Текст книги "Ниагара в хрустальном бокале"

16

Мотели – истинный оплот американской демократии. Если бы не было мотелей, рухнули бы все национальные ценности, какими так гордятся от мала до велика все жители Соединенных Штатов. В дешевых мотелях полиция прячет свидетелей преступлений, там от любопытных глаз публики чужие жены укрываются с чужими мужьями, грабители с мешками похищенных денег ищут убежища от преследователей. Мотель как перекидной мост между сверкающей роскошью и стесненной скудостью: въезжая на время в тесные безликие номера с телевизором и обшарпанной мебелью, где не спрашивают документы, богатые и бедные американцы теряют свой статус. Кем бы они ни были в своей обычной жизни, здесь, в одинаковых комнатах, они становятся просто людьми, попавшими в жернова обстоятельств.

После переезда в Нью-Йорк из Буффало Джоанна какое-то время жила в мотеле, пока ей не удалось найти квартиру. Владельцы мотеля, пожилые супруги, отнеслись к ней почти по-родительски: узнав, что девушка готовится в консерваторию, снизили плату за проживание и стали приглашать Джоанну к себе домой, чтобы она могла играть на их старом фортепиано. Лучшего Джоанна и не могла пожелать. Фортепиано оказалось не просто старым, оно было раритетным и в прошлом принадлежало известному американскому дирижеру и композитору Уолтеру Дамрошу. Супруги оказались так добры, что за скромную плату продали Джоанне инструмент, когда она арендовала квартиру.

И вот Джоанна вновь перебралась в мотель. Ее фортепиано временно осталось по старому адресу. Стив вызвался ежедневно вытирать с него пыль.

Вместе с Джоанной путешествие в Нью-Йорк проделал и ее новый друг Макс – щенок бриара, прибившийся к ее ногам поздним вечером в Ниагара-фолс. Уезжая, Джоанна наведалась в собачий приют и забрала щенка. За отдельное вознаграждение хозяин мотеля позволил Джоанне держать Макса в номере, но с условием, что пес не будет лаять и гадить в помещении.

В номере стоял затхлый воздух, форточка на старой деревянной раме почему-то была накрепко забита гвоздями, поэтому, чтобы проветрить комнату, Джоанне пришлось открывать окно. Из украшений на грязно-розовых стенах висела усатая репродукция Джоконды и аляповатый пейзаж с изображением тропического острова. С потолка свешивала паутину пыльная люстра, из-под кровати с опаской поглядывал мышонок.

– Здравствуй, дружок! – приветливо сказала Джоанна, и мышонок, испугавшись ее голоса, стрелой пересек комнату по периметру и скрылся в щели между стеной и плинтусом.

Грустно улыбнувшись своему отражению в зеркале, Джоанна села на кровать и принялась разбирать коробки с вещами. В ближайшие дни ей предстоит найти новую квартиру. Слишком долго делить жилище с мышиным семейством ей не хотелось.

На Амстердам-авеню, между 62-й и 66-й Западными улицами, где располагался «Эйвери Фишер холл», Джоанну встретили довольно тепло. Не успела она дойти до середины зрительного зала, как музыканты из оркестра бросили репетировать и обступили ее со всех сторон. Все они утешали ее, как могли, уверяя, что никто в оркестре не поверил ни единому слову в статье. Для большей убедительности кто-то из оркестра принес из гримерки тот самый номер газеты, чтобы прилюдно разорвать его в клочья. Но Джоанна, увидев сперва свою фотографию, а потом и фотографию автора, не позволила этого сделать.

– Я его знаю, – сказала она, широко раскрыв изумленные глаза и указывая на фото автора. – Это же Мартин. Мы с его женой ходили в парк аттракционов. Они жили недалеко от нас.

Сопоставив факты, она схватилась за голову. Все то время, пока разворачивался ее роман с Роджером Деннехи, они оба были под наблюдением репортера бульварной прессы. Притворившись другом, Мартин Дрейфус подсылал к Джоанне свою жену, чтобы выяснить подробности ее отношений с врачом. Не случайно дружеское участие со стороны четы Дрейфус достигло апогея после того, как стало известно об истинном семейном положении Роджера. И, конечно, в скандале с брошью Мартин и его жена были всецело на стороне Джоанны. Ванесса, хоть и ненавидела соперницу, но не стала бы рассказывать всем о происшествии, ведь это так или иначе могло бросить тень на ее отношения с мужем. Джоанна же, обвиненная несправедливо, неосознанно искала защиты у новых приятелей, посвящая их в подробности своей печальной истории.

