Текст книги "Преследование праведного грешника"

– Значит, не было никакого заказа?

– Да уж будьте уверены.

Отступив от холста, Силла окинула его изучающим взглядом. Она мазнула красной краской по нижней губе матроны, потом сделала еще пару мазков белилами и воскликнула: «Супер!» – оценив таким образом достигнутый ею эффект.

– Вы довольно быстро свыклись со смертью Терри, если только вчера узнали о ней, – заметила Барбара.

Силла правильно истолковала эти слова как завуалированное неодобрение. Взяв очередную кисть и макнув ее в пурпурную кляксу на палитре, она сказала:

– Мы с Терри снимали одну квартиру. Вместе арендовали эту студию. Иногда за компанию перекусывали или заходили в паб. Но особой дружбы между нами не было. Просто так получилось, что наши цели совпали: мы оба хотели разделить расходы на студию, чтобы, типа того, не работать там, где мы живем.

Учитывая размеры скульптур Терри и характер картин Силлы, такие затраты имели смысл. Но это также напомнило Барбаре о замечании, сделанном миссис Бейден.

– А как относился к такому сожительству ваш приятель?

– А-а, вы успели пообщаться с нашей занудой. Она невзлюбила Дана с первого взгляда и только и ждала, когда он устроит какой-нибудь скандал. Нельзя с ходу осуждать парня только из-за его внешности.

– И?

– Что «и»?

– И он устроил? Ну, тот ожидаемый скандал. Сцепился с Терри? Согласитесь, не часто бывает, чтобы девушка одного парня жила вместе с другим парнем.

– Я же вам сказала, мы не живем… не жили как сладкая парочка. Даже виделись-то редко. И тусовались мы в разных компаниях. Ну, типа того, что у Терри были свои приятели, а у меня – свои.

– А вы знали его приятелей?

Пурпурная краска на картине Силлы оттенила шевелюру вылезающей изо рта женщины с чайником. Нанеся жирный изогнутый мазок, художница размазала его пальцами и вытерла ладонь о полу своего халата. Эффект превзошел все ожидания: создавалось впечатление, что у матроны появились дырки в голове. А Силла уже переключила внимание на нос женщины, подбавив ему серого цвета. Барбара отошла в сторону, не желая видеть завершение сего художественного процесса.

– Он не приводил их сюда, – ответила Силла на ее вопрос. – В основном болтал по телефону, и все больше с женщинами. Причем они сами названивали ему, а не наоборот.

– У него была подружка? Близкая, я имею в виду.

– Он не имел дела с женщинами, насколько я знаю.

– Гей?

– Бесполый. По-моему, его вообще не интересовал секс. Разве что онанизм. И даже это вряд ли.

– Он жил своим творчеством? – предположила Барбара.

Силла презрительно хмыкнула.

– Выходит, что так. – Отступив на шаг, она оценила картину. – То, что надо, – удовлетворенно произнесла она и повернулась к Барбаре. – Вуаля. Вот она, правда жизни!

Из носа матроны сочилась какая-то омерзительная субстанция. Барбара решила, что Силла вряд ли смогла бы подобрать более точные слова для своей живописи. Она пробормотала что-то одобрительное. Силла перетащила свой шедевр к стене, вдоль которой стояло полдюжины аналогичных картин. Она выбрала среди них незаконченное полотно с нижней губой, оттянутой крючком, и установила его на мольберт, намереваясь продолжить работу.

– Как я догадываюсь, скульптуры Терри не пользовались большим покупательским спросом? – спросила ее Барбара.

– Разве что у идиотов, – откликнулась Силла. – Но ведь он, типа того, не особенно выкладывался. А если ты полностью не отдаешься своему творчеству, то ничего от него и не получишь. Я вот пашу как вол над своими холстами, и они вознаграждают меня.

– Творческое удовлетворение, – понимающе сказала Барбара.

