Текст книги "Самое важное о климаксе"

Гормоны, климакс и рак

О злокачественных опухолях некоторых органов мы уже сказали выше. Поначалу они являются гормонозависимыми — возникают на фоне перестройки ряда тканей и изменений гормонального фона в период менопаузы. Масштабы этой перестройки таковы, что, по оценкам онкологии, они повышают вероятность малигнизации различных тканей в среднем на 30–40 %. Естественно, от ее вероятности в любой другой период. Кстати, аналогичное «время перемен» – подростковый возраст – дает меньший коэффициент прироста.

Онкология пока не вполне понимает, почему случаи рака во второй половине жизни встречаются чаще, чем в молодости. Но, во всяком случае, у нее есть гипотеза. И гласит она, что все дело в способности нашего генетического кода стареть вместе с организмом. А именно, что с течением лет у нас появляется все меньше новых клеток, и все больший их процент изначально формируется с дефектом. То есть что ДНК каждой новой клетки все чаще дублируется с ошибкой.

Эти ошибки в копировании дочерней клеткой генетического кода клетки материнской не обязательны. Они возникают случайно, под действием неблагоприятных факторов извне. Молодой организм с большим биологическим ресурсом сопротивляется этим воздействиям успешнее, потому они оказывают меньше влияния на ежедневный процесс деления клеток. В старости общее положение экосистемы, именуемой телом, выглядит менее оптимистичным. Оттого если в момент зарождения некой новой клетки организм находится не в лучшей форме, клетка тоже может возникнуть не лучшая. В данном случае с выраженным злокачественным потенциалом. А если учесть, что старение обычно затрагивает и иммунную систему (хотя, надо отдать должное, не столь заметно), вероятность ее реальной малигнизации сильно возрастает.

В этом взгляде не все так ясно и бесспорно, как кажется, – не стоит полагаться на него слишком уж однозначно. Но и других версий взаимосвязи злокачественных опухолей с возрастом наука пока не выработала. Ясно одно: взросление – это не старение. В первом случае большинство сбоев носит временный характер и устраняется либо самостоятельно, либо с помощью легкой внешней коррекции. А менопауза – это период с высоким злокачественным потенциалом и еще более высоким числом сердечно-сосудистых патологий.

Если у нас возник очаг малигнизации, его начальная зависимость от гормонального фона обычно исчезает по мере развития. Дело в том, что опухоли половой системы больше любых других склонны и способны к самостоятельному синтезу веществ, напоминающих целевой гормон. Опухоли это дает ту самую независимость от цикла или дальнейшего угнетения детородной функции. Нам же это дает эффект ложной и опасной «второй молодости». В частности, отсроченный и заметно сглаженный климакс (иногда он словно и вовсе не наступает), более или менее полноценную картину моложавости.

Чем такая «молодость» закончится, мы понимаем. Вопрос в другом – как отличить действительно сглаженный климакс от явлений, спровоцированных раком? Молочные железы, семенники, ткани наружных половых органов действительно несложно осмотреть. А как быть с маткой и маточными трубами, яичниками, предстательной железой?

К сожалению, никак. Злокачественные новообразования – явление во многом уникальное. Они могут маскироваться под эндокринные железы, копируя работу исходных клеток. Они сами заставляют свои ткани прорастать системой кровеносных и лимфатических сосудов – так называемой стромой. У рака даже нет собственных симптомов, поскольку все симптомы по мере его развития начинают давать органы, которые он разрушает. А истинный размер злокачественной опухоли очень мал. Мы привыкли связывать слово «опухоль» с чем-то крупным. Но рак предпоследней и последней стадии – это, если провести аналогию с размерами, горошина. Ну от силы фасолина – не больше. Больше бывают только саркомы (опухоль мягких, не соединительных тканей органа), да и то обычно мышечные.

Все эти выдающиеся способности по части мимикрии под полное здоровье делают рак патологией, которая хорошо лечится лишь на начальных стадиях. Да, и которая как раз в этом периоде почти не определима… Обнаружить опухоль, которая пока не дала ни единого метастаза или дала только один ближний, в лимфатический узел – это неслыханная удача для онколога. И к слову, большая редкость в медицинской практике. Естественно, это не меньшая удача и для больного, так как ближний метастаз, в отличие от дальних, почти всегда операбелен, и покинет тело вместе с опухолью. Но, как и джек-пот, такой шанс выпадает немногим – единицам.

