Текст книги "Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой"

69. Е. Макарова – И. Лиснянской
26 января 1992

26.1.1992

Мамулечка, привет! Похоже, я не приеду, жаль. Где-то, видно, застряли мои бумаги или еще что. Честно говоря, может это и к лучшему. Опять бы вы все волновались.

Все здесь спокойно. У вас – страшно, так отсюда видится. Приехали бы лучше сюда, от греха подальше, и к своим – поближе.

Мне очень тебя не хватает.

Прочла твои стихи в «Горизонте», спасибо Сереже Тартаковскому[110]110
  Фотохудожник Сергей Тартаковский.


[Закрыть], он прислал. Некоторые я знала, некоторые прочла здесь. Очень хорошо, но так грустно!

Все проекты провалились по очереди. Выставка детей – сначала, резоны – слишком дидактично, смешно даже обсуждать всерьез эту мотивировку. Потом еще что-то, я уже не помню, а с деньгами на выпуск книги – ввели какие-то еще правила, а я было намылилась собирать сборник. Но это еще, может, и не окончательно. С Арадом[111]111
  Ицхак Арад, возглавлявший Яд Вашем с 1971 по 1993 год.


[Закрыть] встреча не состоялась пока, то погода на него влияет, то простужен. Словом, такая полоса.

В результате образовалось настоящее время, с далекими будущими перспективами. Я села писать что-нибудь протяженное, пока это в форме или пьесы, или сценария. Главные герои – Фридл, Вилли, а остальные вымышленные, многие – персонажи ее картин, также участвуют ее пейзажи в виде «пространства действия» и пр. Времена – равные. ‹…›

Небольшую повесть, которую я написала после Москвы, «Обсешн», что значит «Идея фикс» или «Идея-наваждение», – я давала почитать Серманам, они пришли в восторг. Но пока я не собираюсь ее печатать. Серманы посоветовали послать во «Время и Мы», там платят, но я не раскачалась. Как-то нет у меня в заводе продавать вещи, а надо научиться. Клавдия[112]112
  Клавдия Сульяно, переводчица.


[Закрыть] получила мои две тысячи долларов за книгу, она выйдет летом. Клавдия считает, что успех обеспечен, что она продаст эту книгу в разных странах, а сама сядет за следующую, израильскую. ‹…› Вчера я читала лекцию для советских, которые здесь изучают иврит, чтобы преподавать его потом по стране. Когда я спросила их про Терезин, что они знают об этом лагере, то они ответили, что знают про Фридл и детские рисунки. Мне это было приятно. А одна девушка спросила, та ли я Лена Макарова, которая написала «Переполненные дни»? Была восхищена, что – та. Она сказала, что они (кто они?) зачитывались этой книгой. Она – из Воронежа. Так что, как ты понимаешь, я пришла домой весьма довольная, как лекцией, так и своей известностью. Иногда действительно приятно бывает узнать, что где-то бродят твои книги и Фридл.

Получили японский фильм. Совсем не то, что я ожидала увидеть. И дело не в том, что в фильме меня показывают несколько секунд, а в том, что он вышел таким нормальным европейским просветительским фильмом для масс, это обидно, все мои усилия были направлены против этого. Видно, массовая культура сильней всяких утонченных видений. Но я не безумно огорчилась. Если они не уничтожили те 24 часа отснятых, можно будет что-то еще сделать, я напишу им.

Дети хорошо. Федя переводит на русский французский фильм про катастрофу для кибуца «Борцы Гетто». Зарабатывает. Манька изо всех сил рисует, написала пять стихотворений на иврите. Здорово, что у нее прекрасный русский и она свободно говорит, читает и думает, наверное, на иврите. Забавно, что даже со своими подружками, Лизой и Аней, она по телефону говорит то по-русски, то на иврите и русский не коверкает вставлением в него ивритских слов.

‹…› Пьесу вчерне дописала. Сяду за нее снова, пусть пройдет время. Эта зима оказалась очень сложной, очень какой-то нескладной, каша во всем, и в работе, и в жизни.

