Текст книги "Радуга на сердце"

Санька молча, по-хозяйски подошел к кухонному уголку и взял чайник. А в комнату уже начал подтягиваться народ. И Санькин параноик счастливо выдохнул. Здесь собирались только настоящие люди, что называется «свои».

Торжественно начавшееся застолье с передаваемой по кругу печенькой – негласным символом любого дня рождения, – быстро скатилось в шумное собрание с полным отсутствием запретных тем. Печенька, которая перешла по кругу к Саньке, так у него и осталась. Его попытка провозгласить тост за именинника провалилась и, ловя волну беседы, Санька встал, ногтем отбив по чашке замысловатое отсутствие ритма. Разношерстная толпа – кто в робе, кто в белом запачканном халате, кто в накрахмаленной рубашке, – взяла тоном ниже.

– Мы много хороших слов сказали про Илью Моисеича, – негромко начал Санька, чувствуя, как фейерверком взрывается в голове сброшенный вниз градус шампанского после коньяка. – А я уточню одну очень важную вещь… Все сбудется, если рядом будут хорошие люди. Верные друзья, чуткие близкие и вот такая мастерица жена, чье творение на наших тарелках… И я предлагаю выпить за то, чтобы нам всем повезло, как Илье Моисеичу, жениться или, – Санька в упор посмотрел на Линь, единственную девушку за столом, – выйти замуж за тех, с кем летается.

Под одобрительное ворчание собравшихся Санька выпил остатки вина одним глотком и опустился на стул. Нет, до состояния, которое его жена презрительно называла «пьянь», было еще далеко, но пламя душевного пожара неистово рвалось из горла, прожигая истончившиеся стенки невозмутимости и самоконтроля. А общий разговор набирал обороты, переходя от стадии жалоб на жизнь к квесту «похвались, чем можешь». «Еще немного, и начнутся разговоры о работе, хорошо, хоть начальников среди нас нет. Брезгуют, ха», – мысленно застонал Санька, быстро обегая взглядом сидящих и недрогнувшей рукой разливая кому коньяк, кому вино. Линь молча толкнула к нему чашку и кивнула на пузатую бутылку с коричневой жидкостью.

«Коньяк? Ты уверена?»

«Думаешь, слишком девушка для этого? Я же на стенде работаю, а не по коридорам на шпильках…»

Их молчаливый диалог разбил голос Ильи Моисеича:

– Са-ша… А вы что же, на п’и’оду не выезжаете? Дача там, не знаю, у меня вот домик под Лугой…

– А у меня ничего нет, Илья Моисеич, – ответил Санька с механической интонацией, опрокидывая остатки сорокоградусной жидкости в чашку Линь. – Я голодранец. Всю жизнь им был, да так, видимо, и останусь. Если что-то и есть, то это жены и ее тетки.

Линь забрала чашку, покрутила ее в руках, создавая бурю в керамическом мире, и залпом выпила. Санька не сводил с нее глаз. Он словно стал ее частью, предсказывая ощущения на шаг вперед, за секунду до. Вот обжигающий след в горле. Вот перехваченное дыхание. Вот ударившая в голову волна… Что?

Линь встала из-за стола и танцующей походкой подошла к своему компьютеру в углу комнаты. Из колонок на празднующих плеснули гитарные переливы с четким ритмом ударных, а Линь, совсем незнакомая в этом белом платье до самых пят с россыпью красных цветов сакуры и летящих птиц, замерла на пятачке свободного пространства.

Он войдет, никого не спросив;

Ты полюбишь его не сразу.

С первого взгляда он некрасив,

Со второго – безобразен.

Только речи его горячи,

Только прочь сомнения, прочь.

Самый звонкий крик – тишина,

Самый яркий свет – ночь.1818
  Использован текст песни «Самый громкий крик-тишина» группы «Пикник»


[Закрыть]

Девичьи руки свободно рассекали воздух, создавая своим движением танец. В воображении Саньки, загипнотизированного этой магией, сами собой рождались идеи о большой сцене, свете прожекторов и тонкой изящной тени на занавесе, которая то волнуется как море, то замирает пойманной птицей.

Все бы было иначе, когда бы

Можно б было совсем не дышать.

Все бы было иначе, когда бы

Он не знал бы, как ты хороша.

