Текст книги "Пандемия любви. Том 2"

– Я благодарен за ваше участие, Алевтина, – сказал Холмогоров. – Не многие на вашем месте поступили бы так же.

– Да бог с вами, – взмахнула рукой соседка, – она ж мне подруга… похоронила как положено… вот только потом эти гады забрали Серёжку, не дали, чтоб со мной побыл. Я ж им говорила: приедет отец и оформит… а они ни в какую…

Она заплакала.

Холмогоров поднялся и, достав из внутреннего кармана конверт, положил его перед женщиной.

– Ой, да я ж разве из-за этого? – нахмурилась она.

– Конечно, нет, Алевтина, но вы должны позволить мне взять это на себя, ибо так я считаю правильным.

– Ну что ж… как знаете, – вздохнула она. – А с квартирой-то теперь что? Она ж государственная, так и не приватизировали… не успела вот. С вещами-то как же?

– Вы сказали, что у вас есть дача.

– А, это есть… строимся вот…

– Отлично, – кивнул Холмогоров. – Тогда если можно, помогите мне отобрать всё нужное для Серёжи, а остальное вы можете перевезти на дачу, тут есть вся необходимая обстановка.

– И что ж, всю мебель отдаёте? – не поверила Алевтина.

– Абсолютно всё: мебель, вещи, посуда, одежда. Теперь это ваше. Лишь Серёжины вещи я хотел бы забрать на первое время.

Она снова заплакала.

– Вот жизнь. Помрёшь, и раздадут всё. Зря только бьёмся… не надолго тут загостимся… Ну ладно, чего уж… А Серёженькино я вам, конечно, соберу как положено – вещички там, игрушки любимые… а главное – красочки его, альбомы. Знаете, как он рисует? Вот сами увидите…

Мне показалось, что Олег слегка вздрогнул.

– И ещё. Пожалуйста, положите все его детские фотографии, – попросил он. – И совместные тоже. Пусть полежат, пока он вырастет.

– Ой, это уж конечно, сложу обязательно, – закивала Алевтина. – Только вот… себе немножко на память оставлю, можно? – Она смущённо взглянула на Холмогорова.

– Конечно, – кивнул он.

За всё это время я не произнесла ни звука. Мне казалось, что не имею права встревать в разговор. Очень хотелось попросить фотографию мальчика, но я не решилась.

Она сама обратилась ко мне.

– А вы что же молчите? Я понимаю, неловко вам. Каково это – чужого ребёнка растить… вам тоже не больно сладко придётся. Только он хороший, Серёжка, настоящий. Не пожалеете. У него косточка есть, уж не знаю, в кого… ой, простите, – обернулась она к Холмогорову, – что это я говорю-то…

Он улыбнулся.

– Послушайте, Алевтина, я как раз хотел вас спросить. Вы не знаете, что Ольга ему обо мне говорила? Ну, сами понимаете, версии в таких случаях бывают разные. Полярник, капитан дальнего плавания…

– Вот это нет, – помотала головой она. – Это я точно знаю. Что есть, то и говорила. И в телевизоре вас показывала. Только объясняла, что в командировке вы, далеко, и приехать не можете.

Олег болезненно повёл плечами.

– А он что?

– А он понимал. Он вообще с пониманием мальчишка. Светлый такой, не канючный… задумчивый… глазки ясные. Но ждал, конечно, говорить нечего… Да чего уж теперь, – снова махнула она рукой, – теперь он с вами будет… и с супругой вашей. Только вот… вы уж мать ему не черните, если к слову придётся… хоть и непутёвая она была… но неплохая всё же, сами знаете.

– Знаю, – отозвался Холмогоров. – И это я вам могу обещать совершенно определённо.

– Вот и спасибо, – кивнула она. – А теперь пойду я, а то мои там буянят. Я вам всё в сумки сложу, заберёте, когда захотите.

– Тогда идёмте, – встал Холмогоров, – заприте квартиру, я вам через пару дней позвоню. Перед отъездом. И спасибо ещё раз.

– Всего вам доброго, Алевтина, – сказала я. – Не волнуйтесь, я буду очень стараться… и не сделаю ему ничего плохого.

– Ну и храни вас господь, – кивнула она на прощание и исчезла за своей дверью.

Мы спустились по лестнице и вышли во двор.

