Текст книги "Любить Кеану"

– Привет! – Внезапно услышала я низкий, чуть сипловатый женский голос.

Я обернулась и обомлела: на стул рядом со мной кинула свою изящную сумочку красавица, великолепнее которой я не видела даже в кино. Высоченная, с ногами точеными и бесконечно длинными, эта вполне голливудская блондинка сжимала толстую сигару большим, очень большим, изумительным ртом, и глядела на меня сверху вниз длинными, кошачьими, искусно накрашенными глазами. Она была одета во что-то очень яркое и совершенно неописуемое, и небрежно держала в тонкой руке бокал с крупными следами пунцовой помады по всему краю.

Мое сердце сжалось. Мне захотелось исчезнуть, испариться, хотя бы просто убежать: если я останусь рядом с этой дивой, то буду чувствовать себя в, лучшем случае, невидимой.

– Донни сказал, что я сижу рядом с тобой. – Мягко произнесла блондинка и, грациозно выгибая спину, опустилась на стул.

– Привет. – Буркнула я, глядя на край стола.

Убежать не получится. Что ж, придется смириться с тем, что я чужая на этом празднике жизни. Главное, смириться с тем, что она – это не я, поэтому меня никто и замечать не будет, что означает, что я могу просто расслабиться. Не пытаться корчить из себя фею, когда фея настоящая сидит рядом со мной. В конце концов, присутствие этой женщины несет в себе один, несомненно, положительный момент: она, наверняка, блюдет свою фигуру и ничего не ест. Так что, для того, чтобы не выглядеть полной свиньей, я тоже буду делать вид, что сижу на строжайшей диете, и не притронусь ни к чему, за исключением винограда и ломтика сыра.

– Ева, – промурлыкала блондинка.

– Карина, – снова буркнула я.

– Ты подруга Джулиана?

– Нет, его ассистент. – Как мило с ее стороны интересоваться моей жалкой персоной!

– О-о! – Восхищенно воскликнула Ева. – Здорово! А я модель.

Ее «а я модель» прозвучало так скорбно, что можно было подумать, что она сказала «а я – служащая похоронного бюро».

– Здорово. – Отозвалась я.

– Давай выпьем за именинника! – Она подняла бокал.

– Давай.

– Сколько здесь всего вкусного! – Залпом проглотив шампанское, Ева обвела томным взглядом стол и довольно улыбнулась, предвкушая изысканную трапезу.

Тогда я почувствовала настоящую зависть: имея роскошную фигуру, такие длинные ноги, и такую беспощадную профессию, эта красотка без зазрения совести могла позволить себе есть все, что угодно. Просто есть, не осложняя себе жизнь! А мне ежедневно приходилось бороться с собой из-за панической боязни вернуться в свою подростковую форму. Вернее, в свою подростковую свинскую бесформенность. И это притом, что ноги у меня вовсе не от ушей. Что за наказание – моя жизнь!

Мне стало обидно и жаль себя. Я чуть было не расплакалась, но в эту минуту оглушительно загрохотали хлопушки, и в ресторан, утопая в цветах, впорхнул Джулиан, сопровождаемый пестрой толпой своих приятелей. Все громко запели «С днем рожденья тебя», и Джулиан принялся целоваться со всеми.

До нашего столика Джулиан добрался только минут через двадцать. Все это время мы с Евой с умилением наблюдали, как именинник принимал бесчисленные поздравления, и его идеальная осанка прогибалась под тяжестью гигантских цветочных букетов.

Наконец, он передал все цветы на попечение Донни, и очередь получать почетные поцелуи и отдавать подарки дошла и до нас.

– Как твое настроение, принчепесса? – Обнимал меня Джулиан. – Надеюсь, ты в порядке? Сейчас мы все начнем веселиться! Грусть сегодня вечером категорически воспрещается!

Ему понравился мой подарок. Несмотря на то, что мое хрустальное пресс-папье в виде коня не шло ни в какое сравнение со швейцарскими часами, инкрустированными бриллиантами в три ряда, которые подарила ему Ева.

– Ну что ты хочешь, – шепнул мне Джулиан, – у нее муж – нефтяной магнат! Эта женщина купается в деньгах!

