Текст книги "Любить Кеану"

За время обширной практики я уже знала, от какой пищи освободиться было легче, от какой – сложнее. Например, от продуктов ресторанов фаст-фуд и дрожжевого теста избавиться было почти невозможно. Приходилось в буквальном смысле этого слова выворачиваться наизнанку, а потом долго лежать на диване, в почти полной отключке. Мороженое выходило не в пример лучше шоколадной пасты, а ведро поп-корна в желудке превращалось в горсть корявой шелухи.

Кроме того, у меня были определенные правила, которые я старалась неукоснительно выполнять: всегда пить побольше жидкости, иначе пища застрянет в пищеводе, и тогда ногтями можно в кровь изодрать всю гортань.

Не обжираться только теми продуктами, которые потом слишком сложно выплюнуть, никогда не начинать обжираться прямо с порога. Никогда не жрать «вредных» продуктов, подлежащих полному исторжению, вроде чипсов, пирожных или пончиков, на пустой желудок. И еще: никогда не пить мочегонное в день занятий спортом.

Но сегодня я нарушила большинство из своих же правил: я не могла ждать, так что едва я переступила порог собственной квартиры, как отшвырнула сумку в дальний угол и кинулась на кухню, на ходу распаковывая торт. Я ела его руками, даже не помыв их, не запивая и не вытирая губы салфеткой. Я поедала его молча, давясь песочным тестом и тихонько урча про себя. Это не я урчала от удовольствия, ибо удовольствия, на поверку, в этом было мало, это звучно заполнялась моя бездонная бочка. Я остановилась лишь когда от сладкого свело скулы.

Только сполоснув пальцы под струей теплой воды, я поняла, что сделала: сожрала всухомятку половину торта, на почти пустой желудок (если не считать еще одного куска торта, съеденного час назад в кофейне).

Меня охватил ужас: даже вовсе вырвав желудок из своего тела, я вряд ли смогу вытряхнуть из него тот проклятый торт!

Но я могла еще попытаться спасти положение: я кинулась к холодильнику и выгребла из него всю имевшуюся там снедь и трехлитровую бутылку колы в придачу. Едва помыв руки и скинув одежду, я уселась у телевизора и принялась поедать. Надо было жрать быстро, чтобы заполнился желудок, а потом тут же идти в туалет. Тогда есть надежда, что и торт тоже выйдет. Если нет – в крайнем случае, можно будет выпить слабительное.

Все это время вокруг меня вертелся Нельсон, пытаясь привлечь мое внимание к своей персоне. Но я даже не смотрела на кота, мне было не до него.

–      И что, у тебя получилось избавиться от того торта?

Когда мой живот сделался размером с мяч для занятий гимнастикой, и дыханье сперло, я остановилась, с последним куском торта в руке. При всем своем желании я была не в состоянии запихнуть этот кусок внутрь. Я опять вспомнила легенду о том, что некий старинный писатель умер от обжорства, ибо у него лопнул желудок. Если сейчас меня не постигнет та же участь, то я – самый везучий человек на свете. Я огляделась вокруг – на диване, на столике, на полу, – всюду стояли грязные тарелки, валялись обертки от конфет и пирожных, коробки от мороженого. Господи, всем этим можно было досыта накормить человек пять! Куда? Мне кто-нибудь может объяснить, куда все это влезло?!

В телевизоре опять размахивали руками какие-то рэпперы, я лежала на диване, бессмысленно уставясь в экран. Пора было вставать и брести в туалет, пока желудок еще цел. Заставить себя сделать это было делом чрезвычайной сложности, но спустя двадцать минут самоуговоров, я справилась.

Я тяжело зашевелилась, сползая с дивана, но тут меня привлекли какие-то яркие вспышки на экране – в каком-то кино что-то красочно взрывалось.

И вдруг, в кадре крупным планом возникло его лицо! Длинноволосый, со сверкающими из-под черных кудрей глазами, он мгновение глядел из телевизора напряженно и решительно, потом кадр сменился – и вот он уже победоносно выезжает из пожарища на мотоцикле. Взгляд горит, волосы развеваются, мотоцикл ревет! Огненный вихрь несется за ним след в след, но где ж ему достать Кеану!

