Текст книги "Большая книга ужасов – 73 (сборник)"

Бэлла утомилась орать, согнулась, уперев руки в колени. Опустила голову. Никите захотелось на эту голову надеть ведро, треснуть по нему для звона и пойти домой.

Не сделал. Кто б сомневался, что не сделает. Все-таки плохому его научила Мария Егоровна – девочек не всегда надо уважать и защищать.

Отставил ведро, чтобы не думать о плохом.

Бэлка смотрела на него и не понимала, почему он никуда не идет.

– Анька! – выдохнула она. – Она там что-то придумала, на плотине! Ее надо спасать! Прямо сейчас.

Никита огляделся. Никого. Вернее, кто-то где-то ходит. Какая-то бабка пропылила стороной. Хозяина нет. Прыгающей Аньки тоже. Кстати, через что она собирается прыгать?

– Зачем?

– Ты чего такой непонятливый? – рявкнула заметно отдохнувшая Бэлла. – Тебе же объясняли – он тебя выбрал. Потому что ты новенький. А она не хочет. Она считает, его можно обмануть!

Не «через что», а «откуда». Интересно.

Никита не шевелился. Руки-ноги стали холодные. Умом он понимал, что надо бежать на плотину. Который сейчас, кстати, час? Внутренний голос ему говорил, что здесь что-то не сходится.

Хозяин сто раз мог его убить, если бы хотел, – на комбинате в первый день уронить кирпич на голову, поточнее рассчитать траекторию падения пандуса, оба раза около Дома Трех Смертей устроить ему «ночь длинных ножей». Да и на озере ничего не стоило дернуть Никиту за ногу и немного подержать под водой. Короче, не очень он был уверен, что охотятся именно за ним.

Не то чтобы он успел подумать обо всем этом, но картинка сложилась. И тут же стерлась. Бэлла завизжала:

– Ты что стоишь?! Бежим!

Он испугался. Крика. Того, что все они тут придумывают непонятное.

И они побежали.

– Который час? – выдохнул Никита, когда они с Бэллой брали очередной поворот. Бэлла, как заправский ковбой, выхватила из кармана сотовый, развернула экраном к Никите. Половина одиннадцатого.

– Мы ж с ней на двенадцать договаривались! – крикнул он, поскальзываясь и пропуская Бэллу вперед. Сапоги – очень неудобная вещь для бега. Скользят.

Бэлла не ответила, только сильней заработала локтями. Они пролетели мимо дома с Лениным, вскарабкались на пригорок к бывшей липовой аллее. Никита споткнулся на железнодорожных путях. Уронил ведро.

Почему-то расставаться с ним было тяжело.

– Гони! – гнала вперед Бэлла. И Никита гнал.

Они скатились с холма, пробежали мост. Около ворот опять никого не было.

«Отлично!» – мелькнуло в голове. Хотя глубоко в душе Никита надеялся, что их кто-нибудь остановит. После вчерашнего тут должно стоять оцепление, должна быть натянута колючка и еще стоять рота пулеметчиков! Хорошо, пусть без пулеметчиков, достаточно сторожа с ружьем.

Не остановили. Они пересекли площадку, опять заскользили на повороте, нырнули в кусты и выбежали к плотине.

– Ах! – выдохнула Хельга, сидящая на столбе. – Ты пришел!

С колен скатилась книга. Сидящего у соседнего столба Илью Никита заметил не сразу. Если бы не Хозяин – мог и вообще не заметить. Черный истукан – как дополнительный столбик на плотине – был здесь. Клонился к Илье.

Хельга заметалась, словно ее застали за чем-то неправильным.

– Да подожди ты! – воскликнул Никита.

Илья поднял голову.

– Оглянись! – Никита показал на Хозяина. Илья кивнул.

А дальше… дальше Никита не понял, что произошло. Он еще немножко бежал к Хельге, а потом уже не бежал, а скользил, словно кто подножку поставил. Его перекинуло через низкую загородку и потянуло вниз. Увидел свои вытянутые руки, попытался смягчить удар, проехался пузом по мокрым камням, кувыркнулся, прикрывая локтями голову.

