Текст книги "Большая книга ужасов – 73 (сборник)"

Глава VIII
Любовная записка с того света

Никита тяжело поднялся на крыльцо. Организм сообщил, что устал и больше ничего делать не может. Тугая дверь не открылась. Оставалось только упасть на ступеньки и закрыть глаза.

«Кто не спрятался, я не виноват».

Сел на ступеньки. Свесил руку, коснулся травы.

Вода. Вдоль дома тянулась ложбинка, в ней была вода. Никита заглянул в ближайший бак – пусто. Утром полный, днем дождь, вечером пусто.

Из-за дома показался дядя Толя:

– А! Наш гулена! Мы уже волноваться начали! Звоним – а телефон в комнате. На комбинате что-то рухнуло! Хорошо, никто не пострадал.

В руках у него был ковшик. Он им тряс, сбрасывая последние капли.

– Я там был, – прошептал Никита.

Взгляд приклеился к ковшику. Что можно поливать в политом дождем огороде?

– Ты? – изобразил на лице удивление дядя Толя. – Вот это новость! Не смей туда больше ходить! Видишь, падает там все!

При этом в голосе у него никакой тревоги не было.

– Зачем вы выливаете воду?

– На Бога надейся, а сам не плошай. Времена-то нынче какие!

– Какие? – Взгляд уперся в ковшик.

– Тревожные. Лучше обезопаситься.

– Вы знаете о проклятии?

– Это местный фольклор. Не бери в голову.

Никита молчал. Ковшик летал в воздухе – дядя Толя активно жестикулировал.

– Комбинат, где крыши обваливаются, тоже не брать? А сгоревший дом?

Дверь со вздохом распахнулась.

– Зайдите! – На пороге стояла баба Зина, губы недовольно поджаты. – Вас вся улица слышит!

– Зачем выливать воду? – не сдвинулся с места Никита.

– Быстро! – категорично заявила баба Зина и тут же подхватила: – Я не понимаю, где можно ходить весь день! Такой дождь! Где твоя куртка? Что за вид? Что потом скажет твоя мать? Куда ты пошел в обуви? Что у тебя с кроссовками? Завтра весь день будешь дома сидеть! И сейчас только попробуй на улицу сунуться! Запру!

Никита наступил на задник, стаскивая обувь. Что-то в кроссовке хрустнуло, и верх пошел отдельно от подошвы. Хотелось все рассказать – все-все, что происходит в этом дурацком поселке.

– Бегаете, бегаете… А чего бегаете? – ворчала баба Зина. – Вот куда ты ставишь свои грязные башмаки? Что у тебя с одеждой? Мать небось крутится, зарабатывает, а ты не ценишь… Да чтобы вы хоть что-то ценили… Вот Обидин – как вбил себе в голову, что финны вернутся и потребуют отчета, так и носится со всеми этими легендами. Комбинат ему сохрани! Да этот комбинат тут так чадил, что дышать было нечем. Сейчас хорошо, сейчас тихо. А он все не успокоится. Вот как не выбрали его двадцать лет назад председателем, так до сих пор и бесится. Вишь, проклятие у него на поселке! Люди мрут, дома горят. Задурил девчонкам головы. А какие тут проклятия-то? Дома деревянные, вот и горят. Из камня строить надо было!

– А вы тоже боитесь, что сгорит?

Баба Зина грохнула тарелками о стол:

– У любого пожара причина есть! Так просто не горит! – Она посмотрела в окно и замерла.

Никита проследил за ее взглядом. Ничего в окне не было. Сумерки. Кажется, опять дождь собирался.

В комнате Никита застыл перед подоконником. На мгновение показалось, что на него уставился Хозяин – прилизанные волосы, бледное лицо, холодные глаза… Но это оказался сам Никита – бледный, лохматый, взгляд… взгляд как взгляд…

Ну что? Игра в прятки продолжается! Что же у них получается? Проклятие есть? Что-то есть. Баба Зина уверяет, что в проклятие не верит, что все это выдумки какого-то Обидина, а сама каждый вечер поливает дом, чтобы он не загорелся. Не загорится – так сгниет.

Поежился, натянул на плечи одеяло.

У Хельги свои планы, как сделать так, чтобы Хозяин ошибся. Вот он попал – одни делают все, чтобы он умер, другие спасают. Услышала ли она, что он согласен в нее влюбиться?

Никита покраснел и скинул с себя одеяло.

