Текст книги "Любить Кеану"
Автор книги: Элеонора Хитарова
Жанр: Остросюжетные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Я задал тебе вопрос…
Но случилось именно так, что в качестве стрелы Купидона мое сердце избрало себе застывшую в пяти буквах песнь гавайского бриза, загадочное и похожее на цветок имя человека с множеством примерянных лиц и стремительно прожитых судеб…
– Ты избегаешь ответа?
Я могла бы дать руку на отсечение, что совершенно уверена в том, что получила бы не просто сигнал! Заголосил бы весь микро и макрокосмос!
Почему именно он…сейчас это уже не имеет никакого значения.
– Тогда скажи мне, что обычно происходило с твоей болезнью, когда ты была на работе?
На работе о голоде некогда было думать. Об обжорстве уж тем более. Я была слишком занята. На работе я не ела ничего, только пила кофе. Не было времени.
Но, несмотря на свою загруженность, я все равно умудрялась не концентрироваться на работе полностью, а хранить доминирующей мысль о Кеану в моем мозгу.
Это так странно – просматривать эскизы, а думать о нем, писать отчеты – и тоже думать о нем. Бегать из цеха в студию и обратно, с ворохом дорогой экспериментальной одежды в руках, но при этом, все равно продолжать думать о нем.
Могу ли я сформулировать, что именно я думала? Пожалуй, нет. Это было все равно, что постоянно видеть черты его лица сквозь завесу повседневных забот. Так видят радугу сквозь дымку тающих туч, сразу после грозы.
В один прекрасный день, мы всей студией отмечали день рождения
одного из манекенщиков-фаворитов Джулиана. На импровизированной вечеринке присутствовали секретари, швеи, помощники дизайнеров, много разного народа, были также манекенщицы, ну куда уж без них.
После третьего бокала Кьянти на пустой желудок, я, как на грех, разговорилась с одной из них, восемнадцатилетней Мариеллой. Моя беда заключалась в том, что после определенного количества ничего не значащих реплик, я неизбежно скатывалась на разговор о Кеану Ривзе. Согласитесь, о чем же еще мне разговаривать с чужими людьми? Не о желудке же моем, в самом деле!
Кстати, интересно, сколько их, этих жеманных тонконогих фей, страдали тем же недугом что и я? Думаю, каждая четвертая, в лучшем случае. Интересно, сколько из них хотели бы это с кем-нибудь обсудить, найти какую-то поддержку? Думаю, все. Но ни одна, ни при каких обстоятельствах, не осмелится заговорить о своем обжорстве публично! Ведь это то же самое, что при всем честном народе сознаться в пристрастии к наркотикам, только еще омерзительнее и позорнее. И совсем совсем не модно!
Так вот. Сначала мы кратко обсудили «Матрицу», потом речь пошла о Нео. Я была уже пьяна. И черт меня дернул восхвалять его вслух! Мало я восхваляю его про себя? Идиотка, я даже прослезилась от трепетного восторга.
Мариэлла долго молчала, не прерывала меня. На лице ее отражалась этакая жалостливая снисходительность, которой она аккуратно прикрыла непонимание и отсутствие интереса. Будто я была пациенткой клиники для недоразвитых, а она, совершая акт доброй воли, пришла эту клинику навестить, из вежливости спросить мое имя, участливо погладить меня по голове и подарить мне конфетку.
Когда я осознала это, было слишком поздно: я выложила ей все, как на духу!
Она с трудом сдерживала смех, ибо эта восемнадцатилетняя нимфа досконально знала, что и кто ей нужен, и в этом длинном списке надобностей не было места звездам далеким: только те, до которых можно дотянуться рукой, и которые способны материально оправдать ее труд протягивания руки.
Мариелла: «Ну, вообще! Я думала, что она, ну, нормальная, а она, ну, дура полная по жизни! Нет, ну это вообще – она влюбилась в Нео, нормально? В Не-о! Полный бред! Где вообще ее мозги?»
