Текст книги "Большая книга ужасов – 83. Две недели до школы"

Послесловие

Кисточка неловко сновала по завитушкам оградки, капая краской. Держащая ее рука была слабой, но упрямой.

Папа возил туда-сюда тачку, полную злющей выполотой крапивы.

Мама вскапывала землю в изголовье могилки маленькой лопаткой. Рядом в горшочках стояли фиалки и бархотки.

С небольшого деревянного креста улыбался мальчик в советской школьной форме.

Та самая фотография, единственное, что осталось после пожара. Она да елочная игрушка из серебряной картонки в виде пограничника с собакой.

С эксгумацией и перезахоронением был целый скандал, но папа все решил, и теперь Лешка лежал отдельно от деда, мучившего его всю жизнь и даже после. На кремации настояла мама. Ей так было спокойнее.

Они почти успели. Глядя, как дочь падает с балкона, мама чуть не поседела.

Галка переломала ноги, ребра и правую руку в двух местах, но выжила, и врачи давали хорошие прогнозы, несмотря на отравление, обезвоживание и крайнее истощение.

Обе квартиры выгорели дотла. Родители особо не переживали, потому что, как оказалось, дом попадал под программу реновации, и его все равно бы снесли через пару лет, а им бы дали другую квартиру в новом доме, лучше и больше. А пока они жили в хостеле, несмотря на гостеприимные уговоры Валеры. С ним все было в полном порядке. Пробиться сквозь барьер в объятую огнем квартиру он не смог, зато вызвал пожарных, и благодаря этому никто из соседей не пострадал.

Бабушка предлагала временно вернуться в Саратов и пожить у нее, места хватит всем. Да и нужно будет кому-то первое время ухаживать за ней и за Галкой, но пока вопрос откладывался до ее выздоровления.

Закончив красить, девочка положила кисточку в банку и утомленно откинулась в коляске.

Мама тоже уже закончила с цветами.

Папа принес из машины конфеты, сок и мешочек с зернами.

Возле могилки стоял маленький столик с лавочкой, и родители присели за него, разлив сок в стаканчики.

– А зернышки зачем? – спросила Галка.

– Чтобы птички прилетали, – ответил папа и насыпал немного на стол. – Ему не так одиноко будет.

Галка поежилась.

– Это просто такая традиция, – поспешила успокоить мама.

– Мам, пап, а вы читали «Мцыри»? Как думаете, что ему нужно было сделать, чтобы попасть туда, куда он хотел?

Папа задумчиво отпил из стаканчика.

– Ну, вообще есть такая особенность: когда человек идет вперед, не зная направления, он неосознанно забирает в сторону. И делает круг. Так что Мцыри нужно было взять камень. Если человек неосознанно отклоняется вправо, то тяжесть камня в левой руке тянет его в другую сторону и выравнивает направление.

– Поехали домой? – Мама зябко поежилась. – Завтра с утра к врачу, надо выспаться.

– Да, поехали, – поднялся папа. – Галя, подожди тут, мы вещи отнесем и заберем тебя.

Галка проследила взглядом за родителями, скрывающимися за поворотом. Папа вез тачку, а мама несла сумку с банками от краски и садовыми принадлежностями.

Потом поискала глазами, подъехала к краю оградки, нагнулась и здоровой рукой выковыряла из земли большой камень.

Бережно отряхнула его и положила на могилу.

– Легкой дороги тебе, Леша.

Благодарности

Автор сердечно благодарит свою настойчивую литературную фею Соню, без веры и поддержки которой этой повести и многих других никогда не было бы.

Абсолютно не читающего Бороду, который три недели слушал про истинный смысл поэмы «Мцыри», хитрость Лермонтова и неумение правильно ставить глобальные цели.

Дениса, который думает, что я настоящий автор, и наши разговоры о книгах на пути из Москвы в Минск и обратно.

Главного читателя – папу Сашу, каждый раз удивляющегося, откуда я знаю столько слов, и хвастающегося друзьям моими книжками.

И повара кафе Osco Мишу за роскошную идею с камнем! Спасибо, что тогда подошел узнать, как мне понравился новый Том Ям, а в результате подарил Лешке шанс добраться домой.

