Текст книги "Пять её мужчин"

– Это его дочь! – пояснил Эрик Говард.

Мужчина в чёрном хмыкнул, однако, вернулся к своим песнопениям…

***

Она явилась немного времени спустя, непрошенная. Такси остановилось перед подъездом к дому. Водитель открыл перед нею дверцу и галантно, вне сомнений, подкупленный её ещё не начавшей увядать красотой, помог выйти из машины. Сохранившая и исключительную свою грациозность, Энн Хауард воспользовалась этой небольшой услугой, по привычке многообещающе улыбнувшись молодому мужчине.

Женщина словно нарочно надела черное. Траур в доме отражался во всем её облике, но в мыслях её, в том, о чём никто не мог догадаться по внешности, не было ни жалости, ни страдания по тому человеку, за которого когда – то, она и запамятовала, когда, женщина вышла замуж. Впрочем, тогда она была много моложе, чем сейчас. Она тогда любила, а теперь не смогла бы ответить, когда любовь её умерла. Но это было раньше, чем умер этот человек, и причины её гибели были неизвестны ей. Хотя, иной раз её тогдашняя любовь к Калебу, напоминала молодую женщину, скончавшуюся от серьёзной, но не быстротечной болезни.

Лёгкая, как мотылёк, не имеющая тяжести на сердце, вдова Калеба Хауарда, впорхнула на ступени крыльца, позвонила в дверь, недолго, но с нетерпением, какое иногда охватывает очень занятых людей при промедлении других.

Ей открыла Сара. Молодая женщина так и обомлела на пороге, не в силах ничего сказать: за четыре года бывшая подруга приехала лишь однажды, неожиданностью стал этот визит.

– В приличных домах впускают внутрь… – походя обронила Энн.

– В приличных домах не ждут тех, кто годами не является на порог! – парировала удар Сара Говард.

Энн улыбнулась своей особой улыбкой, улыбкой гордости, от которой хорошего не жди.

– Наконец, прорезался голос?! Поздравляю, я уж думала, семейка тебя проглотит с костями, а рта ты так и не откроешь!

Сара промолчала, пропуская Энн в уютную переднюю.

– Зачем появилась? – спросила Говард.

– У вас мой ребёнок! И я хочу его видеть!

– Его? – переспросила тётя девочки. – Ребёнка? Зачем?

– Возможно, я захочу скоро забрать девочку в Лондон, домой, – лучезарно улыбнувшись и бесстыдно глядя на бывшую наперсницу, ответила Энн, – когда немного оправлюсь после смерти мужа…

– Вы столько лет уже порознь, и давно живете по разным городам! Калеб тебе не муж! – возмутилась его сестра, которой мужчина дал право защищать свои интересы, после…

– Но я – его вдова! – снова сказала женщина постарше, оглядывая небольшую залу. – Это ты не можешь изменить, развод твой брат не получил! Предложишь присесть?

Скрепя сердце Сара указала на софу. Энн присела на её край.

– Ну, что же… Хочу видеть дочь!

– Эмма – дочь моего брата! Больше ничья!

– Нет, я её мать! Приведи её…

***

Сара противилась этому, отчаянно протестовала против необдуманного шага. И гадала, зачем Энн понадобилась ненавидимая девочка:

– Её нет в доме!

– Так найди и приведи сюда! – строго бросила Хауард.

***

Ручка входной двери повернулась, послышался голос Эрика Говарда, обращённый к молчаливой тени, когда – то носящей имя Эм Хауард:

– Эмма, ты голодна?

Послышалось тонкое, но уверенное «Нет!» девочки, а вслед за этим дядя распахнул перед нею дверь:

– Ладно… тогда поедим все вместе попозже, да, детка? – с надеждой продолжил он.

Эмма промолчала, и мужчина понял, что рано он решил: она снова прежняя, та, какую он знал. Несмотря на время, прошедшее с похорон, она ничуть не изменила своего намерения остаться в стороне от всех радостей, и, несмотря на то, что безоговорочно поверила предсказанию дяди Эрика о новых временах, ещё не была готова в них вступить.

Дверь за вошедшими закрылась.

