Текст книги "Персик"

43

Пич свернулась калачиком в кресле, пытаясь читать книгу «Очертания прошлого», написанную Гарри Лаунсетоном, ожидая, когда же зазвонит телефон. Даже то, что она просто держала в руках его книгу и смотрела на слова, которые он написал, делало ее ближе к нему. Гарри использовал свой давний интерес к мифам и легендам прошлого и исследовал их через призму современной психологии. Получилась «глубокая и умная книга, где человеческие отношения разбирались с анатомической тщательностью» – так писали рецензенты. Пич гордилась, что именно она ожидала сейчас его звонка.

В десятый раз она взглянула на фотографию Гарри на обложке книги. Он улыбался, щуря глаза на солнце, и выглядел молодым и очень красивым. Закрыв глаза, Пич в сотый раз переживала их встречу на приеме. Гарри оказался именно таким, каким она его запомнила. Если бы Августы не было рядом, он, Пич была уверена, закружил бы ее в своих объятиях тут же, на месте.

… О, Господи, она не хотела думать о его жене. Зазвонил телефон, и она кинулась через холл, чтобы первой поднять трубку, но попросили другую девушку. Поникнув, разочарованная, она побрела назад, к своему креслу.

Она едва решалась уходить на занятия в эти дни, боясь пропустить его звонок, и оставляла многочисленные записки с указаниями, где ее можно найти, а также просила всех, если позвонит мужчина, попросить оставить номер, по которому она смогла бы перезвонить. Но Гарри не звонил.

Это из-за Августы, решила Пич, ища предлог для его оправдания, или он очень занят в Гарварде, а возможно, в муках творчества пишет новую замечательную книгу. У гениев отсутствует ощущение времени. Однако, все тщательно обдумав, лежа в кровати, Пич поняла, что не так все просто, как она себе представляла. Если она хотела встретиться с Гарри, ей необходимо что-то предпринять.

Она позвонила ему на следующее утро, к телефону подошла Августа.

– Здравствуйте, – заговорила Пич нервно. – Я звоню из Литературного общества Радклиффа. Могу я поговорить с мистером Лаунсетоном, пожалуйста?

– Я слушаю, – произнес Гарри.

По телефону его голос был более глубоким.

– Это Пич де Курмон, – сказала она.

– Правда? – Он оказался довольным. – Это действительно вы? Я думал, это Литературное общество Радклиффа.

Он не назвал ее по имени, и Пич нервно закусила губу.

– Общество интересуется, смогли бы вы выступить для нас в ближайшее время? Рассказать о вашей книге «Очертания прошлого».

– Вы читали ее? – удивленно спросил он.

– Да. – Накручивая телефонный шнур на палец, Пич добавила: – Но, признаюсь, я ничего в ней не поняла. Вот почему мне нужны вы, чтобы все объяснить.

Гарри рассмеялся.

– Тогда, если я вам нужен, мне придется подумать, что можно сделать. Послушайте, в моем расписании есть промежуток восьмого числа – вечером, в следующий четверг. Как, подходит вашему обществу?

– Прекрасно, – воскликнула Пич. Она не ожидала, что это будет так скоро. – Это будет прекрасно.

– Хорошо. Около семи тридцати. Оставьте мне записку и дайте знать где. До встречи.

В трубке, которую она все еще держала в руке, послышались короткие гудки, и Пич с удивлением посмотрела на нее. Он даже не упомянул прием, на котором они познакомились, и не объяснил, почему не звонил. Но она увидит его – вечером в следующий четверг.

Гарри сидел на диване в окружении очаровательных девушек, держа в руках очень маленькую рюмку с очень скверным хересом. Он рассказывал около часа о своей жизни, карьере и своей последней книге, и они восхищенно его слушали, а после этого даже задали несколько интеллигентных вопросов. Все это было очень приятно, а молоденькая Пич – просто неотразима в узких черных брюках и черном свитере с высоким воротом. Она заплела волосы в косички, не была накрашена, и очень отличалась от той уверенной красавицы в открытом красном платье. Очаровательна. Совершенно очаровательна. Гарри сделал глоток ужасного хереса и поморщился.

Пич слышала, что Гарри не водил машину, так как правостороннее движение сбивало его с толку, и однажды он чуть не попал в аварию.

