Текст книги "Золото для индустриализации. Торгсин"

Воспоминания участников операции «Х» свидетельствуют, что переговоры о золоте велись по линии двух ведомств – Наркомата иностранных дел через советского посла в Испании и Наркомата внешней торговли через торгового атташе. По мнению Кривицкого, торговое ведомство выполнило главную задачу. «Здесь находился официальный советский посол Марсель Розенберг, но он только произносил речи и появлялся на публике. Кремль же никакого значения ему не придавал», – пишет Кривицкий[419]419
  Кривицкий В. Указ. соч. С. 77.


[Закрыть]. Участие торгового ведомства в сделке было решающим, так как золото передавалось СССР не на хранение, но в уплату за торговые операции с оружием. Негрин вел переговоры со Сташевским именно как с торговым атташе, отвечавшим за поставки оружия. О том, что Сташевский не просто знал о сделке, но контролировал ее проведение, свидетельствует его шифротелеграмма от 24 апреля 1937 года, посланная из Валенсии – новой резиденции республиканского правительства, покинувшего опасный Мадрид, в Москву наркому внешней торговли Розенгольцу: «Выяснил точно, что московский акт приемки золота был передан Кабальеро, а он, в свою очередь, передал его Барайбо – заместителю военного министра; человек весьма сомнительный»[420]420
  Рыбалкин Ю. Операция «Х». С. 94.


[Закрыть].

За участие в операции Сташевский был награжден орденом Ленина.

НКВД же и его представитель в Испании Орлов не вели переговоров о совершении сделки, а отвечали за транспортировку золота в Москву. Телеграмма Ежова с указаниями «хозяина», полученная Орловым 20 октября 1936 года, приказывала организовать вывоз золотой казны. Встретившись с Негрином, Орлов обсудил практические детали погрузки и вывоза золота из Картахены. Замалчивание им роли Сташевского в операции «Х»[421]421
  В показаниях Сенату США в 1950-е годы Орлов, в частности, сказал: «Негрин в отчаянии превысил свои полномочия. При участии лишь президента и премьер-министра он высказал нашему торговому атташе желание отправить золото на хранение в Россию, тот написал телеграмму в Москву, и Сталин ухватился за эту возможность» (Orlov А. Op. cit. P. 41). Однако кого именно Орлов имел в виду, Сташевского или торгового атташе, который исполнял эти обязанности в Испании до его приезда, не ясно.


[Закрыть] может объясняться личными мотивами, а также распрями между разведками двух ведомств. Сташевский в Испании представлял военную разведку и в своих докладах открыто критиковал действия НКВД в Испании и его представителя Орлова[422]422
  Кривицкий свидетельствует, что и другой представитель военной разведки в Испании, Ян Берзин в конфиденциальном докладе наркому обороны Ворошилову (в числе адресатов был и Ежов) критиковал действия НКВД и предлагал немедленно отозвать Орлова из Испании. Костелло и Царев также считают, что Сташевский жаловался на действия НКВД в Испании и стал жертвой мести Ежова.


[Закрыть].

С НКВД связаны последние трагические дни Сташевского. При отсутствии доступа к его личному делу мемуары современников остаются главным источником информации. По мере нарастания репрессий в Красной армии тучи сгущались и над Сташевским[423]423
  В ходе репрессий 1937–1938 годов были ликвидированы основные участники операции «Х», в том числе Я. Берзин, первый советский посол в Испании М. И. Розенберг, нарком финансов Г. Ф. Гринько и замнаркома иностранных дел Н. Н. Крестинский, которые подписали акт приемки золота в 1937 году. Многие исследователи подчеркивают связь между ежовщиной в СССР и репрессиями НКВД в Испании. Одни считают, что именно в Испании Сталин впервые увидел «пятую колонну» в действии и вред, который она может нанести. Террор в СССР, согласно этой точке зрения, был превентивным ударом, стремлением очистить армию и общество перед вступлением в большую войну. Другие исследователи, считают, что репрессии в СССР были первичны, а затем НКВД «перенес» их опыт в Испанию, которую Сталин рассматривал как советскую провинцию.


[Закрыть]. В апреле 1937 года, как пишет Кривицкий, Сташевского вызвали из Испании в Москву для доклада Сталину. Маховик репрессий уже набирал обороты, но Сташевский, видимо, не считал нужным осторожничать. В своем разговоре со Сталиным, по свидетельству Кривицкого, который виделся со Сташевским в те дни в Москве[424]424
  Кривицкий был вызван в Москву в марте 1937 года и находился там до 22 мая. В отличие от Сташевского, когда летом последовал новый вызов в Москву, Кривицкий решил не возвращаться, тем самым продлив свою жизнь почти на четыре года.


[Закрыть], он критиковал репрессии НКВД в Испании и пытался склонить Сталина к мысли о необходимости изменить курс. По словам Кривицкого, Сташевский вышел от Сталина окрыленным[425]425
  Согласно семейному преданию, во время встречи Сталин с удовлетворением сказал: «Ну, товарищ Сташевский, очередной орден Ленина уже ждет вас» (Stefan i Witold Lederowie. Czerwona nić. Ze wspomnień i prac rodziny Lederów. S. 248).


[Закрыть]. Затем он встретился с М. Н. Тухачевским, положение которого уже становилось непрочным, и критиковал грубое поведение советских военных представителей в Испании. Этот разговор, как пишет Кривицкий, породил много толков. Тогда Сташевского не арестовали и позволили вернуться в Испанию, но он, по мнению Кривицкого, своим поведением ускорил свой арест.

Здесь следует сказать несколько слов об отношении Сташевского к репрессиям. Без сомнения, он был человеком Сталина. Нет свидетельств тому, что Сташевский критиковал репрессии в СССР. Кривицкий отзывался о нем как о «закоренелом сталинисте» и «твердом партийном ортодоксе», который «без всякого снисхождения относился к троцкистам в Советском Союзе и одобрял методы расправы с ними». В своих испанских донесениях Сташевский писал об организованном саботаже, вредительстве и предательстве в высшем командовании как причинах неудач республиканских сил: «Я уверен, что провокаций кругом полно и не исключено, что существует фашистская организация среди высших офицеров, занимающихся саботажем и, конечно, шпионажем»[426]426
  Рыбалкин Ю. Операция «Х». С. 82. Полный текст этого донесения в переводе на английский язык см.: Radosh R., Habeck M. R., Sevostianov G. Op. cit. P. 89–92.