Эрик, стараясь сохранить благодушие, чуть поторапливая девочку пройти дальше в дом, первым увидел жену и сказал с напускной радостью в голосе:

– А мы славно погуляли с Эммой, милая!

Женщина обернулась к нему и на глаза ему попалась ещё одна женщина, знакомая по прошлому, но так давно не напоминающая о себе, что он успел о ней позабыть. А тут!

– Энн?! – он вежливым, но ледяным тоном поприветствовал её.

Проходя ближе к женщинам, он машинально взял девочку за руку, словно подозревая, что её нужно будет оградить от матери, обрушившейся на её голову, как лавина.

– Эрик! —кивнула ему Энн. – Рада видеть!

– Я, скорее, озадачен! – ответил на это хозяин особняка. – Чем обязаны визитом?

И он был столь же холоден, как и его жена. Столь же недружелюбен, хотя, казалось Энн Хауард, вовсе не имел права показывать ей пренебрежение. Он не был частью её семьи, её дома, а если и был, то настолько незначительной, что уж никак не мог предвзято относиться к ней. Вдова Калеба не знала, не признавала за собою вины. И самого слабого ростка покаяния не взрастила она на скалах и пустошах своего неумолкающего «я».

– Хочу видеть свою дочь! – вновь пояснила женщина. – Теперь я осталась её единственным родным человеком, я должна позаботиться о ней!

Она, словно сама верила всему, что говорила, но в словах её не было ничего, что хоть немного бы отражало её суть. У неё было лишь двое признанных детей, и Эмма не входила в это число. Она любила и заботилась в своей жизни лишь о своих сыновьях, но дочь была ею не замечена.

Девочка с младенчества не знала материнской нежности, но однажды, страшно и неожиданно, Эмма прочувствовала весь жар ненависти к ней матери. И оставался вопрос…

– Зачем ты говоришь это? Она не нужна тебе, мы знаем! У тебя есть уже живая игрушка! – сказал Эрик. —Калеб хотел, чтобы его дочь росла с нами!

– Это голословно! Может, будучи очень больным, он вдобавок повредился в уме?! – вдова Калеба скрестила руки на груди. – Вы подумайте только, доверить ребёнка людям, которые и не знают, что с ним делать! Разве это поступок здравомыслящего человека?

– Что ты сказала? – вскричала до этого сохранявшая поразительное спокойствие Сара…

***

Эмма смотрела на взрослых, с тревогой переводя взгляд с одного лица на другое, всё крепче прижимаясь к дяде, словно её могли вырвать из его жизни. Она уже понимала, что происходит что – то неправильное, касающееся её, с минуты на минуту ожидала чего – то страшного. Узнав женщину, что посягала на неё сейчас, девочка припомнила всю несправедливость лондонского дома…. И стократ начала бояться гостью, сердце её похолодело, будто наступила преждевременная зима. Животный страх до краёв наполнил её страдающее естество…

***

– Как ты смеешь?! – этот возглас принадлежал Саре.

– А как вы смеете претендовать на моего ребёнка? – с ответ воскликнула Энн, вскакивая с места. – Она – моя дочь, а не ваша!

Женщина пантерой подбежала к Эмме и, с силой стиснув её локоть, потянула на себя:

– Иди к маме, девочка!

Нежный ребёнок, Эмма, от боли в руке вскрикнула, попыталась отстраниться от женщины, так очевидно не желающей её отпустить:

– Пустите меня! – в панике закричала она, едва устояв на ногах, когда раздосадованная её реакций, мать опять попробовала прижать девочку к себе. – Пустите, я не хочу!

К несчастью, всё случилось так быстро, что Эрик не успел поспешно прекратить экзекуцию Эммы, но, опомнившись, яростно крикнул женщине, которая стремилась распорядиться чужой жизнью:

– Успокойся! Сейчас же отпусти девочку! Ты делаешь ей больно!

Но старшая Хауард не подчинилась ему, и он взревел:

– Ты пугаешь Эмму! Прекрати! – он оттолкнул от племянницы её родную мать. —Что ты устроила здесь!

Он и не заметил, как в ушах его, в комнате, во всём доме и на всей планете каждый уголок пространства наполнился плачем и криком семилетней девочки, шокированной происходящей между взрослыми ссоры, которая и случилось из —за неё, из —за Эм.