– Мне будет очень приятно отвезти вас домой, мистер Лаунсетон, – сказала она, – когда вы будете готовы.

– Вы очень любезны, – ответил он, посмотрев на часы. Усевшись в ее маленький спортивный синий «курмон», Гарри неожиданно связал имена.

– Неужели вы из тех де Курмонов?

– Боюсь, что да, – ответила Пич. Гарри присвистнул.

– Мой отец рассказывал, как он однажды видел старого Жиля де Курмона – Месье – в «Отель де Пари» в Монте-Карло. Он пережил тяжелую автомобильную катастрофу, потом удар и все еще был сильнее десятерых. Как он построил свою империю – на господстве страха?

– Может быть, – сказала Пич, – но я слышала, что он всегда был добр к своим слугам. Они оставались с ним многие годы.

Гарри засмеялся.

– Вы должны признать, что он был скандальной личностью: все эти судебные дела и восхитительные женщины.

Пич включила зажигание и теперь могла видеть его лицо в свете приборной доски. Его рука лежала на спинке ее сиденья, немного касаясь ее плеч, и он смотрел на нее.

– Судебное дело касалось моей матери, – сказала она резко, а восхитительной женщиной в его жизни была моя бабушка.

– Прошу прощения, – сказал Гарри, сжимая ее плечо. – Я не заставляю вас открывать семейные секреты Во мне сидит писатель. Я сую нос в чужие жизни.

– Я не могу открыть секреты, – ответила Пич, – потому – что сама не знаю всей правды. Но всю жизнь слышу сплетни, перешептывания, обрывки разговоров о том, что всем было известно – что между ними была огромная любовь. Месье умер до моего рождения, а бабушка никогда со мной об этом не разговаривает. Я спросила ее однажды, но она ответила только, что если бы считала, что мне необходимо это знать, тогда рассказала бы все.

Гарри прислонился к спинке своего сиденья и преувеличенно тяжело вздохнул.

– Значит, я никогда не узнаю, – сказал он.

– А я не знаю, где вы живете, – проговорила Пич. – Предполагается, что я везу вас домой, если вы только не захотите пригласить меня на пиццу. Я умираю с голоду. – Она встретилась глазами с Гарри. – Я могу рассказать еще какие-нибудь истории о скандальном де Курмоне, – пообещала она.

– Вперед! – согласился он, рассмеявшись.

Пич подъехала к «Панси Пицца» в Бак-Бей. Она знала, что в этом месте редко можно было встретить ее сокурсниц. Равно как и знакомых Гарри. Ресторанчик был темным и типично итальянским, столы накрыты скатертями в красно-белую клетку, и на них стояли в бутылках из-под кьянти зажженные свечи, с которых капал воск. В кабинке, где сиденья с высокими спинками были обиты красным бархатом, она чувствовала себя отрезанной от всего мира – только она и Гарри. Он заказал пиццу для нее и бутылку бордо, которое они пили из толстых зеленых стаканов. Пич едва дотронулась до пиццы.

– Я думал, вы действительно умираете от голода, – разочарованно сказал он и наклонился вперед, чтобы дотронуться до ее толстой косы.

– У вас волосы цвета каштанов в осеннем Лаунсетоне, – объяснил свой жест Гарри.

Он продолжал смотреть на нее, потягивая вино.

– Вы – красавица, Пич де Курмон, и я должен предупредить вас, что я очень чувствителен к красоте.

– Я знаю, – сказала она. – Вы пишете об этом в ваших книгах. О красивых женщинах, о любви.

Они смотрели друг на друга в мерцании свечи. Он думал о том, что ее глаза были самыми ясными, которые ему когда-либо приходилось видеть.

– Вы не должны верить всему, что читаете в книгах, – заметил Гарри, – писатели никогда не пишут сами о себе.

В ответ она только улыбнулась.

– Пора идти, – сказал он, делая знак официанту.

– Огромное спасибо, – сказала Пич, – за пиццу и вино.

Она была прекрасна, думал он, когда они ехали назад, и, кроме того, очень соблазнительна. Ее улыбка, когда он прощался с ней, была грустной, и Гарри чуть не поддался искушению ее поцеловать. Но удержался. Пич де Курмон была очень опасной молодой женщиной.