[Закрыть]. Однако представляется, что здесь Сташевский говорит о необходимости репрессий против реальной «пятой колонны», которая есть в любой стране и всегда активизируется в годы войны. Документы свидетельствуют, что Сташевский не был противником сотрудничества с некоммунистическими испанскими партиями левого толка. Так, он считал возможным работать в правительстве с анархистами, когда те предпринимали шаги к сотрудничеству с коммунистами[427]427
  Ibid.


[Закрыть]. По свидетельству Кривицкого, Испания и испанцы нравились Сташевскому, который заново пережил там свою революционную молодость. То, что Сташевский наблюдал в Испании, – спецтюрьмы НКВД, убийства, пытки, похищения людей – было не актом правосудия, а преступлением, «колониальным рукоприкладством». Как умный человек, он не мог не видеть, что репрессии НКВД вредят делу, дробя единый фронт антифашистов и подрывая его силу, настраивают испанцев против Советского Союза. Не вызывают сомнения слова Кривицкого о том, что Сташевский, который в принципе не был против репрессий как метода политической борьбы, выступал против произвола НКВД и лично Орлова в Испании. Сташевский уехал из СССР осенью 1936 года, еще до разгула ежовщины. Будь Сташевский в СССР, возможно он бы и занял в отношении ежовщины ту же позицию, что и в отношении преступлений НКВД в Испании. Но времени на это ему отпущено не было.

Для того чтобы выманить Сташевского из Барселоны в Москву, пишет Кривицкий, в заложники взяли его дочь Шарлотту (р. в 1918). В семье ее звали Лолотт. Она вместе с матерью, Региной Сташевской, работала в советском павильоне на Всемирной выставке в Париже[428]428
  По свидетельству Эмануила Марголиса, Регина Сташевская (1894–1967) была переводчицей.


[Закрыть]. В июне 1937 года дочери Сташевского предложили отвезти в Москву экспонаты выставки. Она уехала и исчезла. Вскоре после этого в Москву был вызван Сташевский. Он выехал, как сообщает Кривицкий, вместе с Берзиным и проехал через Париж в невероятной спешке, даже не повидавшись с женой. Кривицкий разговаривал по телефону с женой Сташевского, и та была очень встревожена, что телефон в их московской квартире не отвечает. Через несколько недель она получила от мужа короткую записку с просьбой срочно приехать в Москву. Решив, что муж в тюрьме и нуждается в помощи, Регина Сташевская немедленно выехала из Парижа в Москву. «Больше ничего мы о ней и ее семье не слышали», – заключает Кривицкий.

Мемуары Марыли Краевской[429]429
  Марыля Краевская была женой Антона (Владислава) Павловича Краевского (1884–1937), польского коммуниста, который в 1930-х годах работал в Коминтерне. Она преподавала польский и немецкий языки в Военной академии им. Фрунзе. Ее мужа арестовали в мае 1937 года и расстреляли в сентябре. Марыля была арестована в июле 1937 года и находилась в ГУЛАГе до 1943 года. Их сын Александр Краевский (1932–1999) стал известным химиком, академиком. О Марыле Краевской см.: http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=1146; Жаворонков Г., Парыйский В. Маруся против НКВД // Александр Краевский в мемуарах. M., 2002. С. 162–180.


[Закрыть], которая, находясь в одном из лагерей ГУЛАГа, встретила соседку Регины Сташевской по квартире, подтверждает некоторые факты из рассказа Кривицкого. Она пишет:

У Регины осталась дочь, Лолота (sic), 17 лет. Регина – француженка, муж – поляк (sic). Лолота закончила десятилетку, была в комсомоле. Сначала арестовали отца, его вызвали из Парижа, где он заведовал Советской Торговой Выставкой. Арестовали на вокзале в Москве. Регина была в Париже, ждала писем мужа. Через месяц получила письмо, где просил ее вернуться. Это письмо Сташевского заставил написать следователь в тюрьме. Регину арестовали на глазах Лолоты, на вокзале. Лолота осталась одна. Из комсомола ее исключили, из института тоже. На ноябрьские праздники она договорилась с друзьями провести праздник вместе. Но друзья позвонили и сказали, что не придут, так как ее родители – враги народа. Тогда Лолота пошла в ванную комнату, открыла газ и отравилась. Регине мы ничего не сказали, пусть живет надеждой, как все мы[430]430
  Краевская М. 1937 год // Воспоминания о Гулаге и их авторы. Мемуары Марыли Краевской опубликованы на сайте Сахаровского центра: http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=7240. Благодарю Инну Давидович за эту информацию. Дед Инны, Адольф Чапский, был репрессирован по тому же сфабрикованному делу, что и Сташевский. По свидетельствам солагерников Регины Сташевской, она еще в лагере узнала о смерти дочери. Кто-то из вновь прибывших проговорился, не зная о «заговоре молчания». В течение нескольких дней Регина была в бессознательном состоянии и «буквально выла» от горя (Stefan i Witold Lederowie. Czerwona nić. Ze wspomnień i prac rodziny Lederów. S. 251).


[Закрыть].

Свою версию событий дает племянник Сташевского Эмануил Марголис, которому в 1937 году было 29 лет. По его словам, Сташевский из Франции организовывал поставки оружия для испанских республиканцев. В Париже с ним были Регина и Лолотт, которые работали в советском павильоне на Всемирной выставке. Внезапно Сташевского вызвали в Москву. Зная об арестах, перед отъездом он просил Регину ни в коем случае не возвращаться в СССР. Однако, когда пришло письмо с просьбой приехать, которое, как считает Марголис, было написано не Сташевским, мать и дочь тут же вернулись в Москву. Регину сразу арестовали. После ареста родителей Лолотт нашли мертвой в ванной, она отравилась газом.

В рассказах Кривицкого, Краевской и Марголиса есть расхождения в возрасте Лолотт, в том, была она в то время с матерью в Париже или нет, был ли Сташевский отозван в Москву из Парижа или Барселоны, сам ли он писал письмо Регине с просьбой вернуться в Москву[431]431
  Официально являясь советским торговым атташе, Сташевский мог быть связан с торговой выставкой в Париже, однако Кривицкий, благодаря своей работе в разведке, может представлять источник более точной информации о назначениях Сташевского, чем его соседка по квартире. Соседка могла располагать более точными сведениями о судьбе дочери Сташевских Лолотт.


