Текст книги "Улитка"

Глава 7

Прислушалась. За стеной непривычная тишина. Обычно после наших ссор Джу врубал музыку на полную громкость.

«Неужели ушел? Да вроде не похоже. Чего гадать – пойди проверь».

Сбрызнув лицо водой из баллончика, я быстро причесалась, подвела веки, подкрасила ресницы. Облегающая черная майка с простыми узкими джинсами – в самый раз для такого момента! Не собираюсь показывать, как важно для меня все происходящее.

Желание оправдать свою малодушную импульсивность придало действиям ребячливый апломб и легкую задиристость.

«Да, я иду мириться, но сначала стоит поставить обидчика на место».

Еще четверть бокальчика для смелости, а после стремительный рывок из одной комнаты в другую. Всего лишь мгновенье, и лоно мира, где вечностью правят диджеи, всосало с силой водоворота.

Но что за розыгрыш?!

Воздух, который по логике вещей должен был наполниться запахом пороха, затрепетал от нежного волшебства флейты и виолончели. Из колонок, словно стая невидимых мотыльков, вылетали звуки «Серенады» Шуберта. От томящих, проникающих в самое сердце нот я замерла ошеломленно на пороге. И только спустя несколько мгновений, когда вступили экспрессивные валторны, мое внимание переключилось на Джудит. Хитрец лежал на кровати с заложенными за голову руками и внимательно следил за сменой эмоций на моем лице.

– Знал, что приду!

– Надеялся, что придешь! – Цокнул он языком, прищурившись.

– Забавно. – В душе потеплело от нежности.

Мы улыбнулись друг другу, и в этих улыбках снова утонули все обиды и сомнения. «Серенаду» сменил «Вальс Цветов». Ох! Как же безудержно захотелось закружиться с ним в танце на безлюдной поляне! Или в прозрачном шифоновом платье помчаться по лесу, подобно чеховской Колдунье, чувствуя кожей, не оглядываясь, но чувствуя кожей, что он бежит следом, а потом, дав ему догнать себя и позволить повалить наземь, покрыть его лицо поцелуями.

Но суровая реальность говорит жестоко: «Не можешь уйти? Тогда прими все, как есть».

– Иди сюда. – Приподнявшись на локтях, Джу ладонью постучал по кровати. – Не хочу ссориться. Если бы ты сейчас не зашла, пришел бы сам. Честное слово!

Уткнувшись носом в родное плечо, чувствуя, как новый комок перекатился в горле, я глубоко вздохнула. Переживу – мне не впервой! Все правильно – не можешь уйти, прими все, как есть. Реквием по мечте – музыка наших с ним отношений.

Друг легонько чмокнул в щеку и тут же, принюхавшись, подозрительно спросил:

– Ты что, пила?

– С какой радости! – соврала в ответ.

– Ты жутко испорченная девица! Знаешь об этом?

– На комплимент не похоже. – Быстро просунув руки под его майку, больно ущипнула за правый сосок. – Для этого же ты задирал ее, подлец!

– Эй! Это была шутка! – засмеялся он и тут же добавил, неодобрительно качая головой: – Какой же ты бываешь невыносимо упрямой! Просто бесишь иногда!

– Ты меня бесишь намного больше! Поверь!

Знакомый запах тела, крепость мужских рук, близость, желание, дрожь, если и сдерживаемая, то на грани. Содрать бы эту трикотажную броню и сотворить неосуществимое!

– Что?! – спросил он, заподозрив неладное.

– Ничего. – Невинно заморгала.

– Черт! Я ведь знаю этот взгляд. Только попробуй пощекотать, убью! – закричал он в тот самый момент, когда я с визгом набросилась на него.

– Зараза! – застонал Джу, смеясь.

Вереща и улюлюкая, мы кубарем скатились на пол.

– Получай!

Подушка полетела мне в лицо. Я ахнула от неожиданного удара, но тут же прыснула от смеха, увидев свою всклокоченную голову в зеркале.

– Все, ты труп!

В такие минуты мое сердце переполняло множество чувств, но главным из них была благодарность за близость. Мало кому удастся понять, о чем я говорю. Жизнь дарит лишь единицам столь сильное взаимопроникновение. Но те, кому посчастливилось встречать рассвет, лежа на мостовой рука об руку с близким человеком, услышат меня.

Мы посидели молча, крепко обнявшись.