Я украдкой поглядывала на Еву, не без зависти любуясь ее загорелой, сияющей кожей, идеальными зубами и особой грацией движений, которой       наделены только женщины высокие и чрезвычайно тонкие.

Прошло некоторое время беспрестанных тостов, звона бокалов, радостного смеха и грохота хлопушек, пока я заметила, что Ева слишком много ест. Я не то чтобы лезла в чужие тарелки, но по известным причинам, невольно обращала внимание, когда какая-нибудь женщина ела чересчур много, даже если она не страдала комплексами из-за своей внешности, списывала все на сверхскоростной метаболизм, или не озадачивала себя выбором диеты.

Ева ела осторожно. Она выдерживала разумные паузы, чтобы окружающим не бросалось в глаза количество поглощаемой ею еды.

Но это было не главное, что заставило меня начать наблюдать за нею пристальнее: за столом у нее был тот же алчный взгляд, что обычно появлялся и у меня. Вороватый, ощупывающий, примеряющийся. Она не могла скрыть его от меня, хотя все остальные вряд ли придали бы этому взгляду какое-то значение, тем более что в ресторане было довольно темно.

Сначала я решила, что мне все-таки привиделось то, что мне исподволь, может быть, хотелось увидеть. Я подсознательно искала в этой великолепной женщине изъян, который сделал бы мою безотчетную зависть не такой острой. Я легко могла увидеть в ней булимичку только потому, что внешних изъянов у нее не имелось.

Кроме того, неужели супруга богатого человека, роскошная манекенщица, не могла нанять себе квалифицированного доктора, который излечил бы ее от столь неприличного недуга?

Но, когда, съев уже три тарелки салата и множество закусок, она отправила себе в рот восьмое пирожное, а потом заела его пятью креветками и приличным куском камамбера, я пришла к выводу, что ничего мне не мерещится! Ева страдала булимией. Как и я. Но сегодня я держалась, а она – нет.

Она вдруг оторвалась от тарелки и кинула на меня настороженный взгляд. Я не успела отвернуться и сделать вид, что вовсе не смотрю на нее. Так что я поторопилась улыбнуться и поднять свой бокал, без слов предлагая тост. Ева кивнула и потянулась за бутылкой: ее бокал был пуст. Донни, который сидел по соседству с девушкой, поспешил поухаживать за ней. Пока Донни наполнял бокалы, Ева спросила меня, как будто невзначай:

– Почему ты ничего не ешь? – И она беззастенчиво заглянула в мою тарелку, где сиротливо лежали две виноградинки и кусочек сыра.

– Да мне…не хочется! – Я вдруг почувствовала себя виноватой.

В том, что сегодня у меня не было приступа, а у нее был?

– Но здесь же столько вкусного! – Ева от удивления даже приоткрыла свой великолепный рот.

– Да, – я смущенно потерла лоб, – но мне не хочется.

Ева пожала плечами, потом выдержала минутную паузу, будто бы у нее тоже пропал аппетит, и достала сигареты из сумочки. Но булимия даже не дала ей толком покурить. Она торопливо затушила сигарету на половине и вновь приступила к еде, при этом украдкой взглянула на меня с недовольством. Чтобы не смущать ее, я поднялась из-за стола и отправилась в туалет.

ХХХ

Мне хотелось подкрасить губы, но в туалете, освещаемом только парой свечей, было так темно, что я даже лица своего не разглядела в зеркале. На выходе я натолкнулась на какую-то сильно пьяную девушку, которая размахивала пустой бутылкой из-под «Вдовы Клико» и хриплым голосом громко пела песню Мадонны, путая слова.

– Эй! – Воскликнула девушка, хватая меня за плечи. – Чего ты тут делаешь? Все танцуют! Иди танцевать! Все-е-е-е, выходите на та-а-анц пол! Ля-ля-ля!

Действительно, выскочив из туалета, я обнаружила, что почти все приглашенные уже вовсю танцевали и веселились. Я решила пока не возвращаться за стол, и присоединилась к танцующим. Откуда ни возьмись, у меня в руках возник новый бокал с шампанским и коробочка конфетти.

Этот момент был как раз таким, о каком я мечтала: на мне было сверкающее платье, я была немного пьяна, я танцевала, веселилась и разбрасывала конфетти.

