Текст книги "На пороге империи"

Глава четвертая

Долгих три седмицы томился Тихон в ожидании весточки из Немецкой слободы. Послание привез молодой парень, прискакавший рано утром верхом на лошади. Он никак не хотел отдавать пакет Марфе, требовал или Тихона, или Пахома. Пришлось мужа поднять с постели и вести на улицу. Но этого курьеру оказалось мало. Он стал требовать подтверждающий документ. Терпение Пахома доказывать, что он есть он, лопнуло. Пришлось останавливать проходящего мимо соседа и просить его подтвердить свою личность.

– Скажи, Митрич, кто я таков?

– Чего-чего?

– Скажи, кто я таков?

– Запамятствовал что ли?

– Мне это важно!

– Ты, Пахоша, уже с утра чеклажку опрокинул? Али старые раны опять заговорили?

В их разговор встряла Марфа и объяснила соседу суть дела. Митрич вылупил свои глаза на курьера и начал орать на того во всю свою мощь.

– Ты откуда такой взялся? Честным людям на слово не веришь! Молодой, а уже пугливый! Перед тобой самый, что ни на есть, Пахом, Па-хом, Ко-роб-ков! Еще раз тебе говорю, это Пахом Коробков!

На крик Митрича прибежали двое его сыновей, один из них прихватил с собой лопату, а другой вилы. Курьер заморгал своими глазками. Вспомнил, что у него больная матушка и дом требует ремонта, и вообще других дел в этой жизни навалом. Вынул из своего кафтана пакет, сунул в руки Марфы и начал хлестать коня, что было силы.

В послании немец начертал две фразы: «Наши договоренности в силе. Жду у себя. Вильгельм».

Тихон с собой взял партию готовых пуговиц, часть сухих не распиленных заготовок и записку Марфы с рецептом состава. Пахом подогнал повозку и повез сына в новую жизнь.

Прошло время и прибыли немецкие купцы, приняли товар, внимательно осмотрев каждое изделие, расплатились с Ахеном. Тихон получил первую плату за пуговицы в сумме пятнадцати рублей.

– Теперь, когда вы, герр Ахен, убедились в состоятельности моей затеи, проверили мою надежность в делах денежных, я готов перед вами раскрыть состав пропитки пуговиц.

– Просто так? Не верю! Что хочешь взамен?

– Взамен хочу состав пропитки древесины против огня и соли.

– Просишь на благое дело?

– По цареву велению. Токмо при дворе не состою, исполню задание и забуду. Хочу пуговицы делать и продавать их. Никаких задних мыслей не имею, герр Ахен.

– Ладно! Тебе верю, а тут приходили двое, угрозами секрет выманывали. Имя царя тоже употребляли.

Немец велел Тихону оставаться в мастерской, через половину часа принес десять листов с немецкими словам и какими-то знаками.

– Отдай в таком виде, разберутся. Там все просто.

Тихон отдал записи отцу и велел идти во дворец, передать царю Петру тайну обработки дерева от Вильгельма Ахена.

– Да предупреди царя, что те двое, которых он посылал ранее, хотели угрозами тайну выведать, а деньги себе присвоить.

Верно говорят, что в раннем возрасте человек полностью открыт для знаний. К лету Тихон бегло говорил на немецком языке. Особо длинные беседы случались у него с сестрой хозяина. Получалось так, что Тихон оказался единственным человеком в окружении Фриды, который общался с ней с удовольствием.

Роман ушел к родителям, хвалился, что отец откроет ему собственную мастерскую по изготовлению мебели. На его место взяли паренька из села Братеево, которое раскинулось за городом на берегу реки Москвы. Отец нового ученика служил ярыжкой в каком-то Приказе. Паренька звали Семен, он оказался застенчивым и нетребовательным.

Алекс к этому времени постиг многие премудрости работы с древесиной, но все одно не хотел уходить от мастера. Было понятно, что причиной тому – Фрида. Что к ней испытывал Сашка, не знал никто. Но между ними существовала обоюдная духовная привязанность. Ей немного за тридцать, ему только-только стукнула пятнадцать годков.