Все смешалось калейдоскопом.

Было больно.

Было мокро.

Вокруг вихрилась вода. Пытался вдохнуть. Барахтался. Ноги сначала стали неподъемно-тяжелыми, раскаленными, как угли. В голове путалось. Никак не получалось определить, где верх, а где низ. Руки пронизывали иголочки. Пару раз больно ударился спиной.

Дальше все было тоже под знаком «больно». И даже в какой-то момент «БОЛЬНО». Самое страшное – больно в легких, которые никак не могли впустить воздух.

Везде была вода.

Вода была в глазах, и Никита перевернулся, чтобы вылить ее. Закашлялся. Желудок скрутило, его вырвало. Потом он глубоко вдохнул и понял, что жив.

Руки и ноги мгновенно стали ледяными. Никита еще немного отполз по берегу. Уперся взглядом в чьи-то сапоги.

Какое-то время он тупо на них смотрел. Смущал цвет – голубой. Не черный. Разве Хозяин станет ходить в сапогах? Или станет? Человек богатый, а тут постоянно дожди. Ботинки промокли, вот он и…

Никитиным ногам стало как-то совсем холодно. Он пошевелил пальцами. Они чувствовали себя вольно. Их даже ветерок обдувал. Приятно.

Сапоги!

Никита сел, взглянул на свои ноги. Сапог не было. Носки были, а сапог нет. В воде остались.

Дурная мысль отобрать сапоги у Хозяина заставила обернуться.

Полинка. Перекидывает из руки в руку что-то небольшое, коричнево-непонятное.

– Поздравляю, – сообщила мелкая. – Ты умер.

И бросила в воду свой комок. Комок открылся, оказавшись большой лягушкой. Или жабой. Кто этих хладнокровных разберет.

Глава X
Гори-гори ярче!

Никита был городским человеком. Грела его всегда батарея, кипяток был только из электрического чайника, фарфоровые чашки мылись в посудомоечной машине. Что еще? А, да – хлеб жил в магазинах. Больше ему негде было обитать. Под ногами всегда было твердо. Потому что миром правил асфальт.

Здесь же миром правил хаос. Хаос был коллективный. Имя ему было – вечное сумасшествие.

Горел костер. Сучья трещали и плевались искрами, языки пламени грели. Если поднести руку – приятно. Оказывается, и так бывает.

Какое-то время Никита видел только свои руки. Грязные и в царапинах. Никита смотрел и не шевелился. Под ногами было мягко – это пружинили старые опилки. Мокрые от дождей.

– Короче, Аэйтами охотится конкретно за Илюхой, – как-то очень по-взрослому говорила Полинка. – Это еще в начале лета стало понятно. Но дом он сжечь не может – там Ленин. А финны Ленина уважают. Если бы не он, Финляндии бы не было.

Полинка шерудила палкой в костре, отчего во все стороны летели искры. Красиво. И тепло. Никита потянул на плечи толстовку. Переставил удобней пятки. Тепло. Хорошо. Других мыслей не надо.

– Все знают, что Илюхин дед отбил у Аэйтами невесту. Одну из дочерей священника. Они должны были с Аэйтами пожениться. Но кончилась война, и финнов прогнали. Хозяин звал невесту с собой, но пастор не отпустил. Сказал, что дочь умрет там, где родилась.

Четвертая версия. Отлично! Сколько еще сказок у них тут сочинили?

Хотелось спросить, откуда мелкая все это знает, но шевелиться было лень. От каждого движения по телу пробегали неприятные мурашки, как будто организм заранее сопротивлялся возможному холоду. Такому, что был в реке. Сейчас тепло, но холод может вернуться. Никиту опять бросят в воду. Поэтому лучше было замереть. Чувствовать тепло от костра, жмуриться, глубоко дышать. И даже улыбаться. А вопросы задавать – нет, не надо. Говорит себе человек и говорит.

– Финны ушли, сюда заселили народ со всей России. Илюхин дед тоже приехал. Он увидел дочку пастора и влюбился. Она согласилась выйти за него замуж. Но вскоре умерла. И другие ее сестры умерли. И пастор тоже.