Только речи его горячи,

Только прочь сомнения, прочь.

Самый звонкий крик – тишина,

Самый яркий свет – ночь.1919
  Использован текст песни «Самый громкий крик-тишина» группы «Пикник»


[Закрыть]

Линь резко крутанулась на месте. Наваждение схлынуло. Санька вдруг вник в текст, и его сердце пропустило удар. Это же про него, раздери троян это поднебесье. Это же про нас, Линь?

Он озяб, его гонит луна;

Он во власти неведомых сил.

И теперь всего будет сполна;

Будь что будет, спаси – пронеси.

Ты не знаешь, как сходят с ума,

Как вода разольется точь в точь.

Самый звонкий крик – тишина,

Самый яркий свет…2020
  Использован текст песни «Самый громкий крик-тишина» группы «Пикник»


[Закрыть]

Песня закончилась, а с ней и волшебный танец рук. И никто не узнал, что случилось через десять минут на тихой и пустынной лестничной площадке. Да и было всего ничего. Стояли двое у окна, до боли сжимая руку в руке. И случайному зрителю, найдись такой, пришлось бы щуриться на их черные силуэты не сколько из-за солнечного света, сколько от того, что шел от этих двоих.

Самый звонкий крик – тишина.

Самый яркий свет…2121
  Использован текст песни «Самый громкий крик – тишина» группы «Пикник»


[Закрыть]

***

Засунув тонкие руки глубоко в карманы потрёпанных брюк, Кирька окинул критическим взглядом рухнувшего на кровать Саньку и мысленно прикинул шансы того, что тот не вырубится в ближайший час. Их было откровенно мало, да и потом на лбу Александра Валько крупными буквами было написано: «Пристрелите меня кто-нибудь милосердный или поимейте сострадание, выслушайте тонну негатива моей нематериальной сущности». Кирька мысленно поморщился: сам устал как ломовая лошадь с этими поисками ключа к почти бессмысленному набору звуков, а стрелять не из чего. Придется слушать. Это нетрудно. Главное – не забывать о том, что советы не нужны. Не за этим рассказывают.

– Давай сюда свою игрушку. И вообще, оставляй ее мне, она, похоже, из тебя все силы высосала, – резко выдал Кирька, как истинный социофоб, не желающий долгих дипломатических прелюдий. – И рассказывай. Все, что хочешь.

Санька молча вытащил из кармана трекер и отправил его в свободное скольжение по полированной столешнице. Приглашение к рассказу в такой форме в другой ситуации он бы понял как посыл на всем известные три буквы, но только не сегодня…

– Я глаза закрою, ладно? – спросил Санька негромко. – Девять часов в пультовой, за тремя мониторами… Зрение уже ни к черту.

– Валяй, – разрешил Кирька, в который раз уже пытаясь разобрать неведомую коробочку и, наконец, добраться до потрохов трекера. – Только не засни. А то потом не добужусь. Еще и твоя прискачет. А что у вас там на работе за очередной бедлам?

– Моя не прискачет, – Санька страдальчески изломил брови. – Ей, по-моему, вообще пофиг на все. А бедлам да, очередной. Начальство жопу рвет, простите мой французский, перед слетом на Лысой горе.

– Да туда, батюшка, дорога хорошая, если что, я сама выталкивать машину буду2222
  А. и Б. Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»


[Закрыть]… – в исполнении Кирьки а-ля Наина Киевна вольная цитата из старой книжки звучала почти как анекдот.

Санька рассмеялся, не открывая глаз. Славное студенческое время, когда все эти книги зачитывались до дыр, и цитаты вешались на картонные двери общежития… Ты моя отдушина, Кирька. Ты и Линь. Только с ней тяжелее, потому что чисто теоретически она еще может стать моей спутницей, если мы оба с ней перестанем быть тряпками и амебами, если вдруг найдем волю отказаться от окольных троп. А ты, Буревестник, по определению тот, с кем ничего не может быть у меня. Мы не питаем надежду создать пару, не даем обязательств, не требуем ничего взамен. Наверно, это даже больше чем дружба, хоть и звучит несколько двусмысленно.