– Я не хочу, не хочу, не хочу…

– Сара, уведи Эм в детскую, хорошо? – попросил свою спутницу Эрик. Он свирепым взглядом посмотрел на Хауард, заставляя её всё же отпустить ребёнка., потом сам разжал ладонь, лишь удостоверившись, что девочка уже свободна от хватки матери.

Сара взяла дочь Калеба за руку:

– Ну —ну, не плачь, Эм, тебя никто не обидит больше! Не надо плакать, не бойся! – и, надеясь успокоить, добавила. – Пойдём, поищем Холли, да? Куда он запропастился?

***

Холли нашёлся сразу. Он сидел в комнате Эммы в ожидании хозяйки. Когда открылась дверь, и Сара завела внутрь племянницу, которая ещё плакала от пережитого страха, но уже начинала успокаиваться, верный товарищ её игр, хулиган Холли подбежал к девочке, повизгивая от восторга при виде неё, и виляя без остановки хвостом, старался уткнуться в её ладонь носом, приласкаться.

И малышка начала словно бы оттаивать, погладила пса по голове, почесала любовно за ушами, но ведомая к постели тётей, прекратила это занятие.

Сара Говард мягко уговорила девочку сесть.

– Тихо – тихо, – с нежностью шептала молодая женщина. – не расстраивайся, милая!

На последних всхлипах девочка проронила, чуть приручив свой голос:

– Она хочет забрать меня!

И, сама сдерживаясь, чтобы не заплакать снова, утерла мокрые щёки и нос ладонью. Пальцы её подрагивали. Сара вздохнула, полностью понимая, как важно для девочки именно сейчас, после личной трагедии, не попасть в руки жестокой матери, но сказала, сомневаясь, чем закончится разговор внизу. Женщина не могла, не хотела обманывать ребёнка, который ей верил:

– Мы с дядей Эриком сделаем всё, чтобы так не случилось! Хорошо?

– Да! – кивнула девочка, довольно уже разбиравшаяся и в этой женщине, и в той, которая осталась внизу. – Можно я посижу одна, я не буду плакать, тётя?

Сара улыбнулась:

– Ну, конечно! – и добавила, обращаясь к собаке: – Холли, присмотри за своей любимицей!

Умный пёс подскочил к хозяйке и, как – то особенно, нежно рыча, уложил голову на колени девочки.

***

Даже не спустившись вниз, Сара услышала на первом этаже напряжённые голоса. Эрик и Энн продолжали не спор, но ссору. Сара, сердце которой вдруг сжалось от прежней тревожной мысли, что Эмма и правда теперь принадлежит матери, пусть её отец и подписал все требуемые бумаги для передачи девочки сестре, биологическая мать всё же имеет больше прав на дочь, чем те, кто взялся заменить, пусть отчасти, обоих родителей для Эм Хауард.

Но она собиралась любой ценой выполнить то, что обещала племяннице: не позволить всеми силами забрать девочку из родного дома, дома семьи Говард, в котором каждый уголок и принадлежал, и был знаком, и помнил Эмму.

Собравшись с силами, она медленно пошла к Эрику, чтобы стать, как и прежде надёжной опорой мужа, занять место по правую сторону от него, и встать на защиту дочери брата, чтобы предотвратить возможную несправедливость в отношении Эммы, несправедливость, которая могла повлечь за собой что – то намного худшее, чем даже то, что уже случилось.

Громче и пронзительней, чем раньше, прозвучал очередной упрёк Энн, брошенный Эрику:

– Она не твоя, и не твоей жены, Эрик! Эта бумага ничего не значит! Тебе придётся её отдать мне! Если не сегодня, то завтра!

Сара Говард поняла, что Эрик уже предъявил единственное имевшееся у него право на дочь друга и племянницу жены. Это была последняя воля Калеба, но его жена, а ныне вдова давно не признавала чужой воли.

Молодая женщина присоединилась, наконец, к мужу, обдумывая на ходу, лихорадочно соображая, что могла сказать и сделать, чтобы оградить дочь Калеба от неожиданных претензий матери. К несчастью, Энн уже готовилась нанести удар по бывшей подруге:

– Если ещё не наигралась моим ребёнком, Сара, ты можешь ещё завести своего собственного! – она улыбнулась, и сердце Сары снова пропустило удар. —Думаю, у тебя может ещё получиться, ты же женщина, несмотря ни на что! Хотя тебе это не прививали!

