Текст книги "115 способов разбогатеть, или Секреты денежного изобилия"

Пришлось художнику завернуть свой холст и потащить его обратно домой. Но там и так уже множество непроданных полотен…

По дороге домой Андреа завернул за угол и ахнул – его Лукреция шла по улице с каким-то моложавым щеголем. Вот парочка завернула в знаменитую ювелирную лавку Гирландайо. Конечно, он накупит ей всего – ее любовник…

Андреа не помнил, как вернулся домой. Рука сама потянулась к бутылке. Эта верная спутница выручала его не раз. А что еще остается, если супруга изменяет, а заказчики воротят нос? И денег нет…

Но почему? Может, монетка Луиджи утеряла силу? Шатаясь, Андреа подошел к стене. Там стояли непроданные картины. Художник пошарил сзади на одной – заветной. Пусто! Куда ж она подевалась? Может, закатилась куда? Рухнув на пол, художник тщательно обшарил весь угол. Ничего. Волшебная монета исчезла. И что будет теперь?! Ох, пропади все пропадом!

Андреа всхлипнул, пьяно прослезился и погрузился в забытье. Вернувшаяся Лукреция с ужасом посмотрела на него, валяющегося на полу, и груду полотен вокруг. Не думала она, что их так много – нераскупленных заказов! Изображения Девы Марии, святых Цецилии, Анны, Елизаветы… И на всех она – Лукреция. Сегодня один знакомый посмеялся: «Может, твой муж ничего не умеет писать, кроме твоих портретов, или ты наложила заклятие на его кисть?» Гнусное вранье! Андреа – прекрасный художник и может рисовать все! Пришлось повести обидчика в лавку братьев Гирландайо – там на самом видном месте висит «Святое семейство» работы Андреа, которое хозяева зовут «воистину Божественным». А они понимают толк в искусстве, как-никак художники уже в третьем поколении!

– Андреа! – Лукреция затрясла сонного мужа за плечо. – Очнись! Сколько можно пить. И сколько можно рисовать даром. Пойми: ты должен писать заказы не с меня! Возьми натурщицу! Любовницу, наконец! Все художники рисуют своих любовниц. Сам великий Рафаэль изображал булочницу Форнарину.

Муж очнулся и сонно уставился на нее:

– Только ты! Других нарисовать не сумею…

– Сумеешь! – Лукреция рванулась к двери. – Я ухожу! Вернусь, когда ты перестанешь меня рисовать!

Дверь захлопнулась. Дом замер. А через пару месяцев во Флоренцию пришла чума. Художника Андреа дель Сарто не стало то ли 28, то ли 29 сентября 1530 года. Во время эпидемий не следили за датами.

Похоронили Андреа его бывшие ученики на деньги, собранные Джорджо Вазари. Когда спустя месяц Лукреция забрела в опустевший дом, там не было ничего – ни мебели, ни картин. Все ушло за долги.

Лукреция остановилась у окна. Слезы бежали по щекам. Она оказалась права – вернулась именно тогда, когда он уже не сможет ее писать. Неужели досужие языки правы и она действительно – ведьма? Надо бы в церковь сходить – исповедаться и замолить грехи…

Но началась еще более сильная вспышка эпидемии, священникам стало не до исповеди какой-то вдовы художника. С тех пор Лукрецию никто больше не видел. Может, она уехала, но, скорее всего, ушла вслед за мужем. Наверное, побоялась, что там, в Горнем мире, Андреа не сможет рисовать, раз ее нет рядом…

В 1530 году полотна Андреа дель Сарто пошли с молотка по 50 флоринов. Но спустя века, в первый год третьего тысячелетия, одну из «Мадонн» Сарто продали на аукционе «Сотбис» более чем за миллион долларов! Покупателя нисколько не смутило, что и эта Мадонна была все той же Лукрецией. Зато он с явным облегчением вздохнул, обнаружив под рамой холста закатившуюся туда старинную золотую монету. Интересно, что он знал о ней?..