Память предательски подкинула воспоминания одного из последних эпичных дней работы на стенде. Толпа командировочных, проверка модулей питания, каждые десять минут как на иголках поднимать высокое, ожидая, что вот-вот что-нибудь сломается или взорвется, ибо сделано все впопыхах и на соплях. Чья-то фраза из пришлых: мол, такой стенд по уму надо было делать, а не так. Ответил бы я им, подумал Санька, ох, ответил бы, да рядом был начальник, Пароёрзов. Вот ведь не повезло человеку с фамилией, а. Хотя чего греха таить, она ему подходит. И смолчал тогда Санька не из уважения, не из страха даже, а из-за дикой всепоглощающей усталости, больше похожей на отупление. Из-за нее же и за Линь не вступился часом ранее, когда девчонка, уже совсем зеленая и с синяками под глазами как у участника зомби-апокалипсиса, попросилась домой, а Пароёрзов рявкнул что-то вроде «все бездельники сегодня до девяти вечера работают». Так и вышло. В десятом часу они выползли за проходную, оставив за спиной скандал со службой охраны и бюро пропусков. Пьянящий майский воздух заполнил легкие. Санька помнил, как фоном к соловьиной трели из ближайшего ивняка служил подсчет свободных мест в аэротакси, и по всем раскладам выходило, что ни для Лины, ни для Александра Валько они явно не предусмотрены. Кто-то предложил девчонке свои коленки, благо звездная ночь располагала, но Санька снова смолчал. Это все здорово, но он имеет на тепло Линь столько же прав, сколько и этот наглый командировочный.

– Сами доедем, – рявкнула Линь, и, хлестнув косой по воздуху, вцепилась в Санькин рукав. – Всем счастливо оставаться.

На буксире дотянув заторможенного Саньку до дальнего конца парковки, Линь остановилась перед красным байком. Пока Санька, повергнутый в шок, подбирал слова и челюсть с асфальта, Линь нацепила шлем и обрядилась в невесть откуда взявшуюся кожаную куртку. Их глаза встретились. Вспоминая сейчас ее взгляд, Санька мог голову отдать на отсечение, что увидел в неверном свете фонарей настоящее пламя в радужке девичьих глаз.

– Да, я люблю скорость, – утверждали они, требуя право на свободу, – да, я сегодня пропустила гонку из-за этого долбаного стенда, да, Саня, я отвезу тебя куда скажешь, хочешь домой, хочешь в рассвет, потому что сама не хочу возвращаться в ту квартиру, которую и домом язык назвать не повернется, просто место, где можно упасть без вызова скорой…

Но вслух было сказано лишь короткое:

– Второго шлема нет, извини. Садись сзади… И скажи адрес.

И была ночь, и была скорость, и был драйв. Они летели сначала по мертвой промзоне, проскочили звенящий переезд, вырвались на пустое шоссе… Санька прижимался к узкой точеной спине Линь, поражаясь тому, сколько силы в этих узких плечах как у подростка. Даже через кожаную куртку он щекой чувствовал ее тепло, а выбившиеся из-под шлема пряди ее шелковых волос щекотали лоб.

Она высадила его в одном квартале от дома. И умчалась по своим делам. Такой Линь Санька не знал. Даже и подумать не мог, что эта пай-девочка может быть одной из тех, кого вечно называют ночными волками.

И ничего не было между ними. Ни-че-го. Ни поцелуя на прощание, ни ласковых слов. Короткое рукопожатие узкой ладошки в перчатке без пальцев, а внутри все равно сработал датчик измены. И, когда Санька пришёл домой, это вдруг почувствовала Святцева Ангелина Павловна. О, она была бы отличной актрисой. Стандартный молчаливый ужин. Стандартное «спокойной ночи, дорогая»… ан нет. Не тут-то было. Интуиция у Ангелины Павловны всегда была собачья. Ее напор был оглушительней и внезапней выстрела из пушки посреди Сахары, неумолимей подъема высокого на батарее. Она словно хотела убедиться, что вот он, Александр Валько, примерный муж, он ее полностью, без остатка. И плевать ей было на его дикую усталость, на его адскую головную боль… Разве спрашивают мнение препарата в лаборатории, когда проводят экспресс-анализ его свойств?

– Очень тяжело жить на два мира, Буревестник, – тихо произнес Санька, хрустнув пальцами. – Особенно когда ни в одном ничего толком не сложилось.