– Негодяй! Они с женой обвели нас вокруг пальца. Они следили за нами, а мы ничего не замечали.

Последнее, что еще ценила Джоанна, вера в дружбу, было жестоко растоптано. Мартин не просто вывалил на газетную полосу всю историю от начала до конца (правда, предварительно изменив имена и фамилии), но и оболгал Джоанну, выставив ее воровкой драгоценностей, а Роджера – той обезьяной из анекдота, что никак не могла выбрать, умная она или красивая. По словам Мартина, Роджер все время метался, пытаясь решить, кто он на самом деле – верный муж злобной, стервозной адвокатши с акульим оскалом или счастливый любовник молодой своекорыстной музыкантши.

Прочтя всю мерзость о себе, Джоанна едва не поверила в правдивость Мартина, столь убедительно он излагал свою версию событий. После такого сильного удара встреча с руководителем Нью-йоркского филармонического оркестра Бэннионом показалась Джоанне пустой формальностью, и она нисколько не осудила его, когда он объявил, что в одностороннем порядке расторгает контракт с ней.

– У нас приличный коллектив, и я уважаю чувства наших поклонников. После этой статьи с вашей фотографией я не могу позволить вам оставаться в оркестре, мисс Тайлер, – вещал Бэннион, стараясь не смотреть в глаза Джоанне. – Я не стану спрашивать, правда ли то, что здесь написано, мне безразлично. Но факт в том, что задета репутация моего оркестра. Это недопустимо. Не думайте, что я пристрастен. Вы – прекрасный музыкант, но честь моего оркестра мне дороже. Всего хорошего.

Закончив речь, Бэннион вышел из-за стола, вложив Джоанне в руки исписанный бланк с реквизитами театра, и любезно указал на дверь. Только выйдя из «Эйвери Фишер холл», ошеломленная Джоанна, вдохнув душный городской воздух, вспомнила о том, что зажато у нее в руке. Это была рекомендация. Бэннион, несмотря ни на что, не лишил ее возможности по прошествии времени получить достойное место в другом оркестре.

От непрерывных переживаний у Джоанны началась бессонница. Но когда привязывается какая-то напасть, ее легче всего рассеивает угроза более сильной опасности. Бесконечно корить себя за чрезмерную доверчивость и сентиментальность и перебирать в памяти картинки из прошлого, представляя, как бы повернулась жизнь, если бы не случилось того или иного, бессмысленно. Джоанна понимала: в будущем у нее будет лишь то, что она сама сумеет для себя создать. Нужно браться за дело. На угрызения совести не оставалось времени. И это старая как мир психотерапия вернула Джоанне интерес к тому, о чем она стала забывать. К музыке в ее жизни и ее жизни в музыке.

Через неделю Джоанне удалось найти вечернюю подработку в ресторане среднего класса и в клубе при театре. Больших денег там не обещали, зато ее в полной мере удовлетворял требуемый репертуар. В ресторане главным условием администратора было играть джазовые композиции, в клубе искали пианиста, умеющего «с чувством», как подчеркнул хозяин, исполнять Брамса, Шопена и Чайковского.

Путем нехитрых подсчетов Джоанна пришла к нелицеприятному выводу: при таких доходах скопить денег на месячную аренду квартиры она сможет не раньше чем через пять недель. Она настолько огорчилась, что едва не плакала от безысходности своего положения. Как она могла потратить все сбережения на краткосрочный отдых?! Не иначе сам дьявол двигал ее рукой, когда она подписывала договор в туристическом агентстве.

На тумбочке зазвонил телефон. Джоанна неохотно взяла трубку, но тут же улыбнулась, услышав голос абонента.

– Привет, Линда! Я так рада тебя слышать. У меня все отлично. – Джоанна не хотела жаловаться подруге и бодрилась изо всех сил, но Линда перебила ее на полуслове, заявив, что уже разговаривала со Стивом.

– Ты должна была мне позвонить! Где ты сейчас? Я приеду, и мы все обсудим, – напирала Линда.

– Нет, лучше встретимся в «Магнолии». Там подают вкусные пирожные.

Встретившись с Линдой лицом к лицу, Джоанна уже не могла так хладнокровно лгать, как по телефону, и призналась, что ее выставили из оркестра и она вынуждена жить на окраине города в мышиной норе.

– Кажется, я начала жаловаться, – опомнившись, виновато улыбнулась Джоанна.