* * *

В отель вернулись в районе обеда. Лично мне кусок в горло не лез, но я сделала вид, что ем, когда он заказал в ресторане еду, хотя видела, что и сам жует без особого аппетита.

– Отдохни немного. А потом я отвезу тебя к морю, – сказал он, когда мы зашли в номер. – Полотенца возьмём отсюда, а купальник куплю тебе по дороге.

– Ты уверен, что стоит по такой жаре?..

– Уверен. Через пару часов жара спадёт. Самое время.

– Хорошо, как скажешь, – кивнула я.

…На набережной оказалось полно народу, городской пляж тоже был весь забит, самый сезон – конец августа.

Купаться в этом бульоне у меня не было никакого желания, но я решила ему не перечить, раз хочет искупаться, пускай, ему и так сегодня нерадостно.

Но, к счастью, он и не подумал спускаться на пляж, а направился к стоянке такси, после чего, объяснив что-то в окно водителю, усадил меня назад, а сам сел на переднее сиденье.

Мы ехали, наверное, минут пятнадцать, ну, может быть, двадцать, не помню, несколько раз сворачивая, и наконец вырулили к небольшому пляжу, огороженному зелёной сеткой и совершенно пустынному. Он заворачивался полукольцом вокруг маленькой бухты. Впереди виднелись горы, поросшие редкой растительностью.

У ограды слонялся охранник, и Холмогоров подошёл к нему, они побеседовали с минуту, после чего он что-то сунул парню в карман, и мы проследовали внутрь.

Пройдя немного по берегу, Холмогоров остановился у трёх огромных изогнутых валунов, образующих нечто, похожее на беседку, внутри которой лежали топчаны, а большой тент в виде яркого зонтика был глубоко воткнут прямо в землю. Вокруг стайкой росли небольшие кусты рододендронов, а чуть дальше – ряд кипарисов, плотно заслоняющих нас от внешнего мира. Песок под ногами был ярко-жёлтым и очень горячим, а море прозрачным, с медленно набегающими кудряшками пенистого прибоя. Острый пряный аромат водорослей, казалось, проникал в самые лёгкие. Запах моря. Это показалось мне настолько прекрасным, что я зажмурилась.

– Нравится?

– Очень.

Он расстелил на топчанах полотенца.

– Можешь переодеться.

Я принялась стягивать с себя одежду. Но, дойдя до белья, оглянулась на него несколько смущённо. Он удивлённо поднял бровь.

– Ты стесняешься меня?

– Не знаю, – честно ответила я.

– Довольно неожиданно. Ну что ж, – сказал он и отвернулся к валунам, после чего сбросил джинсы и майку, оставшись в плавках.

За это время я успела натянуть купальник. Он подошёл ко мне и, взяв за руку, повёл к воде. Мои ноги, утопающие в горячем песке, наконец коснулись воды, она была тёплой и отливала зелёным светом. Холмогоров повернулся ко мне и, неожиданно подняв на руки, понёс вперёд. Я уцепилась за его шею и замерла.

– Ты хорошо плаваешь?

– Да.

– Тогда плыви, – сказал он и погрузил меня в прозрачную солёную воду.

Я с наслаждением окунулась, нырнув с головой, затем поплыла, сначала по-собачьи, а потом брассом, широко рассекая руками воду. Он в два маха догнал меня и кролем поплыл вперёд, оставив далеко позади, но довольно быстро вернулся и теперь неторопливо плыл рядом, наблюдая за мной с видимым удовольствием.

Наплававшись, я улеглась на спину, наслаждаясь морем, но через какое-то время соскучилась и подплыла к нему, инстинктивно подставив губы. Наверное, не следовало этого делать, но я не удержалась, хотя, отлично зная его, понимала, какой характер примет наше дальнейшее купанье. Но, так или иначе, пожалеть об этом мне уж точно не пришлось. А что касается утонувшей нижней части моего купальника, то он быстро выловил ее, нырнув, так что на берег я вернулась в приличном виде, и он принялся вытирать мне волосы, после чего уложил на топчан и невозмутимо развалился на соседнем. Улегшись поудобнее, я блаженно прикрыла глаза.

Отчего это я не хотела идти на море? Как я вообще могла предполагать, что он предложит мне купаться на городском пляже, среди густой толпы и разбросанных пивных бутылок? Ужасная глупость. Такие мужчины, как он, не водят своих женщин в подобные места. Мне следовало понимать это.