Елена Усачева
Считаю до трех

Небо пыжилось облаками, ворчало. Раскаты грома прижимали траву к земле. Вода обнимала деревья. Свет молний серебрил листья.

Тучи раскалывались, выбрасывая молнии. Одна соединила небо с макушкой высокой сосны. Крона занялась, но тут же зачадила, залитая дождем. Дым вяло растащило по лесу. Снова треснуло, полоснуло молнией. Еще одна сосна вспыхнула. Дерево затрещало, роняя ветки. Пламя, шипя, осело. Ворчание, треск, удар. Сосна загорелась, погасла, изойдя тяжелым дымом.

Гнилой запах пополз по лесу.

Сгусток темноты шевельнулся, удобней устраиваясь в ветвях. Длинные волосы опутали тело. Существо выставило из волос сморщенное лицо с большим мясистым носом, втянуло запах гари.

– Лембой! – выдохнуло оно, и лес снова погрузился в шелест дождя.

Когда стихия уляжется, местные увидят, что за ночь молния ударила в три дерева. Макушки их обуглились. Сами деревья какое-то время еще росли, но не вверх, а вширь. От этого стволы их пошли закручиваться. «Свиль напала», – шептали старики и больше не пускали в этот лес детей за ягодами. «Деревья лембоя», – окрестили их бабки и стали зорче приглядывать за внуками. Потому что там, где появляется лембой, пропадают дети.

Глава 1
Длинноволосый

Дождь все шел и шел. День, ночь и опять день. Он стучал по крыше дома, убивая все другие звуки. Мокрый ветер бил в окна, жесткой теркой проходил по стенам.

Славик гремел пластмассовым конструктором – строил из лего замок и злился. В деревню привезли не весь набор. Как всегда торопились, мама ругалась, находя и тут же теряя нужные вещи. Славик отказывался собираться сам. Поручили Марте. Делать этого не хотелось. Она ногой запихнула разбросанные детальки в коробку, выставила ее в коридор – готово.

В первый же вечер, когда Славик высыпал конструктор, выяснилось, что Марта еще тот помощник. Сначала брат расстроился, а потом разозлился, раскидав лего по кухне. И теперь уже несколько дней собирал башенку из оставшегося. Башенка все время падала. Деталек становилось меньше – они улетали в темные углы и под стол. Там их задвигали ногами подальше, чтобы не мешали. Они и не мешали больше никогда.

– Ну Славик, – протянула Марта из кресла.

Она ждала вялого соединения интернета – в кресле он более-менее ловился. Поэтому уйти не могла. И сдвинуться с места, чтобы дать мелкому подзатыльник, – тоже. Связь могла ускользнуть.

Из-за дождя телефон еле ловил, на улицу не выйдешь, все раздражало.

Лампочки мигали с утра, как началась гроза, потом свет выключили. Сейчас дали, но от этого легче не стало – связь плавала. Утекала вместе с дождем в Хашезеро и купалась там, горя не зная. А люди мучились. Сидели дома. А дома две книги и неработающий телевизор. И еще мама, у которой от плохого настроения подгорают блинчики. И брат, у которого вместо головы деревяшка, гремит, и хоть бы что ему.

Марта отбросила телефон – картинка в инсте так и не загрузилась. Башенка Славика рухнула. Детальки ловко прискакали маме под ноги.

– А, чтоб тебя леший забрал! – ругнулась мама. – Провались тут все к чертям собачьим! Достало все! Слава! Да будь ты проклят, что ты творишь?

– Не леший должен забрать, а Тоторо, – спокойно отозвался Славик, вновь водружая детальку на детальку.

– Да уже хоть кто-торо, – со вздохом сказала мама и поставила на стол тарелку. – Есть идите. Будете с кефиром. Все равно холодильник потек.

Свет погас.

Не будь дождя, свет и не нужен. В Заонежье в начале июля ночи светлые. До полуночи солнце тягуче уходит за озеро, оставляя после себя долгий сумеречный послед, а через пару часов показывается опять. Словно и не уходило. Но сейчас дождевые облака поглотили свет, и было темно по-настоящему. Как осенью.

– Вот принесла нас сюда нелегкая, – прошептала мама, глядя на лампочку в люстре. – Чтоб всем этим электрикам икалось по пятницам.