Поумирали – ага, правильно, должны же были призраки откуда-то взяться. Поумирали, но далеко не ушли. Тут остались. Хранят семейную тайну. Так бывает. Бдят проклятие. Записочки друг другу пишут.

Записки! Кто-то передал ему в Доме Трех Смертей записку. Шевельнулся. Тело мгновенно отозвалось мурашками, дрожью. Мурашки ударили в мозг. Начав было движение – хотел дотянуться до висящих на ветке джинсов, – Никита снова вернулся в сложенное состояние: обхватил рукой подтянутые к подбородку колени, а нос уткнул в кружку с горячей водой. Кружка металлическая, помятая. Ее Полинка вытащила из кустов. А еще в кустах жила такая же помятая кастрюля. Тоже из тусклого металлического материала. Через ручки кастрюли была продета проволока.

Впервые такое видел. Он привык, что все окружающие его предметы более-менее новые. Дома если что-то надкалывалось или гнулось – сразу выбрасывалось. А тут, значит, хранилось и дальше использовалось.

Полинка посмотрела на шевельнувшегося Никиту, подождала – может, что скажет. Не дождалась, поэтому вновь начала тыкать палкой в костер – в огонь подбрасывались куски дерева от рухнувшего пандуса. Поправила кастрюлю, подвешенную к вполне качественной железной треноге.

Видно было, не первый раз здесь костер жгли. И не второй. И не третий. Кастрюлю кипятка Никита уже выпил. Вода была на удивление вкусная, даже как будто сладкая. Вот не думал, что простой кипяток может приносить столько удовольствия!

– А потом тут стали дома гореть. – Полинка задумалась над закипающей водой. – И первой сгорела усадьба Аэйтами. А в ней новый председатель – брат деда Ильи. Так каждый год: горит дом и кто-нибудь погибает. И только дом Илюхиного деда ничего не брало.

Она покопалась в костре палкой, словно хотела что-нибудь найти. Не нашла. Уставилась на Никиту. Никита покивал. Не брало так не брало. Бывает.

– Погоди… Так Обидины – это…

– Это Илья. Ну, семья его.

Стало немного обидно. Нет никакого Барлога с семихвостой плеткой.

Полинка уперла свою палку в землю, опустила подбородок на кулак:

– Бумажный комбинат стал разрастаться, народ новый приехал – вроде бы как нормально, что люди умирают. На это и внимания не обращали. А потом комбинат закрыли, народ уехал, смерти стали заметней.

Полинка замолчала. Никита опять кивнул.

Заметней… И это бывает. Никита читал, что в мире за минуту умирают больше ста человек, из них двое погибают в автокатастрофах. А рождаются двести младенцев. Никита тогда еще удивился: куда же такая толпа девается? Что-то там еще было про землетрясения. Их, кажется, две штуки за минуту происходит… Чего пугаться ежегодно умирающим в заброшенном поселке? Нормальное явление. Вот если бы не умирали…

Хмыкнул, представив целый поселок вечных зомби.

– Больше всего умирало людей в Доме Трех Смертей. Там три или четыре семьи жили. И каждый год – то девчонка в лесу заблудится, то с крыши кто навернется, то замерзнет кто зимой. Приезжие еще много помирали.

С приезжими всегда так – сначала приедут, потом помрут…

Никита прикрыл глаза. Было тепло и местами даже хорошо.

– А что дом? – спросил и сразу чихнул. Лучше бы и дальше молчал. Чихал потом минут пять.

– А ничего, – пожала плечами Полинка, кофта традиционно сползла на локти. – Его купил кто-то. Только пока не живет.

Никита еще раз чихнул, прогоняя по телу неприятный рой мурашек. Не живет, потому что знает – пока тут бродит Хозяин, кирдык ему в этом доме.

– Паша заклад ищет, – хрипло произнес Никита. – Говорит, что проклятие на заклад делалось. Заклад в Доме. Поэтому Хозяин там бродит.

Полинка вздохнула:

– Бродит… Он пока своего не добьется, будет ходить. А потом исчезнет. До следующего лета его никто не увидит.

