Текст книги "Ниагара в хрустальном бокале"

18

«Агентство по устройству свадеб Гарри Томпсона. Наш профессионализм, помноженный на вашу любовь!» – провозглашал один из десятка цветных баннеров, которыми, словно щитами, прикрывался небоскреб в сорок пять этажей. Лозунг насмешил Роджера, и он вошел в здание, усилием воли сообразуя лицо своего старого друга по университетской бейсбольной команде с понятием «профессионализм».

Единственное, что всегда хорошо умел делать Гарри, это отбивать мяч. Но вырваться из любительского спорта у него не получилось, и Гарри начал женить людей. Бизнес оказался настолько прибыльным, что, если верить журналу «Форбс», за прошедший год он заработал не меньше десяти миллионов долларов. Среди его клиентов были актеры и актрисы, шоумены, писатели, промышленники…

– Томпсон – это высокое качество «Тиффани», точность «Тиссо» и надежность статуи Свободы, – жужжал из телевизора в приемной рекламный ролик.

Пока секретарь разыскивал мистера Томпсона, Роджер несколько раз порывался приглушить звук, но так и не смог отыскать пульт.

Что скажет Гарри? Они не виделись четыре года. У обоих подросли дети, разросся бизнес. Но Роджер, к своему стыду, пришел не за тем, чтобы похвастать успехами и перелистать прошлое.

Старый друг разыскал мистера Шикарная Свадьба по просьбе своей жены Ванессы. Клиентку Ванессы бросил любовник, Билл Салливан. По ее сведениям, он намерен жениться на другой, и клиентка очень хочет знать, так ли это. И вот Роджер пришел попросить Гарри приподнять полог над постелью Салливана. До последней секунды перед тем, как открылись двери лифта, Роджер не знал, как объяснить свой интерес к личной жизни кинопродюсера. История с женой, у которой, кстати, была в клиентках подружка знатного Казановы, пришла на ум Роджеру, когда он в одиннадцатый раз слушал про «Тиффани», «Тиссо» и статую Свободы.

– Ты явно процветаешь. – Роджер радостно вскочил на встречу прибежавшему Гарри.

– Пожалуй, дела идут.

За четыре года он сильно похудел, видимо, устройство чужого счастья с лихвой заменяло ему тренажеры и фитнес. Роджер подумал, что Гарри стал настоящим франтом: модная стрижка, костюм, рубашка и галстук из дорогого магазина.

В своем кабинете, больше похожем на бальный зал – так просторно и торжественно было внутри, – Гарри обходился без рабочего стола. Возле окна расположился длинный мягкий диван, напротив него два глубоких кресла, зовущих расслабиться и забыть обо всем. Повсюду были зеркала, экзотические растения и над всем этим чудом витал свежий аромат леса после дождя.

После традиционного обмена любезностями Роджер изложил Гарри свою нехитрую просьбу. Не успев присесть, Гарри кивнул и, пообещав уладить дело в пять минут, вышел.

Роджер ожидал в кресле. Кабинет босса был полностью доступен для подчиненных: мимо Роджера сновали мужчины в строгих костюмах и девушки в юбках до колена. В руках у мужчин были коробки и вазоны с цветами, девушки специализировались на платьях. Кто-то предложил чаю, Роджер отказался.

Неужели мне придется снова добиваться ее? – спрашивал себя Роджер. Джоанна и Салливан. Это абсурд, даже на анекдот не тянет. В последний раз, когда мы виделись, ее оскорбило мое намерение подарить ей брошь. Дорого? И что с того? Она могла бы носить ее, ни у кого не вызывая подозрений. Она это отлично понимала. Но ей ничего такого не надо. Она сама ничего не дает и не берет взамен, просто любит до тех пор, пока ей этого хочется, с вызывающей бесцельностью, с твердым намерением сохранить независимость от меня. И вдруг как гром среди ясного неба. Брак по расчету. И она не скрывала этого! Конечно, я не поверил, но экономка Салливана подтвердила, что у него в доме гостит рыжеволосая красавица по имени Джоанна. Вся надежда на Гарри. Его агентство организовывало все самые фешенебельные свадьбы за последние пять лет. Если Салливан намерен жениться, Гарри узнает это для меня.

Наконец вернулся Гарри. Он поднял кулак с оттопыренным большим пальцем и широко улыбнулся.

– Я все узнал.

– Ну, какие новости? – нетерпеливо спросил Роджер.