На мгновение Марта подумала, что от маминого полного ярости взгляда лампочка непременно должна загореться. У стеклянной колбы просто не было шансов, мегатонная мощность маминой ненависти зажжет что угодно. Но лампочка так и осталась темной. Мама пошла к окну. Наверное, решила взять объемом – сразу облака пробить. За ними солнце. Сейчас не верится, а оно там точно есть.

Славик и Марта уставились на маму, ждали чуда. Чуда не произошло. Мама долго смотрела в сырость заоконья. Облака силе ее взгляда тоже не поддались.

– Так, давайте, – мать отлипла от окна, – дуйте мыть руки и ужинать. Проживете сегодня без телефонов, и то хорошо.

– В телефоне фонарик, – напомнила Марта. Хотя на такую ерунду тратить ценный заряд она не собиралась.

– И без фонарика.

Марта нехотя выбралась из кресла. В нем было уютненько, так бы и просидела весь вечер. Когда живешь в деревне, твои жизненные планы сжимаются от глобального – вместе с Маском полететь на Марс – до минимума – остаться в кресле, смотреть на стену, слушать мух, бьющихся в стекло, водить пальцем по трещине в подлокотнике.

– Ладно. – Мама достала из комода чашки, выставила их на стол. – Чайник я вскипятить успела. Что пить у нас есть. Ночь продержимся. А утром свет дадут.

Она не договорила, что будет, если свет не дадут. Потому что если света не будет, наступит катастрофа – у Марты в телефоне заряда на одну рисочку. Проверила. Так и есть. Еще и связь ушла. Остались экстренные вызовы. А ведь просила мать купить пауэрбанк, сейчас бы жила без забот, с освещением бы помогла. И чего она раньше телефон не зарядила? Лень было вылезать из кресла, Славик еще со своим конструктором… Что бы ему исчезнуть куда-нибудь на часик? Ведь стоило ей шевельнуться или спустить ноги на пол, так сразу бы началось – помоги найти, принеси.

Мать словно прочитала ее мысли о брате и приказала:

– Славку найди и гони мыть руки.

Сама же она пыталась что-то найти в своем телефоне. Хмурилась. Нет, мамочка, у тебя связи тоже нет. Или думаешь, раз ты взрослая, у тебя все должно быть по-другому?

Пока Марта радовалась, что в кои-то веки у мамы все как у всех, а не по-особенному, забыла, зачем встала, и решила вымыть руки. Ужинать звали. Рукомойник – пластиковая чаша с носиком – был прибит около двери. Вода из чаши выливалась, когда по носику снизу били ладонью. Бульканье воды прочистило голову. Не зря японцы всякие фонтанчики устанавливают, сады камней сооружают – это организует мысли. Им в семье тоже не мешало бы что-нибудь организовать, а то сплошная разруха.

Так, Славик. Его надо найти. Теряться – это самое любимое занятие брата. Он может в мгновение раствориться в воздухе и оказаться… да где угодно может оказаться. Но только не там, где ты думаешь, что он есть. Тем более в темноте. В темноте любой спрячется так, что не найдешь. А значит, шансов обнаружить Славку ноль.

Марта встряхнула мокрыми руками. С удовольствием вспомнила слова бабы Моти, что от этого цыпки появляются, и толкнула дверь на террасу. Цыпки-дрипки, тут от самой жизни рога вырастут и копыта образуются, чего уж о красоте рук волноваться.

С террасы пахнуло дождем.

– У нас сегодня что? – крикнула мать.

– Пятое.

Почему Марта так легко вспомнила дату? На каникулах она живет днями недели. Сегодня среда. Точно, среда. А число? Кто-то ей про дату говорил. Фей, что ли? Нет, этот не заходил. Для дураков погода нелетная.

Большая холодная терраса смотрела на Марту десятком квадратных серых окошек. Мир полнился тяжелым серебряным отсветом.

Пол на террасе скрипит. Первый шаг – глухой звук, второй – звонкий, третий – уханье с прогибом, доска вот-вот треснет. Намокшая входная дверь припаялась к боковой планке. Марта надавила плечом, выпала на крыльцо.

Дождь шел. Больше никто не шел. Далекая калитка еле просматривалась. Все было затянуто серой пеленой и тоской. Тоже серой. На крыльце Марта чуть не споткнулась о разбросанные сапоги мелкого. Ну Славик, ну получит он от нее. Марта вгляделась в действительность. До забора тьма, после забора тьма. И никакого движения. От озера тянет болотом.