Нам необходимо помнить, что кровотечения в промежутке между менструациями, неожиданный «скачок» полового влечения, другие признаки нарастающего дисбаланса – это не комплимент нашему завидному здоровью. Тем более не следует принимать такие очевидные нарушения за упомянутый выше джек-пот. Вполне возможно, что мы сидим не за тем игральным столом и ставки были сделаны не такие, как мы думаем… Само собой разумеется, что с любыми новообразованиями, которые мы обнаружили в тканях или на поверхности кожи, следует обращаться к врачу во всех случаях, кроме одного. Это исключение составляют ситуации, когда мы можем объяснить его появление.

Единственное, что мы можем сделать еще, – это запомнить основные, действительные для большинства опухолей, свойства. Итак:

1. Первичные злокачественные опухоли не болят вплоть до финальных стадий процесса. Если нам кажется, что рак должен болеть всегда, мы ошибаемся. Сильные боли появляются с началом роста вторичных очагов – метастазов материнской опухоли. Особенно это актуально для случаев, когда первичная опухоль была удалена. А вот вторичная или вторичные – облучены и пр. из-за невозможности их удаления. Если они начинают расти, несмотря на попытки их подавить, рост этот обычно крайне интенсивен. Стремительное увеличение опухоли и ее прорастание приводит к сдавливанию нервных окончаний в окружающих ее тканях – отсюда и боль. Но для материнской опухоли быстрый рост не характерен – такое встречается довольно редко. Потому она наверняка будет безболезненной в течение нескольких первых лет с момента зарождения.

2. Злокачественное новообразование всегда сращено с окружающими тканями – либо кожными покровами, либо более глубокими, расположенными под опухолью слоями. Например, костью, если, конечно, опухоль расположена в органе, подразумевающем наличие костей. Характерная «ножка» (уходит в глубинные ткани) и спайка с нижними слоями кожи могут присутствовать как одновременно, так и по отдельности. В любом сочетании они обеспечивают опухоли полную неподвижность и, как правило, плотность (из-за сдавливания окружающими тканями).

3. Нужно помнить, что сращенный со злокачественной опухолью участок кожи всегда выглядит иначе, чем прочие покровы. Сначала она истончится, поменяет цвет, станет гладкой, лоснящейся. Следующий этап – это появление на данном участке незаживающей эрозии. Сперва мы можем принять ее за инфекцию, занесенную в месте повреждения. Но злокачественная эрозия с инфекцией никак не связана и имеет с нею мало общего. Во-первых, она не отреагирует вообще ни на какие из обычных в таких случаях мер. То есть на местный или общий прием антибиотиков, применение мазей, компрессов, других обеззараживающих процедур. Во-вторых, такой некроз редко сопровождается нагноением, зато стремительно углубляется и расширяется. В-третьих, эта язва издает характерный, общий для рака и гангрены гнилостный запах.

4. Подозрения на рак если не у врача, то у нас должны вызывать все гормональные сбои или патологии органов, у которых нет очевидных причин. Или если причину не удалось выявить при стандартном исследовании всех органов/желез, что могли вызвать сдвиг. А также случаи с нетипичными симптомами или течением, аномальным отсутствием реакции на терапевтические меры. Если врач по каким-то причинам игнорирует потенциально опасные отклонения, мы имеем право провести биопсию тканей органа или новообразования по собственной инициативе. Лучше сделать это в другом учреждении – любом, имеющем на это право и не требующем обязательного направления на процедуру. Тем более разумно показать ее результаты и другому врачу – не обязательно онкологу, хотя, безусловно, желательно.

5. Появление одного или нескольких безболезненных, мягких узелков размером, максимум, с грецкий орех, расположенных под неизмененной кожей, требует немедленного обращения к онкологу. Это требование не зависит от степени их подвижности, места появления, наличия или отсутствия изменений кожи и других деталей. Если нам это очень нужно знать, прочная спайка с кожей наверняка появится, но чуть позже – через пару месяцев. То же, что мы видим перед собой сейчас, является воспаленным лимфатическим узлом/узлами. Так выглядит типичный ближний метастаз злокачественной опухоли. И ее расположение несложно определить по расположению этого метастаза.