Дурацкие рецепты

Рецепт 88. Помните? Когда человек имеет магическую поддержку или помощь Высших сил, не нужно думать, что эта помощь-поддержка останется с ним всегда. Часто Высшие силы выдают человеку карт-бланш для какого-то определенного дела. Человек начинает считать, что он – избранный, что его «волшебная монетка» всегда с ним. Но увы… Монетка может уйти самым невероятным и непонятным способом. Просто где-то там, в Небесной канцелярии, решат, что время поддержки кончилось. И человек, которому еще вчера фартило во всем, вдруг оказывается без привычной удачи, а другой, у которого были волшебные силы, остается без этих самых сил. «Как же так? – взывают люди. – Ведь только вчера было небесное покровительство. И вдруг не стало?!»

А все дело в том, что там, Наверху, изменились планы. И ставить в известность об изменениях Небесная канцелярия никого не обязана. Этот трагический процесс отлично описан в саге «Полые холмы» Мэри Стюарт, где речь идет о жизни легендарного мага-мудреца Мерлина. Почитайте – пригодится.

Но сами знайте: на Бога надейся, да сам не плошай. То есть старайся сам и будь готов в любую минуту остаться только с собственными силами.

В 1877 году в Париже объявилась прелестная шатенка с точеной фигуркой. Она была мила, остроумна, так что светское общество простило ей даже небольшой выговор, выдававший простолюдинку. Впрочем, Терезу Дориньяк приняли бы с распростертыми объятиями в любом случае – девушка обладала стомиллионным наследством, деньгами по тем временам не просто огромными, но фантастическими.

В то время Париж, возрождавшийся после ужасов Коммуны и Франко-прусской войны, мечтая забыть о прошлых кошмарах, ударился в развлечения и роскошную жизнь. Так что богатая наследница пришлась как нельзя кстати. Правда, нашлась одна загвоздка: ее наследство было в американских ценных бумагах, кои еще следовало перевести во франки. Но парижские банкиры предложили девушке заем под будущее наследство. То есть и в те времена банкиры лезли к заемщикам со своими ссудами и кредитами, как и в нынешние годы. И вот бывшая «дочь народа» поселилась в дорогом отеле, ужинала в лучших ресторанах, приоделась у модных портных. Она даже дала интервью ведущим газетам, рассказав о том, что получила наследство благодаря труду, терпению и человеколюбию. С 18 лет Тереза работала медицинской сиделкой и не побоялась отправиться за океан, куда ее пригласили, чтобы ухаживать за одиноким американцем, мистером Крауфордом. Это была трудная работа, Терезе даже пришлось выписать из Франции свою младшую сестру Мари. Правда, все их усилия не помогли – бедный американец скончался. Вот тут-то и выяснилось поразительное последствие: одинокий мистер Крауфорд оказался миллионером и завещал свои деньги Терезе Дориньяк.

Второе завещание

В 1878 году Тереза вышла замуж за студента юридического факультета Фредерика Эмбера. Молодой человек был из известнейшей парижской семьи. Его отец, юрист Гюстав Эмбер, с 1875 года был сенатором, а впоследствии, в 1882 году, стал министром юстиции Французской республики. Муж Терезы, Фредерик, тоже продвинулся в политике – с 1885 года он стал депутатом Городского собрания. Словом, Тереза взлетела на самый верх парижского политического бомонда. И никто не удивился, что множество банков тут же предложило огромные кредиты семейству новобрачных. Сто миллионов Терезы и политические амбиции Фредерика делали их желанными заемщиками.

Но однажды дотошный нотариус Государственного банка, месье Леони, пожелал переписать номера американских бумаг и облигаций, в коих находилось миллионное наследство, под которое его банк отпускал очередной заем. Тереза взволнованно заявила, что покойный Крауфорд предупреждал ее: если бумаги будут обнародованы, то упадут в цене. Тогда нотариус предложил, не вскрывая бумаги, положить их на хранение в его банк. Тереза опять отказалась, объяснив, что она не доверяет банкам, да и мистер Крауфорд предпочитал хранить бумаги дома. И тогда въедливый месье Леони объявил, что подаст в суд: пусть тот решит спорный вопрос.

Однако осуществить задуманное нотариус не успел. Неожиданно в парижский суд обратились неизвестно откуда взявшиеся два племянника мистера Крауфорда. Они предъявили второе завещание дяди. По нему наследство делилось на три части: двум племянникам и сестре Терезы – Мари. Самой же Терезе завещалась всего лишь пожизненная рента с 300 тысяч.