Не то… Мелкие придумали замену, но старшие их за это побили. Почему? Ведь если бы замена сработала… Да та же самая сегодняшняя рыбка…

Хозяин, конечно, не слепой, никакой кротик в зачет не пойдет. Если ему нужна жертва, то это должна быть ЖЕРТВА. Илья это понимает, поэтому мешает мелким. Пусть лучше Никиту крышей прибьет, чем за него в речку прыгнет Хельга.

Он вспомнил, как пошатнулась деревянная конструкция, как посыпалась труха, как заохало, застонало. Могло само упасть, а могли и подтолкнуть…

Распахнулась дверь.

– Ты чего сидишь? – спросил дядя Толя. – Хватит мечтать! Мой руки, ужинай и ложись спать! Бабка права – не для того мы тебя пригласили, чтобы ты тут угрохался. С местными я поговорю, чтоб тебя не трогали. Иди есть.

– Иду, – буркнул Никита.

Как все сложно. Как запутанно. Не собирался он заменять себя кротиком. Этот способ не работал. Если уж ему суждено умереть… Интересно, кого они так защищают? Кто погибнет, если спасется Никита? Уж не Илья ли? Или Легыч? Хотел было подумать на мелких, но сразу отказался от этой мысли – все-таки маленьких обижать нельзя. Да вообще никому помирать не надо. Может, это все только розыгрыш? Злая шутка?

«Уф!» – Даже рукой по лбу провел – как от всех этих размышлений закипели мозги. Это же надо было так попасть!

Что там в окне? Ничего. Хоть здесь хорошо. Посчитаем, что получается. Увидел призрак на лестнице – это раз. Встретил его вечером на улице, бросил монету – это два. Когда падала крыша, вроде бы тоже кого-то увидел. Еще на озере – точно Хозяин был. Четыре.

Никита полез в карман – монета. Иностранные буквы, на обороте герб. Паша уверяет, что если у кого-то есть вещь Хозяина, то его не тронут. А местные твердят, что Хозяина видит только тот, кого он сам выбрал. Так что, монетка спасет?

Оглядел комнату. Кровать, обои, коврик на полу, шкаф – все это выглядит вполне современным. Дядя Толя с бабой Зиной сюда приехали лет двадцать назад, никаких вещей Хозяина у них быть не может.

Подсвечник на окне. Покрутил его в руках. Потом достал телефон. Мама в телеграмме: «Все норм?» Постучал аппаратом о ладонь. Вариантов ответа было много. «Держусь», – отозвался Никита. «Осталось всего ничего», – обрадовала мама. Ага, совсем ничего – победить мировое зло и спасти Землю.

В задумчивости проверил, что пишут одноклассники на его фотографии. Ничего не пишут. Ни одного коммента. Никто не понимает этих кастрюль, проволоки, прозрачных озер. Сидят там у себя в городе и ничего не понимают. Он здесь тоже – ничего.

Поискал про Тарлу, задал вопрос о проклятиях и призраках. Советовали разное, но все было не то. Зато он узнал, что заклад на бел-горюч камень Алатырь очень сильный. Из смешного откопал загад на избавление от невзгод. Для этого надо было идти в глухой лес, в одиноком месте выкопать ямку и выкрикнуть в нее все свои обиды и страхи. Потом закопать ямку и сразу уйти домой, не оглядываясь. И никогда не возвращаться.

– Не вернусь, – пообещал Никита, натягивая свитер и перекладывая монету в карман. С ногами ничего не поделаешь – кроссовки порвались, поэтому остался в шлепанцах. – Звать будете – не дозоветесь!

Делать все равно что-то было надо. И не сидя в доме, а на улице. Все решится там.

Когда дядя Толя зашел в комнату второй раз, он обнаружил распахнутое окно и упавший на пол подсвечник. На донышке подсвечника был выдавлен вензель «А» и «Л».

Никита перелез через забор, огляделся. Ночь, но в Карелии летняя ночь и не ночь вовсе, а нескончаемый вечер.

Постоял около кустов, прислушиваясь.

Днем поселок выглядел вымершим. Редкие бабушки шли из магазина. Рассекал настойчивый «Лендровер». Мелькали неуверенные фигуры. Но все это было неверным, словно идущие сомневались, стоило ли им вообще здесь находиться.