Пришла очередь Никиты вздыхать. Веселая у них тут жизнь.

– В кипяток бы смородиновый лист, – вдруг сказала Полинка, глядя в пламя. – Но за ним идти далеко. Или малину.

Никита почесал локоть, сбрасывая с плеча толстовку. После «водных процедур» Полинка заставила его снять мокрое и отдала толстовку. Его родную любименькую толстовку. Слегка грязную, но вполне еще живую.

За локтем зачесалось плечо, а потом сразу напомнили о себе все вчерашние царапки. Никита сжал кулак. Стоп. Хватит. Вчера уже все расчесал.

Полинка решительно вогнала палку в огонь.

– Мы уже какой год волнуемся, что следующим будет Илья! Он же Обидин. Так во всех книжках написано. Про месть. Что она должна быть отложенной. На детях или внуках.

– Куда отложенной?

– Ты чего, Пушкина не читал?

Вопрос заставил Никиту замереть. Пушкин-то тут при чем?

– Мы в школе проходили. Эту… – Девчонка потерла кулаком лоб, оставляя на нем черные следы. – Как его… Ну, где вишню ели… а потом стрелялись.

– Черешню. – Никита внимательней посмотрел на мелкую. Они года два назад проходили «Повести Белкина», Никите было двенадцать. Мелкой сейчас гораздо меньше. Ей лет восемь. Или десять… Или здесь школа вундеркиндов? Сумасшедших вундеркиндов…

– Да не важно. Как там? «Дуэль»? Нет, не «Дуэль». А! «Выстрел». Герой хотел отомстить и специально ждал несколько лет, чтобы застать врага врасплох.

Никита закрыл глаза. Как же звали главного героя?.. странное имя… Сольфеджио… Сальери…

– Ну помнишь? – Полинка приняла Никитины закрытые глаза за попытку уйти в сон. – Они стрелялись, но гад этот ел черешню, и главный герой не стал стрелять…

Никита кивнул. Сколько же лет Полинке? Выглядит как будто еще в началке учится.

– Вот и тут так же! – радовалась мелкая. – Аэйтами дождался, когда все в Илюхиной семье станет хорошо, и решил сделать плохо. Ленин только его останавливает.

Конечно, Ленин такой. Он очень плохо на призраков действует. Как посмотрит на них своим фирменным прищуром, так они сразу врассыпную. В смысле рассыпаются в прах.

Никита вытянул ноги, пошевелил пальцами. Все, он почти согрелся. И джинсы, висящие на кустах, похоже, подсохли. И вода в кастрюле опять закипела. Все вкусно, все хорошо – жить бы да жить дальше тут, на бревнышке около костра.

– У нас все про Аэйтами знают. В год, когда умер дед Илюхи, лета вообще не было. Дождило. Кладбище размыло, дедову могилу затопило. Гробы вымыло. Его так и не нашли.

– И дед стал к вам являться? – фыркнул Никита. Нет, джинсы еще были мокрые, но лучше надеть такие, чем сидеть без всего.

Полинка шарахнула Никиту кулаком по плечу:

– Илюха мой брат!

Брат… А рассказывала так, словно и не брат вовсе. И не про Илюху он спросил, а про деда.

– Сводный, – уточнила Полинка. – Его отец на моей мамке женился. Мы раньше в Сортавале жили.

Никита с трудом натягивал на себя мокрые штаны и кивал. А чего не кивать? Все бывает в этом мире. Даже так бывает, что из красивой Сортавалы матери едут в сумасшедшее Тарлу и селятся в самом ненормальном доме. Где тебе как на заказ – призраки, проклятия и ежегодный костерок из соседских домов.

– Знаешь, как страшно было! Дед помер в прошлом году, а в этом Аэйтами стал вокруг дома ходить, Илюше на дороге попадаться. Он сам рассказывал. Поначалу очень пугался. А потом… потом…

Полинка всхлипнула. Резво у нее получалось – то была сурова, то дралась, то вот уже слезы на глазах.

– Что потом?