– Эй, я говорю о продаже. Всего пару дней назад один серьезный мужик купил мою картину. Приехал сюда, огляделся, заявил, что должен немедленно приобрести для своей коллекции Силлу Томпсон, и вытащил чековую книжку.

«Ну прямо, – подумала Барбара. – У этой девицы богатое воображение».

– Значит, его творения совсем не продавались, но тогда на какие же деньги он жил? Ведь надо было оплачивать квартиру, студию…

«Не говоря уже о садовых инструментах, которые он, видимо, закупал партиями», – мысленно добавила она.

– Он говорил, что взимает мзду с папули. И заметьте, он вовсе не бедствовал.

– Мзду? – А вот это может привести их к чему-то важному. – Он что, шантажировал кого-то?

– Еще как, – хмыкнула Силла. – Своего папулю. Пита Таунсенда, как я уже говорила. Пока старина Пит снабжал его деньжатами, Терри не собирался бежать в газеты с воплями: «Папуля купается в роскоши, а я, весь такой гениальный, сижу в дерьме!» Ха-ха. Можно подумать, что Терри Коул имел хоть малейшую надежду скрыть от кого-то свое истинное нутро – афериста, стремящегося к легкой жизни.

Такая характеристика Терри Коула не слишком сильно отличалась от описания миссис Бейден, хотя ее выдали со значительно меньшей симпатией или сочувствием. Но если Терри Коул ввязался в какую-то аферу, то в какую именно? И кто был его жертвой?

Должны же где-то обнаружиться доказательства. И видимо, они могли быть только в одном месте. Барбара объяснила, что ей нужно заглянуть в их квартиру. Согласна ли Силла оказать ей помощь?

Силла выразила готовность и предложила Барбаре подойти к ней домой часам к пяти, когда она закончит работу в студии. Но констебль Хейверс уже поняла со всей определенностью, что, в какую бы историю ни вляпался Терри Коул, Силла Томпсон не имела к ней никакого отношения.

– Я прежде всего художник, и творчество для меня – главное, – заявила Силла, устремив все свое внимание на загарпуненную нижнюю губу.

– О, это я вижу, – заверила ее Барбара.

Пути Линли и Ханкена разошлись, как только местный инспектор организовал для своего столичного коллеги служебную машину. Прямо из полицейского участка Бакстона Ханкен отправился в Калвер, решив проверить факт подозрительного ужина Уилла Апмана с Николь Мейден. А Линли по собственному почину отправился в ущелье Пэдли.

Припарковав полицейский «форд» на стоянке перед окнами кухни Мейден-холла, он обнаружил, что в отеле полным ходом идет подготовка к вечерней трапезе. Бар в гостиной пополнялся новыми запасами спиртных напитков, а в столовой уже сервировали столы к ужину. Весь персонал по мере сил изображал оживленную деятельность, показывая, что жизнь в отеле продолжается.

Та самая женщина, что перехватила полицейских вчера днем, встретила Линли за столом регистрации. Когда он спросил Энди Мейдена, она пробурчала: «Вот бедняга» – и отправилась на поиски бывшего офицера полиции. В ожидании Линли прошел мимо гостиной и заглянул в дверь соседствующей с ней столовой. Вторая женщина, примерно такого же возраста и обличья, что и первая, расставляла на столах подсвечники с тонкими белыми свечами. Рядом с ней на полу стояла корзина с желтыми хризантемами.

Служебное раздаточное окошко между столовой и кухней было открыто, и оттуда доносилась быстрая и весьма эмоциональная французская речь. Потом она сменилась английской скороговоркой, но с явным иностранным акцентом:

– О нет, о нет, о нет! Я просить шалот, а это не шалот. Эти луковицы пойдут в бульон.

Ответом ему послужило неразборчивое тихое бормотание, а за ним излился поток французской речи, из которой Линли выловил только: «Je t’emmerde»[31]31
  Ты мне осточертел (фр.).


[Закрыть].

– Томми.

