Текст книги "Пандемия любви. Том 2"

– Это хорошо, – сказал он. – Мне нравится жить с тобой и с папой.

Так и не решив, ругать болтливую Галину Ивановну или ставить ей памятник, я подняла малыша на руки, и он доверчиво обхватил ручонками мою шею.

– А папе скажем?

– Конечно, скажем, – улыбнулась я. – Мы же всё говорим папе. Ты сам скажешь, когда захочешь.

– Хорошо, – кивнул он покладисто.

Мы отправились готовить омлет, и я болтала как заведённая, решив, что для одного вечера этой темы вполне достаточно, и муссировать её далее совершенно незачем. Со временем он вырастет и многое поймёт. Пусть всё идёт естественным путём. Не надо пока торопить события.

За это время я очень сильно сроднилась с ним и не могла представить, что это не мой ребёнок. Это он, мой ангел. Просто какое-то время нам пришлось находиться в разлуке.

Мы были ужасно похожи. Этакое молчаливое братство. Он был странный, не такой, как все дети. Я не знала, хорошо это или плохо, но мне очень нравилось. Присутствие обычного ребёнка в квартире с порога легко определяется по шуму и раскиданным предметам. В этом смысле Серёжа никак не идентифицировался. Не скучал и не хныкал, всегда находил себе занятие сам и не мешал взрослым. Но детского общества тоже сильно не искал, чаще предпочитая одиночество. Я тоже была такой когда-то. Я и сейчас такая. Он очень подходил мне, и мы с ним оба давали друг другу ту необходимую зону комфорта, которую оба ценили, он инстинктивно, а я вполне сознательно, частенько думая о том, как сложно мне пришлось бы, окажись он другим.

Иной раз Холмогоров, появившись дома, долго разыскивал нас в глубинах своего жилища, не имея привычки орать через всю квартиру. Он и сам был точно таким же. Не любящим лишнего шума, тактичным от природы и к тому же получившим хорошее воспитание. Настоящее. С которым непросто жить. Я это отлично знала по собственному опыту.

И мне хотелось, чтобы его сын вырос похожим на него.

Я кормила Серёжу омлетом, и мы неторопливо обсуждали третью часть «Волшебника Изумрудного города», которую начали читать накануне; всё было обычно, и малыш улыбался, но в глубине души я чувствовала, что он неспокоен. Или мне это просто казалось? Может быть, я приписываю ребёнку свои собственные заморочки? Мерещится всякая ерунда, а он-то, скорее всего, и вовсе ни сном ни духом?

Но всё же я подспудно чего-то ждала. И тут он выдал:

– Я хочу, чтоб ты была и мама, и Лиза. Можно я буду всем говорить, что ты мама, а Лиза только тебе на ушко?

Почему-то меня это поразило. Я чувствовала, что для него важно то, что он сказал, не просто же так ребёнок целый вечер возвращается к этой теме. Я хотела понять почему.

– Конечно, моё солнышко, ты можешь называть меня как захочешь. Но почему именно на ушко?

– Ну ты же Лиза. Я тебя люблю, – чуть подумав, ответил он. – А «мама» пусть понарошку, ладно? Ты так сможешь?

– Я тоже тебя очень люблю, Серёженька, и для тебя смогу всё что хочешь, – сказала я, думая о том, как бы не разреветься.

– Понимаешь, она же уехала, – вздохнул он, откладывая книгу. – Как ты думаешь, она знает, что я сейчас с тобой?

– Уверена, что да, – сказала я быстро, и мне показалось это правильным. По-другому и быть не может. – Мама знает, что ты со мной и с папой, поэтому ей там хорошо и спокойно.

Он утвердительно кивнул.

– Я так и знал. Мы не будем ей мешать, просто скажем в садике и всё. А ты им не говори, что она уехала, ладно?

– Конечно, не скажу, – обняла я его за плечики. – Это будет наш с тобой секрет. И вообще не думай об этом, как захотим, так и будем говорить.

Он снова удовлетворённо кивнул, а я, кажется, всё поняла. Для него мама – это просто такое имя, определённый человек, которого он любил, а теперь пытается не скучать, потому что нельзя; имя, а вовсе не физиологическая данность. Этого он ещё не понимает. Ну и хорошо. Пусть шёпотом я буду для него Лизой. Вы бы слышали, как чудесно он произносит вслух моё имя, я просто таю от того, как он выговаривает его.