Здоровье во время и после менопаузы

Подход научной медицины

Конечно, все, что мы сказали выше, на здоровье, собственно, не похоже. Климакс – процесс совершенно естественный и нормальный. Вот только закончиться он может почему-то таким числом заболеваний, что просто глаза разбегаются – словно перед витриной супермаркета. И это – еще без учета всех рисков, которые он просто существенно повышает, хотя не делает почти неизбежными…

На самом деле, часть патологий, вполне вероятных в период менопаузы или постменопаузы, у нас давно созрела и только искала удобного повода проявиться. А еще часть мы почти обязательно ухитримся «заработать» сами, по собственной инициативе. В конце концов, разве мы были так уж здоровы в молодости? Разве мы пришли к этому периоду в столь уж безупречной форме? Если да, то климакс, скорее всего, пройдет у нас без особых осложнений. Да и впоследствии нам будет достаточно лишь немного перестроить тактику ухода за собой – правда, во всех смыслах слова «уход».

А если мы к этому этапу не столько пришли, сколько приехали в инвалидном кресле, то каких успехов мы добились на поприще здоровья до сих пор, такие же ждут нас и далее. Ждут, если мы не возьмем себя наконец в руки и не поймем, что без нашего драгоценного тела не будет ни карьеры, ни успеха, ни денег. Будет лишь бесплотная душа, которая во всем этом не нуждается и у которой совсем иные заботы. Да, вероятно, как раз те, о которых мы имеем такое же смутное представление, как и о нуждах тела.

Основной метод компенсации климакса и его последствий, который нам может предложить официальная медицина, – это прием гормональных препаратов как вовнутрь, так и наружно. Метод приема здесь зависит от того, насколько масштабный эффект нам необходим, то есть какой набор проблем изо всех, перечисленных выше, наблюдается лично у нас. Показаниями для пероральной гормональной терапии является ранний и поздний климакс, ряд выраженных расстройств со стороны нескольких отдельных систем. Как правило, самой опасной и, следовательно, требующей компенсации ситуацией считается явное, стремительное ухудшение работы центральной нервной и сердечно-сосудистой систем.

А местная терапия лучше подходит для решения проблем локальных – в том числе если они отражают ухудшение работы всей системы, к которой относятся. Например, нас попытаются отговорить от общей терапии в случае усугубления тромбофлебита, варикозного расширения вен. Или если у нас наступит расстройство лишь деятельности позвоночного столба, но не головного мозга. Впрочем, в настоящее время существует целое направление врачебной мысли, которое рассматривает сам климакс как патологию. Как хроническую патологию, требующую постоянной компенсации – с момента наступления и до конца дней.

Этот новый подход к известному, изученному, естественному процессу особенно распространен в западных странах. Отсюда и большая привычка европейцев к гормональной косметике, и общее лучшее развитие этого направления в косметологии, а также фармацевтике. Но нужно сказать, что такой подход в целом разумным не выглядит.

Менопауза по всем признакам действительно нормальна и заложена в нас самой природой – в хромосомах ДНК любого организма. Сама она заболеванием не является, хотя может их обострять или вызывать. Скорее всего, этот ход научной мысли возник как очередной масштабный эксперимент. Эксперимент, в основе которого лежит вопрос «Что будет, если отменить климакс?».

Вполне возможно, медицина при этом пытается опытным путем установить, продлевает ли жизнь «затянувшаяся молодость». Проблемы в ее изысканиях или их направлении нет никакой – пусть ищет что пожелает. Проблема в том, что оценить все риски «затянувшейся молодости» или дать наиболее вероятный ответ на начальный вопрос здесь теоретически невозможно. То есть все и впрямь придется установить на практике – на нас. Иными словами, речь идет о новой попытке победить смерть, но никакой победы нам никто не просто не гарантирует – даже не обещает, что это возможно.

Мы знаем уже несколько подобных акций, имевших место в прошлом. Первой среди них была кампания по борьбе с холестерином, запущенная США в промежутке между Первой мировой и Второй мировой войнами. Ее «отголоски» многие из нас могут испытать на себе и до сих пор, ведь от теории «вредного и лишнего» холестерина никто так и не отказался во всеуслышание. Появились только модификации взгляда – о «плохом» и «хорошем» холестерине.