– Все, как ты и предполагал. Салливан заказал свадебную феерию в стиле «Тысячи и одной ночи». Но имя невесты он пока держит в секрете.

– Невероятно!.. – Роджер был потрясен до глубины души.

– Но есть одна зацепка. Он потребовал, чтобы на церемонии превалировал нежно-фиалковый цвет в тон платью невесты. – Гарри откинулся в кресле и вальяжно закинул ноги на журнальный столик. – А я по опыту знаю, что блондинки боятся всех оттенков фиолетового, потому что на их бледных лицах он выглядит как цветущая гангрена. Брюнеток фиолетовый старит. Что нам остается? Невеста рыжая или шатенка. Кофе хочешь?

– Нет, спасибо.

Я должен встать и идти, уговаривал себя Роджер. Но зачем? К чему теперь куда-то идти? Больше ничто не имеет смысла. Она выбрала деньги. И все-таки я не верю. Не может человек измениться до неузнаваемости.

Он поднялся, и Гарри протянул ему руку для прощального рукопожатия.

В историю о любопытной клиентке Ванессы он, разумеется, не поверил. Во-первых, Ванесса никогда не посвящала мужа в свои дела, а во-вторых, Роджер был слишком расстроен известием о замужестве якобы посторонней девушки.

Гарри придержал Роджера за руку.

– Скажи, Род, ты как-то связан с ней, с этой девушкой? Зачем она выходит за мерзкого старикана?

– Хотел бы я знать. Из-за меня она попала в переделку, думаю, он помог ей. – Роджер был раздавлен этой новостью.

– Признательность – довольно тяжкий груз, она скоро утомится.

19

Салливан категорически запретил Джоанне заговаривать с ним об оплате жилья. «После всего, что вам пришлось перенести в Ниагара-фолс, я должен был сразу пригасить вас в свой дом, – сказал он. – И, если вы еще раз упомянете о деньгах и прочей чепухе, я обижусь». Ему было непонятно желание Джоанны сохранять независимость, не злоупотребляя симпатией и расположением мужчин. Лишившись возможности материально вознаграждать хозяина за ночлег и стол, Джоанна несколько дней бродила по дому с тайной целью, пока не нашла другой способ быть благодарной. В студии, которая располагалась тут же, в доме, с раннего утра раздавались звонки, но горничные не были обучены в отсутствие хозяина вести переговоры о записи и прослушивании актрис. Эту обязанность добровольно взвалила на себя Джоанна. Так она, с одной стороны, избавилась от угрызений совести, а с другой – больше не обижала Салливана разговорами о деньгах.

Линде были незнакомы муки совести, она жила в доме Салливана на правах невесты и заботилась лишь о том, чтобы у нее в комнате каждый день меняли букеты.

Как и обещал Салливан, вскоре после возвращения из Ниагара-фолс Линда получила приглашение в Голливуд для участия в съемках ситкома. Главная героиня была подобрана задолго до начала съемок, поэтому Линде досталась роль третьего плана. Она должна была играть горничную в доме банкира: не больше двух эпизодов за одну серию, зато гарантированная стабильность в течение пятидесяти серий.

Джоанна дружила с Линдой восемь лет, но впервые ей довелось видеть, чтобы подруга вышла на улицу без макияжа. Обговорив все условия с продюсером, Линда стремглав вернулась в свою комнату и уже спустя пятнадцать минут стаскивала на первый этаж свой огромный чемодан со всеми нарядами и драгоценностями, который подарил ей Салливан. Второпях Линда простилась с Джоанной, а Салливану досталось и того меньше. Она помахала ему рукой, не дождавшись, пока он выберется из бассейна. Огни Голливуда манили Линду, и это сияние воздействовало на ее волю посильнее сверкания бриллиантов и запаха сотенных купюр.

После неожиданного отбытия Линды Джоанна объявила Салливану, что загостилась в его доме и хочет съехать. Объяснение было вполне логичным: у Билла есть невеста, и не пристало незамужней девушке жить в доме чужого жениха. Салливан, согласившись со словами Джоанны, тем не менее не отпустил ее немедленно, уговорив помочь устроить вечеринку для друзей.

– Мой фильм получил награду. Я должен отблагодарить всех, кто сделал его. Если бы Линда была здесь, я бы не стал просить тебя. Но мне нужна женщина, которая поможет мне провести этот маленький праздник. Помоги мне принять гостей, а потом уедешь, если захочешь. – Просительный тон Салливана и по-собачьи преданные глаза сломили волю Джоанны, и она осталась еще на несколько дней.

