Текст книги "Легат"

Глава 1.

Я стоял на узкой дороге, поднимающейся немного в гору и мощенной гладкими камнями. Стены по бокам подступали одна к другой, оставляя небольщой просвет для проезда только одной повозки, при этом прохожие прижимались к стене, рискуя быть растоптанными под копытами коней.

Моя одежда была насквозь пропитана дождем, который, судя по всему, давно лился с серого низкого неба. Смотреть вверх было невозможно – капли больно били в лицо, дождь мгновенно застилал глаза.

Запах улицы, яркий и крайне неприятный, но довольно привычный для меня, щекотал ноздри. Вокруг было шумно, люди, обтекая меня, торопились вперед, смеясь или возмущаясь, кто-то проклинал дождь, пытаясь отлепить от тела промокшую тунику. В такую погоду и я бы с удовольствием посидел в тепле у камина, но мои обязанности были превыше всего, чего нельзя было сказать о тех, кто спешил на главную площадь. Их присутствие, как и «жертвы» были вовсе необязательны. Скорее, их влекло под проливной дождь их неуемное любопытство и жажда зрелищ.

– Гейб?

Я проигнорировал знакомый голос. Отвлекшись от беспорядочного движения вокруг себя, я понял, что мну нечто пальцами левой руки, мягкое и расползающееся. Подняв руку к глазам, чтобы рассмотреть получше, я тут же брезгливо отбросил хлебный мякиш на мостовую. Он совсем размяк от моих усердий и дождя. Было трудно поверить что я мог его есть, оказавшись во власти собственных мыслей далеко от городка, где находился. Но в голову тут же проникла мысль, немного меня успокоившая: я не ел его, только мял в пальцах, словно пытался через него определить степень вины того, кого я сегодня отдавал на суд.

– Брат Габриэль?

Тон голоса, нетерпеливый и немного раздраженный, на миг перекрыл шум вокруг меня.

Я отозвался.

– Все готово. Все ждут твоего слова, главная площадь полна людей…

– Второго охотники так и не нашли? – Услышал я откуда-то издалека свой собственный голос.

– Все еще ищут, как и добровольцы из стражи. Но в таком лесу, как этот, искать могут хоть до собственных похорон. Густой, много хищников. Думаю, нам стоит объявить его мертвым уже сейчас. Меньше слухов. Меньше тревог для местных.

– Если он жив, то может вернуться.

– Нет.

Я повернул голову вправо, где стоял говоривший, чтобы увидеть его лицо.

Молодой парнишка, голову которого, ниспадая до бровей, укрывал капюшон плаща уже неизвестного никому раннее оттенка, серые одежды, ставшие почти черными от влаги, подвязанные поясом из кожи. Мой помощник, прибывший вместе со мной в этот унылый городок по просьбе местного епископа, чтобы найти виновных в гибели нескольких людей.

– Почему ты так решил?

– Он не враг себе, если местные его найдут – забьют камнями или утопят в озере неподалеку. Он знает это. Уверен, он уже далеко от этих мест и искать его в лесу – бесполезное занятие.

Я кивнул. Возможно он и прав. И все же тот факт, что мельник сбежал, говорило не в его пользу. Словно бы он заранее объявил себя виновным.

– Пора идти. Не стоит заставлять их ждать, они и без того на пределе все эти дни.

Я и без него знал, что дразнить местных всегда не к добру, а в такую погоду и подавно. Все это могло запросто вылиться в беспорядки, а значит, чем быстрее состоится приговор, тем скорее все успокоятся.

Мы двинулись вперед, туда, где находилась главная площадь – вверх по мостовой и направо, где нас ждала толпа местных, выкрикивающих проклятия в сторону обвиняемого. Оставляя его утром на площади, закованного в «железный гроб», я надеялся, что стражники не ослушаются приказа и не бросят его на произвол судьбы, чтобы местные растерзали здоровяка, но поднимаясь в гору боялся, что увижу всего лишь труп, истерзанный прям за прутьями «гроба».

