приходит понимание того, а почему его действия были такими.

Почему орудие? Дело в том, что когда древний обитатель поселения много часов использовал «не специально сделанный» терочник, а «просто гальку» для растирания тех или иных веществ или материалов, он воспринимал его уже не как просто камень (в отличие от обезьяны), а как орудие, принимая во внимание все его полезные свойства, необходимые для выполнения конкретной функции. Он также мог «любить» свой удобный «универсальный» валун-молоток, пригодный для разных операций ударного действия, и долгое время хранить его среди своего хозяйственного скарба все по той же причине – осознавая его орудием и ценя его функциональные качества. Наверняка древний человек проводил специальный и кропотливый отбор «камней», подходящих для той или иной операции, значительными характеристиками при этом, судя по всему, являлись удобная форма и необходимый вес. И не подрабатывал их потому, что в этом не было необходимости, поскольку в естественных условиях уже имелось то, что ему необходимо. Так же, как и мы, в поисках подходящего инструмента обойдем пару прилавков, найдем подходящий предмет с необходимыми свойствами (нож с лезвием определенной формы и размеров, молоток «по руке», гаечный ключ или отвертку с нужным номером или маркировкой для выполнения конкретной операции). И эти предметы не перестанут быть орудиями от того, что мы не сами их сделали, а мы не перестанем быть людьми от того, что не придаем им большего значения, чем совокупность определенных функциональных характеристик.

Почему «артефакт»? Так или иначе данное понятие, кроме характеристики «искусственно созданный», несет в себе такую важную составляющую, как «остаток материальной культуры». И древнее орудие, представляющее собой гальку или валун без какой-либо предварительной обработки, также представляет собой «остаток», к тому же еще и более важный, чем, например, первичный отщеп (который, тем не менее, был «искусственно создан», но не играл продолжительной роли в хозяйственной деятельности древнего человека). Более того, оно представляет собой «остаток культуры», который несет в себе уникальную информацию о ней и открывает возможности для серьезных исторических реконструкций.

Таким образом, остался последний вопрос, как же фиксировать и учитывать эти существенные артефакты в полевых условиях и отделять их от действительных природных объектов, не имеющих отношения к процессу жизнедеятельности древнего человека. Особенно он актуален при изучении материалов поселений по берегам рек, изобилующих теми самыми гальками и валунами, или, более того, формирующими эти берега. Данная ситуация, например, характерна для берегов Енисея и Ангары. В этом случае археологи сталкиваются с массовым присутствием в раскопе камней, и для того, чтобы отобрать из них действительные орудия, необходимо привлечение трасолога к их первичному обследованию уже на полевом этапе работ.

В первую очередь необходимо выявить на поверхности каменных предметов следы износа. Так как речь идет в основном о макропредметах, на этом этапе наиболее целесообразно применять бинокуляр с небольшим увеличением (до 50 крат). Следует сразу же отметить, что на этом этапе не стоит задачи точного определения обрабатываемого материала или функции, хотя для фиксации выявленных орудий в полевой документации могут быть сделаны предварительные выводы.

Данный этап трасологического исследования, который для удобства можно назвать полевым или камеральным, очень важен для достижения полноты собираемых сведений. Он позволяет не пропустить значимые составляющие орудийного набора, использованного древним человеком на поселении. При наличии «спорных» случаев, когда сложно отделить следы износа от возможных природных повреждений и для этого необходимо проведение дополнительных обследований и экспериментов, предметы с необходимой маркировкой отправляются в лабораторию вместе с выявленными орудиями. В тех случаях, когда в культурных слоях поселений природные каменные предметы единичны и их транспортировка не является трудоемкой, камеральная обработка трасологом возможна уже в лаборатории с более широким привлечением оборудования.

Следующим шагом в отборе материала для экспериментально-трасологического исследования (камерального этапа) является первичное обследование под бинокуляром всех зафиксированных в ходе раскопок каменных отщепов, сколов и обломков, костяных и керамических орудий, изделий и их фрагментов на предмет наличия следов износа. Такая работа проводится в лаборатории.