[Закрыть]. Однако все согласны в том, что Сташевский был отозван из-за границы и немедленно арестован по прибытии в Москву, а также, к сожалению, и в том, что записка Регине с вызовом в Москву была. Логично предположить, что Регина решила вернуться либо потому, что узнала почерк мужа, либо потому, что ее дочь Лолотт уже была в то время в Москве и находилась в опасности. Однако ни Сташевского, ни Лолотт возвращение Регины в Москву не спасло.

Регина Сташевская выжила. После лагерной ссылки в Потьме она вернулась в Москву. Кривицкому, который погиб в 1941 году в эмиграции в США, об этом узнать не удалось. Именно Регина Сташевская в 1956 году во время наступившей после ХХ съезда КПСС оттепели обратилась в Комитет партийного контроля с заявлением о реабилитации мужа. Материалы архива ФСБ и справка КПК о реабилитации Сташевского свидетельствуют об обстоятельствах его гибели. По приезде в Москву Сташевский 8 июня был арестован НКВД. Ему предъявили обвинение в том, что он являлся членом «Польской организации войсковой», которая в 1920–1930-х годах якобы вела диверсионно-шпионскую деятельность против СССР в интересах польской разведки. По этому сфабрикованному НКВД делу были арестованы многие польские политэмигранты и поляки в органах госбезопасности и армии, а также руководящие работники других национальностей, имевшие связи с Польшей[432]432
  В результате «польской операции» НКВД с августа 1937 по 15 ноября 1938 года были арестованы 139 835 человек, из них 111 091 человек расстреляны. http://www.memo.ru/history/POLAcy/00485ART.htm.


[Закрыть]. В закрытом письме ГУГБ НКВД СССР «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной и террористической деятельности польской разведки в СССР» от 11 августа 1937 года, подписанном Ежовым, Сташевский, в частности, обвинялся в том, что использовал свое пребывание в Берлине в 1923 году для срыва Гамбургского восстания[433]433
  Хаустов В. Н. Из предыстории массовых репрессий против поляков. Середина 1930-х гг. Со ссылкой на архив ФСБ. http://www.memo.ru/history/POLAcy/chaucorr.htm. Показания против Сташевского дали арестованные по тому же делу К. С. Баранский, С. С. Пестковский, Р. А. Мукиевич и др.


[Закрыть]. Материалы следственного дела, которые изучали в КПК в 1956 году, свидетельствовали, что Сташевский, очевидно под пытками, признал свою «вину». Военная коллегия Верховного суда СССР 21 августа 1937 года приговорила его к высшей мере наказания. В тот же день приговор был приведен в исполнение[434]434
  В одном из сталинских «расстрельных списков», размещенных в интернете, фамилия Сташевского стоит под номером 84. Список подписал начальник 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР старший майор государственной безопасности Цесарский (см.: http://stalin.memo.ru/spiski/pg02229.htm со ссылкой на Архив Президента Российской Федерации. Оп. 24. Д. 410. Л. 229). Место захоронения Сташевского – Донское. Берзин, его начальник по военной разведке и соратник по войне в Испании, в момент расправы над Сташевским был еще жив и на свободе. Однако он ничем уже не мог помочь, так как находился под домашним арестом.


[Закрыть]. Сопоставление дат свидетельствует, что в момент расстрела и несколько месяцев после него Сташевский все еще числился членом партии. Комиссия партийного контроля исключила Сташевского из партии только 1 ноября 1937 года. Партийная бюрократия не поспевала за темпами расстрелов.

Кроме Артура Сташевского и его дочери Лолотт (1918–1937), во время сталинских репрессий из семьи Хиршфельдов погибли его сестра Анна (1887–1938), ее сын Казимир Добраницкий (1905–1937), муж сестры Эдды Ян Тененбаум (1881–1938) и муж сестры Лили Владислав Ледер (Файнштейн, 1880–1938). Несколько лет назад их потомки подали заявку на установление мемориальных табличек «Последний адрес» на домах, где жили репрессированные. К сожалению, договориться с жильцами дома 16/4 по улице Станкевича (Вознесенский пер.) в Москве, где жил Сташевский, не удалось.

По заключению Главной военной прокуратуры Военная коллегия Верховного суда СССР 17 марта 1956 года отменила приговор, вынесенный А. К. Сташевскому в 1937 году, и «дело о нем прекратила»[435]435
  В справке КПК 1956 года говорится: «Как теперь установлено, Сташевский осужден необоснованно. Его признательные показания не могут быть приняты во внимание, так как они опровергаются показаниями других лиц. Показания же свидетелей являются неконкретными, и к тому же Барановский (ошибка в документе, в другом месте правильно К. С. Баранский. – Е. О.) и другие (в их числе С. С. Пестковский и Р. А. Мукиевич. – Е. О.) на суде от своих показаний, данных ими на следствии, отказались, как от вымышленных».


[Закрыть]. Вслед за этим последовала посмертная партийная реабилитация[436]436
  Комитет партийного контроля по докладу Чумакова 23 июня 1956 года отменил решение Комиссии партийного контроля 1937 года об исключении А. К. Сташевского из партии.


[Закрыть].

Глава 3
Серебро

Серебро в ожидании скупки: недальновидность или расчет? «Серебряный прорыв»: власть и общество в противоборстве. Торгсин как «лагерь для перемещенного антиквариата». «Припек». Серебряный урожай. Разочарование

Подходил к концу 1932 год. Уже более года Торгсин обслуживал советского потребителя, но принимал только валюту и золото. Люди же несли в Торгсин все, что имели, – бриллианты, рубины, платину, серебро, картины, статуэтки, умоляя обменять их на продукты. Они как бы подсказывали правительству, что еще можно забрать и обратить в станки и турбины. Конторы Торгсина сообщали в Правление о потоке «неразрешенных» ценностей, то докладывало правительству, но санкции свыше все не было. Почему Политбюро задерживало решение о скупке незолотых ценностей?

Видимо, Торгсин задумывался как «золотодобывающее» предприятие. Иначе как объяснить, что в пятилетнем плане Торгсина на 1933–1937 годы, который был принят в начале 1932 года, нет ни слова о возможной приемке серебра, платины, драгоценных камней. В этой связи решение расширить круг принимаемых в Торгсине ценностей могло быть результатом не только острой потребности государства в валюте, но и чрезвычайно активной в условиях голода инициативы «снизу».

