Текст книги "Всё, что ты хотел узнать о своей мечте…"

– Алёшка иди проверь как там Сашка, – скомандовал Игнат.

Алёшку дважды просить не надо было, тем более пойти на улицу, поэтому он за секунду скрылся за дверью.

Игнат бережно усадил Аньку за стол.

– Милая мы уезжаем сегодня, крайний срок завтра. Нам нельзя теперь тут оставаться после того, что случилось. Они могут вернуться в любой момент. Помнишь я тебе рассказывал про своего друга Милоса? Мы поедем к нему, ты же помнишь он во всех письмах нас к себе звал. У них король Александр на Видовдан Конституцию принял. Будем жить в королевстве! Как тебе? Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, по-моему, хорошо звучит! А если не приживёмся, найдем себе другой дом. Земля большая, всем место найдется.

– Так это же другая страна! И так далеко! Кто же за нашим домом присмотрит, а что с коровой делать? И с остальными? – Растерянно запричитала Анька.

– Не волнуйся, всё уже решили, их заберут. Отец с Яковом сегодня в деревне были. Отец так даже пострадал в процессе переговоров. Видишь, как он голову повесил? – Засмеялся Игнат.

– Не повесил я ничего, – ответил Иван Кузьмич, – я просто суп пролить не хочу. Не слушай его дочка. Я тебе подарочек привёз, вернее Яков выменял на мёд. Вон там возле печки лежит. Мать подай подарок.

Прасковья Романовна расправила платок и накинула Аньке на плечи. Анька улыбнулась и посильней укуталась в него.

– Спасибо, такой красивый. У меня никогда такого не было. Буду беречь как зеницу ока.

– Носи на здоровье дочка, это Якова заслуга. Лишь бы ты на поправку быстрей пошла. А то у нас тут без тебя скука смертная. И надзора никакого. Одним словом тоска. – Грустно улыбнулся Аньке Иван Кузьмич.

– Да, мам, скучно без тебя сил нет никаких, – горестно вздохнул, вошедший в этот момент Алёшка. И для пущей убедительности надул нижнюю губу.

От этих слов и выражения Алёшкиного лица все дружно рассмеялись

– Ладно, я пойду на улицу, буду присматривать за лесом. Вы тут кормите Аньку и закругляйтесь со сборами. – Сказал Иван Кузьмич и вышел во двор.

Выйдя во двор, Иван Кузьмич присел рядом с Сашкой, который всё также и лежал на том же месте и стал его тихонько поглаживать.

– Ты наш защитник Сашка, ведь не зря тогда под нашу телегу выскочил? Ты прям как знал, что нам ещё пригодишься. – Тихо произнес Иван Кузьмич.

Сашка как будто понял, что это ему дифирамбы поют и ещё больше зажмурился и как будто даже расплылся в улыбке. Закурив папиросу, Иван Кузьмич нежно потрепал Сашку по холке и задумчиво стал разглядывать темноту леса.

В доме тем временем все кружились возле Аньки и наперебой рассказывали последние новости. Кто с ними поедет и какой дорогой и что они уже взяли и что ещё возьмут. Алёшка не преминул рассказать про предстоящее купание в водопадах, про драконов и возможную битву со львами. Анька только успевала голову поворачивать и глазами хлопать. За всеми этими разговорами не заметила, как выпила две кружки киселя и уже даже начала отщипывать булку, стоявшую на краю стола. Щеки у нее стали розоветь и губы уже не были такими синюшными.

Через полчаса разговоров Анька сказала, что тоже хочет помогать готовиться к отъезду и, что чувствует она себя намного лучше. На все протесты не реагировала, а стала искать свою одежду чтобы переодеться. Игнат после недолгих уговоров сдался, поцеловал Аньку и вышел к отцу во двор. Алёшка тоже обнял Аньку и посеменил следом за отцом пока есть такая возможность и во всей этой суете за ним ослабили надзор. Боялся, как бы его снова дома не закрыли.

Прасковья Романовна, пока все мужчины вышли, решила сменить Анькины повязки. Оказалось, что все Анькины раны хорошо затянулись, поэтому можно уже было помыться по такому случаю. Прасковья Романовна принесла корыто из сенцев и поставила возле печки. Под потолком была веревка, на которой висела штора. Если её отодвинуть, то сбоку от печки получалась практически отдельная комната, специально для таких случаев.