– Слушай, совсем забыл, – вдруг спохватился Джудит, поднимаясь на ноги, – вчера Аркадия встретил в городе. У него явно рецидив. Выглядит удручающе. Правда, все такой же неугомонный оптимист. Чуть не удушил меня от радости. Он говорит, что у Сиси теперь почти все новые люди. Может, пройдемся по свежему воздуху, а?

Я оторопела.

– Вставай. – Джу принялся одеваться. – Пойдем прямо сейчас. Мы ведь у нее почти девять месяцев не были.

– Ты что, с ума сошел?! Даже не думай!

– Слушай… Прошла целая вечность! Думаешь, кто-то будет вспоминать о старых обидах? К тому же Роб там редко появляется. Давай-давай, прогуляемся. – Он настойчиво потянул меня за руку. – В конце концов, мы ничего не теряем. Все само собой решится.

– Ну не знаю…

Мы так чудесно проводили время вдвоем, зачем бередить старые раны? Я с грустью окинула взглядом комнату друга: у окна суперсовременный компьютер, колонки с сабвуфером, вертушка, вся правая стена – огромные стеллажи с пластинками, книгами, фотоальбомами. Над кроватью панно – два больших черно-белых фото, на них Джудит в роли модели – безупречен! На полу у окна красное кресло-мешок, яркое пятно среди серебристо-бежевых тонов. Мне не хочется уходить, здесь мой мир, но если уж Джу что-то задумал, его не остановишь, лучше сразу сдаться без боя.

– Дай мне пять минут, – нехотя сказала я и ушла в свою комнату переодеться.

По выходным на венских улицах уйма народа. Горожане, приезжие превращаются в одну хаотично двигающуюся массу, растворяющую индивидуальность. В то воскресенье было особенно многолюдно. Чтобы добраться на Наглергассе к дому № 12 нам пришлось перепрыгнуть десяток маленьких собачек, сотню раз наступить кому-то на ногу и тысячу раз извиниться за беспокойство.

И вот уже знакомый подъезд. Пожилая консьержка, уставшая от людской суеты, вяло бросает: «Лифт не работает». О’кей! На третий этаж можно и пешком. Настойчивый звонок, стук каблуков. Знакомый нежный голос говорит с придыханием:

– Какая умопомрачительная галлюцинация! Неужели нашли повод?

Легкий ветерок из приоткрытой двери… Чувство вины, затопившее душу…

Часть III. ДОЛЬЧЕ ВИТА

Глава 1

Сиси, она же Элизабет или просто Бет, как я уже упоминала, моя некогда самая близкая подруга, была потомственной австрийской аристократкой, любимым отпрыском богатой семьи Хильденбранд. Ее родителям, владельцам и основателям одной из крупнейших фармацевтических компаний, принадлежало огромное поместье с роскошным средневековым замком недалеко от Зальцбурга.

Те, кому хотя бы однажды посчастливилось побывать там, от зависти надолго лишались сна. Декоративные пруды и причудливые ротонды, тенистые корты и конюшни, столовые, рассчитанные на сотню гостей, кровати под балдахинами, а также целая армия горничных – весь этот грандиозный размах казался нереальным и сказочным даже самым обеспеченным. Надо отметить, Элизабет, выросшая среди дворцовой роскоши и безграничной вседозволенности, решительно не испытывала неловкости по поводу своего статуса. Она одинаково свободно общалась как с друзьями, которых выбирала исключительно по зову сердца, так и с титулованной родней, чьи активы в ближайшие двадцать лет преумножать не собиралась. Обладая всеми привилегиями, высоким положением в обществе, славная сумасбродка безбожно транжирила выделенные ей средства на всякие прихоти, а особенно – на игру в либерализм. Кого только не заносило в ее венскую квартиру: художники, актеры, спортсмены, философы, писатели, диджеи. Двери всегда были распахнуты – добро пожаловать, кто бы ты ни был!

Безусловно, когда того требовали обстоятельства, Бет с легкостью превращалась в светскую львицу, чопорную аристократку с безупречными манерами, восхитительную и недосягаемую Снежную королеву с глазами зимнего неба. Но перевоплощение происходило там, на подиумах и светских раутах, а в кругу приятелей Элизабет была милой и хорошей подругой, прекрасной собеседницей и хохотушкой. Наша Сиси грешила, выпивала, гуляла ночи напролет… Подчас она становилась празднично-фривольной или невыносимо циничной, одновременно искушенной и невинной. Парадоксально! В головокружительном калейдоскопе своего характера она всегда пребывала в гармонии с собой и окружающим миром.