Но есть и другое объяснение задержки в принятии решения о незолотых ценностях. Документы позволяют сказать, что руководство страны хотело в первую очередь «снять золотые сливки» – заставить людей сдать именно золото. Опасения, что разрешение принимать другие виды ценностей, особенно менее ценное и более распространенное серебро, приведет к падению поступлений золота, имели основания[437]437
  Из Средней Азии сообщали, что после разрешения принимать в Торгсине серебро приток золота резко упал. В январе 1933 года Сташевский сердито выговаривал управляющему Узбекской конторы Райкову: «В декабре средняя суточная приемка золота у Вас составляла 3450 р., а за 13 дней января 3400… Имейте в виду, что вы несете большую ответственность и мы ни в коем случае не можем допустить снижения количества поступающего золота, а, наоборот, требуем его увеличения, наряду с выполнением плана по серебру» (ЦГА РУз. Ф. 288. Оп. 1. Д. 10. Л. 37).


[Закрыть]. Кроме того, для того чтобы стимулировать сдачу золота в условиях притока других ценностей, государству потребовалось бы увеличить и качественно улучшить снабжение магазинов Торгсина – трудно выполнимая задача в условиях острого товарного дефицита первой половины 1930-х годов[438]438
  В мае 1933 года из Среднеазиатской краевой конторы писали в подчиненную Узбекскую контору: «Необходимо иметь в виду, что с разрешением скупки серебра, с тем, чтобы не снизить приток золота, ресурсы ходовых товаров потребуется увеличить в 1,5–2 раза» (ЦГА РУз. Ф. 289. Оп. 1. Д. 65. Л. 70).


[Закрыть]. В пользу версии о сознательном ограничении скупки ценностей золотом свидетельствует и тот факт, что Политбюро, разрешая в ноябре 1932 года скупку серебра в Торгсине, рекомендовало «на первое время не проводить это мероприятие в районах, где имеется значительное количество золота»[439]439
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 14. Л. 17.


[Закрыть]. Скупка серебра, платины, бриллиантов в Торгсине начиналась не повсеместно, а как эксперимент в самых крупных городах – с целью посмотреть, какие последствия это будет иметь для скупки золота[440]440
  Документы свидетельствуют, что валютные ведомства сознательно задерживали скупку серебра. В 1933 году донесение из Средней Азии сообщало о том, что работники Госбанка, опасаясь, что прием серебра в Торгсине приведет к падению сдачи золота, тормозили приемку серебра, мотивируя задержку отсутствием приемщика (ЦГА РУз. Ф. 288. Оп. 2. Д. 3. Л. 91).


[Закрыть]. Кроме того, разрешение принимать серебро конторы давали не всем своим магазинам одновременно, а выборочно и в первую очередь там, где поступление золота начинало резко снижаться[441]441
  О такой тактике весной 1933 года сообщала Туркменская контора Торгсина: «Не приступили к скупке серебра во всех пунктах ввиду того, что некоторые универмаги только приступили к скупке золота и, если поступление последнего в течение 2–4 недель начинает резко понижаться и точка является нерентабельной, приступаем к скупке серебра» (ЦГА РУз. Ф. 288. Оп. 1. Д. 41. Л. 49).


[Закрыть].

Объясняя медлительность в принятии и реализации решений о скупке серебра и других незолотых ценностей, необходимо принять в расчет и бюрократическую волокиту, и недостаток средств: нужно было искать пробиреров, открывать новые скупочные пункты, давать рекламу, выбивать товары, решать межведомственные проблемы. Между появлением идеи и ее воплощением в жизнь проходили месяцы. Государственная машина не поспевала за требованиями общества. Так, вопрос о скупке серебра в Торгсине обсуждался в Наркомвнешторге осенью 1932 года[442]442
  См. материалы совещания у наркома внешней торговли А. П. Розенгольца от 17 октября 1932 года (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 12. Л. 188).


[Закрыть], Политбюро дало добро в ноябре, в декабре серебряная скупка открылась в отдельных крупных городах[443]443
  Районы скупки серебра должен был определить Наркомторг.


[Закрыть], в январе Торгсин должен был начать скупку серебра повсеместно[444]444
  За исключением Якутии и Дальнего Востока.


[Закрыть], однако в действительности по всей стране она развернулась лишь весной – летом 1933 года[445]445
  В тех городах, где не было Торгсина, Госбанк принимал серебро у населения «против товаров Торгсина», то есть перечислял деньги за сдачу серебра на счет Торгсина, а клиент мог заказать товарную посылку (ГАСО. Ф. 1425. Оп. 1. Д. 1. Л. 26–35).


[Закрыть].

Торгсин покупал бытовое серебро в ломе и изделиях, в монетах царской чеканки и слитках. Как и в случае с золотом, Торгсину запрещалось принимать церковную утварь, которая по закону и без того принадлежала государству и подлежала конфискации[446]446
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 132. Л. 92.


[Закрыть]. Однако крестьяне несли ризы с икон[447]447
  Об этом, в частности, в марте 1934 года рассказывала заметка «народного корреспондента», посвященная работе Торгсина в Дубровке (Западная контора). ГАСО. Ф. 1424. Оп. 1. Д. 9. Л. 136–137 об.


[Закрыть], и в реальной жизни Торгсин, случалось, не только нарушал этот запрет, но и брал под защиту своих клиентов. В одном из документов рассказана история «неизвестного гражданина», который в октябре 1933 года принес в Торгсин ризу с иконы весом почти 3,5 кг. Торгсин принял у него серебро, заплатив гражданину 48 руб. 47 коп. Местное отделение ОГПУ потребовало задержать сдатчика за расхищение государственной собственности, но Торгсин отказался это сделать, чтобы не отпугивать покупателей[448]448
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 148. Л. 101.


[Закрыть].

Торгсин не имел права принимать советские серебряные монеты, однако люди нашли способ обойти запрет. В конце 1920-х годов в стране, по выражению председателя правления Госбанка Г. Л. Пятакова, случился «серебряный прорыв»: из-за частых и значительных денежных эмиссий, с помощью которых Политбюро пыталось покрыть дефицит госбюджета, бумажные деньги быстро обесценивались, и люди стремились держать сбережения в серебряных монетах[449]449
  Пятаков писал Сталину, что с конца 1928 по июль 1930 года в обращение было выпущено 1556 млн руб. бумажных денег, в то время как за всю пятилетку (1928–1932) планировали выпустить только 1250 млн. «Эмиссионную пятилетку» страна выполнила менее чем за 2 года (РЦХИДНИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 397. Л. 2–7). В то время как масса денег в обращении стремительно росла, торговля из-за репрессий против частников сворачивалась – в результате рост цен и инфляция.