– Ты приехал, и Илюху словно подменили. Времени мало осталось!

– Почему мало?

– Так ведь полнолуние скоро! Последний срок!

Никита покивал. Конечно, он очень удачно приехал. Прямо в день раздачи слонов. Увидели его призраки, обрадовались – и давай готовить приправу, чтобы обед вкуснее был.

– Чего ты башкой мотаешь постоянно?! – взвилась Полинка. И прыгнула на него. Со сжатым кулаками. Нервные все: чуть что – драться. Никита пригнулся, принимая удары мелкой на спину. Хорошо она ему по ребрам врезала, жарко стало. – Мы с Ромкой все придумали, – верещала Полинка. – Вместо тебя пошла бы любая жертва. Колян щенка предлагал. У него породистый!

Про щенка Никита ничего сказать не мог. А лягушку, совершающую свой финальный кульбит над водой, запомнил. Только она не умерла. Чего ей от воды будет?

– Бэлка кричала, что мы только мешаем! – надрывалась мелкая. – А мы не мешали. Мы помогали. Я ведро специально на тебя вылила. Думала, промочишь ноги, домой пойдешь. А у тебя сапоги. Если бы кроссовки… В мокрых кроссовках по улице не походишь.

Выдохлась, опустила руки. Уставилась на Никиту, ожидая поддержки. Поддержки Никита не оказал, потому что не был уверен, что Полина его именно спасала, а не гробила.

– А чего вы сразу-то не сказали? Зачем все эти прятки, игры в похороны? Объяснили бы с самого начала, я бы вам помог.

– Никто не знал, что ты такой… – Полинка лукаво ухмыльнулась, – хороший. Ты бы мог все испортить.

Никита зажмурился. Ему как раз этого сейчас и не хватало – услышать, что он хороший! Такой хороший, что утопить его – самое милое дело.

– Ты бы не утонул. Тут мелко, – заверила его Полинка.

– Это мне просто повезло! Не утонул, так убился бы!

– Ты думаешь, он специально это делает?! – завопила Полинка. – Его заставили.

– Ну конечно! Шкуру свою спасает!

– Какой-то ты непонятливый. – Полинка скорчила недовольную мину. – Хозяин придумал, как отомстить – он сначала зачаровал Илюху, потом Бэлку, сейчас к Легычу подбирается. Они для него жертву принесут – тебя. А Хельга… она так не хочет.

– А на нее-то почему не подействовало?

– Влюблена потому что.

Никита не ожидал, что так покраснеет. С головы до ног его обдало жаром, лицу стало горячо. Даже уши загорелись. Пришлось прятать лицо в сгиб локтя, делая вид, что чешет лоб. «А ты бы мог полюбить меня?» Вот наивный-то! Еще кричал что-то в ответ. Сильнее вжался в локоть. Кретин! А как она его поцеловала? Еще ноги потом не шли. Размечтался! А это она… с какими-то своими мыслями сделала.

– Ты чего? – удивилась Полинка. – Комар укусил?

– А ты? – нарочито грубо спросил Никита. – Тебе-то что в этой истории?

– Илья мой брат. Я не хочу, чтобы он слушался Хозяина. Илюха тогда страшный становится. Сам не свой. И взгляд еще такой… не его.

Никита кивнул. Эк у них все сложно-то. Кстати о сложностях.

– У меня тут кое-что есть, – Никита полез в карман.

– Что? – вытянулась Полинка.

Она опять мгновенно сменила настроение. Секунду назад кричала, сейчас в глазах любопытство, через секунду рыдать будет. Как же с девчонками тяжело!

Бумага расползлась. Еще можно было прочитать значки, но все это больше походило на фиолетовую кашу.

– Что это?

– Из того дома, – раздраженно отозвался Никита. Надоело, что его постоянно пугают и ни о чем не предупреждают. Прямо не люди, а вурдалаки чистой воды! – Тетка шла по коридору, отдала записку. Просила передать.

– Кому?

Никита посмотрел по сторонам. Кому? Ясно кому. Тут один адресат. Его проклинают, его боятся, его, может быть, даже любят. Вернее, любили… когда-то.