Тереза пришла в бешенство. Она заявила, что в свое время разыскивала беспутных племянников Крауфорда по просьбе дяди, но не нашла. Так почему же, бросив тогда дядю, теперь они претендуют на наследство?! Ну а доля Мари – вообще нонсенс, ведь она была еще несовершеннолетней, когда помогала сестре в уходе за больным. На помощь невестке пришел свекор – Гюстав Эмбер. Он призвал друзей-адвокатов, и те опротестовали завещание племянников Крауфорда. Так начался процесс, которому предстояло длиться четверть века. Суд тут же объявил наследство спорным, которым ни одна из сторон не могла воспользоваться до окончания процесса, и обязал Терезу поместить бумаги в сейф. Что она и сделала, а судебный пристав опечатал его особой печатью.

Наследственное дело между тем набирало обороты. Под напором опытных юристов племянники Крауфорда пошли на попятную. Один из них, Генри, заявил, что влюблен в Мари и готов отказаться от своей доли наследства, если та, достигнув восемнадцатилетия, выйдет за него замуж. Но Мари заартачилась. Девушку поддержала и Тереза, произнеся на процессе гневную речь: «Прошли те времена, когда женщина должна была жертвовать собой! Моя сестра не рабыня! Она выйдет замуж по любви и за кого захочет». Газеты перепечатали речь Терезы целиком, называя храбрую мадам Эмбер «великой Терезой».

Кредитная история

Дальше – больше! Адвокаты семьи Эмбер пошли на племянников настоящей войной. Племянники нашли оригинальную линию поведения – затягивание процесса. Они отправились в путешествия, причем в самые экзотические недоступные места. Адвокаты искали их то в дебрях Амазонки, то в пустынях Австралии, то на далеких островах. Сроки судебных заседаний переносились в связи с отсутствием сторон. И никто не задумался, отчего люди, подавшие в суд, сами же его избегали.

Между тем судья постановил, что спорное наследство должно находиться не у одной из наследниц, а в руках третьих лиц. К тому времени старший Эмбер как раз получил пост министра юстиции, и решено было положить бумаги на хранение в его личный сейф. И в самом деле, кто может быть наиболее справедливым, как не министр правосудия?!

Между тем спорящие стороны выдвигали то одни, то другие условия. Наследство лежало мертвым грузом, но ведь надо же было как-то жить! И снова подоспели банкиры с их займами и ссудами. Так что нищенствовать Эмберам не пришлось. На кредитные средства они выкупили большой парижский отель, переделав его под шикарное жилье, прикупили в окрестностях пару замков с сельскими угодьями. Жизнь повели привычно роскошную: приемы, праздники, увеселения, рестораны. За 20 лет банки и частные лица ухитрились выплатить им займов на 120 миллионов франков.

Но собственных средств показалось Терезе мало. Она решила устроить Кредитное общество пожизненной ренты. Наобещала тем, кто вложит средства в ее общество, чуть не 50 процентов годовых. Ясно, что таковых процентов ни одно предприятие не могло в то время заработать. Но Тереза и не собиралась никуда вкладывать средства членов общества. Она их просто прикарманивала. Словом, ее общество было первой в истории финансовой пирамидой. Первые вкладчики еще получили свои проценты, но у последних на это не было никакого шанса. В 1897 году один из частных вкладчиков подал все же на Терезу в суд. Той ничего не оставалось, как подтвердить свою состоятельность. Тогда она переадресовала претензии в парижский суд, который за 20 лет так и не сумел подтвердить ее права на наследство. И вот тогда-то один из самых талантливых прокуроров суда – Вальдек Руссо впервые высказал мысль, поразившую всех: а кто, кроме Терезы, видел это наследство?! Да и было ли оно вообще?