В ходе первичного отбора материала составляется полный перечень выявленных орудий с указанием полевых шифров и сквозной нумерацией, в котором фиксируется важная информация о каждом орудии и результаты предварительного обследования. Данный перечень должен обязательно содержать:

● описание всех внешних характеристик орудия: форму, размеры, вес, особенности расположения рабочего участка, предполагаемую (!) степень изношенности;

● описание всех зафиксированных на этом этапе следов износа, степень их выраженности и особенности расположения;

● отметки о предполагаемых (!) обрабатываемом материале и функции орудия;

● отметки о необходимости проведения дальнейших экспериментов и рекомендации по особенности их реализации.

Таким образом, в итоге проведения предварительного камерального этапа экспериментально-трасологического исследования по отбору неметаллических орудий в археологической коллекции конкретного поселения раннего железного века – средневековья не только выявляется набор предметов со следами износа, но и определяется и закладывается весь комплекс исследовательских задач для их дальнейшего детального изучения с привлечением уже более высокого увеличения и разного рода комбинаций специфических трасологических методик. А, учитывая специфику исследуемого материала, начинаться этот этап должен еще во время проведения полевых раскопочных работ на изучаемом поселении.

Глава 3
Практика применения экспериментально-трасологического метода при изучении неметаллических орудий раннего железного века – средневековья

3.1. Экспериментальные работы

Эксперименты являются одной из важнейших составляющих экспериментально-трасологического исследования. Особенно важна их роль для получения вероятностных сведений о технике, технологии и функции древнего инструментария. Эти данные служат аналогией для идентификации следов утилизации на археологических артефактах [Коробкова, 1983б; 1987а; 1987б; Кононенко, 1986; Волков, 2010].

Серии экспериментов позволяют выявить типичный набор признаков износа на исследуемых орудиях и отделить их от случайных разрушений. Особенности исследуемого региона, отражающиеся в специфике используемого сырья, морфологическом и функциональном наборе орудий, требуют создания специальной коллекции эталонов [Волков, 1999].

Характер экспериментов и выбор сырья в ходе настоящего исследования диктовался археологическими материалами раннего железного века – средневековья южно-таежной зоны Средней Сибири. Опыты проводились сериями и делились согласно специфике обрабатываемых материалов. Это определяло порядок и условия их осуществления: на полевых экспериментальных площадках, в лабораторных условиях и специально оборудованных помещениях. В проведении экспериментов участвовали сотрудники и студенты Сибирского федерального университета, а также участники краевых детских полевых археологических школ.

Было проведено нескольких сотен опытов. Они соответствовали различным этапам обработки материалов, кинематике движения и характеру воздействия орудий. Каждая серия экспериментов фиксировалась поэтапно, что позволяло проследить динамику изменения поверхности рабочих участков орудий, а также учесть особенности их воздействия на обрабатываемый материал. Описания всех опытов содержатся в дневниках с обязательной ссылкой на конкретные полученные эталоны. Экспериментальные орудия, в свою очередь, имеют порядковый номер и представлены в коллекции соответственно типу обрабатываемого материала.

Весь комплекс проведенных опытов разделяется на три большие группы: эксперименты по обработке неорганических материалов, куда входят обработка твердых непластичных материалов и поверхностей, кузнечная обработка металлов, эксперименты по обработке органических веществ: твердых, мягких, волокнистых и зернистых материалов, а также эксперименты по абразивной обработке различных материалов.

Экспериментальные работы этой группы были обусловлены широким спектром обрабатываемых древним человеком материалов. Они были связаны с определенными видами производств раннего железного века – средневековья [Мандрыка, 2005; Мандрыка, Фокин, 2005; Князева, 2011в; Князева и др., 2010; 2011]. Опыты по обработке твердых непластичных материалов определялись необходимостью изучения и разграничения по характеру износа орудий ударного и терочного действия. Для этого производились эксперименты по дроблению и растиранию железной руды, дресвы и шамота.

