Текст книги "Архитектура Дома Наркомфина вчера и сегодня"

Дом Наркомфина. Цветовое решение

Цветовое решение дома также было уникальным явлением[71]71
  См., например: Vronskaya A. Invisible Colors: the Narkomfin House-Painting Experiment // O’ Neil Ford Monograph. Vol. 6: Narkomfin – Moisej J. Ginzburg, Ignatij F. Milinis. Wasmuth, 2016. P. 97–102.


[Закрыть]. В 1929–1931 годах в Москве работала группа старшекурсников Баухауса во главе с профессором Хиннерком Шепером. Устроившись на работу в трест «Малярстрой», немецкие специалисты выполнили несколько проектов покраски как фасадов, так и интерьеров новых зданий, однако из жилых домов цветными интерьерами обзавелся только один Дом Наркомфина. Зато известно об участии группы Шепера в разработке эскизов окраски фасадов домов Хавско-Шаболовского жилого комплекса, кроме того, в журнале «Малярное дело» приведены и предложения по окраске домов поселка Зерноград у станции «Верблюд» в Ростовской области (арх. Пантелеймон Голосов), интерьеров фабрики-кухни на Ткацкой улице в Москве (арх. Борис Виленский) и Клуба железнодорожников в Люблино.

Важно, что предваряет статью немецкого профессора в этом журнале статья самого Гинзбурга (он подписался как профессор МВТУ), где он пишет: «Если принять во внимание данные соответствующего отражения и поглощения различных цветов, то мы получаем отправную схему первых шагов цветного разрешения комнаты. Вместо никак не разрешенной нашей обычной комнаты с белым потолком как аксиомой, мы получим возможности рационального цветового решения, начиная примерно для стены противоположной к окну от белого до светло-лимонного или светло-зеленого и кончая для стены, в которой прорезано окно, темно-коричневым, темно-синим или черным. В этих пределах и в зависимости от целого ряда других привходящих обстоятельств наметится схема цветовой коррекции внутренности той или иной комнаты. Необходимо также отметить, что белый цвет, не являясь аккумулятором солнца, становится наименее желательным в данном случае цветом»[72]72
  Гинзбург М. Цвет в архитектуре // Малярное дело. 1930. № 1–2. С. 3–8.


[Закрыть].

Реставрационные шурфы со слоями покраски в квартире консьержа. Фото А. Народицкого. 2020

Оригинальная покраска в нижней ячейке F, освобожденная от поздних наслоений. Фото Н. Васильева. 2014

Реставрационные шурфы в квартире № 18 со слоем оригинальной покраски. Фото Н. Васильева. 2009

Остаток штукатурки и оригинальной покраски. Фото Н. Меликовой. 2016

Проба покраски ячейки типа K. Фото Н. Васильева. 2017

Реставрационный шурф со слоями покраски на парапете балкона 1-го этажа коммунального блока. Фото Н. Васильева. 2022

Реставрационные шурфы со слоями покраски на стене южной лестницы. Фото Н. Васильева. 2020

Воссозданная покраска дверей, стен и потолков верхнего коридора. Фото Ю. Пальмина. 2020

Воссозданная покраска площадки южной лестницы. Фото Н. Васильева. 2020

Воссозданная покраска стен южной лестницы. Фото Н. Васильева. 2020

Примечательно также, что это рассуждение Гинзбурга опровергает миф, рожденный черно-белыми фотографиями, об архитектуре авангарда (раннего модернизма) как о «белой» архитектуре. Цвет фасадов и тем более интерьеров играл огромную роль, и она полностью осознавалась лидерами «цветностроя», такими как Бруно Таут и Гинзбург. И, к слову, нельзя считать, что цвет интерьеров Дома Наркомфина родился только из консультаций с Шепером[73]73
  Шепер Х. Архитектура и цвет // Малярное дело. 1930. № 1–2. С. 12–15.


[Закрыть] в «Малярстрое»[74]74
  В другом номере журнала «Малярное дело» (1931, № 1) приведена и программная статья ученика Малевича художника Ивана Клюна [Клюнкова].