Я повернула голову и залюбовалась им. Загорелая кожа, покрытая мелкими золотистыми волосками, сияла на солнце, заставляя щуриться, тёмные зеркальные очки прикрывали глаза, совершенное тело раскинулось на топчане, заставляя сердце стучать быстрее, и я плотно зажмурилась, дабы немедленно укротить свой совершенно непозволительный ход мыслей.

Этот вечер мы закончили в какой-то прибрежной таверне, где играла жгучая испанская музыка, и он кормил меня устрицами, непрерывно подливая искрящееся тягучее зелёное вино, так что к ночи я мало что помнила, но при этом чувствовала себя отлично, кружа в его объятиях в медленном танце, а потом целуясь в такси и в конце концов обнаружив себя в нашем номере засыпающей с блаженной улыбкой на опухших губах.

* * *

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он утром.

– Изумительно.

– Голова не болит?

– Как ни странно, нет.

– Прости, малыш, похоже, я вчера немного расслабился. Сказалось напряжение предыдущих дней. А, между тем, ничего не изменилось, и завтра нам предстоит сложный день.

– Я помню.

– И мы должны быть готовы к этому.

– Конечно.

Он растянулся на кровати, заложив руки за голову.

– Сегодня надо заехать за вещами. Полагаю, имеет смысл привезти их сюда, так будет удобнее. А ты можешь остаться в отеле и немного отдохнуть, пока я съезжу туда и обратно.

– Хорошо, как скажешь.

Приняв душ, он быстро собрался и уехал. Оставшись в номере, я погрузилась в раздумья.

Сегодня ещё всё как прежде. Но уже завтра будет совершенно по-другому. И он тоже понимает это. Поэтому и позволил себе вчера подвести некую черту под нашим прежним беззаботным существованием. И, как бы дальше ни сложилось, я буду всегда благодарна ему за этот день.

Поднявшись с постели, я почистила зубы и оделась, приведя в порядок волосы и тоже постояв под душем, после чего почувствовала себя гораздо свежее.

Мне надо научиться быть собранной и помогать ему во всём, а не обузой, ребёнком, которого он всюду водит за руку, позволяя ни о чём не думать и беря на себя любую встающую перед нами проблему. Он так привык. Он всё и всегда решает сам. Настоящий мужчина всегда позволяет женщине быть слабой. Это очень приятно. Я даже представить себе не могла, насколько это, оказывается, приятно. Раньше я никогда не могла себе этого позволить.

Как отнесётся ко мне этот малыш? Он ждёт отца и наверняка сразу примет его, а как сложатся отношения со мной, предположить пока сложно. И это прежде всего будет зависеть от меня. Сумею ли я повести себя настолько правильно, чтобы ребёнок научился доверять мне?

…Холмогоров вернулся довольно быстро. Пристроив две большие спортивные сумки в углу гостиной, он уселся верхом на стул.

– Я поговорил ещё с одной соседкой. Похоже, обстановка там была далеко не безоблачной. Мягко говоря. Периодически толклись какие-то мужчины, и он нередко оставался дома один. Она сказала, что Серёжа очень самостоятельный мальчик, и иногда даже сам отправлялся в детский сад, если его некому было проводить.

– О, господи…

– Ладно, посмотрим, – хмуро сказал он. – Надеюсь, всё образуется. Кстати, мы не обсуждали, где пока поселим его. Что ты думаешь об этом?

– Вариантов совсем не много, Олег. Пока в гостиной. Мы с тобой не так часто пользуемся ей. Я заберу оттуда свой столик с компьютером в спальню, и ребёнку там будет весьма комфортно. Обустроим её под детскую.

– Я тоже так думал, – кивнул он. – Только вовсе незачем переносить твой стол в спальню. Нам вполне хватит места в кабинете. Мы отлично уживаемся в одном пространстве и совершенно не мешаем друг другу работать. Мне даже приятнее, если ты рядом.

– Хорошо, как скажешь, – согласилась я.

– Твоя любимая формулировка. А сама ты как считаешь?

– Мне нравится твоя идея.

Она мне действительно нравилась. Иметь возможность исподтишка любоваться им, делая вид, что работаю или читаю книгу – что может быть лучше?

– Вот и отлично, – кивнул он. – А что там, кстати, с просмотрами квартир? Хорошо бы с этим поторопиться.