– Слушай, Карина! – авторитетно заявила Мариелла, стоило мне закрыть свой неуправляемый рот и смахнуть с глаз благоговейные слезки. – Я, в общем, не понимаю. Ты влюбилась в Нео или в актера, который был там за него? Ты определись. Потому что Нео, в общем, он чувак, конечно, конкретный, но его же нет! Он ненастоящий. А актер этот, как его там…
– Кеану Ривз.
– Да, – она мотнула уложенной шевелюрой и часто замигала, – точно, Кеану Дрибз! Он, вообще, тип обычный. Он, блин, богатый, конечно!
Мариелла не сдержала завистливого вздоха. Она замолчала на мгновение, раздумывая, вероятно, над тем, как недурно было бы дотянуться рукой до его богатства.
– Какая разница, богатый он или нет! Он же просто супер! Идеал! – Господи, я-то что мелю!
Мариелла снова поглядела на меня с жалостью:
– Нет! Фигня! Это Нео идеал! Такие герои вроде Человека Паука в кино даже никогда не едят. А актер этот,…Дрибз…
– Да не Дрибз, а Ривз!
– Да, я знаю! Он, в общем, такой же, как все! И еще и старый. Ты прикинь, у него ноги, там, потеют! Или сопли, например, тоже текут. Они у всех текут, когда холодно! И вообще, он, может, храпит по ночам. А, прикинь, у него случится понос. Идеал, блин! Ха-ха-ха! – Мариелла запрокинула голову, хохоча безудержно и очень звонко.
– Ну, а что тут такого…– неуверенно сказала я, – он же человек…
Мне хотелось ее стукнуть! Да, я и без нее прекрасно осознавала, что он человек, как и все, из плоти и крови! Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но, простите, до таких вещей, как выделения из носа или интенсивность работы потовых желез, мои возвышенные мысли никогда не опускались!
И не бывает у него никакого расстройства желудка! У него, наверняка, какая-нибудь особенная диета!
– О ком это вы тут? – внезапно встрял в наш диалог модель с претенциозным псевдонимом Донни Стардаст, смуглый красавец с длинными кудрявыми волосами, которым позавидовала бы любая девушка.
Его я знала очень хорошо, потому что вот уже полгода как он каждую неделю просил меня передать Джулиану весточку о том, что сердце Донни безудержно страдает от любви к нему.
Почему Донни стеснялся сказать это непосредственно Джулиану, я стеснялась узнать. Я только исправно передавала душещипательные послания от Донни Джулиану, которые Донни трогательно нацарапывал почерком прилежного первоклассника на пропитанной духами бумаге. Но Джулиан Руффи оставался бесстрастным, как карандаши, которыми он рисовал эскизы платьев.
– О Кеану Др..Ривзе! – с издевкой усмехнулась Мариелла и глянула на меня.
– А-а, – с пониманием кивнул Донни, – он красавец. Но мне жаль беднягу: после роли этого Нео все теперь решили, что он действительно летает по ночам и намеревается спасти мир. Объявили его антихристом и еще, Бог знает, кем. И все ждут, пока его отвезут в психушку с манией величия. Мужику теперь придется всю жизнь отмываться от этого Нео. И еще двадцать лет играть в фильмах простых небритых парней, чтобы доказать всем, что он нормальный, что у него потеют подмышки, как у всех, и заставить фанатов забыть про чудо-Нео, у которого даже щетина на лице не росла!
– И еще он не ел! – Мариелла очень гордилась тонко подмеченной деталью.
– Нет, по-моему, он ел! – Донни сосредоточенно нахмурил ухоженные брови.
– Не ел! – взвизгнула Мариелла.
– Ел!
– Какая разница! – махнула рукой я и быстро отошла от них, иначе я бы точно не удержалась и врезала бы обоим за их мерзкие разговоры.
Пускай Донни еще попросит меня что-нибудь Джулиану передать! Я ему быстро напомню про потеющие подмышки и не растущую щетину! И про антихриста вспомню тоже!
Я взяла с фуршетного стола новый бокал вина и оглянулась: Мариелла и Донни все еще спорили, ел Нео в «Матрице» или не ел.