С того момента Гарри повсюду натыкался на нее. Сначала он увидел ее на своей лекции. Пич сидела в последнем ряду и была в красном свитере. Прогуливаясь по университетскому двору Гарварда со старым профессором Гиннистоном, он снова заметил ее, одетую в теплый твидовый жакет и укутанную в огромный шарф. Она выглядела замерзшей, как будто долго ждала кого-то на улице, и Гарри помахал ей рукой. Она присутствовала и на симфоническом концерте, в синем костюме, подчеркивающем ее французское происхождение, а ее роскошные волосы, схваченные на затылке, спускались на плечи сверкающим каскадом. Рядом с ней сидели симпатичный молодой человек и еще одна пара. Он перекинулся с ней двумя фразами на приеме в честь еще одной литературной знаменитости, но, кроме «Как поживаете?», не успел ничего сказать. А потом был прием у Себастио до Сантоса, и она была там.

– Я – ваша хозяйка, – улыбаясь, сказала ему она. – Себастио – мой дядя.

Она была очаровательна в черном шелковом платье с длинными рукавами и узкой юбкой. Такой наряд могла себе позволить женщина вдвое старше нее. Пич выглядела в нем одновременно и скромно, и чрезвычайно соблазнительно. Гарри почувствовал, что у Августы, которая была с ним, испортилось настроение. Бедняжке Августе никогда не шел черный цвет, как, впрочем, и любой другой. Она лучше смотрелась в твидовых костюмах и свитерах, с каплями дождя на лице, гуляющей с охотничьими собаками по Лаунсетону.

За обедом Гарри сидел рядом с Пич, а Августа – в другом конце стола, справа от Себастио.

– Я все время вижу вас, – сказал он. – Куда ни поверну голову, вы там.

– Потому, что я преследую вас, – сказала застенчиво Пич.

Она решила, что откровенность была самой лучшей тактикой поведения с Гарри, поскольку ее хитрости не увенчались успехом. Ей пришлось упрашивать дядю в течение нескольких недель устроить этот прием, и отступать было уже некуда.

Гарри не был уверен, что Пич говорила серьезно. Боже, у нее такие голубые глаза и такая прекрасная кожа, будто покрытая золотом. Она была очень, очень соблазнительна…

– Считайте, – сказал он весело, – что взяли меня в плен.

Бросив осторожный взгляд на своих соседей по столу, чтобы убедиться, что они заняты собственными разговорами, Пич предложила ему:

– Давайте встретимся позже, когда все закончится. Мне нужно с вами поговорить.

Гарри глотнул вина – «От Брион». Себастио до Сантос прекрасно разбирался в винах, как и во многом другом. Понимает ли она, что говорит? И сколько ей лет – семнадцать, может, восемнадцать?

– Пожалуйста, – просила Пич, дотрагиваясь рукой до его колена.

– Где? – спросил он.

– Я напишу адрес и отдам вам после ужина. После этого Гарри уже не мог сосредоточиться ни на чем. Пич была не первой девушкой, которая влюблялась в него, без ложной скромности, он уже привык к этому. Иногда это его даже раздражало. Особенно когда ему нужно было много работать. Но он не был равнодушен к красивым девушкам. А с Пич де Курмон все по-другому. От нее исходило необыкновенное обаяние, она была так непосредственна и невинна – хотя и пыталась начать по-взрослому опасную игру.

– Боюсь, что сегодня не оправдал ваших надежд, – сказал Лаунсетон Себастио до Сантосу на прощание.

– Без сомнения, еще один великий роман зреет у вас в голове, – ответил Себастио, пожимая ему руку, – но с вами было веселее, чем с моими обычными гостями.

По дороге домой Гарри сказал Августе, что ему нужно в офис закончить кое-какую работу, и она отвезла его туда. Вынув записку, которую Пич незаметно вложила в карман его пиджака, он остановил такси и был в указанном месте через десять минут.