Мы молча протиснулись через толпу местных зевак. Развлечений в городке было мало, изредка наведывающиеся в эти края торговцы и проезжающие ярмарки – вот и все зрелища. Небольшая численность населения, едва переваливающая за сотню, где все друг друга знают и посторонних не сильно жалуют – вот что представляло собой Предлесье. Поэтому судилище, которое предстояло им увидеть, могло стать едва ли не главным событием года.

Мой помощник прикрикнул на тех, кто толпился и оттолкнул пару фермеров понаглее, что преграждали дорогу и мешали пройти. Шум чуть смолк, нас пропустили внутрь импровизированного круга, в центре которого стояла небольшая возвышенность, с которой обычно вещал старейшина городка.

Уняв дрожь в руках, я взглянул на человека, которого сегодня отдам в руки «светского суда». Полный мужчина с копной светло-каштановых волос, опущенных на лицо. Мокрый до последней нитки, он словно сжался в «гробу», куда его поместили мы с Мартином. «Железный гроб», как его называли инквизиторы, сделанный из полос тонкого железа, и собраный в форме человека, был явно мал для здоровяка. Мартина это порадовало. Он был доволен, что человек виновный в смертях и даже не желающий покаяться, будет страдать и перед смертью. Мартин порой пугал меня, проявляя в своем поведении садистские наклонности. Однако он считал себя всего лишь настоящим католиком. Всюду таскал с собой томик библии, старый, с оторванными страницами, словно он один мог защитить его от всех бед и еретиков мира.

Пленнику было явно неудобно, с момента заточения минул день, который он провел взаперти, под солнцем, ливнем, градом камней и редких птиц, которые пытались выклевать ему глаза. Но он молчал. Больше недели я вел допрос, в присутствии Мартина, писаря и старейшины городка, но тот упорно не признавался ни в чем, не каялся, и даже неудобства, причиняемые «гробом» не заставили его признаться в ереси, в том, что он натворил со своими соседями, и не выдал местонахождение сообщника. Все это дало повод Мартину считать его виновным, и он не меньше, чем местные, ожидал сегодняшнего суда, кружа вокруг пленника, как ворона над падалью, весь день.

Я снова взглянул на пленника, сгорбленного в железной клетке. Ботинки, крепкие на вид и просто гигантского размера почти по щиколотки погрузились в конский навоз, лежащий вокруг него и размякший до зловонной жижи. Местные успели закидать его за последние несколько часов, не жалея ни рук, ни ног, тянув на площадь едва ли не свои ночные горшки. Я сомневался, что этому могли бы помешать стражники – они не рисковали бы собой в страхе быть к вечеру залитыми помоями, мочой или чем похуже. Я почти видел, как они, завидев очередного «несушку» помоев, просто отворачивались и делали шаг в сторону, боясь быть забрызганными. В конце концов, это был и их город, и пленник был виновен если не в смерти их близких, то, как минимум, в смерти их знакомых.

Я откинул капюшон, открывая темную копну волос дождю, и двинулся к помосту.

Пока я поднимался по ступеням, дождь притих, и когда я преодолел последнюю из десяти ступеней, последняя капля упала мне на лоб и стало тихо. Я провел глазами по толпе собравшихся, ожидая, когда все усгомонятся, и я смогу к ним обратиться, не повышая голоса. Все притихли, обратив свои лица ко мне. Даже небо затаилось в преддверии судилища.

– Жители Предлесья! Сегодня мы собрались здесь, чтобы предать еретика справедливому светскому суду. Он отказался принять милость Папы, признаться в своих грехах и отдаться в лоно Церкви. Он отрекся от Нее. Пока вы мирно спали в своих постелях он и его сообщник замышляли зло против вас. Пока вы лелеяли ваших детей, они лелеяли планы вашего убийства. Церковь более не в силах вернуть его себе, вернуть его вам. Поэтому мы отдаем этого человека в руки светского суда. Пусть он будет справедлив. В свою очередь, Церковь – в моем лице и лице епископа, просит вас смилостивиться над этим еретиком!

Толпа загудела. В подсудимого снова полетели огрызки и всякий мусор.