[Закрыть]. Как писал Гинзбург о проблеме цвета: «Каждый архитектор имеет в своей работе отдельные поверхности или плоскости (стены) и их пространственный комплекс. Таким образом, пределы его деятельности колеблются между плоскостью и пространством. Точно так же и проблема цвета устанавливается в эти пределы – пределы плоскости и пространства – и в этих пределах получает свое исчерпывающее разрешение […] Вот это-то наличие психологических промежутков между градациями какого-то цвета и составляет пространственный эффект цветового решения, переносит, так сказать, цветовое решение из плоскости в пространство, а правильность, или вернее, определенный распорядок этих пространственных промежутков, составляет наличие пространственного – цветового решения. Если мы будем иметь ряд экранов, окружающих нас, или, что то же, – стены помещения, в котором находимся, то при переходе от раскраски стен тоном одинаковой интенсивности к окраске каждой из стен тем же тоном, но возрастающей интенсивности, мы сразу почувствуем определенное чисто пространственное расширение комнаты (нечто подобное я испытал в мастерской Оскара Шлеммера в Дессау[75]75
  Какие-либо подробности поездки Гинзбурга в Германию не известны. Очевидно, это могло быть совмещено с визитом в Баухаус студентов ВХУТЕМАСа осенью 1927 года, когда и новый учебный комплекс, и «виллы мастеров», в том числе Оскара Шлеммера, в Дессау были только построены.


[Закрыть], где стены окрашены серым цветом двух интенсивностей: светло– и темно-серым). В то время как в первом случае в нашем восприятии будет перевес на ощущение стен, – во втором случае мы сильнее будем воспринимать не самые стены, а наполненное ими пространство. Незыблемость стенных поверхностей, если можно так выразиться, будет принесена в жертву пространственному расширению промежутков между этими стенами»[76]76
  Гинзбург М. Цвет в архитектуре // Малярное дело. 1931. № 1–2. С. 5–6.


[Закрыть].

В цветных вклейках того же сдвоенного номера журнала «Малярное дело» приводятся следующие цветовые схемы: покраска стен, дверей квартир и потолков на этажах жилого корпуса Дома Наркомфина; покраска ячейки K в серо-голубой гамме и покраска ячеек F, нижней – в оранжево-желтой гамме и верхней – в сине-красной. В текстовых описаниях последняя не упоминается. Обе гаммы, холодная и теплая, были разработаны и опробованы в покраске некоторых ячеек дома. Холодная имела ультрамариново-синий или голубой потолок, серые и белые стены. Теплая – оранжевый потолок высоких помещений, лимонно-желтый – низких, бежевые и серые стены.

Обложка журнала «Малярное дело», № 1–2. 1930

Сходный принцип прослеживается и в покраске лестничных площадок, где самый интенсивный цвет также на потолке. Чередование цвета потолка на лестничных площадках напоминает покраску корпуса общежития Баухауса в Дессау и призвано было облегчить навигацию. С той же целью потолки коридоров в Доме Наркомфина были сделаны в голубом (нижний) и желтом (верхний) цвете[77]77
  В исследовании Йоханнеса Крамера и Анке Заливако приводится диаграмма сравнения фактически обнаруженной покраски и цветовой схемы из журнала: Zalivako A. Die bauten des Russischen konstruktivismus (Moskau 1919–32). Baumaterial, Baukonstruktion, Erhaltung. Petersberg: Michael Imhof Verlag GmbH & Co. Kg, 2012.


[Закрыть].

Схема покраски ячеек типа F, справа – теплая гамма. «Малярное дело», № 3–4. 1930

Гамма, приведенная для верхней ячейки F, с красной северной (то есть отражающей косой свет солнца) стеной гостиной и синей северной стеной спальни, не описана в текстах, но присутствовала в ячейках (в нижней ячейке типа F стена в спальне была красной, а в гостиной – синей). Но поскольку первые покраски очень насыщенного цвета показались слишком необычными, многие ячейки были покрашены в менее яркие оттенки, но в той же гамме (теплой или холодной). При реставрации были также обнаружены следы светло-зеленой покраски квартир, также не отраженной в приведенных нами текстах.