ХХХ
Дома меня начало тошнить буквально с порога: нет, я ничего не успела съесть. Успела выпить, правда, полторы бутылки вина. И два стакана виски сверху налила в желудок. Ему не понравилось. А кому бы понравилось?
Это было ужасно. Гораздо ужаснее, чем обычно. Одно дело, когда ты суешь два пальца в рот по болезни, по собственной воле, из вредной привычки, из мазохизма. Тогда ты отвечаешь за то, что делаешь, и в какой-то момент, после нескончаемой череды рвотных позывов, когда пальцы уже целиком проникают чуть ли не в пищевод, гортань душит кашель, в глазах начинают мельтешить цветные кляксы, а колени мелко трястись, ты можешь приказать себе остановиться. Потому что понимаешь, что внутри тебя уже не осталось ненавистной тебе пищи, что это просто рефлекс.
Другое дело, когда процесс неуправляем. Когда ты не в состоянии контролировать, когда это начнется и в какое мгновение закончится. Когда единственное, о чем ты мечтаешь – это немедленно принять горизонтальное положение, а сама вынуждена стоять, согнувшись в три погибели над унитазом и не имея возможности даже выпрямиться, так как каждое твое движение вызывает новый приступ тошноты.
И вино, само по себе, ужасная вещь. Терпкий, ароматный напиток, проведя в желудке некоторое время, превращается в зловонный яд, в едкую черную кислоту, которая, исторгаясь, сжигает пути, по которым устремляется наружу.
Мне отвратительно и больно отплевываться от него, и горло мое потом жжет так, что я даже не могу говорить какое-то время. Только кашляю.
Я помню, как сижу на холодном полу, рядом с унитазом, держусь за горло, молчу, с трудом сглатываю и думаю о злокачественных опухолях. Мне чудится, что в голове перекатывается свинцовый шар, размером с яблоко. Он катается по моему мозгу тяжеловесно, и череп медленно раскачивается в такт его движению, меняя местами пол и потолок.
Вокруг меня суетится Нельсон. Он понимает, что мне плохо и тревожно мяукает, трогает мою руку лапкой, заглядывает мне в глаза, словно спрашивает, чем он может помочь. Этот кот любит меня.
Из последних сил я доползла до постели и мгновенно заснула. Просто выключилась.
Я открыла глаза. Часы показывали три часа ночи. В голове гудело, горло продолжало мерзко саднить. Заснуть мне больше не удалось. Благо, завтра была суббота. Интересно, до чего доведет меня мое обжорство? До рака? До сумасшествия? Или до самоубийства? Сколько можно уже, в конце концов. На кого я становлюсь похожей? На скотину без толики самосознания. На безвольную тварь. Что бы я сказала своему любимому Кеану? Что я – зацикленная на своем теле обжора? Не так уж и красиво мое тело, чтобы таким образом о нем печься. Сколько лет еще мне надо потратить, стоя лицом в унитаз, чтобы это понять?
Я ворочалась с боку на бок. Я вдруг обнаружила, что все мое тело представляло собой туго сжатый ком. Я умоляла свои мышцы расслабиться, но ни единый мускул даже не дрогнул. Я с трудом сглатывала, ощущая, как жгучая боль скатывалась от гортани к пищеводу. Наконец, мне удалось разжать кулаки. Ногти оставили глубокие, беловатые следы на ладонях.
Интересно, я одна такая самоликвидаторша, или в мире есть еще кто-то?
Мне внезапно представилось, как вся планета вмиг опустела, и я стою одна посреди бескрайних зеленых лугов, голубых озер, где на тысячи километров нет ни единой живой души кроме меня. Нет ни щебета птиц, ни рыка зверей, только пустое шептание ветра в зеленой траве.
Сделалось невыразимо страшно. Так страшно, что захотелось кричать. Мне немедленно нужно было удостовериться в том, что я не одна на этой земле.
Я порывисто вытянула руку и нащупала выключатель ночника. Выключатель громко щелкнул. В освещенной, до мельчайших подробностей известной моим глазам комнате, сразу сделалось легче. Нельсон с недовольством покосился на ночник. Его глаза блеснули в тусклом свете лампы. Мерное урчание кота немного успокоило меня. Я поднялась с кровати, сунула ноги в тапочки и нетвердой походкой побрела на кухню.