Обернувшись, Линли увидел, что в столовую входит Энди Мейден с записной книжкой в руке. Мейден выглядел удручающе: осунувшееся лицо покрылось щетиной, и он явно не снимал одежду со вчерашнего вечера.

– Я не смог дотянуть до пенсии, – глухо произнес он. – Пришлось уйти в отставку, ты знаешь. Я без единого слова ухватился за эту работу, потому что она к чему-то вела. Так я говорил себе. И им. Нэн и Николь. Всего несколько лет, убеждал я их. А потом мы будем жить в достатке.

С трудом волоча ноги, он заставил себя дойти до Линли, но этот переход, похоже, отнял у него последние силы.

– И ты видишь, куда это нас привело. Моя дочь мертва, а сам я перебираю имена пятнадцати мерзавцев, готовых ради денег убить собственных матерей. Так почему же, черт возьми, я поверил, что они, отсидев свой срок, исчезнут и никогда больше не будут докучать мне?

Взглянув на записную книжку, Линли понял, что в ней содержалось.

– Вы подготовили для нас список.

– Я перечитывал его всю ночь. Три раза. Четыре. И вот к какому выводу я пришел… Ты хочешь узнать?

– Да.

– Я убил ее. Такие вот дела. Это я во всем виноват.

Сколько раз приходилось Линли сталкиваться с этой потребностью взять вину на себя? Сотню? Тысячу? Вечно одно и то же. И если существовали какие-то правильные слова, способные ослабить чувство вины у тех, кто столкнулся с жестокой реальностью безвременной смерти любимых людей, Линли пока так и не узнал их.

– Энди… – начал он.

Мейден прервал его.

– Ты помнишь, каким я был орлом? Оберегал наше общество от «криминальных элементов», так я говорил себе. И мне удавалось неплохо справляться с поставленной целью. Я даже гордился своими достижениями. Но я и подумать не мог, что, пока я уделял все свое внимание нашему чертову обществу, моя собственная дочь… моя Ник… – Его голос дрогнул. – Прости.

– Нечего извиняться, Энди. Все в порядке.

– Никогда больше ничего не будет в порядке. – Мейден открыл книжицу и, вырвав из нее последнюю страничку, протянул ее Линли. – Найди его.

– Мы найдем.

Линли знал, как неутешительно звучат его слова: разве может арест какого-то преступника облегчить горе Мейдена? Тем не менее он сообщил, что поручил одному из своих людей в Лондоне прошерстить все архивные дела Особого отдела, но отчета от него пока не поступало. И следовательно, любые подготовленные Мейденом данные – возможные имена, преступления или детали расследования – помогут сократить время бдения за компьютером в два или даже в четыре раза, что позволит тому офицеру заняться непосредственным поиском вероятных подозреваемых. Мейден оказал полицейским большую услугу, и они постараются не остаться в долгу.

Мейден вяло кивнул.

– А чем же еще я могу помочь? Дай мне какое-нибудь поручение, Томми. Мне нужно что-то делать, иначе я свихнусь от ночных кошмаров… – Запустив пятерню в свою шевелюру, он откинул назад по-прежнему вьющиеся и густые, но совсем седые волосы. – Хрестоматийный случай. Я хватаюсь за любые дела, способные отвлечь меня от этого.

– Естественная реакция. Нам всем приходится защищаться от потрясений, пока мы не будем готовы пережить их. Таков удел человека.

– Это… Так я называю то, что произошло. Потому что если произнесу вслух, что именно случилось, то все станет реальностью, а я не думаю, что смогу выдержать ее.

– Никто и не рассчитывал, что вы быстро справитесь с ситуацией. Вам с женой нужно какое-то время уклоняться от осознания случившегося. Или даже отвергать то, что случилось. Иначе вы совсем расклеитесь. Поверьте, я вас понимаю.

– Понимаешь?

– По-моему, вы сами знаете, что понимаю. – Следующую просьбу было особенно трудно высказать. – Мне необходимо осмотреть вещи вашей дочери, Энди. Вы хотите присутствовать при этом?