Сейчас улица была полна звуков и шорохов. Ходили. Негромко переговаривались. Проехал велосипед. Никита вжался в забор. Илья торопится отдать толстовку? Прошли, шушукаясь, девчонки. Кто-то пробежал, крикнул «Подожди!». Сумерки поглотили всколыхнувшуюся за криком тревогу. В ответ зашипели.

Кричать нельзя. Кричать опасно. Поселок вышел на улицу. Поселок ждал. Чего? У кого первого загорится? Или где вскрикнут, поняв, что проклятие настигло именно его? Вот вам и «все вместе», собрались и надеются, что пронесет.

Странно, что они отсюда не уезжают. Что их держит? Каждый год радуются, что в этот раз не они, что беда обошла стороной. И думают, что завтра так же повезет?

А они тут хорошие. Совсем не злые. Вон мелкие как стараются, спасти его хотят. Старшие их бьют, а они все равно. Рыбку притащили. Догадливые – придумали, как сделать. Он помешал вроде бы, а рыбку все равно сожрали. Интересно, это поможет? Конечно, нет.

По дороге, не таясь, шла высокая фигура. Шла, неся в себе ночь.

Вот и пятая встреча.

Аэйтами. Никита успел взглянуть – это по-фински «дух земли», «первооснова», «вещь в себе». Паша был прав.

«Вещь в себе» прошустрила мимо куста, где прятался Никита, и поплыла к выезду из поселка. На комбинате он уже побывал, разрушения изучил. Пошел проведать свою бывшую усадьбу? Полчаса, и он на месте.

А что от его жилища осталось? Ничего. Погреб и затянувшийся землей фундамент… Что ему там делать? Только если посидеть на холмике, погрустить. Но это и днем можно сделать. А сейчас он именно что шел, куда-то специально топал. Куда? На встречу с агентами? Заклад проверить?

Заклад… А что, если последить? Не он за Никитой, а Никита за ним. Еще ведь неизвестно, кто кого.

Вензель «А» и «Л», буквы, соединенные в круг, чуть накладываются друг на друга, словно танцуют. Такой вензель был на подсвечнике, он есть еще на десятке предметов. Где-то Никита его еще видел.

Зажмурился. Чуть не застонал от желания вспомнить. Ахнул. Ну конечно! Он его видел! Где жил священник. Дом Трех Смертей. Священник там жил, но принадлежал дом графу.

Никита выбрался из кустов. С трудом выбрался, потому что ветки не хотели его отпускать. Зацепились за крупную вязку свитера, попытались раздеть. Никита шевельнул плечом, возвращая свитер на место.

Шорохи и звуки исчезли. Поселок притих, ожидая решения Хозяина.

Монета крутанулась в пальцах. Чуть не выпала. Никита подавился воздухом. Сейчас он и эту монету потеряет, тогда его Хозяин сожрет.

«Там царь Кощей над златом чахнет…»

А чего, правда, он в этот дом таскается? Чахнуть. Но не над златом. А над закладом!

Бежать! Скорее! Сумерки эти противные. Самое коварное время суток. Когда светло – все видно, и это нормально. Когда темно – ничего не видно, и это тоже нормально. А в сумерках – то ли видно, то ли нет. Не разберешь: то, что видно, – это видно на самом деле или только кажется. Границы предметов размываются.

Никита чуть не налетел на кого-то. Этот кто-то ахнул и шарахнулся в деревья. Или не шарахнулся и все показалось?

Переждал, пока успокоится сердце. Может, они тут все родственники совам? Или летучим мышам? Те тоже ночью предпочитают летать.

Сгоревший дом. Угадал его по запаху – столько времени прошло, а все еще воняло. Где-то здесь должна быть колонка, но ее на фоне темных кустов не видно. Значит, дом близко. Вроде дядя Толя говорил, что там кто-то живет. Или не живет? Ванны и трубы остались с финских времен. Об этом знают, значит, внутрь заходили. Нет такого жилища, куда не залезут хорошие люди.

Дорога сама бросалась под ноги. Каждый шаг рождал ощущение, что земля вот-вот встанет стеной, это заставляло торопиться. Справа зашуршало. Кто-то шел рядом с ним, свернул – стало тихо. Никита выставил вперед кулак с монетой. Почувствовал себя глупо и выпрямился. В руках появился неприятный холод. Между кустами светлым пятном – розовое крыльцо.

Пришел.

Тропинку в сумерках не нашел, полез напрямик. Ветки трещали так, что слышно было, наверное, на другом конце поселка.