Тереза тут же ответила, что ее наследство (кстати, возросшее за 20 лет вдвое!) находится в бумагах, кои лежат на хранении в личном сейфе ее свекра. Имя добропорядочного и уважаемого гражданина страны подействовало мгновенно – суд отмел инсинуации Руссо. И никто почему-то не подумал, что сам уважаемый месье Гюстав Эмбер к тому времени уже пару лет как пребывал в могиле…

И вот, наконец, в мае 1902 года суд признал права Терезы на легендарное наследство Крауфорда. В решении суда особым пунктом было отмечено: «Процесс, начавшийся еще в XIX веке, должен закончиться в веке XX». Но окончание процесса никому не принесло облегчения. Племянники Крауфорда, потерявшиеся в очередном путешествии, не успели опротестовать решение суда. Что касается супругов Эмбер, то они настолько устали от двадцатипятилетней нервотрепки, что даже не смогли выразить радость в газетных интервью.

Преступная семейка

Вскрытие личного сейфа покойного Гюстава Эмбера, где лежали миллионные американские бумаги, было назначено на 7 мая. Но когда утром судебные приставы явились в дом Эмберов, они были поражены: роскошная обстановка, сервировка, картины и гобелены пропали. Вместе с роскошью испарились и хозяева. Эмберы сбежали, прихватив все, что смогли!

Пресловутый сейф все же остался. Его вскрыли и нашли только старые газеты. Прав оказался Вальдек Руссо, которому в свое время никто не поверил: никакого наследства не было. Оборотистая Тереза его придумала и под эту выдумку занимала деньги. На всякий случай полиция запросила власти США – наконец-то додумалась! Никакого миллионера Крауфорда не обнаружилось.

Эмберов объявили в международный розыск. Искали везде – даже в российской Одессе. Ну как же обойтись без одесской романтики?.. Нашли в Мадриде – почти случайно. Один из горожан обратил внимание: его соседи выписывают уж слишком много газет на французском языке.

Последний «эмберовский процесс» начался в Париже в августе 1903 года. Перед судом предстали Тереза с мужем, сестрой Мари и племянники Крауфорда, оказавшиеся… родными братьями Терезы – Эмилем и Романом.

История выяснилась поразительнейшая! Крестьянская девушка, приехавшая в столицу, выдумала байку о наследстве. И даже сама не поверила, сколь легковерны оказались парижане. Когда нотариус предложил описать несуществующие ценные бумаги, в голове хитрющей мошенницы сложился феерический план. Она решила, что существование наследства надо подтвердить, не показывая его. Ну а кто сможет стать самым лучшим свидетелем, как не тот, кто тоже начнет претендовать на то же самое наследство? К тому же, если суд начнет тяжбу по соисканию наследства, кто посмеет усомниться в том, что оно действительно существует?!

Так братья Дориньяк стали изображать братьев Крауфорд. Их задачей было затягивание процесса, для чего они исчезали из Парижа на годы. Ну а их сестренка в это время занимала деньги под будущее наследство. Естественно, что братья получали свою долю. Вот так игра и шла четверть века. Финал оказался столь же фантастическим. Кредиторы и банки, поняв, что их дурачили на пустом месте, заявили, что они-де ссужали деньгами почтенное семейство Эмбер просто по собственному желанию. Уж очень не захотелось банкирам стать посмешищами. Да и деятельность их банков оказалась бы в таком случае под сомнением. Кто же понесет деньги в банк, который совершенно легкомысленно разбрасывается вкладами клиентов?!

Словом, всей преступной семейке грозил только штраф в… 100 франков на каждого. Получается, что люди, укравшие 120 миллионов, заплатили за них всего-то 500 франков! Правда, приговор все же состоялся. За подделку документов Терезе и ее мужу дали 5 лет лишения свободы, Роману – 3, Эмилю и Мари – 2. Но их адвокаты тут же опротестовали решение: «Как можно было подделать документы наследования, когда их вообще не было?!» Словом, дружная семейка быстро оказалась на свободе, правда, жить во Франции не стала, эмигрировав в США.

Дурацкие рецепты

Рецепт 89. Не заглатывай больше, чем можешь переварить. Не хватай больше, чем сможешь унести двумя руками. Вот скажите, зачем Терезе Эмбер, обладавшей дворцами-замками, понадобилось еще и организовывать сомнительное Общество пожизненной ренты. Видно, привыкнув жить на чрезвычайно широкую ногу, она не могла уже остановиться. И чем больше иссякали потоки кредитов, которые она могла получить из разных банков, тем больше еще хотелось ей получить денег в других местах. Вот она и организовала денежную пирамиду. Но ведь, не будь обращения в суд одного из незадачливых вкладчиков общества, которые не могли получить обратно свои деньги, никому бы и в голову не пришло проверять, есть ли у Терезы миллионы американского дядюшки.