Она почесала голую ногу, вернулась на террасу, на цыпочках проскочила к двери в дом.

Кухня тоже терялась в сумраке. От окон шел призрачный свет, не позволявший ничего толком рассмотреть. В такие моменты представляется, что ты в сказочном королевстве.

– Где Славка? – выплыла из темноты мама. – Все остынет, греть не стану. Газ будем экономить. Может, это конец света и мы навсегда тут застряли.

– Не нашла я его, – буркнула Марта, с ногами забираясь на лавку. Блинчики горкой возвышались на тарелке. Когда присутствуют блинчики, о чем еще можно думать? Только не о младшем брате.

– А ты чего села? Славка-то где?

– Не знаю я где. – Марта сунула блин в рот. Жующий человек должен быть за столом, его нельзя гнать обратно под дождь. И потом: «Когда я ем, я глух и нем». В школьной столовой висел такой древний плакат. А древних надо слушаться.

– Ты куда ходила? – не отставала мама. – На улицу? Славка там?

– Нет, обувь на крыльце.

– Залез куда-то, партизан. – Мать прошла в глубь кухни, теряясь в неосвещенности. Удар, звук упавшего стула, шипение.

Марта взяла второй блинчик, бросила его на блюдце, стала лить сгущенку. Сгущенка всегда хорошо. Она лечит душевные раны.

Марта подняла руку с ложкой, глядя, как струйка сгущенки вырисовывает вензеля на блине – белое и вкусное даже в темноте хорошо разглядеть можно. Бросила ложку в банку. В такую погоду сгущенка не радовала.

Мама споткнулась на пороге комнаты.

– Вот черт, ничего не видно.

Марта согласилась – не видно. Вот бы еще и не слышно было.

– Славка, ты где? – крикнула мать в потолок. Прислушалась. В доме стояла ватная тишина. – Ладно, проголодается – вылезет, получит по шее.

Марта взяла третий блинчик. Она бы на месте Славика не вылезала. Мать злится из-за отца и сейчас готова обвинить весь мир. Первый, кто подвернется, и будет виноват.

Приехали они в Хашезеро из-за отца. Он сказал, что проведет отпуск, две недели в начале июля, здесь, на родине предков. Должна была появиться баба Мотя, его мать, чья родословная шла из этих мест. Но именно из-за бабы Моти отец и задерживался. Уже пятый день задерживался. И теперь мать злилась – ей надо было встречаться с издателями и заниматься книгой. А она сидела в разваливающемся доме, где связь ловилась только на крыше, а воду приходилось таскать из озера.

Отец позвонил один раз, сказал, что скоро во всем разберется, и пропал. Надо было уезжать. Но они так долго сюда добирались, что мысль о возвращении вызывала тоску.

Раздражало само место. Умершая деревня, где остались одни дачники. Два раза в неделю приезжала хлебная лавка. Озеро не озеро, а так, болото. Комары. Косящиеся соседи. Постоянные разговоры про погоду.

Марта дожевала блин и потянулась к ложке. В темноте промахнулась, провела пальцем по крышке банки. Железо неприятно резануло кожу. Надо было раньше остановить движение, но какая-то сила заставляла вести руку дальше, глубже всаживая край. Обожгла боль. От неожиданности опрокинула банку, сунула палец в рот.

– Что ты все роняешь? – проворчала мать. – Что вы постоянно если не бьете, то бросаете, если не рвете, то теряете. Не дети, а монстры какие-то.

Марта поставила банку ровно, но сгущенка уже пролилась. Теперь можно блин сразу в лужицу макать. Надо Славке предложить.

Грохнула входная дверь. От испуга Марта чуть палец себе не откусила. По террасе прошло маленькое стихийное бедствие – загремел таз, упал стул, что-то бодро раскатилось, половицы заскрипели. Дверь распахнулась.

– Теть Лен, а у вас тоже света нет?

В комнату вместе с темнотой и запахом сырости ввалился Фей.

– А ты тут свет видишь? – огрызнулась мать. Ей не нравилось, когда Тимофей называл ее «тетя Лена». Ее даже студенты только по имени звали.