Темные окна отражали темноту. Никита обошел дом, потрогал теплый, еще не остывший после дня шершавый бок. Смахнул с влажной ладони чешуйки краски.

Он любил старые дома. Еще больше любил старые заброшенные дома. Самое приятное – угадывать их тайны. Здесь этих тайн было предостаточно.

Никита встал на приступок, потянулся к окну, железо подоконника жалобно скрипнуло. За окном таился все тот же сумрак. Когда предметы кажутся призрачными – то ли есть они, то ли их нет.

Никого нет.

Призрак девушки не появлялся. Не манил, не звал. Может, показалось в прошлый раз? И свет из окон, и музыка. И люстра. Большая яркая люстра со звенящими подвесками.

Звякнуло. Мелькнула фигура.

Никита сорвался с приступка.

Никого. Никита выдохнул. Знал он эти страхи. Сначала сами придумываем, потом сами же и пугаемся. Нет ничего.

Потрогал раму. Через дверь в такие дома не заходят. Тут надо либо окно найти открытое, либо через крышу лезть. Через крышу – это по дереву, а он в шлепанцах.

Толкнул раму. Держалась плотно. Как там сказал дядя Толя? Шпинга… шпанга… штанга… фигулька, что раму крепит, ее так просто снаружи не отожмешь.

Он еще раз обошел дом, проверяя окна. За каждым углом виделся призрак, но пока обходилось.

Закрыто.

Споткнулся, больно отбив палец. Ухватился за что-то, чтобы не упасть. Понаставили тут… лестниц.

Задрал голову. Деревянная лестница вела к чердаку.

Вот она – удача спелеолога!

Никита огляделся, хотя смотреть тут было не на что – сумерки, а под деревьями так настоящая ночь. Любопытство было сильнее страха. Если сейчас удастся разрешить эту загадку…

Чердак был закрыт на деревянный крутящийся запор. Закрыт с улицы – значит, по лестнице сегодня никто в дом не проникал. Никита потянул на себя дверь, отворил, и она вырвалась у него из пальцев, словно кто специально подтолкнул, привалилась к стене. Глухо ударило дерево о дерево. Никита замер. Вот теперь если кто-то еще был не в курсе, что в дом лезут, то можно вставать, хватать дубинки, звонить в полицию.

Мгновение постоял, слушая ответную тишину, и нырнул в темноту чердака. Вялый свет фонарика в телефоне запрыгал по углам и взметнувшейся пыли.

Странный это был чердак. Почти пустой. Одинокая стопка книг, сундук с распахнутой крышкой, из него комом вывалились пальто. Никита прижался к низкому стропилу, перевел дух. В доме ничего не двигалось. Он и правда был нежилой.

Темноту чердака рассеивал мягкий свет – шел он из люка вниз. Открытого. Либо его никогда не закрывали, либо ждут кого-то.

Никита спрятал телефон и сунул голову в лаз.

Когда мама ругала его за вечные исчезновения и любовь к диким местам, он оправдывался тем, что ничего с ним случиться не может.

«Побьют», – выдвигала аргументы мама.

«Да кому там бить? Все от шорохов шарахаются».

В худшем случае – поймает полиция. Поймает, но не съест. Отведут в отделение, позвонят маме.

Вот и сейчас – что произойдет? Ну, поймают… В груди неприятно скребануло. Тут другое. Тут если поймают… Решил не додумывать. Зачем? Вот когда поймают, тогда подумает. Если успеет.

Лестница с перильцами выглядела очень скрипучей, поэтому Никита не столько спустился по ней, сколько соскользнул, больше опираясь на руки, чем на ноги.

Мелькнула светлая тень. Женщина.

Никита вжался в стену.

По коридору мазнул свет. Этого только не хватало! Значит, он своим грохотом кого-то все же растревожил!

Выглянул.

Коридор темен и пуст. Направо-налево – двери комнат. Одна дверь приоткрыта. За ней виден свет.

– Я прошу тебя, пожалуйста! – с отчаянием произнес мужской голос.

– Я не могу, – выдохнул женский.

– Вы тут умрете! – грохнул мужской.

– Я не могу! – взмолился женский.

Никита снова выглянул. Говорили за приоткрытой дверью. Никита переложил монету в другую руку, чтобы вытереть вспотевшую ладонь о штаны. Жарко у них тут.

Стена, к которой он прислонился, дрогнула – дверь захлопнули.