Выполню его просьбу и распрощаюсь, сказала она себе.

Салливан явно скромничал, называя феерическое шоу, устроенное им, маленьким праздником. Накрытые столы были вынесены в сад, в гостиной танцевали и пили шампанское не менее ста гостей.

В начале вечера Джоанна старалась запомнить, кого как зовут, улыбалась и спрашивала, проходя мимо красивых мужчин и женщин, нравится ли им вечеринка. Но через три часа ее ноги онемели от непрерывной ходьбы на каблуках, а мышцы лица болели от намертво приклеившейся к губам очаровательной улыбки.

К середине праздника от обходительности гостей не осталось и следа. Подзарядившиеся спиртным мужчины щипали и хлопали по ягодицам своих подруг, а иногда и чужих, женщины скрежетали зубами от зависти к бриллиантам друг друга. Лишь Билл, не выпив ни капли алкоголя, белозубо улыбался Джоанне и расхваливал ее добродетели своим друзьям.

Джоанна заметила, что какие-то мужчины внимательно разглядывали ее, и забеспокоилась: может быть, она не так оделась? На ней было одно из платьев, купленное за бешеные деньги в ее лучшие времена, надеть которое до сих пор не представлялось случая. Платье из бледно-синего муара очень подходило к ее кремовой коже и золотисто-рыжим волосам. Просто скроенное, оно доходило до колен и отличалось безыскусностью линий и цвета. Единственным украшением Джоанны была нитка жемчуга и жемчужные сережки.

Хрупкая Джоанна выглядела скромной, неискушенной девушкой, намагничивая заинтересованные, восхищенные и ядовитые взгляды гостей Билла Салливана. Лишь блеск пронзительно-синих глаз выдавал ее нервное возбуждение.

– Привет, я Зак, друг Билла. – Один из гостей фривольно обнял Джоанну за талию и стал причмокивать губами. – Он так много рассказывал о вас.

– Обо мне? – удивилась Джоанна. – Вы, должно быть, ошибаетесь.

От гостя сильно пахло спиртным. Заметив желание Джоанны уйти, он положил руку ей на бедро и дохнул в лицо запахом коньяка:

– Я никогда не ошибаюсь в цыпочках Билла. Молодая красотка с упругой грудью, как он и говорил. Тебе нравится заниматься любовью при включенной камере?

Джоанна в ужасе отшатнулась, брезгливо сбросив его руку:

– Вы ошиблись. Извините.

Ей хотелось сбежать немедленно, но, поразмыслив, она поняла, что лично ее обидеть никто не хотел. Очевидно, Билл упоминал в разговоре с друзьями о пристрастиях Линды. В конце концов, он принял ее в своем доме, и бросать его с сотней гостей было бы нечестно, неправильно.

Джоанна скрепя сердце осталась и даже по просьбе Салливана сначала аккомпанировала за роялем оперному тенору, а потом играла собственные сочинения. Слушатели были в восторге и наградили ее щедрыми аплодисментами.

В половине двенадцатого утра Джоанна сидела за маленьким полукруглым столиком и быстро писала. Она даже не подняла головы в сторону вошедшего Салливана.

Она уже собрала чемодан и ждала хозяина, чтобы проститься. Оставлять письмо на столе в кабинете, как решила вначале, теперь ей казалось верхом невоспитанности и вообще грубым жестом, присущим рассорившимся любовникам. Ожидание Джоанна коротала за написанием музыкальной миниатюры. Ноты сами собой ложились на нотный стан, и Джоанне чудилось, что они льются на бумагу прямо с небес.

Салливан успел заглянуть к ней в комнату и обнаружил у двери приготовленный чемодан. Понаблюдав какое-то время за Джоанной, он первым нарушил тишину:

– Джоанна, птичка, тебе не следует уезжать. Вчера мои друзья приняли тебя за другую девушку и просили за них извиниться.

Джоанна, услышав его голос, удивленно подняла голову. Салливана несколько часов не было дома, и она не заметила, когда он вернулся.

– Доброе утро, Билл. – Она сложила нотные листы в папку и встала со стула. – Ваши друзья тут ни при чем. Просто я загостилась. К тому же я нашла квартиру и сегодня же переезжаю. Вы были очень добры ко мне. Я этого никогда не забуду.

В качестве доказательства искренности своих слов Джоанна подошла к Салливану и по-дружески чмокнула его в гладкую пухлую щеку. Вдруг она почувствовала, как сильная рука обхватила ее спину и прижала к мягкому, рыхлому телу. Другой рукой Салливан наклонил ее голову к своему лицу, впившись жадными требовательными губами в ее губы.