А правда об этом веществе, известная всем, кто не склонен верить кому-либо на слово без проверки, такова, что и «хороший», и «плохой», и вообще любой холестерин производит наша собственная печень. Точнее, он поступает в организм с пищей и одновременно вырабатывается в печени. Поступивший с пищей холестерин прямо из кишечника тоже отправляется не в кровь, а в печень – на обработку.

Холестерин как вещество всегда один и тот же – одинаковые молекулы с одинаковыми свойствами. А «хороший» и «плохой» – это названия разных белковых контейнеров, в которые упаковывает его молекулы печень. Они действительно ведут себя в кровотоке немного по-разному. Но, как видим, в этом еще может быть каким-то образом «виновата» печень или сам контейнер – белки, его образующие. Обвинять же в каких-то биологически, так сказать, неправомерных действиях вещество, которое просто по факту не контактирует ни с кровью, ни со стенкой сосуда, и неверно, и наивно, и ненаучно. Это все равно что обвинить в появлении злокачественной опухоли самого пациента, у которого ее нашли. Как будто он мог каким-то образом повлиять на процесс, о котором ничего не известно ни ему, ни вообще мировой онкологии!

Разумеется, изначальная, очевидная неадекватность подхода предопределила исход этой затеи. Сперва диетология разработала низкохолестериновые диеты и продукты, а фармацевтика выпустила ряд препаратов, подавлявших усвоение холестерина из пищи. Конечно, это ничем и никому не помогло, потому что печень и сама производит это вещество – причем с большим успехом. Зато наука выяснила, что в случае нужды этот орган может поднять его синтез на 35 % и даже иногда выше.

Тогда появились статины – препараты, угнетающие работу печени. Да, результат по лечению атеросклероза они дали лучший. В частности, после первого инфаркта или инсульта наступление второго удавалось отсрочить на небольшой, но, по понятным причинам, драгоценный промежуток времени. Впрочем, этот результат на практике тоже оказался нулевым и даже, пожалуй, отрицательным. А все потому, что статины продемонстрировали высокую канцерогенность. Высокую настолько, что от рака печени и некоторых других органов (желчного пузыря, молочных желез) в контрольных группах умерло более половины испытуемых. Притом что особенно интересно, в период ближайших трех – пяти лет от начала терапии. То есть как раз в пределах той «отсрочки», которую, согласно официальным тестам, в среднем предоставляли статины.

Далее обнаружился ряд летальных исходов, к которым привели некоторые неизбежные следствия острого дефицита холестерина. Иными словами, смерти среди тех, кто наконец добился заветной мечты – замедлил атеросклероз в своем организме. Эти летальные исходы наступали по причинам тотальных нарушений работы ЦНС (оболочки «белых» нейронов мозга образованы этим веществом), отказа мышц по всему телу (они строятся с участием «плохого» холестерина).

В числе жертв этого эксперимента оказалось и большое количество новорожденных. Ведь холестерин не только формирует весь головной, спинной и костный мозг. Он еще и служит основой для синтеза прогестерона, он образует оболочку каждой клетки тела, без него совсем не образуется желчь в желчном пузыре. Оттого острый его дефицит, создававшийся тогда путем особых строгих диет для беременных, а также искусственного вскармливания младенца, приводил к массовым случаям мертворождения. Вариантами гибели в утробе выступали врожденные патологии ЦНС и физического развития.

Часть зачатых в период «холестериновой войны» детей выросла глубокими инвалидами, для части все это закончилось гибелью еще в утробе матери или вскоре после рождения. Именно высокая детская (не взрослая!) смертность заставила медицину модифицировать свой подход, введя все эти мелкие условия. Например, «плохие» и «хорошие» виды одного вещества, предложения «поберечь себя от мяса» только начиная с 35 лет, но не раньше – и т. д. и т. п.