Мейден нахмурился.

– Все вещи в ее комнате. Но если вы ищете связь с Особым отделом, то при чем здесь спальня Николь?

– Возможно, ни при чем, – сказал Линли. – Однако сегодня утром мы побеседовали с Джулианом Бриттоном и Уиллом Апманом, и обнаружилось несколько деталей, которые нам хотелось бы проверить.

– Боже милостивый! Вы думаете, что кто-то из них…

И Мейден устремил невидящий взгляд в окно за спиной Линли, очевидно гадая, какие ужасные детали могли выясниться в разговорах с Бриттоном и Апманом.

– Пока слишком рано делать какие-либо выводы, Энди, – быстро добавил Линли.

Выйдя из задумчивости, Мейден посмотрел на Линли и не сводил с него взгляда долгих тридцать секунд. Наконец он уразумел смысл его слов. Они вместе поднялись на второй этаж, и Мейден, открыв дверь в спальню дочери, остановился на пороге, наблюдая за тем, как Линли осматривает вещи Николь.

Большинство из них вполне соответствовали тому, что можно найти в комнате любой двадцатипятилетней женщины, а многие вещи стали подтверждением слов Джулиана Бриттона и Уилла Апмана. В деревянной шкатулке лежали свидетельства того, что Николь любила украшать самые разные части своего тела. Простые золотые колечки различных размеров предназначались для ее пупка, соска или губы; одиночные булавочные сережки предполагали наличие дырочки на языке, а крошечные гвоздики с рубиновыми и изумрудными головками и навинчивающимися гаечками вполне могли вставляться в крылья носа.

В гардеробе хранилась фирменная одежда, на ярлыках значились названия знаменитых домов высокой моды. Наряды Николь полностью подтвердили заявление Апмана о том, что на получаемую у него зарплату она не могла бы позволить себе так шикарно одеваться. Но имелись и другие свидетельства того, что кто-то удовлетворял дорогостоящие причуды Николь Мейден.

Многие вещи в ее комнате говорили либо о весьма значительном личном доходе, либо о наличии солидного партнера, стремившегося добиться расположения девушки богатыми подарками. В шкафу обосновалась электрогитара, а рядом со шкафом стояли динамики, проигрыватель компакт-дисков и радиоприемник, которые могли бы стоить Николь всей ее летней зарплаты. На вращающейся дубовой стойке хранились сотни две или три компакт-дисков. На цветном телевизоре в углу комнаты лежал мобильный телефон. На полке под телевизором аккуратным рядком расположились восемь кожаных дамских сумочек. Все в этой комнате говорило о склонности к роскоши. Все свидетельствовало о том, что по крайней мере в одном отношении последний работодатель Николь был прав. В противном случае приходилось предполагать, что девушка доставала деньги каким-то другим способом, который в конечном итоге и привел ее к смерти: продажей наркотиков, шантажом, контрабандой, присвоением чужих денег. Но при мысли об Апмане Линли вспомнил еще одну фразу, брошенную адвокатом.

Перейдя к комоду, он начал выдвигать ящики с шелковым нижним бельем и ночными сорочками, кашемировыми шалями и шарфами, фирменными, едва ношенными носочками. В одном из ящиков, насколько он понял, хранилось исключительно походное снаряжение: там лежали шорты защитного цвета, сложенные свитера, однодневные сухие пайки, подробные топографические карты и серебряная фляжка с выгравированными инициалами владелицы.

Только в двух нижних ящика комода хранились вещи, не похожие на фирменные изделия из магазинов Найтсбриджа. Но и эти ящики, подобно остальным, были заполнены доверху. В них находился целый склад шерстяных свитеров самых разнообразных стилей и расцветок, и на вороте каждого изделия имелся вышитый ярлычок: «Связано любящими руками Нэнси Мейден». Линли задумчиво провел пальцами по одному из ярлыков.