– Это квартира подруги, – сообщила Пич, принимая его пальто. В камине горел огонь, и звучала пластинка с концертом Вивальди, которую Пич поставила перед его приходом. Была включена одна лампа у кресла, и Пич села туда. В ее розовом свете волосы Пич, которые она распустила, казались цвета старого вина, выдержанного в дубовых бочках и освещенного отблесками огня из камина. Гарри подумал о том, как бы он мог описать ее словами. Золотистая кожа. Но не сапфиры вместо глаз – больше подходит сравнение со старинными блестящими викторианскими брошами – от них исходит такое же свечение. Впрочем, «глаза, голубые, как викторианская брошь», звучало слишком банально для такого писателя, как он, да еще литературного гения. Он мог бы выразить все гораздо лучше. Господи, о чем он думает! Гарри пришел сюда, потому что она просила, и догадывался о том, чего она хочет. Он тоже испытывал к ней неимоверное влечение.

Она протянула ему бокал вина, которое захватила у дяди Себастио.

– Тот же «От Брион», – сказал он, узнавая вкус. Пич опустилась на пол у его ног. Обхватив руками колени, она сказала:

– Я хотела, чтобы вы пришли сюда, потому что мне надо сказать вам что-то. – Глубоко вздохнув, она крепче сжала колени. – Я влюблена в вас, Гарри Лаунсетон. Я люблю вас с тех пор, как увидела на игре в крикет в Лаунсетон Магна. Я знаю, это звучит глупо, и вы можете подумать, что я глупая школьница, но это так. И я должна была сказать вам это. Вот почему я все время следую за вами.

Гарри продолжал молчать, и Пич нервно уставилась на ковер.

– Я хочу выйти за вас замуж, – наконец сказала она.

– Иди сюда, – произнес Гарри, протягивая руки, – сядь рядом на диван.

Та грация, с которой она распрямилась и одним движением поднялась с пола, поразила его.

– Я уже женат, Пич, – ласково проговорил он. – И еще я женат на своей работе.

– Я знаю это, – сказала она, не отрывая от него взгляда.

Ее веки с длинными, загибающимися вверх ресницами, закрылись, когда его губы сомкнулись с ее губами, и Гарри услышал ее вздох. Губы Пич были мягкими, как шелк, податливыми и нежными. От таких губ можно было потерять разум.

Она прижалась к нему, обхватив руками шею, и его рука заскользила вверх, к нежной выпуклости ее груди.

Разомкнув ее руки, Гарри встал, развязал галстук, и начал расстегивать свою рубашку. Затем глотнул вина и предложил ей.

– Нет, – сказала Пич, – я хочу помнить все это. Не хочу, чтобы потом казалось, что все произошло из-за того, что мы были пьяны…

Она свернулась на диване, наблюдая, как он раздевается, а в его глазах поблескивают искорки пламени от камина.

Когда он разделся, она не шелохнулась, чтобы приблизиться к нему.

– Позволь, я помогу тебе, – сказал он ласково, расстегивая сложные застежки ее черного платья. Под ним были только белые девичьи трусики из хлопка и лифчик. В этот момент она вдруг показалась ему очень беззащитной. Когда он раздел ее, Пич потянулась к нему и поцеловала. Обнаженные, они легли на ковер у камина. Огонь в нем уже погас, но тлеющие угли отбрасывали блики на ее золотистую кожу и делали ее похожей на дитя Солнца. Она не касалась его, просто тихо лежала и пристально смотрела на него своими огромными светящимися глазами, осознавая всю значительность момента.

Он нежно гладил ее, дрожа от страсти, лаская ее мягкий живот и шелковистые волоски ее лона.

– Ты уверена, Пич, – прошептал он, целуя ее грудь, – ты уверена, что хочешь этого?

– Да, – выдохнула она. – Конечно, да, Гарри. Именно этого я и хочу.

44

Ночью лицо Гарри было совсем другим. Она помнила, как оно передернулось, будто в агонии, в последние мгновения их страсти. Пич не закрывала глаз, желая навсегда запомнить их первую ночь. И если чувства, которые она испытывала, были не такими сильными, как у него, Пич объясняла это тем, что была девственницей.

Гарри был поражен.

– Почему ты не предупредила меня? – простонал он после.

– Но я думала, ты знаешь, – сказала Пич, сердясь, что он мог думать иначе. – Я не занимаюсь этим с каждым вторым.

– Конечно, нет, – произнес он с покаянным видом. – Я не это имел в виду. Я был бы более осторожным с тобой.