– А вроде не гремело. Чего вырубило-то?

Фей сделал несколько шагов, поддел ногой разбросанные тапочки, детальки лего поскакали по полу.

– Вот пойти к ним и спроси, – не сдерживала свое раздражение мать. – Ты Славку на улице не видел?

– На улице вообще ничего не видно, я пока дошел, три раза упал. Привет, Ташка.

Марта поморщилась и отвернулась. Ташкой ее звал один человек на свете – сосед Тимофей Тришкин. Сделал производную от последнего слога имени. Пока они не встретились, у Марты уменьшительных вариантов имени не было.

Мама твердила – потому она такое имя для дочери и взяла. Не нравились ей все эти Натули, Наташеньки и Натусеньки с Тусями. Только Марта. Красиво. Резко. Неизменно. Эх, мама, как же ты ошибалась!

Зашуршало, шоркнуло, и стало светлее. Марта обернулась – надо же, одна свечка, а света – как от хорошей лампочки в сорок свечей.

– Хорошо я еще по приезде заметила, где тут что лежит, а то бы так и сидели впотьмах, – произнесла мама. – Тимофей, ты чего такой грязный?

Не то слово, какой он был грязный. С ног до головы. Это надо было ухитриться так изгваздаться в свои три падения. Тришкин промолчал, только с ноги на ногу переступил.

– Тебя в озеро надо окунуть, – усмехнулась мама, – чтобы отмылся.

– Не, на озеро нельзя, – важно сообщил Фей. – Сегодня гроза была, а завтра праздник. Русалки купаются.

– Гроза – это понятно, а что за праздник?

– Так Ивана Купала.

Марта фыркнула – Фей был полон дурацкой информации.

– Если Купала, то самое время купаться. – Мать закрепила на столе свечу. Темнота отползла в углы и насупилась. – Славка-то где?

Марта знала, где Славка. Под кроватью. Но говорить не стала, а начала с удовольствием рассматривать Фея. У него было пухлое вечно нахмуренное лицо, словно он решал сложнейшую задачу по математике. Постоянно решал. Без перерывов на завтрак, обед и ужин. Во сне тоже наверняка хмурился. И чем больше Марта на соседа смотрела, тем он больше мрачнел. Смущать людей всегда приятно.

– Да когда ж этот свет дадут! – Мама глянула на Фея, словно он был главным над электриками в округе. – Так, ты говорил про праздник. Когда он?

– Завтра, – невозмутимо повторил Фей.

Что у него было, так это терпение. Тришкин мог занудно, по пять часов, повторять одно и то же. Его спокойствие хорошо дополняло сумасшедшую жизнь их семейства. В роду Марты спокойных не водилось.

– Завтра ночью, – поправился он.

– Тебе бы прогнозы составлять, – устало вздохнула мама. – Телефон писал: «Сегодня почти дождь». Почти! Этот дождь, между прочим, синоптики не обещали! А он идет. Погоди, когда праздник, ты сказал?

– С шестого на седьмое. Но это завтра.

– Завтра шестое? – ахнула мать.

Фей покосился на Марту. Она пожала плечами. Если маму синоптики не предупредили о дожде, то кто виноват, что завтра шестое? Все было очень сложно.

– Я тебе говорила, что сегодня пятое, – напомнила Марта. – Среда.

Среда – это точно. Дату, что ли, проверить? Марта потянулась к телефону. Про дату сразу забыла, потому что увидела: с зарядом вообще беда. Вот почему, как только нет возможности подзарядиться, батарея начинает стремительно садиться? Быстрее, чем обычно.

– Ах ты черт! – воскликнула мать.

Марта напряглась. Фраза «Ах ты черт!» частенько звучала в их семье. Обычно после нее ничего хорошего не происходило. С таким восклицанием мама вспоминала, что не приготовила ужин или не купила Марте в школу нужную тетрадь. Или еще что-нибудь плохое случалось – разбилось, потерялось или порвалось.

Вот и сейчас – без изменений: случилось плохое.

– Мне срочно надо в город! – выдала мать. – Я почему-то думала, что шестое – послезавтра.

– А мы? – удивилась Марта.

– На пару дней. – Мать на нее не смотрела, погрузилась в свои мысли. – Если дождь продлится и вас смоет в озеро, оставляйте буйки, чтобы я потом могла найти. За два дня далеко не уплывете.