– Могу предложить третий, – голос Кирьки с трудом скрывал дрожь. Чёрт побери, не показать бы тебе, Санька, что весь твой якобы мысленный бред на самом деле был произнесен вслух, и я теперь в курсе твоей личной жизни, до которой мне есть дело.

– И какой же? – равнодушно спросил Санька. – Себя можешь не предлагать. У тебя и так проблем из-за меня выше крыши.

«Ну, это мы еще посмотрим», – с затаенной горечью подумал Кирька.

– Транскод. Или ты думаешь, что я забыл про твои импланты, которые явно еще мхом не заросли? Нырни, проветрись. Правда, для этого тебе придется вытащить на свет божий свое истинное имя. «Александр Валько» в транскоде не прокатит.

***

Судя по неспадающей популярности гороскопов, жизнь, то бишь периодичность чередования радости и боли у большинства людей укладывалась в более или менее предсказуемые рамки. Но на существование Линь, кажется, распространялся лишь один кармический закон: «Если накануне вечером ты радовалась / позволила себе быть собой, утром готовься платить по счетам».

А потому – бесшумная уборка с утра пораньше, пока муж еще спит. Кстати, каким-то волшебным образом вчера Линь вернулась домой раньше его, даже с поправкой на вышедшее из берегов застолье по поводу дня рождения коллеги, на котором девушка перепробовала все, от вина до коньяка, но толку чуть – лишь координация слетела к чёрту, а сознание не пожелало освободиться от камней тяжелых мыслей, упорно не веря в то, что строгий режим антивируса отключён на час, и душе дозволено взлететь к звездам. И теперь, отдраивая квартиру метр за метром, Линь задалась вопросом – а с чего это в ее сердце до сих пор не ввалилась ревность с чемоданами наперевес и с транспарантом «Кто это у тебя на работе завелся, муженек, раз ты так поздно возвращаешься домой?»

Пфф. Линь вскинула голову, смахнув со лба упавшую прядь волос. Жалко и мелко. Как бы там не уверяла её мама, будто «раз не ревнуешь – то и не любишь».

Проползая с тряпкой мимо полуоткрытой двери спальни, девушка мельком взглянула на безмятежно дремлющего мужа.

А может, и вправду не?..

Стоп. Если бы не любила, то давно бы плюнула на ведение хозяйства, поиск мест для отпуска (выбор билетов и гостиниц в комплекте), ежедневные обнимашки и это вот утреннее сберегание его сна…

Тошнотворно закружилась голова, и Линь привалилась к острому углу коридорной арки. Вчерашний вечер в части «после возвращения мужа» тонул в глубинах беспамятья, и только две фразы всплыли в памяти Линь, к тому времени уже свившей гнездо в одеяле: «Это от тебя кремом для эпиляции так пахнет?» и «Иди помойся», выдернувшее девушку из близкого, желанного забытья. Да я бы спала на полу, если брезгуешь, милый, только ты и на пол мне не дашь лечь, потому что «нормальные люди спят на кровати».

Шипение рассерженной кобры донеслось из кухни, и одновременно с этим благоверный Линь наконец разлепил глаза.

Девушка тихо матюгнулась сквозь зубы. Чертова плита, никак не привыкну к тому, что она разгоняется в три раза быстрее старой…

С первой космической Линь рванула в кухню выключать кашу, на готовность которой она рассчитывала через пять минут после окончания своей уборки. Муж прибежал следом. В будни не поднимешь, значит, а тут сразу…

– Ты что делаешь? – строгий окрик заставил Линь замереть над обсидиановой поверхностью залитой плиты с тряпкой в руке. – Ее нельзя вытирать вот этим! Уйди отсюда, глупая, пока не испортила, я сам…

– Глупая? – растерянно переспросила Линь.

– А нет, что ли? – в голосе мужа прибавилась ещё пара децибел. – Только дура набитая может оставить включенную плиту и уйти!

Вот, значит, как. А я ведь хотела порадовать тебя своей фирменной кашей…

Шкварки на дне кастрюли. Чёрный пепел в душе, на том самом месте, где готовились распуститься робкие весенние цветы.