Я нашел в толпе своего помощника и кивнул ему.

– Смилостивиться, как же, – прошептал Мартин, когда я спустился вниз, – если суд не сожжет его на костре, то это сделает Церковь.

– Гореть бы тебе за такие слова. Церковь никогда не одобряла смерть как наказание, – на последнем слове мой голос чуть дрогнул. Я прекрасно знал, что эта самая Церковь лицемерила, говоря о милосердии к еретикам. В этом Мартин был прав, но признаваться ему в глаза я бы не решился. Пусть думает, что я всецело на стороне Церкви и подобных судилищ. Свою работу я выполнил, искренне надеясь, что когда подсудимого сунут в костер, как картошку, чтобы запечь, он раскается и будет просить о помиловании. Но я понимал, что этого не будет. Парень вышел ростом, но явно не умом. Чтобы он признался в чем-либо, мне пришлось бы вложить эти слова в его уста. Но даже во время допроса он просто сидел и молча пялился на меня. Он был совершенно умалишенным. Все что он мог, пока я допрашивал его, это плакать или улыбаться. И если бы он больше делал первое, возможно это стало бы его билетом к свободе. Как признался мне один из его соседей, он полезен был лишь в том, что мог играючи переносить тяжести. Его помощью пользовались все, но когда дело дошло до того, чтобы вступиться за него, они разбежались по углам и только тыкали в него пальцев, как в единственно виновного. Конечно, выяснилось, что их было двое, только тот у кого с головой был порядок сбежал как дело запахло жареным, а этот полоумный так и сидел на мельнице, словно ждал что за ним придут. Вина обоих была доказана – болшая часть города отравилась, и источником отравления была мука, которую они продали в то утро местным. Не все кинулись печь хлеб, а те кто это сделал не выжил. Не скрою, что мне было жаль дурачка-здоровяка. Я сомневался, что его вина могла быть настолько сильной, чтобы он отвечал за обоих. Местный дурачок вмиг превратился во врага, и уже мало кого волновало, что он только следовал указаниям: занимался всей тяжелой работой.

Прямо над головами сверкнула молния, почти сразу громыхнуло, кто-то вскрикнул. Я вновь накинул капюшон на голову. На телегах стали подвозить хворост и поленья для костра. Судьба подсудимого, еще не объявленная, казалось была решена и без суда. Местные жители считали, что уничтожив источник зла, они заживут лучше. Но лучше не будет, мертвых не вернуть.

Когда мы с епископом оставались наедине, я задавал ему много вопросов, надеясь разобраться во всем. Все улики были против них, но как-то все слишком гладко. Я повидал много преступников, много еретиков, отвергавших Церковь. И этот малый был похож на загнанного зверя, который не мог понять что происходит вокруг него, откуда паника, недружелюбие и почему он в клетке. Только сказать ничего не мог. Невиновность была написана у него на лице, но лицо не свидетель, как и его молчание. Все мои попытки разговорить его, приводили здоровяка только в еще больший ужас. Присутсвие свидетей не позволяло мне пойти дальше и заставить его покаяться, сказать, что он сожалеет, что его заставили или что угодно в этом роде.

– Вы же понимаете, что он слабоумный, – говорил я епископу тихо, когда Мартин уходил молиться в часовню при местной церквушке, а стражник и писарь шли в трактир, чтобы выпить и все обсудить подальше от моих ушей и ушей епископа.

– Понимаю. Но его вина неоспорима.

– Но зачем? – в который раз спросил я его, останавливаясь у самого выхода их монастырского погреба, который переделали временно под темницу для пленника. – Зачем ему или второму, что сбежал, травить своих же соседей? Возможно, своих друзей.

– Ты ответь мне, – пожал плечами епископ. – Он мог позавидовать соседу, поругаться с кем-то. Причин может быть много.

– Я опросил всех. За эту неделю я познакомился с каждым, кто живет в городе и не допросил разве что малолетних детей. Ни с кем он не ругался.

– Смотри на факты, Габриэль. Факты и есть самое важное, разве не этому тебя учили?

