Текст книги "Он и я"
Автор книги: Елена Тодорова
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Глава 16
Я провела ночь с мужчиной. Ночь с Гордеем Тарским. Утром это трудно осмыслить. Он спал, дышал, находился со мной под одним одеялом… Мм-м… А трудно все это уложить в сознании, потому что я ничего не помню! Так злюсь на себя за то, что уснула до того, как Таир вернулся из ванной.
Я эгоистка и жадина, подобное с укоризной не раз прилетало от Карины и тети Люды. К счастью, только эти двое могли себе позволить подобные высказывания. Должна согласиться, так и есть. Ведь у меня остались ошеломительные воспоминания о том, что происходило до того, как Гордей перешел из обжигающе-горячего состояния в свое обычное – каменно-ледяное, а я хочу еще помнить и то, как мы спали вместе. При свете дня ночные события обрушиваются с особой остротой. Ослепляют и приводят в состояние необычайного волнения. Внутри такие перевороты и шквалы совершаются, кажется, что я чем-то больна. Причем неизлечимо. Смертельно.
Я не буду себя ругать. И стыдиться тоже не собираюсь. Таир может относиться к произошедшему как ему, черт возьми, угодно! Это не поменяет моего собственного мнения.
Наверное, следовало бы закрыть глаза и отправиться досматривать радужные сны… Только уже понимаю, что, несмотря на раннее утро, не смогу уснуть.
После близости мы так и не заговорили. Неловкость весьма быстро рассеялась, но эмоций оставалось так много, что я не знала, куда себя деть и как с ними справиться. А Тарский явно не собирался мне помогать. Подобрал брюки и ушел в ванную.
Я поднялась. Стянула трусы, так как они были мокрыми, и это ощущалось некомфортно. Обтерлась валявшейся на полу рубашкой и натянула футболку, которую он мне изначально швырял, предлагая прикрыться.
Резко разнылись сердце и задница. Это хорошо… Хорошо, что та ужасная царапина вовремя дала о себе знать. Можно было пройти в ванную, отыскать в аптечке какую-то успокаивающую мазь, но мне не хотелось, чтобы Таир решил, будто я за ним таскаюсь. Поэтому я забралась под одеяло, немножко пострадала и не заметила, как уснула.
Сейчас же наблюдаю за Тарским, пока он спит, и вновь не могу поверить, что нахожусь в реальности. Кровать большая, мы не соприкасаемся. Но я ощущаю его тепло и запах, могу разглядывать лицо, плечи и грудь так же детально, как вчера – член, руки и действия.
Жаль, не так долго, как мне бы хотелось. Таиру на пейджер падает сообщение. Чертов приёмник так громко и неожиданно пищит, что я подскакиваю. Нет возможности притвориться спящей. Буквально пару секунд спустя приходится встретиться с пронизывающим взглядом зеленых глаз.
– Доброе утро! – выпаливаю машинально.
– Доброе утро, – отбивает в своей обычной манере, без каких-либо эмоций.
Я к этому готовилась, расстраиваться не собираюсь. Ну, разве что самую малость… Тарский садится и подхватывает с тумбочки пейджер. Мне остается лишь молчаливо созерцать его широкую мускулистую спину, пока он возится со своим прибором… Пейджером, в смысле. Смотрю и невольно громко вздыхаю.
– Мне нужно выехать за город по делам. Буду отсутствовать первую половину дня, – произносит Таир и поднимается.
– Ну да, конечно… Дела… Да, безусловно… Уходи… – ворчу раздраженно.
Плевать, как расценит. Я расстроена, что мне вновь придется провести день в одиночестве. Я же знаю эти его отлучки. Вернется затемно и даже ничего не объяснит.
Прежде чем скрыться в ванной, Тарский вдруг оборачивается и сосредоточенно изучает меня. Я его тоже, конечно, рассматриваю. Изначально в отместку, а после уже потому, что не могу оторваться.
– Можешь выйти погулять.
У меня челюсть от неожиданности отвисает. Я даже забываю, что должна хоть как-то скрывать то, что шарю глазами по его полуголому телу. У него снова эрекция. Не собираюсь из-за этого краснеть! Не собираюсь, но краснею.
Черте что!