Кстати, по едва уловимой реакции Холмогорова я заметила, что ему тоже это нравится; он никогда не говорит, но я вижу, с каким удовлетворением он наблюдает за нашей растущей привязанностью. Иногда мне даже кажется, что временами Олег ревнует меня к ребёнку, но никогда не подаёт вида. Он же лев. Поэтому щедро делится своей добычей с собственным детёнышем. И когда я вечером, уложив ребёнка, наконец освобождаюсь, предъявляет на меня свои права столь ненавязчиво и красиво, что не восхищаться трудно.

Он и по гороскопу Лев, его день рождения пришёлся как раз на нашу свадебную поездку. Мы отметили его вдвоём, точно так же, как и венчание, находясь в совершенно чудесном уголке очень далёкой российской глубинки, куда он привёз меня и выпустил полетать на волю, как птицу, подарив несколько совершенно незабываемых дней, ради которых действительно стоило родиться на свет. Впрочем, по-другому он и не умеет, всё, к чему прикасается, неизбежно превращается в золото… Иногда я думаю, а прилично ли это вообще так расхваливать собственного мужа? А почему бы и нет, если он этого достоин.

Уложив Серёжу, я устроилась с ногами в кресле и задумалась.

…Это были сумасшедшие дни, и они навсегда останутся в моей памяти вспышками совершенно нереального, но, тем не менее, самого настоящего, ничем не замутненного счастья.

Он непрерывно любил меня, и я вовсе не имею в виду только постель, он просто круглосуточно любил меня, заставляя помнить об этом каждую секунду, таскал на руках по лесу, то и дело кормил чем-то фантастически вкусным, приготовляемым прямо на открытом огне; а потом, ночами, пел мне странные, тягучие песни, чуть хрипло и очень чувственно, на низких регистрах, аккомпанируя себе ладонями на гулких железных пластинах, найденных тут же, в сарае, рождая голосом и пальцами диковинные мелодии, заставляющие мой дух пребывать в бесконечном парении где-то очень далеко от земли.

Там, во время этой поездки, Олег сделал много фотографий, и они были такие же красивые, как он сам, как его мысли и чувства, как всё, что он делал…

Вот я лежу под деревом, лица не видно, одни волосы, а сзади низкое солнце, и тёмное небо, далеко, где-то за кромкой заката.

Вот я сижу на крылечке, низко наклонив голову, и снова не видно лица, и горящий закат факелом освещает волосы, и длинная тонкая ветка оранжево тлеет у меня за спиной…

Он не фотографирует – любуется… он всегда любуется, что бы ни делал…

…В замке заворочался ключ, и я вышла навстречу. Он обхватил меня руками, и мы долго стояли в коридоре, не нарушая тишины и не делая лишних движений. Он уже дома, и совершенно незачем торопиться…

Холмогоров долго не произносил ни слова, когда я ему всё рассказала. Просто сидел и молча курил, размышляя о чём-то своём и тихонько постукивая пальцами по столу. Я никогда не мешаю ему думать, поэтому тоже молчала.

– Тебе хорошо с ним? – спросил он наконец.

– Я его очень сильно люблю, Олег…

Холмогоров кивнул, словно в ответ на собственные мысли.

– Он тоже. Даже больше, чем меня, – добавил он задумчиво.

– Не больше, – замотала я головой. – Конечно, не больше. Просто, наверное, через меня. Я ведь всё время с ним, и он очень остро улавливает мои чувства. Он знает, как я к тебе отношусь. Поэтому любит тебя вместе со мной.

– Конечно, детка, – сказал он. – Наверное, так же, как и я.

– Он очень похож на тебя, Олег. Просто копия. Мне иногда кажется, что я всё время нахожусь с тобой. Да я и так всё время с тобой. Думаю о тебе каждую минуту…

Он покачал головой.

– И это лучшее, что могло произойти со мной с момента рождения.

Я потёрлась носом о его колючую щёку.

– Знаешь, я поначалу думала, что следует найти ему няню. Ну, чтоб иметь свободное время. Хоть иногда. А теперь я этого совсем не хочу, каждая секунда без него представляется мне потраченной впустую.