– Ты думаешь, у меня будет ребенок? – спросила Пич.

Гарри рассмеялся.

– Нет, – сказал он ей, – не будет. Кстати, совсем неплохая вещь.

– Я не хочу ребенка, – сказала Пич, целуя его в шеку. – Я хочу только тебя.

Он тоже целовал ее.

– Я уже твой.

– Не совсем так. Я хочу, чтобы мы поженились.

Гарри рассмеялся.

– Так лучше, чем супружество, – мы бы только быстрее наскучили друг другу.

– Как с Августой?

– Давай не будем говорить об Августе. Поговорим лучше о нас с тобой.

И он принялся осыпать ее поцелуями. Пич стала более дерзкой на этот раз и провела рукой по всему его телу.

– Какой он другой, – с удивлением сказала она, сжимая рукой его мужской орган и чувствуя, как пробуждает его к новой жизни.

– Ты не для меня, и ты знаешь это, – сказал тогда Гарри и потянул ее на себя.

Его руки скользнули по чистым линиям ее спины и бедер.

– Ты чересчур красива, Пич де Курмон, ты слишком молода и слишком увлекаешь меня.

Сейчас, наблюдая за спящим Гарри, Пич подумала, что запомнит его навсегда именно таким.

– Ты на меня смотришь, – укоризненно сказал Гарри, просыпаясь.

Смеясь, Пич поцеловала его в щеку.

– Я так рада, что ты проснулся, – шепнула она, покрывая поцелуями его шею. Ее пальцы касались шелковистых коричневатых волос у него на груди, а губы продолжали исследовать его тело, опускаясь все ниже, пока не остановились там, где волосы были более темными и жесткими. Медленно ее язык коснулся его мужского корня, и интуитивно она взяла его в рот.

– Боже, – прошептал Гарри, – О, Боже, кто научил тебя этому? Как хорошо, хорошо… Пич.

– Я должен бежать, – сказал он, выходя из душа и вытираясь полотенцем. Надевая часы, он взглянул на них.

– Семь тридцать. Я поеду прямо в офис. Скажу Августе, что работал всю ночь. Со мной это часто случается.

Пич ревниво наблюдала за ним.

– Увидимся вечером?

– Сегодня вечером не получится, моя дорогая. У меня обед или что-то в этом роде.

Надев начищенные до блеска коричневые мокасины, не глядя в зеркало, он мастерски завязал галстук.

– Послушай, – ласково сказал он, – я позвоню тебе сегодня вечером. – Дотронувшись пальцем до ее подбородка, он приподнял ее лицо к своему. – Договорились, Пич?

– Да, – тихо сказала она.

Гарри повернулся и помахал ей рукой, прежде чем дверь закрылась за ним.

– Люблю тебя, – сказала вдогонку Пич, но не была уверена, что Гарри ее услышал.

45

Лоис смотрела на пачку писем от Ферди, лежащую в ящике ее Письменного стола. Они все были тщательно вложены в белые конверты и перевязаны красной ленточкой. Каждый месяц приходило восемь писем, по два в неделю. Даже когда вначале она не отвечала ему, Ферди продолжал рассказывать в них о своей жизни. Не о чем-то вообще, а просто повседневные вещи. Ферди рассказывал, как ездил в лес и видел семью барсуков, о том, что пересадил древний мирт, чьи огромные корни подрывали южную стену. Он описывал ей замок с его башенками и вышками и необыкновенным видом на Рейн, а также дом в Кельне, который оставался таким же темным и строгим, как и в дни его детства, загроможденный тяжелой старой мебелью и темными бархатными портьерами, которые он всегда ненавидел. Он писал о длинных утомительных деловых встречах в Эссене и Бонне и трудных решениях, которые нужно было принимать. Рассказывал о сталеплавильных заводах Меркеров, которые можно сравнить с пещерами в аду, где куски раскаленного добела металла лизали оранжевые языки пламени, а потом они шипели, когда их бросали в бочки с холодной водой, которая мгновенно закипала от их раскаленного жара, выбрасывая клубы горячего дыма. Ферди рассказывал ей о своей жизни действительно все. Но он никогда не касался прошлого и ничего не писал о будущем.