Одно хорошо: сейчас, при всем поддерживаемом негативном отношении к холестерину, ни один психически здоровый врач уже не посоветует нам попить статины или фибраты для профилактики чего бы то ни было. С другой стороны, эти препараты часто продаются без рецепта. Так что при общем курсе кардиологии на поддержание этого нелепого мифа от собственной инициативы и ее последствий нас по-прежнему никто не оградит…

После холестерина встречались акции и помельче. Одно время огромную популярность приобрела теория пользы антиоксидантов. Исходная идея была еще более глубокой, чем в случае с холестерином. Известно, что большинство сред организма, предназначенных для угнетения регулярно поступающих в них возбудителей, обладает именно кислой, а не щелочной реакцией. В частности, из их числа естественный кислый баланс мочи и нормальных выделений половых органов. Кислой реакцией обладает также здоровая кровь и среда прямой кишки. А вот распад белков в организме (из пищи, из разрушенных клеток и пр.) дает щелочную реакцию. Ею же обладают азотистые основания – уже связанные до безопасной химической формы продукты клеточного обмена, подлежащие выведению почками. Да и деятельность большинства бактерий тоже проходит активнее именно в щелочной среде.

И вот, даже зная, что без щелочной реакции невозможна ни деятельность кишечника, ни связывание этих самых азотистых оснований, наука решила, что кислоты полезнее щелочей. Теорию, выражаясь официально, донесли до широких масс. И весь мир узнал об огромной пользе цитрусовых и виноградного сока, о неких «свободных радикалах», якобы ускоряющих старение клеток и разрушающих ткани. Разумеется, бесконтрольное потребление в огромных количествах соков с высокой концентрацией пищевых кислот привело к тому, к чему не привести просто не могло. Это были и циститы, и язвы кишечника (в первую очередь – это логично), и даже желудка (все возможно – смотря сколько кислоты выпить).

Выпуск фармацевтических препаратов, которые вмешивались в обменные реакции организма, вообще «ознаменовался» рядом смертей из-за почечной недостаточности и отравления организма продуктами распада. С того момента популярность теории пошла на убыль. И сейчас мы признаем за цитрусовыми ровно ту пользу, которой они обладают. А именно, улучшения пищеварения в случаях, когда нас не удовлетворяют результаты собственных усилий желудка или кишечника. Впрочем, кто из нас и теперь не слыхал о «свободных радикалах» или не знаком со словом «антиоксиданты»? Просто сейчас их уже не рекомендуют пить и вместо воды, и вместо чая – лишь «приплюсовали» их к действительно богатому составу этого напитка, вот и все.

Самая «свежая» версия пути к бессмертию – это вред курения. Табачный дым состоит из двух важных компонентов. Один из них – никотиновая кислота, или ниацин. А второй образован набором веществ со сходной структурой – продуктами горения или растительными смолами. Никотиновая кислота является одним из витаминов группы В – витамином В₃. Это вещество так же незаменимо, как и холестерин. Без него в организме не синтезируется ряд других витаминов и коллаген (белок хряща, глазной склеры, хрусталика и ряда эластичных тканей – сосудов, кожи). Без него хуже вырабатываются желчь и желудочный сок, плохо работает печень, отказывает кора головного мозга и т. д., и т. п. – его дефицит в организме уж точно не является залогом здоровья и долголетия. А между тем получить его суточную норму с продуктами питания сложно так же, как и норму йода.

Мы ведь слышали, что хронический дефицит йода в рационе – это бич большей части человечества и причина двух третей всех заболеваний щитовидной железы в мире?.. Так вот, йодом этот список не исчерпывается – просто о никотине в таком ракурсе говорят реже. Мы знаем, что его капля когда-то убила лошадь. Вообще, вполне могла – с учетом его влияния на работу ЦНС, которой он так необходим… Непонятно только, кто здесь настоящий убийца – никотин или тот, кто дал такую большую его порцию как раз существу, которое в нем не нуждается? Дефицит никотина, зато острый, испытывают всего три вида теплокровных на всей планете – человек, собака и свинья. У всех остальных он вырабатывается в организме в достаточном количестве. Кстати, человека эта капля не убила бы, потому что ему в сутки надо потреблять капли четыре, а то и больше…

Что до всей теории вреда курения, то в ее основе лежит простое желание медицины снизить или, еще лучше, свести к нулю смертность хотя бы от одного вида рака. Да, эта патология смертельна почти в 100 случаях из 100, лечение ее по всему миру неэффективно настолько, что цифры просто удручают, и за сотню лет изучения проблемы наука не продвинулась в разгадке этой тайны ни на шаг. Да и рак легких к тому же из числа неоперабельных.