Выпитый залпом стакан ледяной воды сделал жжение в горле острее, но зато привел нервы в порядок.
Одиноко светящееся окно в доме напротив, которое поймал в темноте мой мимолетный взгляд, полностью удостоверило меня в том, что на свете точно есть еще хотя бы один живой человек.
Я откинула занавеску, и какое-то время глядела на желтый прямоугольник прямо напротив моих глаз. Я вдруг представила, что за занавеской того освещенного окна стоит Кеану и, в свою очередь, глядит на мое, тоже светлое от электричества окно. Теперь перспектива внезапного опустошения Земли показалась мне весьма даже привлекательной: только двое на весь этот прекрасный мир!
Кеану и я.
Эта фантазия так взволновала меня, что ни о каком сне теперь не могла идти речь. К сожалению, силуэт Кеану появился в моем воображении, но вовсе не в том окне.
И все же. Есть ли еще кто-нибудь на всей земле, такой же, как я? Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, каким образом получить ответ на свой вопрос.
На соединение с интернетом ушли какие-то жалкие секунды, и вскоре весь мир был в моем распоряжении. Как некая книга мудростей, он был раскрыт передо мной. Я должна была только задать свой вопрос.
И это внезапно оказалось гораздо сложнее, чем я ожидала. Прошло, пожалуй, минут десять, пока я собралась с духом и напечатала это слово: «булимия». Внутри меня все замерло, томительные мгновения ожидания длились немыслимо долго.
Тем не менее, страница со списком результатов поиска развернулась как-то неожиданно.
– И что, ты оказалась одна на всей Земле?
Бог мой! Стоило мне проскользнуть глазами строку отчета о результатах поиска, как у меня похолодел затылок, и кончики пальцев онемели. Я перечитала строку заново:
«По Вашему запросу найдено Сайтов – 1765, документов – 17 745»!!!
Семнадцать тысяч семьсот сорок пять!!! И я что-то говорила о том, что была одна на всей Земле?!!!
Сразу за отчетом начинался просто бесконечный перечень всевозможных источников информации. От научных статей, коих было явное меньшинство, до ссылок на сомнительные сайты, содержавшие сплетни о звездах, якобы страдающих от «булимии».
ХХХ
«Булимия», в переводе с греческого языка, означает: «бычий голод»!
Бычий голод… Отвратительно!
Честно признаться, я ожидала многого. Но к тому, что я обнаружила, я все-таки оказалась не готова.
Щелкнув на первую попавшуюся ссылку, я неким странным образом, в мгновение ока оказалась внутри другого мира.
Какого-то жуткого мира, словно скопированного со сценария самого кошмарного из всех триллеров, что я видела за всю свою жизнь. Это был мир извращенной жестокости, изощреннейших мук, на которые только способен человеческий разум, безотчетного садизма, доведенного до его самых уродливых форм.
И этот мир был тем ужаснее, что он жил, он был реален. Он не являлся плодом чудес компьютерной графики или воспаленного воображения писателя-извращенца, через бумажные листы удовлетворяющего свои скрытые пороки. Этот виртуальный Аид наполнялся звуками страданий настоящих, а не выдуманных женщин. Сотен женщин, тысяч женщин.
Надежда в этом мире отчаяния теплилась лишь едва, она тлела в каждой строке череды посланий, слишком слабая, чтобы разгореться и слишком сильная, чтобы вовсе погаснуть.
И самое страшное заключалось в том, что я оказалась частью этого жуткого мира, это был и мой мир, я пребывала в самом его эпицентре. Я встретила свой персональный ад, от которого мне было теперь не скрыться.
В этих виртуальных мириадах зеркал самым правдивым образом отражались все мои чувства, все мои терзанья, все мое ежедневное самобичевание.
Я будто бы слышала женские голоса, которые озвучивали мне мои же мысли.