Внутри меня все перевернулось, сердце заколотилось и в какой-то момент даже померещилось, будто вся пища бесследно испарилась прочь из моего тела. Я сделалась вдруг такой легкой, что почти вознеслась к потолку!

«Кеану Ривз снова против системы! Он не остановится, пока не узнает правды! Смотрите на нашем канале фильм «Цепная реакция!» – торжественно вещал мужской голос за кадром, пока в рекламном трейлере фильма Кеану пытался куда-то доехать, а потом добежать.

От счастья я трепетала.

Но спустя пятнадцать секунд реклама закончилась, и все вернулось на свои места. Еда опять начала душить меня и совесть, распахнув свои зубастые акульи челюсти, принялась грызть мой разум. Думаю, эти страдания почище прометеевой склеванной печенки.

Я снова уговаривала себя поднять зад и идти выполнять свой долг. Принимать заслуженную плату за удовольствие поедания бесчисленных пирожных и тортов. Я скользила глазами по тарелкам и разбросанным оберткам и чувствовала себя самым грязным и отвратительным человеком на земле. Даже не человеком вовсе, а раздутым, мерзким слизняком, прилипшим к дивану.

Мне внезапно представилось, будто Кеану входит в комнату. И видит меня такой, с раздутым животом, посреди горы жирной посуды. Что, кроме отвращения, могло бы отразиться на его лице?

Я почувствовала как стыд и ненависть к самой себе прожигают меня насквозь, как гигантский лазерный луч, не знающий пощады. Мне стало еще хуже, когда я заметила, что из-под блюда с остатками дареного торта, будь он трижды неладен, выглядывает краешек журнала, обложку которого украшало лицо моего героя. Я взвизгнула и выдернула журнал. Я рванула слишком резко, и блюдо опрокинулось на пол, заляпав ковер кремом. Но это ерунда, страшно другое – его лицо было испачкано! Мало того, что на фотографии отпечатался влажный круг от мокрого донышка блюда, так еще и жирный крем оставил пятна на его щеке.

Он смотрел на меня, как мне казалось, с презрением и злостью. Я была не в состоянии выносить этот взгляд, мне было стыдно смотреть в глаза даже фотографии Кеану. Он сильный, у него всегда достает мужества оставаться достойным самого себя, несмотря ни на какие катастрофы в его жизни. Он настоящий человек! А я? Жалкий кусок уродливого мяса, который не может даже управлять собственным ртом! Свинья, вот кто я! Ничего не добившаяся за свою жизнь, ни на что большее не способная, кроме как сидеть перед телевизором, жрать, а потом блевать, жрать и блевать! И так по замкнутому кругу, без изменений, постоянно! Что я успею сделать в своей жизни, если так и будет продолжаться вечно? Как смогу я быть достойной Кеану, если не смогу побороть себя, не смогу справиться с этой дрянью, не смогу стать кем-то?

Я метнулась в ванную. Так жестоко я не поступала с собой давно. Я засовывала руки в горло, чуть ли не по локти, словно пытаясь вырвать из себя все внутренности, у меня началась истерика, и слезы градом покатились из глаз. Они катились по щекам, капали на кончик носа и, срываясь с него, смешивались с исторгаемым содержимым моего желудка. Я приглушенно выла, проклиная себя и свою слабость, в голове снова начал перекатываться свинцовый шар, сердце прерывисто забилось как будто на ниточке.

Когда я без сил рухнула на пол рядом с унитазом, я не чувствовала своего онемевшего горла вовсе, меня оглушал стук сердца, перед глазами плыли фиолетовые пятна, но желудок продолжал сдавливать какой-то ком. В мозг поступил сигнал: внутри что-то еще осталось! Должно быть, тот самый торт! Значит, действие еще не завершено!

Я тяжело поднялась с пола и сунула лицо под ледяную воду.