Со двора Прасковья Романовна принесла ведро горячей воды, которая стояла на уличном костре. Следом за ней ещё два ведра воды занес Игнат. Прасковья Романовна вылила пол ведра кипятка в корыто и следом вылила в него почти полное ведро холодной воды. Аньку усадили в корыто, и Прасковья Романовна, распутав её волосы, слипшиеся от крови, намочила их и стала намыливать. Промыв голову несколько раз, стали обмывать всё тело, аккуратно обходя места ушибов и ран.

Когда Анька, по выражению Прасковьи Романовны стала чистой как стекло, она её насухо вытерла, ещё раз промазала все места ушибов и обернула мокрые волосы полотенцем. Из комнаты Прасковья Романовна принесла чистые Анькины вещи, в которые та быстро оделась, после чего была снова усажена Прасковьей Романовной за стол пить специально приготовленный чай на травах.

Сама Прасковья Романовна потихоньку продолжила сборы, не забывая говорить с Анькой о делах.

За это время женщины успели обсудить всё произошедшее. Прасковья Романовна рассказала ей более подробно о предстоящей поездке и о запасах, которые она сделала. Анька предложила взять с собой ткацкий станок в разобранном виде и швейную машинку.

– В чужих краях неизвестно как придется на хлеб зарабатывать, а шить мы с тобой умеем. Устроимся белошвейками, на кусок хлеба точно заработаем.

Прасковья Романовна согласилась и пошла во двор попросить Ивана Кузьмича разобрать станок и сложить его вместе с другими инструментами в телегу.

Анька быстро допила чай и стала наводить порядок на кухне. Выпитый чай и купальные процедуры пошли ей на пользу, теперь она чувствовала себя бодрее. Почти нигде ничего не болело и только иногда кружилась голова. Анька вытерла полы и убрала все банные принадлежности в отдельную корзину, которую поставила рядом с чемоданами, в дороге они им точно пригодятся и не один раз. Корыто с водой на улицу вынес Игнат, порадовавшись такому быстрому Анькиному преображению.

Вскоре из села стали приходить люди за вещами и скотиной. Анька осталась в доме и не стала выходить, чтобы не было разговоров лишний раз.

Одной из первых приехала тётка Ваньки Старостина. Ей Прасковья Романовна отдала два небольших тюка с вещами, кадушку с разносолами, две бочки меда и всю оставшуюся в доме посуду. Деньги за это Прасковья Романовна брать отказалась.

– Ну спасибо Прасковья Романовна. В такое трудное время и такая помощь нам. – Со слезами на глазах сказала женщина.

– Ты ведь сама правильно сказала, что не в простое время живём. Так что помогать друг другу сейчас мы просто обязаны. Наш дом останется открыт, поэтому в случае нужды вы можете им пользоваться. Можете даже жить тут, если надобность такая возникнет.

– Да как же так? Вы же вернётесь? Неужели навсегда уезжаете?

– Думаю, что не вернёмся уже никогда. Говорю это, а у самой слёзы к глазам подступают и ком в горле. До сих не могу поверить, что нам приходится уезжать из родных краёв в чужие земли. – С трудом сдерживая слёзы сказала Прасковья Романовна.

– Не плачь Прасковья Романовна. Я буду за твоим домом следить. И если вы всё-таки вернётесь он будет вас ждать. Ладно? Бог даст всё образуется.

Женщины обнялись напоследок.

– Не беспокойся ни о чём, всё будет хорошо. Я бы и сама побежала, да мужа не могу у этих иродов в застенках оставить. Где войны нет везде хорошо, ты привыкнешь, не плачь родимая. Ванька мой на словах велел передать, что Стёпка со своими дружками в соседнюю деревню уехал, небось до утра и не вернутся теперь. Так что езжайте с Богом, авось свидимся ещё.

Попрощавшись с Прасковьей Романовной, женщина уехала. Вскоре стали разъезжаться и расходиться остальные односельчане, приехавшие за скотиной. Кто свиней гнал, кто гусей. Последней забрали корову.