Сейчас не время думать о том, что я видела его член и то, как он кончает. Я помню его вкус… Кажется, прямо сейчас ощущаю на языке.
Господи!!!
Почему человек не способен блокировать какие-то моменты своей жизни и извлекать их по мере необходимости? Почему воспоминания обрушиваются бесконтрольно?
Переключайся!
– Можно, пожалуйста, прояснить? – лицо продолжает пылать, но мне все же удается смотреть ему в глаза. – Вот так просто выйти? Выйти из квартиры одна? Одна? И идти, куда хочу?
Пока я тарахчу, Тарский поджимает губы и склоняет голову на бок. Мышцы на его шее напрягаются, образуя красивые линии, по которым мне хочется провести пальцами… или языком. Он этого, конечно же, не понимает. Ну, я, по крайней мере, на это надеюсь.
Выразительно вдыхает через нос и коротко выдыхает:
– Да.
– Прости, я, наверное, все же туго соображаю после сна… – бормочу дальше слишком быстро и эмоционально. – Почему до этого нельзя было? Почему, когда я ночью ушла, ты разозлился? Почему сейчас можно? Почему…
– Ты ушла через окно. И ушла ночью. Считаешь, это может быть безопасным, даже если тебя не держат на прицеле?
– Значит, вчера ты все-таки разозлился? – цепляюсь за самое важное.
Хочу, чтобы подтвердил, что мне удалось пробиться через броню его привычного хладнокровия.
– Этого я не говорил.
– Но и не отрицал.
В следующую секунду Тарский припечатывает меня таким взглядом, что становится страшно. Возникает подспудное желание свалиться на пол и забраться под кровать.
– Разозлился я только после того, как мы вернулись домой.
Даже если бы у меня нашлось, что ответить, выговорить все равно не смогла бы. Все время, что Таир держит меня на прицеле своих глаз, дышать с трудом удается. Поэтому, когда он уходит, я только радуюсь возможности передохнуть.
Злость – очень сильная эмоция. Теперь я знаю, что она может преобразоваться в другие не менее сильные эмоции. Размышляю об этом, пока гуляю по улочкам города. Пытаюсь переключаться на местные красоты, наслаждаться долгожданной свободой, откладывать в памяти что-то характерное, представлять, как рассказываю об этом по возвращению друзьям.
И все же мысли то и дело утекают к Тарскому. Не могу о нем не думать.
Какие у него дела? Куда пропадает? Чем ему здесь заниматься? Думает ли обо мне? Хоть немного скучает? Что, если нашел себе кого-то сразу по приезду? К ней мотается?
Нет… Нет, Гордей бы так не поступил. Он всегда заботится обо мне. Всегда.
А то, что пугает и отталкивает намеренно… Тут что-то другое. Я же вижу, что нравлюсь ему. Чувствую.
Возвратившись, как ни удивительно, застаю Тарского в квартире. Стараюсь не выдавать своей радости, что так рано вернулся, но помимо воли все равно вовсю улыбаюсь. Выражение лица Таира, конечно же, от этого никак не меняется.
– Мы уезжаем. Собери вещи, – огорошив, уходит в комнату.
Сразу же за ним бросаюсь. Даже сандалии забываю снять.
– Домой?
Не могу определить, какой должна быть моя реакция. Мне радоваться или огорчаться?
– Нет. Пока не домой. Переезжаем. Дальше, – все это сообщает, не оборачиваясь.
Ответ получен, а у меня все та же дилемма: радоваться или огорчаться?
– Очень информативно, Гордей, – нахожу выход в раздражении.
– Собирайся, если не хочешь продолжить путь налегке.
Наконец поворачивается ко мне лицом. Очень странные ощущения испытываю. Контакт с его глазами успокаивает и одновременно приводит меня в отчаянную злость. Просила же себя, убеждала целое утро не реагировать на эту его показную холодность. Только не могу… Не могу я!
– Может, скажешь, куда мы переезжаем? И главное, зачем? Ты говорил, тут спокойно и…
– Я не обязан давать тебе какие-то пояснения, – жестко останавливает меня Тарский. – Если делаю что-то – значит, вижу в этом необходимость.
Я взлетаю, как ракета.