Руки тряслись. Я промокнула лицо полотенцем и посмотрела в зеркало над раковиной. Мне стало страшно, и слезы вновь затуманили мои глаза: мое лицо было пунцовым, и таким опухшим, что я походила на китайца: глаз почти не было видно из-под раздувшихся, красных век, белки налились кровью, на них ярко проступила сетка сосудов. Из-под мочек ушей выступали какие-то бугры, между бровями пролегли две глубокие складки.

Красавица девица, нечего сказать!

Я вновь представила себе лицо Кеану и срывающимся голосом громко сказала своему отражению: «Карина! Хватит жалеть себя и продолжать это самоубийство! Ты должна стать сильной. Если ты хочешь встретить такого человека как Кеану, ты обязана победить себя! Ради него, ради себя ты должна начать новую жизнь! Хватит этого! Завтра все должно быть по-другому! Ты обязана вылечиться, если хочешь любить Кеану!»

Любить Кеану.

Надо быть достойной, чтобы любить Кеану. Такая любовь требовательна. Даже если происходит только в моих мечтах. А вообще, нет ничего невозможного! Надо быть всегда готовой встретить Кеану. Судьба часто дарует нам то, что мы больше всего хотим, главное – вовремя распознать ее знак, что вот оно, бери! А кто знает, что может преподнести мне судьба? Что я вообще знаю о судьбе?! Эта встреча теоретически возможна!

Кеану, ты можешь помочь мне стать лучше? Я могу сделать так, что ты сможешь мне помочь! Итак, Карина, с завтрашнего дня ты начинаешь новую жизнь ради встречи с Кеану!

Но сейчас надо избавиться от остатков былого пиршества! Немедля! А то, если ты будешь мерзкой жирной свиньей, на кой черт ты Кеану сдалась?

Но я медлила. Мне было плохо. Очень плохо. Я прилегла на диван, чтобы немного унять сердцебиение и избавиться от фиолетовых пятен перед глазами. Боковым зрением я заметила, что безотчетно кинула журнал на пол перед тем как кинуться в ванную. Я хотела поднять его, но у меня не было сил.

Мне безумно хотелось плюнуть на все, включая хаос в комнате, и заснуть, но сигналы, которые доносились из желудка, становились все сильнее. Сейчас я была слишком обессилена, чтобы начать бороться немедленно. Так что я снова поднялась с дивана и потащилась на кухню. Я достала из шкафа свою «дежурную» двухлитровую бутылку из-под лимонада и открыла кран.

На вкус вода из-под крана отвратительна. Но ее необходимо пить, чтобы промыть желудок. Раньше мне попадались разные идиотские советы, и я добавляла в воду то английскую соль, то соду, а пару раз мне даже хватило ума добавить раствор марганца. Тогда у меня началось кровотечение. Меня забрали в больницу на носилках, и едва спасли от обширной язвы желудка. С тех пор я поняла, что лучше воды может быть только много воды.

Я залпом выпила две бутылки. Стало быть, во мне плескалось четыре литра воды, и живот мой снова начал походить на огромный шар.

На сей раз в моей голове не возникло ни единой мысли до тех пор, пока из желудка не хлынула зеленоватая, горькая желчь и какая-то кислота, которая заставила меня завыть от боли, сжигающей мой пищевод, мое горло, мой язык и мои пальцы. Но, превозмогая адскую боль, расползающуюся по голосовым связкам, гортани, небу и деснам, я не прекращала и засовывала пальцы все глубже и глубже, пока в желудке не сделался какой-то спазм, и, продолжая сокращаться, он не выбрасывал из себя уже совершенно ничего, кроме воздуха.

Мне потребовалось еще несколько минут, чтобы остановить бесполезные сокращения желудка. Когда он успокоился и повис пустым мешком, я осознала, что не могу ни сглотнуть, ни даже сделать глубокий вздох: все мое нутро будто полыхало адским огнем. И мне уже было все равно, что красных, бычьих глаз уже не было видно на моем лице совсем, что руки и ноги распухли и сделались похожими на клешни, что квартира вертится передо мной, как расплывчатый цветной калейдоскоп, что тело такое тяжелое, что колени дрожат, едва удерживая его вес.

Я не могла дышать. Я не могла глотать. Моя кожа покрылась ледяным, липким потом, голову объял жар. Я вся представляла собой большой костер, внутри и снаружи.

