Текст книги "Мышка Йоле (книга первая)"

Вселенская тоска Вельдена выглядела как две голые, пьяные мисс с роскошными формами в постели с очень нетрезвым страдающим от неразделённой любви. Он даже не сразу их всех заметил. Неимоверным усилием сфокусировал взгляд на вопящей Лизке и бросил в неё подушку, потом – на бордовом Королёве, перевёл взгляд на Йоле и моментально протрезвел. А она, не дожидаясь глупых слов или уже ненужных ей оправданий, дёрнула Валеру за руку:

– Ты обещал отвезти меня домой после разговора. Пожалуйста, отвези сейчас, разговор в ближайшее время вряд ли состоится, – и опираясь на стену, попрыгала к двери. Валерка, догнал, обнял за талию, помогая идти. Когда отъезжали от дома, из подъезда выскочил полуодетый Эрик, но Йоле попросила не останавливаться. А зачем? Всё и так предельно ясно, даже для Валерки. По дороге домой купили лекарство и немного фруктов. О происшествии оба молчали, не хотелось вспоминать неприятную для обеих сторон откровенную картину. Йоле украдкой вытирала мокрые глаза, чтобы Валерка случайно не заметил. Ей почему-то вспомнились Эриковы слова и тот настоящий, взрослый и первый в её жизни поцелуй. От этого стало ещё хуже на душе.

– Лен, прости. Я тебя не обманывал, просто, когда уезжал на работу, всё было, как я тебе и говорил. Блин! Как глупо всё вышло! Если бы только мог предположить нечто подобное, то ни за что бы ни повёз тебя туда. Придурок, дебил! Опять всё испортил. Ну, я ему мозги прочищу, обещаю!

– Всё нормально. Валера, ты не виноват и Лиза тоже. Надеюсь, теперь сможешь понять мою позицию? Не надо больше просить даже просто поговорить с ним, что бы ни случилось, договорились? И мозги прочищать, пожалуй, ни к чему уже.

– «Die Liebe macht die Frau scharfsinnig und den Mann konfus». Женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову, – процитировал Эриха Ремарка Королёв, вздохнул и помог Йоле добраться до квартиры. – Очень надеюсь, на лучший исход, но не представляю его форму. Звони, не забывай, я – твой друг.

В течение всей следующей недели Йоле заваливали цветами, фруктами, шоколадом и мягкими игрушками курьеры. Вельден звонил по сто раз в день. Приносили, вручали и быстренько исчезали. Отцу сказала, что это, наверное, одногруппники и Лиза с Валеркой. Он сделал вид, что поверил, хотя сам уже догадался кто. Наконец Йоле пересилила себя и позвонила Эрнсту с требованием немедленно прекратить эти подношения. Он извинялся, просил о встрече, но Йоле была неумолима. Поток подарков стал гораздо меньше, но явно дороже и их стали приносить одногруппники. Все полученные подношения сразу же оказывались в мусорном контейнере, даже нераспечатанные, радуя бомжей. Йоле была в бешенстве, а Димка прощён только через месяц, когда начались занятия, и ей понадобилась помощь в передвижении. Эгоистично, но что делать?

Борьба с собой шла до шестого курса. Ленка загрузила себя до предела учёбой, добилась разрешения министерства образования и руководства академии, экстерном пройти пятый и шестой курсы за год. Отцу становилось всё хуже, и ей нужно было спешить. Конечно, Йоле не смогла бы сама оперировать, но вращаясь во врачебных кругах, уже знала к кому можно обратиться за помощью. Нужно было быстрее закончить учёбу, потому что госпиталь, где оперировали именно такие запущенные последствия ранений, находился в Москве. Папа ни за что не согласился бы оставить её здесь одну, поэтому она должна ехать с ним. Как-то заикнулась про академический отпуск и получила гипертонический криз у отца. Так что был единственный выход – поскорее закончить академию, поступить в ординатуру, а там уже всё проще и решаемо с минимальными потерями.