– Нигде нет ее пейджера. Апман сообщил нам, что она ходила с ним на работу. Вы не знаете, где он может быть?

Мейден отошел от двери.

– Пейджер? А Уилл уверен, что это был ее личный пейджер?

– Он говорит, что ей звонили на пейджер во время работы. Вы не знали, что у нее был пейджер?

– Я ни разу не видел ее с ним. Так его здесь нет?

Мейден повторил все действия Линли. Осмотрел предметы на комоде, потом обыскал все ящики. Он пошел даже дальше Линли, проверив карманы всех жакетов, брюк и юбок дочери. Прощупал лежащие на кровати запечатанные пластиковые мешки с одеждой. Ничего не обнаружив, он наконец сказал:

– Наверное, Николь захватила его с собой в поход. Возможно, он в полиции среди ее вещей.

– К чему брать пейджер, если оставляешь мобильный телефон? – спросил Линли. – На природе один бесполезен без другого.

Взгляд Мейдена переместился к телевизору, где лежал мобильник, и опять вернулся к Линли.

– Тогда он должен быть где-то здесь.

Линли проверил прикроватный столик. Он нашел пузырек аспирина, пакет носовых платков, противозачаточные пилюли, коробочку именинных свечей и тюбик гигиенической губной помады. Перейдя к дамским сумочкам под телевизором, он открыл каждую из них и обшарил каждое отделение. Все они оказались пустыми. Как, впрочем, и ранец, и портфель, и большая дорожная сумка.

– Может, он остался в ее машине, – предположил Мейден.

– Что-то подсказывает мне, что это не так.

– Почему?

Линли не спешил с ответом. Выйдя на середину, он взглянул на обстановку комнаты иными глазами, пытаясь понять, что может означать отсутствие в ней одного простого на первый взгляд предмета. И тогда он заметил то, на что раньше не обратил внимания. Эта комната напоминала музей – такой в ней был порядок. Все вещи лежали строго на своих местах.

Кто-то хорошо здесь прибрался.

– Энди, а где сейчас ваша жена? – спросил Линли.

Глава 9

Поскольку Энди Мейден ответил не сразу, Линли повторил вопрос и добавил:

– Она сейчас в отеле? Или где-то на территории?

Мейден сказал:

– Нет-нет. Она… Томми, Нэн отправилась на прогулку.

Его пальцы сжались, словно сведенные судорогой.

– Далеко ли она собралась, вы не знаете?

– Скорее всего, в ближайшие пустоши. Она взяла велосипед, а именно туда она обычно ездит на нем.

– В Колдер-мур?

Мейден подошел к кровати дочери и тяжело опустился на край.

– Ты ведь раньше не встречался с Нэнси, Томми?

– Нет, насколько я помню.

– Она очень порядочная и преданная женщина. Отдает всю себя, всю без остатка. Но порой я не в состоянии вынести чью-то помощь. Даже от нее. И даже в такое время. – Опустив глаза, он попытался согнуть пальцы. Потом поднял и бессильным жестом уронил руки. – Она очень переживает из-за меня. Ты можешь поверить этому? Она хотела помочь. Все ее мысли, слова и поступки определялись желанием помочь мне справиться с этим чертовым онемением. Весь вчерашний день она допекала меня своей заботой. И весь вечер тоже.

– Может быть, это отвлекает ее, – предположил Линли.

– Но ты же понимаешь, как сильно надо сосредоточиться на чем-то, чтобы вытеснить эти ужасные мысли. Тут нужна полнейшая сосредоточенность, на какую только она способна. А я вдруг обнаружил, что не могу дышать, пока она кружит возле меня. Суетится, предлагает то чай, то грелку, то… У меня возникло ощущение, что мое тело мне уже не принадлежит, что Нэнси не успокоится до тех пор, пока не проникнет в мою плоть и кровь, чтобы… – Он вдруг замолчал, словно оценивая все, что наговорил, поскольку следующие его слова прозвучали глухо и отрешенно: – Господи, вы только послушайте меня! Эгоистичный мерзавец.