– Что может произойти за пару дней? – начал Фей, но Марта уже вскочила, сорвала со спинки стула кофту – больше ей в дорогу ничего не было нужно, – крикнула:

– Я с тобой!

– Ты со Славкой, – отрезала мать. – Завтра утром уеду, через два дня вернусь. И кстати, найди брата. А то одна останешься.

Мать ушла в комнату и начала в темноте копошиться. Фей с довольной улыбкой смотрел на Марту.

– Ты чего улыбаешься? – разозлилась Марта. – Это ведь ужасно.

– Хорошо, что ты еще побудешь с нами, – добродушно протянул Фей.

«С нами» – страшнее слов не было. Деревня не была пустой, но и не была густонаселенной. Пара двуногих школьного возраста имелась. Марта их видела за окном.

Первые дни двуногие мелькали по горизонту на великах, один отважился подойти к калитке. Заметив его, Марта растянула губы в улыбке, собираясь принимать дары и подношения, но на этом контакт с инопланетными цивилизациями закончился. Пацаны укатили.

Потом пошел дождь, который смыл аборигенов вместе с их великами и дарами. Остался один Фей. Но он не считался, он сосед. На правах соседа Тришкин просто пришел к ним домой.

В первый день и заявился с банкой варенья и охапкой иван-чая. С перепуга Марта подумала, что это он ей цветы принес, типа в любви будет с ходу признаваться. Но оказалось, что это для чая – надо было высушить, ферментировать и заваривать. От головных болей, эпилепсии и нервных расстройств.

Прочитав после визита соседа о полезных свойствах иван-чая, Марта задумалась. Неужели лучшие качества их семьи так сразу бросаются в глаза?

Из темноты нарисовалась мать.

– Тимофей, ты не знаешь, кто-нибудь завтра едет в город?

– По утрам в пятницу Володя ездит.

– Завтра четверг!

Марта уставилась на Фея. Нет, все-таки он тормоз. Или иван-чая перепил. Марта не помнила, чтобы мама с тем букетом что-то сделала. В вазе он точно не стоял и ферментированию не подвергался. Наверное, мама на выходе вручила Фею цветы как ответный подарок. Тришкин домой пришел и с горя весь веник в самовар засунул. Пил неделю, потел, успокаивался.

– Ладно, сама позвоню. – Мама достала из кармана телефон, покопалась в нем и устало опустила руки.

Марта ехидно улыбнулась. Тормоз – это заразно, связи-то нет. Мать заметила улыбку.

– Так, оба встали и пошли искать Славку! – рявкнула она. – Я посветила под кроватями, не нашла. Он на улице. Не найдете – головы откручу!

Марта покосилась на печку. Была у них огромная раритетная русская печка. Почти на всю кухню. На нее легко можно было залезть и потеряться. Правда, перед этим с нее надо было много чего сбросить. Это бы все услышали. Славка пропал бесшумно, значит, слинял на террасу или улицу. Печка ни при чем.

Марта вспомнила о порезанном пальце. Можно было сослаться на увечность и завалиться спать, тем более с ужином разборки закончились, но у мамы было не то настроение, чтобы мирно принять отказы. Оставалось одно – идти на террасу. На холодную, темную и неприятную.

На террасе Марта сначала налетела на таз, потом ей коварно под ногу попал стул. Марта взвыла от боли, тут же сообразив, кто виноват в том, что хорошо знакомый путь оказался заминирован. Она сжала кулаки и повернулась к спокойно шагающему за ней Фею.

– Ты – слон, – выдавила она из себя. Что говорить дальше, не сообразила, потому что вдруг вспомнила, что, когда запрыгал под ее ногами таз, что-то еще такое было странное. То ли пискнул кто, то ли вякнул. Звук потом заглушил грохот стула.

Марта вытащила из кармана телефон, включила фонарик, повела им налево. Белое лицо Славика вплыло в круг света.

– Ну? – буркнул брат.

– Гад, – коротко сообщила Марта все, что думала о брате. – Есть иди. Там сгущенка.

– Не пойду. – Славик жмурился от света фонарика. Щеки его блестели от слез. Нужно было привести какой-то весомый аргумент, чтобы не тащить брата силой. От этого много крика и мало толка.