Эрик, закончив ординатуру, работал в кардиоцентре, а Йоле подрабатывала и набиралась опыта в городской больнице в отделении полостной хирургии. Там же работал и Валера. Вельден частенько заглядывал к нему, стараясь улучить момент и остаться с Йоле наедине, а она едва завидев его, пряталась или сбегала в другие отделения по «срочным и важным делам», сверкнув зелёными молниями в его сторону, пригвождая к месту. Даже Валерка пару раз «играл» в непонятно кого, сбегая при виде Ленки и выпихивая Эрика из-за угла. Бесполезно, не прокатывало. Наконец у него получилось. Йоле вышла раньше всех из операционной, почувствовав себя совершенно разбитой и опасаясь уснуть прямо на операционном поле. Просто зачёты, учёба и третье ночное дежурство подряд – вымоталась до полного беспредела. Зато от усталости переставали посещать мысли об Эрике и возможно не совсем оправданном своём категоричном поведении. Она переоделась и отправилась в свободную палату, немного поспать. Только прилегла, как в палату бесшумно и бесцеремонно вторгся Эрнст. Присел на край кровати:

– Лен, очень нужно серьёзно поговорить и немедленно. Я понимаю, что ты устала, но это нужно сделать сейчас, пожалуйста. Тебя слишком сложно застать одну, а разговор касается только нас двоих.

– Кому нужно? Мне не нужно, так что понимай как хочешь, – не открывая глаз, сказала Йоле и сладко зевнув, сложила ладошки под щекой.

Вельден вздохнул, собрался с духом:

– Уже четвёртый год ты не выходишь у меня из головы. Может, всё-таки дашь возможность себе узнать меня поближе? Не знаю, как вести себя с тобой. Вижу тебя и каменею, или несу чушь всякую, глупости делаю. Я очень хочу, чтобы ты мне хотя бы сейчас поверила и была со мной. Пожалуйста, ты меня совсем измучила. Не выдержу больше, не могу ни спать, ни работать нормально. Я люблю тебя, очень, слышишь? Люблю, так как никого и никогда.

От такого признания Йоле подскочила, в миг проснувшись:

– Я не давала тебе повода думать, что, между нами, что-то может быть. Мы слишком разные, прости. А сейчас уходи, я хочу спать, мне через пять часов на зачёт.

– Погоди, мы не договорили. Йоле, пожалуйста, ответь мне. Йоле, я не уйду без ответа.

– Ты хотел поговорить, а я нет. Ты поговорил, я выслушала. А ответ и сам знаешь. Прощай, – и отвернулась к стенке.

Вельден за плечи, рывком повернув её к себе, впился в губы, прижав страшно горячим и тяжёлым телом к кровати. Он реально обезумел, целовал и целовал, не давая вдохнуть, и сам едва дыша. Пуговицы с её халата посыпались горохом на пол, а его рука сжала грудь, другая крепко держала голову. Йоле со всех силёнок пыталась вырваться, уперевшись руками в него, но легче сдвинуть набитый книгами шкаф. А потом изловчилась и сильно укусила его за губу. Эрик ослабил хватку и тут же получил чуть отрезвившую его пощёчину. У Ленки онемела ладошка, а глаза пылали зелёным огнём и заполнялись слезами. А он целовал руки, поджатые к груди колени, и то шептал, то почти кричал:

– Йоле, прости меня, я совсем потерял голову. Я не должен был так делать никогда и ни за что. Сорвался, умоляю, прости! Перед глазами только ты, в мыслях – опять ты, везде только ты. С ума схожу! Люблю тебя больше всего на свете! Прости! Йоле, пожалуйста, не гони меня, я готов убить и воскресить ради тебя! Не могу без тебя! Йоле, выходи за меня замуж. Я сделаю тебя самой счастливой на свете. Любое твоё желание, только скажи!

– Не смей больше появляться в моей жизни, никогда.

– Йолечка, ведь ты тоже ко мне небезразлична, я чувствую это. Давай попробуем? Ты полюбишь меня, я уверен!

– Ты ошибаешься. Уходи. Нам не о чем больше говорить.