О Сиси мечтали, ею бредили, страстно жаждали, ненавидели и проклинали. А она, с детства привыкшая к всеобщему вниманию, даже и не пыталась ничего предпринимать для прекращения любовной лихорадки вокруг своей персоны.

Начальное образование Элизабет получила в Англии, в закрытой элитной школе для девочек. После, вернувшись в Австрию, поступила в колледж. Ну а по его окончанию был Лозаннский университет, факультет международного права, где мы с ней и познакомились. Грустно, конечно, что, успешно «добив» учебу, ни одна из нас не воспользовалась специальностью. Меня всегда привлекала литература, Бет, судя по всему, работать вообще не собиралась.

Однажды во время тестирования ей попался вопрос: «Что, на ваш взгляд, вы никогда не измените в своей жизни». Ни секунды не раздумывая, она написала: «Я всегда буду пить, курить и, надеюсь, никогда не потеряю вкус к сексу».

Конечно же, ее вызвали на педагогический совет и жестко отчитали. Надувшись и поджав губки, паршивка ехидно парировала:

– В тесте просили отвечать правдиво.

Любой другой студент после подобной выходки полетел бы в тартарары. Но кто посмеет тронуть дочь фармацевтического магната и спонсора Университета?

Нет! Бет не была бунтарем. Играя без правил, моя подруга прекрасно понимала: для нее и ей подобных правила просто переписываются, а любые границы раздвигаются. Впрочем, из-за этих ее хитрых уловок я не переставала любить ее меньше. Яркая, умная, неординарная, она влекла меня за собой. С ней вместе мы умудрялись кружиться в водовороте мужского внимания, за ней без оглядки я поехала в Вену…

Грациозная, длинноногая, неизменно на высоченных шпильках и в платье с откровенно-шокирующим декольте. Знакомьтесь, это Сиси! Виват, королева!

За спиной Джудит не видны ни мое смущенное лицо, ни впившиеся в ладонь ногти, но, кажется, ироничный взгляд Бет уже буравит мое нутро, и я готова бежать куда подальше, перепрыгивая через две ступеньки.

– Теперь для визита к тебе нужен повод? – спасает ситуацию Джу. – Как ты, старушка?

Приветливые объятия, поцелуй в губы. Для кого-то примирение – всего лишь констатация новой встречи, без суеты, без опущенных глаз. А у меня потеют подмышки, и я ничего не могу с этим поделать!

– Старушка-потаскушка! Ха! Как всегда. – Пожимает плечами Бет и мягко, но уверенно вытягивает меня из-за спины друга. – Поцелуемся, что ли?

– Привет, – лишь успеваю выдавить из себя, как тут же ощущаю ее теплое дыхание и аромат дорогих духов.

– Ого! – вырывается непроизвольно.

Элизабет смотрит с откровенным интересом.

Подобным Сиси не понять, почему у других пересыхает во рту от волнения.

– «Как всегда» – весьма неопределенное понятие. В нем присутствует элемент скуки. Здесь стало тихо. Неужели пора бурных оргий прошла? – произносит Джудит, озираясь.

– Ты все еще с ним?

Насмешливый кивок в сторону всеобщего любимчика. Тихое прищелкивание языком, еле заметная издевка в голосе. Стеснение начинает меня тяготить.

– Надо было нам с тобой остаться вместе. По крайней мере, наша связь была менее абсурдной. Помнишь, как мы веселились? – Она засмеялась звонко, по-детски, как в годы наших студенческих авантюр.

Бесшабашная, мечтательная пора! Казалось, впереди нас ждут одни приключения, а родительские средства – всего лишь маленькое одолжение, предоставленное нам судьбой, ведь сами мы стоим дорого и любые горы свернуть нам по плечу. Все это привносило в жизнь невероятный подъем, а самоуверенность молодости подстегивала к дерзким выходкам. Позднее, вспоминая те дни, я часто со сладкой грустью перебирала в памяти каждую полочку наших забитых доверху платяных шкафов, снова и снова раздвигала легкий тюль на окне комнаты, в которой девушка с обликом австрийской императрицы дарила мне огромный мир новых неведанных чувств.

С тех пор Бет совершенно не изменилась: все такая же красивая, чуточку надменная, пылкая, как в далекие зимние бесстыжие ночи. Верится с трудом, а ведь когда-то она была со мной! У меня дико защемило сердце при воспоминании о наших маленьких интимных тайнах. Мы так много отдали друг другу и так много взяли – без самопожертвования, без ущерба для обоих, просто в благодарность, – что, казалось, память о наших отношениях навсегда останется во мне, всем монотонным будням вопреки.