Слышала о тебе передачу Татьяны Бек, неглупо, и очень приятно общаться с тобой таким странным образом.

70. И. Лиснянская – Е. Макаровой
Февраль 1992

Доченька! Милая моя! Солнышко мое! Надеюсь, что ты все-таки помогла выглянуть солнцу над заснеженным Иерусалимом. Мне же ты так помогаешь жить – каждое письмо от тебя – торжественное событие, хотя часто и горькое. Спасибо тебе и за деньги, и за лекарство. ‹…›

У нас вышло по книге стихов. Могу сказать твоими словами: «писатели меня почему-то не любят», и, конечно, как ты правильно замечаешь, не из-за зависти, я их не интересую. Перестаю интересовать и периодику. А рядом со мной Липкин, к которому приходят поклониться как молодые, так и старые поэты и т. д. Почти не проходит 2–3 дней, чтобы его имя не мелькало в прессе. Завидую ли я? Нет, просто констатирую. Страдаю ли я – да, и очень, в особенности терплю от тех, кому по наивности или по переоценке себя дарила книгу. Благодарят только Семена, я уже привыкла и все-таки удивляюсь: нужна хотя бы элементарная вежливость. Отзывы на меня (знаю уже два случая) редакциями отклоняются так: «Она нам не нужна». Только Т. Бек обо мне поговорила однажды, но в написанном виде была статья отклонена везде.

‹…› Так что же с нами, доченька, происходит? Я объединяю нас, но не так, как Семен: «Все мы уйдем, все забудемся». Это «мы» предполагает только «ты». Ибо вот я легко и, не кривляясь, могу заявить о себе: я – бездарь, но почему тогда мне так больно, когда это либо говорит мне кто-нибудь в лицо, либо даже делает вид, состоящий из этих слов? Так что, поверь мне, я как-то фатально, трансцендентно ощущаю эту связь с тобой. А что хорошее есть у нас? ‹…› Что нас еще неразрывно связывает? И я, и ты счастливы, когда пишется. Для меня это блаженство всегда было сильней другого блаженства. Но ради того, как я в эту неделю, ради одной этой недели вдохновенной, готова я все остальное время переживать неприятие, молчание, особенно собственное.

‹…› Сейчас пишу, нарядившись в твое платье, помнишь, ты мне на один из многих моих дней рождений купила его в художественном магазине? Так что сижу опять-таки в твоем подарке, который прежде на мне изячно[113]113
  «Изячно» – так говорила мамина мачеха, Серафима Михайловна Федорова.


[Закрыть] висел, а теперь обтянул так, что Семен сказал недавно: «В этом платье ты похожа на шкаф!» Но мне хорошо сидеть в этом шкафу, в глубине которого помещается моя необъятная любовь к тебе. Была бы худой, – не знаю, как эта любовь к тебе и гордость за тебя поместились бы. ‹…›

71. И. Лиснянская – Е. Макаровой
13 февраля 1992

13.2.1992

Леночка! Солнышко мое! ‹…› Видимо, чувство вины перед всеми – мое безумие. Иногда я себя охлаждаю фактами, доказывающими, что виновата не я вовсе. Так вот, например, я себя изводила мыслями о твоем интернате. И вот все прошлое вспомнилось, прошло перед моими глазами, как кинокадры. Ты и папа меня провожаете на курсы, куда я вовсе не хотела, но папа решил, что это зацепка за Москву. И правильно решил. Дальше пошло неправильно: я, приехав в Москву, увидела, что детей в общежитие не допускают. Дала знать папе, чтобы немного вы подождали, а я присмотрю комнату, что и сделала, но гораздо позже (Внуково). И вот в последних числах сентября вы приезжаете. Дети 2–3 теток курсовых ходят в интернат, чего же, меня спрашивают, не отдать и тебя? Я покоряюсь этому решению почти со скандалом. И вот ты в интернате. Эти полтора месяца я буквально схожу с ума, а вот папа тебя навещает чаще, чем я. Я вкалываю. Но помню: однажды пришли к тебе и принесли батон белого хлеба. И ты, которую надо было умолять перед каждой ложкой еды, при нас съедаешь почти весь батон. Я ужаснулась и, уйдя от тебя, твердо сказала, что в субботу, а это была среда, во что бы то ни было, тебя забираем; хоть назад в Баку. А в пятницу мы тебя уже забрали, но ты уже была снова больна – сердце. Оказалось, что тебя именно в четверг заставили дежурить – натирать полы. Хорошо, что с помощью Инны Варламовой удалось снять комнату во Внукове. И вот я себе сказала только сейчас: «Но в этом интернате виновата не ты». То, что я вспоминаю, никак не относится к тому, что я перелагаю вину на папины плечи. Я уже защищаюсь сама от себя.