Как обычно, раз в месяц, сегодня Лоис собиралась в Париж на встречу с ним. Ферди должен был остановиться в «Ритце», и сначала Лоис отправилась домой в Иль-Сен-Луи. После того как они встретятся в «Ритце», она хотела пригласить его поужинать у нее дома, чтобы они смогли побыть вдвоем, посидеть при свечах, отражающихся в серебре, и полюбоваться сверкающими вдоль Сены огнями. Лоис не ожидала, что будет так волноваться в их первую встречу, поскольку письма создали между ними тонкую паутинку близости. Но когда Ферди направился к ней по голубому абиссинскому ковру гостиной, ей отчаянно захотелось встать и подбежать к нему. Ферди взял ее руки в свои, а потом поцеловал ее, и на мгновение знакомое ощущение его поцелуя, запах его одеколона, прикосновение его кожи остановили для нее время. Но Ферди не заговорил о любви. Он был нежен с ней просто как с близким другом.

Во время их встреч Ферди возил ее по всему Парижу, совершенно не смущаясь любопытных взглядов прохожих, которые они бросали на элегантно одетую женщину в инвалидной коляске. Бесстрастно сопровождал Лоис по дорогим магазинам на улицах Риволи и Фобур-Сен-Оноре. Они посещали картинные галереи на левом берегу и обедали в простеньких кафе на улице. Еще они ходили в театры и ужинали в излюбленных ресторанах или в переполненных и шумных пивных.

Поездка в Париж оказалась долгой, но Лоис не чувствовала усталости, когда, наконец, добралась до дома. Она очень ждала встречи с Ферди. Их свидания не казались больше странными, они уже как бы смирились с отношениями хороших друзей. Сейчас она знала его даже лучше, чем раньше.

– Я никогда не знала, какие книги ты любишь и кто твои любимые художники, – сказала она ему за ужином. – Я не знала, как звали твоего воспитателя, когда ты был ребенком, и что у тебя были красные школьные тетрадки, а пальцы всегда выпачканы черными чернилами. Или что у тебя десятый размер обуви и ты ненавидишь ручные часы.

– Лоис, чего бы тебе хотелось больше всего на свете? – вдруг перебил ее Ферди.

– Ты хочешь узнать, чем меня задобрить?

– Нет. Я хотел бы дать тебе то, что ты хочешь больше всего.

Лоис посмотрела на человека, которого любила. Она не замечала ни следов перенесенной боли и тяжелых испытаний на красивом худом лице, ни преждевременной седины в волосах. У нее перед глазами был только светловолосый офицер, нарядно смотревшийся в военной форме и облокотившийся на пианино у нее в доме, на Иль-Сен-Луи. Он был все тем же молодым человеком, с которым она гуляла по скалистому мысу около их отеля, и его сильные руки прижимали ее к себе. Он был все тем же мужественным любовником, который держал ее в своих объятиях, и обещавшим ей, что все ее мечты сбудутся. Было бы нечестно ожидать сейчас от Ферди, что он женится на инвалиде. Лоис должна быть довольна тем, что остается его другом.

– Невозможно, Ферди, – тихо произнесла она. – Понимаешь, никто не может повернуть часы назад.

Не замечая никого вокруг, они смотрели в глаза друг другу. Он на мгновение поверил, что все может стать как прежде, что Лоис уберет воздвигнутые барьеры и впустит его в свой волшебный мир. Но она отказалась повернуть часы назад – она не могла. Для нее это было невозможно. А для него? Он до сих пор любил ее. Он бы женился на ней хоть сегодня, если бы был уверен, что нужен ей. Но она только что сказала, что это невозможно.

– Мне очень жаль, Лоис, – сказал, наконец, Ферди. – Мне так жаль.

Они покинули ресторан, и Ферди осторожно усадил ее в автомобиль, ожидая, когда шофер сложит ее инвалидную коляску и положит ее в багажник большого старомодного «курмона», который был у Лоис еще с военного времени. Они молча сидели, держась за руки, проезжая мимо бульвара Сен-Жер-мен и сворачивая на набережную де Турнель. Сена казалась гладкой и черной под освещенным мостом, и серые фасады старинных зданий на Иль-Сен-Луи напоминали тюремную крепость.