– Эх ты!

Полинка сгребла остатки записки, попыталась разгладить. Бумага расползалась под ее пальцами.

– Это же дочь пастора писала! Мы бы могли все узнать.

Никите было плевать, что там семьдесят лет назад один покойник писал другому покойнику. Хотят переписываться – пускай «Почтой России» пользуются. Самая надежная связь!

– Дальше-то что делать будем? – спросил он.

Полинка присела, пытаясь разложить на коленях бумажный комок. Забормотала под нос:

– Ав… нет… Ар… или Аб…

– Там не по-русски, – предупредил Никита.

– Это финский, – вскинулась Полинка. – Его здесь многие знают.

Никита пожал плечами – знают так знают.

– Слушай, может, твоего брата можно как-то по-другому расколдовать? Может, его по голове чем тяжелым стукнуть?

Ответить Полинка не успела. Кусты за ее спиной подозрительно зашевелились, затрещали. Никита напрягся – опять начинается!

Но к костру вывалился Колян в синей куртке. Тащил тяжелое – топал спиной вперед, спина была согнута и напряжена. Помогал ему Ромка. Неудобное тащили. Громоздкое. Ромка отдувался. Кепка съехала набок.

Никита закашлялся – они тащили гроб! Через мгновение с облегчением выдохнул. Шкаф. Хотя от этих деятелей всего можно было ожидать. И гроба, и маленького оркестра с похоронной музыкой. Чистые партизаны! Сами все придумали, сами все разыграли!

– Вы чего? – Полинка кинула так и не прочитанные ошметки записки в кусты и вытерла руку о штанину. – Вы чего приволокли? Совсем, что ли? Вы чем думали? Вас же все видели! Мозгов нет?!

С последним утверждением Никита спорить не стал. Он выбил о колено вывернутые носки. Мокрые. С трудом натягивались на холодные ноги. Как там любит говорить мама? «Надень носки! Не ходи босиком!» Он не будет ходить босиком. Мама сейчас была бы довольна.

– Это вещь! – оправдывался Ромка. – На помойке нашли! Как гроб!

Никита хмыкнул. Угадал – гроб.

– Мы его положим туда, и все будет взаправду. Как помер.

– Дурак! Дурак! Дурак! – с кулаками накинулась на Ромку Полинка. Удары сыпались на подставленную спину. Пару раз прилетело по голове, получилось звонко.

– Ты ничего не понимаешь! – напрыгнул на Полинку Колян. Он врезался в нее руками, сшибая с ног. – Аэйтами все видит! Нужно завершить дело! Там же все на плотине бегают! Уверены, что утонул. Илюха плачет. А прятать где? Нормально, что в гробу. Тьфу, в шкафу!

Никита встал, встряхнул ногами, прислушиваясь к себе. Состояние, конечно, забавное. Словно до сих пор в воде болтается. В спине каждый шаг отдает болью, саднит разбитое колено, плечо лучше не трогать, в голове странный звон, будто там поселилась стая дятлов с бубнами. Но жить можно. Руки-ноги слушаются. Голова скоро пройдет. Что еще? Босиком? Покойники приблизительно так и являются перед народом.

Мелкие продолжали мутузить друг друга. Никита обошел их. Заглянул в шкаф. Нормальный такой. Для одежды. Дверца на одной петле. Внутри пятна, словно там уже пожила кошка. Задняя стенка слегка продавлена. Если бросить одеяло, вполне можно в этом шкафу поспать день-другой. А то и всю жизнь. Никто ведь еще не жил в шкафу. А он бы попробовал. В этом дурдоме он где угодно продержится. Вообще, спасая Землю, надо быть готовым ко всему.

– Ты куда? Постой! – запоздало крикнул Ромка.

– Это все из-за тебя! – Судя по звуку, Полинка опять припечатала незадачливого товарища по голове.

– Я-то тут при чем? Хорошая идея! – слабо защищался мелкий Ромка.

– Погодите! – подал голос Колян. – Чего вы? Он уходит!

Никита уходил.