– Вот это я называю прощанием, – удовлетворенно сказал Салливан, ослабив тиски.

У Джоанны перехватило дыхание, ноги подкосились, и она упала в кресло. Ее испуганные глаза были устремлены на хозяина дома. Джоанна была так бледна, что ему пришлось принять решительные меры: он подошел к бару, плеснул в рюмку коньяку и протянул ей. Джоанна залпом проглотила обжигающую жидкость. Жаркая волна прилила к ее вискам. Чувствуя, что вот-вот задохнется, она рывком вскочила с кресла и подбежала к открытому окну.

– Мне кажется, я не давала повода для того, чтобы вы подумали…

– А мне и не нужен повод, чтобы получить то, что я хочу, – грубо прервал ее Салливан. В его голосе уже не было притворной вежливости. Он был хозяином положения и демонстрировал это с наглым равнодушием. – Я настаиваю на том, чтобы вы заплатили свой долг за то, что заставили меня влюбиться в вас.

– Заставила?! – вскричала Джоанна. – Вы сами не понимаете, что говорите!

– Я желаю тебя с того момента, когда ты подошла к своей подруге, чтобы образумить ее и заставить отказаться от флирта со мной. А теперь я желаю тебя больше, чем раньше.

– Да вы просто сумасшедший! – вскричала Джоанна, напуганная его сверкающим взглядом, который точно был взглядом человека, лишившегося рассудка. – Я ни минуты не останусь в вашем доме!

Джоанна рванулась к двери, но Салливан без труда догнал ее, обхватил руками и оторвал от двери, за ручку которой она ухватилась. Началась борьба. Джоанна отчаянно вырвалась, пустив в ход ноги, руки, ногти, но силы были неравными. Несмотря на маленький рост, Салливан обладал железной хваткой и быстро справился с обессилевшей девушкой. Джоанна оказалась на диване, лежащей на спине, придавленная тяжестью навалившегося на нее тела. Салливан, тяжело дыша, крепко сжимал ее запястья, чтобы удержать ее ногти подальше от своего лица.

– Настоящая дикая кошка! – сказал он, смеясь. – Я и предположить не мог, что в этих робких глазках может пылать огонь. Ты исцарапала меня, Джоанна. Но впредь я настаиваю, чтобы ты была умницей.

Он приник к ее губам долгим поцелуем, в котором не было ни торопливости, ни грубости. Джоанна окаменела. Понимая, что не справится с ним, она перестала сопротивляться.

Салливан со вздохом разочарования отпустил ее.

– Нет, Линда была лучше. Ты просто кусок льда.

– А чего вы хотели? Я ненавижу вас, Салливан.

– Это можно исправить. Я попрошу Фло подать обед и шампанское.

Оправившись от шока, Джоанна начала наступать на Салливана, голос ее был уверенным и твердым, чеканные слова летели в лицо наглецу:

– Я сотру вас в порошок, ваша эротическая кинофабрика будет работать на удовлетворение моих судебных исков.

– Не трудись, птичка. Я немного разбираюсь в юриспруденции и обрисую тебе будущее дельце: во-первых, у тебя нет свидетелей. Конечно, ты можешь указать на все эти царапины у меня на теле, – Салливан выставил руки, до локтей исцарапанные до крови, – но спрашивается: что делала молодая незамужняя девушка в доме вдовца? Ты жила здесь, и свидетелей тому, уверяю, найдется множество. А потом твое имя растиражируют газеты. Кажется, о тебе уже писали в желтой прессе? Воровка из «Эйвери Фишер холла», кажется? Ты будешь обеспечена славой надолго.

С удовлетворением победившего в споре человека, Салливан по-волчьи улыбнулся Джоанне и направился к телефону, чтобы позвонить Фло.

Спустя несколько минут раздался осторожный стук в дверь. Салливан неспешно отпер дверь, пропустив Фло в комнату.

– Что тут у нас? – Он приблизился к сервировочному столику и, приподнимая крышки, стал заглядывать в тарелки.

Фло застыла навытяжку, ожидая реакции хозяина.

Дверь осталась приоткрытой, Салливан был занят дегустацией, и Джоанна решилась. Улучив момент, она медленно отступила назад и неслышно выскользнула в коридор.