– Ничего. Я сейчас так безоглядно счастлива, что мне полезно посочувствовать другим, – сказала Линда и, заметив интерес в глазах подруги, продолжила с большим энтузиазмом: – Не подумай, что я хвастаюсь, но спроси меня: где ты живешь, Линда?

Джоанна отложила пирожное, предвкушая рассказ о какой-то новой авантюре, и нахмурилась.

– Спроси меня, – капризным голоском повторила Линда.

– Ну хорошо. Где ты живешь?

– В потрясном доме в Скарсдейле! – завопила Линда, приковав к себе взгляды всех посетителей кондитерской. – Пять спален, шесть туалетов, балдахины над кроватями, золотые унитазы… Мечтала ли я об этом, когда в первый раз разрешила Биллу похлопать меня по попке?

Поскольку люди все еще с усмешками пялились на Линду, Джоанне не оставалось ничего другого, как вывести подругу на улицу, где та могла свободно выплескивать свой восторг унитазами.

– Ты живешь у Салливана? – испуганным шепотом спросила Джоанна, уводя Линду подальше от «Магнолии».

– Не горячись, Джо. Должна же красивая девушка как-то пробиваться в этой жизни. Взгляни, у меня в ушах не дешевая бижутерия, а настоящие бриллианты. – Линда наклонила голову и продемонстрировала Джоанне мочку, украшенную золотой подвеской в виде морской звезды, на кончиках которой сидели маленькие сверкающие камушки.

Джоанна была не из тех девушек, кто теряет голову при виде драгоценностей, она не понимала, как можно менять поцелуи на кольца, ночи на колье, жизнь на дом, полный благ. Она сделала шаг назад и оглядела Линду. Только теперь она заметила, что на ней дорогой костюм-тройка: белый легкий пиджак, под которым спрятался декольтированный топ, вышитый розами, и брюки-капри.

– Ты выглядишь здорово, – признала Джоанна. – Тебе идут и драгоценности, и дорогие вещи.

Она не решилась портить Линде настроение и не сказала того, что думала о Салливане, хотя, вероятно, Линда и сама отлично знала, с кем связалась.

– Ну вот и хорошо. Мне нравится, когда ты не строишь из себя буку. Билли обещал мне роль в голливудском фильме. Ты же не думаешь, что я втюрилась в него? – захохотала Линда и ущипнула Джоанну за бедро. – А теперь поедем, я покажу тебе свои новые владения. – Линда прошла более пяти метров, прежде чем заметила, что подруги нет рядом. – Ну, в чем дело?

– Я не поеду к Салливану.

– Это еще почему? Я его девушка, а ты моя подруга. Он сам просил привезти тебя при первой возможности. Он сказал, что ты – одна из достойнейших женщин, которых он встречал в жизни. Так что поехали. – Линда подошла к Джоанне и подтолкнула ее к розовому «кадиллаку».

– Это твоя? – опешила Джоанна.

Линда любовно погладила крыло новенького автомобиля, кивнула Джоанне и прыгнула за руль.

Дом благоухал нежнейшим ароматом бергамота. Изумительной красоты лестница, по которой Линда под руку с Биллом Салливаном провожала гостью в столовую, сверкала.

Должно быть, бедным горничным приходится ежедневно мыть и скрести эту лестницу, чтобы сохранить белизну, мимоходом подумала Джоанна, восхищаясь чистотой.

Комната, куда провели Джоанну, выглядела очень теплой и приветливой со своим большим камином, натертой до блеска мебелью каштанового дерева, двумя книжными шкафами, стоявшими друг против друга, с широкими бархатными креслами в тон занавесям. Здесь было уютно, и Джоанна, улыбнувшись в знак одобрения, уселась в одно из кресел. Линда устроилась сбоку от нее на диване, а Салливан занял второе кресло напротив Джоанны и с нескрываемым удовольствием переводил взгляд с одной девушки на другую.

Волосы Джоанны были тщательно собраны на макушке, а небесно-голубое платье, казалось, только что вышло из-под утюга. Рядом с шикарным костюмом и украшениями Линды платье ее подруги выглядело скромно и непритязательно, но Салливан, к удивлению Джоанны, похоже, не замечал разницы между девушками. Вспомнив слова Линды о «самой достойной женщине», Джоанна предположила, что хозяин дома, подчеркивая говорящими взглядами ее красоту, просто следует приличиям и не хочет обидеть гостью невниманием.

Как по мановению волшебной палочки, в комнате появилась женщина с подносом, уставленным бокалами с прохладительными напитками.

