Текст книги "Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична"

Новая жизнь

11 лет жизни я подарила Эмилю Кио, пожертвовав ради этого человека своей карьерой. От мужа уходят либо к другому мужчине, либо в никуда. Я ушла в никуда… За эти годы я «вылетела из обоймы» и стала невостребованной.

Меня забыли! Для актера нет ничего страшнее этого!

Актерская профессия беспощадна. Она не прощает измены. И я в свои 37 лет должна была начинать жизнь сначала, с белого листа!

Это был очень трудный период моей жизни: ни жилья, ни работы. Я все еще была прописана в трехкомнатной квартире на Ленинском проспекте, которую мы с Эмилем обменяли с женой Эмиля Теодоровича на нашу двухкомнатную кооперативную квартиру, выстроенную на мой гонорар от к/ф «Неоплаченный долг». Таким образом, мы объединили жилье с мамой Эмиля и Марусей, проживающими в этой трехкомнатной квартире. Я имела законное право проживать в квартире на Ленинском проспекте, но мне было отвратительно все, что связывало меня когда-то с Эмилем.

Такой я ушла от Эмиля Кио в 1974 году

Больше года я снимала комнату в ожидании однокомнатной квартиры в Лосинке на Ярославском шоссе, так как мама с Виктором Владимировичем переехали жить из Москвы в Ялту. Я снимала комнату. Хозяйка съемной комнаты, проживающая в этой же квартире, была невыносимой: грубая, дерзкая. Она бесцеремонно делала мне замечания, поучала меня, придиралась по мелочам, отчитывала, если я приходила домой со съемок после 10 часов вечера.

Я ждала своей новой квартиры как манны небесной.

Неоднократно я ездила на Ярославское шоссе смотреть, как продвигается строительство дома: вот вырыт огромный котлован; вот заложен фундамент; вот возведены первые три этажа. А дом-то 16-этажный! Интересно, на каком этаже я буду жить?! Наконец-то наступил момент жеребьевки. Я вытащила 12-й этаж: 19 м² – комната, 12 м² – кухня и 6 м² – лоджия.

В дом было проведено электричество, но воды еще не было, и лифты не работали. Получив ключи от квартиры, я решила заселяться.

В комиссионном магазине на ул. Дудинка я купила потрясающий старинный буфет, который до сих пор украшает мою кухню, овальный старинный раздвижной стол и арабскую кровать.

Я договорилась с прорабом, что он за две бутылки водки поможет мне поднять все мое имущество в квартиру. В связи с тем что лифты не были еще подключены, прораб вручную тащил тросы до 12 этажа и помог затащить мне все это в квартиру.

Я закрыла дверь на ключ, села на кровать и заплакала. От счастья.

Наутро я вышла на лоджию. Внизу как спичечные коробки виднелись маленькие, почерневшие от времени избушки, утопающие в цветущих садах. Как сумасшедшие пели соловьи.

Был май 1976 года.

Начиналась моя новая жизнь.

Эмильчик остался под присмотром Маруси, которая тем самым помогла мне и дала возможность войти в колею новой жизни.

Нужна была работа, нужны были деньги на жизнь. Но где искать работу?

Я встала на актерский учет на Мосфильме. Больших ролей мне не предлагали, а съемки в эпизодах и в «окружении» не приносили мне ни творческой радости, ни денег.

Я обратилась к Георгию Сергеевичу Агаджанову, который к тому времени стал директором Госконцерта. Третий раз в жизни этот добрый и мудрый человек протянул мне руку помощи. Он предложил мне работу ведущей концертов эстрадных зарубежных исполнителей. Я проработала в системе Госконцерта около двух лет. Вела концерты Лолиты Торес, Карела Готта, вокального квартета «Дак Дакс» – «Черные утки» и многих других.

Лолита Торес

Для гастролей зарубежных знаменитостей в Москве и других городах представлялись лучшие концертные площадки. Как-то после концерта Карела Готта на сцене театра Сатиры он мне предложил: «Элеонора, составь мне компанию. Меня пригласил на свадьбу мой друг Муслим Магомаев, а ехать одному мне не хочется. Поехали со мной!»