После очередной ссоры с братом Фрида сидела в гостиной и тихо плакала. Тихон не смог оставить ее без внимания и подсел на лавку.

– Можешь мне не говорить о причине своих слез, все и без того понятно. Конечно, обидно, когда от брата слышишь только грубости. Служить бы ему командиром и орать на своих солдат. Причем, солдат должно быть много, а тут одна женщина принимает на себя грубость, рассчитанную на целый полк.

Фрида закивала головой, вытерла слезы и начала рассказывать:

– Всего-то неправильно сложила три цифры, и ошибка случилась на четыре единицы. За это он меня назвал одним русским словом таким, что повторять не хочу. К этому слову добавил еще кое-что, но уже по-немецки.

На следующий день приехал Сашкин отец, чтобы передать ему очередную партию сладостей и денег. Обнаружив свое чадо в приподнятом расположении духа, в состоянии трепетного волнения, купец начал допытываться о причинах. Видимо, Сашок, как воспитанный сын, откровенно поделился с отцом своими чувствами к Фриде. Если силу грома и молнии принять за единицу, то купец умножил все это раз на восемь. Учение моментально было закончено, мальца под белы рученьки вывели из дома и усадили в ландо. На выходе купец высказал учителю все, что родилось у него в голове после сообщения сына.

Фрида снова залилась горючими слезами, Вильгельм закрылся у себя в кабинете. Тихон решил, что должно пройти какое-то время, чтобы забылся случившийся конфуз.

По-прежнему в общении между Тихоном и хозяином оставалось доверие и наличествовало дело. Все имевшие место разговоры не выходили за рамки одной темы. По мере освоения европейского рынка среди немецких купцов, привлеченных Ахеном к сотрудничеству, активнее всех продвигался герр Клюге. Он чаще других приезжал в Москву и делал заказы на хороший объем. Не допускал посторонних к своему общению с Вильгельмом, и, когда в их окружении появлялся Коробков, Клюге либо прекращал разговор, либо переводил его на сторонние темы. Было очевидным, что купец принимал парня за помощника на побегушках, не имеющего отношения к технологии производства. Но это Тихона не раздражало, главное, что купец стремился к постоянному активному сотрудничеству.

Незаметно ремесленная мастерская превратилась в целое предприятие. Вместо учеников пришлось нанять трех работников. Условия проживания остались те же, но теперь хозяин не получал деньги, а выплачивал их в виде вознаграждения за сделанную работу, приносящую хороший доход.

С началом новой весны Клюге заговорил о расширении рынка сбыта. Теперь его заинтересовал английский покупатель. Тихон видел, как Ахен и Клюге ругаются злобно и грубо, но не обращал на это внимания, был уверен, что немчура меж собой всегда договорится.

То, что царь Петр регулярно приезжает в Немецкую слободу, на Москве знали почти все. Тихон интереса к этому не проявлял. Его не интересовали слухи о похождениях государя, не испытывал он желания о новой встрече с царем. Но за него это сделал случай. Тихон шел в лавку по своей надобности и не обратил внимание на группу беседующих в сторонке парней и девок. Сзади услышал шаги и оглянулся, его догонял Петр Алексеевич.

– Али не узнал меня, Тихон Коробков? А я тебя помню. Хорошую ты мне службу сослужил. Еще на воров указал. Все подтвердилось. Хотели немца запугать, а деньги между собой поделить.

– Рад угодить вашему Величеству!

– Тут в Слободе по какой надобности?

– И живу, и работаю. Долго обо всем рассказывать. Но кабы не задание, не знаю, где бы находился.

– По-прежнему готов служить мне?

– Я решений своих не меняю.

– Когда потребуешься, позову! Пойдешь?

– Зови, Петр Алексеевич.

От своего отца Тихон уже знал, что царевна Софья все настойчивее добивается отстранения Петра от притязаний на трон. Ведь, согласно закону, близился срок сдачи царевной своих регентских полномочий. Рассказывал отец о потугах Софьи не допустить дружбы Петра со стрельцами. Именно в стрельцах видела царевна вооруженную опору своей власти.