‹…› Передай, пожалуйста, Доре Штурман[114]114
  Дора Штурман получила звание «Женщина года» Кембриджского (1991–1992) и Принстонского (1992–1993) университетов. Так что про мантию не совсем точно.


[Закрыть] мою радость за нее и поздравления. Замечательная премия. Оксфордовскую мантию не так-то просто получить – из наших на моей памяти – Ахматова и Корней Иванович[115]115
  Анна Андреевна Ахматова удостоилась звания почетного доктора Оксфордского университета в 1965 году. Корней Иванович Чуковский получил это звание в 1962 году. В доме-музее Чуковского хранится его мантия.


[Закрыть]! ‹…›

72. Е. Макарова – И. Лиснянской
16 февраля 1992

16.2.92

Дорогая мамочка! Наконец-то я посылаю лекарства. Если нужно будет еще – нет проблем. Я задержалась с этим только по причине своей неорганизованности. Очень обидно, что мы говорили с тобой обе сонные. О нас, мамуля, нет причин тревожиться. Зима эта была на редкость холодной, снежной, говорят, такого здесь не было с прошлого века. Но уже тепло, светит солнце, а это, оказывается, очень важно.

Я наконец получила бумагу о том, что мне дадут деньги на публикацию книги (по-русски). Я еще не знаю, как ее составить, – из прошлых вещей или вперемешку, но, пока я не получу эти деньги, я не буду и рыпаться.

Похоже, что в конце марта я на неделю улечу в Голландию. С детскими рисунками Мани, Илюши и Лизы, моих талантливых учеников. Но я поняла теперь, что пока у меня нет в руках соглашения или билета, я не должна ничего планировать. Главное, от чего я устала, – это от планирования (вовлекаюсь и потом разочаровываюсь).

‹…› Ко всему прочему мы или должны переезжать из этой квартиры (остался месяц по договору) в большую, как хотели, или продлевать этот контракт. Переезд – это бедствие, но хочется, чтобы у всех было по комнате, тем более что приедет папа. Всё это нужно решить скорее, а из-за нашей погруженности в работу (слава тебе Господи, что не в быт!) мы внутренне переваливаем друг на друга эту миссию.

‹…› По сравнению со многими нашими друзьями и знакомыми мы просто счастливцы. Мы можем одалживать деньги, помогать им. Отсутствие постоянного места работы и стабильного заработка покрывается возможностью жить свободно. За это надо платить.

Были у Серманов, они молодцы. Передают вам с Семеном Израилевичем огромадный привет (Руфь бросила курить), они уезжают на полгода в Штаты.

Дети молодцы, Федька просто гигант самостоятельности. Мы очень дружим, обсуждаем всё открыто, он сейчас много рисует, и здорово рисует. Читает книги на всех языках, Манька тоже большая читательница и сочинительница всего. Мы купили еще один подержанный компьютер, так что Федя может работать на нем на иврите. Интересно наблюдать, как компьютер выдает ивритские тексты, которые Федька создает на нем, для меня это все еще японская премудрость.