Когда со двора ушёл последний человек вокруг всё опустело и замерло. Как будто звенящая тишина опустилась над одиноким домом в лесу. Только ветер шевелил кроны деревьев и где-то далеко ухала сова. На этот раз Прасковья Романовна не смогла сдержаться и слёзы полились ручьями из её васильковых глаз.

Иван Кузьмич, прежде никогда не видевший жену в таких обстоятельствах, крепко обнял её и от безвыходности предложил ей свои папиросы, для облегчения таких страданий чем ужасно рассмешил Игната и Алёшку, крутившегося всё это время рядом.

– Ну деда ты даёшь! Нашёл кому папиросы предлагать. Бабуля не расстраивайся ведь мы все вместе едем в путешествие. Это же самое лучшее что можно представить, а ты расстраиваешься.

– Да, мам, Алёшка дело говорит. Нечего тут слёзы лить. Все живы и здоровы, а это главное. Пошли лучше в дом у нас не так много времени осталось.

Прасковья Романовна ещё немного всплакнула у мужа на груди, а потом собралась с силами и молча, вытирая передником слёзы, пошла в дом. Действительно со сборами нужно было заканчивать. Оставалось только дождаться Якова, который где-то запропастился.

Пока женщины заканчивали со сборами в доме Игнат вернулся к отцу и вместе они распрягли лошадей и всех привязали их коновязи немного попастись перед долгой дорогой. Всем дали свежего сена, ячменя и налили свежей воды в корыто.

Сами же мужчины проверили всю упряжь и телеги, и уже после этого стали заниматься погрузкой и раскладкой вещей. До темноты оставалось немного, поэтому времени на раздумья что и куда класть не было. В одну телегу собрали все инструменты и рыболовные снасти, там же разместили разобранный ткацкий станок и швейную машину. Вторая телега была полностью отдана под одежду с домашними вещами. В третьей крытой телеге были расстелены все имеющиеся в доме матрасы и одеяла, в ней удобно будет спать и днем, и ночью, особенно теперь, когда Анька ещё очень слабая и в дороге ей нужно будет отлежаться какое-то время. Четвертую телегу полностью загрузили едой, при том, что Прасковья Романовна собрала небольшие кульки для каждой телеги. Очень уж она переживала чтобы в дороге никто голодный не оставался.

Когда загрузили последние вещи дом опустел. Остались только голые лавки и железные кровати по углам. В большой комнате остался только стол с ещё теплой печкой. Сейчас окна зияли пустой чернотой, как будто тут и не жил никто. Только запах свежего хлеба, напоминал о присутствии людей. Возле печки Прасковья Романовна оставила молока и остатки пирога, поесть перед дорогой, но в такой обстановке всем было не до еды.

– Ань, ну хоть ты поешь, – растерянно и грустно сказала Прасковья Романовна и осторожно присела на лавку.

Глядя на свекровь, у Аньки слезы наворачивались на глаза. Прасковья Романовна тосковала по своему дому так, как некоторые не тосковали и по людям. Годами она заботилась о нем в надежде, что он прослужит им ещё много лет. Обставляла и обшивала его как живого человека. Вечно всё намывала в нём и чистила. А теперь приходится бросать его на произвол судьбы совсем одного.

Анька осторожно присела рядом с Прасковью Романовной и крепко обняла её за плечи.

– Ты знаешь, мам, когда я к вам переехала жить, казалось, что моя жизнь закончилась. Я почему-то была уверена, что тоже вскоре умру вслед за всей своей семьёй. Ты помнишь какая я была мам?

– Да Анечка, конечно, помню. Как тень ходила.