Когда дела складываются и тебя сопровождает успех, время бежит очень быстро. Выручка от производства и продажи пуговиц позволяла решить все бытовые проблемы в семье Ахена и Коробкова. Но в последнее время обозначился конфликт с главным компаньоном Клюге. После его очередного посещения Слободы, Ахен заперся в своем кабинете и не выходил до самого вечера. Тихон ждал прояснения ситуации. Только на следующий день хозяин пригласил его на разговор, в котором без лишних эмоций сообщил о прекращении деловых отношений с Клюге. Получалось так, что компаньон уже длительное время требовал пересмотра прежних договоренностей. Он требовал от Ахена передачи ему секретов изготовления пуговиц и еще чего-то, более важного. Ахен не смог переубедить его в обратном и придумал хитрый ход. Пришлось подсунуть придуманные на ходу данные о породе древесины, рецепты сушки и окончательной обработки продукции. Ахен предполагал, что Клюге проведет опыты, набьет себе шишек и успокоится. Но тот быстро разобрался и вернулся. Снова произошел скандал.

– Пусть катится! Мало ли что завтра взбредет в его буйную голову. При очередном появлении отсылайте его ко мне, а я что-нибудь придумаю, – продолжил Тихон.

– Но я не хочу выглядеть, как баба на пожаре.

– Это как? – удивился партнер.

– Стоит, орет и не знает, что делать.

– Это так у вас, у немцев, а у нас баба и звать на помощь не станет, сама с пожаром справится.

– Спасибо тебе, Тихон, но я разберусь с ним сам. Нам теперь надо искать новые рынки сбыта продукции. Теперь в Европу Клюге не пустит. Может здесь, в других городах или на Востоке. Прошу об одном, если со мной что-нибудь случится, позаботься о Фридерике. Поверь, с этим я могу обратиться только к тебе, – в голосе немца присутствовали страх и мольба.

– Что за паника, герр Ахен? Вашего Клюге соплей можно перебить. Кто он такой, чтобы его бояться? А вот с торговлей хуже. В Москве мы купца Побединского не обойдем. Ему свои медные пуговицы продавать надо. Могу поехать в Коломну, к отцу Алекса. Он торгует на средней и нижней Волге. Про восточные страны нам придется забыть, мне сказывали, что там любят пуговицы из золота, серебра и обязательно с жемчугами. А насчет Клюге, мне кажется, вы преувеличиваете. Не похож он на страшилу.

Ахен с надеждой сказал:

– Пожалуй разговор с отцом Алекса можно провести, но без меня. А насчет Клюге … Вы этого человека знаете плохо! Он способен на все.

Закрома с зерном, бочки с соленой рыбой, кирпичные заводы, баржи на Оке и Волге – все это купец Полосухин. Его дом в Коломне знал каждый и на спрашивающего посетителя смотрели с подобострастием. Сторож Тихона проводил от ворот к беседке и велел ждать барина. Но первым подскочил Алекс. Он вырвался из дверей особняка и бегом устремился к посетителю. Сначала спросил про Фриду и про ее настроение. Тихон догадался о не пропавшем интересе и авторитетно заявил, что женщина, если и подарит свою честь, то только самому Алексу. Подошел хозяин и общение начал необычно, велел поблагодарить своего сына за настойчивость. В противном случае посланца немца Ахена ожидало бы битие палками.

– Я поспешил к вам, господин Полосухин, по очень мирному вопросу, – начал свой монолог Тихон и пригласил купца поучаствовать в выгодном пуговичном деле.

– А что иноземцы уже наелись вашими деревяшками? Знаю, что торговля шла у вас бойко, что до самого Амстердама добрались.

– Успех нас и погубил. Другой немец, торговый компаньон, хотел перепрыгнуть через одно свое место, да упал.

– А на Москве чего? Деньги считать перестали?

– На Москве погоду делает Побединский. Такому дорогу не перейдешь.

– Леха, малый свирепый. Говорят, будто с ворами знается, целые ватаги под ним ходят. Без него даже атаманов не назначают. Ну, показывай свои пуговки.

Тихон выложил на стол коробочку с малой партией. Купец повертел, потрогал, приложил к своему кафтану и хмыкнул:

– Попробую в Нижнем, туда народу много съезжается. Коли интерес обнаружу, буду компаньоном. Про деньги решим потом, не боись, не обману. А как там кобылица необъезженная поживает? Не забрюхатила еще?