[Закрыть]. Крестьяне на базаре и нэпманы на серебро продавали дешевле, чем на бумажные деньги. Госбанк выпускал серебряные монеты в обращение, откуда они мгновенно исчезали, оседая в кубышках у населения. Кассиры в магазинах и билетеры в общественном транспорте «зажимали» серебро, они не сдавали государству серебряные монеты из своей выручки. Огромные очереди собирались у касс размена денег в отделениях Госбанка, люди надеялись получить серебро. «Серебряный кризис» развивался с 1926 года и достиг своего апогея в 1929–1930 годах. В мае 1929 года Наркомфин докладывал в Политбюро, что советские серебряные рубли и полтинники почти исчезли из обращения[450]450
  Мозохин О. Указ. соч. С. 214. Советские монеты чеканились из импортного серебра. В октябре 1929 года Наркомфин сообщал, что для чеканки запланированного на 1929/30 год количества монет необходимо 580 тонн серебра, тогда как наличные ресурсы составляли лишь 330 тонн. Он просил закупить серебро за границей (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 11а. Д. 662. Л. 4).


[Закрыть].

Серебряной проблемой занимались самые высокие инстанции – комиссии Политбюро и СНК СССР. В ход пошли репрессии[451]451
  В мае 1929 года Политбюро образовало комиссию для решения вопроса о целесообразности изъятия серебряных монет у населения. По рекомендации этой комиссии в июле 1930 года СНК РСФСР поручил ОГПУ, Наркомфину и Наркомюсту начать массовые изъятия (Мозохин О. Указ. соч. С. 214).


[Закрыть]. За укрывательство серебра можно было получить от 3 до 10 лет лагерей, а по показательным случаям – расстрел[452]452
  19 сентября 1930 года, опросом, Политбюро приняло решение: «Опубликовать в газетах 20-го сентября в хронике следующее сообщение: „Коллегией ОГПУ рассмотрено дело группы лиц, занимавшихся спекуляцией и укрывательством серебряной монеты, а также и золота. Наиболее злостных укрывателей, занимавшихся вместе с тем активной контрреволюционной агитацией: Столярова Максима Абрамовича – кассира (Центр. Черн. область), Орлова Федора Павловича – арендатора прокатных лодок (Саратов), Стефанова Ивана Васильевича – служителя религиозного культа (Белоруссия), Рассказихина Василия Петровича – без определенных занятий (Ленинград), Коробкова Якова Сергеевича – быв. жандарма (Ленинград), Зайцева Николая Николаевича – кассира (Ленинград), Баранина Афанасия Михайловича – торговца (Ленинград), Финикова Петра Михайловича – служителя религиозного культа (Ленинград), у которых найдены крупные суммы разменного серебра, Коллегия ОГПУ приговорила к расстрелу. Приговор приведен в исполнение“» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 39–40). Мозохин приводит расстрельный список из 9 имен, осужденных в августе 1930 года коллегией ОГПУ за спекуляцию и укрывательство разменного серебра и золота (Мозохин О. Указ. соч. С. 215–216 со ссылкой на архив ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 633. Л. 1–10).


[Закрыть]. К концу сентября 1930 года для ликвидации «серебряного прорыва» ОГПУ провело около 490 тыс. обысков и 9,4 тыс. арестов, выслало в лагеря более 400 «спекулянтов и укрывателей серебра»[453]453
  Там же. С. 216 со ссылкой на архив ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 633. Л. 94.


[Закрыть]. В кампании участвовали даже школы: юные павлики морозовы разоблачали спекулянтов-родителей. Но остановить «серебряный прорыв» не удалось. Правительство приняло решение о замене серебряной монеты никелевой и медной. В 1931 году чеканка советской серебряной монеты прекратилась[454]454
  Год 1931-й стал последним годом выпуска незначительного количества 10-, 15-, 20-копеечных серебряных монет. Серебряные полтинники не чеканили с 1927-го, а рубли – с 1924 года. См.: Standard Catalog of World Coins / Ed. by R. Bruce II, Chester L. Krause and Clifford Mishler. Iola, 1981 edition. P. 1619–1621.


[Закрыть]. Но несмотря на репрессии, у населения остались значительные запасы советского серебра. Из общей стоимости 240 млн рублей[455]455
  Хотя Мозохин не уточняет этого, видимо, речь идет не о количестве штук монет, а об их рублевой номинальной стоимости (Мозохин О. Указ. соч. С. 215).


[Закрыть] серебряных монет, выпущенных в обращение с начала реформы червонца, в результате репрессий к осени 1930 года было изъято только на 2,3 млн рублей[456]456
  Там же. С. 216.


[Закрыть]. По данным Госбанка, к лету 1934 года все еще числились неизъятыми из обращения 65 млн банковской (рубли и полтинники) и 165 млн мелкой разменной серебряной монеты советского чекана.

С началом серебряных операций в Торгсине припрятанное серебро неожиданно объявилось и стало возвращаться в Госбанк, но как! Поскольку Торгсин не принимал советские монеты, люди переплавляли их в слитки. Предприятие было очень выгодным: за слиток Торгсин давал цену, значительно превышавшую покупательную способность расплавленных серебряных монет. Судите сами, после переплавки 50 советских серебряных рублей получался слиток весом в 1 кг (в каждой монете было 20 г лигатурного веса). За него в Торгсине можно было получить до лета 1933 года 12,5 рублей, а с лета – 14 рублей. Официальный курс торгсиновского рубля равнялся 6,6 простого советского рубля, на черном же рынке он был значительно выше: во время голода 1933 года за торгсиновский рубль давали 60–70 простых советских рублей. Сданный в Торгсин слиток из 50 серебряных советских рублей даже по официальному обменному курсу торгсиновского и простого рубля повышал номинальную стоимость монет почти в 2 раза, а по курсу черного рынка мог принести более 800, а то и более 900 обычных советских рублей.

Конторы доносили в Москву, что серебряные слитки, которые люди приносили в Торгсин, имели явные признаки переплавки советских монет: серп и молот и надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». По сообщению астраханского торгсина, выплаты по таким слиткам достигали 500 рублей в день[457]457
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 78. Л. 40.