И вот сейчас, стоя перед девушкой, которую еще год назад считала больше чем сестрой, я не могла взять в толк, откуда во мне появились силы с такой легкостью отказаться от столь дорогого некогда человека. Что поделать, замыкаясь в своих слепых обидах, мы зачастую топчем чужую душу, особенно если она принадлежит невольному свидетелю твоей трагедии. Так произошло с Элизабет. Ошибочно приняв невмешательство за предательство, я вычеркнула подругу из жизни на долгие месяцы. Но самое страшное – это далось мне слишком легко… Так зачем я сегодня пришла сюда и кто мы теперь друг для друга? Стоит ли ворошить пепел, ведь он лишь поднимется в воздух, а затем осядет бессмысленной пылью?

А взгляд с поволокой продолжает буравить насквозь, и от него так стыдно, неловко, волнительно! Неосторожное движение – и фарфоровая ваза на полу. Мелкие кусочки, острые осколки, что режут до крови – их не склеить. Не склеить вазу, не склеить дружбу. Так зачем я все же пришла?

– Успокойся. Это всего лишь стекло. Ему свойственно разбиваться. Клаус, дорогой, иди сюда!

Ох, как красиво она умеет их звать!

– Да, моя госпожа, – юный веселый голосок зазвенел колокольчиком.

– Тебя не затруднит собрать мусор? – улыбнулась ему Сиси и добавила, заговорщически подмигнув мне: – Пошли дальше, там еще есть что бить.

«Укоряй, шути – ты имеешь право! Мои нервы дребезжат задетыми струнами. И это лучшее оправдание моей вины. Но раз я уже здесь, дай мне шанс все исправить…»

«Конечно же дам, моя любимая! Мы старые добрые приятельницы, нам есть о чем поболтать на досуге, и совершенно не обязательно всем новоприбывшим знать, какая червоточина у каждой из нас в душе…»

– Здесь теперь много новых лиц, – бросила Сиси, плавно виляя бедрами, направляясь в зал. Упругие ягодицы подрагивали в такт ее шагов.

– Заметно по зловещей тишине, – отозвался Джудит, поглядывая на мальчика с совком.

– У тебя глаз-алмаз, Жужу, – проследив за взглядом гостя, хихикнула Сиси.

Упоминание старой клички друга вызвало новую щемящую боль. Когда-то Роберт в шутку прозвал нас «Жук и Фиалка». С тех пор в самом близком кругу нас именно так и называли. Но Элизабет часто ехидничала:

– Без обид, дорогой! Но какой ты Жук? Скорее Жужу!

Джудит кивал озорно в ответ.

И в этот раз он комично присвистнул, а потом, взяв нас обеих под локотки, увлек по длинному коридору.

– А как Ян? – наконец решаюсь подать голос.

– В отличие от некоторых, Ян всегда со мной.

Мысль о присутствии Януша придала большей уверенности, словно под ноги, что чуть не увязли в болотной топи, подложили крепкие бревна. Нет! Я не превратилась в дикарку за последние полгода общения исключительно с гомосексуальной братией Джудит, просто нервозность, вызванная чувством вины и ревностью к прошлому этого дома, не давали расслабиться.

В огромном зале, где даже на ощупь я смогла бы отыскать любой предмет, почти ничего не изменилось. Лишь рояль подвинули ближе к окну. Все остальное осталось на своих местах.

– Внимание! Хочу представить моих старых друзей, – объявила Сиси. – Уникальную в своем роде парочку. Они неразлучны, как сиамские близнецы. Хотя, пожалуй, во всем мире не сыскать более разных людей.

После великолепной рекомендаций мы оказались в поле зрения семи пар любопытных глаз. Большинству из присутствующих на вид было от тридцати. Не ожидая такой картины, мы оба слегка растерялись. Спасением стал Ян. Завидев нас, он вскочил с кресла и кинулся навстречу.

– Бог ты мой, р-ребята! Как я рад! Надо же, нед-давно вспоминали о вас! Скажи, Сиси, сов-всем недавно!