– Она несчастная женщина. Только я ей помочь ничем не могу.

– Мой Сашка тоже.

Из Коломны Тихон поехал в Преображенское. Он решил дома переночевать и утром появиться в слободе. Домашние безусловно радовались ему, их редкие встречи заканчивались длительными посиделками, обсуждением насущных дел. Васятка старался брать пример со старшего брата, даже в интонациях пытался подражать. Настена одаривала старшего своими поделками, то цветок засушит и сделает из него бабочку, то камушек раскрасит, изобразив на нем какого-нибудь зверька.

Тихон из-за вечной занятости подарков младшим не привозил, одаривал их деньгами с пожеланиями не копить, а истратить для своей радости все. В этот раз, когда младшие ушли спать, мать рассказала о своей встрече с тем самым седым дедком.

– Сидит на соседской скамеечке и будто ждет меня. Сколько времени прошло, а дед все такой же, совсем не изменился, разве что борода стала поболе. Тут без всякого здорованья говорит мне: «Ждут твоего старшего сына испытания великие, чащобы лесные и болота смрадные. Но это путь к его очищению и полному счастью». У меня к нему сразу вопросы пошли, а он встал и двинулся прочь будто незнакома я ему вовсе.

– Ты, Тихон, не скалься. Этот дед мне тогда все верно нагадал, – сказал отец.

– А я в ближайшее время в лес не собираюсь, разве что в Коломну опять придется ехать.

На том разговор завершился.

Когда Ахен и Коробков обсудили суть переговоров с купцом Полосухиным, то решили сделать в производстве перерыв. Будет ответ от купца, тогда и производство возобновится. А пока отдать работникам причитающиеся деньги и отправить на десять дней по домам.

По случаю свободных дней Коробков купил в пекарне горячих пирогов и булок. В лавке приобрел сладости. Пришел к Ахену и предложил организовать чаепитие. Вильгельм быстро и коротко что-то сказал сестре, да так, что Тихон ничего не разобрал. Та повозилась у шкафа и поставила на стол громадное блюдо с ломтями сыра и всякими копченостями. Тихон распознал сало и курятину, остальные кусочки по виду ему ничего не напоминали. Вильгельм принес кувшин тонкой работы с резной деревянной пробкой.

– Это вино сделано на самом юге Европы из винограда особого сорта. Только пейте аккуратно. Голова останется светлой, а вот ноги могут подвести.

Потом Ахен сказал здравицу в честь русских людей. Тихон тоже не остался в долгу и поблагодарил судьбу за дружбу с хорошими и честными немцами. Разговор становился все откровеннее, и Коробков несколько раз подчеркивал, что честность Ахена и его обязательность дали ему пример по жизни. Разошлись они за полночь. Тихон действительно, едва доплелся до своей кровати и повалился спать не раздеваясь. Всю ночь ему снились геометрические фигуры и резные наличники с яркой раскраской.

Глава пятая

Тихона разбудил истошный женский крик. Он открыл глаза, прислушался и подумал, что ему приснилось. Но тут все повторилось, и он узнал голос Фриды. Вылетел из своей коморки и кубарем спустился вниз. Снова послышался крик и теперь стало понятно, что он раздается со стороны кабинета хозяина. Подбежав, увидел сидевшую на полу сестру хозяина, а за столом самого Ахена. Только его голова лежала на поверхности стола в луже крови, а руки безжизненно свисали. Парень перенес обезумевшую Фриду на диван, потом подскочил к Вильгельму. То, что он мертв сомнений не вызывало. Ухватив тело за плечи, хотел прислонить его спиной к стулу, но увидел открытую здоровенную рану на горле. В глаза бросился открытый металлический шкаф, выдвинутые ящики стола и разбросанные чернильные принадлежности. Не было ни одного листка с записями.

Тихон подошел к Фриде и присел рядом. Женщина находилась в полуобморочном состоянии. Тогда Коробков вывел ее на улицу, усадил на лавку и велел глубоко дышать. Окликнул проходящую мимо женщину и попросил ее о помощи. Та уставилась на него и долго не могла понять, что произошло в доме спокойного и тихого господина Ахена.