У нас с Карелом сложились очень добрые, товарищеские отношения. Отказать в просьбе этому озорному, с большим чувством юмора человеку я не смогла. Свадьба Муслима Магомаева и Тамары Синявской проходила в кабинете ресторана «Баку».

Приглашенных, кроме нас, не было. Невеста была одета в мохеровую кофту, такую же, какую подарила мне Галя Брежнева, только темно-зеленого цвета. Было непонятно, почему не было гостей, почему Тамара не в белом платье: то ли настоящая свадьба уже была, то ли новобрачные не хотели придавать широкой огласке столь важное событие?

После ужина Муслим предложил продолжить вечер у них в квартире двухэтажного особняка в одном из переулков ул. Горького, ныне Тверской. Муслим, Тамара и Карел весь вечер пели, аккомпанируя себе на рояле. Это был сказочный, необыкновенно красивый и неповторимый вечер…

Тем временем я уже въехала в свою долгожданную кооперативную квартиру, и каждая гастрольная поездка становилась для меня тягостной.

За 15 лет бесконечных разъездов с «Комсомольским патрулем», с мюзик-холлом, с цирком и с концертами от Госконцерта я очень устала. Хотелось наконец осесть в Москве, в своей маленькой уютной квартире. Хотелось уюта, тепла и семьи.

В новом доме я подружилась с соседкой Тамарой, веселой, гостеприимной, такой же одинокой, как и я. Тамара Синицина преподавала во ВГИКе политэкономию. Мы часто коротали с ней свободные вечера. Не раз, приезжая ко мне, к нам присоединялась дочь Виктора Владимировича, как я ее называла, «моя свободная сестра» Надя: добрая, мягкая, эрудированная, она работала в издательстве «Юность».

Как-то она мне предложила: «Давай выдадим Тамару замуж. На опытном заводе МЭИ, где работает мой муж, есть классный холостой мужик, ведущий инженер завода, давай их познакомим!»

Я уговорила Тамару поехать к Наде в гости. В условленный день и час я, купив по просьбе Нади несколько банок шпрот для ее дочек, позвонила в дверь Тамары, но дверь мне она почему-то не открыла.

На улице лил проливной дождь. Ехать мне абсолютно не хотелось, но я привыкла держать данное слово. Я шлепала по лужам и ворчала: «На черта я прусь в это Бескудниково, чтобы на какого-то инженера посмотреть? Зачем он мне нужен?»

Навстречу мне встал симпатичный мужчина лет сорока. «Людвиг», – представился он и предложил мне стул рядом с собой.

С тех пор мы так и сидим рядом вот уже 35 лет!

Людвиг оказался интеллигентным, образованным, порядочным, добрым, с покладистым, сговорчивым характером и абсолютно безотказным. Он не знал слова «нет» или «не могу». Ему звонили его бывшие сокурсники, «суворовцы» или сослуживцы и просили кто замок врезать в дверь, кто помочь мебель перевезти на дачу, кто встретить ночью на вокзале.

Он никогда и никому не отказал и искренне, с дорогой душой помогал друзьям.

Для дома Людвиг оказался просто кладом: золотые руки, большая фантазия и удивительное чувство прекрасного. Казалось, что он может все! Уверена, что каждая женщина мечтала бы о таком муже: он был и электриком, и плотником, и сантехником.

На даче он своими руками построил потрясающую финскую баню и хозблок, похожий на теремок из русской народной сказки.

Наш старый деревенский дом с помощью двух плотников он реконструировал в дом, на который ходила смотреть вся деревня.

Старый, заросший бурьяном участок превратился в цветущий оазис с английскими лужайками, бассейном и ломящимися от плодов старыми фруктовыми деревьями, которые он привел в порядок. «Да у вас как на ВДНХ!» – восклицали родственники и друзья, приезжавшие к нам в гости на дачу.

Людвиг стал настоящим, заботливым отцом для моего больного сына. Чтобы облегчить его передвижение по дому, по участку, вход в баню, он придумал и соорудил дополнительные ступеньки, перила, поручни и пр. Построил качели.