– И со мной? – спросил он после некоторой паузы.

У меня даже горло перехватило. Он это увидел, и губы его слегка дрогнули.

– Значит, со мной всё-таки нет?..

– Не говори глупостей, – выпалила я. – Без тебя я совсем не умею дышать.

– Дыши, девочка, – отозвался он. – Я же рядом.

…И он действительно всегда был рядом.

Эта наша с Олегом «химия», возникшая, казалось, ниоткуда и достигшая на тот момент своего апогея, – мы точно не знали этого, но, во всяком случае, нам так виделось, – заставляла нас обоих переживать невероятные ощущения, с каждым днём обретающие звучание всё более яркое и насыщенное.

Мы словно заново открывали мир посредством этой своей странной, ни на что не похожей любви, изо дня в день возвращаясь к исходной точке и снова взмывая к самым вершинам.

Мы были очень похожи и доверяли друг другу в каждой мелочи, всегда думая и произнося вслух одно и то же; ему не надо было ничего объяснять, он и так понимал меня с полуслова или вовсе без слов, с полувзгляда, никогда не споря со мной и ничего не доказывая, а я его ни в чем не упрекала, не задавала неудобных вопросов, ничего не требовала и не лезла в его мысли. Он всегда оставался свободен, но никогда этой свободой не пользовался и ежеминутно был рядом, порой находясь при этом за сотни километров, и ничто не могло быть острее этой близости и этого молчаливого понимания…

* * *

…Холмогоров вернулся домой поздно ночью, в квартире было темно и тихо, вероятно, все уже спали. Он скинул плащ и, не зажигая света, бесшумно прошёл в кабинет. Кот поднял заспанную физиономию и, увидев его, тут же соскочил с дивана и устремился навстречу, принявшись радостно тереться щекой о его ногу.

Олег щёлкнул выключателем и, присев на корточки, с улыбкой погладил белую шелковистую голову. Кот переливчато замурчал и, неожиданно сгруппировавшись, запрыгнул к нему на колено.

– Ну что, брат, разбудил я тебя? Погоди, дай хоть раздеться, а то с ног валюсь.

Холмогоров поднялся и, стащив пиджак, устало запустил пальцы между воротником и горлом, ослабляя узел галстука. Потом, подойдя к окну, приоткрыл створку, и в комнате стало свежее от влажного ночного воздуха. По переулку, мигнув фарами, проехала машина, послышалось лёгкое шуршание шин по асфальту.

Дверь скрипнула, и он обернулся. На пороге, щурясь от света, стояла жена. Почти прозрачная сорочка позволяла видеть контуры её тела. Он сделал несколько шагов и, обхватив её, привычно поднял на руки, а она, пробежавшись мягкими губами по его лицу, блаженно прикрыла глаза.

– Ты пришёл…

– Куда я денусь… – произнёс он одними губами.

– Никуда, – улыбнулась она. – Ты голодный?

– Нет, – сказал он, прижимая её к себе и усаживаясь вместе с ней на диван. Она теснее обвилась вокруг него всем телом и замерла.

– Я разбудил тебя? – спросил он, заранее зная ответ.

– Нет, конечно.

– Почему ты не спишь?

– Я никогда не сплю, пока ты не вернёшься домой, разве не знаешь?

– Знаю. Но каждый раз всё-таки надеюсь, – пробормотал он, языком поигрывая её серёжкой.

Она едва слышно вздохнула и привычно потёрлась носом о его заросшую за день щёку.

– И не надейся. Да ты ведь всерьёз и не хочешь этого, правда?

– Правда, – шепнул он, продолжая ласкать губами её ухо и чувствуя ответную дрожь сквозь тонкую ткань сорочки.

– Прости, что не даю тебе спать, малыш, но раньше никак не получилось, – сказал он виновато.

Она тихонько провела пальцем по его бровям.

– Разве я когда-нибудь упрекаю тебя? Ты пришёл, и это главное, остальное неважно…

– Пойдём, я отнесу тебя в постель… ножки холодные, – сказал он, согревая ладонями её ступни.

Она покачала головой.

– Ну подожди, дай хоть насмотрюсь на тебя, ужасно соскучилась. Пойдём лучше в кухню, выпьешь кефира, ты же любишь на ночь…

– Хорошо, – кивнул он, собирая по спине её рассыпанные волосы, – только накинь что-нибудь, уже холодно, окно открыто.