– Когда ставил меня вчера на колени, тоже видел в том необходимость?
В здравом уме и ясной памяти никогда бы не апеллировала подобным способом. Таир, должно быть, впервые со времен нашего знакомства не находится с ответом. Только порадоваться у меня не получается. Одним взглядом до дрожи доводит. И самое смешное то, что я не могу понять: страх это или возбуждение? Осознаю лишь то, что напряженно слежу за каждым его движением. Опасаюсь того, что двинет ко мне. Опасаюсь и жду.
– Никуда я не поеду, Гордей, – голос рассекает воздух фальшивой сладостью. – Езжай сам. А мне и здесь отлично. Я остаюсь. Подхватишь на обратном пути. Никому не расскажу…
Безусловно, добиваюсь своего. Он шагает ко мне, заставляя отступать. Останавливаюсь, когда ноги упираются в изножье кровати. Приходится напрячь все тело, чтобы не завалиться назад, когда его бедра, сминая воздушное платье, вжимаются в мои бедра.
И снова у него эрекция. Это вообще нормально? Как часто это происходит? Как он с этой дубиной передвигается?
– Обязательно тебе, Катенька, постоянно испытывать мое терпение?
– Не понимаю, о чем ты…
Я действительно слегка потерялась в своих мыслях, когда Тарский подошел. Сейчас смотрю в его глаза только потому, что он удерживает пальцами мой подбородок.
– Не понимаешь? Или не хочешь понимать?
– В голове не укладывается лишь то, что делаешь ты!
– Не укладывается, я уложу.
– Да… – выдыхаю, ощущая, как мое дыхание отбивается от его губ, настолько близко он в какой-то момент подбирается. – Да? – только со второй попытки получается придать голосу нужную интонацию.
– Да. Как только прибудем на место, – заверяет почти мягко, и у меня по коже мурашки бегут. – А сейчас собирайся. Посадка на рейс меньше чем через два часа.
Отпускает и отходит к шкафу, а мне едва удается устоять на ногах.
Хороший крючок. Я заинтригована. Разве пояснения Тарского не стоят того, чтобы отправиться в…
– Куда мы там летим? – интересуюсь уже совсем других тоном.
– На месте узнаешь, Катенька.
– Оф, – надувая щеки, возвращаюсь в свое обычное состояние. – Какой ты трудный!
– Собирайся.
– И перестань меня дразнить «Катенькой»! В шутку тогда просила, хватит издеваться.
Таир поворачивает голову и вновь пригвождает меня взглядом. Мой рот инстинктивно захлопывается. Да так резко, что зубы стучат.
Только сейчас, имея возможность без давления собственных эмоций вглядеться непосредственно в его глаза, понимаю, что я ошибалась. Смотрит он сегодня совсем иначе.
– Собирайся, – повторяет и отворачивается.
А я заторможенно моргаю и словно в трансе выхожу из комнаты.
Глава 17
Карловы Вары, Чехия,
35 км от границы с Германией.
– Можешь не распаковываться, – раздает указания Таир вечером того же дня, после заселения в гостиницу. – Мы здесь ненадолго. Максимум три дня, и дальше двинем.
– Дальше – это куда?
Раздраженно проталкиваю ногой ставший на моем пути чемодан и пробираюсь к окну. Снова чувствую себя узницей. За стенами высотного здания жизнь, красота и свобода. А я рассматриваю все это через стекло. Решеток нет, зато этаж убийственный. Если сигануть наружу, не только руки-ноги сломаешь, но и хребет.
– Мы договорились, что таких вопросов ты не задаешь, – ознобом на спине оседает суровый голос Тарского.
Дергаюсь и нервно сжимаю штору, прежде чем круто обернуться к нему.
– Мы договорились? Что-то я не помню такого! Помню лишь то, что ты собирался мне по прилету все объяснить.
Таир на мое выступление реагирует в своей обычной манере – холодно и безразлично.
– Вернусь, поговорим.
– Что? Ты уходишь? Прямо сейчас? Куда?
– Возникли неотложные дела.
– Ну-ну… Ни минуты покоя! Херр Ланге-стальные яйца! – сердито бросаю в его невозмутимое лицо. Прежде чем следует какая-то реакция, не скрывая возмущения и едкого сарказма, добиваю вопросом: – Ты правда думаешь, что я стану сидеть здесь и покорно ждать твоего возвращения?