Мамулечка, держитесь там, я просто не представляю, как можно существовать в условиях тотальной энтропии, но я не имею права даже вопрошать. Все равно вы должны сюда приехать, и так и будет. ‹…›

73. Е. Макарова – И. Лиснянской
Март 1992

Дорогая мамочка! Вчера получила от тебя письмо «старое», от февраля, опять с изумлением прочувствовала неумолимую силу времени. То, что ты пишешь и о чем волнуешься, – уже так далеко… Единственное, что есть и остается все время, – переутомление. Все ярко, будоражит, смены картин, актов, сцен, персонажи… условности и реалии…

При этом постоянно существует ряд событийный. Вот позвонили из Голландии – будет 10 стендов 3×2 метра, и я уже в голове их расставляю, развешиваю работы, вижу, чего уже не хватает, а что можно бы и не брать, – звоню своим детям, чтобы они приготовили дома другие рисунки и ждали меня на машине дома…

‹…› Если бы научиться выключаться или переключаться на созерцание без реагирования! Думаю, как увижу выставку Рембрандта, его дом, – и от этого у меня дух заходится. Не говоря о миссии, с которой еду.

Это приглашение от христианского общества, помогающего евреям в Израиле. Человек, который впечатлился моей работой, играет на органе во время воскресной службы, он как-то мистически глуп, но что-то есть, видимо, в этой глупости величественное…

Он по-человечески хочет мне помочь с моими проектами, свести меня с людьми, которые могут быть спонсорами. Интересно, что мои герои, все эти дети, Фридл и свита погибших, бродят со мной с места на место, я всегда ощущаю их присутствие. Не думаю, что это помешательство, в реальной жизни я все еще вполне сохраняю адекватность и срываюсь только в тех случаях, когда мои переутомленные мозги натыкаются на раздражающий фактор извне.

Мы волновались 17-го[116]116
  Годовщина всесоюзного референдума.


[Закрыть] за вас, но все обошлось. Что касается внутреннего состояния Израиля, то оно сейчас нелегкое. Наверное, все, что ни делается здесь, дразнит и злит мир, часто справедливо. Но ведь многие правительства многих стран ведут себя глупо, почему здесь все должны быть умными? Мы такие же люди…

Разумеется, в правительстве раскол, огромная безработица, недовольство. У советских людей нет запаса прочности, нервы у всех не в порядке, мягко выражаясь, надежды и претензии огромны, поразительное отсутствие умения радоваться и созерцать, им все мешает, все давит, трет. Везде тесно и душно. С одной стороны – Израиль не справляется сам по себе, с другой стороны – ропот разлит в воздухе. Каком? Древней и свободной земли, Пророков и Мудрецов, – советские обыватели не способны это понимать и ощущать, и они не обязаны – весь мир потерял обоняние, чем хуже мы?

Еще два года тому назад в атмосфере не было разлито такой тревоги. Люди улыбались, были по-хорошему легкомысленны, а теперь в автобусах мрачновато, – какой это яд, мы! Ведь если аргентинским евреям здесь не пришлось по душе, они взяли да уехали к себе в Аргентину. Это все личные проблемы. А советские люди все обобщают, суммируют, нагнетают. Посмотришь: одеты, накормлены, никто не валяется по лавкам в парках, – нет – нас не любят, нас не хотят, мы не нужны. Ненавидят «пейсатых», как они выражаются, вообще ненавидят слишком много чего. ‹…›

74. И. Лиснянская – Е. Макаровой
18 марта 1992

18.3.1992

Дорогая моя деточка! Большое спасибо тебе – 3 пачки кофе! А у меня как раз кончилось. А уж Семен радовался, как маленький, – цвел и сиял. ‹…› Очень я огорчилась, что нет от тебя письма. На что папа сказал: «Зато в прошлый раз мне не было письма». А я: «Леночка мне ответила на десять моих вопросов по всем пунктам». Папа сказал, что ты ему прислала носки и кофе, и тоже был очень доволен. Детский сад – скажу тебе, хотя, правда, в очень непростой жизни – дороговизне. Сильная рифма!