– Ну и умирай! Умирай! Вы тут все умрете! Сгорите заживо! – рявкнули в коридоре. Раздались тяжелые чеканные шаги. Никита отшатнулся к лестнице. Почувствовал, что рядом кто-то стоит. И чуть не заорал.

– Помогите, – шепнул женский голос.

Кто-то в светлом стоял между ним и лестницей. Лицо – белое пятно. В панике Никита никак не мог заставить глаза смотреть в одну точку, все хотелось отвернуться или зажмуриться. А шаги сзади приближались.

– Возьмите! Все боятся, а вы, я смотрю, нет. Мы давно ждали – и вот пришли вы!

Белая рука в летящей легкой ткани протянулась к Никите, дала сложенный лист бумаги. Никита безвольно взял. Вяло подумал: «Чего сама-то не передала? Только что ж говорили».

Запрыгала, заскакала по полу выпавшая монета.

Монета!

Она зигзагом выкатилась в коридор, зацепилась за неровные доски пола, запрыгала, проскочила между черными ботинками стоящего за углом в коридоре человека, закрутилась на одном месте. Успокоилась.

Никита со всхлипом втянул воздух. Глаза приморозило к черным ботинкам. Идеально начищенным.

Надо было уже выдыхать, но воздух застрял. Он словно превратился в кирпич внутри легких.

Не чувствуя ни рук, ни ног, Никита прижал хрустнувший лист бумаги к груди и поднял глаза. Хозяин смотрел мимо него. Больше того – он Никиту не видел.

Никита обернулся. Около лестницы никого не было.

И тут раздался жуткий хохот. Стены дома дрогнули. В глаза ударил яркий свет.

Никита знал, откуда появится люстра. Успел заметить, как она с тысячью висюлек летит на него. Вроде бы даже успел увидеть раскрытый рот.

Люстра вспыхнула, ослепив. А потом и проглотив.

Глава IX
Проклятие Хозяина

Показывают дуракам фильмы ужасов, показывают, примеры дают, истории разжевывают – нет, не работает. Что бывает с компанией, если она отправится в заброшенную лесную избушку? Правильно – все умрут. Что бывает, если зайти к ведьме в гости, исключительно чаю попить? Через год найдут стол, уставленный чашками, покрытыми патиной высохшего чая.

Но что делать, если так хочется все-таки залезть туда, куда нельзя? Как что? Спасаться!

Оглушенный, Никита сидел на земле. Он все время отряхивался, чувствуя на себя осколки стекла. Но ничего не было. Ничего. Его просто вышвырнули из дома. Определили, что не свой, и выкинули.

– Ты был в доме?

Склонившуюся к нему Хельгу Никита принял за привидение и в первую секунду сильно испугался. Заорал бы, но в горле пересохло.

– Ты его видел? – допытывалась Хельга.

Никита встряхнул рукой, словно приводил в чувство градусник. Выдавил из себя хрипло:

– Ты что здесь делаешь?

Обернулся. В памяти была только люстра. Она на него набросилась, распахнула хрустальный рот, утыканный острым стеклом. Дальше была темнота. Его выкинули или он все же сам выскочил?

Окно перед ним было цело. И даже плотно закрыто.

– Жуть, скажи! – выдала Хельга.

Никита скривился. Если жуть, то чего она тогда около этого дома вертится? Порцию адреналина перед сном получает? Сама говорила, нельзя сюда ходить.

– А ты видела?

Хельга улыбнулась, кивнула, а потом отрицательно замотала головой:

– Это видят только те, которые… ну… которые… Поэтому ходить нельзя.

– Почему? – Вроде головой не ударялся, но состояние – ничего не понимает.

– Чтобы не стать теми, кто увидит.

Логично.

Одной ноге было колко. Отлично – шлепанец исчез. Поднялся. Переступил с ноги на ногу. Ну вообще красота. Теперь еще и хромает. Наклонился, разглядывая темноту, – обувка не находилась.

Да подавитесь!

Сбросил оставшийся шлепанец.

– …граф был влюблен в одну из дочерей священника, – шептала Хельга. Начало истории проскочило мимо Никиты. – Звал ее поехать с ним. Но она не оставила отца. В ярости граф проклял здесь все и уехал.

Никита поперхнулся воздухом. Сколько версий одной и той же истории! Прямо с ума сойти. Или он уже сошел? Может, сумасшествие заразно? Как бы это проверить? Ведь не грипп, внешне непонятно…

– Ты мне веришь? – прошептала она, делая стремительный шаг.