Важное место в данных экспериментальных сериях занимали опыты по обработке железной руды. Территория Нижнего Приангарья и Среднего Енисея характеризуется богатыми залежами железных руд, что определяет характер ее современного промышленного освоения и особенности хозяйственной направленности поселений в этом районе в древности [Гладилин, 1985; Гревцов и др., 2010; Мандрыка, 2003б; Мандрыка и др., 2012]. Здесь находятся крупнейшие железорудные провинции. Ангарская провинция на территории Красноярского края представлена Средне-Ангарским регионом, куда входят Тагарское, Огненское, Пихтовое месторождения, Восток и другие. Все они относятся к магномагнетитовой формации ангаро-илимского типа [Природные ресурсы…, 2001; Средняя Сибирь, 1964; Рудные месторождения…, 1978]. Ангаро-Енисейская провинция, так называемый Ангаро-Питский железорудный район, охватывает Енисейский кряж, центральную и западную части Сибирской платформы. Наиболее крупные расположенные здесь месторождения: Нижне-Ангарское, Ишимбинское, Удоронговское. Они характеризуются осадочными гематитовыми рудами. Главные рудообразующие минералы – окислы и гидроокислы железа (гематит, гидрогематит, гётит), силикаты и карбонаты железа (железистые хлориты и сидерит), сульфиды железа (пирит) [Медведков, 1962; Юдин, 1962; Рудные месторождения…, 1978].

На сегодняшний день в археологии раннего железного века – средневековья южно-таежной зоны Средней Сибири не существует привязок древних металлургических площадок к конкретным источникам сырья. До сих пор не изучен вопрос, откуда древний человек брал железную руду для плавки в фиксируемых археологами печах. Нет данных и о древних штольнях для добычи железной руды на изучаемой территории в отличие от южных районов Сибири [Сунчугашев, 1969; 1979]. Единственное известное в литературе исследование проводилось по материалам поселения Чадобец в 80-х гг. ХХ в. Тогда спектральный анализ показал сходство рудных шлаков с рудами близлежащего Тагарского месторождения [Гладилин, 1985]. Это подтверждает предположения о том, что древний человек использовал доступные ему выходы железных руд, связанных с ближайшими месторождениями, которые, вероятно, могут быть и неизвестны нам по причине незначительного размера или небольшой промышленной ценности.

В данных условиях сырье для экспериментов отбиралось по принципу наиболее легкого доступа к нему: сбор образцов происходил на территории водоразделов, по размытым берегам мелких ручьев и оврагов в Кежемском, Богучанском и Мотыгинском районах Красноярского края.

Эксперименты по обработке железной руды состояли из двух этапов. Первый был связан с дроблением крупных рудных конкреций с помощью каменных молотов, что соответствовало одной из первых технологических операций по подготовке ее к плавке. В качестве орудий использовались крупные гальки и валуны из диорита, алевролита и кварцита эллипсоидных форм от 800 до 2 100 г. Обработке подвергались образцы магнетитгематитовых (твердость11
  Представлена согласно шкале Мооса.


[Закрыть] – 6) и сидеритовых (твердость – 4–4,5) руд. Дробление происходило на каменной и деревянной основах.

При этом использование каменной наковальни показало большую эффективность, так как придавало воздействию на материал необходимую жесткость. Деревянная же приглушала и амортизировала удары и тем самым уменьшала производительность труда (рис. 7). Изменение поверхности рабочих участков молотов происходило в первые минуты работы. На ней появлялись выбоины и трещины неровных угловатых очертаний разной глубины, которые в дальнейшем накладывались друг на друга и образовывали сплошную забитость. Подобные следы утилизации начинали образовываться на поверхности каменных наковален.

Вторым этапом обработки было измельчение и растирание обогащенной руды. Для этого она сначала обжигалась на костре, что меняло ее химические и физические свойства. Как правило, после обогащения руда становилась более хрупкой. Это значительно облегчало процесс ее измельчения. В качестве терочников в данном случае использовались гальки и валуны кварцита и диорита уплощенных эллипсоидных и пирамидальных форм весом от 650 до 2 000 г. Кинематика движения в ходе этих экспериментов основывалась на круговращательных движениях, что диктовалось характером износа археологических терочников.