Схема покраски ячейки типа K (холодная гамма). «Малярное дело», № 1–2. 1930

Колористическое решение коридоров и лестничных площадок, схема Хиннерка Шепера. «Малярное дело», № 1–2. 1930

Воссозданная покраска южного вестибюля. Фото Н. Васильева. 2020

Воссозданная покраска и реставрация деревянных перил северной лестницы. Фото Н. Васильева. 2020

Воссозданная покраска квартиры консьержа. Фото Н. Васильева. 2022

Другие участники строительства Дома Наркомфина

Стоит подробнее рассказать о заказчике проекта – Николае Александровиче Милютине (1889–1942). Милютин начинал заниматься в Училище технического рисования барона Штиглица в Петербурге. Он учился на специалиста по мебели (теперь бы сказали – дизайнера), а далее увлекся революционной деятельностью и стал профессиональным революционером-большевиком. Возглавив больничную кассу на Путиловском заводе, распространял среди рабочих агитационную литературу. На волне Февральской и Октябрьской революций поднялся до правительственного деятеля и стал в 1921–1924 годах заместителем наркома социального обеспечения РСФСР.

Милютин поселился в новом доме Госстраха, выстроенном к 1927 году по проекту Гинзбурга и Владимирова – к тому времени он уже был наркомом финансов РСФСР. В том же доме получил квартиру и Гинзбург, они познакомились и в ходе общения, судя по всему, пришли вместе к идее создать для данного наркомата весьма необычный дом в духе самых последних архитектурных концепций.

Милютин смог не только осуществить эту затею, способствуя на своем высоком уровне проектированию и строительству дома, но и продолжил свое образование, получив в 1940 году диплом архитектора. Более того, он многое сделал для контактов зодчих СССР с иностранными коллегами и, прежде всего, с Ле Корбюзье, и даже лично следил за постройкой здания Центросоюза по его проекту.

Не был бы построен Дом Наркомфина и без инженера Сергея Прохорова. Этот выдающийся конструктор был поборником внедрения новых прогрессивных технологий. Сначала, еще до революции, он занимался бетонными блоками, получившими в нашей стране название «Крестьянин», потому что их мог самостоятельно отлить из смеси цемента с песком, водой и другими добавками любой желающий по изначально изученной Прохоровым немецкой технологии. Далее он увлекся так называемым теплым бетоном, основав вместе с немецкими соучредителями совместную проектно-производственную организацию «Техбетон», статус которой и названия менялись. Под его руководством было выстроено несколько зданий с монолитными стенами, в которых в бетонную смесь вводили легкие добавки для улучшения теплоизолирующих свойств стен зданий[78]78
  См.: Казусь И. А. Советская архитектура 1920 годов: организация проектирования. Москва: Прогресс-Традиция, 2009. С. 101–104.


[Закрыть].

Целый ряд своих изобретений Прохоров вынужден был опробовать и в ходе строительства Дома Наркомфина, потому что такие жилые дома на основе каркаса из железобетона только начинали строить в СССР. Не было, например, опыта утепления их легких навесных стен, как и навыка утепления перекрытий, и решения задачи звукоизоляции межквартирных и межкомнатных перегородок. Да еще и приходилось работать в режиме строжайшей экономии. Одним из первых Прохоров применил, к примеру, камышит – материал легкий, обладающий отличными теплоизоляционными свойствами, но недолговечный (к тому же зависящий от качества гидроизоляции). Использовал он и бетонные блоки «Крестьянин», изготовлявшиеся прямо на стройплощадке. Были им введены и новые приемы для достижения прочности каркаса, такие как спиральная арматура для круглых несущих колонн.

Примечательно, что Дом Наркомфина назывался официально «2-й дом Совнаркома», а первым был жилой комплекс Совнаркома и ВЦИК, известный теперь как «Дом на набережной», построенный по проекту братьев Бориса и Дмитрия Иофанов, не ставивших перед собой задач реформирования быта правительственных чиновников, а стремившихся обеспечить их всем необходимым, изолировав от внешней среды. Их дом стал городом в городе, жившим своей собственной жизнью.

Надо сказать, что Дом Наркомфина тоже не был открыт для всех желающих, несмотря на свой демократичный вид. Так, квартира Милютина отражала уникальность данной ситуации. Он, как рассказывала его дочь Екатерина, на самой поздней стадии вмешался в процесс строительства дома, договорившись с авторами проекта о дополнительной надстройке в виде своего пентхауса (он занял объем венткамеры, задуманной, но не реализованной системы центральной вентиляции и кондиционирования), примыкающего к небольшому общежитию, намеченному ранее[79]79
  См.: Овсянникова Е. Б., Васильев Н. Ю. Милютин – герой своего времени // Милютина Е. Н. Человек Ренессанса. Нью-Йорк: RMCS, 2015. С. 269–303.