– Мисс Тайлер… Можно, я буду называть вас Джоанной? – Салливан широко улыбнулся, вынимая из бара бутылку ликера. – Вы сделали мне большую честь. Я уже говорил Линде и с большим удовольствием повторю вам, что считаю вас женщиной прекрасной души и восхитительного тела. Счастлив мужчина, который возьмет вас в жены.

Когда Салливан коснулся губами руки Джоанны, она едва заметно вздрогнула и опустила глаза.

– Я польщена, но вряд ли я достойна ваших оценок. – По вспыхнувшим щекам Джоанны Салливан не без удовлетворения заключил, что она смутилась.

– У вас очень красивый дом, я никогда не видела столько роскоши в одном месте, – сказала Джоанна, чтобы сменить тему.

Она пригубила ликер, он оказался очень сладким и по вкусу напоминал клубнику со сливками. Сделав несколько маленьких глотков, Джоанна ощутила легкое головокружение и мысленно поблагодарила Салливана за то, что он заранее отдал распоряжение своему водителю отвезти гостью, куда она скажет. Джоанне давно хотелось напиться, чтобы забыть обо всех своих бедах и хоть ненадолго почувствовать себя счастливой. Алкоголь – лучший счастьезаменитель, так говорила мать Джоанны, когда, поссорившись с мужем, доставала из заветного шкафчика бренди.

– А теперь пойдем, я покажу тебе свою комнату и платья, которые купил мне Билли. – Линда потянула Джоанну из кресла. – В следующую среду я еду в «Бальтазар», мне нужен твой совет по части гардероба.

Перед тем как уйти, Линда на минуту оставила Джоанну и прилипла к Салливану долгим, «французским» поцелуем. Когда раскрасневшееся лицо Линды отделилось от лица Салливана, он удержал ее за талию, сказав следующее:

– Позволь напомнить, птичка, это ты состоишь у меня в любовницах, и право решать, где тебе появляться, а где нет, я оставляю за собой.

Сказано лаконично, определенно, в манере, характерной для Салливана, – совсем не враждебной, а скорее несколько заостренной, идущей от уверенности, свойственной равнодушным людям.

Джоанна с самого начала, еще в казино, увидев за карточным столом хищную ухмылку сытого крокодила, догадалась, что представляет собой Билл Салливан. Она не раз предупреждала Линду, но та продолжала свою опасную игру и вот доигралась. Но и теперь, когда ей столь явно указали на место, Линда не выглядела огорченной или униженной. Улыбнувшись, она еще сильнее прижалась грудью к Салливану и поцеловала его в нос.

– Конечно, мой котик, я сделаю так, как ты хочешь.

– И не чирикайте слишком долго, скоро подадут ужин.

Спальня, которую занимала Линда, имела выход на большую красивую террасу. Внизу были гостиная, обшитая дорогим деревом, столовая, кухня и студия, где Салливан отбирал девушек для своих картин. Как это могло происходить, Джоанна себе примерно представляла.

– Линда, он обращается с тобой, как с собственностью. Но ты не комнатная собачка, помнишь? – спросила Джоанна, когда они вернулись в спальню Линды.

– Я буду собачкой, кошечкой, кем угодно, Джо, лишь бы пожить по-человечески. – Линда говорила это так искренне, что Джоанна от ужаса совершенно протрезвела. – Думаешь, мне было приятно слушать издевки старухи Коннор или Ванессы? Я хочу быть богачкой не на две недели отдыха, а навсегда. А Салливану нужен наследник.

– Ты хочешь родить ему ребенка?

– Я хочу вытрясти из этого толстосума все, что получится, и стать завидной невестой. Тогда я сама смогу выбирать, кого любить, а кому давать пинка под зад.

– Но ты продаешься ему! – У Джоанны от обиды за подругу на глаза навернулись слезы. Ей хотелось пойти к Салливану и надавать ему звонких пощечин.

– Какая разница, спать с толпой рекламщиков за каждый телевизионный ролик или с миллиардером за мешок денег и роль в Голливуде?

Одним движением руки Линда собрала все висевшие в шкафу наряды и разом сорвала их с вешалок. Не словами, так каждым из многочисленных нарядов она стремилась доказать упрямой подруге свою правоту, оправдать свои поступки полученным результатом. Ворох шелка, бархата, льна веером рассыпался по кровати. Следом за одеждой на дорогую ткань посыпались колье, браслеты, серьги из золота и платины. По словам Линды, большинство украшений и нарядов раньше принадлежали покойной жене Салливана, но такая преемственность нисколько не смущала Линду. Она была счастлива и ничего не желала знать о чести и гордости.