Эрнст посидел некоторое время, а потом ушёл, тихо прикрыв дверь. А Йоле проплакала всё время, отведённое для сна.

Es ist leichter, ohne Liebe allein zu sein.

(Erich Maria Remarque)

Одной быть легко, только когда не любишь.

(Эрих Мария Ремарк)

Валера с Лизой поженились. Лиза пошла в ординатуру по гинекологии и вскоре родила дочку. Смотрела, как они вдвоём воркуют над крохой. Йоле радовалась за них и грустила, что у неё так уже никогда не будет. Поняла, что однолюбка, а с Вельденом покончено навсегда. Он исчез. Ни разу больше не появился в поле её зрения, ни разу ни попытался больше поговорить, увидеться, объясниться. Мышка должна была бы радоваться этому, но не получалось. Только Валера пытался поговорить об Эрике. От него она узнала, что тот собирается уехать из страны, возможно навсегда. Потом Королёв оставил свои попытки вывести её на откровенный разговор о друге, постоянно натыкаясь на ледяной взгляд, а вскоре перешёл работать в недавно открывшуюся частную клинику. Туда хотели попасть практически все знакомые её медики, но, увы, попадали единицы. Как-то Йоле получила письмо из этой клиники с приглашением на должность полостного хирурга после получения диплома с прохождением интернатуры или ординатуры на рабочем месте. Немного подумала и выбросила письмо в мусорку, там работает Королёв, а значит и Эрик может появиться. Но думала о нём постоянно, он стал её навязчивой идеей, призраком, появляющимся и днём, и ночью. Убеждала себя, что поступила правильно, но при этом хотелось реветь и выть в голос.

Пути её друзей тоже разошлись. Колосовский после пятого курса перевёлся в другой город в военно-медицинскую академию, а Али, получив от Йоле отказ от руки и сердца, уехал доучиваться в Англию. Йоле осталась почти одна. Только папа был с ней. И письма. Почти каждый день приходили письма от Вельдена без печати почтового отделения. Сначала она хотела их выбросить, потом почему-то стала складывать в коробку из-под ноутбука. Но читать их её не смогли бы заставить даже под прицелом гаубицы. А вскоре и писем не стало.

Закончив академию с красным дипломом и поступив в ординатуру, Йоле стала работать врачом в хирургическом отделении больницы скорой помощи, оборвав все контакты и сменив номер телефона. В больнице неотложки была кафедра, которой руководил профессор Арсений Павлович Мурашевский. Сначала он в очень резкой форме отказался брать ординатором девчонку, которую из-за стола едва видно, и вообще Арсений Павлович ещё ни разу не брал на обучение представительниц женского пола. Но Суходольская сумела доказать, что он неправ. Вскоре профессор сдался, но весьма скептически следил за успехами своего маленького ординатора, придираясь по каждому поводу и получая достойный отпор. Спустя полгода Мурашевский понял свою неправоту и с радостью окончательно капитулировал. Йоле он теперь считал своей находкой, любимицей. Они вместе оперировали самые сложные и интересные случаи. Йоле была очень благодарна профессору за бесценный опыт, которым он уже запросто делился с ней. Потом Мурашевский перенёс инсульт, благо практически без непоправимых последствий, но сын забрал его к себе в Израиль. А Йоле осталась работать в его отделении.

Но самой страшной потерей стала гибель отца. За пару дней до трагедии папа наконец-то согласился лечь на лечение в ведомственный госпиталь в Москве, даже согласился поехать туда сам, без неё. Лена не могла уговорить его много лет. Ян Владиленович отговаривался тем, что она без него, и кушать перестанет, и из операционной будет выскакивать только в туалет, пока на памперсы не перейдёт. Но боли становились практически невыносимыми, и полковник сдался.