[Закрыть]. Общежитие должно было стать чем-то вроде небольшой гостиницы для командированных в наркомат (структура его напоминает современный хостел – четыре спальни с общим санузлом и большая гостиная). То, что пентхаус не входил в изначальную версию проекта дома, хорошо видно по опубликованному варианту проекта без этой надстройки, а также по обмерам конца 1970-х и 1990 года, проведенных силами студентов МАРХИ и Женевского университета. Дело в том, что шаг колонн каркаса этого пентхауса не совпадал с основной сеткой опор расположенных ниже этажей.

Квартира Милютина была и комфортнее всех иных в доме. В ней, при весьма скромной прихожей, маленькой кухне и двух компактных спальнях наверху, были просторная светлая ванная комната и кладовка. С антресоли, окаймлявшей гостиную-столовую с двух сторон (на ней были кабинет Милютина и его библиотека), устроен выход на индивидуальный балкон (к нему и примыкала упомянутая выше пожарная лестница). Из этой квартиры можно было из гостиной-столовой с раздвижной балконной дверью (фактически большим ленточным окном) выйти также на крышу-террасу в торце жилого корпуса. Хорошая изоляция этой квартиры от соседей также была ее большим преимуществом.

Крыша-терраса с квартирой Милютиных. Из чертежей Дома Наркомфина студентов МАРХИ (семинар со студентами Женевского университета). Рук. Е. Овсянникова. 1990

План общежития на крыше-террасе Дома Наркомфина. Из чертежей Дома Наркомфина студентов МАРХИ (семинар со студентами Женевского университета). Рук. Е. Овсянникова. 1990

Висячий буфет в столовой-гостиной квартиры Милютиных. Фото Е. Овсянниковой. 1977

Важной особенностью замысла Милютина была непосредственная взаимосвязь кухни и столовой, устроенная благодаря подвесному буфету в виде плоской мебельной «стенки» с окном, через которое предполагалось передавать из кухни готовые блюда на длинный обеденный стол, за которым собирались домочадцы и их гости. С высокого потолка общей комнаты спускалась большая бронзовая люстра в стиле модерн, ее высоту можно было корректировать специальным механизмом с цепями (новых осветительных приборов тогда не производили, хоть их и проектировали во ВХУТЕМАСе-ВХУТЕИНе). Поэтому и вся фурнитура к спроектированной самим Милютиным мебели, включая встроенный в проем в перегородке висячий буфет, была также в стиле модерн, добытая где-то по случаю. И все установленные в доме ванны на чугунных «звериных» лапах были, видимо, дореволюционной отливки[80]80
  Или же были сделаны по старым формам – в больших ячейках ванны были 160 см длинной, а у Милютина – 180 см.


[Закрыть].

Еще одной особенностью этой квартиры была полностью сохранившаяся с начала 1930 годов окраска ее стен (семейное предание гласило, что после войны стены были лишь подкрашены сохранившимися в кладовке красками). У Екатерины Милютиной сохранились первоначальные эскизы покраски стен квартиры, не имеющие ничего общего с реализованным вариантом[81]81
  Овсянникова Е. Б., Милютина Е. Б. Жилой комплекс «Дом Наркомфина». Моисей Гинзбург, Игнатий Милинис, Сергей Прохоров. Екатеринбург: TATLIN, 2014; 2016. Изд. 2-е. С. 416–427; Хмельницкий Д., Милютина Е. Архитектор Николай Милютин. Москва: Новое литературное обозрение, 2013. С. 378–498.


[Закрыть], очевидно, Милютин был впечатлен предложениями «Малярстроя» – синим цветом стен и потолка. Екатерина Милютина вспоминала, что в ясный морозный день можно было лечь на пол двусветной гостиной, и цвет потолка сливался с цветом неба в окнах.

Замечательные пропорции квартиры и уникальная мебель – все это производило незабываемое впечатление на посетителей, понимающих, знающих и любящих архитектуру.