Лоис не могла вынести его молчания. Что он тогда хотел сказать? Ему было жаль ее? Или жаль, что он не любил ее так, как раньше? Если бы только она могла бегать, она бы распахнула дверцу машины настежь и убежала бы далеко-далеко и от машины, и от инвалидной коляски, и от специальных приспособлений в комнатах, и от проблем, которые теперь окружали когда-то простой ход ее жизни. Убежала бы и от молчавшего сейчас человека, которого она только думала, что знает.

Её щека горела, когда он поцеловал ее на прощание.

– Я позвоню завтра, – пообещал он перед тем, как за ним закрылась дверь.

– Миц! – позвала Лоис. – О, Миц, Миц, где же ты? Ты мне нужна.

С металлическими бигуди на голове, одетая в оранжево-розовый шерстяной халат, Миц пронеслась через холл ей навстречу.

– Боже мой, – сказала она, задыхаясь. – Я задремала, ожидая вас. Что случилось?

– Надо собрать вещи, – сказала Лоис. Слезы бежали по ее лицу. – Мы уезжаем завтра утром.

– Уезжаем? Но мы только что приехали. Ты уже хочешь обратно в «Хостеллери»? – не веря своим ушам, спрашивала Миц, уже чувствуя беду.

– Не в «Хостеллери», – ответила Лоис. – Мы едем домой. Если завтра отплывает хоть один пароход на Нью-Йорк, мы будем на нем.

Ферди не мог добиться ясного ответа от Оливера, дворецкого де Курмонов.

– Мадемуазель Лоис упаковала вещи и уехала рано утром, сэр. Я не знаю, куда она направилась, – весь ответ, который Ферди получил на свои удивленные расспросы.

Ферди мерил шагами свою квартиру, выходящую окнами на Вандомскую площадь. Руки сцеплены за спиной, лицо напряжено и бесстрастно. Он анализировал вчерашний вечер. Позже он заказал разговор с «Хостеллери», и услышал, что Лоис там не ждали. Тогда где же она? Ферди продолжал ходить взад и вперед, следя как коршун за телефоном, готовый броситься к нему, как только он зазвонит.

Он был не в состоянии больше оставаться дома и поехал на такси в Булонский лес, где бесцельно прохаживался, наблюдая за играющими детьми и рассматривая плакаты на киосках с афишами концертов и представлений в цирке. С опущенной головой Ферди шел по песчаным дорожкам, не замечая красоты осенних деревьев вокруг. Он не чувствовал холодного ветра, который налетел откуда-то, и не заметил, как солнце скрылось за грядой серых облаков.

Жизнь без Лоис показалась ему бесцветной. Ферди жил ее письмами и их встречами в Париже. Если он и говорил себе, что сможет довольствоваться лишь дружбой, то только потому, что Лоис не желала ничего большего. Но ее болезнь настолько вошла в жизнь Ферди, что едва ли имела значение. Кроме одного. Он больше не держал ее в своих объятиях. В прошлом они были страстными любовниками, а сейчас стали просто друзьями. И когда Лоис в конце концов заговорила о прошлом, ему больше не хотелось притворяться.

У небольшого открытого кафе Ферди тяжело опустился на деревянное складное кресло с зелеными перекладинами и провел рукой по волосам.

– Виски, – заказал Ферди, неожиданно почувствовав холодный ветер. На маленьких зеленых стульях сидели еще несколько посетителей. Одинокие люди. Человек в темном плаще читал газету, еще один – молодой, смотрел прямо перед собой, поглощенный своими мыслями. Ферди резко отодвинул спой стул. Какой же он дурак! Чертов дурак? Он пытался восстановить их разрушенные отношения, не осмеливаясь заглянуть в прошлое. Их было двое, переживших ту катастрофу и выживших после нее. Ему повезло, что у него была Лоис, которую он любил. И нельзя потерять ее вновь.

Эмилия и Жерар были удивлены, что Лоис вернулась так скоро. Она прилетела вместе с Миц на самолете из Нью-Йорка, и, несмотря на утверждение, что счастлива снова видеть их, выглядела несчастной, а они не могли понять, что случилось.

– Это все ее молодой человек – Ферди, – сказала им Миц. – Они долго переписывались и виделись изредка в Париже. Но что-то очень огорчило ее на этот раз, хотя она не говорит об этом.