Рецепт 90. Как говорят актеры на сцене: взял паузу – держи. Но вот держать-то Тереза не умела. Ей всегда хотелось то улучшить события, то создать новые, но передернуть ситуацию. Никогда не пытайтесь улучшить сделанное – что вышло, то вышло. Практически все раскрытия преступлений происходят из-за того, что, убоявшись ошибок, преступник попытался что-то улучшить.

Легендарный московский купец-промышленник Михаил Хлудов был человеком бесстрашным, авантюрным, дерзким и насмешливым, но абсолютно непонятым и одиноким. Это с него великий драматург Островский писал образы своих сценических купцов, тех самых, которые от огромнейшего количества денег скучали да душой маялись.

Ах, нам бы их скуку да маету! А по Москве меж тем ходили о них легенды.

Ольга Осиповна Садовская, любимейшая по Москве актриса, развернула лист с золотым обрезом, отложенный на проходной Малого театра: «Имею честь пригласить ко мне – в компанию избранных!» Актриса улыбнулась, предвкушая осетринку с шампанским. Но глаз скосился на подпись: «Купец-молодец гильдии избранных Михаил Хлудов». Почтенная дама взвизгнула почище мещанок и кухарок, коих изображала на сцене. Какой еще Михаил Хлудов?! Да он же недавно помер!

Скандал в театральном семействе

Всхлипывая и вскрикивая, Ольга Осиповна понеслась по лестнице в кабинет начальства. Никому не позволено вытворять такое с актерами императорских театров! Это надо же – мало того, что сам помер, еще и к себе зовет?! Хороши «званки»!..

Садовская схватилась за поручни лестницы, ловя ртом воздух. Она все-таки не девочка, чтобы носиться по лестницам, – ей скоро 37 стукнет. Приглашение, конечно, розыгрыш – не мог купец-покойник его послать. Как бы ни судачили про Хлудова, что он не боится никакого черта, поскольку принимает в своем московском доме самого дьявола, но и дьявол никому еще не помог ожить. Письмо – чья-то злая шутка! Или нет?..

Садовская влетела в коридор театральной администрации. Прислонилась, чтобы отдышаться, к двери с табличкой: «Островский Александр Николаевич. Заведующий репертуарной частью». Да, Малому театру невероятно повезло – сам великий русский драматург согласился прийти сюда на службу. Уж он-то должен знать всю подноготную этого купца Хлудова – он же списал с этого «страшилища Первопрестольной» не одного героя своих пьес. Актриса перевела дух, хотела распахнуть дверь, но не решилась. Конечно, она любимица публики, но ведь тут – сам Островский!.. Так что прима только тихонько постучала.

– Прошу! – раздался приглушенный, с хрипотцой голос Островского.

Ольга Осиповна распахнула дверь, окончательно растеряв свой запал. Вот уж второй десяток лет она знает Островского, бывает у него дома, принимает у себя, а все при встрече робеет. А как иначе? Ведь это в быту Александр Николаевич – добрый и веселый человек, но ведь как подумаешь, что он – великий русский драматург, дух захватывает. А месяц назад, в январе 1886 года, Островский получил в Малом театре официальную должность. Вот пусть и объяснит, что это за приглашение такое дурное!

Ольга Осиповна подняла глаза и ахнула: Александр Николаевич стоял у стола с молотком в руке. Садовская кинулась к нему, забыв все приличные манеры. Неужели и он получил жуткое послание? А ну как решил на тот свет к купцу-приятелю податься – на званый-то вечер? Выхватила молоток и заголосила:

– Да что же это?!

Драматург недоуменно уставился на свою ведущую актрису. Почтенная женщина – Кабаниху в «Грозе» играет, Домну Пантелеевну в «Талантах и поклонниках», – а на людей бросается ни за что ни про что.

– Вот кабинет дали, – попытался объяснить Островский. – А образок повесить – ума не хватило! Я из дома принес. Хочу в красный угол прибить. А ты что подумала, Оленька?