Вторая очередь проекта Дома Наркомфина

Идеи Милютина, хорошо показанные им в книге «Соцгород»[82]82
  См. факсимильное переиздание на русском языке: Милютин Николай. Соцгород. Москва: Реставрация-Н, 2012. Овсянникова Е. Б. «Соцгород» Н. А. Милютина. Москва: Реставрация-Н, 2012.


[Закрыть], сводились не только к ставшей знаменитой «линейно-поточной» планировочной схеме типичного промышленного города, но и к широкому внедрению в массовую застройку общежитий, детсадов и ясель, столовых и других элементов общественного бытового обслуживания. И это было предложено на фоне явно выраженного к 1930 годам социального расслоения в СССР. Собственно, Дом Наркомфина тоже был построен для элиты, хотя внешне стал символом советской демократии.

Можно сказать, что фактически Гинзбург и его коллеги потерпели поражение, не внедрив своих принципов социального равенства в массовую застройку как по причине высокой стоимости новых технологий, так и из-за непопулярности малогабаритных квартир, не рассчитанных на расширение семей и на хранение библиотек и домашнего скарба. Например, выстроенный Борисом Улиничем в Хабаровске подобный дом до сего дня поражает своим коридором, со времен его заселения заставленным окованными деревенскими сундуками напротив каждой двери в квартиру именно для такого добра.

Сам Милютин проектировал вовсе не только дома-коммуны, но и виллы в духе Ле Корбюзье, которые могли себе позволить лишь крупные советские чиновники. И они не лишены были и комнат для домработницы, и кладовых, и иных нетипичных для советского быта помещений. Эта же тенденция ярко проявилась в кооперативном строительстве рубежа 1920–1930-х годов, на которое до последних лет историки советской архитектуры не обращали внимания. Например, в московских малоэтажных домах, созданных Георгием Олтаржевским, были и кабинеты для людей соответствующих профессий типа врачей или юристов, и комнаты для прислуги[83]83
  См.: Милютин Н. А. Проблема строительства социалистических городов. Основные вопросы рациональной планировки и строительства населенных мест СССР. Москва; Ленинград: Государственное издательство, 1930.


[Закрыть].

Реконструкция генерального плана Дома Наркомфина со зданием второй очереди строительства. Из чертежей Дома Наркомфина студентов МАРХИ (семинар со студентами Женевского университета). Рук. Е. Овсянникова. 1990

Н. Милютин. Жилой дом с системой общественного обслуживания. Из книги «Соцгород». 1930

М. Гинзбург в мастерской. 1945(?)

Итак, Гинзбургу силами Георгия Зундблата пришлось разработать, видимо, по заявкам советских чиновников высшего уровня, проект второго жилого корпуса (второй очереди) Дома Наркомфина. Его предполагалось разместить, как считал Селим Хан-Магомедов, перпендикулярно первому жилому корпусу, и в нем были запланированы большие квартиры, рассчитанные на различную ориентацию по сторонам света, тогда как ячейки F имели ограничения по ориентации.

И в этом случае ярко проявилась дипломатическая жилка Гинзбурга, вовсе не отказавшегося продолжать работу в новых социальных условиях, когда жизнь советского человека «стала лучше, стала веселее», и надо было соответствовать этой тенденции. И здесь хочется процитировать слова Юлия Савицкого, записанные Селимом Хан-Магомедовым: «Самая сильная сторона Гинзбурга – это умение организовать работу коллектива. Это он делал великолепно, он был прекрасным методистом. Руководил он вроде бы незаметно, всем умел дать свое дело – все были довольны, работали увлеченно, в целом коллектив работал так хорошо, как отлаженная машина. Все было продумано по срокам, взаимосвязям, очередности. Все было без шума, без крика. Наблюдать за тем, как вел работу коллектив, было одно удовольствие. Это сказалось и в Стройкоме, и на ЮБК[84]84
  Речь идет о работе группы И. И. Леонидова, сотрудника мастерской Гинзбурга, для Южного берега Крыма.


[Закрыть], и т. д.»[85]85
  Цитируется по записным книжкам С. О. Хан-Магомедова, переданным его супругой в Музей МАРХИ и расшифрованным Е. Б. Овсянниковой.