– Я тогда много времени в лесу проводила, всё никак не могла понять за что мне такие страдания? Почему одни люди живут с семьями в своих домах, детей рожают, а другие только на кладбище и обратно. И много месяцев мне не давала покоя эта мысль. А потом я как-то нашла куст черники прямо рядом с нашим домом вон там. – Анька показала рукой в сторону леса. – Оттуда весь наш двор видно. Так вот, стала я эту чернику собирать с куста и услышала во дворе тихие голоса. Это был Игнат и Яков. Я сначала не стала вслушиваться в их разговор, а потом поняла, что говорят они про меня. Игнат рассказывал Якову, какой он плохой муж и человек раз жене своей ничем помочь не может. Мол жена еле ходит, чуть ли руки на себя не накладывает, а я дескать сделать ничего не могу. Я тогда очень удивилась и даже ещё раз проверила точно ли это Игнат говорит, никак не могла поверить, что он так думает. Мне то наоборот казалось, что он больно сердится на меня, что я никак в чувство не приду. Яков его конечно успокаивал, говорил, что видно мало времени прошло и всё в таком же духе. Но на Игната ничего не действовало, он был категорически не согласен и в конце сказал, что мол Аньке, то есть мне, скорее всего другой муж нужен. Я говорит её так сильно люблю, что не могу больше смотреть на её страдания, а если я ничем не помогаю нужно значит найти того, кто поможет. Представляешь мам?

– Нет, не представляю, – в растерянности от услышанного тихо ответила Прасковья Романовна.

– Вот и я тогда, так и села за этим самым кустом. И в тот момент я поняла, что Игнат теперь моя жизнь. Да, Бог забрал у меня всю семью, но он дал мне новую взамен. Он дал мне новый дом и новую любовь. Понимаешь, что я хочу тебе сказать мам? Бог не забирает, он нам предлагает что-то новое. Так и с нашим домом, сейчас нам даётся возможность обрести новый дом, где бы он ни был. И он у нас обязательно будет. Ты же сама всегда нас бодрила и веселила, то песню споёшь то байку какую расскажешь, на всё у тебя всегда было утешение, а теперь расклеилась вся.

– Ох, дочка как ты хорошо сказала. Это просто так быстро всё произошло, это нападение и такие быстрые сборы. Видно, не усвоилось у меня всё это в голове. Но ты с утешением тоже хорошо справляешься теперь. Мне стало намного легче.

– У меня был хороший учитель, – подмигнула Анька Прасковье Романовне и поцеловала её в лоб.

В это время с улицы в дом забежал Алёшка и оповестил их, что Яков вернулся и почти сразу за ним в дом зашли все мужчины. Прасковье Романовне показалось, что Яков какой-то растерянный и тихий. Одежда его была грязной. На лбу ссадины и губа разбита. На все ёё вопросы Яков отшучивался, а в итоге сказал, что это он спешил к ним обратно и оступился в потёмках, упал и мол стыдно ему в таком признаваться. Прасковья Романовна ему, конечно, не поверила, и стала разливать всем молоко, но остальных это как будто устроило.

Обстановка была печальная, если не сказать траурная, веселился только Алёшка. Он всех подгонял, просил побыстрее доедать и выезжать уже скорее.

С ужином управились быстро. Прасковья Романовна быстро перемыла всю посуду и отнесла её в телегу. Туда же положила и три ведра с коромыслом, которое забыли в сарае, ящик с принадлежностями для стирки, четыре керосиновые лампы и связку свечей.

Первым уложили Сашку в Анькину телегу с навесом. К нему сразу пристроился Алёшка. Анька садиться в телегу пока отказалась, захотела пройтись немного, пока на дорогу не выедут и попрощаться с родными местами заодно.

Первым со двора пошёл Игнат следом за ним Яков, потом Прасковья Романовна и Анька вывели лошадь с крытой телегой. Замыкал шествие Иван Кузьмич. По дороге, Прасковья Романовна отстала от всех, потому что несколько раз оборачивалась назад и всматривалась в свой дом, мысленно с ним прощаясь.

IX

Пройдя минут десять, Прасковья Романовна вскинула руки.

– Ох ты батюшки мои, я же яйца на чердаке забыла! Ту, что в доме была Ванькиной тётке отдала, а с чердака то не спустила! Я пойду вернусь и заберу их. Стухнут ведь, и весь дом провоняет. И нельзя же еду вот так бросать!

– Ты что сдурела мать? Куда ты пойдешь? Ночь уже, почти ничего не видно! Плюнь ты на эти яйца, это уже не наше дело. Пошли дальше, нас люди на повороте ждут уже, а ты со своими яйцами, – строго сказал Иван Кузьмич.