Уходила Джоанна с тяжелым сердцем. Ей было страшно оставлять Линду в террариуме с жирным аллигатором, который, пользуясь неограниченной властью, мог в любую секунду проглотить бедняжку Линду целиком и не поперхнуться ее красотой и добрым отношением к нему.

– До свидания, Линда. – Джоанна чмокнула подругу и перевела взгляд на хозяина дома. – Мистер Салливан, благодарю за ужин, у вас очень гостеприимный дом. Была рада побывать у вас.

Салливан на мгновение задержал руку Джоанны в своих толстых пальцах:

– Тогда отчего же вам не бывать здесь чаще? Почему бы вам не погостить в моем доме, пока вы не подыщете себе подходящее жилье?

– В самом деле, Джо, оставайся. Куда ты пойдешь? Обратно в свой вонючий дешевый отель беседовать с мышами? – Линда нарочно выделила слово «дешевый», чтобы задеть Джоанну. – А здесь полно комнат, и Билли тебя приглашает.

– Даже не знаю… – растерялась Джоанна.

– Ну, Джо, пожалуйста, соглашайся. Хотя бы на несколько дней.

Джоанна заглянула внутрь себя и обнаружила, что, конечно, ей совсем не хочется ехать через весь город в пустой тесный номер, чтобы скоротать еще один одинокий вечер. К тому же, находясь рядом с Линдой, она могла бы оберегать ее и, если понадобится, вовремя остановить Салливана, когда он снова перейдет границы дозволенного.

– Хорошо, но должна вас предупредить, что у меня есть собака.

Салливан вновь сжал ее руку.

– А у меня как раз много земли, чтобы ей было где резвиться.

17

В воскресенье Джоанна с Максом отправилась на привычную воскресную прогулку в парк. Там было полно горожан – на роликах, на скейтах, на велосипедах. Джоанна шла все дальше, наконец она села на траву и похлопала ладонью по земле, приглашая пса сесть рядом. Она сидела и смотрела, как прогуливались, держась за руки, целовались, разговаривали и смеялись люди. Они словно двигались по направлению к намеченной цели, и ей было интересно представить, куда они придут, когда зайдет солнце.

Думая об этом, она обнаружила, что наблюдает за бегущим по дорожке человеком. Его движения были необыкновенно изящными. Лицо его было трудно разглядеть, пока он не приблизился. Внезапно Джоанна узнала его. Она застыла, не в силах даже отвернуться, чтобы он не узнал ее. Роджер неотвратимо приближался. Джоанне хотелось убежать, спрятаться, но она понимала, что это бессмысленно. И вот он перед ней.

Они долго молчали, и Роджер заговорил первым:

– Привет.

Макс, метя хвостом по траве, подбежал к ногам Роджера, тщательно обнюхивая кроссовки и, признав в нем знакомого, стал ластиться.

Присев на колено, Роджер погладил шелковую шерстку пса и улыбнулся:

– Это ведь он, наш найденыш? Я хотел забрать его перед отъездом, но мне сказали, что его уже кто-то взял. А это была ты. Как твои дела, Джоанна?

– С тех пор как у меня появилась собака, в моей жизни все устроилось. А у тебя?

Он вздохнул:

– У тебя в самом деле все в порядке, Джоанна? Я читал газеты, этот подлец Дрейфус…

Роджер заметил, как меняется выражение ее лица, и умолк.

– Газетная новость, как ты знаешь, живет один день, – сказала Джоанна. – Я давно забыла и тебе советую.

– Я до сих пор не понимаю, почему ты уехала.

Роджер смотрел Джоанне в глаза и явно не собирался уходить. Приехав из Ниагара-фолс, он пытался найти ее, чтобы поговорить, разобраться, но поиски не увенчались успехом.

Джоанна заставила себя посмотреть на Роджера холодным взглядом:

– Я выхожу замуж за Салливана.

До чего легко слетела с ее уст эта ложь!

Со смешанным чувством стыда, страха и злорадства Джоанна вслушивалась в собственный голос. Сейчас она лгала человеку, которого любила больше всего на свете.

– За того пузана, что волочился за Линдой? – В черных глазах Роджера заплясали веселые огоньки, но Джоанна оставалась серьезной, и Роджер понял, что она далека от шуток.