Не хватало только его. Его одного. Кеану. Здесь так легко было представить, что он со мной, где-то рядом, просто отошел, чтобы взять еще шампанского или прикурить сигарету. Сейчас он придет ко мне, звездный, совершенный и до головокружения желанный. Он будет улыбаться мне своей фантастической улыбкой, и танцевать со мной.

Я совсем уже утонула в своих фантазиях, когда, пластично изгибаясь в такт музыке, ко мне подошел Джулиан:

– Молодец Донни, правда? Как он для меня постарался!

– Да, он отличный парень! – Я уже не держала на Донни зла за то, что он когда-то сказал про Кеану. Я уже и не помнила, что он сказал тогда про Кеану.

– Да, возможно, у нас что-нибудь получится. Знаешь что, Карина! – Джулиан обнял меня за плечи. – Давай выпьем за тебя. Ты славный человечек, совершенно незаменимый, и я тебя очень люблю! Давай выпьем за то, чтобы в твоей жизни больше не было никаких горестей, и чтобы сбылась твоя самая заветная мечта! Какая твоя самая заветная мечта?

– Встретиться с Кеану Ривзом! – Автоматически отчеканила я до того как поняла, какую глупость только что ляпнула.

Джулиан подавил ироничный смешок и воздел свой бокал к потолку:

– Так пускай сбудется твоя мечта, Карина! Пускай твоя встреча с Кеану произойдет!

– Спасибо. – Тихо ответила я, уставившись в пол. Я только могла себе представить, насколько глупо я выглядела в глазах известного модельера, со своими мечтами о голливудской звезде.

Джулиан вдруг пожал плечами в ответ собственным мыслям и, встряхнув меня за плечи, заглянул мне в глаза:

– А кого ты ожидаешь увидеть перед собой, если встретишь его? Ты думала о том, кто он на самом деле?

Я промолчала: вы сами знаете, как много я раздумывала над тем, кто он на самом деле, и каким я сама себе его представляла.

– Только не говори мне, что, встретив Кеану Ривза, ты ожидаешь найти в нем Нео!

Я снова промолчала: боюсь, что на самом деле, я хотела бы найти в нем именно Нео, или героя Джека Трэйвена, да хоть убийцу Дэвида Гриффина, или всех его персонажей вместе взятых, но не самого Кеану Ривза, незнакомого, непознанного и потому непредсказуемого.

Об этом страшновато думать. Все равно, что, плавая на поверхности океана, в десятке километров от берега, размышлять о том, что там, под тобой, на бесконечной глубине. Ты вроде бы и знаешь, что там вода, песок, растения и животные, но на самом деле, не имеешь ни малейшего представления, что именно скрывается в толще воды и какое оно на самом деле.

– Давай не будем говорить больше о Кеану! – Прокричала я капризным голосом. – А то я уже напилась, и буду плакать по нему!

Джулиан сразу вытянулся во весь свой высокий рост и погрозил мне пальцем:

– Грусть и слезы сегодня строго воспрещены! Даже страдания любви на сегодня отменяются! Поплачем вместе, потом!

– А тебе-то что плакать? У тебя уйма поклонников и поклонниц! Вот, уже есть Донни! – Вообще-то, мне не следовало об этом говорить: Джулиану не нравилось, когда кто-то совал нос в его амурные дела. Но нынче он был в самом лучшем расположении духа, и простил мне допущенную вольность. Он лишь жеманно отмахнулся:

–  Да, Донни – ничего. Может быть, у нас что-нибудь получится.

Джулиан помахал рукой Еве, которая встала из-за стола, и сейчас шла к нам. Она приближалась медленно и вальяжно, расслабленно пританцовывая. Но ее лицо было сосредоточено и напряжено. Двигалась она, на самом деле, довольно тяжело.

Чмокнув Джулиана в щеку, она наклонилась к моему уху и прошептала:

– Ты была в дамской комнате?

– Да. – Этот вопрос отмел все мои сомнения.

– Там много кабинок?

– Нет, только три, и все запираются. И еще там очень громко играет музыка, и темно. – Надеюсь, мои комментарии не были восприняты ею как намеки, которыми они, безусловно, были.