[Закрыть]. Астрахань была не единственным местом, где население отличалось вынужденной сообразительностью. Руководство страны стало бить тревогу и объявило войну народным умельцам. В апреле 1933 года Наркомфин и Госбанк выпустили секретный формуляр, который запретил Торгсину принимать слитки, имевшие признаки переплавки монет[458]458
  Там же. Д. 77. Л. 45; Д. 92. Л. 153.


[Закрыть]. В ответ, как свидетельствует донесение, «деклассированный и преступный элемент умудрился улучшить свою работу», и явные признаки происхождения слитков исчезли, но переплавка не прекратилась. Наркомфин не сдавался и запретил Торгсину принимать серебряные слитки низкой пробы (советское разменное серебро было низкопробным)[459]459
  Разменные советские серебряные монеты достоинством 10, 15, 20 коп. были сделаны из серебра 500-й пробы. Банковское серебро, то есть рубли и полтинники, было 900-й пробы (Там же. Д. 148. Л. 51).


[Закрыть]. Умельцы ответили тем, что приспособились к фабрикации слитков более высокой пробы. Нашлись и другие способы. Пользуясь тем, что Торгсин принимал серебряные изделия любой пробы, ювелиры и самоучки стали сдавать не слитки, а простенькие ювелирные изделия, сделанные из переплавленных советских серебряных монет[460]460
  Об этом, в частности, доносили из Азербайджана (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 148. Л. 51).


[Закрыть].

Руководство страны не смогло остановить народное предпринимательство и вынуждено было отступить. В конце 1933 года Госбанк смягчил ограничения по приему серебра в Торгсине. Секретный циркуляр требовал, чтобы оценщики беспрепятственно принимали серебряные слитки высокой пробы, если отсутствовали явные признаки переплавки советской серебряной монеты[461]461
  Зам. управляющего Московской областной конторы Госбанка Шароваров в январе 1934 года с раздражением писал: «К нам поступают сведения, что директор отделения Торгсина тов. Кузнецов категорически запретил оценщикам-приемщикам принимать серебро в слитках под видом, что в слитках имеется расплавленная советская монета, и приказал всех сдатчиков направлять к нему на предмет расследования слитков и, как правило, всегда отказывал сдатчику в приеме. Не говоря о неудобствах сдатчиков, действия тов. Кузнецова приносят вред государству, т. к. серебро от банка уходит, несмотря на наш секретный циркуляр, разосланный по периферии, что серебро в слитках от 72 пробы и свыше беспрепятственно покупать, если нет явных признаков остатка расплавленной советской монеты» (ЦГАМО. Ф. 3812. Оп. 1. Д. 5. Л. 69).


[Закрыть]. Циркуляр Госбанка был компромиссом в «серебряном противоборстве» государства и общества: правительство не хотело поощрять переплавку советских монет, поэтому циркуляр был секретным, но раз уж деньги переплавлены, было лучше принять слитки, чем дать им уйти на черный рынок. За нарушение циркуляра чересчур разборчивые директора магазинов и оценщики могли быть наказаны. То, что «порча» советских серебряных монет со временем не прекратилась, ясно из письма председателя Торгсина Сташевского, который весной 1934 года вновь поставил перед Наркомфином вопрос о мерах против скупки сфабрикованных слитков[462]462
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 132. Л. 176.


[Закрыть]. В начале 1935 года скупка в Торгсине слитков и грубых изделий из серебра без пробы была запрещена[463]463
  Там же. Д. 153. Л. 28.


[Закрыть].

Серебро и золото в Торгсине, как правило, принимал один и тот же оценщик[464]464
  В крупных городах, где поток ценностей был значительным, скупка серебра могла проходить в отдельных от золота пунктах.


[Закрыть]. Инвентарь для приема серебра был увесистый и грубый – зубило, молоток, коммерческие весы на 8 кг, под столом – большой ящик, куда оценщик бросал скупленное. Ящик крепился к полу болтами и запирался на замок. Как и в случае с золотом, в обязанности оценщика входило установление пробы, запрещалось полагаться на ту, что имелась на изделиях[465]465
  Приемка и оценка драгоценных металлов. С. 28–30.


[Закрыть]. В приемке серебра было больше простоты и меньше предосторожностей. Так, серебряную пыль, в отличие от золотой, оценщику не приходилось собирать. Торгсин принимал серебро по весу, и перед взвешиванием оценщик выламывал все несеребряные вставки.

Торгсин был своеобразным перевалочным пунктом, «лагерем для перемещенного антиквариата», где дешевый лом соседствовал с шедеврами. Руководство Торгсина пыталось бороться с варварскими методами приемки и сохранять художественные ценности от переплавки, правда не для российских музеев, а для продажи за валюту. В декабре 1932 года, в начале операций по скупке серебра, Наркомвнешторг разработал инструкцию, которая разъясняла приемщикам, как отличить высокохудожественные серебряные изделия[466]466
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 24. Л. 81–82. Эта инструкция затем была включена в виде отдельной главы в брошюру Внешторгиздата 1933 года «Приемка и оценка драгоценных металлов».


[Закрыть]. Торгсин должен был выполнить роль антикварного фильтра: инструкция требовала сохранять в целости серебро XVIII века и старше, изящные серебряные изделия наиболее известных фирм XIX – начала XX века, а также серебро, принадлежавшее царственным российским особам, высокохудожественные серебряные предметы «русского, еврейского и кавказского национального искусства». Отобранные вещи следовало бережно упаковать отдельно от лома, положить в ящик записку с информацией о приемщике и стоимости вещей и отправить на Главный сборный пункт. Оттуда серебряный антиквариат шел на продажу в магазины Торгсина и за границу.

Оценщики Торгсина знали о необходимости сохранять антикварное серебро[467]467
  Правление разослало инструкцию о сохранении антикварного серебра всем конторам. Экземпляр инструкции, например, сохранился в архиве Торгсина в Ташкенте (ЦГА РУз. Ф. 289. Оп. 1. Д. 65. Л. 179 и об.).


[Закрыть], за эту работу им обещали премию, но есть все основания полагать, что в серебряной скупке Торгсина погибло немало шедевров. Тонны серебряных изделий XIX – начала XX века были уничтожены, переплавлены в слитки. В феврале 1933 года Правление Торгсина ругало оценщиков за то, что они не выполняли инструкцию по приему антикварного серебра, сваливая его в одну кучу с простым[468]468
  Правление требовало, чтобы дважды в месяц конторы давали отчет об отборе антикварных ценностей и строго придерживались инструкции о сохранении ценных предметов (Там же. Л. 142а).