Произойди это вчера, Никита бы не шевельнулся. Но теперь он был ученый – отступил.

– Ты лучше классику в библиотеке бери, – буркнул он, отходя. – Лермонтова. А то читаешь всякую фигню…

– Приходи завтра на плотину, – уже в спину попросила Хельга. – В двенадцать.

– Отвали от меня!

Никита полез через кусты к дороге.

– Я буду ждать.

– Илью своего жди!

Он запутался. Совсем запутался и ничего не понимал. И от этого на душе становилось мутно. Наверное, впервые его жизнь перестала зависеть от него. Раньше как? Забрался в дом – твоя ответственность. Порвал джинсы, перепачкался или получил упавшим шкафом по голове – виноват только ты. Ругает мать, грозит отобрать кроссовки, чтобы не мог никуда пойти, – тоже твои дела. А тут? Кто во всем виноват? Никита? Так ведь нет. Он послушно таскает воду.

Надо было в этой истории кого-нибудь обвинить и непременно найти крайнего. Илья, Хельга, мелкие, дядя Толя… По всему выходило, что виноватых нет. Он приехал, они обрадовались. Ну и Хозяин тоже… обрадовался.

– Где ты был? – Дядя Толя встречал на крыльце. – И почему ты босиком?

В руке у дяди Толи ковшик. Никита зажмурился. Что-то он устал. Вообще от всего. Сколько можно? Опять поливают!

– Вы знаете о проклятии, иначе бы не поливали дом, – прошептал Никита, прислоняясь к перилам крыльца. – Вы знаете о проклятии и все равно меня пригласили. – Хоть один виноватый нашелся – уже хорошо. – Хотя всем приезжим грозит опасность. Сами мне рассказывали.

– Что у тебя за вид? – не смутился дядя Толя.

– И вот теперь меня хотят убить, люстра кусается, дом вышвыривает, местные топят.

Дядя Толя поджал губы. Никита подумал, что брякнул что-то не то. Пожалуй, надо было остановиться на «убить».

– Это фольклор, не больше! Поверь мне как историку. Нет ничего. Про Бабу-ягу ты тоже читал сказки, но в лес тем не менее ходишь. И молоко пьешь, не боясь превратиться в козленочка. И даже вон в понедельник из дома поехал, хотя есть примета, что в понедельник пускаться в путешествие нельзя. Мы тебя пригласили, потому что любим и хотим, чтобы ты отдохнул. Не в городе, а на природе. Бак и огород – это так: не хочешь – не делай. И уж извини, такие у нас порядки – запасаться водой. Не зачем-то, а чтобы было.

Не те слова. Плечи заломило от недовольства. Потому что все это было неправильно. Но правильные слова не находились. Вошел в дом. Оказывается, он здорово исколол подошвы – даже по ровному полу идти было больно.

– Никита, подожди! – Баба Зина сидела на кухне с прямой спиной. Губы поджаты. Кулак на столе собран. От напряжения побелели костяшки пальцев. – Это все Обидин, да? Он тебя в это втянул? В эти глупые ночные игры!

Никита пожал плечами. Он не понимал, кого все время обвиняет бабушка. Мифический Обидин уже виделся Барлогом с горящими глазами и длинной многохвостой плеткой. Вроде бы такие по поселку не бегали.

– Что за игры у вас, а? – настаивала баба Зина.

Никита пошевелил пальцами ног. Завтра спать будет до вечера. Никакая сила его с кровати не поднимет.

– Никита! Не темни! – вскрикнула бабушка. – Я отвечаю за тебя перед твоей матерью! Что у вас там происходит? Где твои ботинки? Что у тебя с лицом? Тебя били?

– Кроссовки порвались. – Про лицо лучше не рассказывать. Долго.

– Толя! – крикнула баба Зина в глубину комнат. – Да что вы меня мучаете! Найди ему сапоги!

Стукнула кулаком по столу. На этом разговор закончился.

Пораненные ноги гудели, голова была тяжелой, руки чесались – то ли от сегодняшних царапин, то ли от желания кому-то надавать по шее. По телу бегали противные мурашки, предвестники паники, но было не до них. Голову кружило от бесконечных мыслей. Вспомнил про отданную ему в доме бумажку, потянулся к карману, но движения не завершил – не было сил.