– Хорошо. А то я терпеть не могу, когда в туалете много народу!

– Нет! Там совсем никого нет! – С готовностью ответила я.

Ева тронула меня за плечо и той же вальяжной, плавной походкой направилась в сторону дамской комнаты.

Еще немного потанцевав, я незаметно последовала за ней.

Туалет так же тускло освещался парой свечей и там, действительно, никого не было. Из крана, мерно звеня, срывались крупные капли воды, вторя ритму музыки, который басовитым гулом отдавался в блестящих плиточных стенах.

Я на миг остановилась у зеркала, на всякий случай, делая вид, что поправляю прическу. Я напряженно прислушивалась. Но громкая музыка не давала мне добыть неоспоримые доказательства своих подозрений насчет Евы

Х Х Х

Я уже начала ругать себя за то, что гнусно оклеветала девушку с хорошим аппетитом, как со стороны кабинок донесся приглушенный кашель. Я вздрогнула и быстро, на носочках, стараясь не стучать каблуками, пошла на звук.

Я прижималась щекой к двери каждой из кабин, вслушиваясь, пока, наконец, из последней, снова послышался глухой кашель, а потом отлично знакомый мне звук. Потом еще и еще. Сомнений не было: человека внутри этой кабинки рвало. Рвало, причем, весьма жестоко.

Я все плотнее прижимала ухо к дверце, словно боясь упустить хотя бы отзвук проявления чужой болезни, точь-в-точь повторявшей мою собственную.

В то же время я старалась не упускать из виду вход: не хотелось бы, чтобы кто-то застал меня, прильнувшей к двери кабины туалета, в которой тошнило одну из самых красивых женщин города.

Через некоторое время Ева, а это была, несомненно, она, еще раз прокашлялась, потом зашуршала туалетной бумагой и включила смыв.

Я, уже слившаяся с дверью и почти задремавшая, спохватилась и отпрыгнула в сторону. Не сообразив сразу, что делать, я метнулась в соседнюю кабинку и прикрыла за собой дверь так, что осталась узкая щель, через которую просматривались раковины и массивные зеркала над ними. Из кабинки, слегка пошатываясь, вышла, как я и ожидала, Ева.

Увидев, что в туалете никого нет, она облокотилась на одну из раковин и несколько секунд стояла неподвижно, запрокинув голову, приходя в себя. Затем она пустила воду в кране и, зачерпнув ладонью, прополоскала рот. Она долго смотрела на свое отражение в зеркале, поправляла макияж. Должно быть, у нее от слез слиплись ресницы, и от напряжения опухли веки, так всегда бывает, но в слабом освещении, сквозь щель, этого невозможно было разглядеть.

Но даже в таких условиях было заметно, что теперь Еве сделалось значительно легче: она оживилась и активно приплясывала, пока красила губы и расчесывала свои дивные золотые волосы. Ее движения утратили прежнюю тяжесть и сделались воздушными и грациозными, какими и должны были быть.

Я вылезла из своего укрытия тотчас, как только она покинула дамскую комнату. Спустя дни, я задавала себе вопрос: для чего мне понадобилось бежать следом за Евой, для чего нужно было подслушивать под дверью и прятаться от нее в туалете? Ответа себе я так и не дала.

Вернувшись за стол, я положила себе немного креветок и съела их с преогромным удовольствием. Настроение мое, странным образом улучшилось, и меня вдруг потянуло на добрые дела.

Ева сидела рядом с довольным видом и курила длинную, золоченую сигарету.

–У тебя все в порядке? – Многозначительно спросила я.

Она поглядела на меня с некоторым удивлением, и коротко ответила:

– Да.

После этого односложного ответа, (извините, а чего еще я ожидала?) у меня на время пропало желание творить добро.

Через полчаса торжественно вынесли торт. Именинник хохотал, горели свечи, летели конфетти и серпантин, Донни вертелся вокруг Джулиана, потом они вместе свечи гасили, раздувая щеки как хомяки, и загадывали желания. Потом все аплодировали, шампанское вновь полилось рекой, официанты начали разносить торт гостям, половина из которых тут же вновь кинулись танцевать, а другая половина были уже так пьяны, что танцевать попросту не могли, поэтому поглощали торт.