Йоле отсыпалась дома после трудного суточного дежурства, когда позвонили из её больницы и сказали, что папу сбила машина и он в критическом состоянии. Как она добралась до неотложки и никого не задавила – было чудом. Влетев в реанимацию, Йоле увидела тело на каталке в коридоре, укрытое полностью простынёй. Они не успели даже проститься, он умер за десять минут до её приезда. Йоле окаменела, умерла вместе с ним. Плакать не могла, не было слёз, а сердце и душа покрылись толстым ледяным панцирем. Стояла рядом, держа за уже холодеющую руку, и даже ни о чём не думала. Потом уже она догадалась, почему отец вдруг согласился лечиться. Он не собирался этого делать, а обманул в первый и последний раз в своей жизни. Папа явно знал, что скоро умрёт и предпочёл погибнуть так, от руки убийцы, чем на больничной койке. Незадолго до смерти, прошёл полное обследование в госпитале, а результаты дочери не показал и не рассказал о самом обследовании. После вскрытия, знакомый судмедэксперт сказал, что лечение уже не могло даже облегчить состояние его здоровья. Скорее всего, он умер бы на операционном столе, если бы его вообще взяли на операцию. Кроме осколков, обнаружилась аневризма артерии головного мозга, и её оперировать уже было поздно. Ян Владиленович мог умереть в любую секунду от разрыва аневризмы или остаться прикованным к постели из-за подошедшего вплотную к спинному мозгу осколка снаряда, который ещё давно побоялись удалять из-за опасного расположения. Только сейчас Йоле поняла, что папа рассчитывал своей смертью выманить из логова давнего врага и указать на него. Отец погиб в бою, выиграв войну, как настоящий боевой офицер.

Похоронив отца, взяла отпуск за свой счёт на три недели и просидела весь дома. Никого не хотелось видеть, слышать. Она даже отключила телефоны, домофон и дверной звонок. Кто-то приходил, стучал в дверь – Йоле в довольно грубой форме подавала признаки жизни через закрытую дверь, чтобы хоть не выломали. Просто сидела в тишине и листала папины записи, которые вернули ей после изъятия вместе с её ноутбуком, взятым вместо папиного, надёжно перепрятанного Йоле.

Отец был офицером контрразведки и всё хранил в голове. Но после контузии память была не та и он начал записывать. Не прямым текстом, а шифром, о котором проболтался ещё давно двенадцатилетней девчонке дядя Пьеро. Основу она запомнила, но ни разу до этого не использовала, поэтому смотрела на записи как на инопланетную клинопись.

Йоле ни минуты не сомневалась, что отца убили. Пусть он был болен, но инстинкты не могли его подвести, у него реакция на опасность была на подсознании. Последнее время папа часто засиживался в своей комнате, а когда дочь заходила, отворачивал ноутбук или закрывал свои записи. Рядом с ним в зоне досягаемости находился заряженный пистолет, постоянно. И Йоле он тоже выдал оружие, требуя, чтобы она всегда имела его под рукой. На вопросы «зачем и почему», отвечал, что так надо и скоро она сама всё поймёт. И что лучше перестраховаться, хотя может быть это первые признаки паранойи или старческого маразма. Тогда она насторожилась, но никаких подтверждений отцовских опасений не было. Йоле расслабилась и не придала особого значения, зато теперь всё становилось на свои места, как папа и говорил. И не мог человек с подготовкой отца просто попасть под машину за пятьдесят метров от дома и на не оживлённой трассе. Всё не так! Работа шла с большим напрягом, но и к обязанностям врача-ординатора неотложки нужно возвращаться.

Почти полгода Йоле потратила на распутывание клубка, слишком мало свободного времени оставляли работа и учёба, поэтому она написала заявление и ушла из ординатуры, не доучившись полгода. Дядя Пьеро мог бы помочь, но она так и не смогла найти его после похорон, да и тогда заметила мельком на кладбище. Наверное, работал под прикрытием, или как это ещё называется. Наконец в начале весны Йоле удалось взломать шифр файла в ноутбуке отца, и её старания были вознаграждены по усилиям. Открылось множество загадочных папок странно неупорядоченно пронумерованных и закодированных. В папках, которые сумела открыть, содержались фотографии людей, за которыми наблюдал отец с краткими записями. Лицо одного из них Йоле узнала. До гибели отца и несколько раз потом она видела этого человека вблизи их дома. Пояснений к фото не было, как его искать она не имела ни малейшего представления. Шансов на то, что он ещё в городе – ноль целых хрен тысячных. Решила пока разобрать имеющиеся данные и подождать. А в том, что она его отыщет, сомнений не было вообще потому, что ей нужны ответы или смерть этого человека. Оставалась и минимальная надежда, что дядя Пьеро объявится, прочитав-таки её сообщения, посланные на номер, существующий именно для таких случаев. Нашла номер случайно, на полях отцовой записной книжки с припиской: «Только экстренные сообщения, запомни и уничтожь. Ты у меня умница, поймёшь кому". Отец всё знал! Но как он мог бросить её одну?!