Такого оригинального забора нет ни у кого в деревне. Людвиг придумал и сделал его своими руками

С моими гастрольными разъездами было покончено. Мы жили на зарплату Людвига. Я немного подрабатывала съемками на Мосфильме и мечтала заняться дубляжом фильмов, о чем поделилась с начальником актерского отдела Валентиной, с которой у меня сложились доброжелательные, доверительные отношения.

Был воскресный день. Я месила тесто для осетинских пирогов с картофелем и брынзой, которые очень любил Людвиг.

Зазвонил телефон. Звонила Валентина. «Элла, ты хотела заняться дубляжом, так вот, у тебя появился шанс. Дело в том, что сегодня в г. Орджоникидзе вылетает группа артистов для дубляжа осетинского фильма на русский язык. Заболела Наташа Гурзо, героиня фильма. Я предлагаю тебе ее подменить. Ты же хотела этого? И у тебя есть опыт озвучивания своих ролей в кино. Ну что, полетишь? Учти, второго такого случая может не представиться. Алло! Что ты молчишь?» Я не знала, что мне ответить: сказать «да!» значит пойти на авантюру, я же не умею этого делать и вдруг сразу замахнуться на главную роль. Но, с другой стороны, сказать «нет!» – значит навсегда похоронить свою мечту.

И тут я вспомнила напутствие педагога хореографического училища Марии Алексеевны Кожуховой: «Если трудно – преодолевай! Добивайся всего только своим трудом! Никогда не хныкать! Вперед, Фара, только – вперед!»

– Да! – выпалила я.

– Ну и молодец! Дерзай! Успеха тебе! В 17.00 у стойки оформления рейса на Орджоникидзе тебя встретит администратор. Прилетишь в Москву – позвони мне! – в трубке раздались частые гудки.

…Когда я села в самолет и увидела рядом с собой Анатолия Кузнецова, Марию Виноградову, Александра Беленького и других именитых актеров, услышала, как просто и непринужденно они общаются между собой – я поняла, что это – профессиональная, сплоченная команда и что они не раз встречаются вместе для дубляжа фильма.

А кто такая я?! Артистка эстрады, мюзик-холла и цирка, не имеющая представления, что такое «дубляж» и как делается этот самый «дубляж». Я не должна была соглашаться на это! Мне захотелось крикнуть: «Остановите самолет, я сойду!»

Но самолет плавно плыл над облаками, приближая нас к Орджоникидзе.

В гостинице меня поселили в номер с Марией Виноградовой. Она ни о чем меня не спрашивала, я тоже молчала. Мария достала кипятильник: «Быстро пьем чай и ложимся спать. Завтра рано вставать».

На местное телевидение нас привезли к 10 утра. Режиссер-постановщик фильма, худощавый, седовласый, с черными горящими молодым огнем глазами поздоровался со всеми актерами за руку, кое-кого похлопал по плечу и, остановившись напротив меня, вопросительно посмотрел на помощника режиссера.

– Это наша героиня. Актриса Элеонора Прохницкая! – доложил помощник.

– Очень приятно! – Режиссер наклонился и поцеловал мне руку.

Я почему-то сделала книксен, наверное, на нервной почве.

– Элеонорочка! – продолжал режиссер. – Действие фильма происходит в осетинском районном центре. Ваша героиня – мелиоратор. Она скромная осетинская девушка. Фильм очень злободневный, он пойдет по Центральному телевидению, поэтому мы его дублируем на русский язык, – и неожиданно закричал: – Ставьте первое кольцо!

Я ничего не поняла из того, что он мне объяснил. Я находилась в трансе.

Режиссер скомандовал: «Элеонорочка! Прошу к микрофону на первую сцену!»

На ватных ногах я подошла к микрофону. Будто сквозь пелену я смотрела на экран: за столом сидел толстый председатель совхоза, весь в орденах. В дверях появилась красивая, как нарисованная, девушка, моя героиня. Говорила она на осетинском языке, а мне надо было сказать: «Здравствуйте. Я – Фатима Дадаева. Меня, по распределению после института, прислали к вам на работу».

Я словно проглотила металлический прут и не могла произнести ни единого слова. Кольцо крутилось уже пятый раз, повторяя сцену сначала, а я – тупо молчала, глядя на экран невидящим взглядом.