Ева придвинула ближе к себе тарелку с куском торта, от которого я благоразумно отказалась. (Спасибо, Кеану! Я держу данное себе обещание!)

Она жадным взором проводила поднос с другими кусками, которые официант понес на соседний столик.

В этот момент, добродетель вспыхнула во мне с былой силой:

– У тебя точно все в порядке? – Еще более многозначительным тоном чем прежде, спросила я.

Ева вновь глянула на меня с удивлением, и на этот раз ответила вопросом:

– А что?

– Ну-у… – растерялась я. Нельзя же было так просто спросить «ты -обжора?»

– Почему ты спросила? – Ева потянула ложку с тортом ко рту.

– Я…ты только ничего не подумай… понимаешь, – я изо всех сил старалась быть женщиной, которой можно доверять, – мне показалось, что…ты…

Взгляд Евы сделался недовольным, ложка застыла у самых губ:

– Говори скорее, пожалуйста, в чем дело?

– Короче, мне показалось, что ты страдаешь булимией! – Скороговоркой выпалила я.

На лице моей собеседницы отразилось изумленное недоумение:

– Что? Чем я страдаю? – Ложка опустилась назад, в тарелку.

– Булимией. – Повторила я. Я уже от всего сердца жалела, что завела этот разговор. Но путей для отступления у меня уже не оставалось. Ева была заинтригована и разозлена.

–  Что такое булимия?

– Н-ну, это такая…болезнь, вернее,…расстройство…

– Какое такое расстройство? – Ева старалась не повышать голос, чтобы наш разговор не услышали посторонние, но ее шепот был уже истеричным.

– Это такое расстройство, когда очень много ешь и не можешь остановиться.

– Что?

–  А потом идешь в туалет и плюешь все в унитаз… – Господи, как бы мне исчезнуть! Надо было держать язык за зубами.

Ева некоторое время смотрела мне в глаза с недоумением. Потом, может быть, она заподозрила что-то, и ее взгляд сделался надменным и даже презрительным:

– А тебе до этого какое дело?

– Понимаешь, в этом нет ничего стыдного…

– Стыдного? – Она нервно забарабанила пальцами по столу.

– Не хочешь поговорить?

– Поговорить? С тобой? О моих проблемах? Да кто ты такая? Я тебя даже не знаю!

– Подожди, дослушай меня!

– Не собираюсь я ничего слушать! Знаешь, что я тебе скажу, милая…

– Подожди, не говори ничего! – Оборвала ее я. Когда она узнает, что я страдаю тем же, она успокоится. – У меня то же самое! Поэтому я заговорила с тобой об этом. Я не намеревалась лезть тебе в душу.

– Она не намеревалась лезть мне в душу! Вот, чудачка! – Внезапно расхохоталась девушка. – И ты, такая серая, такая невзрачная плебейка, хочешь сказать, что поступаешь, как истинные патриции, с золотым блюдом и павлиньим пером? Так я тебе и поверила! Захотела примазаться к нам, прекрасным и привилегированным? Да известно ли тебе, замухрышка, что это, как ты говоришь, расстройство дано познать только особам голубых кровей?! Это болезнь королевских особ! Пировать таким образом – удел царей и аристократии, а не каждого встречного поперечного лакея! Нечего мне тут лапшу на уши вешать! – Яростно шептала мне Ева, все еще не желая, чтобы остальные становились свидетелями нашей дискуссии.

– Это совсем не так! – Такого поворота я никак не ожидала. Ее слова ошеломили меня настолько, что на мгновение я даже потеряла дар речи. – Ты ошибаешься! Это болезнь! Нервное пищевое расстройство! Это надо лечить! Давай поговорим!

Ева смерила меня брезгливым взглядом, потом вскочила, схватила свой бокал и сумочку, и очень громко крикнула:

– Да, пошла ты, сучка! – Удаляясь прочь, она вышагивала горделиво, и я, как громом пораженная, продолжала смотреть ей вслед, пока ее заключительная реплика еще звенела в моих ушах: «Пошла ты, сучка!»

– Что произошло? – Подскочил ко мне Джулиан, ибо заключительную реплику засвидетельствовали все гости дня рождения Джулиана.