– Мы завтра сходим к Вадику, у него тоже лего есть, – пообещала Марта.

– Вадик дерется.

– Ой, а ты тоже мне – ангел. Пошли. Мать зовет.

– Не пойду. Она детали разбрасывает. Я под кровать полез – а там две лежат.

– Она завтра уезжает.

– Я с ней!

Славик бросился к двери. Порыв был хорошим, исполнение так себе – ноги у него затекли, он в них запутался и рухнул на пол. Заплакал.

– Эх, что же ты, – добрым медведем склонился над ним Фей.

Это был редкий шанс отомстить брату за все.

– Она едет одна, – отчеканила Марта. – Мы с тобой останемся на несколько дней.

– Нет! – поднял зареванное лицо Славик. – Я уговорю!

– Так она тебя и послушает, – мстительно сообщила Марта.

Славик не ответил. Он знал, что мама не тот человек, которого можно было бы на что-то уговорить. Если уж она чего решила, то становилась глухой и слепой ко всем вокруг.

От бессилия Славик стукнул кулаком по полу.

– Сломаешь, – предупредила Марта, имея в виду пол. Славкины руки ее не волновали.

– Ну и пусть. – Славик потряс отбитой конечностью.

– Блины со сгущенкой, – напомнила Марта.

– Ну и пусть. – Брат у нее был фантастически упрям.

Фей присел рядом на корточки, погладил Славку по плечу. Славик дернулся. Дурак он был покупаться на такую дешевую жалость.

– Дам конфету, – начала торг Марта. В мире, где нет магазинов, простые вещи быстро становятся ценной валютой.

– «Космос»? – уточник Славик.

– Шоколадная. – Название не вспоминалось, но точно не карамель.

– Я ее уже съел, – важно сообщил Славик, медленно поднимаясь. Откуда и силы взялись? Недавно ведь ноги не держали. – Она у тебя под подушкой лежала. Я полез под кровать, а подушка упала.

Дальше все произошло очень быстро. Славик пулей пронесся через террасу (ничего не задев) в кухню и оттуда в темную спальню, Марта мчалась за ним.

– Ты же лез под кровать! Как она могла упасть? – орала она, сшибая стулья на пути.

– О! Нашелся, – равнодушно заметила мать. – Хватит бегать. Голова уже от вас болит. Тимофей, пошли к твоим, про машину узнаем.

Брат со съеденной конфетой тут же выветрился у Марты из головы, потому что мама снова заговорила про отъезд. И его, судя по всему, было не избежать. Она с надеждой посмотрела на Фея – уж он-то должен был сказать, что затея с поездкой бессмысленная. Но Тришкин с таким восторгом смотрел на тетю Лену, что у Марты опять возникли сомнения в его умственной силе. Ну дойдут они сейчас вместе до его дома, ну поговорят с бабкой. Где тут радость? Или Марта что-то не видит?

Мать сдернула с крючка куртку, на ходу всунула руки в рукава, надела сапоги. Бросила:

– Ужинайте и ложитесь. Я скоро.

Скоро… Здесь все скоро. И тянется оно днями. Шаг шагнул, и как в болото засосало. Расстояния съедало время, а время съедали дни. И все равно – это было «скоро».

Деревня Хашезеро в трех километрах от трассы, топают до нее обычно пешком. На трассе можно ловить машину до Медвежьегорска. Это еще 60 километров. А оттуда добираться до Петрозаводска. Плюс 160. За день люди оборачиваются, если находится машина хотя бы в одну сторону. Но мама хочет на два дня. Это будут два дня темноты, сырости и тоски. А там, в городе, свет, жизнь и интернет.

Марта встала на пороге спальни. Комната небольшая, но сюда впихнули четыре кровати – под окном справа, в правом углу, вдоль стены слева и по центру. Есть еще лежанка на печке. Но она адски жесткая. Кровать Марты слева. Славки – справа. Мать спит в углу. Центральную кровать завалили вещами. Она ждет отца.

Напротив входа трюмо. В нем Марта уловила движение и в первую секунду испугалась, что это кто-то стоит у нее за спиной. Но потом сообразила, что это она сама в дверном проеме. Ах, как все надоело! Почему ее надо лишать благ цивилизации? У всех ее друзей сейчас свет, интернет, горячий чай и нормальная жизнь. А у нее что? Капризный брат вдобавок ко всем остальным прелестям.