– Ты всерьез? А как же Линда? Нет, мне плевать, как Линда. Почему ты это делаешь? Ты не любишь его, я знаю.

– Я выхожу за него ради денег, – отрешенно сказала Джоанна, губя последние чувства, которые испытывал к ней Роджер. – Мне надоело сводить концы с концами, а он готов обеспечить меня на многие годы. Ты разве не рад за меня?

Джоанна попыталась изобразить на лице фирменную улыбку Линды, открыв весь зубной ряд, но получилось лишь жалкое и глупое выражение.

– Рад, – безучастно кивнул Роджер. – Прощай, Джоанна, я желаю тебе счастья.

После того как он ушел, Джоанна зарыдала. Она не разлюбила его – вопреки желанию. Как глупо было думать, что все исчезло после двух дней, когда он не приходил к ней во сне! Любить женатого мужчину с ребенком – еще более безнравственно, чем жить с холостяком из материальной заинтересованности. Ненавидеть себя и презирать за женскую слабость, за вялость души, не способной избавиться от любовного наваждения, – вот, что пообещала себе Джоанна. Ненавидеть и презирать до тех пор, пока не вытравит из мыслей его образ.

Разрыв с Роджером был самым трудным шагом в ее жизни.

Джоанна вернулась к обеду бледная и растерянная. Открытого спортивного авто, на котором Салливан уезжал по важным делам, в гараже не было, и Джоанна облегченно вздохнула: она могла беспрепятственно пересечь дом и пройти в свою комнату, чтобы, запершись, оплакивать свое непозволительное счастье. Но у лестницы ее задержала Линда.

– Джо, как хорошо, что ты вернулась. Я уже собиралась тебе звонить.

– Что еще стряслось? – раздраженно спросила Джоанна. Никогда прежде она, поддавшись чувствам, не грубила подруге.

Не колеблясь, Линда повела Джоанну к большому круглому бассейну, блестевшему между клумб и рассаженных в шахматном порядке деревьев. Придя туда, они принялись неспешно прогуливаться, словно у них не было другой цели, как только воспользоваться приятной погодой. Линда занимала Джоанну разговорами, пытаясь снять напряжение, но Джоанна не слышала ни единого слова.

– Да ты меня не слушаешь! – с ласковым упреком заметила Линда. – Тебе совсем неинтересно, как развиваются мои отношения с Билли?

– Прости, я задумалась и ничего не слышала.

– Это потому, что твое сердце стучит как ненормальное. Ты по-прежнему тоскуешь о нем? – спросила Линда, хотя вполне могла бы и не задавать этот вопрос. Все, что ей требовалось знать, было написано у Джоанны на лице.

Но Джоанна не хотела отвечать. Поэтому она отвела глаза в сторону и с наигранной беззаботностью произнесла:

– Просто немного устала.

– Врешь. Скажи мне правду.

Присев у воды, Джоанна опустила руку в прохладную воду и разбередила голубое зеркало, в котором стремительные и белые, как лебеди, плыли облака.

– Я встретила Роджера в парке, он стал расспрашивать меня, и я сказала ему, что выхожу замуж за твоего Салливана. – Джоанна робко окинула виноватым взором подругу, ожидая взрыва негодования.

– Знаешь, Джо, вот я сейчас посмотрела на тебя и вспомнила несчастную Пег Энтвисл, которая сиганула с вершины буквы «Н» на холмах. Она была начинающей актрисой. Это очень плохо, Джо. – Линда покачала головой и потащила Джоанну прочь от воды. – Я думаю, это дурной знак.

– Мне так хотелось, чтобы он поскорее ушел. – Казалось, Джоанна сейчас расплачется.

Они подошли к террасе, где вокруг ажурного белого стола были расставлены несколько стульев. Линда позвала Фло, и уже через минуту на тоненьких кружевных салфеточках девушкам подали салаты из экзотических фруктов и коктейли.

– Почему бы вам не встретиться и не поговорить? Вы взрослые люди, – не отступала Линда. – Ты не думала, Джо, а вдруг он не солгал тебе о том, что они с Ванессой живут как кошка с собакой?

– Мне все равно. Я не хочу слышать ни о нем, ни о ней. Нью-Йорк – большой город, впредь я постараюсь быть более внимательной. Уверяю тебя, мы больше не встретимся.

Джоанна, не притронувшись к салату и не взглянув на коктейль, положила салфетку на стул и ушла в дом. За ее спиной послышался осуждающий вздох жизнелюбивой Линды.