Она, мимолетно кинув на побелевшее лицо Сары, пошла к выходу без провожатых. Но, не оглядываясь, сказала ещё одно:

– Если хотите с её помощью подобраться к наследству моего покойного мужа, не надейтесь…

– Что?! – прошептала Сара, посмотрев на мужа.

– Я знаю, зачем вам этот ребёнок! – под цокот своих каблуков продолжила Сара. – Хотите подобраться к деньгам Калеба, но забываете, девочка – моя дочь, и через неё всё наследую я!

– Ты спятила! – догадался Эрик.

– Нет, только хочу открыть вам глаза, на то, к чему вы не способны! Вы не способны ни воспитать её, ни дать продолжение самим себе!

Энн Хауард резко обернулась к супругам, хотя уже держалась за ручку двери:

– Скажи мне, Эрик, как столько лет ты терпишь её… – она кивнула на Сару, – она же так и не сделала тебя отцом! Она же ничто…

– Замолчи! – Эрик было дернулся, чтобы приблизиться к ней, но в этот момент Сара сдавленно охнула, опустила голову и плавно упала в ближайшее кресло. Разом подступившие к горлу рыдания не дали ей даже вдохнуть, и она тяжело привалилась к подлокотнику, ловя воздух ртом и тут же давясь им.

– О, Боже, за что, за что!

– Ох, я, кажется, кого – то обидела?! – опять улыбнулась Энн своей коронной очаровательной, но ядовитой улыбкой.

– Убирайся… – сквозь зубы процедила Сара. Первая слеза засеребрилась на щеке. – Уходииии…

Последнее слово походило на вой.

– До скорого! – угрожающе простилась Энн, и несколько секунд спустя за нею захлопнулась входная дверь.

Вслед за этим, как по команде или тайному мистическому сигналу, Эрик упал на колени перед женой. Долго пытался заглянуть ей в глаза, но видел только, как она слизывает с губ солёные слёзы, как проступают на щеках красные бусины пятен.

– Сара, посмотри на меня! – не выдержал он. – Прошу тебя…

Она секунду будто готовилась посмотреть на мужа, но, в конце концов, подняла на него глаза, хотя тут же заплакала вновь, и сквозь настоящую истерику выдавила:

– Она права…

– Нет! – громко и категорично оборвал Говард, беря лицо Сары в ладони и вытирая большими пальцами её слёзы. – Она с ума сходит от ненависти! Я не скажу, что она говорит, не думая… Но она знает, как сделать больно, куда посильней ударить! И это она продумывает так тщательно, что каждое её слово попадает в цель…

Она как – то исхитрилась поцеловать его ладонь:

Я тебя не заслужила, любимый! И, как и раньше, я прошу, если хочешь, оставь меня! Я не сделала для тебя ничего из того, что обещала… Я и правда пуста, уже столько лет…

Слёзы её почти высохли, и она говорила разумом, а не сердцем. В сердце лишь несколько минут забившемся в нормальном ритме, утихал пожар боли.

– Иди ко мне, обними меня, – попросил Эрик, и она потянулась к мужу, почувствовав, как и он обнимает её, по – прежнему крепко, безоговорочно любя, – Я очень тебя люблю, слышишь? Это я всегда хотел и хочу тебя заслуживать! И сегодня я оплошал! Ты понимаешь?

– Но я ведь и правда! Не подарила тебе ребёнка!

– Да, не подарила! – согласился с нею муж. – Но нам же неплохо только вдвоём? Нам, по —моему, хорошо вдвоём уже много лет! Ты ведь счастлива?

– Да! – подтвердила она без колебаний. —Я, несмотря ни на что, очень счастлива с тобой!

– Замечательно! – Эрик улыбнулся, погладив жену по щеке. Поцеловал её губы, поцеловал долгим поцелуем, как умел только он: с нежностью, с гордостью, с обожанием. И Сара Говард подумала, что нет мужчины лучше, и уж точно нет больше мужчины, что так безропотно принял бы её огромный недостаток.