Позавчера у нас был один Джон[117]117
  Речь идет о Стивене Дине, авторе неопубликованной рукописи о Терезине.


[Закрыть] с женой Кэрол. Фамилию забыла. Он увидел на полке твои фотографии и сказал: «Очень, очень знакомое и красивое лицо». Это – моя дочь. Во-первых, писательница Елена Макарова. – Да, да, сказал он, я слышал, что есть такая хорошая писательница. Но почему-то мне очень знакомо ее лицо. Тогда его жена, которой он переводил на английский, подошла к полке, и я, из ее восхищенного предложения по-английски, поняла только одно слово: «Терезин»! Ну и разговорились. Они тебя, оказывается, видели по телевизору в Америке[118]118
  Тут мама что-то напутала. Не помню, чтобы я выступала в Америке по телевидению.


[Закрыть]. ‹…› Они почему-то в подарок нам привезли штук 50 одноразовых шприцев. М.б., думают, что я наркоманка? Шучу. Знают – все дефицит. ‹…›

75. Е. Макарова – И. Лиснянской
Март 1992

Дорогая мамочка! Пишу тебе из самолета. Он еще не взлетел, но уже можно сидеть спокойно, без надобности немедля что-то делать. В ушах – Шопен. Теперь – Равель.

В последние дни я отправила вам всякие вещи с Гас[119]119
  Гас – Галина Ельшевская.


[Закрыть]. Она позвонит скоро. Сегодня мы улетели – она в Москву, я – в Амстердам. Очень странно.

‹…› Манька вдруг стала самозабвенно танцевать. Так похоже на тебя! Она вообще очень трогательная, вдохновенная девочка.

Везу 100 рисунков, из них 40 Манькиных. Хочу показать всех детишек как можно лучше. Самолет разгоняется, сейчас встанет на стартовую площадку, взлетит, и можно будет курить, – я купила себе хорошие сигареты.

‹…› Летим. Здесь это так ловко, совершенно не ощущаешь взлета. Сейчас будут давать напитки, потом ужин, и я лягу спать – 4 часа лету – прилетим в Амстердам в час ночи, и еще час до Роттердама, так что надо ловить мгновенье. ‹…›

Иногда так жаль, что у меня не 4–5 детей, я бы с легкостью с ними справилась. Я знаю, что у меня есть, правда же, особый дар общения с детьми, потому Маня и Федя, в принципе, счастливые дети, они, при моей занятости, знают, что я всегда смогу понять их. Думаю, они этим защищены. Я никогда не раздражаюсь на них, они знают, что я рядом, даже если нахожусь в другом городе.

‹…› Два года в Израиле – это много и мало. На иврите я могу все еще читать одни вывески да говорить через пень-колоду, никакой Танах мне не доступен. Внедрение в Израильскую действительность идет обводными путями. Наверное, стара я для полного погружения.

Кончился ужин. Крабы, курица и т. д. Близимся к Югославии. Я засыпаю.

‹…› Мамуля, мы уже садимся. Похоже, за бортом жуткий ветер и дождь. Самолет болтает. Если будет холодно там, – не разгуляешься, в тех краях сейчас еще холод. Вот от чего я отвыкла, переношу его хуже, чем жару.

Мамуля, я смотрю, как складывается жизнь, – интересно, столько перемещений и событий, – все в короткое время проворачивается на безумных оборотах, – думаю, не будь этого, я впадала бы в разные состояния пограничного свойства.

‹…› Вилли Гроаг решил написать книгу обо всем. Но… у него нет родного языка. Немецкий – язык его детства и дома – уже стал архаичным, чешский – забыт отчасти, иврит не полностью освоен, английский не интимен. Я предложила о каждом периоде писать на своем языке, и эти части переводить на другие, т. е. использовать это как художественный прием. Я бы так хотела написать вместе с Вилли эту книгу, но на каком языке?! ‹…›

76. И. Лиснянская – Е. Макаровой
Без даты [11–12 апреля 1992]

Дорогая моя доченька! Получила твои два письма из самолета и после самолета, деньги и банку кофе. Про деньги я уже знала, папа позвонил Яне просто так через неделю после Сашиного (Ганкина) возвращения и узнал, что нам есть письма и др. Но про кофе я не знала. И когда мы его вывезли и привезли от Иры в машине, узнали про кофе, я просто завизжала от счастья. Хотя деньги куда большее богатство.