Как их оказалось неожиданно много! Как нас много! Кого среди нас только не было: модели, актрисы, телеведущие, домохозяйки и журналистки, даже психологи. Они не называли своих имен, скрывая их под масками компьютерных кличек, но почти все упоминали о своей профессии и своем возрасте: 30 лет, 25, 15, 40, 17! Одинокие и замужние, любимые и покинутые, благополучные и бедствующие. У всех были разные причины: у кого-то развод, у кого-то несчастная любовь, кто-то просто хотел похудеть.
Я внезапно вспомнила, как начала сама: как-то, в незапамятные времена, будучи толстой и гонимой всеми девочкой, я, готовая на все в отчаянных попытках принять форму модной манекенщицы, прослышала об одной актрисе, которая за обедом не отказывала себе ни в чем, а потом бодро совершала походы в туалет. Ее пример показался мне достаточно убедительным, чтобы попробовать последовать ему. У меня получилось. Весьма успешно. Только о результатах такой «диеты» я услышала слишком поздно: несчастная актриса скончалась, едва отметив свое тридцатилетие.
Чтение бесчисленных признаний затягивало меня все сильнее и сильнее, воображаемые женские голоса в моем мозгу звучали все громче, у них появлялись интонации и оттенки, они словно бы все обращались ко мне, притаившейся у своего компьютера.
«Я не жвачное двуногое, не свиноматка на убой, я – человек, я красивая женщина! Спасите меня!» «Врачи не в силах помочь нам. Они не знают, что это за болезнь и что с ней делать!»
Здесь мы все были едины.
Здесь мы кричали только об одном: «Я в отчаянии!» «Есть хоть кто-нибудь излечившийся, помогите!» «Я схожу с ума! Что мне делать?» «Больше так не могу! Помогите!» «Я не хочу делать это! Я не могу ничего поделать с собой!» «Мне больно! Мне страшно!» «Мне стыдно!» «Только здесь, только вам я могу рассказать о своей беде! Ведь это так позорно!»
Знаете, булимия ведь сродни изнасилованию: тебе больно и плохо, но ты с насильником один на один, ты никому не осмеливаешься рассказать о том, что с тобой случилось, потому что это мерзко и стыдно, и ты боишься, что все отвернутся от тебя, начнут презирать тебя и брезговать тобой.
Родственники принимаются стыдить и порицать тебя за твою блажь и глупость, как будто бы для тебя это злорадная игра, с единственной целью всех их позлить и поиграть на их нервах. Друзьям ты этого вообще ни за что не расскажешь, потому что ни один, ни единый, даже самый лучший друг не сможет понять того, что чувствуешь ты, если сам не страдает тем же. Не сможет и не захочет понять и тогда не сможет помочь, даже если сильно захочет. Потому что даже большинство врачей, действительно, вовсе не знают такого слова: «булимия», а если кто и знает, то сразу же начинает ухмыляться и глумиться над тобой: «Ах, так ты обжора! Ну, ничего, принцесса Диана тоже обжиралась!»
Какое несчастье, что принцесса погибла, иначе такие как я, спросили бы у нее, как с этим бороться!
Знаете, каково это, каждый день совать себе пальцы в рот до тех пор, пока перед глазами не поплывут черные пятна, и не начнет мерещиться, что еще чуть-чуть, и ты выплюнешь и сам желудок, похожий на пустой, сморщенный мешок! Презирать и ненавидеть себя за это, бояться собственного тела, бояться будущего и быть не в состоянии хоть как-то себе помочь! Знаете, каково это, всегда об этом думать?
Они, эти женщины, об этом знают! Мы, эти женщины, об этом знаем!
Я застыла перед монитором как загипнотизированная. Не останавливаясь, я вчитывалась в их истории, в каждой новой реплике узнавая каждую из своих собственных мыслей. Остро захотелось всплакнуть. Так беспомощно, по-женски, громко всхлипывая и сморкаясь. И жалобно подвывать, обращаясь к моим незримым подругам.
Но возникло ли у меня желание примкнуть к ним, присоединить свой тихий голос к этому многоголосому хору, всерьез послать еще один, такой же клич о помощи: «Помогите! Погибаю!»