[Закрыть]

Собственно, новый корпус и был рассчитан на улучшение бытовых условий именитых жильцов. В нем были запланированы «зеленые комнаты», вроде тех, что предложил в проекте «многоэтажной виллы» Ле Корбюзье в 1922 году. Эти глубокие лоджии были размером более обычной комнаты, так как квартиры группировались в новом жилом корпусе зеркально, и получались при двух соседних квартирах как единое пространство. Размещены эти лоджии были с северной стороны и присоединены к высоким двухсветным общим комнатам, являясь буферной зоной между ними.

Как было устроено и в квартире Милютина, к общей комнате (гостиной-столовой) примыкала бы маленькая кухня с компактным оборудованием и плиточным полом, но, в отличие от милютинской версии, при кухне показана достаточно вместительная кладовая (у Милютина кладовка была на втором уровне). Спальни в квартирах выведены окнами на юг, тогда как в первом корпусе они выведены на восток (кроме одной из двух в квартире Милютина). Северный фасад нового корпуса, показанный в проектном чертеже-перспективе, был бы наиболее эффектным. Выделяется он полностью остекленной лестничной башней, ведущей на плоскую кровлю (стеклянная шахта лифта будет предложена и Алексеем Гинзбургом в проекте реставрации 2010-х). На чертеже этого дома на ножках и с четырьмя жилыми этажами видно, что двухуровневых квартир было бы всего два ряда (то есть они занимали бы все четыре этажа). Таких квартир получилось бы совсем немного – 16 (по восемь на каждом из уровней), и торцевые квартиры имели бы по большой лоджии (на нижнем уровне) и по балкону (на верхнем уровне).

Общественный блок при втором жилом корпусе состоял бы из двух двухэтажных корпусов, соединенных крытой галереей и образующих между собой внутренний дворик. Здесь можно видеть столовую (кафе) и помещения для кухни и персонала (на втором этаже), а также, в другом корпусе, приподнятом на ножки, общежитие (видимо для ночевки того же персонала).

Довоенная жизнь Дома Наркомфина

Спроектированную с таким размахом вторую очередь Дома Наркомфина построить не удалось, а основной дом с общественным блоком претерпел множество изменений, внесенных жителями и многочисленными арендаторами, о чем подробно написала Екатерина Милютина[86]86
  См.: Милютина Е. Н. Человек Ренессанса. Нью-Йорк: RMCS, 2015.


[Закрыть].

М. Гинзбург с семьей в квартире в Доме Наркомфина. 1945(?)

«Для меня этот дом был целым миром – я родилась и выросла в нем. Уже входя во двор и видя его издали: белый (а после войны уже светло-желтый), на черных колоннах (потом уже без них), с голубыми лентами стекол, в которых отражалось небо, с цветами под окнами, с кирпично-красными “трубами” на крыше, с его изумительными пропорциями, – я чувствовала радость, подъем. Нижний коридор (на втором этаже) был всегда таинственно полутемным с рядом дверей, ведущих на балкон-галерею, по которому так здорово было бегать, играть, прячась за колоннами, с которой так заманчиво было прыгать в снег с замирающим от ужаса сердцем. Верхний коридор, наоборот, был светлым, радостным; белый, с рядом черных и белых дверей, он казался солнечным даже в пасмурные дни. Две широкие лестницы соединяли улицу и коридоры. Эти лестницы […] с площадками и скамейками, на которых поверялись самые сокровенные тайны и рассказывались страшные истории, вели на крышу.

Крыша – место детских игр с закоулками и потайными местами, с винтовой лестницей, на которой устраивались соревнования: кто быстрее и больше раз поднимется и спустится так, чтобы не закружилась голова. Лестница приводила на солярий, на котором захватывало дух от высоты, от того, что перила из труб были совсем прозрачными, казалось их нет, ветер дунет посильнее, и ты улетишь вниз.