20

В Нью-Йорке есть агенты, подбирающие жилье для средних американцев, и те, кто выискивает элитные дома для богачей из Калифорнии. Плата за услуги и степень подобострастности перед клиентами у них разная, но кое в чем они схожи: все как один стремятся надуть покупателей. Агент может продать дом с сомнительным прошлым как новый, а халупу с протекающей крышей выдать за идеальный вариант с минимальными затратами. Джоанна убедилась в этом, когда искала скромную квартиру с большой светлой гостиной, чтобы поместилось фортепиано, и с парком, где можно было бы выгуливать Макса.

Из каждого осмотра Марвин, агент, занимающийся Джоанной, устраивал торжественную презентацию. Показывая Джоанне захудалые квартирки без кухни или с приставной лестницей в районе, где наркоманов больше, чем магазинов на Пятой авеню, он придумывал эффектные метафоры. Будущее Джоанны рисовалось ему счастливым и сказочным, если она выберет этот вариант и сделает первый взнос.

Накопленные средства уже позволяли Джоанне снять хорошую квартиру в центре города, но, поразмыслив, она отказалась от этого соблазна. Когда-нибудь, пообещала она себе, когда-нибудь.

После длительных и бесполезных поездок по окраинам Нью-Йорка Марвин показал Джоанне квартиру в писательском районе Бруклина. Впервые после всех ветхих и грязных лачуг она могла свободно дышать внутри жилища. Две комнаты с кухней и ванной в доме с небольшим количеством жильцов – все это устроило Джоанну. Окна квартиры выходили не на залив, но открывающийся из спальни пейзаж показался Джоанне симпатичным.

Вечерами Джоанна была занята, играя в ресторане и театральном клубе, днем гуляла с Максом. У нее было слишком много свободного времени, чтобы вспоминать Роджера и то, как хорошо было им в Ниагара-фолс.

Джоанна знала, что Роджер тоже живет в Нью-Йорке, возможно, они ходят по одним улицам и проезжают мимо друг друга в такси. От мысли о том, что он находится где-то рядом, делит с другой женщиной кров, стол и постель, Джоанне не хотелось жить. Сердце разрывалось от боли, от неиссякаемой, бесконечной тоски. Много лет назад мать говорила юной Джоанне, что нельзя пренебрегать любовью, дарованной людям свыше. Но что делать, когда у любви нет будущего, когда она иссушает душу и не дает покоя? Об этом повзрослевшей Джоанне совершенно некого было расспросить.

Чтобы сократить свое свободное время и занять мысли, Джоанна решила обзавестись учениками. Уроки музыки снова входили в моду, родители, видя своих детей будущими Вивальди и Шопенами, нанимали для них учителей. С детьми всегда забываешь о собственных бедах, подумала Джоанна, вспоминая своих пятилетних племянниц-близняшек.

На объявление откликнулись уже через два дня. Для восьмилетнего мальчика требовался учитель музыки. В кафе, куда Джоанна пригласила его родителей, пришла молодая девушка и представилась их секретарем.

– Родители Шона очень занятые люди, у каждого из них свой бизнес, им некогда вести переговоры. Мне поручено обсудить с вами условия.

Девушка рассказала, что Шон давно занимается музыкой, но с учителями ему не везло. Учительница, которую нанимали первой, родила ребенка и бросила уроки, мужчина, предъявивший отличные рекомендации, украл из дома антикварную статуэтку.

По этой причине Джоанна должна была сразу признаться, намерена ли она выйти замуж в ближайшие полгода. Второе условие – занятия должны проходить дома у Джоанны.

В тот же вечер состоялся пробный урок. Шон, невысокий темноглазый мальчик с умными грустными глазами, с первых аккордов, взятых на одном дыхании, покорил Джоанну своей игрой. Изредка он спотыкался на сложных периодах, но был, безусловно, талантлив. Джоанна, глядя на него, подумала, что согласилась бы и на меньший гонорар. Но родители Шона, к удовольствию Джоанны, не поскупились.

Две недели из Лос-Анджелеса не было никаких вестей. Линда обещала позвонить, когда приучит себя вставать в семь утра – работа в кино дисциплинировала и не таких лежебок, как Линда. В светской хронике сообщали о грядущей свадьбе Салливана с таинственной незнакомкой, и Джоанна, обеспокоенная долгим молчанием Линды, несколько раз набирала номер подруги, желая напомнить ей о бракосочетании, но в самый последний момент отсоединялась.

Как-то после урока, закрыв дверь за Шоном, Джоанна услышала звонок мобильного телефона.