Оленька крякнула все еще испуганно и стукнула по столу ладошкой – выложила приглашение:

– Подумала, вы к Хлудову собираетесь!

Островский прочел послание да и захохотал:

– Ай да молодец, Хлуд-купец! Смотри-ка, почерк его собственный. Видать, еще до смерти шуточку свою задумал!

Садовская опустилась на стул:

– Хороша шуточка! Да у меня чуть сердце не разъехалось. Я – дама тучная, далеко ли до греха: оборвется сердце – и конец!

– А ты молись, матушка! – еще веселее захохотал Островский. – Знаешь, как молился Мишка Хлудов? Вместо «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!» – «Во имя овса и сена и свиного уха, овин!» Или так: «Господи, владыко живота моего и прочих внутренностей!» – Островский вытер платком смеющиеся глаза и обмахнул усы с бородой. – Мишу Хлудова послушать – никаких романов не надо читать. Апофеоз, так сказать! «Темное царство», как говаривал Добролюбов.

Московский озорник

Островский сложил руки на животе и озорно воззрился на Садовскую:

– Интересны рассказы о темном царстве? Слушай, Оля, тебе для ролей пригодятся. Расскажу тебе, как познакомился я с Михаилом Хлудовым. Весьма странная вышла встреча. Бродил за мной несколько дней какой-то господин. Высокий, молодой, лет двадцати пяти. По одежде не поймешь, какого сословия, – сам с бородой купеческой, а одет в европейский сюртук. В один день захватил я трость со свинцовым набалдашником для вооружения да и подошел к незнакомцу: «Что вам от меня понадобилось?» А тот засверкал белозубой улыбкой и в карман полез. Я уж и трость чуть не вскинул – ну как из кармана нож вытащит? А он вынимает журнал модный «Развлечение» и гордо сует мне: «Я – Михаил Хлудов!» Гляжу – на обложке карикатура на пьяного купчину. А «прототип» мне объясняет: «Зато, чтоб редакция мою физиономию пропечатала, я им годовой тираж оплатил. Теперь хочу в ваших пьесах прославиться!»

Я взъярился: «Я на вас карикатуру похлеще, чем в журнале, напишу!»

А Хлудов сверкнул очами: «Отлично! Хотите увидеть своего «героя» в жизни, извольте, приглашаю!»

Жил он в синем трехэтажном особняке недалеко от Красных ворот в Тупом тупике. Но народ уж давно перекрестил этот тупик в Хлудовский. Раньше в нем вся семья Хлудовых жила: отец Мишин – Алексей и брат его Герасим Хлудовы, оба – миллионеры. В середине века давались тут знаменитые на всю Москву купеческие балы. По триста человек собирали, в кадрилях по сто пар танцующих шли. Но теперь отец съехал, дядя с семьей тоже, так что Миша Хлудов один хозяйничал.

Завел он меня внутрь. Комнатищи огромные – кругом ковры: на полу, на стенах, на диванах, на креслах. В столовой сзади – стена стеклянная. А за ней – зимний сад: пальмы, гранаты в кадках, разноцветные цветы в бордюры высажены. Вдруг чугунная винтовая лестница наверху заскрипела, я аж задохнулся: сверхупрямо на Мишу прыгнуло какое-то огромное животное – больше годовалого теленка, да все будто черно-золотыми лентами перевито. Оба свалились на пол, я отпрянул, а хозяин хохочет: «Не бойтесь! Это моя ручная тигрица Сонька!» Встал, отряхнулся, тигрица к ноге его припала, как собачонка. С ней и за стол сел. А я уж и не помню, как обед-то прошел…

А на другой день у Миши «четверг» был. Приглашали на те «четверги» особо: по утрам слуги разъезжались по Москве, ловили кого вздумается и привозили в Хлудовский тупик. Хозяин встречал гостей честь честью – не важно, мастерового привезли или дворянина. Каждому собственноручно подносил чарочку – с бочонок величиной. Так что к вечеру гости лежали по закоулкам особняка. Затем начинался съезд хозяйских приглашенных – купцов, дворян и «служителей Муз» из тех, что купеческим обществом не гнушались. Сам Михаил выходил на пир обряженный как на маскараде: то в кавказском, то в бухарском костюме. А однажды выкрасился ваксой в черный цвет и предстал… негром. То-то дамы были довольны полуголым красавцем! Пьяных «утренних» гостей приводили и приносили тоже переодетых соответственно – то кавказцами, то бухарцами. Кто держался на ногах, рассаживали по комнатам, остальных раскладывали по диванам – для создания атмосферы.