– Иди, я сейчас приду, – чмокнула она его в щёку и, соскользнув с колен, исчезла за дверью.

Переодевшись в халат и вымыв руки, Холмогоров отправился в кухню. Лиза поставила перед ним стакан кефира и пододвинула блюдо с посыпанными сахарной пудрой сырниками.

– Съешь, твои любимые, с изюмом.

Он, кивнув, отправил в рот крошечный сырник и запил кефиром. Во сколько бы он ни явился, она всегда ждала его, просто ждала, никогда не выражая недовольства и ни о чём не спрашивая. И он сразу же забывал про усталость и накопившиеся проблемы, отдыхая от бесконечного калейдоскопа лиц и нерешённых вопросов, целый день окружающих его в суматошном докучливом мире.

С удовольствием проглотив ещё несколько сырников и допив кефир, он снова усадил ее к себе на колени.

– Ты завтра дома? – спросила она, уютно пристраиваясь щекой к его плечу.

– Нет, – с сожалением качнул он головой, – я должен буду завтра улететь, малыш. Но это ненадолго, всего на пару дней, к субботе уже вернусь.

Он ощутил, как она вздрогнула.

– Это в России, не волнуйся, детка, – сразу же добавил он, ругая себя за то, что заставляет её нервничать. – У меня важная встреча под Новосибирском, а потом я вернусь и все выходные буду с вами. Хочешь, съездим куда-нибудь?

Она улыбнулась, пожав плечами.

– Как скажешь.

– Ну опять, – вздохнул он укоризненно. – Ты всегда так говоришь.

Она снова улыбнулась.

– Олеженька, ну разве это важно сейчас? Когда вернёшься, тогда и подумаем. Мне совершенно всё равно, куда идти, когда ты рядом. Лишь бы видеть тебя, остальное безразлично.

Он на мгновенье прижался губами к её тёплому рту.

– Мне тоже, – сказал он, перебирая пальцами пушистые колечки волос на её затылке. – Я вернусь очень скоро, ты даже не успеешь соскучиться.

Она засмеялась.

– Для этого мне хватит и минуты. Как только за тобой закроется дверь. Но это нестрашно, я уже привыкла. Займусь чем-нибудь. Мы завтра с Алиной собирались пройтись по магазинам. Шопинг как раз отвлекает, самое верное женское средство. Или послезавтра, ещё не решили. Да, скорее всего в четверг, а то завтра среда, у Серёжи рисунок.

– Ну вот и отлично, развлекись немного, пообедайте в городе, а в пятницу к ночи я уже буду дома. И ты испечёшь мне что-нибудь вкусное, да?

Она снова обняла его, погладив рукой чуть отросший светлый густой бобрик на его голове.

– Конечно. Всё, что захочешь. Подумай и скажи.

– Хорошо, – кивнул он. – Да я ещё сто раз позвоню, ты же знаешь.

– Знаю, – вздохнула она. – И пришлёшь сто сообщений. Ты сейчас ещё будешь работать?

– Нет, какое там, – поморщился он, – устал как собака, голова вообще не варит. Пойдём спать, а то завтра не встану, утром надо в аэропорт.

* * *

В четверг Алина заехала за ней где-то в районе обеда. Наскоро чмокнув подругу, Лиза тотчас побежала в спальню переодеваться. С удовольствием оглядевшись, Алина отправилась бродить по преображённой квартире, отмечая про себя всё новые штрихи разгулявшейся Лизиной фантазии и беря на заметку разные полезные мелочи.

– Всё-таки классно у вас, конечно, – крикнула она из дверей кухни, – замечательно получилось. Никакой дизайнер не сделал бы лучше. Тебе хоть радостно здесь?

– Да, ему тут хорошо, – отозвалась Лиза уже из ванной.

– Ему? – удивилась Алина. – А тебе?

– Поэтому и мне.

Алина задумчиво опустилась на стул. Все эти месяцы она только диву давалась, глядя на отношение Лизы к собственному мужу. Ей казалось, что в реальной жизни такого не бывает.

– Ты только о нём и думаешь. Всегда только о нём.

Лиза появилась в дверном проёме.

– Ты уже могла бы привыкнуть, – сказала она.