Нет, мне не хотелось. Не хотелось по двум причинам: во-первых, что бы это изменило, кроме количества отчаянных стонов в виртуальном аду? Ничего. Все это они и без меня знают, все это они уже слышали. Наши жалобы вторят друг другу, повторяясь, считай, до последнего слова.
А вторая причина заключалась в том, что к своему ужасу, за минувшие годы я успела так приспособиться к своей заразе, что она сделалась моей привычкой, дошедшей почти до рефлекса. Все равно, что чистка зубов два раза в день, и сразу после рвоты тоже.
Маленький алчный монстр, что жил в моем желудке, зубастой тенью следовал за мной по пятам, и то, что я сумела свыкнуться с его присутствием, все же не отменяло его желание уничтожить меня, разорвать меня на куски. Он был готов сделать это в любую минуту, на любом этапе моей жизни.
Только вот когда?
Он был со мной всегда и везде. Алчными глазами следя за каждым моим движением, читая и контролируя каждую мою мысль. Пока он выжидал, ждала и я.
Но самое удивительное заключалось в том, что прежде я даже не считала себя больной, хотя на протяжении доброго десятка лет, ежедневно тратила на это несколько часов в день! Каждый день.
Я была все равно, что хронический алкоголик, который под страхом смерти, ни за что не признается в том, что страдает роковой зависимостью.
«Для тех, кто вступил в дьявольский круг булимии, пища становится истинным наркотиком, лишить которого – значит, лишить человека жизни!»
Два года назад я бросила курить, хотя курила до этого больше десяти лет. По две пачки в день. Мучительный процесс избавления от никотиновой зависимости был мною успешно пройден.
Булимия же из года в год, всегда одерживает надо мной верх. Но, признаться честно, моя одержимость сигаретами не шла ни в какое сравнение с одержимостью «бычьим голодом».
Булимия – это такой огромный червь, что сидит в твоей утробе, и держит в своей бездонной пасти все твои нервные нитки, все клетки мозга. И управляет тобой. Полностью управляет.
И ты механически заглатываешь, и заглатываешь, и заглатываешь, и останавливаешься только когда понимаешь, что сейчас твой желудок лопнет, как презерватив, переполненный водой. А перед твоими глазами воображение рисует язвы в желудке, раковые опухоли в желудке, в груди, в горле, в мозгу. И тебе страшно. Но это сильнее тебя и ты ничего не можешь с собой сделать, кроме как безропотно поплестись в туалет.
«Чувствую себя, словно нахожусь в чьей-то власти, и как освободиться от этого – не знаю!» – продолжало мелькать на мониторе.
Думаю, что прекрасно могу понять беспомощность наркомана, алкоголика. Я хорошо знакома с понятиями «обреченность», «мания». Я знаю, что подразумевают люди, когда говорят: «Я стараюсь, но это выше моих сил».
«По данным специалистов, летальность среди больных булимией, составляет 5-6%, в большинстве случаев вызвана длительным голоданием или самоубийством!»
«Специфического лечения булимии не существует, однако, успешной можно считать программу «12 шагов», которая, как известно, применяется для лечения химически зависимых больных. Правда, лечение обычно имеет весьма продолжительный курс, до нескольких лет, и проходит весьма тяжело».
«12 шагов»? Что ж, получается, мы действительно родные с наркоманами и алкоголиками? Принцесса Диана такая же, как и сизый забулдыга, что вот уже два дня как лежит в канаве под забором? И я такая же?
«Держусь уже два дня. Не знаю, сколько еще смогу, но буду пытаться!»
«Меня завтра поведут к шаману. Может, он меня вылечит?»
«Сестры, держитесь! Наша беда в том, что мы чем-то недовольны в своей жизни! Давайте разберемся вместе!»
«Мой рост 177 сантиметров, а весила я 42 килограмма! Девчонки! Я смогла справиться с болезнью и даже смирилась с тем, что теперь растолстела до 48!»
«Мы можем справиться, ибо Господь никогда не даст то, что человеку непосильно!»