Отступив на шаг, Линь прислонилась к матовому боку холодильника, почувствовав вдруг, что ей не хватает всего воздуха в мире для того, чтоб вспыхнуть огнем. Сил осталось на один короткий разряд, и он обязан попасть в цель. Ты мой товарищ, холодильник. Отдаёшь всё, что в тебе есть, за великодушное разрешение хозяина занимать квадратный метр его жилплощади. Но тебе не дали динамика, чтобы кричать от тоски, зато я, к счастью, ещё не онемела.

Решительно вдохнув, Линь сжала кулаки до белых костяшек, чтобы замкнуть этим нехитрым способом всю боль на себя, не расплескать её криком, и выдала короткую речь о том, кто на днях загнал ее любимую чашку в посудомойку, где с нее был благополучно смыт рисунок, не рассчитанный на такой напор.

– Признаю, я допустила ошибку, – голосом Линь можно было озвучивать номера задержанных рейсов в аэропорту, – но ты допустил две. Во – первых, ты сейчас отругал меня за оплошность, но не дал исправить ее. Во – вторых, ты позволяешь себе кричать, хотя не позволяешь этого мне. В-третьих, квартира убрана, а что до еды, то весь холодильник в твоем распоряжении. Приятного аппетита.

– А ты куда? – в голосе мужа вместо недавнего раздражения слышалось уже вполне миролюбивое удивление. Счастливый, встроенная избирательная амнезия имеется…

– Прогуляюсь немного. Заодно в магазин заеду. За продуктами.

А теперь – бежать, не оглядываясь, в дверях подъезда кивнуть роботу-консьержу, оседлать мотоцикл и лететь по Витебскому проспекту на максимально разрешённой скорости, взяв курс на кольцевую, Пулковские высоты и скопление небоскрёбов из голубого стекла, среди которых одна – цвета пламени. Это ты, Линь, недобитая шаманка электронного века, живой огонёк среди рыбьих тел, следующих своему коду, который на поверку оказывается не сложнее того, что записан в консьерже.

За пятьсот метров до Аэро-сити мотоциклетный шлем девушки настроился на волну местной рассылки, и в левом нижнем углу защитного стекла загорелась скромная текстовая строка: «Сегодня в башне „Симметрия“ день открытых дверей, вход на смотровую площадку свободный, время посещения – с…».

Припарковавшись за углом башни, Линь заглушила двигатели, сняла шлем, от чего её тёмные волосы волной рассыпались по плечам, и слабо улыбнулась, как улыбается выздоравливающий от тяжёлой болезни.

В Аэро-сити всегда ветер.

Глава 8

Стакан глухо брякнул об стол. Когда там еще есть горячительная жидкость – звук другой. А сейчас он пуст. Так же безнадежно пуст, как я, а разве можно устроить бурю в стакане, когда он пуст? Санька поморщился. Зря он начал пить сегодня. Зря. Но так паршиво ему давно не было. Его несколько ночей подряд мучили кошмары, он поднимался по три-четыре раза за ночь и, перегибаясь с балкона в дрожащий весенний сумрак, смотрел, как зажигаются и гаснут звезды. И чем ближе дело шло к пуску установки, тем было хуже. Дурные предчувствия выгрызали морщины на лбу, а подозрительная тишина в кадровом отделе заставляла психовать не на шутку. По счастью, все остальные, даже Линь и Илья Моисеич, которым Санька предусмотрительно скинул ответы, прошли психологов с малой кровью.

Соцсети молчали. Оно и понятно – давно уже никому не нужна Саламандра по имени Александр Валько. Да и Кирька, единственный человек, который хоть изредка, но вырывает с кровью из своего плотного графика час-другой на забавы с трекером и вечно ноющего меня, куда-то исчез. То ли слет у них какой там… Даже социофобам надо иногда собираться вместе. Санька горько засмеялся. Клуб анонимных социофобов? А что, звучит. А для меня все попроще, обычные алкоголики подойдут.

О, Линь онлайн. Санька тупо уставился на новую аватарку девушки, из-за которой не сразу и понял, кто это. Хрупкая, с ребяческими узкими плечами, она сидела на мотоцикле, фоном к которому было смазанное звездное небо. И из мира черного космоса, черного металла и блестящей черной кожи выныривали на свет небесного цвета приборная панель и атласная лента под точеной белой шеей. Похоже, что она тоже решила сыграть в открытую, скинув маску образцово-показательной паиньки. Написать бы ей что-нибудь…

Мысленный приказ был воспринят немедленно, и перед глазами появилась виртуальная клавиатура. Нет, лучше голосовой набор. Но выпитое играло злую шутку и с пальцами, которые совершенно не слушались хозяина, и расфокусированным взглядом, нажимающим пять кнопок сразу, и мысленной речью, в которой были одни многоточия.