Когда появлялось свободное время, ездила по городу, пытаясь найти места с фотографий. Просматривала разные сайты, рискуя попасть на заметку отдела «К» ФСБ. Заходила в мутные забегаловки, в надежде напасть хоть на какой-то след. Всё безрезультатно.

Как-то в конце сентября Йоле по дороге домой с дежурства решила объехать пробку на основной трассе по дворам. И вот он, господин Случай или просто судьба! Возле одного дома в частном секторе, увидела микроавтобус, и рядом с ним стоял с другими мужчинами тот, с фото, следивший за их домом. Обознаться она не могла, но сомнения имели место. Проехав немного, свернула в переулок и вышла из машины. Из-за забора углового дома пробралась к кусту метрах в десяти и сделала несколько кадров на камеру телефона.

Дома обработала фото на компьютере. Качество, конечно, так себе, но мужчину видно довольно отчётливо. Сомнений нет – это точно он. У Йоле сердце запрыгало в горле. У двоих под тонкими куртками явно было оружие. Распознавать такие вещи отец научил ещё в детстве. Убить она смогла бы, но двоих, максимум троих. Отцовский незарегистрированный ТТ с коробкой патронов и пять метательных ножей хранились в укромном месте в гараже. Остальное оружие, зарегистрированное на отца, изъяли. Но убить шестёрок и быть уничтоженной не входило в её планы. Не могла смерть полковника быть связана с какой-то мелкой шушерой. Она твёрдо решила отомстить жёстко и всем сразу, прекрасно понимая, что вряд ли выживет после этого, но такая мелочь уже не имела значения. Ещё Йоле очень заинтересовал микроавтобус, который явно охраняли. Он стоял на улице возле забора, хотя мог бы и во дворе частного дома спокойно поместиться. Значит либо двор чем-то занят, либо машина должна уехать ни сегодня – завтра. Если охрана стоит постоянно, то в нём явно не мандарины. В полицию или к ФСБэшниками принципиально не пойдёт, ведь они же ей не поверили или не захотели поверить, что отца убили! Нужно что-то придумать. И она придумала…

Ohne Liebe ist man nur ein Toter auf

Urlaub, nicht als ein paar Daten und

ein zufälliger Name, und man kann

ebenso gut sterben.

(Erich Maria Remarque)

Без любви человек не более чем мертвец в отпуске, несколько дат, ничего не говорящее имя. Но зачем же тогда жить? С таким же успехом можно и умереть.

(Эрих Мария Ремарк)

После удачной операции отмщения, проведённой почти бескровно, за исключением охранника и того типа, следившего за отцом, бесшумно снятых брошенными ножами, Ленка двое суток подряд дежурила в больнице, подменяя заболевшего коллегу, а до этого тоже двое суток прятала автобус и груз. Она заранее выверила маршрут движения, без постов ГИБДД и камер, за исключением одной, которую объехать невозможно. Отогнала свою машину в выбранное для перегрузки место. Но когда открыла салон микроавтобуса, то сначала обалдела, потом поняла, что физически не сможет перегрузить. Пришлось импровизировать, но так даже оказалось лучше.