[Закрыть]. Порой приемщику было безразлично, либо он, в силу своей неграмотности или низкой квалификации, не мог определить ценность предметов. Вот лишь один из примеров. Управляющий Таджикской конторы Торгсина писал в Москву: «При отгрузке сданного серебра в декабре были по неопытности оценщика-приемщика в общем мешке отгружены две вазы, совершенно одинаковые, прекрасной гравированной работы. Фигуры, имеющиеся на них, всевозможные звери и фигуры гладиаторов, вступающих, видимо, с ними в бой. Считаем эти вазы весьма ценными и, узнав о их приемке и сдаче лишь сегодня, сообщаем об этом для Вашего сведения для проверки получения»[469]469
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 129. Л. 1. Все принятое за день серебро объединялось по пробам без описания или перечисления предметов.


[Закрыть]. Неизвестно, были ли найдены эти вазы и сколько произведений искусства превратилось в руках приемщиков Торгсина в лом. Как и в случае с золотом, антикварное, историческое и художественное значение серебряных изделий не влияло на их скупочную цену в Торгсине – они принимались по цене серебряного лома. Вставки, украшавшие антикварные изделия, сдатчику не оплачивались.

Владельцы серебра проходили в Торгсине ту же процедуру оформления документов, хождения по инстанциям и стояния в очередях, что и владельцы золота. Но в отличие от золота, скупочная цена на которое в Торгсине представляла официальный рублевый эквивалент мировой цены, скупочные цены Торгсина на серебро были существенно ниже мировых. Документы Наркомторга говорят об этом открыто, объясняя разрыв цен неустойчивой рыночной конъюнктурой: к началу 1930-х годов по сравнению с довоенным временем мировая цена на серебро упала в несколько раз[470]470
  В 1933 году мировая цена на серебро была в 3 раза меньше довоенной (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 78. Л. 144).


[Закрыть]. Подстраховавшись на случай ее дальнейшего падения, Наркомвнешторг вначале установил скупочные цены на серебро в изделиях на 15–20 % ниже мировых, а на монеты и того ниже[471]471
  Там же. Д. 101. Л. 46 об. В начале 1933 года цена серебра в слитках и предметах была примерно на 15 % выше, чем на серебро в монетах.


[Закрыть]. Впоследствии скупочные цены на серебро в Торгсине повышались, но так и не догнали цены мирового рынка.

В январе 1933 года – скупка серебра в Торгсине только начала разворачиваться – за серебряный царский рубль люди получали 23 копейки[472]472
  В царском рубле было 18 г чистого серебра, значит, скупочная цена на серебряные монеты составляла около 12 руб. 80 коп. за килограмм чистоты (Там же. Д. 66. Л. 177). За царский полтинник в Торгсине в то время человек получал 11,5 коп. Торгсин жаловался на неудобство этой цены, так как бонов в полкопейки не существовало, и просил установить цену на серебряный рубль в 24 коп. (Там же. Д. 92. Л. 2). Приемные цены на царское разменное серебро в Торгсине в начале 1933 года: за 5 царских серебряных копеек их владелец получал пол торгсиновской копейки (0,57); за 10 царских копеек – 1,15 торгсиновской, за 15 царских копеек – 1,7 торгсиновской и за 20 царских – 2,3 торгсиновской копейки (ГАСО. Ф. 1425. Оп. 1. Д. 1. Л. 34).


[Закрыть]. Исходя же из мировой цены на серебро, по признанию самих работников Торгсина, царский серебряный рубль должен был стоить 33–34 копейки. Валютные расходы, связанные с пересылкой, аффинажем, страховкой, по расчетам работников Торгсина, составляли 5–6 золотых копеек на один серебряный рубль. Таким образом, от продажи на мировом рынке каждого переплавленного царского рубля – а их скупили миллионы – советское государство в первой половине 1933 года «наваривало» около 5 копеек в валюте[473]473
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 66. Л. 177 и об.


[Закрыть].

За серебро в изделиях и слитках Торгсин платил их владельцам больше, чем за серебро в царских монетах[474]474
  Там же. Д. 92. Л. 2.


[Закрыть], поэтому для людей было выгоднее переплавить царские монеты и сдать их в Торгсин слитком. Однако и скупочные цены на серебро в изделиях и слитках отставали от мировых. В начале 1933 года за килограмм чистого серебра Торгсин платил людям 14 руб. 88 коп.[475]475
  Что составляло 12 руб. 50 коп. за килограмм серебра 84-й пробы.


[Закрыть] По котировке же Нью-Йоркской биржи на 8 октября 1932 года стоимость килограмма чистого серебра в рублевом эквиваленте составляла 18 руб. 66 коп.[476]476
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 92. Л. 2; Д. 66. Л. 177.


[Закрыть] В августе 1933 года – скупочная цена, видимо, была повышена в июне – Торгсин стал платить людям за килограмм чистого серебра 16 руб. 67 коп.[477]477
  Что составляло 14 руб. за килограмм серебра 84-й пробы (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 77. Л. 130; Д. 78. Л. 143–144). По другим документам, цена на килограмм чистого серебра составляла после повышения 16 руб. 88 коп. (Там же. Д. 101. Л. 44, 98).


[Закрыть] По котировкам же Лондона и Нью-Йорка тогда же килограмм чистого серебра стоил 17 руб.[478]478
  Там же. Д. 78. Л. 143.


[Закрыть] Казалось бы, разница между скупочной и мировой ценой на серебро стала незначительной. Но дело в том, что люди сдавали не чистое, а лигатурное серебро, то есть смесь серебра с другими металлами. По данным Промэкспорта, в каждой тонне лигатурного серебра содержалось 1,2 кг золота (а также 230 кг меди)[479]479
  Содержание золота в лигатуре серебра колебалось, оно могло быть немного больше или меньше показателя Промэкспорта. Так, проверка, проведенная Торгсином летом 1933 года, показала: «Лигатурный вес 7143 слитков серебра, отправленных (на продажу. – Е. О.) разновременно на 5 пароходах, составил 201 550,4 кг, причем чистого серебра оказалось 150 338 кг или 74,5 % от лигатурного веса, а золота 203,1 кило или 0,1 %». Но и при этих более низких показателях содержания золота в лигатурном серебре чистая выручка Промэкспорта (18 руб. 20 коп. за килограмм чистоты) была выше цены (16 руб. 67 коп.), которую Торгсин платил людям (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 78. Л. 143).