А в тот вечер Миша Хлудов возле меня сидел. Пил – не пьянел, собственными поговорками сыпал: «Денег у меня – многонько, дела – легонько, вот я и маюсь, людьми забавляюсь!», «С моего-то капитала с тоски помирать надобно!». Не словеса – самоцветы. Одно слово: авантюрная душа, да неприкаянная… Ну, как в пьесу не вставить? Я и вставил в «Горячее сердце». Обозвал Хлудова Хлыновым. Успех на сцене был феерический. Да только пошли с тех пор по Москве дикие россказни. Говорили, что красавец Миша водит дружбу с дьяволом, а еще больше с дьяволицами. Они, мол, к нему в особняк по небу на метлах слетаются, и все – нагишом. А иначе как объяснить, что Михаил на женщин мало внимания обращает, да и с земными женщинами ему не везет? Первая жена Маша была хроменькая, да еще и бесприданница. Михаил клялся, что любил ее, но злые языки говорили, что извел он бедняжку: померла Маша, оставила мужа с маленьким сыночком на руках. Михаил вновь женился – на вдове-мещанке Вере Максимовой. Так ее полюбил – души не чаял. На первые именины после свадьбы созвал всю московскую знать – от дворян до купцов. И при всем стечении народа подарок преподнес – огромный ящик, со всех сторон гвоздями обитый. Самолично топор схватил и ящик в щепки порушил. И прямо с пола из-под щепок глянул на зрителей и любимую женушку маленький зеленый крокодильчик. Да как щелкнет зубами! Гости во главе с именинницей вон понеслись. А скоро выяснилось: мещанка-то под венец с тремя любовниками пожаловала. Жениху объяснила – троюродные братья. И каждый день потом то один «братец», то другой в дом захаживал. Словом, плюнул на них Хлудов, купил жене особняк да выделил содержание. Вот после этой истории и перестал он обращать внимание на женщин. Одна только тигрица Сонька верна ему оказалась…

Тайна письма

Тут дверь кабинета Островского распахнулась, и прямо к столу подлетел незваный гость. Сам в длинной лисьей шубе, бобровой шапке, лицо от мороза шарфом закутано, одни глаза лихо блестят. Вдохнул поглубже и запел молодецки:

– Ехал на ярмарку ухарь-купец, но в Малый театр угодил молодец!

Ольга от неожиданности чуть не присела мимо стула, а Островский крякнул:

– Что ты, Миша, врываешься, словно адов пес!

Садовская, не разглядев визитера из-за слабых глаз, взвизгнула:

– Миша?! Какой еще Миша? Неужто покойник?!

Нежданный гость лихо сломил шапку, скинул шубу, стянул алый шарф и тряхнул черными кудрями:

– Да что вы, дражайшая, какой еще покойник? Живой я! Ваш покорный слуга – театральный антрепренер Михаил Лентовский! – И весельчак галантно чмокнул ручку актрисы. – На проходной мне сказали, что вы взяли письмецо для супруга вашего – Михаила Провича Садовского.

Ольга стремительно выхватила руку, словно Лентовский укусил ее за палец. Так приглашение от покойного Хлудова предназначалось не ей, а мужу! В тусклом свете проходной, где она брала письмецо, плохо видящая актриса не разобрала адресата – то ли Садовская, то ли Садовский.

– Простите, дражайшая! – Лентовский покаянно прижал руки к груди. – Михаил написал эти послания, когда был, несомненно, весьма жив, – еще в прошлую Масленицу. Мы компанией у него погуляли. Уж больно хорошо вышло! Вот он и решил через год собрать всех сызнова. Позвал почтмейстера, отдал ему приглашения на двадцать персон и приказал отослать ровно через год. Кто ж знал, что Михаил наше бренное царствие покинет, а с письмом этакая оказия приключится?! Все мы, приятели по прошлому кутежу, такие приглашения получили. Но я, как только свое распечатал, к вам побежал – предупредить супруга вашего. Да опоздал, вы конвертик забрали. Ох эти женщины! Не при вас будет сказано, дражайшая, – от них одни неприятности. Вот Мишка Хлудов и сейчас здравствовал, если б не его супружница Вера! Сошлась с доктором Павлиновым, вдвоем они и состряпали документик, по коему выходило, что Хлудов болен белой горячкой и надлежит отправке в сумасшедший дом.