Спала по два-три часа, и вымоталось к третьей ночи дежурства до полного отупения. Энергетики, кофе и зелёный чай с лошадиной дозой лимонника, уже не спасали. Молилась только, чтобы не привезли никого до утра. Не повезло. Камень в желчном протоке с полной закупоркой. Просмотрев данные обследования, распорядилась готовить больного к экстренной операции. Чтобы немного проветрить голову и собраться, вышла во двор больницы. Ночь была тихая и звёздная, с пока нечётко выраженной прохладой ранней осени. Йоле прошлась по аллее. В голове пустота, как и в душе. Йоле всегда нужна была цель. Сейчас она достигнута, новой пока нет. Как будет жить дальше, что её ждёт – вообще неважно. Пока просто одинокая щепка, плывущая по течению.

Нужно возвращаться, пациент наверняка готов. Она повернула к служебному входу и от сильной внезапной боли в затылке потеряла сознание.

Ноздри разрывало от препротивнейшего запаха гниения и ещё чего-то. Голова тупо гудела, жутко тошнило. Соображалка категорически отказывалась включаться сразу. Полежав немного, попыталась пошевелить руками – очень больно и бесполезно. Они оказались стянутыми за спиной в локтях и запястьях. Ноги тоже связаны. Глаза слабые помощники в непроглядной тьме. Кричать и звать на помощь – смысла не было. Рот не заклеили, значит, шума не боялись. Лучше пусть думают, что она ещё в отключке, может удастся хоть что-нибудь придумать. Йоле не сомневалась, что это расплата за кражу микроавтобуса с взрывчаткой и газом. Автобус и груз надёжно спрятаны в разных безопасных для случайных и неслучайных людей местах. Их местоположение она не раскроет, а если вколют сыворотку правды, скажет очень много чего, но не того, чего ожидают. Ведь она же дочь контрразведчика, который знал, что о его дочери некому позаботиться, если его не станет. Гипноз вряд ли применят, хотя и это нестрашно. Ещё на четвёртом курсе, на цикле занятий по психиатрии, выяснилось, что она относится к довольно редкой категории людей, абсолютно не поддающихся гипнотическому воздействию. То ли игра генов, то ли что-то из раздела фантастики. Профессор Чудов выгонял Йоле из аудитории, когда демонстрировал группе приёмы гипнотического воздействия. Объяснял это тем, что она не даёт сосредоточиться своим отражающим защитным полем. Чушь, конечно. Она по сей день убеждена, что у психиатров тоже есть профессиональные заболевания и у каждого по своей специализации.

Через несколько часов или минут, или лет, Йоле потеряла всякое представление о времени, начался кошмар. Для удобства тюремщиков, допросы проводили при скудном свете одинокой лампочки. Лиц палачей она так и не разглядела, потому что свет падал ей в лицо, а не им. Сначала просто спрашивали, потом били и спрашивали. Вливали какую-то мерзкую жидкость в рот, заставляли глотать непонятную кашу, кололи, судя по запаху витамины и антибиотики, обливали ледяной водой и снова били. Слава богу, хоть наркотики не кололи. Через некоторое время опять били, кололи остриём ножа и раскалённым шилом, тушили окурки. Орали, ругались, угрожали. Очень медленно, со знанием дела, выворачивали ступню из сустава. Но вопросы о грузе всегда задавал один и тот же, хрипловатый с выраженным арабским акцентом мужской голос. Ленка на все вопросы и удары отвечала и ещё как! Пока могла. Она даже сама не подозревала, насколько богат её словарный и несловарный запас. Через несколько, как ей казалось лет, не могла ни стоять, ни сидеть. Ей оставляли пластиковые бутылки с водой, но открыть пробку стало уже для неё непосильным трудом. Сил не было даже на то, чтобы чувствовать боль. О чем ещё могла думать, так только о том, что скоро умрёт и если церковники не врут, то увидит папу и бабушку Иоланду. Эта мысль согревала, хотя и холод она уже не ощущала. Уставшие мучители отвязывали верёвки, которыми подвешивали её к поперечной балке под потолком, и она просто падала, не в силах пошевелить даже пальцем. А потом воспоминания обрывались. Человеческий мозг – интересная штучка. Иногда бывает милосердным, и кое-что упрятывает подальше, жаль, что не всё. Что помнила, хотела бы забыть – мерзость и дикая грязная боль в низу живота, хохот и ублюдские ругательства. Всё. Дальше темнота и вдруг – друзья, белая палата, чистота, тепло и Эрик, такой же и совсем другой.