Я слегка поёжилась, понимая, что в связи со сложившейся ситуацией, дальше тянуть с этим делом мне вряд ли удастся.

– Четырехкомнатных не так уж много. Я ведь искала только совсем поблизости, но если ты хочешь, могу расширить круг поиска…

– Не надо. Думаю, что-нибудь найдётся. Во всяком случае, держи меня в курсе.

– Конечно.

– А теперь пойдём что-нибудь съедим, – сказал он. – Есть хочется.

– Мне тоже, – кивнула я.

И мы отправились в ресторан.

* * *

Как бы я мысленно не оттягивала наступление утра, оно всё-таки настало.

Я заперлась в ванной и потихоньку тряслась, вглядываясь в собственную бледную физиономию, отражённую в висящем над раковиной зеркале. Потом долго чистила зубы.

Вернувшись в комнату, я увидела, что Холмогоров уже побрился и выглядит довольно спокойным. Взглянув на меня, он молча отправился в ванную, и я услышала шум воды в душевой кабине.

Пока его не было, я успела натянуть платье и привести себя в относительный порядок. Он вернулся и тоже оделся. Всё это время мы провели в молчании.

…На сей раз за нами приехала машина, и мы, уложив в багажник сумки, устроились на заднем сиденье. Тесно прижавшись к Холмогорову, я сидела не шевелясь, пытаясь унять своё неровное дыхание. Он взял мою руку и, легонько погладив, спрятал между своими ладонями.

Покружив по городу, машина остановилась наконец у длинного серого здания, стоящего чуть в глубине и смотрящего окнами на маленький скверик. В песочнице возилась детвора, а на скамейке в наблюдательной позе застыла молодая женщина в повязанной назад косынке.

Поднимаясь по лестнице, я сильно пожалела, что не захватила из машины бутылку с водой, ибо пересохшая гортань не позволяла сглотнуть застрявший в ней шершавый ком, и я старалась лишний раз не дышать, чтобы не вызвать приступ кашля.

Пройдя через коридор, Холмогоров постучался в слегка приоткрытую дверь.

– Подожди здесь, – бросил он и заглянул внутрь.

Я молча пристроилась у стены.

Через минуту он вышел оттуда с полной улыбчивой женщиной, которая повела нас дальше по коридору, и наконец остановилась перед белой двустворчатой дверью.

Проходите, – сказала женщина, и мы вошли в большую, заваленную игрушками комнату.

– Это игровая. Они сейчас на прогулке, – сообщила она, повернувшись ко мне. – Ну вот теперь давайте присядем и немного поговорим.

– Познакомьтесь, Анна Ильинична, это моя жена Елизавета Сергеевна, – представил меня Холмогоров.

Женщина улыбнулась и протянула мне руку. Я осторожно пожала её.

– Здравствуйте, – сказала она, – очень приятно. Ну вот и встретились наконец. Вы сейчас прямо в дорогу?

– Да, – ответил Холмогоров, – машина ждёт внизу.

– Ну что ж, так оно, может, и к лучшему. По крайней мере, сразу отвлечётся, некогда будет ни о чём думать. Пока познакомитесь, то да сё, и сразу поедете. Вещичек тут у него практически нет, только то, что на нём, так что я даже собирать ничего не стала…

– Ничего и не надо, – сказал Олег, – у нас всё есть.

– Вот и хорошо, – кивнула женщина. – Все вопросы мы с вами обсудили по телефону, так что я сейчас приведу его сюда и уйду, чтоб не мешать вашей встрече. Даже заходить не буду. Он всё знает и ждёт вас. А потом можете забирать его и спускаться. И ещё… удачи вам, – добавила она, протягивая Холмогорову руку, – мальчишка хороший, и дай вам бог, чтобы всё сложилось. Поезжайте, а я на вас из окошка погляжу.

Холмогоров поднёс её руку к губам.

– Благодарю вас за всё, Анна Ильинична. Без вашей помощи мне было бы гораздо сложнее. И постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы вы никогда не пожалели об этом.

С этими словами он опустил в её карман пухлый конверт.

Женщина смущённо отступила назад и немного поёжилась, явно желая что-то сказать, но потом вдруг подошла ко мне и обняла так сердечно, что я тоже смутилась.