Все, что я хотел узнать, я вызнал из книг

Все, что я хотел сказать – не передать словами

Не высказать мне это чудо из чудес2323
  Использован текст песни «Иди через лес» группы «Сплин»


[Закрыть].

А это выход. Музыка. И без предупреждения, без вводных фраз пьяный Санька, Санька-саламандра с отключенными блокировками, кидал в диалог один за другим треки, под которые…

Они могли лететь по пустой ночной кольцевой.

Они могли танцевать, прижавшись щека к щеке.

Они могли смотреть на чаек над бушующим Финским.

Они могли целоваться на верхнем этаже Лахта-центра.

Они могли жить под одной крышей.

Кажется, она что-то отвечала ему. Присылала в ответ музыку. Он чувствовал в этом намек остановиться, замереть на секунду в этой мелодии флейты и тяжелых ударных металла, не сбивать ее в пропасть чувств, что видны теперь уже невооруженным глазом… А он все не мог умолкнуть, и музыка лилась рекой.

– Я не знаю, как помочь тебе, Саня, как подставить тебе плечо.

Выдохнуть:

– Спасибо… то что ты есть… и есть самое ни на самое плечо… спасибо…

И не успеть досчитать до десяти после звона разбитого от бессилия стакана, как получить еще одно входящее.

from: _thunderbird_

to: Salamander

Эй, старик, ты как там? Скоро вырвусь в онлайн. Держись.

Санька всхлипнул и уронил голову на руки. Я недостоин и толики вашего внимания, родные. Грязь на сапоге золотаря, вот кто я.

Но если б не вы, я б уже давно сдох.

***

Ангел-хранитель стенда. Даже целых два. Санька крутил в руках тряпичную куклу с поникшими ситцевыми крыльями. У куклы не было ни глаз, ни губ, но почему-то Саньке казалось, что ангел смотрит на него глазами Линь и подбадривающе улыбается. Попроси, светлый, там, в Небесной канцелярии, за нас всех.

Жизнь на стенде била ключом, один Санька ходил как неприкаянный. Линь, про которую все вспомнили вдруг, что она оптик и закончила ИТМО, колдовала над диагностикой. Пускать установку ей сегодня не придется, но… Санька едва слышно выругался и сжал ангела со всей силы. Слышишь, ангел, обивай там пороги в заоблачных сферах, что хочешь обещай, только чтоб все было штатно. Ибо Линь выскочит из усилителя за считанные секунды до магического «разряд».

Потому что спешка. Потому что автоматика недоделана и не по моей вине, раздери ее троян. Меня к ней даже не подпустили, а в результате Линь будет взводить аппаратуру в боксе, когда на счетчике в пультовой уже будет 22 киловольта.

Полчаса до эксперимента.

Мимо пробрел Артур с каким-то эпичного размера кожухом. Светозащита? Неважно.

Двадцать пять минут.

По стенду как оглашенный бегает Пароёрзов вместе с саровцами и ищет штангу.

Двадцать минут.

Прошла толпа представителей высшего эшелона. Понабежало гиен на чужой пир. Санька забился в свою любимую щель между боксом и пультовой и глубоко вдохнул пронесшуюся мимо волну сигаретного дыма. Дышать. Просто дышать… Вырубить в голове эту нелепую установку «все будет плохо, мы все умрем», наплевать на дурные сны и подъемы по несколько раз за ночь от тоски под сердцем.

– Усилитель недоукомплектован еще.

– Не хватает защитных стекол, торцевые заглушки не совсем по тэ-зэ…

– Ну это недостатки системы закупок…

Пятнадцать минут.

Последний обход.

Санька демонстративно гремел связкой ключей, закрывая одно помещение за другим. Он чувствовал, как в спине между лопаток взводится таймер обратного отсчета, как в замкнутом пространстве черепной коробки в кольцо Мебиуса сворачиваются мысли. За спиной послышался шорох бахил. Да, в чистой зоне в охотника-добычу не поиграешь.