«Надежда на то, что я больше не буду этого делать, появилась тогда, когда я сказала о болезни родителям. И дело не в том, что мне не хочется этого делать, а была разрушена «тайна»! Видимо, для меня это было обязательным условием приступов!»
Тайна. Первопричиной самых необъяснимых наших поступков часто является какая-нибудь идиотская тайна. Будоража наше воображение, она всегда толкает нас к чему-то, к чему мы движемся вслепую, никогда не подозревая, что на деле скрывается под ее притягательным покровом. Разрушение тайны часто манит нас спасением, но еще чаще крушит нас и выставляет на всеобщее посмешище.
Может быть, причиной моих бед тоже является тайна? Тогда, которая из двух? Тайна-беда или тайна-мечта? Та, что уродлива или та, что прекрасна? Вернее сказать, та, что разрушительна или та, что жестоко цинична?
Хватит! Довольно! Открыто читать все то, что схоронено внутри за семью печатями слишком мучительно. Хватит на сегодня.
Я нажатием одной кнопки захлопнула воображаемую дверь в мир своей тайны-беды.
Немного поразмыслив, я решила, что наступило время тайны-мечты. Я конечно, не смогла удержать себя от соблазна ввести в поисковую систему заветное имя «Кеану Ривз».
Сайтов, посвященных ЕМУ, во Всемирной Сети было несколько меньше. Сперва, я ощутила некоторое щекочущее разочарование, но вслед за этим пришла к выводу, что это, прежде всего, облегчало мне задачу выбора. А еще ограждало меня от неуправляемого потока любовных страданий тысяч поклонниц со всего мира, который обрушился бы на мою голову, если бы сайтов было хотя бы в два раза больше.
Виртуальный мир Кеану Ривза был полным антиподом миру «бычьего голода». Он явился мне прекрасным, исполненным красок и даже какой-то призрачной чувственности, что сквозила в каждой строке посланий, которое поклонницы посвящали своему кумиру.
Однако этот мир был фантазийным и на сто процентов выдуманным.
Говорят, сам Кеану никогда не просматривает сайты своих фанатов. Не потому ли, что всего выдуманного в его жизни и без того слишком много, чтобы, помимо ролей, еще и с головой уходить в ирреальные миры чужого вожделения? А может, он просто устал от обожания?
Тем не менее, вместе с Кеану или параллельно с ним, измерение его обожаемой тени все равно существовало. Насколько мне подсказывало воображение, это измерение творили, по большей части, совсем юные девушки, которые именовали себя «гавайками Кеану», «китаянками Кеану», «кошечками Кеану» и даже «шлюхами Кеану». Не щадя сил и времени, они украшали каждую виртуальную страничку яркими цветами, звездным небом и красными сердечками, создавая уютный компьютерный рай, изливались в наивных эпитетах Кеану: «самый лучший», «самый нежный», «самый эротичный» и еще в десятках и сотнях разных «самых». Они размещали в сети свои письма к нему, в надежде, что он когда-нибудь, хоть лет через сто обнаружит их. Они писали его портреты, которые, по большей части, не имели ровным счетом никакого сходства, но вызывали чувство какой-то невыразимой нежности. Они даже создавали несуществующие городки, каждая собачья будка в которых гордо носила его имя.
Они помещали бесчисленное количество его фотографий, которые сопровождали милые комментарии вроде «Кеану в кепке», «А вот Кеану в майке», «А вот Кеану без майки».
Через двадцать минут нахождения в этом мармеладном мире я почувствовала себя неловко. Как будто бы я, тяжелая земная женщина, вторглась во владения юных, летучих, эфирных созданий. Которые порхали по компьютерным сетям, распространяя аромат ванили и клубники, и наколдовали красные сердечки, используя карамельки вместо волшебных палочек.
И к ним тоже я не могла примкнуть. Даже если бы придумала себе какую-нибудь кличку вроде «Пятачок Кеану», и написала, что мне четырнадцать лет. Не потому, что я не смогла бы наврать всем этим девочкам, лиц которых я даже не представляла, а скорее всего потому, что страдала редкой формой разумного фанатизма, который был обусловлен моим совершеннолетием, и хотя порой доводил меня до исступления, но не рождал во мне всех этих розовых, кондитерских фраз.