Мне приходилось озвучивать свои роли в фильмах, но дубляж – это совсем другое. Надо было не только «влезть в шкуру» своего героя, но и «попасть в губы».

Страничка с текстом дрожала в моей руке, кольцо продолжало крутиться, а я молчала.

Актеры, сидевшие в тон-ателье, стали перешептываться: «Ну чего она резину тянет, так мы до ночи не уйдем отсюда».

– Тишина в студии! – закричал режиссер. – Будем репетировать столько, сколько нужно.

– Но, Бейбулат Тохович!

– Я сказал тишина! Актриса входит в роль, имейте уважение!

«Какое там вхождение в роль»!

Крупные капли пота скатывались у меня из подмышек на пол. Во рту было сухо, как в пустыне Сахара. Я откашлялась.

– Дайте актрисе воды! – распорядился режиссер.

Я поняла, что больше молчать нельзя, надо или уходить отсюда, или…

«Здравствуйте, я Фатима Дадаева», – неуверенно пролепетала я.

– Молодец! – закричал режиссер. – Правильно поймала характер героини! Она робкая, застенчивая осетинская девушка. Теперь попади в синхрон!

Но это у меня никак не получалось: то – «недолет», то – «перелет».

Вдруг я почувствовала, что кто-то встал рядом со мной и взял меня за левую руку. Это была Мария Виноградова. Она сжимала мою руку в тот момент, когда мне нужно было точно попасть в артикуляцию губ моей героини.

Первое кольцо я наконец-то записала. Я поняла технику попадания «в синхрон», и дальше запись шла нормально. Режиссер остался доволен моей работой, а я не верила, что сумела справиться с дубляжом.

Как и принято, после окончания дубляжа фильма дирекция местного ТВ устроила московским артистам шикарный банкет. Выпив осетинского вина, я осмелела и призналась Марии Виноградовой, что первый раз в жизни дублировала фильм.

– А я сразу поняла это. Но ты – молодец! Хватка у тебя есть и главное – уши, ты слышишь музыку голоса своей героини: чуть выше, чуть ниже!

– Так я же выросла на сцене Большого театра!

– Это и чувствуется. И потом голос у тебя очень красивый. Помяни мое слово: ты будешь очень хорошей дубляжной актрисой!

Эту добрую и талантливую актрису, которая в критический для меня момент взяла меня за руку, научила попадать в синхрон, я считаю своей крестной матерью дубляжа.

На следующее утро вся труппа улетала в Москву.

Меня и Анатолия Кузнецова (того самого Сухова из «Белого солнца пустыни») попросили задержаться на один день для дубляжа часового фильма про любовь, в котором было два героя: он и она.

Я улетала в Москву окрыленная: «У меня получилось! Я победила!»

Через несколько дней дома раздался телефонный звонок. Режиссер дубляжа Лариса Трифонова приглашала меня на пробы в студию Союзмультфильма, на главную роль двухсерийного американского фильма для большого экрана «Неоконченная песня». Откуда она узнала обо мне и мой телефон – я не знала.

Пробы прошли успешно.

– Как только ты встала у микрофона и открыла рот, я сразу поняла, что ты – это то, что я искала на эту роль. У тебя голос красивый и не только. Есть голоса простые, плоские, за ними ничего нет, а твой голос, он, ну как бы тебе это сказать, он – с автобиографией…

У Трифоновой я отдублировала главные роли еще в двух фильмах «Побег» и «Сеньор Робинзон». Я уже крепко стояла на ногах как дубляжная актриса и получала от этой работы радость и наслаждение.

Центральное телевидение. Татьяна Пельтцер

Вскоре раздался неожиданный телефонный звонок. Звонили с телевидения.

Приятный женский голос, обратившись ко мне по имени-отчеству, представился режиссером редакции кинопрограмм Инной Давыдовной Герасимовой. Она пригласила меня на озвучивание немецкого сериала.

Я летела на Центральное телевидение как на крыльях, не испытывая ни капельки волнения, так как была абсолютно уверена в том, что уже освоила технику дубляжа. Я думала, что быстро и профессионально справлюсь с ролью, которую мне предложат.