Немного побаиваюсь очередного столкновения. Однако этот страх гуляет где-то на периферии сознания. Другие эмоции, куда более обширные и безумные, не позволяют ему пробиться на поверхность.
Чего угодно жду, но только не того, что происходит в реальности.
Этот железобетонный монолит Тарский приближается, обвивает руку вокруг моей талии, притискивает к груди, делает несколько широких шагов и забрасывает меня на кровать. Все это идет по знакомому сценарию, но дальше… Дернув мою руку вверх, прижимает запястьем к кованому изголовью.
Холод по коже. Давление. Щелчок.
Приоткрывая губы, заторможенно гляжу в пляшущее в зеленых глазах пламя.
– Ты… – выдохнув, замираю.
Метнувшись взглядом к руке, со свистом вдыхаю.
Черт подери! Так и есть! Тарский приковал меня наручниками.
– Ты в своем уме? – эмоции взрывной волной из груди выталкивает. Вновь на русском распинаюсь, ломая всю конспирацию. Голос с каждым словом повышается. – Представляешь, на что нарываешься? Да я тебя… Я тебя… – так как вторую мою руку Таир удерживает там же, рядом с пристегнутой, добраться к нему могу лишь зубами. Слабо соображая, что творю и чего добиваюсь, пытаюсь укусить за щеку или подбородок. Однако едва удается скользнуть по колючей щетине, Таир отстраняется. – Устрою тебе после этого… – намереваясь задеть ногами, лишь воздух ступнями толкаю. – На всю жизнь запомнишь! Меня! Меня одну на всю жизнь запомнишь! Имя мое проклятьем считать будешь!
Больше всего злит, что он никак не реагирует. Спокойно отстраняясь, оставляет меня биться в жалких и бесполезных потугах освободиться. Проходит к багажу и принимается там что-то искать. Я все это время не прекращаю выкрикивать угрозы. Когда же слова заканчиваются, от бессилия визжу. Зажмуриваясь, задействую весь допустимый диапазон.
Не замечаю, когда Тарский возвращается. Чувствую лишь то, как прогибается матрас… От неожиданности умолкаю и, сдавленно сглатывая, хватаю воздух. Резко распахивая глаза, сталкиваюсь с потемневшим взглядом. Ощущаю жесткое давление пальцев на подбородке. Два отрывистых удара сердца, и на мой рот ложится плотная клейкая лента.
Несколько секунд просто смотрю на Гордея. Точнее, до жжения в глазных яблоках и боли в мышцах таращусь. Он же без слов вновь отступает и, не глядя на меня, выходит из спальни.
Пока я пытаюсь отдышаться и хоть как-то упорядочить происходящее, в гостиной звонит телефон.
– На месте. Не очень. Нет. Я говорил, что она станет проблемой. Да… Да. Нет. Разберусь.
Может ли человеческий гнев быть сильнее?
Познаю неизведанные высоты. Я в бешенстве!
Тарский же возвращается в спальню и придавливает мое расплывающееся сознание скупым и равнодушным указанием:
– Постарайся не дергаться.
В ответ могу лишь пронизывать его свирепым взглядом и прерывисто, с отчаянной злобой дышать. Не дергаюсь только потому, что тело в каком-то оцепенении находится. Мышцы будто задеревенели, налились горячей тяжестью, сделали меня остывающей гипсовой куклой.
– От наручников ты самостоятельно не избавишься. Никто тебя не услышит. Никто в номер не войдет. Продолжишь дергаться, серьезно поранишься.
О, если бы я только обладала телекинезом[9]9
Телекинез – термин, которым в парапсихологии принято обозначать способность человека одним только усилием мысли оказывать воздействие на физические объекты.
[Закрыть] или недюжинной силой, способной сдвинуть с места эту проклятую кровать… Я бы, не раздумывая, причинила ему физическую боль, разрушила все на своем пути! Я бы здесь все разбомбила! И его!
Но, увы, ничего сверх обычных человеческих умений мне неподвластно. Поэтому Тарский беспрепятственно гасит свет и в полном здравии выходит. Спустя пару минут покидает номер – слышу, как хлопает входная дверь.