Все это, безусловно, очень печально. Тем более что смерть от рака, как мы понимаем, – это смерть не простая, а мучительная. К тому же коэффициенты онкостатистики по всему земному шару неуклонно растут. И уже через 10 лет они грозят отнять «пальму первенства» у атеросклероза – еще одного заболевания, так и оставшегося загадкой. Оставшегося потому, что никто так и не объяснил, зачем печени упаковывать одно и то же вещество в разные оболочки.

Спорить с самим фактом канцерогенности растительных смол бессмысленно. Если наука права и хронические, вялотекущие воспаления могут запускать малигнизацию на задетом участке, смолы и впрямь канцерогенны. Они оседают в тканях легких, поскольку бесполезны для организма. И провоцируют эти самые хронические микровоспаления в тканях бронхов, легких, даже дыхательного горла.

С другой стороны, в этой версии имеется помарка. Она в том, что процент людей, страдающих инфекционной хроникой верхних дыхательных путей (тонзиллитом, ларингитом и др.), тоже очень высок. А вот смертность от рака с локализацией в задетых тканях среди них почему-то ничуть не выше, чем среди свободных от этой неприятности. И потом, рак легких даже не является прерогативой одних курильщиков. Ведь сигарета лишь увеличивает шансы на него, а не полностью создает всю статистику по данной патологии. Наука вполне могла бы выразиться и иначе: что рак легких поражает и тех, кто не подвержен этой привычке. Просто чуть реже. А следует из этого правда – то, что рак легких в действительности не имеет каких-то особо выраженных взаимосвязей с курением, другими привычками, факторами внешней среды, состоянием здоровья, даже возрастом…

Не стоит списывать со счетов и другой широко известный факт о раке – между прочим, один из самых определенных, не имеющих ни одного исключения. Состоит он в том, что опухоль легких, печени, мышцы и вообще любого органа – это, по сути, одно и то же. Один и тот же процесс, только начавшийся в том или другом органе. В пользу того, что опухоль легких ничем не отличается от опухоли кишечника или почек, говорят два факта:

1. В известном смысле, раком можно заразиться. Только для этого потребуется невозможный в обычных условиях процесс – попадание нескольких клеток опухоли в ткани целевого органа другого тела. Опыты по заражению раком увенчались успехом еще в середине прошлого века, когда клетки опухоли печени одного цыпленка пересадили в печень другого и они начали успешно размножаться.

Как мы понимаем, ни с одними здоровыми клетками так не получится – на то доноров для трансплантации органов и подбирают по сотне параметров совпадения. Если бы нормальные клетки обладали свойствами раковых, ничего такого нам бы просто не потребовалось – органы любого донора подходили бы любому реципиенту. Но с нормальными клетками все далеко не так. Ведь не секрет, что даже при оптимальном совпадении параметров реципиенту впоследствии приходится принимать иммунодепрессанты – на протяжении всей жизни с трансплантатом. Причина проста: иммунная защита тела запускает реакцию отторжения на чужеродные белки клеток. Она уничтожает трансплантат от неподходящего донора за часы, а от подходящего – за годы. Разница только во времени и в силе реакции отторжения.

2. Свойство рака, создающее, по сути, всю его летальность, – это способность метастазировать. То есть создавать очаги малигнизации в нескольких органах сразу. Как правило, вторичные опухоли не операбельны – располагаются в жизненно важных органах, которые не режут ни скальпелем, ни другим инструментом. А альтернативные варианты уничтожения злокачественных клеток (химиотерапия, облучение) обладают относительно низкой эффективностью. Одной выжившей клетки достаточно для возобновления роста очага – за счет безостановочного деления этой клетки и всех ее производных. Потому-то терапия и неэффективна – одна клетка в дочернем очаге останется почти наверняка.

Самое интересное здесь то, что метастаз – это клетка первичной опухоли, которая оторвалась от ее тела (злокачественная ткань не отличается прочностью текстуры) и попала в кровоток. Система кровообращения у опухоли и всего тела одна. Так что эта клетка рано или поздно заносится вместе с током крови в какой-то другой орган. Опять-таки, нормальная клетка одной ткани не начнет размножаться в ткани совсем другого типа – она там погибнет. Вот только рака это не касается.