Ничего объяснять мелким не стоит. Они, конечно, молодцы – спасают Илью, спасают Никиту, спасают Хельгу. Всех спасают. Как могут, так и спасают. Команда спасателей, блин.

Никита шел и накручивал сам себя. До того накрутил, что забыл о своем босом существовании. Так и шлепал по камням, сучьям, по колючим деревяшкам, по грязи. Приятно было идти по асфальту. Ровно. Хотя пятка уже прорвалась, и по камешкам уже стало колюче.

– Чего там? – выглянул из будки сторож. Был это тот самый серьезный дядька, что встретил Никиту в первый день и посоветовал не озоровать.

– Да на плотине кто-то утоп, – буркнул, не останавливаясь, Никита.

– Елки зеленые! – ахнул охранник, занося руку к затылку. – Добрался-таки до парня!

Отлично – все всё знают.

– А ты чего босой? – запоздало крикнул охранник.

– Так его сапогами били, чтобы не всплыл.

– Что?!

Никита от ворот повернул направо, к железнодорожному переезду. Раз жизнь новая, то и дорога новая. Тем более напрямки через заброшенный парк с липовой аллеей мог пройти кто-нибудь, кого Никита сейчас видеть не хотел.

Дорога широким полукругом захватывала начало поселка. Деревянные домики нехотя начинали свой отсчет, держась на большом расстоянии друг от друга, упирались в высокий переезд. Пятый дом был заброшен. Давно заброшен – крыша провалилась, подход к двери зарос иван-чаем.

Никита остановился.

Это был сарай или магазин. В дверном проеме виднелась традиционная разруха. Не выдержал, зашел. Когда это он мимо разрушенного дома проходил! Маленькое узкое окошко сохранило стекло. Полочка с двумя пустыми бутылками из-под газировки. Упавшие лавки, шкаф. Деревянная лежанка. Корешком вверх лежала распахнутая веером бухгалтерская книга. Хорошие такие страницы, старые, шуршащие.

Чистые…

Послышался шорох. Сейчас начнется – да ты кто, да зачем сюда залез, да жизнь тебе не дорога, да положь что взял.

На лице Аэйтами было презрение. Его взгляд толкнул в грудь. Никита обрушился на доски – что-то стало ломаться то ли в спине, то ли в досках. На пустой как будто доске неожиданно оказалась банка. От удара она взлетела. В нос ударил резкий запах. Часть жидкости пролилась на толстовку и руки. Запах оказался… тревожный.

Аэйтами смотрел.

– Вы что?! – не выдержал Никита, пытаясь выдернуть себя из плена досок. – Что?!

Аэйтами запрокинул голову, словно вдохнул.

– Вы что?! – бился Никита.

– У тебя не осталось времени! – рокотнул призрак.

– Это не я! Я не виноват!

– Никто поначалу не виноват. Просто приходит и просто живет! А потом оказывается чужим! Проклятым! Врагом!

Перед глазами скакнули языки пламени. Стало жарко.

Откуда тут огонь? В голове взорвалась догадка. Жидкость в банке! Это был бензин!

Никита задергался. Горючая жидкость пролилась и на него, если тут что загорится, он мгновенно вспыхнет.

– Будет больно, – вкрадчиво произнес призрак. – Будет очень БОЛЬНО!

Такого страха Никита еще не испытывал. До этого все были шуточки и разговоры. Лягушки, кротики, рыбки, купания в озере. Теперь вокруг него полыхал пожар.

Он бился, рвался, орал. Исполосовал толстовку, расцарапал руку. Отбитых ног не чувствовал. Дотянул себя до подоконника, вывалился в окно. Колыхнулся над головой потревоженный иван-чай.

Раскинулся, понимая, что освободился. Когда трава перестала шуршать, прислушался. Чирикали птички. Ехала машина. Шумело… то ли река, то ли поезд шел. Еще были шаги. Все. Потом тихо.

Опять обманул. Вот черт! Обманул! Зачем? Чтобы Никита не расслаблялся? Да он и так весь на подрыве. Или надеется, что Никита помрет от испуга? А вот фиг ему и сбоку бантик! Сами помирайте!