– Я знаком с юриспруденцией, не стоит тыкать меня в нее носом. И довольно неплохо знаком, раз мой орден счел возможным поставить меня на то место, где я сейчас. Но может ли полоумный отвечать за то, что человек, у которого он работал, поругался с соседом из-за жены и решил отравить его?

– Это сложный вопрос, ты сам знаешь, зачем задаешь его мне? Какого ответа ожидаешь?

– Мне нужен совет. Этот город знаком тебе лучше, эти люди – твои соседи, они приходят к тебе за помощью в том или ином деле. Кому как не тебе знать, как они отреагируют, если полоумный здоровяк будет отпущен.

– Ты не сможешь этого сделать.

– Почему?

– Плохая идея, Гейб, плохая. Хуже некуда. Его все равно казнят, и после тебе придется искать тех, кто убил его тихо, ночью на улице. И, знаешь, что я тебе скажу? Я бы не хотел видеть тебя в тот момент, когда ты на площади вынесешь вердикт отцу той маленькой девочки, которая умерла первой от отравленного хлеба.

Я прикусил губу. Мне неизвестно было будущее и как все произойдет. Положение меня и сейчас не сильно радовало. Я должен был отправить на костер подсудимого, который не отвечает за свои действия, только для того, чтобы люди не устроили расправу, которую мне же и придется разгребать.

– Осудить идиота, чтобы сберечь от греха озлобленных жителей, – прошептал я так же тихо. – Где же тут справедливость?

– Сейчас не о ней речь. Просто выбери то, что предпочтительней. Он виновен? Несомненно. Пусть понесет наказание, которого заслуживает. И пусть местные забудут обо всем, как о сташном сне, и жизнь вернется в свое русло. Ты уедешь, а мне тут еще жить. Понимаю, для тебя это дилемма. Но именно для этого ты здесь, чтобы решать подобные вопросы. И ты правильно заметил на счет греха: на подсудимом уже он есть, трое малышей, которые лежат в могиле, не говоря уже о взрослых. Ты не должен допустить, чтобы ведомые местью горожане согрешили, взяв на себя смелость вершить правосудие вместо тебя.

В его словах, конечно, была искра рассудительности и здравого смысла. И да, я решил этот вопрос именно так, чтобы он обошелся без нежелательных последствий. Муки совести не давали мне покоя и я сомневался, что смогу вымолить прощение за это свое решение.

В реальность меня вернул Мартин, тарахтящий что-то мне на ухо.

С неба снова потоком хлынул дождь. Я знал что это не помеха тем, кто готовит костер для сожжения, был только рад, что нашего участия в этом не требовалось, мы, инквизиторы, всего лишь искали и доказывали, все остальное было делом местных старейшин, епископов и палачей.

Сгоревший еретик еще несколько дней простоит на площади, на всеобщем обозрении, пока его не снимут и не похоронят подальше от местного кладбища, без креста и почестей, как собаку.

– Собери после аутодафе «гроб», на закате мы отбываем.

– Не будешь присутствовать на казни?

– Я сделал для этого малого все, что мог, но, к сожалению, оказался бессилен, и его судьба более не в моих руках и руках Церкви, – сделал я ударение на последнем слове.

Мартин кивнул, но затем поняв, что я этого не увижу, ответил:

– Все сделаю. И я, пожалуй, еще побуду на площади, дождусь окончания.

– Дело твое, – отозвался я и покинул площадь, стараясь не выдавать своей поспешности.

Я вернулся в таверну, где мы с Мартином остановились несколько дней назад. На пути был еще один городок, где нас ждали. Мимо меня, спеша на площадь, пробежала девушка, неся на плече кувшин скорее всего наполненный до краев маслом для розжига промокших поленьев и веток. Она склонила голову и чуть присела, приподняв юбки, в знак почтения и поторопилась дальше. Еще одна жертва хлеба и зрелищ, хотя в данном случае хлеб был неуместен, учитывая что стал источником и причиной мора в городке.

Глава 2.