В большом тон-ателье № 5 на втором этаже ЦТ был полумрак. На длинном столе, покрытом зеленым сукном, были установлены 5 микрофонов, лежали огромные наушники и объемные тексты, на титульном листе которых была написана фамилия актера и роли, которые ему надлежало озвучить.

Перед столом стояли большие мониторы – телевизоры, на которых шло изображение фильма.

Стали подходить актеры, с которыми я раньше не встречалась и которые впоследствии стали моими большими друзьями: Людмила Гнилова, Всеволод Абдулов, Юрий Пузырев, Артем Карапетян.

Режиссер, звукорежиссер и редактор находились в соседней комнате, изолированной от тон-ателье мощной дверью и большим звуконепроницаемым стеклом.

Общение режиссера с актерами происходило через наушники и микрофон. Последовала команда режиссера: «Начали!»

Мама дорогая, что тут началось! Перед моими глазами мелькали кадры кинофильма, в наушниках звучала немецкая речь, при появлении в кадре «твоей» героини надо было успеть перевернуть страницу и прочитать русский текст. Чтобы не пропустить реплику своей героини, надо было просматривать весь текст. Но как возможно одновременно смотреть и в текст, и в телевизор, я не понимала. Это был какой-то дурдом! Я не успевала сказать свой текст, как мне «на пятки наступал» Карапетян или Пузырев.

Я, Людвиг и актриса Людмила Гнилова во дворе «Видеофильма». 2000 год

«Ну, попала я!» Да это же не имеет ничего общего с дубляжом, где на большом экране медленно крутится одна и та же сцена или эпизод, которые можно отрепетировать и из всех дублей режиссер выберет лучшее. Теперь дубляж, по сравнению с озвучиванием, казался мне просто курортом. «Нет, с этим мне не справиться, – решила я, хотела извиниться и уйти. Но другие актеры с легкостью успевали. Люся Гнилова вообще не смотрит ни в текст, ни на экран, а вяжет свитер своему мужу-красавчику Александру Соловьеву и все успевает вовремя сказать. – Значит, все приходит с опытом…»

Я собрала в кулак всю свою волю, стараясь не проворонить свой текст.

– Стоп! – загремел в наушниках голос Инны Давыдовны. – Элеонора Болеславовна, вы разобрались с текстом? Тогда пишем!

Я старалась изо всех сил, но Инна Давыдовна снова остановила запись:

– Элеонора Болеславовна! Вы что, не слышите, что ваши героини мать и дочь говорят между собой разными голосами? Пожилая мать и молодая дочь. У нас, конечно, не дубляж, но я попрошу вас «отбиваться» голосом, сохраняя при этом характер героя! Пишем еще раз все сначала!

Я еле-еле успевала переворачивать страницы и прочитать вовремя свой текст, а режиссер еще требует от меня говорить сама с собой разными голосами!

Инна Давыдовна Герасимова (слева) режиссер центрального телевидения, с дочерью и внуком

– Стоп, стоп! – раздался в наушниках голос Инны Давыдовны. – Слышно, как вы, Элеонора Болеславовна, шелестите страничками. Пишем сцену матери и дочери еще раз!

Я начинала тихо ненавидеть Инну Давыдовну. Наконец объявили перерыв на обед.

Смена озвучания продолжалась с 10 утра до 21 часа, с двумя перерывами на обед и на ужин.

Все дружно пошли в столовую на седьмой этаж, где кормили вкусно и недорого.

После обеда шли пить кофе, натуральный экспресс-кофе с пирожными-мини по 10 копеек, выпекающимися тут же.

Запах в кафе на первом этаже стоял одурманивающий. Во время обеда я увидела Инну Давыдовну вблизи: это была немолодая, полная женщина, с коротко стриженными волосами с проседью и с необыкновенно большими красивыми, как у лани, глазами.

Меня поразило тогда, как бедно она была одета: выношенная, растянутая кофта, простая юбка, явно сшитая своими руками, смятая сзади от сидения «в гармошку» и… на ногах старые, стоптанные на мизинец кроссовки.

В столовой Инна Давыдовна обычно брала только суп или одно второе блюдо. В полиэтиленовые пакетики она складывала нарезанную колбасу, сыр, пирожки. «Это моим детям, дочке Машеньке, она заканчивает иняз, и ее сыночку Волечке, ему два года».