[Закрыть]. Видимо, из-за примесей золота Торгсин пытался стимулировать сдачу серебра в изделиях и слитках более высокой, по сравнению с монетами, скупочной ценой. Это «скрытое золото» Торгсин покупал у населения по цене серебра, а затем после очистки продавал на мировом рынке в несколько раз дороже, по цене золота. По расчетам Промэкспорта, получалось, что летом 1933 года чистая выручка государства (после вычета валютных расходов Промэкспорта) по серебру 76-й пробы составляла 18 руб. 50 коп. за килограмм чистого серебра, что было на 1 руб. 83 коп. выше существовавшей в то время скупочной цены Торгсина на серебро[480]480
  Разница цен по серебру 74,5-й пробы составляла 1 руб. 53 коп. (Там же. Л. 143–144).


[Закрыть].

В 1934 году мировая цена на серебро быстро росла. Руководители Наркомвнешторга объясняли это закупками, которые проводили США для пополнения национальных запасов[481]481
  Докладная записка Наркомторга в СНК СССР (Там же. Д. 101. Л. 46 об.). См. также статью Е. Вольпяна «Попытки регулирования мировых цен на серебро», в которой автор анализирует политику США и причины повышения мировых цен на серебро (Внешняя торговля. 1934. № 8. С. 18–21).


[Закрыть]. По котировкам Лондона, на 19 ноября 1934 года килограмм чистого серебра стоил 19 руб. 50 коп., а на 24-е – 20 руб. 40 коп. – 20 руб. 50 коп. Торгсин же продолжал скупать серебро по цене 16 руб. 67 коп. за килограмм чистоты. Председатель Торгсина Левенсон в записке наркому торговли Розенгольцу, а тот – в СНК СССР Рудзутаку сообщали, что с учетом содержания золота в лигатуре серебра и роста мировых цен Торгсин недоплачивал людям 35–40 % (около 6 руб. 75 коп.) за каждый килограмм чистоты. Левенсон, а за ним и Розенгольц просили Совнарком повысить скупочную цену до 23 руб. за килограмм чистоты, чтобы остановить падение поступления серебра в Торгсин. Но и при новой цене, по признанию Левенсона, владельцы серебра в Торгсине находились бы в значительно худшем положении, чем владельцы золота[482]482
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 101. Л. 44.


[Закрыть]. Скупочные цены на серебро в Торгсине были повышены, но только в самом конце 1934 года и не до 23 руб., как просил Наркомвнешторг, а лишь до 20 руб. за килограмм чистоты[483]483
  Там же. Л. 98.


[Закрыть]. Навар, который получало государство, уменьшился, но сохранился.

Зампредседателя Торгсина М. Н. Азовский в июне 1933 года, выступая на совещании директоров универмагов Западной области, с циничной откровенностью признал прибыльность серебряных операций:

Ряд работников считает, что нечего принимать серебро, если стоит очередь с золотом. Очень вредная теория. Неправильная теория. И я вам скажу почему. Если хотите знать, то нам выгоднее принимать серебро, чем золото… Мы серебро продаем дороже, чем золото за границей, мы на нем зарабатываем больше, чем на золоте[484]484
  ГАСО. Ф. 1425. Оп. 1. Д. 21. Л. 13.


[Закрыть].

Откровение, вырвавшееся в запале выступления, было вычеркнуто при подготовке стенограммы к публикации: зачем рассказывать людям, что их обманывают. Азовский в своем выступлении подметил еще одно важное значение серебра:

серебро тянет за собой золото. Мы говорим, что у нас есть золотой покупатель и серебряный покупатель, и золотой сдатчик и серебряный сдатчик. И нужно сказать, что серебряный покупатель тащит за собой золотого. В самом деле, если сегодня он принес пару вилок и ложек и узнает, что такое Торгсин, то через некоторое время он понесет и колечко и серьги (золотые. – Е. О.)… легче начинать с вилочки, с серебра…[485]485
  ГАСО. Ф. 1425. Оп. 1. Д. 21. Л. 13.


[Закрыть]

Большие планы по скупке серебра, а также оброненные в документах признания руководителей свидетельствуют, что руководство Торгсина считало серебряные ресурсы населения огромными и рассчитывало на значительные поступления. Сташевский, например, в письме в Наркомторг называл 500 тонн серебра, поступившего в Торгсин в мае – июле 1933 года, «совершенно ничтожным» количеством[486]486
  РГАЭ. Ф. 44433. Оп. 1. Д. 78. Л. 144.


[Закрыть]. Динамика поступления серебра, как и в случае с золотом, отражала развитие и отступление голода. Начав принимать серебро в декабре 1932 года, Торгсин за оставшиеся до конца года несколько недель скупил 18,5 тонны чистого серебра, заплатив сдатчикам 254 тыс. рублей[487]487
  Там же. Д. 132. Л. 121.


[Закрыть]. В начале голодного 1933 года поступление серебра быстро росло: в январе люди снесли в Торгсин 59 тонн, в феврале – 128 тонн, в марте – 155 тонн, в апреле – 162 тонны чистого серебра. В мае и июне, когда голод достиг апогея, Торгсин купил у населения соответственно 173 тонны и 170 тонн серебра. Затем голод пошел на убыль, и поступление серебра в Торгсин начало падать: в июле люди продали 149 тонн чистого серебра[488]488
  Там же. Д. 78. Л. 144. Данные по Ленинградской конторе Торгсина также свидетельствуют, что голод определял динамику сдачи серебра. Наивысшие показатели сдачи имеют первые три квартала 1933 года. За 1933 год Ленинградская контора скупила бытового серебра более чем на 2 млн рублей, а за 1934 год только на 806 тыс. рублей (ЛОГАВ. Ф. 1154. Оп. 10. Д. 1. Л. 3).


[Закрыть]. Всего за 1933 год люди снесли в Торгсин 1730 тонн серебра (84-я проба), получив за него 23,4 млн рублей (табл. 15). С учетом содержания золота в лигатуре серебра и разницы между скупочной и мировой ценой, по которой государство продавало серебро за границей, действительная стоимость серебра, сданного населением в 1933 году, составила 27,7 млн рублей, а «навар» государства – 4,3 млн рублей в валюте[489]489
  РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 113. Л. 5.


[Закрыть].