– Я все-таки вернусь! У меня на глазах люди от голода умирали, и сама я от голода чуть на тот свет не ушла. Ты же знаешь, что я не могу так?! Слышал, что Ваньки Старостина тётка сказала? Степан ушел в другую деревню, так что там нет никого и тем более я быстро, за десять минут обернусь бегом туда и обратно. Вы даже до поворота дойти не успеете. Вань ты же знаешь, я же теперь не успокоюсь.

– Хорошо, я с тобой пойду тогда. Погоди немного, лошадь до конца леса доведем и сходим за этими яйцами треклятыми.

– Да с тобой дольше выйдет. Ты со своей хромой ногой еле волочиться будешь. Я быстро управлюсь вот увидишь. – Прасковья Романовна поцеловала мужа и быстро засеменила в сторону дома.

– Ну что ты с ней будешь делать?! Вот упрямая коза! – С горечью крикнул ей вслед Иван Кузьмич.

– Пап, что там у вас случилось почему встали? – Спросил Игнат.

– Да всё твоя упрямая мать, пошла за яйцами! Она их, видишь ли, на чердаке забыла, сказала догонит.

– Давай я догоню её? Как же она одна там, в потёмках лазить будет? Еще расшибётся! – Предложил Игнат.

– А кто твою лошадь поведёт? В лесу мы тоже ждать не можем, тут опасно сейчас. – сказал Яков сердито. – Вот ведь женщины пошли! Никакой управы на них и нет тепереча! Что захотела, то и сделала. Вот раньше времена лучше были. Как мужик сказал, так и было. А щас что? Кто в лес, кто по дрова. Ерунда какая-то получается. – Запричитал Яков.

– Идём до дороги, там встречаемся с остальными, оставляем Якова с Анькой и Алешкой, а сами на одной телеге вернёмся за матерью.

– Договорились, Ань залазь в телегу, поедем быстрее, – быстро скомандовал Игнат.

Все расселись по телегам и быстро, как только это было возможно поехали в сторону дороги.

Минут за двадцать они выбрались из леса, ещё за десять минут доехали до места встречи с остальными попутчиками.

Компания собралась внушительная, почти пятьдесят человек, не считая детей. Весь обоз был из тридцати телег и повозок. Игнат быстро переговорил с мужчинами и объяснил, что им нужно ненадолго вернуться. Все согласились ждать, но предупредили, что, если через два часа не вернутся, то они уедут без них. Все теперь боялись расстрела. Игнат согласился, быстрым темпом они за час обернутся.

Аньке с Яковом Игнат строго настрого сказал ехать на своей телеге вместе с остальными, если они не приедут вовремя. Они знают маршрут и быстро догонят их в пути.

Игнат и Иван Кузьмич забрались в телегу с вещами, так как она была самая легкая и поехали обратно в сторону дома. Разогнали лошадь рысцой и всматриваясь в темноту надеялись встретить Прасковью Романовну на дороге.

– Не надо было её отпускать, отец. – Всю дорогу возмущался Игнат.

– Да кто её отпускал? Ты как будто мать свою не знаешь? Ей и дела нет, что и кто ей говорит, если что в голову вбила себе. – В растерянности и с беспокойством в голосе отвечал Иван Кузьмич.

– Ладно, авось пронесёт и всё в порядке будет. – Пытался успокоиться Игнат.

– Ну я её отчитаю! Всё ей скажу, что думаю о таком поведении. – Всё никак не унимался Иван Кузьмич.

– Эх ты раздухарился то как? Это кто ещё кого отчитает большой вопрос. – Не мог не подшутить над отцом Игнат.

За этими разговорами они добрались до леса и уже почти в полной темноте стали пробираться в сторону дома. Из-за густых сумерек ехали медленно почти шагом. Минут через десять Иван Кузьмич стал не на шутку волноваться. Прасковьи Романовны до сих пор нигде не было видно, хотя она давно должна была это расстояние уже пройти.

Когда Прасковья Романовна рассталась с семьей и быстрым шагом пошла в сторону дома небо ещё было светлым, дорога была хорошо освещена, хоть уже опускались сумерки.