Он задремал, когда показалось, что за окном что-то затрещало. Неужели Илья лезет с разборками? Или Хельга напоминает про завтрашнюю встречу? Странные люди – весь мир давно пользуется телефонами и соцсетями, договориться о встрече ничего не стоит, а они все еще лазают в окна и бегают друг за другом. Сумасшедшие…

Но он во всех этих историях ни при чем. Совсем ни при чем. Приехал, отдохнул, уехал.

Уехал…

В позапрошлом году парень не уехал. Его, наверное, тоже предупреждали, чтобы он никуда не лез, чтобы держался остальных. И он, наверное, тоже не верил. Смеялся у костра с отцом, рыбу ловил. К нему приходили Илюха с Легычем. Интересно, видел ли он Хозяина?

Никита спустил ноги с кровати. Сна ни в одном глазу.

Вспомнилось, как в первый день Илюха нарезал круги на своем велосипеде. Он уже знал, что приедет новенький. Тот, кого выберет Хозяин. Весь поселок каждый год ждет спектакля. Ждет новеньких.

Опять треснуло. Точно, Илья. Хельга рассказала своему парню, что видела Никиту в Доме Трех Смертей, и он пришел выяснять отношения.

За окном стало как будто светлей.

Еще и фонариком светит, гад.

Никита приподнялся на руке.

За окном горело. Блики начинающегося пожара играли на затертом подсвечнике.

Хромая, Никита дошел до окна, щелкнул шпингалетами, взял подсвечник и кинул в огонь.

За дверью что-то упало, зашаркали шаги. Дверь распахнулась.

– Что ты тут роняешь? – На пороге стоял дядя Толя.

– Душно. – Никита лежал в кровати – все это ему приснилось.

– Спи, – не очень убедительно посоветовал дядя Толя. – Утро вечера мудренее.

Но Никита уже знал, что будет утром. Утром его будет ждать колонка, к которой он пойдет сразу после завтрака. И возле колонки его непременно встретят…

Мелкие. Всей компанией. Полинка с традиционным ведром. Последние капли падают из носика колонки, гоня волну к переполненным бортам. Мелкая сидит на корточках перед ведром и грязным пальцем пытается из него что-то выудить. Суровый Ромка стоит с синим приятелем. Оба серьезно смотрят в разные стороны. У Ромки на скуле красуется синяк. От этой фиолетовой красоты вверх идут царапины, словно Ромка проехал физиономией по асфальту. Вторая мелкая тоже сидит на корточках около ведра.

– Чего на этот раз? – как можно бодрее спросил Никита, хотя голос его дрогнул. Теперь от окружающих можно ждать чего угодно. Да хотя бы того, что Полинка одним мощным рывком запустит в него полное ведро.

Гвардия молчала. Полинка опустила в ведро всю руку. Мелкая подружка засопела. Пацаны продолжали изучать заборы в разных сторонах улицы.

– Кроты… Рыбы… На подходе бобры? – криво усмехнулся Никита, пристраивая ведро около колонки.

Полинка подняла голову, снизу вверх зло посмотрела на Никиту и вдруг резким движением опрокинула свое ведро ему на ноги.

– Дура, – сухо отозвался Ромка. – Он в сапогах.

Теперь все смотрели на сапоги Никиты, которые ему выдал дядя Толя. Неплохие сапоги, непромокаемые. Как оказалось.

– Раньше не мог сказать?! – вскочила на ноги Полинка.

– Да он вообще босиком ходит, – выдала мелкая подружка. – Ему все равно.

– Дура! – Полинка обрушила на нее свой кулак.

Дальше должна была произойти потасовка, потому что Ромка с приятелем придвинулись к разошедшейся Полинке, но около колонки появилась старшая девчонка. Длинные распущенные волосы. Та самая, что била Полинку около магазина. Как ее там… Аня-Маня. Нет, как-то по-другому.

– А ну, брызнули, – с презрением произнесла она.

Никита поднял свое ведро. Сам не понял зачем – на всякий случай. Вдруг отбиваться от кого придется.

Мелкая подружка первая сообразила, что надо бежать. На четвереньках выбралась из-за колонки и скрылась в кустах.

– Пошли, Колян, – позвал Ромка и тоже зашагал прочь. Сунув руки в карманы. Весь такой независимый.

Полинка с ненавистью смотрела на девчонку. Казалось, еще чуть – и она на нее бросится. Обратится в вампира и вопьется в горло. Было в ней что-то от оборотня.