Ярослава вздрогнула и проснулась. По щекам все еще катились слезы. Она вытерла их и поежилась. Одеяло не спасало от холода, а сны, которые ее преследовали последние несколько ночей не прибавляли спокойствия и уверенности.

После третьего месяца в бегах сил у нее почти не осталось. Питаться тем, на что хватает денег, и работать по 2-3 недели в забегаловках, после чего снова переезд, снова съемная квартира, и ежеминутный страх что ее найдут и ее жизнь закончится. Иногда она мечтала чтобы закончилась, когда не была уверена, что ее сил хватит на очередной переезд. Однако, проходили две недели, она рассчитывалась с работы, где у нее не требовали даже паспорта, садилась в свою старенькую машину, доставшуюся от деда и ехала в следующий на ее пути населенный пункт.

В небольшой город у широкой реки она приехала почти три недели назад, сразу же нашла комнату у старушки, работу недалеко от вокзала – продавец автозапчастей в небольшом магазине с директором настолько пафосным, что считал будто его магазин один из лучших в городе. Ярослава не спорила, для нее было важным, чтобы он платил, а все прочее ее не волновало. Платил он сущие копейки, но выбирать особо было не из чего. Она была уже и официанткой в закусочной, и горничной, даже мыла привокзальный туалет. Деньги не пахнут, как любил говорить Саша.

Яра посмотрела на часы, валяться было некогда, последний рабочий день, и она уезжает, завтра же с утра. Городок действовал на нее угнетающе, мрачный и неприветливый. Она сомневалась, что он выиграл бы приз как самый симпотичный из мелких городишек. А представляй его в этом качестве ее нынешний шеф Прошев, шансы скатились бы до нуля. Прошев был ужасен и как человек, и как начальник, и как нельзя кстати подходил к общему впечатлению о самом городке.

Несмотря на сложившуюся ситуацию, Яра часто улыбалась. Стоило покинуть свою золотую клетку, из которой она едва ли пару раз в месяц выходила на улицу, она познакомилась с множеством приятных и не очень людей. Забавных и чудных людей хватало везде, но чем дальше она отъезжала от мегаполиса, в котором прожила всю свою жизнь, тем чаще они встречались и тем чуднее становились. Едва выехав из Московского кольца, она словно бы оказалась в одной большой деревне, где люди жили куда проще. Ярослава не имела ничего против таких городков, и даже могла бы остаться в каком-нибудь из симпотичных, которые встречала на пути, жить и доживать свою жизнь, будь у нее такая роскошь – остановиться где-то.

Она встала с кровати, прибралась, и пошла на кухню. Отказать себе в кофе она не могда даже сейчас. Баба Варя уже топталась на кухоньке, что-то готовила, телевизор орал на всю катушку.

– Доброе утро, Слава, как спалось?

Голова немного заболела от шума, баба Варя была глуховата, потому разговаривала громко, как и ее старенький телевизор, стоявший в углу кухни на колченогой тумбочке, прислоненной к стене.

– Хорошо, спасибо, баб Варь! Вы сегодня плохо спали?

Она кивнула и поморщилась. Боли, которыми она мучилась, по ее же словам уже лет пятнадцать, не давали ей спать по ночам, и Яра часто слышала как бабуля копошится на кухне, но надо отдать ей должное – смотреть телевизор и будить свою гостью она не хотела. Потому в доме бабули Ярославе жилось получше, чем ранее в другом городе, где хозяйка устраивала ночные бои с сожителем и откуда девушке пришлось второпях съехать посреди ночи, чтобы не быть свидетелем поножовщины. Общаться с представителями закона она не хотела.

– Колено снова давало прикурить, как говаривал мой дед, всю ночь болело. Пришлось закутать и сидеть баюкать всю ночь. Сил растирать уже нет.

– Разбудите меня в другой раз, – предложила Яра, понимая, что другого раза уже просто не будет, поскольку это последняя ночь в доме бабы Вари, да и в самом городке.

Та махнула рукой на ее слова.

– Буду я тебя будить! Тебе на работу рано, а тут я со своими болячками.