– Джо, куда ты подевалась?! – вырвался из трубки взволнованно-радостный голос Линды.

Джоанна улыбнулась и подумала, что все это время ей очень не хватало любимой подруги. Встав у окна, из которого хорошо просматривались окрестности, Джоанна вновь улыбнулась и сказала:

– Я съехала от Салливана и сняла квартиру. Недорогую и очень милую.

– Если ты сейчас скажешь, что живешь в негритянском Браунсвилле или в Сансет-парк среди пуэрториканцев, и не надейся, что я приеду тебя навестить.

– Там давно все разобрано, – пошутила Джоанна. – Я арендовала квартиру в Бруклин-хайтс. Чудесный район, много зеленых бульваров. Главное, нашлось место для моего пианино. Когда твоя свадьба?

– Свадьба? – переспросила Линда и звонко засмеялась. – С Биллом? Никогда. Я бросила его. Послала имейл с компьютера секретаря студии. Я встретила здесь отменного парня. Все, как я себе представляла. Он предложил пожениться в Лас-Вегасе.

Джоанна была ошеломлена переменами в жизни Линды. Лишь одно ее обрадовало: Салливан навсегда исчезнет из их жизни.

– Как продвигаются съемки?

– Не так, как бы мне хотелось. Всех знаменитостей снимают отдельно от нас, – вздохнув, пожаловалась Линда. – Если бы ты могла понять, какое это унижение! На съемочной площадке одна массовка да мы, актеры третьего плана. Джо, почему ты молчишь? – неожиданно прервала свой монолог Линда.

– Я не молчу, я сочувствую, – отозвалась Джоанна.

Джоанна подошла к пианино, подняла крышку и опустилась на стул, гладя кончиками пальцев белые и черные клавиши.

– А ты бы хотела сразу в кадр с Аль Пачино?

– Ты же меня знаешь, – засмеялась Линда, – я бью по крупным целям. Но я нашла выход. Каждый день обедаю в «Ямоширо». В этом ресторане полным-полно звезд. Вчера я шла в туалет вместе с лапочкой Микки Рурком.

– Линда, ты неисправима! – тоном строгой мамочки попеняла подруге Джоанна. – Откуда у тебя деньги на такой шикарный ресторан, где обедает Микки Рурк?

– Ах, Джо, ты всегда меня недооценивала! Здесь подают прекрасные блюда за двадцать долларов. К тому же режиссер требует, чтобы я похудела на два размера. На диете легче экономить. Ладно, Джо, а теперь дай мне свой городской номер, студия оплачивает звонки съемочной группы и актеров.

Джоанну удивляло редкостное умение Линды мгновенно приспосабливаться к новым обстоятельствам. При большом желании Линда могла извлечь выгоду даже из посещения уборной ресторана. Ей самой недоставало этого спасительного гена приспособленчества. Напротив, Джоанна плотью и кровью прирастала к людям, предметам и запахам, которые ее окружали в настоящем, а когда настоящее становилось прошлым и ему на смену приходило новое настоящее, в жизни Джоанны наступал кризис. Она все еще жила ушедшими чувствами, вела мысленные диалоги с исчезнувшими из ее судьбы людьми, инстинктивно тянула руки к предметам, которые были разбиты, проданы или потеряны. И, очнувшись однажды, вдруг понимала, что вокруг нее все изменилось и ей предстоит либо принять новую жизнь, либо быть отторгнутой ею. Третьего не полагалось.

Она до сих пор не могла привыкнуть к новому жилищу и к своему одиночеству. Казалось, в один миг Джоанна лишилась и Роджера, и Стива, и даже Линды. У нее не было обожаемой работы, едва не сбывшаяся любовь раскололась на миллиарды бриллиантовых брызг, а ее новая квартира напоминала шкаф-купе, где среди платьев и пальто осталась забытой упакованная в чехол мечта. Но кое-что у Джоанны все-таки было. Ее пес. Большой лохматый ком на вытянувшихся сильных ногах, выкатывающийся под ноги всем входящим в квартиру. Каждое утро Макс запрыгивал к хозяйке на одеяло, чтобы облизать ее сонное лицо и засвидетельствовать свою преданность.

В тот вечер Джоанна впервые пренебрегла многолетним ритуалом и опустила крышку фортепиано, так и не сыграв Гершвина. Пустота взяла верх над музыкой. Укрыв ноги пледом, Джоанна роняла слезы в шоколадный крем. Летние нью-йоркские вечера почему-то особенно располагают к сентиментальности.