– А тебе дополнительно сказать надо? – нависла девчонка над Полинкой.

– Дура, – выплюнула любимое ругательство Полинка и, не вставая с корточек, как говорили в школе – «гусиным шагом», отправилась за укатившимся ведром.

– Брысь отсюда! – притопнула девчонка.

– Не видишь, я воду набираю! – сообщила вернувшаяся Полинка, поставила ведро ровно, провела ладонью по испачканному краю. Часть земли обвалилась внутрь. Дернула вниз рычаг. От сильного напора воды ведро покачнулось. Полинка соскользнула с рычага.

– Я кому сказала! – уперла руки в бока девчонка. – Пошла отсюда!

Удар мыском – и ведро опять катится по земле. Никита переступил с ноги на ногу, пропуская поток воды. Хорошие сапоги, надежные.

– Бэлка! Не надо!

Девчонка с дурацким именем Бэлла (как сейчас выяснилось) наступала на Полинку. Та пятилась на корточках, так и не поднявшись на ноги. Потеряла равновесие, завалилась боком в лужу.

– Убирайся! – Бэлла коротко замахнулась. Полинка втянула голову в плечи. Удар получился глухой. Никита вздрогнул. Вспомнилось – была у них в классе какая-то Бэлла, дура полная. Может, имя накладывает отпечаток? Эта Бэлла ему совсем не нравилась. Вот как увидел, так сразу понял – не, скучная.

– Оставь ее!

– Пошла! – Бэлла пнула лежащую в грязи Полинку. Девчонка не сопротивлялась, только возила руками в жиже, словно искала что-то.

– Не ходи с ней! – закричала Полинка Никите. – Мы другое сделаем! Надежное. – Она вскинула руки вверх, кинула в Бэллу комком грязи. – Не ходи!

– А ну! – Бэлла разбежалась, занесла ногу, но Полинка извернулась, и удар прошел мимо. Бэлла чуть не упала, что разозлило ее еще сильнее. Она подхватила ведро. Полинка вскочила на ноги. Подпрыгнула, пропуская ведро под собой.

– Пакость мелкая! – выдохнула Бэлла.

– Не ходи! – уже от кустов крикнула Полинка. – У меня способ есть!

– Катись! – В ярости Бэлла вырвала ведро у Никиты, собираясь бросить. Но Полинка была далеко. Девушка шарахнула ведром о землю. Ведро покорно приняло удар, погнулось и вяло опрокинулось набок.

– Эй! Тормози! – запоздало кинулся на защиту собственности Никита.

– Ой, извини! – Бэлла резко сменила гнев на милость. Подхватила укатывающееся ведро, ловко развернула его немятым боком и подала Никите. Мгновение она улыбалась, глядя на него, а потом улыбка сползла с ее лица.

Никита никогда такого не видел. Вот стоит человек, тянет губы от радости. Очень даже такой приветливый человек. И вдруг сразу приветливость испаряется. В глазах появляется злоба. Сейчас кинется и начнет так же кулаком по голове стучать. И ведра гнуть.

– А ты здесь чего стоишь? – строго спросила Бэлла.

– Я за водой, – так же, как и Полинка, беспомощно отозвался Никита.

– Какая вода! Тебя Хельга ждет!

Никита покосился на ведро, на кусты. Полинки не было. Если она и собиралась прыгнуть…

– Бежим! – дернула Бэлла Никиту.

Ведро опять упало.

– Да иди ты! – вырвался Никита. – Бегайте сами!

Он поднял ведро, обтер ладонью бок, заглянул внутрь. Удар не только погнул ведро, но, кажется, еще и дно оторвал. Отлично! Водочерпием ему сегодня не быть.

– Какое «сами»! – возмутилась она. – Ты меня слышишь?

Никита ее не только слышал. Еще и видел. И то, что он видел, ему совсем не нравилось.

– Сумасшедшие вы все! – заорал он, отталкивая Бэллу. Ее волосы от резкого толчка взлетели, Никита в них чуть не запутался. – Психи! Ты чего устроила? Зачем Полинку била?

– Потому что она слов не понимает! – заорала Бэлла. – Она думает, что можно по-другому. – Девчонка попыталась схватить Никиту за руку. – Идем!

– Что «по-другому»? – снова отпихнул ее Никита.

– Она думает, обмен сработает! А вот и нет!