Яра улыбнулась старушке.

Она быстро выпила кофе, надела дутую куртку – единственное что было теплым в ее гардеробе, и вышла на улицу. Утро было холодным как никогда, стекла машины немного замерзли, хотя весна уже неделю как вступила в свои права. Каждое ее утро начиналось с гадания: а заведется ли машина сегодня или ей придется идти пешком до работы, как бывало все чаще. Яра надеялась, что скоро все же потеплеет, ей не придется кутаться по ночам в худые одеяла квартирных хозяек, а старенький «ВАЗ» будет заводиться без особых проблем.

Пока двигатель прогревался, она заглянула в сумочку. У нее осталось совсем мало денег, вечером жмот-Прошев с ней расплатиться, надо отдать деньги гостеприимной бабуле, заправится и купить немного еды, пока она не доберется до следующего города, где можно будет перекантоваться еще пару недель, не забывая оглядываться каждую минуту. Яра вздохнула.

Она выехала со двора и направилась по грунтовой дороге мимо старых заброшенных предприятий на работу. Пятница во всех маленьких городах была почти-выходным днем. Улицы пустовали, можно было опоздать, расслабиться и прийти на час-два позже. Но ей опаздывать было нельзя ни в коем случае. Магазин автозапчатей был словно кусочком Москвы в крошечном городке, тут были другие правила, другая жизнь. Так требовал Прошев.

Но старенькая машина все же поломала все планы в это утро. Выезжая на перекресток, она вздрогнула пару раз, кинув Яру грудью на руль, а затем благополучно заглохла. Позади начали сигналить неизвестно откуда взявшиеся машины – только что было безлюдно, и вот уже куча народу.

Яра вышла из машины и отщелкнула крышку капота. В машинах она разбиралась плохо, хотя старый «ВАЗ» деда часто помогала ему ремонтировать, в том случае, если поломка была несерьезной. Объехав ее по кривой, впереди встал черный внедорожник. Яра замерла перед открытым капотом своей машины. От сердца отлегло, когда из водительской дверцы вышел мужчина вовсе незнакомый девушке. Яра уже готовилась к перепалке, которую сулил ей молодой невысокий человек, направившийся к ней. Но, вопреки ее ожиданиям, он улыбнулся ей и крикнул тем, кто стоял позади меня на своих машинах и отчаянно сигналили, требуя убрать развалину с дороги, чтобы они валили откуда приехали. Затем поинтересовался непосредственно у Яры:

– Что-то серьезное?

– Надеюсь нет, – откликнулась девушка.

– Вы так решительно открыли капот, что я решил, будто сейчас все сразу исправите. – Он засмеялся, но не найдя отклика на свою шутку в лице девушки, предложил откатить машину на обочину, чтобы «не бесить недоумков позади на дороге».

Яра рулила пока он толкал машину сзади. Пробка, которую она создала своей поломкой, рассосалась, а они вдвоем склонились над внутренностями старой, пахнущей бензином машины.

– Вы разбираетесь тут в чем-нибудь?

Он неуверенно кивнул.

– Давно не водил такую машину, я лет десят как пересел на «немцев», но, думаю, все исправим. Вы спешите?

Яра замялась.

– На работу опаздываю.

– Позвоните начальнику, немного провозимся. Двигатель хорошо прогрели?

Яра покачала головой. Прогревать прогрела, но недостаточно, потому как времени было в обрез, хотя для такой старушки это определенно было критичным.

– Не страшно.

Он снял перчатки и протянул ей руку.

– Илья.

Яра несмело протянула холодную ладонь.

– Ярослава.

– Какое редкое имя, – он улыбнулся.

Девушка ничего не ответила. Флиртовать было некогда, не говоря уже о том, в каком положении она оказалась. Если машина не заведется, то путь ее закончится здесь, в этом малопривлекательном городишке.

Яра достала телефон и набрала шефа. Гудки. Второй раз тоже ничего не дал. Только длинные гудки. Это было странно, он свой телефон из рук не выпускал.