Она улыбнулась в ответ, поддаваясь его любви, и поцелуи, она ощутила, стали слаще…

***

Любовь – часто слабость, но они были сильны и благоразумны, ведь наверху сидела забытая, но так некстати выхваченная из пропасти материнской памяти, единственная дочь своего отца.

Ещё раз прижавшись к губам жены, Эрик после поцеловал её руку, погладив костяшки пальцев:

– Пойдём к Эмме, она, наверное, места себе не находит!

– Да! Пойдём! – она с удовольствием взяла протянутую ей на помощь руку Эрика, поднялась с кресла и пошла вместе с мужем к лестнице…

***

Они бы подумали, что девочка заснула. Если бы она лежала на кровати, а не на полу рядом с ней. Если бы в шею ей не тыкался мокрым носом, не скулил жалобно и надсадно Холли.

Глаза Эммы были закрыты, как если бы она действительно спала, но она была очень бледна и, если бы грудная клетка не вздымалась мелко и нечасто, можно было бы предположить самое страшное. Но ничего предположить супруги уже не успели.

– Не уследили! – пролепетала Сара. – Были слишком заняты друг другом, Эрик!

– Не паникуй! – уже строго велел Эрик, отпуская её ладонь. Сам он подбежал к девочке, бросился перед ней на колени, ощупал пульс. – Это обморок! Эм без сознания…

Сказав это, мужчина снова подошёл к жене, настойчиво и назидательно обхватил её предплечья, сказал медленно, чтобы, испуганная, Сара его поняла:

– Позвони в город! Эмму нужно показать врачу, и как можно быстрее! Нам нужен Адамс – он лучший! Пусть приедет при любых обстоятельствах! Поняла, Сара?

– Да, – рассеянно кивнула она, но тут же подумала, что нужно поскорее собраться с мыслями.

***

Как только жена ушла выполнять его поручение, Эрик открыл окно, впуская в душную комнату свежий, дурманящий воздух, пропитанный ароматами соседних садов.

Затем он поднял девочку на руки и уложил на постель:

– Что же случилось с тобой, пока мы были внизу?

Смутно он предполагал, что могло произойти, но страшился следовать за этими догадками…

Глава 2. Эрик. Весна, 1961

Она бежала по мостовой наперегонки с дождём. Она оказалась слишком далеко от дома. Она бежала, стараясь не оскальзываться на скользких булыжниках. Она бежала, натыкаясь на таких же незадачливых, как она, лондонцев, что рискнули в этот день высунуть нос на улицу.

Поворот, поворот и ещё. Она чувствовала, что вода вот – вот начнёт заливаться за шиворот и, окончательно промокнув, она смертельно опасно заболеет. Девушка улыбнулась этой своей мысли.

Нет, она любила жизнь! Пожалуй, даже чересчур. Но в тяжёлые дни, когда она не казалась такой уж прекрасной и заманчивой, в тяжёлые дни, подобные этому, она прельщалась возможностью с нею распрощаться. В такие дни она даже думала, что смерть может быть не менее притягательной, чем противоположная ей субстанция….

Из дома девушку выгнала необходимость спастись. Спастись и спасти. Спасти ту самую жизнь, которую у неё словно забирали, и она не видела к этому никаких препятствий.

Её жизнь была под вопросом. Она хотела поступить в университет, учиться, интересоваться чем – то, помимо назиданий матери. Её семья – мама и папа, младшие и старший братья – готовила девушку к тому, что скоро она покинет отчий дом, а потому должна уже постигать не премудрости науки, а женские премудрости, готовила, что распахнутся перед нею не двери университетской кафедры, а двери нового дома, где уже она обязана будет навести свой порядок, незыблемый и постоянный, который годами не пошатнётся.

Какое право они имеют решать!? Вопрос, возмущение так и засели в её голове, не высказанные, пока она наспех надевала шапочку.

Девушку звали Сара Хауард, ей было немногим больше двадцати, но она уже стала яростной противницей того, чего от неё ждали, и не менее страстно тянулась к тому, что было для неё почти под запретом.