– Пойду. А то глаза что-то на мокром месте. Хоть и чужой, а сердце всё равно крутит. Мы тут привыкли к чужим, одни приходят, другие уходят. Такова жизнь, да только разве к этому привыкнешь? Встречаемся, расстаёмся, а они все как есть перед глазами стоят. А у которых по-другому, так те здесь надолго не задерживаются. Ну всё, пошла. Будут вопросы, звоните.

И она, не оборачиваясь более, стремительно вышла из комнаты.

Я взглянула на Холмогорова. Он молча кивнул и отвёл взгляд.

– Давай сядем, так будет лучше.

– Давай, – кивнула я, и мы уселись на детские стульчики.

– Не думал, что мне будет так непросто, – сказал он. – Чувствую себя полной скотиной.

За эти дни я уже не раз замечала, что, когда он нервничает, его глаза из серых делаются совсем тёмными.

– Прекрати, Олег. Тебе не в чем упрекать себя.

– Я так не думаю, – скривился он.

– Тем не менее, это так. Зато теперь у тебя будет возможность в полной мере проявить себя. И, уверена, ты это сделаешь.

– Несомненно.

– И у меня тоже будет такая возможность, – добавила я.

– И у тебя, – кивнул он, проведя ладонью по моей руке. – Ты и так рождена для этого.

Дверь скрипнула, и сердце моё мгновенно полетело вниз. Думаю, что и Олега тоже, только он этого никак не показал.

Мальчик стоял на пороге, прижимая к груди игрушечный автомобиль. Слегка удлинённое личико. Русые волосы. Джинсики и майка.

Мы оба немедленно развернулись к нему.

Я сразу увидела, что он совсем не стесняется нас. На личике не отражалось ни страха, ни удивления, только пытливое ожидание. Он тут же подошёл, некоторое время внимательно разглядывая наши лица, потом перевёл взгляд на Холмогорова.

– Ты мой папа. Я узнал тебя, – сказал он как-то очень по-взрослому, словно констатируя обычный факт.

Видимо, и сам толком не зная, как себя вести, Холмогоров инстинктивно протянул руки ему навстречу, и малыш, немного подумав, доверчиво шагнул к нему и позволил обнять, потом ненадолго застыл, словно примеряясь к новому для себя ощущению.

– А ты уже сделал ту работу? – спросил он наконец, поднимая глаза.

– Какую работу? – осторожно отозвался Олег.

– Ну ту, где ты был. А теперь ты приехал за мной?

– Да, – кивнул Олег, тихонько вороша его волосы, – я уже вернулся, и теперь мы будем жить вместе.

Малыш солидно кивнул, немного поразмышляв над услышанным, потом снова поднял взгляд.

– И теперь мы уедем в другой город?

– Верно, – ответил Олег, и я почувствовала, что расслабиться ему пока не удаётся.

– А когда?

– Сегодня. Внизу нас ждёт машина, а дальше мы полетим на самолёте.

– Ура, – сказал малыш очень серьёзно, после чего повернулся ко мне.

– А ты кто?

– Я Лиза, – замирая от неловкости, ответила я.

– У моего папы есть жена, мне тётя Аня сказала.

У взрослых бывает жена. Это ты?

– Я.

Он слегка нахмурил лобик, очевидно, прикидывая, насколько я подхожу для этой роли.

– Значит, ты тоже будешь жить с нами? – спросил он наконец.

– Да, – вздохнула я и неизвестно чего устыдилась, не исключая варианта, что моё присутствие вовсе не входит в его планы. – Мы вместе поедем кататься на самолёте.

Но малыш, кажется, воспринял это известие вполне миролюбиво.

– А потом домой? – поинтересовался он.

– Да.

– Хорошо.

Он придвинулся чуть ближе, с интересом вглядываясь в моё лицо. Очевидно, после тщательного осмотра моя кандидатура не вызвала у него отрицания, поэтому он снова кивнул.

– Тётя Аня сказала, что ты будешь меня кормить.

– Конечно, – подтвердила я, неожиданно возгордившись собственной функциональностью. – Тебя и твоего папу.

– И в детский сад водить?

Холмогоров одобрительно кивнул, видимо, впервые задумавшись о явной пользе моего участия в воспитательном процессе.

– Да. И не только в детский сад, но и в другие интересные места. В Москве их много.

– А она большая? – заинтересовался он.

– Очень.

– Я хочу в Москву. Я ещё не был.