На втором этаже, кроме основного коридора, уходил вбок еще один небольшой коридор (переход), который вел в детский сад. Когда мы в него входили, то возникало чувство радости от света, от огромного трехэтажного пространства и от уютных маленьких игровых комнат с индивидуальными шкафчиками, где у каждого ребенка был нарисован фрукт или овощ. В войну в крестьянских избах, в теплушках и бараках в эвакуации, этот дом вспоминался как светлый замок из сказки. Но и после, и много лет спустя, он никогда не оставлял равнодушным […]

В “семейные” квартиры вход был со второго этажа. Небольшой коридор-прихожая вел в двухэтажную гостиную со стеклянной стеной-окном, смотрящим на запад, и небольшую кухню. Он заканчивался закругляющейся лестницей, ведущей наверх, где были спальни, ванная комната с туалетом и галерея вокруг гостиной. Квартиры для одиночек, расположенные на пятом этаже, в свою очередь имели две планировки: либо лестница от входа наверх (в двухэтажную гостиную также со стеклянной стенкой) и опять наверх (в спальню), либо длинная лестница вниз, в такую же гостиную и спальню, но расположенные на одном уровне. Туалеты были сделаны у самого входа, к спальням примыкали душевые кабины, а в гостиных были ниши с газовыми плитками. В торцах здания, с севера и юга, построены более просторные, индивидуально спланированные квартиры с балконами. В одной из таких квартир была мастерская Гинзбурга[87]87
  Гинзбург жил в южной торцевой квартире (№ 15) и часть чертежей со своими сотрудниками делал дома. Сохранились также фотографии интерьеров коммунального блока, сделанные по окончании отделочных работ, на которых видны кульманы, рулоны чертежей и т. п.


[Закрыть].

Н. Милютин. Эскиз окраски стен в квартире в Доме Наркомфина. 1932. Собрание Е. Милютиной

Когда дом был построен, оказалось, что не хватает денег на вентиляционное оборудование, и вентиляционная будка, стоящая на крыше дома, остается не занятой. Тогда Милютин договорился с Гинзбургом, что сам спроектирует себе квартиру. В прилегающем к этой квартире объеме сделано общежитие, где реализованы опубликованные Милютиным в “Соцгороде” жилые ячейки на одного человека. Мне выпало счастье жить в Милютинском пентхаусе. Это небольшая по современным меркам квартира (50 кв. м) […] Из прихожей двери ведут в гостиную, маленькую кухню и на крышу-балкон. Гостиная соединена с кухней через шкаф-буфет, который Милютин сделал сам. Нижняя часть южной стены – это стеклянная раздвижная дверь на балкон. Кроме того, гостиная освещается солнечным светом с востока и с запада. На уровне второго этажа к ней примыкает галерея, на которую можно попасть по лестнице из прихожей. Лестница приводит на площадку, откуда, кроме входа на галерею, есть вход в ванную с туалетом и в две спальни.

Милютин не только спланировал квартиру, но сам покрасил ее. Ультрамариновый с лиловым оттенком потолок столовой сливается с цветом весеннего неба. Северная и южная стены – зеленовато-сероватого цвета, а восточная и западная – голубовато-сероватого. Они такие светлые, что цвет отдельно не ощущается, стены как бы сотканы из воздуха. Белые наличники окон и дверей, белые двери и темно-медовый пол создают праздничный контраст.

Спальни покрашены шахматно: в одной голубая стена и светло-серый, почти белый потолок, в другой светло-серые стены и голубой потолок. В коридорах, где потолки очень низкие, они покрашены в матовый черный цвет, что создает впечатление большой высоты. Спальни маленькие (те же ячейки), но из-за сплошного остекления это не угнетает. Где бы ни сидели или лежали, – перед глазами всегда небо (после этого в нормальной квартире с “нормальными” окнами чувствуешь себя как в тюрьме).

Е. Овсянникова. Столовая-гостиная в квартире Милютиных. 1977

На галерее, кроме чувства единства со столовой, ощущение пространства, уходящего вниз, как в горах. Столовая-гостиная, галерея-библиотека, спальни, площадка, лестница – одно переливающееся пространство, но оно спланировано так, что в нем есть укромные закоулки, места, где человек может побеседовать с кем-то приватно, чувствовать себя уютно, если хочет уединиться, или, наоборот, быть в обществе, если хочет общения […]

Квартира Милютина. Цветовое решение и висячий буфет. Из чертежей Дома Наркомфина студентов МАРХИ (семинар со студентами Женевского университета). Рук. Е. Овсянникова. 1990

Квартира Милютиных. Цветовое решение. Из чертежей Дома Наркомфина студентов МАРХИ (семинар со студентами Женевского университета). Рук. Е. Овсянникова. 1990

Из-за жилищного кризиса, наступившего после войны, застроили первый этаж, даже вырыли подвалы […] Квартиры для одиночек заселили семьями, семейные сделали коммунальными. Обслуживающая жильцов дома столовая прекратила свое существование. Вместо нее на пятом этаже сделали коммунальную кухню с рядами плит и корыт. Детский сад закрыли, коммунальный корпус превратился в типографию. Прачечная сохранилась, но она постепенно перестала обслуживать жильцов. В конце концов дом передали в ЖЭК, покрасили немыслимой желтой краской и перестали ремонтировать.