Уже через час возле дома собралась толпа. Ждали приезда людей из Разбойного приказа. Те приехали в послеполуденное время. В пролетке сидело четверо. Главный – в должности подьячего. По лицу он казался мужчиной без возраста, что-то среднее между глубоким стариком и молодым парнем. Гладкое лицо без признаков растительности, бесцветные злые глаза и тонкие синие губы. Одет он был в черную вотолу, на голове то ли картуз, то ли шляпа. Дай этому человеку в руки косу и будет точь-в-точь символ смерти.

На козлах сидел молодой парень, как потом выяснилось, он еще исполнял обязанности писаря. С ними приехали два молодых красивых стрельца. У них был жизнерадостный вид, который никак не соответствовал причине их появления. Главный в черной вотоле по-хозяйски раздвинул толпу и взялся за дверную ручку, но дверь была закрыта на замок.

– У кого ключи! – громко выкрикнул главный.

От толпы отделилась Фрида в сопровождении Тихона и открыла замок. Что там происходило внутри дома, осталось в неизвестности. Потом вышел молодой служка и не до конца устоявшимся голосом внятно и громко объявил:

– Произошло убийство с целью ограбления, убийца оставил следы и скоро будет пойман.

Толпе велел расходиться. Двое мужиков со свернутым тюком подмышкой вошли в дом. Вскоре они вынесли завернутое в серо-зеленую материю тело хозяина, положили его в повозку и увезли.

Фрида выскочила на улицу и ее снова пришлось приводить в чувства. Потом начался допрос свидетелей. Главный спрашивал, молодой писал. Сперва Фрида, потом Тихон рассказали о вечеринке накануне. У главного вопросов было много и в конце концов он встал, потянулся вверх, потом подержался пальцами за переносицу, встал перед Тихоном и спросил:

– За что вы убили господина Ахена?

Коробков чуть не рухнул с табурета, попытался встать, но услышал раздирающий окрик:

– Сидеть, тать поганая!

– Я его не убивал, не было у меня причин для убийства.

– Значит не хочешь признаваться. Заставим! Вы двое, – он обратился к стрельцам, – останетесь с этим до утра. Заприте его, ну, вон в чулан и не спускайте глаз. Утром пришлю арестантскую карету и убийцу повезем в тюрьму. А ты, женщина, переночуешь у соседей. Утром тебя тоже будем допрашивать.

Фрида хотела подойти к Тихону и что-то ему сказать, но стрелец преградил ей путь и велел скорее уходить из дома.

– Но я близко никого из соседей не знаю, меня могут не пустить на ночлег.

– Не наше дело. Был приказ, вот и уходи.

Фрида заплакала, но стрелец вывел ее в коридор и было слышно, как хлопнула входная дверь. Тихон молча вошел в чулан, сел на матрац. Один из стрельцов встал напротив него и спросил:

– Ты Пахому Коробкову не сродственник?

– Я его сын.

– Мы с твоим батюшкой службу несли в нашей первой засаде. Было это в усадьбе купца Мартынова. Твой батюшка был у нас за старшего, очень по-человечески к нам относился.

Заговорил другой стрелец:

– Не повезло тебе, Тихон Коробков, у давешнего дознавателя промахов не случается. Коли назначил тебя убийцей, так им и останешься до самой казни. Он всех своих подопечных под топор подводит. У него других наказаний не бывает.

– Что же мне делать? Я не убивал Ахена! Нам с ним делить-то было нечего. Скажу даже, что у меня есть подсказки насчет убийцы.

– Это уже никого не интересует. Слушать тебя никто не станет.

– Разве что дойти до самой царевны Софьи, – неожиданно высказался стрелец, но тут же ему возразил другой.

– Сделаешь еще хуже. Жил Коробков в селе Преображенском, а работал в Немецкой слободе. Соображаешь? Так я тебе подскажу. В одном месте царь Петр живет, в другом отдыхает. Так что узнай царевна о Тихоне, она вместе с ним еще людишек под топор добавит.