– Не хочешь зла – не делай добра. – Почему-то сказала я и жестом дала ему понять, что не хочу продолжать этот разговор.

Я вернулась домой далеко за полночь, усталая, обиженная и удрученная мыслью о том, что никогда больше не стану совершать гуманных поступков и пытаться помочь кому-то в проблеме, которую пока не решила сама.

Дома без Нельсона было совсем пусто. Я пила воду на кухне, когда на глаза мне попалась его осиротевшая мисочка, с остатками его любимых хрустящих подушечек. Мое сердце заныло.

Я тихо плакала в подушку, пока меня не сморил сон.

5.

С понедельника моя жизнь практически вернулась в свою нормальную колею, если не считать звонка Дэвида мне, прямо на работу, во время чрезвычайно важного совещания.

Дэвиду, видимо, совершенно нечем было заняться, и он решил пококетничать со мной, на что у меня не было ни времени, ни малейшего желания.

– Привет… – вкрадчиво начал он, видимо, боясь, что я с первого слова отправлю его ко всем чертям. Но я была воспитанной девушкой и не могла позволить себе подобной грубости. Я сжала зубы и ждала, что он скажет дальше.

– Ну, как был торт? Тебе понравился? Я вовремя?

– Откровенно говоря, – прошептала я, прижимая трубку к самому рту, чтобы не мешать ходу совещания, – ты абсолютно не вовремя! Настолько не вовремя, что я даже не могу поинтересоваться, откуда ты взял этот номер! И торт мне не понравился, потому что из-за него погиб мой кот!

– Погоди… – растерянно пробормотал Дэвид, – как это?

– Вот так! – Я хотела продолжить свою гневную тираду, но тут меня весьма чувствительно пихнул в бок Кевин, главный консультант компании по продвижению товара. Он потыкал пальцем на свои наручные часы, а потом приложил палец к губам, свирепо вращая совершенно круглыми голубыми глазами.

Я тут же выключила телефон, не соизволив даже попрощаться.

Я не надеялась, что разговор с Дэвидом был исчерпан, и в этом была совершенно права. Он позвонил мне еще раз, когда я уже ехала с работы домой.

– Каким образом великолепный торт за сорок долларов мог убить твоего кота? – Возмущался Дэвид.

– Я не собираюсь тебе ничего докладывать! – Отрезала я.

–  Хорошо. Я готов искупить вину, не знаю, правда, какую. Как насчет поужинать вместе?

– Вот еще!

– Скажем, в пятницу!

– Фи!

– Я не понял, ты что, собираешься отказаться?

– Думаю, да!

– Ты расслышала, что я тебе предложил? Я приглашаю тебя поужинать!

– Я не глухая.

– И ты отказываешься?

Удивительно, насколько этот человек был влюблен в себя, что никак не мог поверить, что кто-то отказывался от свидания с его экстраординарной персоной!

– Представь себе, отказываюсь!

– Слушай, – не отступал Дэвид, – сегодня только понедельник. Я предлагаю тебе подумать до четверга, и в пятницу отправиться со мной в ресторан.

– Хорошо! Хорошо! – Раздраженно ответила я, мечтая только лишь поскорее избавиться от него.

На том и порешили.

С понедельника по четверг я буду исправно делать вид, что только и думаю, что о свидании с Дэвидом, а в пятницу откажу ему окончательно.

Как я как-то сказала: лучше супер Кеану в мечтах, чем завалящий Дэвид в жизни? Я была тысячу раз права!

ХХХ

Не успела я перевести дух после разговора с Дэвидом, как мне тут же позвонила Клара. После протокольного вопроса о состоянии моих дел, она тут же предложила мне сходить в кино:

– Фильм совсем новый. Он называется «Любовь по правилам», или что-то в этом духе, и там играет твой ненаглядный Кеану.

– Ты могла и не уточнять! – Восторженно верещала я. – Я этот фильм уже полгода жду! А я со своей работой даже и не знала, что он начался в кинотеатрах!

– Да, дорогая, со вчерашнего дня. Мы с тобой идем почти на премьеру. Я, по такому случаю, даже заеду за тобой сама.