Садовская мстительно скривила губы: «Так и надо, раз допился!»

– Да мало ли по Москве пьют! – Антрепренер театрально всплеснул руками. – Хоть вы скажите, Александр Николаевич!

– Да что сказать?! Хлудов сам виноват. Не надо было себя вести столь вызывающе! Зачем привел на собачью выставку свою тигрицу и уселся с ней в клетке? Представляете, посетители идут, а в клетке человек с тигром сидят и на всех скалятся! Разве на такое кто в здравом уме решится?! Вот доктор Павлинов и припомнил сей случай на врачебном совете. Поместили Хлудова в больницу с решетками на окнах, в комнату, обитую толстым слоем ваты. Говорят, Миша там благим матом орал, да никто не слышал. Там он и помер, бедняга…

Ольга Осиповна вздохнула:

– Ужасно, конечно. Но ведь о таком диком безобразнике и горевать никто не будет!

И тут Лентовский взвился:

– А вот это не скажите, дражайшая! Михаил Хлудов был хоть и кутила-пьяница, своими страстями не владеющий, но человек недюжинный, поразительный. Храбр до умопомрачения! Вот вам пара случаев. Однажды приехал к знакомому на дачу, а у того псина огромная на две цепи посажена. Хозяин говорит: больно злющая, придется пристрелить. А Мишка всякую животину любил. Подошел к псу и сказал ему что-то. Пес хвост поджал, заскулил и попытался скрыться в конуре. Но Хлудов его за цепи вытащил, рукой по морде похлопал и опять что-то сказал. Так пес с тех пор стал шелковый: хозяина слушает, да и тот в нем души не чает. А вот другой случай. Забастовали рабочие на Ярцевской мануфактуре – начальство побили, контору подожгли. Отец, Алексей Иванович, наотрез отказался на свою фабрику ехать: «Пусть полиция разбойников укрощает!» А Мишка ему и говорит: «Погоди с полицией, папаша, людей жалко!» Поехал сам. Вышел прямо кразъяренной толпе. Спокойно так поднял свои черные гипнотические глаза на смутьянов, и толпа смолкла. Хлудов подошел к зачинщикам, одному руку пожал, другого по плечу похлопал. А сам шутками, прибаутками сыплет. Рабочие смеяться начали. А Мишка кричит: «Всё вместе обсудим! А пока выпьем!» А тут и слуги водочку выставили. Вот и примирение!

Ольга Осиповна пожала плечами:

– Свою собственность защищать, для себя стараться – особой храбрости не надо…

– Так ведь Михаил Хлудов и для России старался! – Лентовский сцепил свои холеные руки. – Ему всего-то двадцать лет было, когда он первым из русских купцов отправился в Бухару, а потом в Коканд, чтоб устроить там конторы по закупке хлопка. До того его старший брат Иван Алексеевич первым из русских открыл Торговый дом Хлудовых в Северо-Американских Соединенных Штатах. Там закупали хлопок, да началась Гражданская война, весь хлопок сожгли. Вот и пришлось Михаилу хлопковую торговлю со Средней Азией налаживать. В 1869 году он добрался до Афганистана. За это государь Александр II наградил его орденом Владимира IV степени. Нечасто ордена за купеческие заслуги-то давали! А когда в 1876 году начались события на Балканах, Михаил Хлудов на собственные деньги снабжал вначале сербскую армию, а потом и обнищавшую русскую армию и провиантом и медикаментами. Да и сам воевал, показывая чудеса храбрости. Был адъютантом при генерале Черняеве в сербской армии, а потом и при самом Скобелеве на Русско-турецкой войне. Но при штабах не сидел – из боя раненых выносил, за языками в турецкий лагерь ходил. Получил русского Георгия и сербский орден «За храбрость». Вот вам и «московский безобразник», дражайшая!