Илья тем временем сел за руль и колдовал с зажиганием, машина надрывно заработала.

– Кажется, свечи все же залил, слышите как запахло? Вы нечасто на ней ездите, как видно.

Яра пожала плечами, ей не хотелось говорить незнакомому человеку, что зимой она на ней вообще не ездила, и эта зима была первой. Ее раз уже штрафовали за резину, но после того раза везло и никто не останавливал. Тратиться на «обувку» было слишком нереально сейчас. Машина простояла в гараже у деда несколько лет, Яра вообще сомневалась, что сможет завести ее. Брать свою «француженку» она побоялась. Несомненно, она была надежней, но Саша мог быстро выследить ее по машине, задействовав все свои связи в полиции. Машину деда тоже могли выследить, но номера Рязанской области, откуда он пригнал ее, не так бросались в глаза, как московские номера ее «Рено», на то и была ставка.

– Машина отца, – немного солгала девушка, – я мало ездила на ней, но мелкий ремонт могу делать, вроде замены колес, свечей зажигания, но двигатель уже слишком сложно для меня. Так дело в том, что плохо прогрела?

– Боюсь что да, в следующий раз избегайте такой ошибки.

Яра вымученно улыбнулась, и поблагодарила его.

Разговор зашел в тупик. Ее нежелание общаться наверное стало понятно ему, он заглушил двигатель, подождал несколько секунд и снова повернул ключ. Машина завелась, теперь уже мотор ровно урчал.

– Управились быстрее, поэтому ваш шеф не будет сильно ругаться за ваше опоздание.

– Он крайне неприятный тип.

– Городок маленький, я многих тут знаю, и если вы скажете мне его имя, я смогу уладить недоразумение. – Он явно надеялся продолжить знакомство.

– Сомневаюсь. Такой высокомерный человек не может быть вашим другом. Прошев его фамилия, он…

– Автозапчасти, у автовокзала?

Внезапно изменившееся лицо Ильи заставило Яру врасплох. Она поежилась, по спине пробежал холодок и она отступила на шаг назад.

– Вы разве не знаете? – Брови Ильи удивленно приподнялись.

– Что? О чем вы?

– Утром в новостях было.

– Я не смотрю телевизор, – пожала плечами она, вспомнив, что единственное, чего избегает бабы Варя так это новостей по телеку.

– Магазин сгорел ночью, – объяснил ей Илья, – пожар начался в три утра, когда пожарные приехали, там одни стены остались. Прошев был тем еще скрягой и хамом, но трудно сказать, кто бы мог с ним так расправиться. Врагов у него было больше, чем друзей, личность он и впрямь не самая приятная, но сжигать магазин вместе с ним, думаю для нашего города это почти сенсация.

– Что значит «месте с ним»? – Голос Яры осип. – Вы же не хотите сказать…

– То и значит, что он был в тот момент там. Черт его знает, что он там ночью делал… Вы куда?

Яра молча прыгнула в машину, руки дрожали. Девушка боролась с желанием ехать прямо из города пока не окажется так далеко, где нет вообще дорог, с желанием поехать глянуть на магазин. Хотя бы издалека.

– Яра, вам не стоит ехать туда, там только развалины, мне жаль…

– Спасибо вам за помощь, Илья, огромное.

Она захлопнуда дверь и поехала к магазину. Ей необходимо было знать. Казалось, если она увидит все своими глазами, то все станет понятным.

Еще издали она увидела слабые струйки дыма, уходящие в небо. Завернула к автовокзалу, остановилась чуть поодаль от магазина, рядом с закусочной «Роза», куда тоже пробовала утсроиться по приезду. На улице, кутаясь в теплую куртку, стоял повар закусочной, зажав между пальцами дымящуюся сигарету, и разглядывал останки автомагазина через дорогу. Заметив ее, он приветливо кивнул. Яра оставила его кивок без внимания, уставившись на одну из стен магазина, где проработала две с лишним недели. Илья был прав: от магазина остались только наружние три стены. Передняя, состоявшая еще накануне сплошь из стекла, была вся перед магазинов в виде осколков, по ним с осторожностью ходили несколько пожарных, туша оставшееся внутри пламя. «Скорой» нигде не было видно, скорее всего, тело уже увезли. Яра понадеялась, что, что бы не делал там пафосный шеф, ее напарницы там не было. Внимание девушки привлекла одна из уцелевших стен некогда довольно привлекательного павильнона автозапчатей, выходящая на главную дорогу, где ее могли видеть все проезжающие. Вернее даже не сама стена, а надпись на ней.