Мне удалось доползти до своего дивана в гостиной, но на него я не взобралась. Рухнула на ковер, между опрокинутым блюдом с тортом и горой оберток из-под мороженого и шоколадок.

Зачем я все это делала с собой? Зачем? Этот вопрос тихо жалил меня, но уверенность в завтрашнем дне не дала мне потерять сознание и присутствие духа: я уже была в «завтра», где мечта о встрече с Кеану помогала мне обрести новую жизнь.

ХХХ

Я пролежала несколько минут без движения. Легче мне не становилось. Я ничего не соображала, просто ждала, пока мне полегчает, когда вдруг ощутила знакомый отвратительный запах кошачьей мочи, где-то совсем рядом с собой. Я смутно вспомнила, что весь вечер Нельсон вертелся около меня, но я ни разу не обратила на него внимание. Такого пренебрежения он не сносил. Вот мстительная тварь! Ничего не прощает. Нагадил, наверное, на ковер. Ладно, это не страшно: его и так придется отдавать в чистку.

Я, сделав усилие, приподнялась на полу, повинуясь инстинктивному желанию обнаружить место-жертву кошачьей мести. Тем более что сам мститель надменно следил за мной, сидя в полуметре. Кот хотел, чтобы я увидела то, что он сделал по моей же вине!

Я тронула рукой блюдо, еще пару тарелок, слабо похлопала ладонью по поверхности ковра – все было сухо.

И тут мой взгляд упал на журнал, забытый мною тут же, на ковре. Все мои прежние страдания были сразу забыты – сердце провалилось куда-то вниз: обложка журнала, то есть Его ненаглядное лицо, было темным от влаги. Я потянулась неожиданным для себя самой рывком и схватила журнал – так и есть! Жидкость, которой было сплошь залито лицо Кеану, источала отвратительный запах взрослого кота! Журнал был безнадежно испорчен – никакими силами уже не было возможно избавиться от этой мерзкой вони!

Я с ненавистью воззрилась на Нельсона – проклятая тварь! Он знал, чем мог досадить мне больше всего! Он догадался, какая месть может стать для него самой сладкой. И сейчас он прогуливался рядом со мной с самым удовлетворенным видом, задрав свой чертов хвост и довольно мурлыча.

В этот миг на меня словно сошла тьма, затмив не только мой разум, но и все чувства, кроме одного – неуправляемой ярости. Я кинулась к коту. Я даже не чувствовала, как он кричал и брыкался в моих руках, пытаясь вырваться. Косточки его шеи громко хрустнули под моими пальцами. Пушистое тело кота дернулось один раз очень сильно и тут же тяжело обмякло. Оно вдруг стало таким тяжелым, что я от неожиданности выронила его.

Он лежал на ковре, раскинув толстенькие лапки, прикрывшись пышным хвостом. Неестественно вывернутая шея и остекленевшие глаза не позволяли мне надеяться на то, что Нельсон жив.

Я похолодела: я только что убила своего любимого кота. Я, не задумываясь, свернула шею тому, с кем бок о бок прожила уже шесть лет! Тому единственному живому существу, которое делило со мной все мои переживания, неосознанно помогая мне всегда. Я в один миг лишила жизни своего родного Нельсона только за то, что он налил на журнал. Нет, я свернула ему шею не за это, а за то, что он посягнул на самое дорогое, что у меня есть – мою любовь, мою мечту! Своим поступком он хотел доказать мне, что он для меня важнее, чем Кеану? Глупый кот! За это и поплатился! Бог мой, я УБИЛА кота только за то, что он написал на журнал! Я – чудовище!

Я заплакала. На этот раз я плакала тихо, почти беззвучно. Я плакала не только оттого, что мне было до смерти жаль кота, но еще и оттого, что мне было страшно. Я запуталась в себе. Я подозревала, что убийство кота было совершено не сознательно. Что это не я, но булимия убила его, все еще продолжая управлять мною даже после того как в туалете было все кончено. Тогда на что еще она способна в моем легко руководимом теле?

Я опять подумала о завтрашнем дне, который должен был поменять меня на корню. Потому что я так решила!