Уже стемнело. Эрнст зашёл пожелать спокойной ночи и застал её опять в слезах.

– Ну, что случилось? Болит? Где? Или снова воспоминания? – он вытер мокрые щёки, погладил по голове. – Йоле, не молчи, пожалуйста.

– Я хочу домой. Очень хочу и не хочу одновременно. Не знаю, что со мной происходит. Ты самый хороший момент в моей жизни, но ничего хорошего не длилось у меня долго. У меня ужасный характер и боюсь, что тебе слишком трудно будет со мной. Может поэтому я всегда старалась держаться подальше? Не понимаю себя. Я совсем запуталась и эти кошмары во сне…

– Ты боишься разочароваться или разочаровать?

– Не знаю.

– Мышка, Солнышко моё, я никогда не разочаруюсь в тебе, потому что слишком люблю, люблю такой, какая ты есть. Поедем ко мне и, может, узнав меня поближе, поймёшь, что и я изменился. А заодно, надеюсь, найдёшь и себя, – Вельден приподнял её, прижал к себе. – Йоле, я не смогу ни дня уже прожить без тебя. Прошу, доверься мне. Я смогу защитить, смогу уберечь от всего, смогу сделать тебя самой счастливой на свете, только позволь. Не лишай меня шанса быть рядом с тобой. Очень прошу.

– Не могу ничего обещать, не могу врать, но тебе верю. Я поеду с тобой.

Йоле долго не могла заснуть, и ей укололи снотворное. Спать будет до утра. Ушёл из палаты, только убедившись, что она крепко спит и показатели на мониторах в норме. Бойцы Кирилла блоху не пропустят, нужно поехать домой поспать нормально и привести себя в порядок. Что он и сделал, но поехал не домой, а в квартиру недалеко от клиники. Приняв душ и наскоро перекусив, позвонил домой своему управляющему и распорядился приготовить дом к приёму важной гостьи. Потом сделал несколько звонков, заказав за границей вещи, которые, по его мнению, могли порадовать Йоле, многих женщин вообще ввели бы в пожизненный экстаз. Потянулся, улыбнулся и сказал себе вслух:

– Хорошо быть молодым обаятельным миллиардером, который ещё и лечить умеет! – и с чувством исполненного долга растянулся во весь рост на диване. Заснул мгновенно, без снов и переживаний, впервые за долгое время.

Глава 10

We can only change the world by

changing men.

(Herbert Wells)

Мы можем изменить мир, только изменяя людей.

(Герберт Уэльс)

Забежать к Йоле получилось только в обед и всего на пару минут. Настроение у неё было не в пример лучше вчерашнего, и она явно обрадовалась, увидев его и улыбнувшись почти так, как давно после подслушанного разговора с отцом. Сотрудники уже прознали о грядущем отсутствии шефа и потому старались решить всё и сразу. Были внеплановая планёрка, хирургический разбор в сосудистом отделении, встреча с коллегами из Тель-Авива, прибывшими на стажировку и для обмена опытом к Елизавете Николаевне, подписание контракта на отделочные работы только что достроенного реабилитационного центра для детей с ограниченными возможностями и ДЦП. И ещё много всего. Люди шли потоком, даже когда он попытался спрятаться у себя в кабинете и поработать с документами. Извинялись, говорили, что он как никто достоин отдыха, поэтому лучше сейчас решить насущные вопросы, чтобы потом не дёргать. Он всё понимал, одобрял, но к четырём часам уже готов был разорвать всякого вошедшего как Тузик грелку.