– Когда? Когда? – Во мне все ликовало и пело, я даже подпрыгивала от счастья.

– Буквально через два часа. Ты, кстати, не возражаешь, если с нами пойдет Мария?

– Кто? – Мне было все равно, кто это. Сейчас я вытерпела бы кого угодно, включая Дэвида. Мой восторг невозможно было убить ничем!

– Та девушка, которая встречалась вчера с Тодом. Да, ты ее знаешь.

– С Тодом? Дай вспомнить. А, поняла. Пускай идет. Мне все равно. Клара, я тебя обожаю! Ты прелесть! Спасибо!

В этом фильме он играл доктора.

Когда доктор появлялся в кадре, все женщины в кинозале начинали стонать в один голос. Громче всех стонала, конечно же, я.

Клара тихонько посмеивалась надо мной, сидя рядом, однако сама вожделенно раскрывала рот, когда доктор улыбался с экрана, так сладко-сладко, что кружилась голова.

Ну как, как человек может быть таким…таким…ч-черт, не просто прекрасным, не просто обворожительным, но таким…от переизбытка чувств я даже не могу подобрать нужных слов!

Его доктор получился, пожалуй, даже слишком обворожительным, даже чересчур замечательным. Невероятно замечательным, не по-земному сексуальным! Нестерпимо потрясающий доктор! Таких на свете точно не бывает!

Глядя на его лицо на экране, мне даже не верилось, что я видела живого человека, а не виртуальный образ идеала, созданного мастерами компьютерной графики.

Надеюсь, вы еще не сходите с ума от напора моих эмоций относительно великолепия Кеану Ривза?

Простите, ради Бога, просто я, когда начинаю, то никак не могу остановиться! Думаю, надеюсь, что меня поймет любая, по уши влюбленная женщина! По крайней мере, я себя понимаю. И мне себя даже немножечко жалко. Совсем чуть-чуть.

Ну, почему это наваждение произошло со мной? Почему он? Почему не официант из моего любимого ресторана? Почему не продавец пирожных в моей проклятой, ненавистно-любимой кондитерской?

Почему какая-нибудь моя знакомая спокойно может любить примитивного лысого примата, вот уже на протяжении восьми лет, и быть при этом безмятежно счастливой, а мне приходится ежеминутно страдать, разговаривая с вот этим совершенством только в моих мечтах! Почему? Почему? Почему?

На протяжения всего фильма меня безостановочно трясло. Ощущение было, будто я пристегнута за руки и за ноги и казнена на электрическом стуле. Только разряд был не убийственной мощи, а легкий и слабый как от батарейки, он гулял по моему телу, вызывая мучительный, колючий озноб. Если бы я прислушалась к своим ощущениям получше, не отвлекаясь на моего экранного доктора, я бы, наверняка расслышала тот характерный гул электричества. Он перетекал от правой ноги, через все тело, голову, руки, мои конечности отнимались, язык проваливался в горло и мешал мне дышать.

Все новые и новые разряды, каждый раз, когда в кадре возникало его лицо. Убили бы меня лучше сразу!!!

Из кинотеатра я вышла на ватных, онемевших ногах. Я не могла говорить, только истерично хихикала себе под нос: все, что продолжали видеть мои глаза, были черты чудесного доктора из фильма.

– Ну, как тебе? – Разомлевшим голосом спросила меня Клара, по пути на парковку, где была оставлена ее машина.

– Я готова на обширный инфаркт, даже с летальным исходом, лишь бы только взглянуть на этого доктора перед тем, как закроются мои глаза! – Мой голос внезапно осип.

Мария, которая все это время ничем не выдавала своего присутствия, кроме бесчисленных походов в туалет за время сеанса, сейчас громко хмыкнула, вложив в свой смешок весь скепсис, на который была только способна.

Клара и я удивленно повернулись в ее сторону. Мария, скривив рот, смотрела куда-то в сторону.

– А тебе, Мария, понравился фильм? – Клара не была в этом уверена, когда задавала этот вопрос.

– Нет. – Мария была совершенно в этом уверена, когда давала ответ.

– Как?

– Полная белиберда. Моментами смешно, но довольно глупо. Без Джека Николсона фильму пришел бы конец. Я только из-за вас оставалась в зале. Пришлось без конца выбегать курить, чтобы как-то скоротать время.