Добравшись до дома, она остановилась во дворе и стала его оглядывать на прощание. На глаза навернулись слезы. Постояв так пару минут, она зашла внутрь дома и поставив в сенцах лестницу к чердаку, залезла наверх. Корзина с яйцами, как назло, стояла в дальней части чердака. Ещё было достаточно светло и её можно было разглядеть. Аккуратно пробравшись к корзине, Прасковья Романовна перенесла её к лестнице и начала уже спускаться вниз, когда во дворе послышались чьи-то голоса.

Сначала она подумала, что это Иван Кузьмич с Игнатом за ней вернулись. Но голосов было больше и по мере их приближения они становились различимыми и ей не знакомыми. Взобравшись снова на чердак, Прасковья Романовна пробралась к маленькому слуховому окну и увидела во дворе их дома не меньше пяти мужчин. Среди них она узнала Стёпку и Седого. Мужчины о чем-то спорили, Прасковья Романовна только смогла различить несколько слов, из которых поняла, что Степан ругает Седого за то, что тот привёл его в пустой дом. Прасковья Романовна решила переждать на чердаке, авось посмотрят, что дом пустой и уйдут.

Через пару минут мужчины разделились и стали обходить дом вокруг, заглядывая в окна. Прасковья Романовна затаилась в углу под окошком. Через несколько минут в дом зашли. Сначала притаились, прислушивались видимо, потом шаги послышались в глубине дома. Судя по топоту, в дом должно быть зашли все.

Прасковья Романовна решила спуститься по приставной лестнице с бокового внешнего входа и убежать прямо в лес. Она то эти места получше знает, спрячется если что. Прасковья Романовна приподнялась немного и выглянула в окно, чтобы проверить, что происходит во дворе. На улице посередине двора стоял Степан и лузгал семечки. Прасковья Романовна выглянула на долю секунды и сразу нырнула обратно, но видимо Степан заметил какое-то движение у окна, потому что сорвался с места и побежал в дом на ходу что-то крича.

Поняв, что её заметили, потому что в доме послышался шум и топот кирзовых сапог, Прасковья Романовна сразу стала пробираться к противоположной стене, чтобы спуститься по лестнице на улицу. Внизу становилось ещё шумнее видимо никак не могли найти, где лаз на чердак. Хорошо, что лестница в сенцах стоит в темном углу и её просто так не увидишь. За несколько мгновений Прасковья Романовна добралась до выхода и осторожно открыла внешнюю дверцу. Повернувшись спиной к выходу, она аккуратно спустила ногу вниз, нащупав верхнюю ступеньку лестницы одной ногой и аккуратно спустила вторую ногу. Спустившись вниз на несколько ступенек, она тихо закрыла за собой дверцу.

В доме слышалась ругань и продолжалась беготня. Прасковья Романовна посмотрела вниз, ей оставалось несколько ступенек. Она спускалась медленно, боялась оступиться или наделать шума. На чердаке послышался шум. Нашли значит проход, ну ничего пока они выход найдут она в лесу уже будет, подумала про себя Прасковья Романовна. Ступенька ещё одна и вот она уже на земле. Развернувшись, Прасковья Романовна подобрала подол юбки и сделав шаг в сторону уткнулась в грудь какому-то высокому вонючему мужику. Подняв медленно глаза, она увидела косматого, грязного, с запахом перегара и пота незнакомого ей мужика лет сорока. Глядя на Прасковью Романовну сверху вниз, он оскалился, и она увидела, что вместо зубов у него изо рта торчали гнилые пеньки.

– Куда собралась красавица? – Шепеляво спросил он.

Прасковья Романовна молчала и пристально смотрела в глаза. В голове были мысли о том, что если они её задержат и за ней вернутся Игнат с Иваном Кузьмичом, то их могут покалечить или убить.

– Я не из этого дома милок, в лесу вот заблудилась, решила к людям на ночь на постой попроситься. Смотрю, а дом оказался не жилой. Внизу было страшно оставаться, вот я наверх и залезла. Я просто вас испугалась спросонья, вот и решила уйти чтобы серьезных людей не беспокоить. С меня взять то нечего сынок, пусти меня, родненький.

Мужик стал пристально всматриваться в глаза Прасковье Романовне. В какой-то момент с его лица исчез звериный оскал и в глазах мелькнуло что-то человеческое. Прасковье Романовне показалось, что, глядя на неё, он кого-то вспомнил, может из родных или из близких. Простояв так с минуту, мужик отстранился и отступил назад, стал крутить головой по сторонам, чтобы никто не увидел.