До наступления рассвета следующего дня оставалось еще несколько часов. Тем временем, я все еще оставалась в своем настоящем. С дикой головной болью, с обожженным желчью горлом, вся липкая от пота, я сидела на запачканном кремом ковре, посреди комнаты, захламленной грязной посудой, рядом с мокрым от кошачьей мочи журналом, с обложки которого на меня печально глядел Кеану Ривз, и мертвым котом.

Я плохо помню то, как прибиралась в комнате, как мыла посуду, пыталась очистить лицо Кеану от следов кошачьего вандализма, о том, как упаковала труп Нельсона в черный блестящий пакет для мусора, как настоящая убийца, и вынесла на балкон, до завтрашнего дня.

Помню, что проснулась в воскресенье с тяжелой головой, отекшим лицом и телом, и настроением, совсем нетипичным для человека, решившего начать всю жизнь заново.

4.

Милый, рыжий Нельсон не мурлыкал рядом и не терся бархатной головой о мою щеку. Нельсон был мертв. Я убила его вчера, и теперь его окоченелое тельце лежало на балконе, в черном пластиковом мешке, в ожидании, пока я предам его земле. Я свернула ему шею, и хрупкие косточки только хрустнули под моими пальцами. Горло нещадно пекло. Даже мысль о Кеану не приободрила меня.

Глухо зашторенные окна не пропускали солнечный свет в спальню, и у меня на миг появилось впечатление, будто я умерла и лежу в склепе. Это заставило меня выпрыгнуть из кровати и распахнуть темные, плотные шторы. В комнату, безудержным потоком хлынуло солнце, которое наполнило мою спальню теплом и уютом. В моей душе затеплилась надежда, что Нельсон умер не зря, и его неожиданная смерть станет последней каплей, переполнившей чашу моей терпимости к болезни, и я точно начну жить по-новому.

Я прокашлялась, пытаясь избавиться от боли в горле, но от кашля боль только усилилась.

Сегодня я опять спала допоздна, но сон не излечил меня от усталости. Я чувствовала себя разбитой. Где-то в сумке запищал сотовый телефон. Я вяло добралась до него и взглянула на дисплей.

«Напоминание! – сообщал телефон. – Сегодня день рождения Джулиана!»

Только я потянулась к домашнему телефону, чтобы звонить Джулиану, как телефон зазвонил сам. И звонил сам Джулиан:

– Бон джорно, синьорина! Я уже потерял всякую надежду дождаться твоих поздравлений, так что решил позвонить тебе собственноручно и напроситься на эти самые поздравления! Аллора, итак, вперед! Поздравляй меня!

– Привет, Джулиан. – Сконфузилась я. Мне действительно стало неудобно, что я не поздравила именинника раньше.

– Немедленно оправдывайся! – Шутливым тоном приказал мне Джулиан.

– Да, у меня есть оправдание. Ночью умер мой кот. – Я всхлипнула. У меня хватало совести прикрываться смертью создания, которое я сама же и умертвила! На глаза навернулись слезы.

Впрочем, Джулиан не страдал излишней сентиментальностью и патетика была не в его стиле:

– О, мама миа, это, конечно, несчастье! Ну, считай, что он уже в кошачьем раю, поедает шоколадных мышей. Окей. Оправдание принято. Теперь приступай к поздравлениям.

Я что-то промычала, торопливо вытирая от слез лицо. Мне надо было говорить дальше:

– Поздравляю, Джулиан.

– Дальше, дальше! – Ретиво подгонял меня именинник.

– Желаю тебе исполнения всех твоих желаний, осуществления всех планов, и чтобы твои музы никогда не разлетались. – Пробубнила я. Это было все, на что я была способна в данную минуту.

– И все? – Разочарованно протянул Джулиан. – Когда ты поздравляешь других, то проявляешь куда больше фантазии! Твои тосты обычно можно записывать. К моему несчастью, не в этот раз. Хорошо. Я буду считать, что ты слишком расстроена гибелью животного. Но за муз спасибо. Музы это хорошо. У каждого творческого человека обязательно должна быть своя муза! Без музы в наше время – никуда!