Каблуки стучали, под их стук маятником покачивались кисточки шарфа, повязанного на шею. Наконец, Сара резко остановилась посреди улицы, застыла, заворожённая, около витрины книжного магазина, в котором тепло горел свет. На удивление лавка была полна народа, и никто не прятался в ней от скверной погоды. Многие сновали между полками, рассматривая корешки, выбирая любопытные экземпляры томиков.

Хауард будто что —то звало туда, она, как мотылёк, не против была полететь к свету. Порыв ветра, растрепавший кончики её распущенных волос, выбившихся из – под ворота плаща, был так силён, что хлестнул по стеклу витрины, и дождевые капли заслонили от взгляда девушки небольшое торговое помещение. Сара расценила это, как предложение зайти, и опять улыбнулась своим мыслям.

***

Всё же у входа она постояла, будто ожидая повторного знака свыше. Но его не было. А потом с силой рванула дверь на себя, протиснулась внутрь, где было намного приятнее, чем на промозглой улице. Звякнул колокольчик. Замечательный голос!

Она, жадно оглядываясь по сторонам, прошла чуть дальше, ослабила на шее шарф. Глазами блуждала по полкам, в нетерпении поскорее потрогать книги, пролистать умные страницы. Впрочем, не всё интересовало её одинаково сильно.

– Зоология и ботаника? – услышала она голос мужчины за спиной, когда уже выудила с полки пару учебных изданий. – Не слишком сложно?

– Возможно, для Вас, вполне… – повернулась она к говорившему.

– Я думал, кто – то, вроде Вас, тяготеет больше к другой литературе! —выпад Сары не был отбит. – К примеру, Остин, Бронте, быть может?

– Я думала, кто – то вроде Вас, не суёт нос не в свои дела! – ответила она. – Хотя бы, чтобы быть в безопасности!

Но она поневоле улыбнулась, хотя осадок досады в голосе девушки можно было уловить.

Говорил с ней молодой человек, и она навскидку прикинула, что он только чуть – чуть старше её самой. Она могла бы назвать его красивым, но напомнила себе, что в людях разбирается мало, и ещё, наверное, лучше не судить человека по внешности.

Он же с момента, как она произнесла слово «безопасность» уже не ощущал её, а скоро и совсем позабыл, что когда – то был под её защитой.

Они не знали, но это было начало не только знакомства.

***

Дождь не закончился и тогда, когда, побродив немного вместе между полок, они выбрались на улицу, так ничего и не купив.

Молодого человека, которого Сара попыталась решительно отвадить, но потом незаметно для себя разговорилась с ним, звали Эрик Говард. Ему и правда было только двадцать два, он был студентом и, узнав, что девушка скоро сама хочет приступить к обучению, дал ей несколько полезных советов. Он говорил, как профессионал, держался строго по —деловому, но скользила в этом такая заботливая заинтересованность, какую не часто встретишь и в родных людях. Уж Саре ли не знать!

Молодые люди так и гуляли под дождём, который то стихал, то усиливался. Они так о многом успели поговорить, наперебой, боясь потерять очередную занятную мысль, теорию или вымысел.

Они, кажется, прошли вдвоём половину Лондона, и у каждого в ушах потом ещё долго стоял голос и смех другого.

Около дома Сары, куда Эрик проводил её, они уже держались за руки.

***

Может, они встретились, чтобы больше никогда не расстаться?

Это была первая мысль Сары с утра по прошествии недели после встречи с Эриком. Она, лёжа в постели зевнула, всё никак не осмеливаясь прогнать приятный сон. Потом перевернулась на спину и вместо дубового изголовья кровати увидела длинную улицу, уходящую словно бы за горизонт.

Девушка, если честно, не запомнила её названия, но запомнила её бесконечность, всю её перспективу, пронизанную лучами оранжевого закатного солнца. Оно искрилось в мелких лужицах, которые оставил краткий дождь, и в прозрачных окнах сероватых монументальных домов.

О чём они болтали, девушка тоже помнила смутно, зато был шанс никогда не забыть, как Эрик потянул её за руку в кафе, где усадил у окна, заказал горячий шоколад. А после глаз с неё не сводил, даже, когда она испачкала губы остатками напитка.