Прошла неделя, а Лоис была все так же молчалива и грустна. Она улыбалась и старалась быть любезной, но они чувствовали, что ей дается это с усилием. Но на все вопросы она отвечала, что все в порядке.

Когда однажды утром Ферди фон Шенберг появился в дверях их дома и сказал, что прилетел увидеться с Лоис и должен срочно поговорить с ней, они приветствовали его с облегчением.

– По крайней мере дело сдвинется с мертвой точки, – сказала Эмилия, прячась за дверью в комнату Лоис, – в хорошую или плохую, но сдвинется.

– Ради всего святого, будем надеяться, что на этот раз – в хорошую, – добавил Жерар.

Лоис сидела в своей коляске у окна, волосы перетянуты лентой, ненакрашенная, и похожая на испуганного ребенка, ожидающего наказания.

– Извини, что напугал тебя, но я не думал, что могу тебя напугать! – воскликнул Ферди, все еще стоя в дверях.

– Я боюсь услышать то, что, ты собираешься сказать, – прошептала Лоис.

– Значит, ты догадываешься, почему я здесь?

– Да… нет… О, Ферди, я не знаю…

– Не отвечай «нет», я не приму такого ответа, ты понимаешь, Лоис? – Он шел к ней по белому ковру, который казался таким бесконечно длинным, как дорога, по которой уже никогда не пройти. – Пожалуйста, выйди за меня замуж, Лоис, – умоляюще произнес Ферди, вставая перед ней на колени. – Прошу, скажи, что согласна.

Он прижал ее руки к себе, это прикосновение его сильных теплых рук, как и раньше, волновало ее. То, как он смотрел на нее сейчас, оживило в ее душе глубоко спрятанные волшебные воспоминания их любви. Она чувствовала, что у нее перехватило дыхание.

– Ферди, это невозможно. Посмотри на меня… пойми, на что ты себя обрекаешь…

– Мне нужна только ты, Лоис, – сказал он, глядя ей прямо в глаза, – ты и только ты. Я хочу помогать тебе, заботиться о тебе…

– Вот видишь, – вскричала она со страданием в голосе, – ты жалеешь меня. А я не вынесу этого, Ферди… ведь я помню, как было раньше…

– Дай мне договорить, – резко признес он, – Лоис. Я сочувствую, но не жалею тебя. Ты здесь, я могу обнять тебя, могу любить тебя – ведь ты все та же моя Лоис. И я люблю тебя. Моя жизнь без тебя пуста. Пожалуйста, не убегай больше от меня никогда. Так ты выйдешь за меня замуж, Лоис?

Его страстный поцелуй обжег ей губы, и Лоис, задыхаясь, ответила на его ласку. Затем, покраснев, как молоденькая девушка, когда он, наконец, оторвал свои губы от ее, она прошептала:

– Ферди, если ты уверен…

– Ответь же, – улыбаясь, потребовал Он.

– Да, – прошептала она счастливо, – я выйду за тебя!

Часом позже дверь открылась, и они, улыбающиеся, появились из комнаты.

– Все хорошо? – настороженно спросила Эмилия.

– Все прекрасно, мама, – ответила Лоис. – Ферди и я – помолвлены.

– Помолвлены? О, как замечательно! Как это чудесно! – Эмилия закусила губу, стараясь не расплакаться.

– Но пока вы не должны начинать приготовлений к свадьбе, мама, – предупредила Лоис. – Я хочу, чтобы Ферди хорошо подумал и был уверен, что поступает правильно, беря в жены такую, как я.

Сердце Эмилии разрывалось от жалости и любви к Лоис.

– Это идея Лоис, не моя, – сказал Ферди. – Я хочу заставить ее изменить это решение.

– Дорогие мои, – сказала Эмилия, не в силах сдержать слезы. – Извините, что я плачу. Я подумала, как будет рада твоя бабушка.

Через шесть недель Лоис и Ферди поженились. Скромное венчание состоялось в саду Палаццо д’Оревилль. Пич прилетела из Бостона и была на свадьбе подружкой невесты, а Леони и Джим приехали из Франции. Леонора была в Швейцарии и не смогла приехать, но прислала молодым свои горячие поздравления.