– Да.

– Ты приготовила мне подарок? – Он тут же рассмеялся. – Прости, что я такой навязчивый и, как это будет не по-итальянски…насильный?

– Напористый, пожалуй…

– Точно! Напористый. Какое хорошее слово, на-по-рис-тый! Супер! Просто меня час назад начали поздравлять, так что мой день рождения идет уже полным ходом. Не нужны мне никакие подарки, приходи сегодня в восемь вечера в «Дежа вю», отпразднуем! Если хочешь – приходи пораньше. Все мои друзья будут там уже с семи. Повеселимся, и ты забудешь про своего кота! Жаль, что ты Кеану не можешь привести с собой. – Добавил он игриво. – Было бы здорово!

– Ты же знаешь, он меня и так всюду сопровождает! В моем сердце! – Со вздохом сказала я. Джулиан был единственным человеком, шуточки которого в отношении Кеану я готова была терпеть.

– О-о-о, – томно протянул он, – как я тебя понимаю, принчепесса! Ничего, придет и на нашу улицу Кеану! Ты, кстати, видела рекламу по телевизору? На днях будут показывать фильм с ним.

– Да, я знаю, Джу.

– Ну конечно, ты знаешь! И никогда не называй меня Джу! Я не Джуд Ло! Все! Увидимся вечером! Целую, принчепесса!

– С днем рождения! – Успела крикнуть я, прежде чем Джулиан повесил

трубку.

Я вернулась в свою спальню, и мне вдруг стало грустно до слез: Джулиан уже час как веселился и пил шампанское, отчего его голос приобрел такой искристый и задорный оттенок, а мне еще предстояла печальная процедура погребения кота на лужайке в парке. Можно было похоронить Нельсона на специальном кладбище домашних животных, но меня продирала дрожь, стоило мне лишь представить, что мой рыжий мальчик будет лежать там, в окружении многочисленных истлевших трупов всяких там собак. Нет уж, пускай покоится посреди лужайки, где зеленеет травка, которой он никогда не видел, будучи сугубо домашним котом, и носятся мухи и бабочки, на которых он с удовольствием охотился, когда они залетали к нам в квартиру.

В течение всего дня у меня не возникало даже мысли об обжорстве, так что, несмотря на депрессивное настроение, можно сказать, что запланированный переход к новой жизни мне удался.

ХХХ

Я еще долго бродила по дорожкам парка после того, как завершила свое печальное занятие.

Деревья были усыпаны нежнейшими маленькими листиками, пробудившимися после длительного сна, на газонах буйствовала изумрудная зелень травы, небо было по-весеннему пронзительно синим, и в прохладном воздухе пахло весной, как самыми лучшими из французских духов. Пахло всем новым и всем прекрасным.

И, несмотря на острое чувство вины перед внезапно убиенным Нельсоном, моя душа начала наполняться сладостным ощущением предвкушения чего-то большого и прекрасного, что ожидает меня в течение всей моей долгой жизни, которую мне еще предстоит прожить. Мне отчаянно захотелось приблизить восемь вечера, чтобы в своем новом сверкающем платье танцевать, бросаться конфетти и громко кричать «С днем рождения!», звонко чокаясь шампанским, непременно в бокалах высоких и узких.

Я невольно вспомнила Дэвида, но тут же отогнала от себя это противное воспоминание. Даже думать об этом человеке мне не хотелось.

Сегодня был действительно идеальный день для того, чтобы родиться!

Мимо меня проходили люди. Они, так же как и я, неспешно прогуливались по дорожкам парка, наслаждаясь погожим весенним деньком.

Взгляд мой упал на высокого, темноволосого молодого человека, который шел в обнимку с красивой, очень белокожей девушкой, и, наклонившись к самому ее ушку, что-то, улыбаясь, ей шептал. Она розовела по самые мочки ушей, смущенно улыбалась и заливалась тоненьким, прозрачным смехом.

Меня он не видел, да если бы и видел, то вряд ли обратил внимание: он был влюблен, и это могли засвидетельствовать все редкие прохожие.