– Братцы стрельцы, на вас всю надежду возлагаю, сам на судьбу не ропщу, но страшно от мысли, что настоящий убийца на свободе останется.

– Получается, Тихон, ты весь из заговоров соткан. И в самом деле, не шпион ли ты царя Петра?

– Шпионы прячутся, а я весь на виду. Но и вашей судьбе тоже не завидую. Когда Софьюшка троном завладеет всех стрельцов с собой в благодать не возьмет, слишком вас много вокруг нее. Большинству случится отворот-поворот.

– Это мы понимаем.

– А коли понимаете, на моего батюшку поглядите. Выпал из строя по здоровью и забыли про него. Коли бы не скопленные деньги, так и сгинул бы под забором.

– Говоришь дело, а что предлагаешь?

– Деньги.

– Сколько?

– Двадцать рублей… серебром… каждому.

– Двадцать пять.

– Идет. Только тут денег у меня нет.

– Тогда что ты нам головы морочишь?

– Деньги у меня в Преображенском. Ежели отпустите, накажу отцу, он вас обманывать не станет.

Стрельцы стали между собой совещаться и у них возникла еще одна закавыка. Озвучили ее наперебой.

– Как же ты смог совладать с нами с двумя молодцами? Позор нам будет, да и подозрительно все станется.

– Наоборот, все обернется против дознавателя. Положим так, ночью проникли в дом на выручку мои подельники, аж пять человек. Меня освободили, а вас связали.

– А позор дознавателю в чем будет?

– Он же главный и должен был предусмотреть, что у найденного убийцы на свободе могут оставаться подельники. Он был обязан сделать тут засаду, привлечь не двоих, а десяток стрельцов.

– И то верно! Давай, сказывай, где твой дом расположен в селе Преображенском. Да вяжи нас покрепче.

Тихон с невероятной скоростью добежал до дома родителей. Появление сына встретили с облегчением. События в Немецкой слободе уже обросли слухами, но во всех них Тихон обозначался жестоким душегубом. Пахом и Марфа не верили ни единому слову, но оба прекрасно знали кривизну существовавшего правосудия.

Теперь, когда Тихона назвали убийцей, и он сумел убежать из-под стражи, приказные первым делом пожалуют в их дом. То, что Тихону надо немедленно уходить понимали и родители, и он сам. Марфа собрала узелок, Пахом подробно объяснил, как найти дом Нюрки и атамана Слепеня в Красном селе. Тихон не забыл отдать батюшке деньги для стрельцов и рассказать ему о том, кто эти люди. Перед уходом Марфа запричитала:

– Опять оказался прав проклятый седой вещун.

Нюрка, Слепень и их люди тоже наслышались об убийстве в Немецкой слободе. Общим кагалом решили, что приказные могут пожаловать и сюда. Совместное дело с «огнем» не являлось секретом. Предложили Тихону спрятаться у бабки Акулины, что живет через два дома от них. В прошлом бабка слыла лихой атаманшей, но к старости остепенилась, хотя к воровским людям по-прежнему относилась с уважением.

С обыском в дом Коробковых ворвались в полдень. Главный дознаватель впереди, за ним шесть стрельцов. Облазили все «мышьи норки», напугали Васятку с Настеной, даже додумались детям задавать каверзные вопросы, авось проговорятся. Потом настала очередь Марфы и Пахома. Главный выбрал горницу и туда завели женщину, а ее мужу велели сидеть в ожидании у печки в избе. Но первый допрос у главного не пошел. Марфа билась в истерике и заливалась горькими слезами. Завели Пахома, главный тут же встал напротив него и объявил:

– Твой сын государственный преступник.

– Эво, хватил, господин дознаватель! Какой такой заговор он сотворил? Такими словами не бросаются, нужны доказательства.

– Грамотный как я погляжу. Верные люди мне сообщили, что твой выродок в Немецкой слободе с царем Петром встречался.

– Вот удивил! Он и тут к царю во дворец ходил.

– Ну-ка, ну-ка, сказывай дальше.

– Что тут сказывать, звал его царь в свое потешное войско, да не пристало Тихону ерундой заниматься, надо семье помогать, деньгу зарабатывать.

– Значит во дворец ходил? Ну вот, все и получилось, налицо самый настоящий заговор.