Алина, вздохнув, пожала плечами.

– Знаешь, я, наверное, так не умею. Нет, ну я, конечно, делаю всё что положено, и даже радуюсь, если Артёму это нравится, но чтоб так… Нет, я, похоже, этому никогда не научусь. Ты же в нём вся растворяешься, без остатка, для тебя ничего другого не существует, словно он и есть весь мир.

– А он и есть, – серьёзно ответила Лиза. – Для меня он и есть весь мир, и больше мне действительно ничего не надо.

– Ну ты даёшь, – изумлённо покачала головой Алина, – разве такое возможно – совсем забывать о себе ради мужчины?

Лиза опустилась на стул и с минуту сидела молча, потом сказала:

– Можно, Алин. Когда-нибудь ты непременно поймёшь это, я уверена.

– И когда же, интересно? – усмехнулась она, недоверчиво взглянув на подругу.

– Когда встретишь своего мужчину, – уверенно сказала Лиза, – и тогда ты научишься дышать совсем по-другому.

– Вернее, не дышать. Как ты.

– Может и так. Это уж как получится. И тогда сразу отпадут все вопросы.

Алина посмотрела на Лизу почти со страхом.

– Нет, – покачала она головой, – я так никогда не смогу.

– Значит, не любишь, – тихо сказала Лиза.

Алина, по своему обыкновению, нетерпеливо подпрыгнула на стуле.

– Любовь – это беллетристика, сказки. В жизни такого не бывает. И я просто другая. Не родился ещё тот мужчина, ради которого я могла бы забыть всё на свете. Да и Тёмка не такой, ему это вроде как и не надо. Он от меня такого не требует.

Лиза со вздохом покачала головой.

– Так и Олег тоже не требует. Просто я люблю его. И он платит мне тем же самым. Я всегда это чувствую.

Алинка надолго замолчала и сидела, покачивая ногой, потом сказала совсем иным тоном:

– Да, Олег другой. Тут я согласна. Они совсем разные, хоть и братья. Но лично меня это устраивает. Ты же знаешь, я не люблю заморочек. И Тёма не любит. Значит, всё в порядке, мы оба довольны, нам классно в постели, он умён и хорошо воспитан. Так что ещё надо?

Лиза опустила глаза, решив про себя, что тему эту пора сворачивать, потому что на сегодняшний день никаких других аргументов у неё не имеется. Вероятно, позже. Не сейчас.

– Надеюсь, когда-нибудь мы ещё вернёмся к этому разговору, Алин. Просто пока мы с тобой говорим на разных языках. Но главное, чтобы жизнь радовала. А радует она каждого по-своему. Пойми, я иначе не умею, и он тоже. Зачем нам меняться?

– Меняться, конечно, не надо, – вздохнула Алина. – Просто мы с тобой слишком разные. Ты вот до него почти три года одна была, и тебя это не беспокоило.

Лиза слегка нахмурилась.

– Не сказать, что совсем не беспокоило. Просто те мужчины, с которыми я до него встречалась, тоже были, как ты говоришь, милы и умны, и даже питали ко мне определённые чувства, однако же я оставила их, потому что не любила и не хотела обманывать, они этого явно не заслуживали. Я уже рассказывала тебе об этом. И, помнишь, потом сказала, что, наверное, вовсе не умею любить, а ты ответила, что я просто ещё не встретила своего мужчину. Вот теперь я говорю тебе то же самое.

Алина, подперев кулаком подбородок, глубоко задумалась.

– Возможно, ты и права, не знаю. Только выходит, что мужа я тоже не любила, и поэтому довольно легко оставила.

Лиза покачала головой.

– Не в том дело, что оставила, Алин. Оставить можно и любимого, это зависит от обстоятельств. А вот что не любила – возможно. Но если ты когда-нибудь полюбишь, сразу поймёшь, о чём я.

Алина помолчала, потом сказала задумчиво:

– Знаешь, я очень счастлива за тебя, что ты встретила Олега. Это как раз именно тот человек, что тебе нужен, другого рядом с тобой просто не представляю. Он действительно твоя вторая половина. Сужу хотя бы по тем фотографиям, что он делал во время вашего отпуска. Понимаешь, он видит тебя очень правильно, именно такой, как ты есть. Твою суть, твоё естество – это ведь очень важно.