‹…› Ты почему-то не пишешь о нашем с Семеном подробном письме о твоей повести. Наверное, еще не дошло. Пьеса нам очень понравилась, но я смутно представляю себе, как и кем она может быть поставлена. Талантливо! М.б., для кино лучше? Здесь о такой постановке и думать нечего. ‹…› В Киеве, говорят, в автобусе ехать почти невозможно (передал Галинский[120]120
  Литератор Аркадий Галинский, сосед по Красновидову.


[Закрыть]), а украиноязычного поэта Кацнельсона[121]121
  Квартира поэта Абрама Кацнельсона была подожжена в марте 1992 года.


[Закрыть], которого всегда любили, подожгли, т. е. квартиру подожгли. Сработала какая-то сигнализация в подъезде, приехала пожарная команда и спасла семью, а книги и проч[ее] сгорели. В Москве такого вроде бы нет, в транспорте не езжу, но, если бы такое было бы, конечно, и до нас бы дошло. Есть только на коричнево-красных лозунгах и т. п. ‹…›

Ленусенька, любимая моя, как я рада, что твое путешествие было таким непредсказуемо интересным. Конечно, ты очень прекрасно описала мне строгую и роскошную красоту увиденного и встреченного в путешествии. Меня очень тронуло, что первое письмо ты мне писала в самолете, прерываясь то на обед, то на завтрак. Каждое письмо твое это «праздник со мной». ‹…›

Мы с Семеном пришли к убеждению, что папа – счастливый человек. Он живет иллюзиями, в которые верит, абсолютно войдя в роль личности, какую его фантазия нарисовала. Держится очень в себе уверенно, даже снисходительно, я за него рада. Например, он рассказывал Семену, что у него были в Израиле и выступления (платные!) в переполненном зале. Ну, еще одно такое я могу представить. А вообще я строю иную картину: собрались твои знакомые и знакомые твоих знакомых, знакомые папы и знакомые их знакомых, сложились, и так папа получил денежное вознаграждение. Права ли я? Но он даже не врет, он сам уже есть его версия. Действительно, дай Бог ему здоровья – счастливец. Я же строю свою жизнь в литературном мире с обратным знаком, м.б., хуже, чем на самом деле, но очень точно. ‹…›

Хотя сейчас совсем не до литературы, все же, например, книга Семена очень даже замечена, и его в печати упоминают в среднем два раза в неделю. Сейчас ему будут выдавать «Премию за мужество» сахароведы на собрании «Апреля». Первую получила в прошлом году Лидия Корнеевна, а в этом – Семен, он доволен, я радуюсь за него – дожил до всеобщего признания! ‹…›

Леночка, спасибо тебе, что ты так подробно написала мне о Фединьке. И о Маничке – хоть менее подробно. Имеет ли она друзей, о которых молит судьбу, как мне папа сказал? Неужели она одинока? А что она многими чертами в меня, а даже больше – в мою маму, я и прежде видела. Почему больше в мою маму? Та не была совершенно закомплексована. А на мою долю досталось такое детство, о коем в полной мере ты и не знаешь. Так что пусть танцует моя внученька, и пусть ее во вдохновенности этой никто не обижает. ‹…›

Я в первой половине марта писала, есть 9–10 стихотворений разного качества. Кто-нибудь (Элла или Андрюшка) мне перепечатают, и тебе пошлю. Просто так, как мать – дочери, а не как произведение от стихотворца к читателю. ‹…›

Сейчас опять пошел снег, холодно – это то, от чего ты отвыкла, судя по твоему письму. ‹…› Мне нужна вечная весна, но это только в раю, а туда мне хода нет – зело грешна. ‹…›