Инна Давыдовна никогда никому из нас не позволяла угостить ее 10-копеечной чашкой кофе. Она была очень педантичной в этом вопросе.

Как я узнала позже, Инна Давыдовна выросла в интеллигентной семье потомственных юристов. Ее родной племянник известный адвокат Генри Резник.

В общении она была веселым, добрым, тактичным человеком, но в работе была жесткая и чрезмерно требовательная, доводя актеров порой до изнеможения. Иногда кто-нибудь из нас терял самообладание. Юрий Пузырев в такие минуты с силой бросал на стол свои очки, вставал и уходил курить.

Но Инна Давыдовна не реагировала на подобные знаки «протеста» и стояла на своем. Она изматывала нас, скрупулезно отрабатывая каждый эпизод, каждую реплику, добиваясь в итоге блистательного результата.

Доставалось нам и от редактора Марии Старостиной, которая, как цербер, следила за каждым произнесенным нами словом. В период проводимой Михаилом Горбачевым антиалкогольной компании был строжайший приказ Председателя Гостелерадио Лапина вырезать из телефильмов эпизоды с употреблением алкоголя.

В фильме, который мы озвучивали, была сцена, где герои выпивали. Сцена была ключевая и вырезать ее было нельзя, так как в ней рассорившиеся молодожены мирятся, поднимая бокалы с вином за свою любовь.

В отредактированном редактором Старостиной тексте была реплика: «Дорогая, выпьем кофе за нашу любовь!»

Сева Абдулов возмутился:

– Маша, это бред! У них же в руках бокалы с вином!

– Это не обсуждается! – отрезала Старостина. – Читайте то, что написано в тексте!

Работа на Центральном телевидении теперь составляла смысл моей жизни. Благодаря урокам, преподанным мне Инной Давыдовной, моим «музыкальным ушам» и диапазону голоса я быстро освоила технику «отбивания» голосом одной героини от другой. Мне даже удалось озвучить мальчика 10–12 лет, заменив заболевшую Вику Радунскую. Инна Давыдовна стала приглашать меня на каждый фильм. Ей нравилось, что я никогда не опаздываю на запись, не отпрашиваюсь, берусь за любые роли и при этом «мало стою». Моя киношная ставка была 10 рублей за смену.

Я с удовольствием смотрела по ТВ первого канала озвученные нами скучные социальные фильмы в ожидании титров в финале: «Фильм озвучивали актеры…»

…Инна Давыдовна начинала озвучивание трехсерийного болгарского фильма. На главную роль матери героя-моряка она впервые решила пригласить народную артистку СССР Татьяну Пельтцер с ее неповторимым, чуть дрожащим голосом.

Мы с волнением ожидали появления в тон-ателье Татьяны Ивановны, нашей любимой, выдающейся актрисы.

Она стремительно вошла в студию, худощавая, подвижная, в модном седом паричке.

Мы встали ей навстречу.

Вскинув вперед руки, она пафосно произнесла: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое!» – и, обратившись к Инне Давыдовне, спросила: – «А зачем это вам старуха понадобилась? Вон какие красавцы тут у вас!» – Она кокетливо наклонила голову. На ее лице блеснула лукавая улыбка.

Инна Давыдовна развела руками: «Подмога нужна молодым».

Татьяну Ивановну усадили за длинный стол, разложили перед ней текст, установили микрофон и надели на голову огромные тяжелые наушники.

Инна Давыдовна объяснила ей, что в наушниках будет звучать болгарская речь, изображение будет в телевизоре, а ей нужно будет читать русский текст за мать своего сына. Рядом расположился «сын», любимый актер Инны Давыдовны Юрий Пузырев.

– Да знаю я технику этого дела, запускайте кино! – сказала Татьяна Ивановна.

Сцена матери с сыном прошла, но Пельтцер не сказала ни слова.

– Инночка, я что-то не пойму, а разве вы не кольцами дублируете?

– Нет, Татьяна Ивановна, большими сценами. У нас не дубляж, а закадровое наложение текста, так называемое озвучивание, при котором надо уложить русский текст в отрезок реплики зарубежного актера и обязательно сохранить характер своего героя.