Лиза вздохнула.

– Алин, он ведь не только фотографировал, но и рисовал меня. Ты даже представить себе не можешь, как удивительно он владеет карандашом. Я когда это увидела, сразу поняла, откуда у Серёжи такие способности.

Алинка отодвинула чашку и мечтательно уставилась перед собой.

– Да, судя по всему, он всё делает хорошо. Так уж привык, не умеет плохо. Редкий типаж, откровенно говоря… и очень тебе подходит… вы просто копия друг друга. Вот уж действительно происки ангела. Ты ведь тоже хорошо рисуешь. Меня всегда это восхищало, ещё в детстве.

Лиза пожала плечами.

– Ну, в академическом смысле рисовать я как раз не умею.

– Зато красками владеешь так, что дух захватывает. Так же прозрачно и призрачно, как прозу пишешь. В этом смысле Серёжа больше на тебя похож, чем на него. Словно это действительно твой ребёнок. Вы оба такие – будто не из этого времени. Гости, одним словом.

Лиза снова вздохнула.

– Все мы гости на этой земле, Аль. Это только пока живём, думаем, что вечны… а на самом деле просто заглянули сюда на время…

– Ладно, не философствуй, – махнула рукой Алинка, – а то снова сейчас загрузишься, настроение себе испортишь. Я тебе одно скажу – главное, пока мы здесь, найти своего человека, а ты, судя по всему, его наконец отыскала.

– Честно говоря, похоже на то, – кивнула Лиза.

Алина тоже кивнула, протяжно вздохнув, потом встала и подошла к окну.

– Что-то уже темнеет слишком рано. Смотри, как быстро сделалось сумрачно.

– Слушай, Алин, – быстро сказала Лиза, – а может, не пойдём никуда, ну его, этот шопинг, всё равно ничего определённого нам не надо, так, просто развеяться. Давай лучше пир устроим, накормлю тебя вкусно и поболтаем, а то что-то совсем неохота никуда тащиться, да и за Серёжей скоро в сад пора.

– Точно, – обрадовалась Алина, – мне и самой что-то уже по магазинам расхотелось, не то настроение. А знаешь, у меня к тебе предложение. Мы с Тёмой сегодня вечером на дачу собираемся, он свободен до самого понедельника, а это не часто случается, так что давай мы сами сегодня заберём Серёжку из сада, ты только позвони, чтоб нам его отдали, и пусть он с нами на воздухе побудет, с детьми поиграет. Тёма как раз давно хотел с племянником пообщаться, да и Ленка с Владом рады будут. А в выходные вы с Олегом к нам приедете. Как тебе такой расклад?

– А что, – улыбнулась Лиза, – по-моему, идея хорошая, Олег и сам предлагал куда-нибудь съездить, а лучше, чем к вам, ничего не придумаешь. Полюбуюсь на вас с Леной, будущих мамочек, наболтаемся, как обычно, а мужики в свою любимую баню закатятся, и Серёжу прихватят, пусть учится, как Олег говорит, «мужскому варианту».

Они засмеялись.

– Да, мужская банная наука – дело серьёзное, пусть уже с детства приучается к этим тонкостям, – мечтательно протянула Алина, ибо долго печалиться она не умела. – Значит, договорились, так и сделаем. Пошли пока соберём Серёжину сумку.

* * *

Оставшись одна, Лиза уселась за компьютер. Неожиданно обретённая свобода обернулась вдруг таким потоком вдохновения, что она и не заметила, как просидела до самого утра, написав две новые главы и активно пройдясь по уже написанным, так что спать улеглась, когда совсем рассвело, и поднялась с постели не раньше полудня, радуясь, что вечером снова увидит Олега.

Заглянув в телефон и не увидев в сообщениях его привычных пожеланий доброго утра, она слегка нахмурилась, но не стала придавать этому значения. Наверное, занят. Или связь плохая, это часто бывает, тем более, он сказал, что они будут где-то за городом, а там не только связь, но и дороги плохие, неизвестно, как ещё туда добираться, если только на вертолёте. Вроде бы он так и сказал.