я тебя нашел

Написано коряво, явно баллончиком из того же магазина который сожгли, автомобильная краска ярко-красного цвета, Цвета крови, которую так любил Саша.

Полиция могла думать все что им угодно, наряду с жителями города, но эта запись предназначалась не Прошеву, жмоту и высокомерному идиоту, а ей, Яре.

Он нашел ее.

Внутри у нее все заледенело. Страх сковал по рукам и ногам и она вцепилась в руль, до боли стиснув пальцы на холодном пластике.

Понимая, что может привлечь внимание полиции к себе, она резко рванула с места, развернулась и поехала обратно на съемную квартиру. Можно было бросить все, весь свой убогий скарб, состоявший из одного чемодана, зубной щетки и совести в виде денег бабе Вари, которые она должна ей за кватриру, но Яра решила вернуться. Ей должно было хватить, чтобы расплатиться, залить полный бак бензина и уехать из этого города. В душе шевелился ужас, но она старалась его не выпускать, несмотря на то, что он уже проник в сердце и подкрадывался к горлу.

Саша был совсем рядом, он узнал где она работает, он мог узнать где она живет. Он наступал ей на пятки. Мелькнувшая следом мысль заставила ее поежиться. Раз он сжег магазин, то не знал, где живет, и мог сидеть и ждать ее появления этим утром среди прочих зевак. И тут в памяти всплыл Илья. Почему, когда все орали и сигналили, он помог, выспрашивал, где работает, кто начальник. Что, если он послан Сашей, ведь тот не привык все делать своими руками. Что, если Илья спалил магазин, а потом узнал в ней того, кого ему заказали и прикинулся этаким добряком?

Яра посмотрела в зеркало заднего вида.

За ней не было машин, его внедорожника тоже не было в поле зрения. Яра понимала, что уровень пранойи начинает зашкаливать, так недолго и свихнуться, поэтому она постаралась себя успокоить. Надо было всего лишь вернуться к бабуле, быстро собрать вещи (благо оставалось только кинуть зубную щетку в чемодан), отдать деньги гостеприимной бабуле и ехать на полной скорости до тех пор, пока не закончится бензин в баке.

Баба Варя не ожидала так быстро увидеть Яру обратно с работы. Телевизор все еще громко разговаривал, показывая очередное шоу, которые любила старушка, одновременно с этим она копалась у плиты, готовя обед для себя и ужин для Яры.

– Яра, ты ведь опоздаешь на работу, милая. Я думала ты уже там.

– К сожалению, мне надо уезжать, – Яра старалась говорить спокойно и даже выдавила из себя улыбку. – Баба Варя, сколько я вам еще осталась должна?

Бабуля что-то посмотрела в своей книжечке и озвучила сумму. Ярослава с облегчением вздохнула. Бабуля не стала жадничать и взяла меньше, чем собиралась изначально.

– Куда ты поедешь? – Она похромала к холодильнику.

– Пока не знаю, – уклончиво ответила девушка. – Думаю продолжу путь на юг. Ростов, Краснодар, Сочи. Хочу увидеть море, – солгала она.

– Путешественница, – одобрительно кивнула бабуля. – Молодец ты, не то что другие. Повидаешь страну, мир. Хорошо делаешь. Не торопись осесть, это всегда успеется.

Она вытащила из холодильника вчерашние пирожки, которыми накануне угощала Яру, сложила все, что остались в пакетик, затем вытащила яблоки, которые принес ей на неделе сын и протянула девушке.

Ярослава запротестовала.

– Бери, на дорогу, не могу же я тебя голодной отпустить.