– Ладно тёть иди. Но если болтать по деревне будешь, то я тебя из-под земли достану и тогда мало не покажется.

– Поняла сынок. Я ничего не скажу. Я вообще из другой деревни, просто через ваш лес шла. Спасибо тебе, милок.

Прасковья Романовна улыбнулась и собиралась обойти мужика, как из-за угла выскочил Седой и в одно мгновенье оказался рядом с ней.

– Куда старая намылилась? Али забыла меня совсем? – Со злорадной улыбкой уставился на неё Седой. – Ты видно думала я тебя не узнаю. А вот выкуси, – покрутив перед носом у Прасковьи Романовны дулю, заржал Седой.

– Милок ты видно спутал меня с кем-то я тебя не знаю и впервые вижу.

– Ой ли? Так уж впервые? Гляди Стёпа какая брехливая баба. Брешет в глаза и ни одна жила не дрогнет. – Загоготал ещё громче Седой.

За спиной у Седого молча стоял Степан и не сводил глаз с Прасковьи Романовны, продолжая лузгать семечки.

– Ты думала я тебя не узнаю? Так имей в виду я тебя с твоей дочкой курвой на всю жизнь запомнил! Ты думала тебя никто не видел пока ты тут по двору с вёдрами бегала? Если бы меня ваша паршивая псина не потрепала, то ты бы уже в тот день бегать не смогла. – Со злостью плюнул под ноги Седой и схватил её за руку.

Прасковья Романовна попыталась вывернуть руку и сбежать, но Седой перехватил её за плечо, потом резко схватил за волосы и с размаху ударил головой об лестницу от чего из её носа хлынула кровь. Над бровью кожа рассеклась и кровью залило все глаза. Голова закружилась. Перед глазами прыгали тёмные и светлые пятна. От обиды и боли потекли слезы из глаз.

– Куда ты дёргаешься старая ведьма? А ну пошли в хату.

Схватив Прасковью Романовну на шиворот одежды, Седой потащил её за угол и заведя в дом с силой толкнул её от чего она, рухнув на пол, расшибла себе локти и колени. В голове зашумело и закружилось ещё больше.

Степан зашёл следом и поставив перед Прасковьей Романовной табуретку молча уселся, всё это время не прекращая щёлкать семечки.

– Ну что тёть Паш, не узнали меня? Я Стёпка кудрявый. Припоминаете? Ваши сынки как-то отделали меня пару лет назад, почти до смерти забили. Ну как? Вспоминаете? Нет? Я вас потом всех вместе как-то в селе видел. Хорошо разглядел. Дружки мои подсказали что вы мамашкой им приходитесь. Ну я ещё тогда подумал, что свидимся ещё с тобой. Представляешь и сбылось предсказание моё. Во как бывает. – Хитро улыбнулся Степан Прасковье Романовне.

– Помню я тебя Стёпка, помню. Жалко, только что мои сынки тогда тебя не до конца порешили. Умишка то всё равно не прибавилось я смотрю. А от скольких бы бед людей избавили? – Грустно сказала Прасковья Романовна, приподнявшись на локте, отирая рукавом с глаз кровь.

– Тю, ну от вас то я такого не ожидал. А с виду приличная женщина. Мать семейства, тихоня. А оказывается, главная зачинщица и подстрекательница. Ну мы тебя сейчас перевоспитывать будем, слышь старая калоша? – Захрипел от злости Степан. – Не твои сынки так ты за них ответишь. И за сноху свою стерву, которая мне набрехала в селе сначала, а потом и людей моих чуть не порешила. У вас тут вся семейка я смотрю как на подбор собралась, какая-то террористическая ячейка.

Все мужики, находящиеся в доме, стали громко ржать и гикать. Прасковья Романовна приподнялась ещё больше и глядя в сторону Степана с презрением сказала:

– Ты, Стёпка не тем путём идешь. Тебя всё равно достанут и на том свете найдут. Я-то свое уже пожила и всё видела, мне терять нечего и тебя я не боюсь. А ты Стёпка бойся, бойся и до конца жизни теперь оглядывайся. Вот за таких как ты всему остальному люду мирскому всегда будет стыдно. Так и знай.