А выбор органов, в которых застревают такие клетки, зависит от простейших особенностей кровообращения. Лучше всего кровью снабжаются печень, головной мозг, почки, кишечник, спинной и костный мозг. В некоторых из них кровь еще и намеренно задерживается – чтобы они могли ее очистить (печень, почки, селезенка) или насытить новыми элементами (костный мозг, печень). Вот отсюда и закономерность, что большая часть метастазов удалению не подлежит, хотя материнская опухоль и ее ближний метастаз, как правило, устранимы.

Словом, все это интересно, но мы только что установили удивительную вещь. А именно, что рак легких действительно ничем не отличается от любого другого. Это само собой наводит на мысль, что он и должен быть связан не с курением. Тогда уж скорее с теми же факторами, которые приводят к малигнизации вообще, в любой части тела. А их довольно много, и среди них имеются куда более влиятельные, чем какая-то сигарета. Кроме того, возникает еще одно подозрение – что раз у нас не будет рака легких, это еще не значит, что вместо него у нас не появится опухоль в другом месте…

Вот такова реальность вреда курения: рак вызывает вовсе не оно. Недаром среди онкологов всерьез изучается теория его наследования и теория его появления из-за отклонений иммунной защиты. А теория вреда курения, кстати, онкологией не рассматривается – во всяком случае, системно. Все работы на эту тему легко уместятся в один том энциклопедии. Хотя более близким к реальности теориям его происхождения посвящены работы, каждая из которых тянет на отдельную «Войну и мир».

Таким образом, курить или не курить, пить или не пить – это дело наше, личное. Самое разумное здесь – просто не принимать никаких решений, не проверив все звучащие на эту тему мнения самостоятельно, очень тщательно. Даже если эти мнения весьма убедительны на вид, не следует забывать, что все научные труды сейчас можно найти и прочесть без помощи журналиста. Разве он похож на лучшего специалиста в данном вопросе, чем мы? Нет, ведь он не онколог и вообще не врач – он даже не ветеринар. А если нет, зачем нам знать, каково его личное отношение к нашим привычкам и нашим методам поддержания здоровья?..

Но по итогам этого в общем поверхностного «разбора» самых нашумевших теорий мы можем сделать и более общий вывод, чем как нам поступить со своим телом и распорядиться собственным здоровьем. Вывод этот таков, что подобным «сенсационным открытиям» не стоит не то чтобы верить вообще, но как бы спешить поверить раньше всех. Мы ведь не жокеи на скачках, и нам не нужно обогнать всех еще на старте. К тому же еще и с риском прийти к финишу первыми…

И то, что часть эндокринологов сейчас пытается отменить климакс, чтобы отменить с ним и смерть, еще не означает, что нам следует обязательно на это соглашаться. Это новое «веяние» – не более чем надежда если не достичь искомого результата, то хоть собрать, что называется, много новых и интересных с научной точки зрения фактов. Это действительно так. Ведь никто не пообещает нам конкретных результатов и не предскажет даже трети всех возможных последствий этого эксперимента.

Насколько можно судить о такой терапии в теории, ее плюс в способности сгладить или устранить полностью ряд вторичных, не самых важных, но раздражающих последствий менопаузы. Например, приостановить старение кожи и суставов, продлить молодость коры головного мозга, улучшить качество работы вообще всей ЦНС. Эта терапия также способна незначительно замедлить старение сердечно-сосудистой системы. А лечение именно препаратами тестостерона, разумеется, очень пойдет на пользу работоспособности мышц.

Но на этом с преимуществами – все, и можно перейти к недостаткам. А они тоже очень серьезны. Самый важный из них – тот, что в периоде половой зрелости гормональная терапия всегда ускоряет старение надпочечников. Иными словами, органов, вырабатывающих гормоны противоположного пола и ряд кортикостероидов. Не факт, что то же самое будет происходить и в организме с нулевым собственным фоном. Во всяком случае, так заметно и быстро. Но и не факт, что этого вовсе не будет, – мы не можем знать этого наверняка.