– Тогда давай скорей пойдём в машину, а то опоздаем на самолёт, – оживлённо предложила я.

– Давай, – сразу согласился малыш и, подойдя, взял меня за руку.

Холмогоров с облегчением поднялся, и я почувствовала, что впервые за всю нашу совместную жизнь, он передал в мои руки столь привычный для него контроль над ситуацией.

Зажав в ладони маленькую ручку, я направилась к двери.

Мы спустились по лестнице и вышли во двор. Детей там уже не было, наверное, их увели обедать. Я подняла голову, и увидела, что Анна Ильинична смотрит на нас из раскрытого окна, облокотившись о подоконник. Я незаметно помахала ей рукой.

Открыв перед нами дверцу машины, Холмогоров усадил меня и Серёжу на заднее сиденье, сам сел впереди, и машина тронулась.

– Ты ел? – спросила я Серёжу.

– Нет. Я же ушёл. Тётя Лида в группе сказала, что я с вами поем.

– Правильно. Мы поедим в аэропорту. А потом ещё в самолёте. – Я достала из сумки приготовленные галеты. – Вот, пожуй пока, а потом мы пообедаем.

Он радостно взял печенье, но раскрывать не стал и принялся глазеть в окно на проезжающие машины.

– Ауди, – заявил он спустя какое-то время.

– Что? – спросила я, несколько отвлекшись на собственные мысли.

– Ну ауди проехала, – пояснил он. – Видела?

– Нет, – призналась я, – не обратила внимания.

– А ты не отвлекайся, – посоветовал он серьёзно. – Вон, смотри – тойота, а там жигули, синие, но они старые.

Я принялась смотреть в окно, впервые в жизни внимательно вглядываясь в проезжающие мимо автомобили.

– Ты так хорошо знаешь машины? – спросила я, повернувшись к нему.

– Угу, я их все знаю, – махнул он рукой, – вон шевролета поехала.

Водитель засмеялся. Холмогоров обернулся и удивлённо посмотрел на меня, а я подумала, что впредь мне следует погрузиться в подробное изучение автомобильных марок.

– Знаешь, а ещё у нас есть кот, – улыбнулась я Серёже, решив для начала обратиться к более знакомой теме.

– Настоящий? – восхитился он.

– Да, конечно. Он такой белый и шелковистый. Его зовут Лариосик.

– И с ним можно спать?

– Можно. Когда он привыкнет, сам придёт к тебе. Вы обязательно подружитесь.

– Ура, – оживился он. – Я хотел забрать котёнка, полосатого, но дядя Коля сказал: воняет. Мне не разрешили.

Водитель бросил косой взгляд на Холмогорова.

– Какая длинная улица, – заметил Серёжа через некоторое время. – На ней что, нет светофоров?

– Нет, – сказала я.

– Хорошо. А то на красный нельзя ехать.

– Правильно, – подтвердила я. – Только это не улица, а трасса, дорога. Видишь, здесь же нет домов. По ней мы приедем в другой город, Симферополь. Ты там бывал?

– Нет, – покачал он головой, – я нигде не бывал. Дядя Лёня сказал, что я ещё не вырос. Он у нас жил иногда.

Холмогоров снова, обернувшись, глянул в мою сторону.

– Тогда твой папа обязательно свозит тебя, – сказала я. – Летом мы сможем путешествовать.

– Я люблю путешествовать, – вздохнул он. – Только я пока не путешествовал, потому что у меня ещё нос не дорос.

– Вот, смотри, какой мерседес, – использовала я отвлекающий маневр. – Дома у твоего папы есть похожий.

– Такой же или лучше? – спросил он, сведя бровки домиком.

– Лучше, – честно ответила я.

Он удовлетворённо кивнул.

– Хорошо. А то этот царапаный. И бампер отвалился.

Водитель снова засмеялся.

Тут впереди замаячили огни аэропорта, и мы, свернув с трассы, отправились навстречу нашей новой жизни.

* * *

В самолёте Серёжа немного поел, но от горячего отказался, зато с удовольствием выпил сока и вскоре задремал, привалившись к моему плечу.

– Устал. Слишком много у него впечатлений для одного дня, – сказал Холмогоров. – Я и сам уже еле сижу.

– Поспи, – предложила я, и он, благодарно кивнув, прикрыл глаза, откинувшись на подголовник.