Я остаюсь беспомощно лежать в темноте.
Прикованная, словно животное. Взбешенная. Смертельно обиженная.
Не знаю, сколько проходит времени. Сначала я всеми известными способами мысленно распинаю Таира. Выдумываю самые изощренные пытки, стараясь не скатываться к сексуальным. Что я об этом знаю? Только то, что когда я встаю на колени, он теряет опору.
Ненавижу его! Ненавижу ведь!
Сильнее всего на свете! Сильнее просто некуда! Я его… сильнее, сильнее… Сильнее!
Чуть погодя, когда эмоции идут на спад, разбиваюсь в противоречивых переживаниях.
Куда он ушел? Вернется? Чем занимается?
Сгинул бы!!!
Ой, Господи, пожалуйста, пусть все будет хорошо!
Однако едва слышу щелчки замков и приглушенный удар двери, возвращаюсь к первоначальному состоянию злости. С каждым приближающимся шагом она нарастает.
А может, это что-то другое?
Такое сильное, свирепое, голодное?
Неважно!
Тарский не включает свет. Заставляя мое сердце безумно колотиться, движется в темноте. Ни одно из клокочущих внутри меня чувств не похоже на страх. Точно знаю, что его сейчас нет.
Высчитываю Таира по характерному стуку шагов, силуэту, дыханию… Едва я успеваю изумиться тому, насколько плотно его образ сидит во мне, он наклоняется и срывает с моего рта скотч.
Молчит. А я-то не могу… Ощущаю, как внутри что-то взрывается и, осыпаясь горячими искрами, разрастается, словно грибы после дождя. Не справлюсь с этими чувствами, если не заполню тишину словами.
– Повеселился? Проблемой меня называешь? Устрою я тебе проблемы… Устрою!!! Теперь точно… Я тебя… Теперь я тебя точно… Точно я тебя… Я тебя…
Гордей молча отстегивает наручники, и я задыхаюсь от боли. Невольно вскрикиваю и на коротких вдохах поскуливаю. Конечно же, я не пыталась сохранять неподвижность и стерла кожу запястья.
– Тихо. Молчи.
Сердце реагирует на звук его голоса, словно бешеная обособленная зверюшка. Истекая кровью, разбивается о ребра.
Да что такое?
Нежную кошечку в жопу! Злобу наружу!
Пока я сражаюсь со своими эмоциями, Тарский подтаскивает меня к краю кровати и поднимает на руки.
Куда он меня несет?
Хочу грубо вытрясти из него ответ, но дыхание в очередной раз перекрывает, и все связные звуки застревают где-то в горле.
Жмурюсь, когда оказываемся в ярко освещенной ванной. Проморгаться удается, лишь когда Таир опускает меня на ноги. Схватив за руку, он недолго изучает кровавые борозды на запястье, тяжело вздыхает и… принимается меня раздевать. Учитывая, что сарафан на завязках, каких-то особых умений и усилий для этого не требуется. Уверена, проходит не больше полминуты, прежде чем я остаюсь в одних трусах.
Все еще молчу. И не предпринимаю попыток шевелиться. Когда Тарский начинает снимать одежду с себя, лишь учащенно дышу и ошарашенно наблюдаю.
Мне, конечно, нравится на него смотреть, но мыться вместе – далеко за гранью моих мечтаний. Тем более сейчас, когда я так злюсь.
Я ведь злюсь?
Я должна злиться!
И, тем не менее, ничегошеньки произнести не получается. Молчу, пока Таир не оказывается полностью обнаженным.
У него снова та же проблема! Полная боевая готовность!
Только зачем? И почему?
Шлялся ведь где-то полночи! Скотина гулящая… Даже если по делу, плевать!
Вскрикивая, прикрываю грудь. Когда же Тарский, невзирая на сопротивление, начинает заталкивать меня под летящие струи воды, разражаюсь крутой бранью, которую удалось подцепить у его же братков.
– Не трогай меня… Я не буду… Не буду с тобой…
– Что?
– Ничего! Выпусти! Сейчас же!