Рис. 7. Экспериментальные работы по измельчению неорганических материалов (обогащенная руда) с использованием ручного каменного молота и деревянной основы

Фрагменты сидеритовых руд, имея изначально меньшую твердость, превращались в очень ломкий и легко поддающийся растиранию материал. На терочниках образовывались следы затертости, изобилующие группами точечных вдавлений и коротких разнонаправленных рисок. Через полчаса работы сработанные участки имели четко очерченные границы. Кроме того, рабочая поверхность интенсивно окрашивалась железистыми окислами и приобретала темно-бордовый (красно-коричневый) оттенок.

Растирание магнетит-гематитовых руд имело свои отличительные особенности, которые были обусловлены бульшей твердостью материала. Она хотя и уменьшалась после обогащения, однако оставалась достаточно высокой и соответствовала свойствам необогащенного сидерита. Для измельчения и растирания таких фрагментов требовалось больше физических усилий. Интенсивность выкрашивания орудия в данном случае также была выше. С первых минут работы на поверхности рабочего участка возникали затертость, широкие вдавления и разнонаправленные риски. В дальнейшем они перекрывали друг друга, образуя неровную поверхность. Однако определенная «шероховатость» микрорельефа в дальнейшем «приглаживалась» и пришлифовывалась мелкими абразивными частицами получаемого из руды порошка.

Дробление и измельчение твердых неорганических материалов встречалось не только в горно-металлургическом деле. По данным изучения технологий керамического производства, в качестве минеральных примесей для теста могли применяться дресва и шамот [Бобринский, 1978; Глушков, 1996; Гребенщиков, Кононенко, 1990; Гребенщиков, Деревянко, 2001]. Для получения эталонов каменных орудий и характеристик следов износа был проведен ряд экспериментов. Для этого были подобраны гальки и валуны округлых уплощенных и грушевидных форм из диорита, алевролита и кварцита весом от 900 до 1 500 г. Работа производилась с использованием круговращательных движений.

Для получения дресвы использовались конкреции горнблендита (твердость 5–5,5). Он дробился на каменной основе, той же породы, что и терочник-актив. Материал измельчался довольно быстро, превращаясь в частицы неровных угловатых очертаний размером в несколько миллиметров (рис. 8). Следует обратить внимание на важное отличие в обработке этого материала от растирания руды, которое, в частности, влияет на образование следов износа. Сначала может показаться, что принцип их измельчения схож, поскольку оба материала достаточно твердые и непластичные. Экспериментальным путем было доказано, что это не так.

Изготовление дресвы было необходимо для получения отощителя для жирных глин, чтобы достичь необходимой консистенции теста [Глушков, 1996]. Его не требовалось измельчать в порошок. Поэтому формирующийся износ на терочниках характеризуется исключительно грубой затертостью поверхности с многочисленными мелкими выщерблинами угловатых очертаний и разнонаправленными широкими рисками. В отличие от терочников для руды их поверхность не пришлифовывалась от соприкосновения с очень маленькими частицами рудного порошка и оставалась шероховатой.

Получение шамота происходило в ходе разбивания и дробления на мелкие конкреции фрагментов стенок керамических сосудов. Для этой цели использовались части разбитых экспериментальных горшков. Керамические стенки – весьма плотный материал. Первоначальный этап работы, как правило, состоял из разбивания фрагментов с применением ударных действий.

Когда размер получаемых кусочков достигал менее 0,5 см, эффективным оказалось чередование ударных и терочных действий, при определяющем значении первых. Дело в том, что даже на начальном этапе работы появляется керамическая пыль, которая забивает углубления микрорельефа рабочего участка орудия. Это приводит к малой эффективности терочного воздействия. Таким образом, свойства материала определяют специфику его обработки и особенности применяемого орудия (так называемого молота-песта).

Рис. 8. Экспериментальные работы по измельчению неорганических материалов (дресва) с использованием каменного терочника и каменной основы

Среди орудий для керамического производства встречаются также инструменты, применявшиеся при формовке сосудов и финальной обработке поверхности его стенок. Они получили название шпателей и лощили стоят особняком в описываемой группе орудий, поскольку глина в зависимости от степени влажности может относиться и к непластичным, и пластичным материалам. Археологические примеры говорят об использовании галек уплощенных вытянутых, а также эллипсоидных очертаний в процессе формовки сосудов [Гребенщиков, Кононенко, 1990; Korobkowa, 1999].