– Ну, поняла, чего ж тут не понять, давайте репетировать, – Пельтцер поправила на голове наушники, которые сползали в сторону.

– Начали!

– Минуточку, Инночка! Хочу уточнить: в наушниках – болгарская речь, смотреть на изображение в телевизоре и в это же время читать русский текст? Да? Но как я могу одновременно смотреть в телевизор и читать текст?! С ума можно сойти! Ну, давайте попробуем, запускайте это ваше болгарское кино!

Сцену пускали уже в третий раз. Пельтцер не успевала проговорить свой текст, как на нее «наступал» Пузырев. Большие наушники съехали вверх, потащив за собой парик Татьяны Ивановны.

– Остановите запись! – крикнула она. – Я не успеваю перекладывать страницы. Какой-то сумасшедший темп! И потом, эти дурацкие наушники, черт бы их побрал. Сдавливают голову и лезут куда-то вверх. Попробуем еще раз! Давайте репетировать.

– Татьяна Ивановна! Может быть, попробуем записать? – загремело в наушниках.

– Инночка, умоляю, говорите потише! Что же вы так орете? Оглохнуть можно!

– Извините, Татьяна Ивановна! Я постараюсь потише. Тишина в студии! Мотор! – так же прогремело в наушниках Пельтцер.

– Стоп, стоп! Извините, Татьяна Ивановна, но слышно, как вы перелистываете странички. Попрошу еще раз!

Была записана уже почти половина сцены, как вдруг Юрий Пузырев оговорился: «Извините, пожалуйста! Но очень неудобное для произношения словосочетание. А нельзя переставить эти междометия местами?» – обратился он к редактору.

– Нет, нельзя! Текст отредактирован и утвержден главным редактором!

– Ну, тогда пишем еще раз! – Пузырев явно расстроился и опять оговорился на том же самом месте. – Ну все, заклинило! – Он в сердцах швырнул очки на стол. – Извините, я перекурю!

Пельтцер вышла из студии и подошла к Инне Давыдовне.

– Инночка! А давайте писать с того места, где у Юры «заклинило», мы же записали уже почти половину сцены!

– Вообще-то можно, но, к сожалению, звукорежиссер отмотала пленку на начало сцены, стерев все, что вы записали.

– Как отмотала?! Почему?! Черт знает что. Попробовала бы сама записать! Это адский труд.

На следующем дубле «споткнулась» Пельтцер: «Конечно! Я выбилась! Я расстроилась, что звукорежиссер стерла хорошую запись!»

– Татьяна Ивановна, ну извините, не расстраивайтесь, прошу вас! Ну вы же гениальная актриса, для вас такая работа – это «семечки». Давайте запишем еще раз, – уговаривала ее Инна Давыдовна.

Наконец сцена была записана.

Пельтцер перекрестилась: «Слава Богу!» и встала было со своего места, как Инна Давыдовна ее и Пузырева остановила:

– Минуточку, не расходитесь! У меня возникло сомнение, что Пузырев неправильно сказал «друг с другом».

– А как я сказал?

– А вот мы сейчас все вместе и послушаем… Так и есть, вы сказали «с друг с другом».

– Да не может быть!

– Ну, послушайте еще раз… Убедились? Так что, извините, Татьяна Ивановна, но вторую половину сцены, прямо с этого места, придется переписать. Мотор!

– Стоп, стоп! Татьяна Ивановна, миленькая, опять слышно, как вы шелестите страничками. Пишем еще раз!

– Стоп! Татьяна Ивановна! Смеяться не нужно! Вы не забыли, что у нас – не дубляж, а закадровое наложение русского текста? Мы оставляем фоном «родную» фонограмму. Так что – ни вздохов, ни ахов, ни смеха! Прошу еще раз!

– Подождите, подождите, секунду! – закричала Татьяна Ивановна. – Я уже ничего не соображаю: не шелестеть, не смеяться, не вздыхать! И эти ваши тяжеленные наушники. – Она сняла их и сняла парик. – Запускайте! – она водворила наушники на голову. Парик лежал на столе.