Быстро ополоснувшись под душем, она отправилась в кухню и, затеявшись с тестом, надолго отвлеклась, продолжая крутить в голове сюжетную линию, в результате чего едва не проворонила пекущуюся в духовке индейку. Поскорее вытянув противень, Лиза бухнула его на холодную плиту, с удовлетворением отметив, что мясо сгореть не успело, а, наоборот, выглядит весьма аппетитно, посему ничего страшного не приключилось.

Сообщений по-прежнему не было. Она, немного удивившись, набрала номер мужа и, услышав, что абонент недоступен, не очень встревожилась – на важных встречах он обычно телефон отключает, чтоб не беспокоили ненужные звонки.

На важных встречах? Так она же была вчера. Да, именно вчера, он же вечером звонил и сообщил, что всё прошло нормально. А сегодня он улетает. Кстати, сколько сейчас времени? Уже 17.15, значит, он где-то по дороге, вылет в 21.00, вероятно, там тоже нет связи. А почему нет связи, вроде всегда была? Может, разрядился? Лететь из Новосибирска четыре часа. Или три? Четыре это до Красноярска. Нет, до Новосибирска вроде тоже четыре. Что-то она стала слишком рассеянной, наверное, сказалась бессонная ночь. И ещё одно событие. Но об этом она пока думать не хочет, лучше сначала проверить.

Она снова набрала номер мужа. «Абонент недоступен или не желает принимать вызовы».

«Не желает принимать? – Сердце бухнуло в груди, болезненно зацепившись за рёбра. – Какие ужасные слова… не хочу их слышать…

В течение следующего часа телефон был стабильно выключен, и это начинало вызывать беспокойство. Она попыталась представить, что он сейчас делает: ходит по номеру? разговаривает с кем-то? бреется?

Чтобы скоротать время, Лиза решила открыть компьютер. Вчера она остановилась на важном месте. Если сегодня в её голове ничего не изменится, герою придётся принять серьёзное решение. Она часто ловила себя на том, что персонажи далеко не всегда подчинялись её воле, неожиданно полностью выходя из-под контроля и начиная жить своей собственной жизнью. Они сами изменяли ход событий, и первоначальная задумка не срабатывала, приходилось подстраиваться под новые условия, что её искренне удивляло и, в результате, заставляло смотреть на них совершенно другими глазами.

Лиза взглянула на часы и похолодела. Девять часов вечера. Самолёт улетает в девять. Где он? Ещё не было случая, чтобы он не сообщил о вылете. И из аэропорта всегда звонил, не желая заставлять её волноваться. Ну, в крайнем случае, отправлял сообщение.

Она снова набрала номер Олега. Выключено. Ну, сейчас понятно, – он уже в самолёте. А если нет? Он не мог не позвонить перед отлётом.

А если он не в самолёте?? Как узнать? Никак. Теперь только ждать прилёта.

Целый час прометавшись по квартире, она окончательно вымоталась, чувствуя себя совершенно без сил. Усевшись за стол в кухне, Лиза положила голову на руки и закрыла глаза.

У неё было странное свойство, – так часто случалось, – когда сильно нервничала, вдруг засыпала. Вот и сейчас, просидев больше часа без движения, с томительно колотящимся в груди сердцем, она неожиданно провалилась в глубокий сон, а когда открыла глаза, часы показывали полночь.

Она схватилась за телефон и снова набрала номер мужа. Выключено. Потом дозвонилась в «Домодедово», где ей сообщили, что самолёт приземлился.

В багаж ничего не сдаёт, только ручная кладь. Значит, ещё час, максимум полтора, и он должен быть дома.

Нет. Нет, что-то случилось. Её захлестнула горячая волна, руки сделались влажными, и сердце снова принялось колотиться в грудной клетке так сильно, что стало больно дышать.

Его нет больше часа. Если он прилетел этим рейсом, уже должен быть дома. Может, пробки? Ну почему он не отвечает? Неужели так трудно позвонить? В Москве-то связь нормальная… Он никогда так не делает. Нет, точно что-то произошло…

Лиза оправилась в спальню. Уселась на край кровати. Взгляд зацепился за брошенную на подушку майку. Его майка. Она схватила её, поднесла к губам, зарылась лицом, вдыхая бесконечно знакомый запах. Невозможно. Нет, это невозможно… я не хочу…

Она вскочила с кровати и торопливо вернулась в кухню.