У Йоле тоже получился денёк так себе. Проснулась она довольно рано, сама поднялась с постели и ходила, сначала держась за стену, потом без поддержки по диагонали палаты, но под бдительным надзором бойца Серёги и медсестры Верочки. Спустя некоторое время осмелела и решила выкупаться под душем, тем более что лангету вчера сняли. Как только появилась эта мысль, то кожа начала нестерпимо зудеть и казаться вонючим панцирем, который просто необходимо немедленно сбросить. Когда же она мылась последний раз? Месяц назад или больше? Выкупавшись, с некоторой помощью Верочки, выдраив зубы и расчесав мокрые волосы, она уже не смогла сделать ни шагу. Серёга поймал сползающую по косяку двери санитарной комнаты Йоле, и бережно уложил на кровать. Вера ругалась, подключая капельницу в локтевой катетер:

– Если Эрнст Генрихович узнает, он меня точно уволит. Господи, зачем я на это согласилась?! Вы же ещё на ногах еле стоите.

– Строгий?

– Требовательный, строгий, надёжный, справедливый и невероятно добрый. Мы его все боготворим.

– Вера, я серьёзно, мы не на партсобрании.

– Да в него же все влюблены. Знаете, какая у меня зарплата была в кардиоцентре?

– Я работала врачом в больнице скорой помощи, так что имею представление об отношении государства к тем, кто спасает жизни простых смертных. Мой оклад был шестнадцать тысяч и на руки около двадцати.

– А тут я получаю около двух сот тысяч рублей, премии за каждый квартал и бонусы в конце года. За каждый проработанный год, увеличение оклада на пять процентов. Если нужен срочный заём или кредит, то лучше всего брать в банке корпорации, первый год – вообще без единого процента, а потом гораздо меньше, чем в других банках, главное, чтобы просрочек не было. А ещё когда заболела сестра, то лечили её здесь, бесплатно, хотя я могла и заплатить. Эрнст Генрихович просит, чтобы ближайшие родственники сотрудников лечились и обследовались у нас за счёт заведения. Понимаете, мы знаем, что все ему небезразличны, и каждый получит помощь. Только лжи он не терпит, халатности, воровства и хамства. А ещё он никого, даже дворника не называет на «ты» и нам не позволяет. Это, по его словам, недопустимо на рабочем месте. На каждый праздник и дни рождения мы получаем подарки, корпоративы шикарные, необязательные и вообще бесплатные для сотрудников плюс один. Я уже на стажировке была в Англии, Германии и Австрии. Я простая медсестра! А какие у нас выезды на природу!

Ещё есть детский сад для детей сотрудников, с круглосуточными группами. Там такие помещения, два бассейна, площадки на свежем воздухе, питание лучше ресторанного! Дочка истерики закатывает, когда не нужно в сад идти. И мы вообще копейки платим! Ещё в этом году открыли свою школу, там такая красота! Моя Олеська через два года в первый класс пойдёт, и я за неё теперь не переживаю ни капельки. Наш Эрнст Генрихович знает почти всех по именам! Вот! – Верочка так распалилась, что даже начала размахивать руками и пританцовывать.

– Ну и зачем я ему при таком всеобщем обожании в его личном государстве? – пробормотала Йоле, но видимо недостаточно тихо и Вера её услышала.

– Вы бы знали, скольких особ рядом с ним мы перевидали? Пари даже заключали через сколько дней новая пассия появится. Говорят, что какой-то герцог из Дании очень хотел сестру свою за него выдать, сорвалось. Была секретарша у него Яна, кажется, так та вообще специально на стороне залетела, чтобы Эрнста на себе женить. Он – то не дурак, сделали тесты и всё. У меня подруга в генетической лаборатории работает, так ей деньги большие предлагали за подложный тест. Вот как бывает. Но, ни на кого он так не смотрел, как на вас. Он любит вас по-настоящему. Это же даже слепой увидит. Он вас спас, это он за вами к бандитам ездил, слава богу, успел и вы живы. Не смейте сомневаться в нём, он настоящий! Не говорите ему, пожалуйста, что я вам наболтала. Я два года места здесь ждала и не хочу его терять.

– Спасибо, вам Верочка. Правда, некоторая информация, по-моему, лишняя. Если сочтёт нужным, то сам расскажет. А вообще-то мы просто старые знакомые по академии, со студенческой скамьи, как и с Королёвыми, со второго курса.