Искоса наблюдая за ним, я видела, что его глазные яблоки под опущенными веками иногда шевелятся, а плечи слегка подрагивают. Не спит. Думает. Спит он совсем не так, раскидисто и красиво.

Я потихоньку вытянула из-под малыша руку, и он теснее прижался к моему боку, а я обняла его сверху за плечики и принялась разглядывать. Во сне личико было спокойным, только губки иногда шевелились и брови слегка изгибались, но потом лобик снова разглаживался. Брови. Очень похожие. И губы тоже совсем как у Олега. За эти месяцы я изучила их до мельчайшей чёрточки. Только глаза другие, карие, очень тёмные и круглые, как вишни, наверное, в мать. А причёска не детдомовская, стрижка совсем домашняя, волосы длинные, постриженные под «гаврош». Красивые. Цвет как у Олега, только не такие жёсткие и густые. Ну, может, маленький ещё…

Теперь это мой ребёнок. Серёжа. Мой ангел. Он вернулся ко мне. С того дня, как я узнала о его существовании не прошло и недели. Возможно ли?

Я перевела взгляд на Олега. Лицо его стало спокойней. Может, всё-таки уснул? Пусть поспит, ему тоже досталось. Через полчаса уже садимся. Этого ему хватит, чтобы сбросить усталость. Он так привык. По-военному.

…После самолёта Серёжа ещё не совсем проснулся и шёл за мной, крепко вцепившись в руку. В Москве было немного прохладно. Я достала из сумки его курточку, и он надел её, сам, без посторонней помощи.

Нас встречала машина. Уже почти стемнело, людей на улицах было мало, и пробок тоже, к счастью, не оказалось, так что мы быстро добрались до дома. Всю дорогу он спал у отца на коленях, потом Холмогоров вынес его из машины, проследовал к подъезду и наконец, выйдя из лифта, осторожно поставил на ноги. Затем, достав из кармана ключи, отпер дверь.

– Ты что, замок починил? – сонно спросил Серёжа.

– Да, – коротко кивнул Холмогоров, видимо, решив, что сейчас не время вдаваться в объяснения.

– Хорошо, – отозвался малыш, зевая. – А ты всё умеешь чинить, да?

– Думаю, что всё. Только разными путями, – добавил Олег, искоса глянув на меня.

– И игрушки? – спросил Серёжа, с трудом преодолевая тяжесть век.

– Да.

– А айпад? Он у меня всё время гаснет.

– Я куплю тебе новый.

– Нет, новый нельзя, – слегка встрепенулся малыш, – он дорогой.

– Ничего, я справлюсь, – почему-то жёстко сказал Холмогоров, и я поняла, что злится он отнюдь не на Серёжу.

…Пока Олег кормил сына в кухне, я быстро устроила малышу постель на диване и, придвинув к изголовью маленький столик, зажгла настольную лампу и погасила верхний свет.

Улёгся он быстро и заснул почти сразу, без лишних уговоров, лишь перед сном спросив где кот, но я объяснила, что тот уже спит и пообещала, что завтра они непременно познакомятся. Малыш кивнул и свернулся калачиком, подложив под щёку ладошку.

Мы отправились в кухню и присели за стол друг против друга.

– Ну как ты? – спросил Холмогоров.

– Я хорошо. Вот видишь, мы зря волновались.

– Похоже, зря. Но откуда же знать? Всё могло выглядеть совершенно иначе.

– Да, – вздохнула я. – Знаешь, я всё равно до сих пор как в каком-то кино.

– Привыкнем.

– Конечно. Просто всё так странно. Мне вообще кажется, что я сплю.

– Тогда тебя следует немедленно поцеловать, – усмехнулся он, вставая. – Я неприлично манкирую своими обязанностями.

Заглянув в комнату к Серёже, мы отправились в спальню.

Я скользнула под одеяло и, слегка повозившись, устроилась на его плече.

– Уф, – сказал он, – ну вот сегодня я, кажется, реально устал, малыш.

– Отличная новость, Холмогоров, – засмеялась я. – Это значит – я наконец высплюсь.

– Боюсь, что так, – криво усмехнулся он. – Ну а завтра разберёмся, я пару дней побуду дома.

* * *

Похоже, мы оба действительно уморились, потому что открыли глаза только в десять часов. Я испугалась, что забыла о ребёнке, и вскочила как ошпаренная. Холмогоров сразу проснулся и сел на кровати. Из соседней комнаты не доносилось ни звука.