– А как же доктор? – Это не я сказала, это Клара!

Мария недоуменно пожала плечами и фыркнула:

– Если честно, Карина, я вообще не понимаю, что ты нашла в этом Кеану Ривзе. Мне он вообще не нравится. Во-первых, он страшный! Откровенно и неприкрыто безобразный. Китаец какой-то.

– Мария, где твоя толерантность?! – Негодовала даже Клара. Я так вообще, была готова провалиться сквозь землю, чтобы только не накинуться на Марию с кулаками.

Между тем, та с жаром продолжала:

– Ну посмотрите на него! Объективно посмотрите! Вы видели его нос?! – Она сморщилась. – А улыбка? Улыбка у него вся насквозь фальшивая! А про эти маленькие, узенькие, черненькие глазенки, я так вообще молчу! И дерганый весь какой-то! Невротик! Как его вообще взяли на эту роль?

Ее слова повергли меня в шок. Я остановилась как вкопанная и не могла сделать больше ни шагу. Эта девица только что попрала, разве только не истоптала ногами, все то, перед чем я благоговела! Этот нос! Этот боготворимый мною рот! Эти фантастические глаза!!! И эту уникальную, импульсивную порывистость движений, которой не обладал больше никто, которую я в нем обожала!

Насколько же мы, все-таки, узки и субъективны, если совершенство для одного оказывается воплощением безобразия для другого!

– Так, вы знаете, девушки, – Мария увлеклась, и ее было уже не остановить, – у него, по-моему, еще и не все дома! Он весь зашитый-перешитый после миллиона аварий. Вы же в курсе, что он на мотоцикле ездит там, по своему Голливуду? Так вот, он весь, с головы до пят в шрамах, и еще, он не женатый, по-моему, до сих пор, и на публике почти не показывается! Я его фотографии в одной газете видела, так он там просто ужас! Бородатый, волосатый, в каких-то ужасных ботинках! Кошмар! Я вам говорю, он какой-то маньяк. Это точно. И я еще читала, что в каком-то интервью он заявил журналистам, что он – Микки Маус. Микки Маус! Теперь скажите мне, что он не маньяк.

Каждый видит то, что хочет видеть – тщетно успокаивала себя я.

Можно посмотреть на простое куриное яйцо и увидеть в его однородной, каплевидной белизне что– то свое. И быть по-своему правым. Невозможно быть любимым всеми. И не нужно. Она имеет право на свое мнение. Она имеет право видеть в нем то, что ей хочется, и думать то, что ей нравится.

В конце концов, кто такая Мария? Несчастная девушка, которая давно потеряла свою репутацию из-за того, что ходила на сто свиданий и девяносто девять из сотни парней сбежали от нее еще во время ужина в ресторане! Разве можно воспринимать ее слова всерьез!

Но из моего рта рвался бешеный выкрик: «Твой Тод зато не маньяк! Тод, конечно, краше Кеану! Тод! Тод!»

Но я призвала на помощь всю свою выдержку, и бешеный выкрик был с трудом проглочен. Я только икнула.

– То ли дело, Бен Аффлек! – Сквозь туман своих бесчисленных мыслей, услышала я мечтательный голос Марии.

Почему-то, именно эта реплика внезапно умиротворила меня.

ХХХ

Еще через двадцать минут мы уже заседали в модной кофейне, где мне был подарен тот злосчастный торт, что убил Нельсона. Причина нашего полуночного кофе была не менее злосчастной: Марии необходимо было излить свои жалобы на Тода, который, как можно догадаться, вчера сбежал от нее еще в ресторане.

Она неустанно жаловалась, что все пошло наперекосяк с самого начала: при встрече он назвал Марию – Камиллой. Пообещав ей модное заведение «Бонд Кафе», на деле он выбрал самое неподходящее место – дешевую китайскую забегаловку в торговом центре, где было полно народу, не подавали хорошего вина и не ставили свечей. Он твердил, что страшно занят и у него мало на нее времени; он совершенно не оценил наряда с распродажи, на который она копила деньги всю неделю, отказав себе в шоколаде, проезде на такси и новых занавесках для кухни.