Стремительно развернувшись на месте, Санька почти нос к носу столкнулся с Артуром. Точнее, нос к подбородку. Троян бы побрал эту дурную наследственность.

– Чего тебе? – Санька жестко прищурился.

– Разговор есть.

Вызов в глазах парня читался ясней, чем вывеска «Ломбард», в которой по обыкновению золота больше, чем на прилавке.

– А времени нет, – отрезал Санька, пересиливая себя и разворачиваясь незащищенной спиной. Во враги попал к тебе, Артур, но вряд ли у тебя хватит смелости меня ударить. Это я могу так. Могу, пресвятой коннект, проверял уже не раз за свои сорок с лишним. Как в стихах «я умею ласкать и наматывать на кулак2424
  Дана Сидерос «Час Пик»


[Закрыть]».

Артур резко выдохнул, а Санька очень хорошо себе представил, как вскидываются на электронном табло в его лбу зеленые огоньки музыкальной волны, переходящей в тяжелый рок. Ты уже наполовину киборг, парень. Только вот не в силовую часть апгрейд ушел, а во всякие безделушки. Чтобы справиться со мной, надо было прокачивать ноги и руки, в мышцы всякую дрянь вгонять, носовую перегородку из титана делать.

– Не трогай Линь, – в гулком пустом помещении тоненький голосок Артура прозвучал почти брутально. – Она моя.

Санька крутил на пальце связку ключей.

– Это не ко мне, – ответил он, когда таймер уже щелкнул на двенадцати минутах. – Это к мужу.

Артур мерзко хихикнул.

– Ну, мы-то оба знаем, что он нам не соперник…

Оба? Нам?! Санька, давя внутри кипящее пламя, обернулся. Ничего не стоит выжечь тебя, мальчик. Но я тебе подыграю.

– А если я не соглашусь? – уточнил Санька, кристальным смехом рассыпав злобу по чистой зоне. – Что ты тогда сделаешь?

Артур с сомнением оглядел соперника. Нет, ну конечно, понятно, что Линь в нем нашла. Да, староват, седой, небольшого роста, но силен, руки наверняка стальные в обоих смыслах, и этот охотничий огонёк в злых синих глазах… Только у меня тоже есть козырь в рукаве, Александр Борисович.

– Предлагаю дуэль, – голос Артура чуть дрогнул. – Полетную.

Одиннадцать минут. Пресвятой коннект, ты хоть знаешь, чего хочешь?..

– Ты будешь Ленским, – хмыкнул Санька, рывком распахивая дверь. – Он плохо кончил… После бала, Артур. Мы полетаем. Выигравшему достается смерть, как ты помнишь. А теперь, извини, работа.

Артур вышел из чистой зоны, а Санька мысленно возблагодарил небеса, что у него хватило ума никому на работе не говорить о своей полетной практике. Ты мне не соперник, Артур, будь ты даже тысячу раз темной лошадкой. Я летал с такими асами в отставке… И отставку им давали за отсутствие тормозов. Тормоза придумали трусы.

– Внизу чисто, – коротко сообщил пять минут спустя Санька в пространство толпы пришлых и начальников. Скосив глаза на пульт, он заметил там того самого молоденького программиста, что в прошлый раз учил Линь пускать установку. Тряпичный ангел лежал перед ним на столе. Они встретились глазами. Психуешь, программист. Я тоже.

Шесть минут.

Плюнув на правила, ибо не хватало никакого терпения цеплять на себя полный комплект оснащения для чистой зоны, Санька нырнул в бокс обеспыливания. Он был не к месту в своем рабочем комбезе и штопаной рубашке в этом мире сияющих зеркал, красных лазерных лучей и белых халатов. Усилитель коварно поблескивал розовыми фосфатными стеклами активных элементов, рождая на стенах странные отсветы, напоминающие плохо отмытые следы крови.

В боксе последние пылинки с диагностики сдували Илья Моисеич Райфе и Линь. Санька, которого так и потряхивало от напряжения, с трудом удержался от улыбки: Илья Моисеич в обмундировании для помещения пятого класса чистоты издали напоминал Колобка, который решил посвятить себя медицине. Но при всем том ловкости его рук можно было позавидовать. Санька, буквально кожей чувствуя обратный отсчет, словно он бежит, бежит сломя голову по длинному коридору, а стены все сближаются и вот-вот ухватятся за плечи, тихо откашлялся, привлекая их внимание.