– Может, спит ещё? – спросил он.

– Пойду посмотрю. Мы ещё не привыкли спать вполглаза. Надо учиться. Это умеет любой родитель.

– Научимся.

Накинув халат, я осторожно выглянула из спальни и босиком прошлёпала в гостиную. Серёжа в пижамке сидел на ковре и тихонько возил свою красную машинку.

– Привет, – сказал он, подняв голову. – А ко мне уже кот приходил. Он меня нюхал.

В детях я, конечно, разбираюсь не особенно, но меня с самого начала удивила его гладкая и правильная речь, слова выговаривал совсем как взрослый. Принимая во внимание обстановку, в которой он рос, это казалось довольно странным. «Талантливые гены», – подумала я. И вообще он мне ужасно нравился. Честно говоря, я ожидала совсем другого.

– Ну вот видишь, он с тобой знакомился. Доброе утро, Серёженька. А ты давно проснулся? – спросила я.

– Да, давно. Я рано встаю.

Мне сделалось стыдно. Ребёнок, впервые оказавшись в чужой квартире, всё утро провёл в одиночестве, вовсе не проявляя при этом ни тени беспокойства, продолжая вести себя с неизменным достоинством. Холмогоров. Судя по всему, ничего другого ожидать и не следует.

– А что ж ты не пришёл к нам? – спросила я, продолжая думать о благотворном влиянии наследственности.

– Так в спальню нельзя же. Меня мама ругала.

Он впервые со времени нашего знакомства упомянул о матери, и я вздрогнула, хотя постоянно ждала этого. Но тема продолжения пока не получила.

– Почему? – спросил из дверей Холмогоров, на ходу натягивая спортивные штаны.

Серёжа пожал плечами.

– Ну нельзя. Я могу увидеть.

– Что именно? – И я, как обычно отметила, что в голосе Олега зазвенел металл.

– Не знаю, – спокойно сказал Серёжа. – Ну просто нельзя мешать. Все так говорили.

– Кто все? – бесцветно поинтересовался Холмогоров.

– И мама… и все. Ну дяди.

– Серёженька, – решила я свернуть тему, – ты, наверное, голодный?

– Я йогурт съел. Я всегда сам ем, – ответил он, продолжая возить по ковру машинку.

«Хорошо, что йогурты были, – подумала я. – Надо теперь всегда покупать».

– В холодильнике нашёл?

– Ну да. Там ещё колбаса была, только я не люблю. А у меня тоже мерседес есть, – сказал он, показывая на машинку, – видишь? У тебя такой?

– Приблизительно, – немного подумав, кивнул Холмогоров.

– А что ты любишь? – спросила я.

– Киндеры. Мне все приносили.

Не зная, куда деваться от этого «все», я немедленно предложила:

– А давай мы сейчас разберём твои вещи? Посмотрим, что там тётя Алевтина положила.

– Давай, – согласился он.

Спокойствие и покладистость. Ни малейшего намёка на капризы. И ведёт себя с нами гораздо более естественно, чем мы, к примеру. Не пытается угодить нам или подействовать каким-то иным способом. Просто ведёт себя как мужчина, который, в силу короткого знакомства, проявляет должную тактичность, не вторгаясь в чужой уклад. Поразительно.

Отправив Холмогорова в супермаркет за продуктами, мы принялись разбирать сумки. Обнаружив лежащие прямо с самого верха альбомы с фотографиями, я предусмотрительно унесла их в спальню. Вернувшись, увидела, что Серёжа неторопливо вынимает и раскладывает по полу свои игрушки. Я занялась его одеждой, на ходу придумывая, куда всё это определить. Он не мешал, не лез, иногда о чём-то спрашивая и солидно кивая в ответ на мои вопросы.

Быстро разложив его вещи по полкам, я достала альбом и краски.

– Ты любишь рисовать?

– Очень. Я умею.

Приподняв обложку, я заглянула в альбом и не поверила глазам. Лёгкие мазки акварели. Впереди вода, сзади горы, невнятные, в дымке. Совершенно недетская рука. В четыре года так не рисуют. Я быстро пролистала дальше. Потрясающе.

– Ты сам нарисовал всё это?

– Да.

– Тебя кто-то учил?

– Нет, я сам научился.

Я присела рядом.