Тишина квартиры оглушала. Не имея больше сил находиться в одиночестве, схватила со стола пульт и включила телевизор. На Первом канале шли новости.

– В Ленинградской области произошло возгорание в воинской части. На место происшествия выехали дежурные смены одного из пожарных подразделений города. Погибших нет, – сообщил диктор.

«Господи, не могу больше. Ужасно кружится голова. Почему так тошнит? Мне плохо. Где он? Что-то наверняка случилось… теперь я точно знаю… Наверное, его не было в этом самолёте. Надо позвонить Алине. Нет, она беременная, её нельзя волновать… Тогда кому?..»

– Представитель ТАСС только что сообщил нам: в Сибири, зацепившись за линию электропередач, упал на землю вертолёт и, по некоторым данным, взорвался. В результате крушения экипаж и пассажиры погибли. В ходе поисковых работ…

Дальше Лиза уже не слышала…

«Дожаривай котлеты…» – отчётливо мелькнуло в голове.

Лёгкие словно перехватило тугой петлёй, в глазах заплясали огненные чёрные мухи, от лица отхлынула кровь, она почувствовала ужасный холод, ноги стали ватными, а из горла вырвался отчаянный, протяжный крик, и она, потеряв сознание, навзничь рухнула на пол…

* * *

Истошный крик жены Холмогоров услышал с лестницы, уже поворачивая в замке ключ. Руки моментально сделались деревянными, а сердце провалилось куда-то вниз, но в ту же секунду, минуя своё обычное место, взлетело к самому горлу, не давая вдохнуть, и он закашлялся, крутанув с такой силой, что едва не сломал ключ. С размаху ударив плечом по двери, он одновременно ногой распахнул её, ураганом ворвавшись в квартиру, ничего не видя перед собой, пронёсся по коридору, влетел в кухню и застыл на пороге, бешено хватая ртом воздух.

Лиза лежала на полу с закрытыми глазами, и лицо её было залито кровью. Он в два прыжка оказался рядом, рухнул на колени, проехавшись по кафельному полу, мгновенно оглохнув от ужаса, и обхватил руками её голову, не в силах ни дышать, ни осознавать происходящее.

Тут её веки дрогнули, и она с трудом разлепила глаза, скользнув по его лицу невидящим взглядом. Кровь из рассечённой брови продолжала сбегать по щеке, капая на глянцевую плитку. Она снова приподняла веки, и взгляд, постепенно фокусируясь на его лице, на мгновенье сделался осмысленным, но потом тут же снова потерял выражение, и в ту же секунду он оглох от её совершенно нечеловеческого вопля:

– Оле-е-е-е-ег!!!

Кажется, она отключилась, и ему показалось, будто он тоже, но ненадолго, её глаза снова открылись, тело конвульсивно дёрнулось, а из-под век фонтаном хлынули слёзы; она, приподнявшись, судорожно обхватила руками его шею и, задыхаясь от рыданий, принялась покрывать его лицо быстрыми отрывистыми поцелуями, перемазывая слезами пополам с кровью, продолжающей тоненько сбегать из ранки.

Вконец одурев от ужаса, ничего не понимая Холмогоров схватил её, поднял с пола и, прижав к себе, наконец, похоже, обрёл голос.

– Господи, Лиза… что?… Что случилось? Что-то с Серёжей?

– Нет.

Она продолжала плакать, но уже беззвучно. Он нашёл губами дрожащие холодные губы, тут же почувствовав во рту солёный вкус крови и слёз вперемешку, и бессильно опустился вместе с ней на стул, продолжая обнимать её и чувствуя боль, внезапно резко охватившую виски.

– Маленькая, что с тобой? Ты упала?

Связки отказывались служить ему, он не узнавал собственный голос.

– Олег… – прошептала она, продолжая всхлипывать, – Олеженька… это ты?..

– А кто же? – ошарашенно выговорил он. – Что происходит, Лиза? Почему ты так плачешь?

Она провела рукой по лицу, размазывая кровь, потом машинально вытерла ладонь о свою майку.

– Ты жив…

Он вытаращил на неё глаза.

– Что значит «жив»?

Она сглотнула, тихонько хлюпнув носом.

– Я услышала… вертолёт… он разбился… я думала, ты там…

Он потрясённо выдохнул короткое непечатное слово.