Молодой человек при виде её такой по – детски радостной, улыбнулся, протянув салфетку. И улыбнулся ещё шире, когда заметил, как густо она покраснела от стыда, и как проворно она повернулась к нему спиной, торопливо прижав салфетку ко рту.

– Я… – но дальше она не знала, что сказать.

Эрик пододвинул к ней свой стул, прошептал на ухо:

– Очень милая!

Она снова покраснела, на этот раз сильнее, чем раньше. Хотя куда уж было сильнее?

***

А ещё спустя неделю они поцеловались впервые.

Была пора отправляться домой, уже наступал вечер. Они сидели в библиотеке за книгами уже много часов кряду – недавно Эрик решил помочь Саре с поступлением в университет. С приближением сумерек было решено на сегодня прервать занятие, они расставили по местам учебники, собрали собственные вещи, вышли на улицу. Но не успели…

Они не успели пройти и пару кварталов – уже привычно прогуливаясь перед тем, как проститься до следующей встречи – как на головы их обрушился неожиданно ледяной, неудержимый дождь.

Девушка закричала, разом промокнув до нитки. Эрик, тоже вымокший насквозь, дёрнул её за руку и вместе они пустились бегом по улицам, счастливо хохоча.

Прямо по лужам, поднимая брызги воды, поскальзываясь и не смея поэтому отпустить руки друг друга, молодые люди скоро поняли, что бежать больше нет сил. Тогда настало время искать пристанище на мигом опустевших широких улицах. Защитой от дождя стал для них козырёк над каким – то крыльцом. Надеясь, что их тут же не прогонят, как нежеланных гостей, они замерли на небольшом квадрате сухого асфальта.

Смех её стих. Неожиданно он почувствовал несвойственную ему неловкость. Эрик никогда не чувствовал себя неуклюже, вокруг него то и дело крутилась стайка девиц, но он их не замечал, а сейчас, уже две недели, будто вовсе видел в каждой врага. Ему никто не нравился, и его окружение, хоть и пестрело необыкновенным разнообразием, тяготило молодого человека, который вдруг поймал себя на мысли, что он любит только одни глаза, только одну ямочку на щеке, только одну улыбку. И только одни губы…

Он, не спеша, стараясь не испугать свою подругу, обнял её за талию:

– Можно тебя поцеловать?

– Д-да! – запинаясь на одном слоге, ответила Сара, мило вытянув губы.

Её хороший друг подыграл ей, сделав губы трубочкой, он первый к ней прижался. Невинно, едва – едва, непорочно коснувшись её рта, он через минуту уже крепко обнял девушку, не встретив недовольства.

Тогда он стал смелее, в первый, но, думалось, не последний раз лаская губы единственной девушки, которая была ему дорога.

Мир Сары перевернулся именно в тот вечер. Первый вечер взрослой жизни.

Она подумала, что ей нравится взросление.

***

Но до настоящего признания в любви они пережили ещё десяток или же добрую сотню поцелуев. Десяток нежных, по —разному необычных и родных. Они не преедались, не становились менее нужными, а только раскрывали новые грани их подлинной, пока что влюбленности.

Пока им не грозило ничего, они были тайной друг друга, но открыты, не сохранив ни единой загадки друг перед другом. Никто не знал о их растворённой в нежности уже не дружбе.

Им нужна была смелость, чтобы однажды, на одном из лондонских мостов, с бурлящей под ногами Темзой, он сказал, пожав её пальцы:

– Я тебя люблю, Сара!

Девушка почувствовала не долг, но желание ответить на его чувство. Чистая искренность, что составляла основу её жизни, как вода – большую часть физического организма, ожидаемо придала ей сил и решимости. Она взмахнула длинными ресницами, посмотрев на Эрика:

– Я тебя тоже люблю! – она покраснела до корней волос: – Очень…

***

И настало время знакомства родителей Сары и её избранника, молитв, чтобы всё сложилось хорошо. Их история любви окрепла ещё не до конца, но не была уже бесформенным ничем, а возымела собственных характер. Была готова к возможным трудностям, пусть была похожа, на первый взгляд, на каприз одной и игру второго.

Впрочем, детскости ни в одном из них уже не было. Её детство погибло в лапах общественных устоев, у него – вовсе не было полновесных детских лет.