Украдкой проводив его взглядом, я вернулась в своей памяти к фотографиям Кеану, где он был таким, как этот парень, как человек из толпы.

И тогда я спросила себя: а заметила бы я его в толпе? Если представить себе, что на своем пути я повстречала не звезду, не знаменитость, а человека, мужчину, по имени Кеану Ривз, менеджера супермаркета или, скажем, юриста из адвокатской конторы, официанта из ресторана.

Остановила бы я на нем свой взгляд? Показались бы мне его глаза такими притягательными и таинственными? Или его нос, остался бы он таким же совершенным, а рот невероятно чувственным? Сочла бы я его образчиком мужской красоты и ловила бы с жадным восхищением каждый его взгляд, каждый его жест, как на экране? Или все это лишь магия кино, трюк, который играет с нами чужая известность, аура почти космической недосягаемости?

Может, именно в недосягаемости и кроется весь фарс положения? Какой смысл падать в обморок при виде красивого соседского парня, которого, приложив определенные усилия, можно достать, соблазнить?

Досягаемость человека обесценивает его?

Не потому ли так часто девушки пытаются отхватить уже занятого собственной подругой парня, или увести из семьи давно женатого мужчину? Мы хотим добиться чего-то недосягаемого, потому что оно кажется нам особенно привлекательным?

Не заключается ли секрет в том, что нам всегда кажется, что у кого-то другого «всегда лучше, чем у меня»? В малолетстве мы часто пытаемся отнять у другого ребенка точно такую же шоколадку, какую едим сами, только потому, что «у него она вкуснее»…

Отважные киногерои всегда, по ходу фильма, обзаводятся барышнями, с которыми предаются любви, уже в финале. А мы сидим в кинозале, с завистью смотрим на то, как им повезло, и почти неосознанно предполагаем, что мы на месте этих барышень смотрелись бы куда привлекательнее, в чем себе бесстыдно лжем, и мы могли бы дать ему «гораздо больше, чем эта напомаженная стерва».

Если бы вы только знали, как тихо и сильно я ненавидела одну очень красивую актрису, что снималась с Кеану в двух фильмах, где играла его любящую жену, и удостаивалась бесчисленных объятий и поцелуев, которые Кеану исполнял в свойственной ему пылкой и порывистой манере. Поддавшись гипнозу кино, я поверила в его любовь на экране, и отчаянно, до зубовного скрежета, ревновала, обесточив все сигналы своего разума. Только потом, спустя пару дней, мой мозг автоматически включился, и я осознала, насколько была глупа. Но осознание собственной глупости еще не избавление от нее. Так что, я все равно ревную его к партнершам по фильмам и, хотя не признаюсь себе в этом, но стараюсь как можно реже интересоваться светскими новостями, чтобы, не дай Бог, не узнать, что он женится! Боже! Ни за что!

От этой мысли меня даже передернуло, и великолепный весенний день внезапно сделался днем серым и обычным. На самом деле, просто небо слегка потускнело, и солнце приступило к ритуалу заката. Время шло к вечеру.

Боже! У меня ведь еще не было подарка для Джулиана!

Все остальные мысли на время отошли на второй план. Я бросилась к своей машине, лихорадочно соображая, куда собиралась поехать, поискать для моего начальника – эстета что-нибудь достойное его изящной персоны.

ХХ

Х

Ровно в восемь, одетая в свое новое сверкающее платье, со свертком из модного магазина французского хрусталя, я входила в ресторан с интригующим названием «Дежа вю». Я была уверена в себе, в своем подарке, и в том, что вечер выдастся веселый.

Гостей уже собралось много. Ресторан был закрыт по такому случаю и приспособлен во что-то среднее между рестораном и ночным клубом. Где-то наверху сидел Ди-джей, который играл музыку, которую Джулиан больше всего любил: такую же яркую, легкую, праздничную и богемную, как и он сам. Свет был приглушен, и наряды девушек переливались в голубоватых лучах неона. Через несколько секунд я поняла, что многие из тех девушек были переодетыми парнями, очевидно, друзьями Джулиана.