Мне вдруг стало настолько неловко, что я поспешила убраться со страниц, занятых пронзительно страстными признаниями молоденьких поклонниц. Там я чувствовала себя слишком старой и разваливающейся кошелкой.
Не глядя, я проскочила страницы, посвященные любовным романам Кеану. Не то чтобы я ревновала, конечно,…но мне было бы неприятно читать все эти сплетни.
Душа моя отдохнула на обширных виртуальных полях, на которых теснились многочисленные снимки Кеану. Долгожданное счастье, наконец-то, было готово переполнить меня.
Десятки и сотни повторений столь милого моему сердцу лица позволяли мне в полной мере насладиться созерцанием каждой его черточки. И не только лица. Здесь я могла увидеть Кеану и «в кепке», и «без майки», и даже, Господи, помилуй, «без штанов, но только со спины».
С упоением глядя на десятки парадных изображений, где Кеану выглядел безупречно, я укрепилась в своем личном мнении о том, что Кеану Ривз просто фантастичен и олицетворяет собой физическое совершенство человеческой особи мужского пола. Его можно было выставлять в антропологическом музее как образчик высшей ступени эволюционного развития, достигнутого «homo sapiens».
Стоило мне подумать об этом, как передо мной развернулась еще одна галерея фотографий, самая непопулярная среди гостей сайта.
Она отличалась от всех предыдущих: на этих снимках Кеану был не богоподобной голливудской звездой, а обычным человеком. Самым обычным человеком.
Черт возьми, настолько обычным, что я даже опешила!
Моменты, случайно захваченные всевидящим оком камер вездесущих папарацци, в щепки разнесли тяжеленную, золоченую раму, в которую я успела поместить икону его идеальности. Заросшие щеки, усталый взгляд глаз, почти не видных из-под нестриженой копны волос, вытертые джинсы и какая-то жуткая синяя шапка, постоянно нахлобученная нарочито криво.
Нет, это не он! Это какая-то шутка! Это просто физически не может быть он! Разве этот худощавый, помятый дядька в синей шапке может быть тем самым совершенным Нео? Тем самым рафинированным Кевином Ломаксом из «Адвоката Дьявола»? Тем возвышенно прекрасным принцем Сиддхартхой, наконец?
Мне сделалось не по себе, щеки обдало жаром. У меня появилось ощущение, что меня обманули. Предали. Я не хотела видеть подобные снимки, потому что каждый все сильнее подтачивал остов моих самых сладостных представлений, но я не могла и оторваться от них, жадно пытаясь найти в том неопрятном человеке моего, моего собственного Кеану, которого я привыкла боготворить. Я мечтала, чтобы эти проклятые фотографии, наконец, закончились! Но как назло, их было так много, что в какой-то момент мне даже стало казаться, будто я просматривала снимки вовсе не недосягаемого кумира, а собственного родного брата или близкого друга, который был на каникулах где-то вдалеке от дома.
Я обязана была заставить себя вслух признаться себе же в том, что вовсе не чувствую страстных чувств к небритому человеку по имени Кеану Ривз, а на самом деле дрожу от любви к Нео и Кевину Ломаксу.
Но как я могла решиться на такое? Это признание вскрыло бы мои заблуждения и, в каком-то роде, лицемерие! Оказалось бы, что вовсе не меня предавали, но я бы предавала настоящего Кеану, вовсе не заботясь о живом человеке, а мечтая о несуществующих образах, им созданных! Выходит, тогда Мариэлла была бы права, решив, что я – дура, живущая во власти самообмана!
В конце концов, это признание лишило бы меня самого главного – оно лишило бы меня того самого сокровенного самообмана, моей взлелеянной мечты!
Ну, уж нет! К такому повороту событий я была совершенно не готова.
У меня был другой выход – убедить себя в том, что мне нравится Кеану Ривз таким, какой он есть: небритым, нечесаным и в идиотской шапке, нахлобученной нарочито криво.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.