Запись сцены матери и сына подходила к своему завершению. Мать сына-моряка должна была спросить у него: «Значит, ты, сынок, осел на суше?» Но непривычная к такой работе «затурканная» режиссером Пельтцер на полном серьезе спросила сына: «Значит, ты, сынок, осёл на суше?»

Тонко и жалобно застонал Пузырев, упав на стол, завыли и сползли со своих стульев актеры, утирая слезы, звукорежиссер, не владея собой от приступа смеха, стерла всю записанную сцену.

Пельтцер вошла в режиссерскую комнату. Вид у нее был растерянный. В руках она держала парик:

– Маразм крепчал! Это надо же было такое ляпнуть! Нет, это занятие не для старых людей! – Она кое-как натянула на голову парик. – Инночка, как говорится, извините за компанию, рада была с вами познакомиться и позвольте вас покинуть! Нет, нет – не уговаривайте меня! Я вас предупреждала, что у меня сегодня спектакль. Мне надо быть в театре в шесть часов, а сейчас уже без десяти пять! Так что, всего доброго! – Пельтцер послала всем воздушный поцелуй и зашагала по длинному коридору на выход.

В студии повисла гнетущая тишина. У нас возникло чувство неловкости и вины за нашу нетактичность: нельзя было смеяться над оговоркой этой великой актрисы. У Инны Давыдовны был растерянный вид:

– Все идите на перерыв, а я пойду звонить. Надо срочно искать актрису!

Через полчаса она пришла в кафе очень расстроенная:

– Виноградова больна, Радунская – на гастролях, Назарова – занята. У нас срывается озвучивание фильма. – Инна Давыдовна посмотрела на меня. – Элеонора Болеславовна! Пока все пьют кофе, давайте с вами поднимемся в студию и попробуем найти «старческий голос».

С помощью Инны Давыдовны у меня получилось. Фильм был записан успешно.

На приемке фильма члены комиссии поинтересовались: «А что за актриса озвучивала роль матери?»

– Прохницкая.

– И молодую героиню тоже она? А какая у нее ставка? 10 рублей? Небольшая. Надо ее почаще вызывать.

В редакции мне повесили «бирку»: «Прохницкая – от шести до шестидесяти».

В начале работы с Инной Давыдовной я сердилась на нее, раздражалась за то, что она «мучила» меня своими, как мне казалось, бесконечными придирками, но на самом деле она оттачивала мое мастерство и только благодаря ей я стала одной из лучших актрис по озвучиванию фильмов. Разве я бы смогла, не имея опыта работы с Инной Давыдовной, одна озвучить комедийный испанский 24-серийный фильм, в котором было более двадцати женских персонажей разного возраста и характера. Все они звучали на экране разными голосами.

Этот сериал неоднократно показывали по ТВ.

Когда предстояло озвучить фильм «Дежурная аптека-2» и я, в силу своей большой занятости, не смогла его озвучивать, то это предложили сделать замечательной, талантливой актрисе, мастеру высочайшего класса по озвучиванию фильмов Людмиле Гниловой, она отказалась: «После Прохницкой я за это не возьмусь».

А. Ярославцев и я на озвучании кинофильма

За все годы работы с Инной Давыдовной я не помню ни одного случая, чтобы ей за озвученный фильм дали I категорию. Она получала, как правило, третью.

Ее не любили в редакции, потому что она была «белой вороной», не такой, как все. Она не заискивала перед руководством и не обивала пороги их кабинетов, не выклянчивала у них фильма «получше» или категории повыше.

Никогда, ни с кем не обсуждала, кто как одет и кто с кем спит, не слушала скабрезных анекдотов и не участвовала в редакционных коллективных попойках.

Буквально на следующий день после исполнения Инне Давыдовне 55 лет ее отправили на пенсию.

Она тяжело заболела неизлечимой болезнью, безуспешно лечилась и вскоре умерла. Память об этом светлом и талантливом человеке я навсегда сохранила в своем сердце.

После кончины Инны Давыдовны вся ее актерская команда осталась без работы на телевидении.

В редакции был еще один режиссер Клеопатра Белявская. У нее была «своя» актерская команда. Приглашать актеров из «чужой» команды было не принято.

Я второй месяц сходила с ума, сидя дома без работы. Вдруг зазвонил телефон. В трубке послышался незнакомый голос.