Исследования технологий керамического производства показали большое значение финального лощения стенок горшков до обжига. Оно могло происходить после формовки по еще влажным стенкам либо когда сосуды уже высохли [Глушков, 1996; Гребенщиков, Деревянко, 2001]. Экспериментальные работы в ходе настоящего исследования включили все описанные в литературе варианты (рис. 9). Для обработки влажных и сухих глиняных поверхностей использовались речные гальки эллипсоидных и округлых уплощенных форм из алевролита, кварцита и яшмоидов. Обработка влажной глины каменными орудиями происходила весьма эффективно, хотя подсохший внешний слой материала прилипал к поверхности инструмента, что в дальнейшем мешало работе и не позволяло придавать изделию необходимую форму. Ситуацию в данном случае облегчило регулярное смачивание орудия. Лощение сухих стенок трудностей не вызывало. Каменный инструмент успешно удалял неровности на поверхности сосуда.

Рис. 9. Экспериментальные работы по изготовлению глиняных сосудов с использованием галечных инструментов

Основной набор неорганических пластичных материалов, обрабатывавшихся в раннем железном веке – средневековье составляют металлы. Пластичность – важное свойство данного рода материалов, которое заключается в способности необратимо принимать в результате механического воздействия любые размеры и форму и сохранять эти изменения после его окончания. Именно эта черта металлов определяет особенности их обработки и, соответственно, характер образования следов износа на поверхности каменных орудий.

Известно, что для материалов эпохи палеометалла европейской части России проводились экспериментально-трасологические исследования по обработке цветных и драгоценных металлов (медь, бронза, золото и др.) каменными орудиями [Коробкова, Шаровская, 1983; Килейников, 1984; Коробкова, 2003]. Эксперименты по обработке каменными орудиями железа нам не известны, хотя железоделательное производство является одной из важнейших составных частей палеоэкономики древнего населения Сибири раннего железного века – средневековья [Зиняков, 1998].

Одной из задач настоящего исследования являлось экспериментально-трасологическое изучение использования каменных орудий в кузнечном деле. Основной круг решаемых вопросов был следующий: проблема эффективности и меры воздействия каменных орудий на обрабатываемый материал в сравнении с традиционным набором металлических инструментов, а также особенности следообразования в результате выполнения различных операций по обработке холодных и горячих металлов [Knyazeva, Kolchin, 2012].

Основная часть экспериментальных работ по кузнечной обработке металлов с использованием каменных орудий проводилась на базе лаборатории художественной ковки Института цветных металлов и материаловедения Сибирского федерального университета при непосредственном участии С. А. Колчина, заведующего лабораторией и профессионального кузнеца (рис. 10–12). Выбор формы и веса экспериментальных образцов основывался, главным образом, на примерах предметов для обработки металлов из археологических коллекций Среднего Енисея и Нижней Ангары раннего железного века – средневековья. В ходе экспериментов использовалось ковкое малоуглеродистое железо, по своим свойствам близкое к кричному железу, получаемому из руды в сыродутных горнах. Оно пластичное, гибкое, хорошо подвергается кузнечной сварке.

Для постановки опытов с цветными металлами автором настоящего исследования использовалась так называемая чистая медь. Несмотря на то, что изделия из нее встречаются в археологических коллекциях редко, что обычно связано с нехваткой сырья для получения бронзовых сплавов [например, Дегтярева, 1994], данный выбор был сделан автором намеренно. Среди археологических материалов раннего железного века – средневековья южно-таежной зоны Средней Сибири встречаются бронзовые предметы из различных по своему химическому составу сплавов, что не позволяет остановиться на определенном типе сплава для получения эталонов каменных инструментов для их обработки. Кроме того, на изучаемой территории нет месторождений цветных металлов для получения бронзовых сплавов и формирования конкретных технологических традиций по их обработке. Используемые здесь древним человеком материалы для бронзолитейного дела и кузнечной обработки изделий из цветных металлов могли быть случайными. Поэтому при выборе обрабатываемого сырья для экспериментов оставалось ориентироваться исключительно на каменные артефакты и особенности их износа.