– Время, ребята, – позволил он себе немного фамильярности.

«Ребята» подошли вплотную. Илья Моисеич пожал Саньке руку и протиснулся в буферную зону. Линь стояла почти вплотную. Во всем белом, она напоминала ему того самого тряпичного ангела, что лежал сейчас в пультовой на столе. Санька видел только ее глаза – холодные, чуть зеленоватые огни.

– Ты подключилась к общему каналу? – спросил Санька и прикусил язык. Да, спрашивать-то ты горазд, а сам забыл. Впрочем, зачем тебе эта эфирная болтовня, если у тебя под лопаткой сейчас собственный таймер до… Чего?

Но ладно. Небольшое усилие мысли.

– Внимание всем! Пятиминутная готовность!

Линь коротко дернула головой и ткнулась лбом в плечо.

– На двадцати двух выходишь, – прошептал Санька. – Я снял блокировку с этой двери… И Линь, светлая…

– Да, Саня, – ответ девчонки был едва слышен.

– Возвращайся.

Санька обнял ее за плечи и нехотя выпустил.

– Всем посторонним покинуть чистую зону! – надрывался в голове программист. – Три минуты!

«Остаться здесь», – мелькнуло в Санькином мозгу, но левое полушарие, как обычно, задробило правое еще на стадии вариантов поведения, и Александр Валько вышел из бокса обеспыливания под «переход в режим эксперимента».

– Готов к эксперименту! Измерительная?

– Измерительная готова! – мысленный голос Ильи Моисеича откуда-то с другого конца стенда был слегка приглушен.

– Диагностика?

– Диагностика готова! – звонко крикнула Линь. От этого крика у Саньки сердце упало в пятки. Так кричат, когда идут на приступ. А это и был приступ, пресвятой коннект, приступ в…

– Уходим на бесперебойники! Старт заряда!

…темноте. Свет потух везде – в пультовой, измерительной, боксе. И если у первых двух оставалась распахнутая настежь дверь и слабый свет дождливого майского дня, то у Линь в боксе – только кромешная тьма с огоньками на синхронизаторе и красный лазерный юстировочный луч.

Слух Саньки перестроился, разбив его существо на мысленный отсчет киловольт и гул заряжаемых батарей, который глубоким инфразвуком бил по сердцу.

– Пять!

Начальники шутят и смеются. Пароёрзов кусает кончики пальцев на правой руке.

– Десять!

Артур прилежно рассматривает электрические схемы, развешанные в коридоре словно в насмешку над теми, кто видел, как это все собиралось…

– Семнадцать!

Программист за пультом вцепился в подлокотники кресла.

– Двадцать!

– Двадцать один!

Давай, Линь, выходи оттуда. Саньку шатнуло, он с трудом успел зацепиться за дверной косяк в пультовой.

– Два…

Грохот. Крик Линь. Звон бьющегося стекла.

И то, что уже не нуждается в подтверждении голосом программиста на краю затуманенного чужой болью сознания.

– Самоход, твою ж медь…

Когда придет время, мы будем биться за тело.

Саньку сорвало с места первым. Он влетел в бокс, с ужасом чувствуя, как под подошвами ботинок хрустит стекло. Система еще не оправилась после аварии, нештатного пуска, самохода, да хоть горшком назови, не вернулась на обычную схему питания, и в боксе было по-прежнему темно.

– Ли-и-инь! – во всю силу легких и мысли крикнул Санька. Эхо пошло гулять от стен и по головам.

В лучших традициях провинциального театра убитый голос программиста в голове прошептал «уходим с ups-ов», и свет зажегся.

В первую секунду от белого электрического всполоха Санька ослеп, но за выступившими слезами он все-таки увидел вектор. Шаг, второй, третий… Осколки взорвавшихся ламп и разбитых защитных стекол впились в подкосившиеся колени.

– Линь…

Она лежала в груде осколков у измерительной стойки. Не было больше ангельской белизны. Залитое кровью лицо, изрезанные руки. Санька осторожно поднял девушку на руки. Язык не повиновался, сердце отказывалось биться.

– Линь, очнись… Прошу тебя…