Все та же прическа «ежик», все тоже легкое заикание при волнении… Высокий, худощавый, с очками в роговой оправе, вечно съезжающими на переносицу, Ян походил на университетского преподавателя. Мы так и называли его за спиной – профессор. Он был самым старшим среди нас, самым умным, самым добрым и самым преданно влюбленным в Сиси. Не удивительно, что именно ему она и отвечала взаимностью, на зависть остальным. Конечно, все понимали, что рано или поздно пробьет час, когда родители потребуют от Элизабет сделать выбор в кругу себе подобных. Но пока это не произошло, парочка крепко держалась друг друга, удивляя своим постоянством.

– Правда. Кажется в прошлый четверг, когда мы с ним пересматривали старые фотографии, – кивнула Бет.

– Рыться в прошлом опасно для здоровья. – Похоже, Джудит уже начал свыкаться с обстановкой.

– Надеюсь, п-пьем, как раньше. Белое сухое? – спросил Ян с гостеприимной улыбкой. – Совиньон блан элит подойдет?

– Да вы по-прежнему жируете, черти! – иронично воскликнул мой друг.

Добродушно захохотав, Ян сжал его в крепких объятиях.

– Сейчас принесу бокалы.

– Я с тобой, помогу на кухне, – предложил Джудит. – Сиси, кто был этот славный мальчуган с совком?

– Скромный, стеснительный юноша, но умный, очень умный, – заговорщически прошептала Элизабет.

– Оставь Клауса в покое, ненасытный ты коршун.

– Потянул Ян Джу за руку, и они скрылись на кухне.

Януш Мокавецкий был поляком по происхождению и австрийцем по рождению. Он появился на свет через восемь месяцев после того, как в семьдесят пятом его отец – известный польский хирург – переехал вместе с женой из Кракова в Вену по приглашению Академии наук.

Говорили, более странной пары, чем его родители, среди польской диаспоры встречать не приходилось. Он – убежденный социалист, она – ярая католичка. Все вечера в их семье сводились к спорам на социальные и религиозные темы, как следствие – к ссорам и слезам. В этой идеологической борьбе каждый из родителей пытался затащить сына в свой лагерь, не замечая страданий ребенка. Парень вырос и ушел из дома, а после скандального развода предков, их новых браков так и не переехал ни в одну из семей. От маминого второго замужества у Яна появился сводный брат, от папиного брака – сестра. Эти милые ребятишки со счастливым детством стали единственной отдушиной добровольного скитальца, любовью, которая прежде не находила отклика.

За год до нашего знакомства с Яном Маковецкий-старший погиб в автомобильной катастрофе, а спустя всего лишь семь месяцев от рака груди угасла его некогда вторая половина. Не сумев жить вместе, они так и не научились жить врозь. Любовь никогда не спрашивает, из какого ты стана…

В один из последних дней мать позвала Януша к себе. Она долго рассказывала ему о своей молодости, о студенческих годах, о первой встрече с юношей, чьи руки обнимали так крепко, что, казалось, в мире не существует бед. Рассказывала о замужестве и о счастье в глазах супруга при вести о появлении первенца. Женщина говорила и говорила, боясь остановиться, словно с окончанием рассказа могла оборваться нить прошлого, исчезнуть образы родных, которых сильно любила.

– Я шла за Богом, но, похоже, Бога не было во мне, – вдруг разрыдавшись, воскликнула она.

– Перестань, мам.

– Хорошо… Я так рада видеть тебя, – подавив рыдания, совсем тихо произнесла измученная болезнью женщина, – а теперь посиди со мной. Знаешь, милый, я очень любила твоего отца. Только поняла это слишком поздно. – Отведенный взгляд, дрогнувший голос. – Прошу, не суди нас строго. Не забывай, но хотя бы прости. – Слезы текли по впалым щекам.

Не в силах больше сдерживаться, Ян кинулся к матери, такой взрослый и такой одинокий.

Она никогда раньше не чувствовала с ним близости, не разговаривала по душам, не знала о его желаниях или мечтах… А сейчас этот молодой мужчина прижимается к ней, словно маленький мальчик. Как глупо прошла жизнь! В чем был ее истинный смысл? В отстаивании идей, в суматохе событий, в экстазе, переплетении тел, в агонии родов, в покаянии и терзаниях? В чем бы он ни был, теперь узнавать поздно. «Нет времени!» – какое страшное выражение, холодящее душу своей безнадежностью. Проще умереть, чем чувствовать его. Так далеко становятся реальные объекты, и приближаются тени. Тени, длиной в вечность…

Могут ли быть крепче объятия, чем у людей, которые, обретя друг друга внезапно, прощаются навсегда? Хотелось бы верить, что нет, иначе грош тогда цена Человеку Чувствующему.