– Какой же тут заговор? Не пойму тебя, господин дознаватель.

– Знаешь ли ты, что его освободили?

– Выходит справедливость восторжествовала!

– Кто его освободил? А освободили его люди царя Петра из потешного войска. Тоже, наверное, к убийству причастные.

– И где же теперь мой сын?

– Хочу от тебя узнать.

– Но я его не освобождал.

– Иди пока, но учти, когда твоего выродка поймаем, он во всем признается, тогда и тебе не сдобровать.

– Меня-то за что?

– За то, что потакал государственному преступнику.

Первым уехал главный. Нестройными рядами стрельцы выходили на дорогу. Двое из них подошли к Пахому.

– Помнишь нас, Пахом Коробков? – спросил один.

– В засаде у купца Мартынова сидели, – ответил Пахом.

– Сынок ничего нам не передавал?

– Все передал, только пусть ваши подальше уйдут. А то на радостях все вместе погорим.

Бабка Акулина жила одна, домик старенький, покосившийся, но с двором, огороженный частоколом. Скотину бабка не держала. Определить, живет ли у нее кто посторонний, было сложно. Старуха пообещала Нюрке и Слепню обеспечить постояльцу покой, но после их ухода приняла свирепый вид.

Тихон молча развязал узелок, выложил на стол пироги, вареные яйца, потом в некотором отдалении положил серебряный рубль.

– Деньгой меня не удивишь, – пробурчала старуха, но денежку спрятала в карман.

Заговорила только на другой день:

– Ты, милок, к окнам близко не подходи, да на двор старайся выходить по темноте. Слухи ходят, будто дело государево. Когда так, то по всем местам пустят соглядатаев. А они как тараканы, спасения от них не сыщешь.

Тихон, молчавший до этого, наконец, отреагировал:

– Что же мне теперь в твоем доме годами сидеть? Я и один день еле выдержал.

Бабка села спиной к окну, чтобы видеть лицо своего гостя.

– Когда Степан Тимофеевич Разин шибко разгулялся, любил покойник добром разбрасываться, жила я в городе Астрахани. Слышал о таковом?

– И про Разина слыхивал, и город внизу Волги тоже знаю!

Старуха кивнула и продолжила:

– Было мне тогда пятнадцать годков, чуть тебя помоложе. Мой батюшка ходил по морю, струги водил, в деньгах дома был достаток. Но постоянно шумно. Смешение кровей покоя не давало. Мать татарка, отец турок, да и они не чистые, с добавками. Конечно, все сказалось на их детях, то есть на мне тоже. Мало того, что по лицу не разберешь с каких я краев, так еще по натуре страсть неуемная, секунды не могла на месте сидеть.

Тихон упер локти об стол и положил на руки голову, весь обратился во внимание.

– Влюбилась я в одного казачка, звали его Федор. А он правая рука Васьки Уса, которого атаман Разин оставил в Астрахани делать Казацкое государство. Только словили Степана Тимофеевича и привезли в Москву и в июне семидесятого казнили. А Ус Астрахань под собой держал, спуску никому не давал, оборону укреплял. Подошел к городу воевода Милославский и гарантировал всем помилование. В ноябре Астрахань сдали, и воевода сдержал слово, народ воспрял духом, дескать, прощение вышло. Только отозвали князя Милославского, прислали князя Одоевского. Тут все и началось: Федьку моего казнили, я еле ноги унесла. А прошло два года и все забылось, спокойно приехала в Москву и обосновалась в Красном селе. Спрашиваешь к чему я это все говорю?

– Ко мне обращаешь?

– Просто наверху нынче так, а завтра эдак. Сегодня милуют, завтра казнят или наоборот. И ценности по времени перемещаются. Сегодня ты преступник, а завтра никто или герой.

– Хочешь сказать, что мне надо до поры до времени спрятаться?

– Пока шум вокруг тебя не утихнет. Я выгнать тебя не могу, уважаю и Нюрку, и Слепня, но вот свести тебя с такими же людьми, которых ищут и потому они живут по лесам, это я могу. Ты у меня в дому долго не усидишь. Натура у тебя непоседливая.