Я сбита с толку всем, что внутри происходит. Всегда, конечно, была эмоциональной и впечатлительной, но это уже чересчур. Какой-то ураган и хаос – срывает все заслонки.
Я не выдерживаю!
Шагая вбок, пытаюсь протиснуться мимо Тарского, но он ловит меня и прижимает к себе. Естественно, к подобному тактильному шоку я оказываюсь не готовой. Контакт моего мокрого и дрожащего тела с его сильным и горячим вызывает моментальное закорачивание всей внутренней нервно-волокнистой проводки. Кожу жжет и колет, пронизывает огненными иголками.
Я распахиваю губы, чтобы вновь накричать на Гордея. Но сделать этого не могу.
Что он делает?
Беспомощно ловлю воздух, а вместо него захватываю воду.
– Почему ты такой большой? – первый вопрос, который я ему задаю, когда удается восстановить способность говорить, лишен всякого смысла и хоть какой-либо логической последовательности.
Кажется, что Тарский усмехается, но оценить это я не решаюсь. Все еще слишком остро перевариваю обрушившиеся на меня ощущения.
– Замри.
– Сам замри.
– Я не двигаюсь. Перестань дергаться.
– Сам…
– Черт возьми, Катерина…
На самом деле я даже не осознаю, что, продолжая вырываться, лишь усиливаю трение. Все мое тело пылает, будто в лихорадке. С него словно верхний защитный слой содрали, сделав чересчур чувствительным и восприимчивым. Я – сплошная рана. Хочу, чтобы Гордей меня отпустил. Но он, естественно, действует по собственным соображениям. Разворачивая меня, притискивает к себе спиной.
– Это не помогает… – сиплю, но пошевелиться не могу.
Его мощные предплечья скрещиваются поверх моей груди и заставляют неподвижно замереть.
– Завтра пойдем, куда захочешь, – губами к уху прижимается.
На мгновение теряюсь от этого действия. Низ живота скручивает тугим спазмом. Грудь горячей волной окатывает. А потом по всему телу под кожей ток разливается. Щекотно, сладко и горячо.
– Не пытайся меня умаслить… – голос звучит совсем не так, как мне бы хотелось. Слишком мягко и как будто задушенно. Хоть я и пытаюсь вызвать внутри себя убежавшую куда-то злость. – Я не перегорю… Ночка тебе предстоит весёленькая… Ах… ха… – за эти звуки и вовсе не отвечаю. Что это такое? – Да…
– Прекрати.
– Что?
– Провоцировать меня.
– Ты же сам меня… Ты меня… – не могу озвучить все, что между нами происходило, происходит и, я уверена, еще не раз будет происходить.
– Ты не знаешь, кто я такой, Катя, – выдает Тарский, не меняя тона, но мне отчего-то кажется, будто он что-то важное отдает.
Возможно, только потому, что он вновь называет меня по имени… А возможно, причины гораздо глубже. Это то, что я не могу осмыслить, лишь чувствую.
– Так расскажи мне.
– Нет.
– Почему? – этот короткий вопрос вмещает все давнее и отчаянное стремление.
– Ты не должна знать.
– А я хочу!
Он так долго молчит, я едва не теряю связь с реальностью. В этой душевой мы словно в вакууме, далеко за пределами всего того безумия, что творится вокруг нас.
– Я делаю свою работу, – голос Гордея становится ощутимо жестче. – Как только она будет выполнена, все закончится.
– Что именно? – с трудом сглатываю.
Безошибочно улавливая скрытый посыл, начинаю крайне сильно волноваться. Разбиваясь во внутренней панике, громко и часто дышу. Пытаюсь развернуться, чтобы посмотреть Гордею в лицо. Но он не позволяет.
– Ты уйдешь? Совсем? Навсегда?
Как же это ущербно… Я ведь готова разрыдаться!
И Тарский не отвечает. Прижимается губами к моим волосам и молчит. Я зажмуриваюсь. Слушая свободно спадающий шум воды, пытаюсь восстановить сорванное дыхание.
Ничего не получается.
Распахивая глаза, судорожно вдыхаю, чтобы хоть как-то заполнить легкие.
– А ты не знаешь, кто я. Не знаешь, на что я способна, – выдаю тихо, но твердо. – Но когда-нибудь обязательно узнаешь.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.