В начале 60 годов началась новая эпопея. Дом то ставили на капитальный ремонт и отпускали на это деньги, то затевали передачу его какому-нибудь ведомству; пока шла борьба против такой передачи, деньги на ремонт испарялись неизвестно куда (один раз даже отремонтировали крышу, после чего… на ней выросли деревья)».

К слову, эти воспоминания проливают свет и на конструкцию плоской кровли, которая также не протекала, как и в доме Нирнзее, пока с нее не сняли свинец на нужды Советской армии в период Великой Отечественной войны. Аналогично, судя по всему, была сделана и кровля Дома Наркомфина – свинец с нее был снят при первом же ремонте кровли, которого дом наконец удостоился.

Кухня и обратная сторона висячего буфета в квартире Милютиных. 1970-е. Собрание Е. Милютиной

Столовая-гостиная в квартире Милютиных. 1970-е. Собрание Е. Милютиной

Н. Милютин. 1930-е. Собрание Е. Милютиной

О быте в этом доме Екатерина Милютина написала ряд интересных фактов: «В квартирах были очень небольшие кухни, но на втором этаже было кафе, а на пятом – столовая-кухня. Многие ели в кафе, а многие приходили в столовую с судками и приносили домой горячий обед. Так что, если ты ужинал в гостях у соседей, еда была такая же точно, как дома. В торце дома был красный уголок, куда мы ходили с папой и мамой в тех редких случаях, когда они были свободны, и там происходило что-то интересное […] В центре детского сада была большая комната-зал, где стены были высотой в четыре этажа – до крыши, одна стена (северная) была стеклянная, другая (восточная) украшена фреской, а по западной шла извилистая эстакада с перилами, откуда был вход в небольшие помещения. Там дети ели, спали, а гуляли на плоской крыше, с которой были видны окрестные дворы и небо. Она была огорожена сеткой, чтоб мы не упали. В плохую погоду все дети находились в большом зале на первом этаже, разглядывая огромную фреску, играли, пели, слушали музыку, смотрели спектакли.

Когда началась война, мы сначала ходили во время воздушных тревог в котельную, там было тепло, но душно и скучно […] Уезжали мы из Москвы 17 октября, считалось, что 18-го Москва будет сдана.

Е. Милютина в столовой-гостиной квартиры в Доме Наркомфина. 1970-е

Эвакуировались мы в Свердловск. Вскоре папа заболел, и мама уехала с ним в Москву […] В 1943 году мама сумела приехать за нами и забрать нас домой.

Встреча с Москвой была замечательной. Многие люди уже вернулись в Москву из эвакуации, и в доме оказалось несколько детей, которые тут же подружились. Дом сильно изменился. Не было уже ни детского сада, ни кафе, ни столовой».

Итак, дом заселялся с 1931 года представителями советской номенклатуры в основном республиканского уровня. Наиболее заметные из них по своему положению занимали квартиры в верхних этажах и в торцах жилого корпуса. Это один из двух авторов проекта дома архитектор Гинзбург, переехавший сюда, как и Милютин, из дома Госстраха, и Николай Крыленко – нарком юстиции СССР, а также Владимир Антонов-Овсеенко – нарком юстиции РСФСР; Николай Соколов – председатель Правления Госбанка СССР; Сергей Карп – председатель Госплана РСФСР; Николай Лисицын – нарком земледелия РСФСР; Даниил Сулимов – председатель СНК РСФСР и его заместитель Турар Рыскулов; Николай Семашко – бывший нарком здравоохранения РСФСР с семьей; Ольга Инсарова (Окорокова) – солистка Большого театра (меццо-сопрано); Ольга Бган – советская актриса; главный хирург Советской армии Александр Вишневский. Позднее сюда переедет к жене и художник Александр Дейнека.