– Славка, ты где? – раздраженно позвала она. – Вылезай! – Ответом ей было молчание. – Вылезай, а то навечно здесь останешься. Кикиморы тебя утащат, в болоте утопят. – Сказала и сама поразилась глубине знания местного фольклора. – Вот они уже идут за тобой, тянут зеленые руки, роняют холодные слюни, клацают фиолетовыми зубами, вращают красными глазами.

Марта несколько раз топнула, щелкнула пальцами. Со стороны лежанки пискнули. Слабак! Повернулась налево. Всегда ровное одеяло сейчас топорщилось и шевелилось.

– Ну и как я с тобой два дня буду, если ты убегаешь? – проворчала Марта, сдергивая одеяло. Обозначился Славик. Лежал в трогательной позе зародыша – ноги подтянул к подбородку. И ноги эти были в тапочках. Вот убить его после этого или он сам от собственной глупости помрет?

– Ты меня обещаешь какой-то ведьме отдать. – Славик попытался отобрать одеяло, но силы были не на его стороне. – Я все маме расскажу.

– Как будто мама после этого не уедет, – вздохнула Марта, бросая ему одеяло.

Брат был все-таки фантастически наивен. Уж она-то знала маму чуть больше, чем Славик, поэтому никаких иллюзий не питала. Они тут помрут с голода, кикиморы перетаскают всю родню в болото, но мать все равно уедет по своим делам, за своими книжками, в свои фантазии.

– Не хнычь, на тебя ведьма не позарится. – Марта присела на лежанку. Какая же она жесткая. Как тут люди спали, это же кирпич! И даже матрас не спасает. – Вот такой, в слезах и соплях, ты точно никому не нужен.

– Нужен, нужен!

Хоть и было темно, Славик четко попал кулаком по ее плечу и сразу кинулся прятаться под одеяло. Прямо по костяшке врезал. От боли в глазах стало светло.

– Ах ты! – Марта наобум махнула по шевелящемуся комку, сбросила его на пол. Хорошо Славик приземлился, всеми мослами загремел. Марта напряглась, ожидая крика и слез. Но послышалось только шуршание.

– Ты куда? – удивилась Марта, когда увидела, что одеяло движется.

Славик полз. Настойчиво, как паровоз. К порогу подобрался. Молча. Странно, что не плакал.

– Куда, я спросила, – наступила на край одеяла Марта. Одеяло движение закончило, но шуршание продолжилось. Славик выбрался в кухню. Здесь разворачивающуюся сцену осветила свечка. Марта с изумлением смотрела, как брат на четвереньках бодро пересекает кухонное пространство до стола.

Дверь хлопнула.

Не спуская глаз с брата, Марта открыла рот, собираясь заложить его со всеми потрохами: что с грязными руками сел на стол, что опять прятался, что ныл и что собирается жаловаться. Славка крутанулся к двери.

– А она… – начал он. В этой игре выигрывал тот, кто нажалуется первым.

Лицо Славки мгновенно вытянулось, глаза выпучились. Марта кинулась в кухню. Брат был совершенно зеленого цвета. Его поднятая рука дрожала так, что не могла ни на что показать. Марта настолько обалдела от увиденного, что не сразу сообразила повернуться.

Она ожидала увидеть в дверях мать, но это была не она. Кто-то большой, бесформенный и темный, похожий на огромный мешок. Длинные волосы от макушки до пят. Именно волосы – они еще чуть шевельнулись в тот момент, когда чудовище исчезло.

Славка завизжал.

Нет, нет, это все показалось! Ну конечно, показалось.

Марта вдохнула, готовая тоже закричать, и подавилась воздухом. Словно ей рот запечатали.

Хлопнула дверь.

– Вы чего шумите? – Мать стояла на пороге, устало стаскивая капюшон с головы. – Вот черт, завтра до трассы пешком идти. А там все развезло.

Она посмотрела на Славика.

– Слава, что случилось? Что за концерт?

Славка все еще водил перед собой рукой, беззвучно разевая рот. Цвет лица синюшный. Но это могло быть и из-за свечки – она давала неверный дрожащий свет.