После этих слов Степка вскочил с табуретки и с размаху ударил Прасковью Романовну кулаком по лицу.

– Заткнись лучше, пока кишки тебе не выпустил наружу. Фимка, неси сюда стул и усади её. – Скомандовал Степан стоявшему у двери молодому пацану с выпученными глазами, наблюдавшему за всем происходящим. – Щас будем опрашивать гражданку на факт оказания активного сопротивления государственной власти и организацию преступного сообщества.

Фимка как ошпаренный выскочил на улицу и через несколько минут вернулся со старым стулом в руках.

– Ты что ль властью заделался? – Хрипло засмеялась Прасковья Романовна.

Стул поставили посредине комнаты и усадив на него Прасковью Романовну связали ей туго руки. Правой рукой Прасковья Романовна почувствовала тепло печки, которую она потушила ещё несколько часов назад.

– Ну что хозяйка? Что-то пусто у вас как-то? Где родственнички то твои? Неужто бросили тебя старую за ненадобностью? – Не придумавший ещё, что делать с Прасковьей Романовной решил потянуть время разговорами Степан.

– Да, бросили. Тут теперь никого нет и не будет. Так что заканчивай своё дело раз уж начал и убирайся из этого дома. – Спокойно сказала Прасковья Романовна.

– И куда это они все делись? В какие края подались? Наверное опять по лесам хоронятся как черти? Так я их рано или поздно всё равно отыщу, имей это в виду, – прошипел Степан и с силой ударил ногой по ножке стула. От удара стул покосился.

Прасковья Романовна молчала.

– Значит сотрудничать отказываешься? Ну, твоё право. Фимка, давай-ка поищи что-нибудь пожрать в этом доме, мы тут видимо надолго. Не все же вывезли они?! Старухе что-то небось оставили на прокорм? А то уже ночь считай на дворе, а мы ещё не кушавши с обеда. – Снова заржал Степан, радуясь своему остроумию.

По дому забегали. Послышались голоса во дворе. Стёпкины подручные шарили по всем углам дома и скалились как шакалы в предчувствии легкой добычи. Через несколько минут на столе оказали несколько пыльных банок варенья, полмешка ржаной муки, корзина с яйцами, маленький кусок сала и кадушка квашенной капусты. Все перед Стёпкой отчитались, что еды больше нет. Ценных вещей они, к своему глубочайшему сожалению, тоже не нашли.

– Да, негусто. Я смотрю родственнички тебя тут впроголодь оставили помирать? Или не оставили? Может кто прийти за тобой должен старая? Так мы подождем, считай поляна уже накрыта, есть чем гостей потчевать.

Все громко заржали.

– Ты совсем дурак Стёпка? Никто сюда не вернётся. Я тут одна осталась, собиралась завтра в соседнюю деревню к сестре идти. Никто за мной не воротится, так что не трать время, – тихо сказала Прасковья Романовна в надежде, что он ей поверит.

– Ну мы думаю всё равно подождем немного, а пока с тобой побалакаем за жизнь. Фимка, давай жарёнку сваргань. Жрать охота сил нет.

Фимка опять забегал по двору и по сараям в поисках какой-нибудь посуды. Прасковья Романовна, чтобы ускорить процесс подсказала ему, чтобы он в дальнем сарае посмотрел, там оставалась какая-то старая посуда.

Фимка притащил старую гнутую сковороду и несколько алюминиевых тарелок с вилками. За несколько минут они растопили печку. Прасковью Романовну оттащили на стуле в дальний угол. Пожарили на сале большую часть яиц в несколько заходов. Ели стоя, а кто-то, сидя на полу.

Во время еды мужики разговорились и не обращая внимания на Прасковью Романовну обсуждали свои житейские проблемы. Говорили в основном о том, как в лесу трудно пришлось излавливать девок на днях, которые туда прятаться убегают. И конечно в мельчайших подробностях про то, как потом они им с лихвой отплачивают, когда поймать всё-таки получается. Прасковья Романовна от этих разговоров только с болью жмурила глаза.