Эрик Говард был сиротой. Давно. И уже позабыл о другом. Стерлись из памяти юношеские воспоминания, те, что должны были быть спутниками его жизни, оттачивать волю, формировать характер, дать основу всему будущему.

Удивительно, воспитав сам себя без посторонней – нет, Боже! – самой заинтересованной помощи родителей, он был на редкость незлобив, деятелен, прилежен во всем, покладист. Он играл в жизнь до встречи с Сарой. Справляясь с испытаниями по – мужски стойко, молодой человек, несмотря на неимение перед глазами примера отца и даже старшего товарища, сам привил себе те черты, что в зрелые годы должны составлять здоровую крону дерева семьи, крепкий фундамент построенного с любовью дома.

Посиделки за чаем, общие фразы, казалось не значащие ничего, но говорящие, на самом деле, обо всём, открыли перед мистером и миссис Хауард истину об этом юноше, что представлялся им официально, имея безоговорочно серьёзные намерения, которые касались их единственной дочери, намерения взрослого мужчины по отношению ко взрослой женщине.

Дочь их выросла, с этим оставалось только примириться, и готова была сделать то, к чему чуть не с малых лет её подготавливали, как к святой обязанности, как к самому очевидному для любой женщины исходу, гарантировавшему её «завтра».

Эрик Говард держал за руку Сару Хауард, облегченно вздохнувшую, когда её мать улыбнулась человеку, которого дочь избрала, а отец доброжелательно хмыкнул.

***

Они верили: это серьёзно. И серьёзно весьма.

Оставалось исполнить ставшую общей для обоих мечту Сары.

Она поступила в университет, послушавшись голоса своего сердца. Эрик, в чьей жизни теперь она присутствовала намного больше, чем кто– либо другой, категорически отказался сломать её прежние большие стремления, ведь когда – то эти самые стремления были единственным, что было только её, поддерживало жизнь и страсть к ней. Он сам настоял на том, что она не должна изменить своим былым идеалам, пусть даже сейчас всё для неё изменилось. Она —то всё же осталась собой.

Сара чувствовала, что очень влюблена. И, наверное, отказалась бы от прежних своих надежд и фантазий, если бы Эрик сказал последнее слово, фразу, которую она стала ждать. Вероятно, только, чтобы скрасить ожидание, день ото дня становящееся невыносимей и неподъёмней, она перешагнула порог университета, уже чувствуя себя достаточно зрелой, чтобы вовсе этого не сделать.

Начались семестры, полные усталости, знаниями и тоски по милому, но далёкому. И спустя четыре года…

Настойчиво звонили в дверь. Долго – долго. Мисс Мидл возилась на кухне и, честно, не сразу опомнилась, сообразила, что надо бы встретить гостя. Она чуть не бегом пустилась в переднюю, отворила засовы, распахнула дверь и, надо сказать, обомлела: в проёме стоял огромный букет цветов. Но из —за него послышался голос мистера Говарда:

– Мисс Мидл, дома ли Сара и мистер Хауард?

– О, да, да! – оторопела экономка. – Проходите, пожалуйста!

Она дала ему дорогу, и молодой мужчина с трудом протиснулся внутрь.

– В гостиную? – спросил он.

– Да! – указав рукой направление, но сделав неверное движение его проводить, сказала мисс Мидл.

Эрик Говард улыбнулся:

– Не стоит беспокойства, я сам!

– Хорошо! – неуловимо пожала плечами женщина. —Я оставлю Вас?

Он снова улыбнулся, и она пошла в кухню.

Эрик Говард поправил ворот рубашки, пригладил волосы и двинулся в знакомую уже комнату.

***

Он был встречен восторженным выдохом Сары. Он улыбнулся, видя, как она прижимает ладони к лицу, и уже смаргивает слёзы счастья, быстро поняв, ради чего пришёл её любимый. Ради неё, конечно, но ведь не обязательно приносить цветы. Боже, так много цветов!

Она поднялась с места, подошла к нему, вдруг почувствовав необходимость в промедлении и грациозных движениях. А ещё что – то вроде страха стало её спутником, она боялась услышать не то, о чём подумала, едва Эрик окажется ближе.