Первые минуты я чувствовала себя неловко: я не могла разглядеть ни одного знакомого лица. Наконец, откуда ни возьмись, появился Донни Стардаст и взял меня под руку:

– Привет, Карина! Я так тебе сочувствую насчет твоего кота!

– Привет! Все уже знают. – Нервно ответила я. – Что-то я никого не вижу!

– Не волнуйся! Все здесь. А кого еще нет, так подтянутся скоро. Где ты видела, чтобы модели приходили куда-нибудь вовремя? Это я здесь чуть ли не с утра! – Он с гордостью выпятил могучую грудь. – Это я тут все устроил!

– Ты молодец, Донни! – Кивнула я, оглядываясь вокруг с откровенно преувеличенным восхищением.

– Пойдем, я покажу тебе твой столик, куда можно присесть, где можно оставить сумочку. Принести тебе шампанское?

– Да. Спасибо.

Столик, за который усадил меня Донни, был самым лучшим: это был столик именинника. Украшенный немыслимо роскошными букетами цветов, сервированный самой эпатажно дорогой посудой, он ломился от изысканнейших лакомств. Надо отдать должное Донни, он действительно здорово постарался, чтобы угодить Джулиану.

За этим столиком сидела пока только я одна. Я не смогла удержать своего алчного взгляда, который так и заплясал по столу. Великолепные яства, искусно украшенные именитыми поварами, они привели мои глаза в экстаз, а желудок – в состояние полной боевой готовности. Я уже начала примеряться, на какое блюдо я наброшусь в первую очередь, а какое – сразу после того, как вдруг вспомнила о клятве, которую дала сама себе минувшей кошмарной ночью. Мне сделалось стыдно за свою слабость, хотя в голове уже бесновалась мысль о еде. Я же обещала себе и Кеану, что с сегодняшнего дня все будет по-другому!

«Нет! Нет! Не по-другому! Жрать! Жрать! Посмотри на этих креветок! А на то жареное мясо под соусом! А какой будет торт! Жрать! Жрать!» – Я почти слышала пронзительный голос своего бычьего голода. Я не могла оторвать глаз от стола и чувствовала, что твердыня моей силы воли постепенно сдает свои позиции.

К счастью, ко мне вернулся Донни, с двумя бокалами и бутылкой шампанского под мышкой.

– Он уже едет! – Возбужденно прошептал Донни и принялся открывать бутылку.

– Здорово!

Бычий голод, недовольно ворча, забился в свой угол, откуда его не было слышно. До поры до времени.

Сейчас я заметила, что ресторан уже заполнился гостями. Гламурный, разряженный в пух и прах мир местной моды демонстрировал себя во всем своем великолепии. Никто не садился за многочисленные, нарядно украшенные столики. Все расхаживали по ресторану, вяло пританцовывали и потягивали шампанское, показывая себя и оценивая других.

Я тяжко вздохнула, будто увидела себя со стороны в своем жалком сверкающем платье.

– Что вздыхаешь? – Донни, пыхтя, боязливо вытягивал пробку из бутылки. – Из-за котика? Жалко, конечно. Эти зверюшки быстро становятся членами семьи. Потом их жалко как людей.

Пробка хлопнула. Донни кинул на меня довольный взгляд и наполнил бокалы.

– Пока Джулиана нет, – торжественно начал он, – хочу выпить за твоего кота! Пускай он во веки веков пребывает в кошачьем раю, где ему несомненно лучше, чем было на земле!

– Ну, спасибо, Донни, – хмыкнула я и сделала глоток, – с чего это ты взял, что ему было так уж плохо на земле?

Донни пожал плечами. Скорее всего, он ничем не хотел меня обидеть, но моя мнительность не пропустила его слов, осадив их на мой ум, как вредную примесь на стенки фильтра. Я насупилась, думая о том, как же низко ценят меня люди, если считают, что коту лучше быть мертвым, чем жить со мной.

Донни Стардаст поерзал на стуле, потом схватил свой бокал и бесследно исчез в неоновой тьме.

Я снова осталась одна. Я тихо пила свое шампанское и украдкой наблюдала за незнакомыми мне красивыми людьми, которые будто были специально созданы для роскошной одежды и вечеринок.