– Вам нанесли сокрушительный удар. И вы пытаетесь выдержать его.

– Ей нанесли такой же удар. Но она-то думает обо мне. – Он принялся растирать пальцы рук. – Она хотела сделать мне массаж. Только этого, в сущности, она и хотела. И пусть Господь простит меня, но я отказался, потому что мне казалось, что я задохнусь, если останусь еще хоть на миг в одной комнате с ней. И теперь… Как мы можем нуждаться в человеке и любить его – и в то же время ненавидеть? Что с нами происходит?

«Последствия потрясения, вызванного зверской жестокостью, – вот что с вами происходит», – хотел сказать Линли. Но вместо этого повторил вопрос:

– Энди, она отправилась в Колдер-мур?

– Скорее всего, в Хатерсейдж-мур. Это ближе. Всего несколько миль. Либо… Нет. Она не могла отправиться в Колдер.

– Она уже ездила туда?

– В Колдер?

– Да. В Колдер-мур. Она бывала там раньше?

– Конечно бывала. Естественно.

Линли ужасно не хотелось задавать следующий вопрос, но он знал, что обязан. В сущности, он должен был сделать это как для себя, так и для своего бакстонского коллеги.

– И вы тоже, Энди? Или только ваша жена?

Энди Мейден медленно поднял голову, осознав, на какую дорогу сворачивает их разговор.

– Я думал, вы расследуете версию лондонского преступника. Версию Особого отдела. Поднимаете архивные дела.

– Я действительно расследую версию Особого отдела. Но мне нужна правда, вся правда. Как и вам, я полагаю. Так вы оба ездили в Колдер-мур?

– Нэнси не…

– Энди, помогите мне разобраться. Вы же понимаете, как все сложно. Доказательства обычно всплывают неизвестно откуда. И порой процесс всплытия оказывается гораздо важнее самих этих доказательств. А иные сведения могут запутать даже самое простое расследование, и я не верю, что вы хотите этого.

Мейден понял: попытка сокрытия сведений может стать в итоге более подозрительной, чем сами эти сведения.

– Да, оба мы бывали в Колдер-мур. Всей семьей, на самом деле. Но добираться туда на велосипеде слишком долго, Томми.

– Сколько миль?

– Точно не знаю. Но далеко, слишком далеко. Когда нам хотелось съездить в те места, мы загружали велосипеды в «лендровер». Парковали его на придорожной стоянке. Или в одной из ближайших деревенек. Но на велосипедах мы в такую даль никогда не ездили. – Он повернул голову к окну спальни и добавил: – Наш «лендровер» на месте, значит, сегодня она не поехала в Колдер.

«А не сегодня?» – подумал Линли.

– Да, я заметил «лендровер», проезжая через парковку, – сказал он.

Мейден не относился к тем полицейским, которые, прослужив тридцать лет, не способны сделать простое умозаключение.

– Наша жизнь, Томми, посвящена этому отелю. Он отнимает все наше время. Когда выпадает свободная минутка, мы используем ее для прогулок. Если ты хочешь найти ее в Хатерсейдж-мур, то в приемной есть подробная карта этой местности.

В этом нет необходимости, успокоил его Линли. Если Нэнси Мейден поехала туда на велосипедную прогулку, значит, ей хотелось побыть одной. И он будет счастлив предоставить ей такую возможность.

Барбара Хейверс знала, что можно купить еду навынос в «Хижине дяди Тома», продуктовой палатке на пересечении Портслейд-роуд и Уондсуорт-роуд. Это небольшое заведение удобно пристроилось рядом с железнодорожными складами, и там предлагали насыщенную холестерином жратву, гарантирующую быстрое образование атеросклеротических бляшек на стенках кровеносных сосудов. Но она поборола это нездоровое стремление – добродетельно, как ей хотелось бы думать, – и зашла в паб около станции Воксхолл, где порадовала себя сосисками с картофельным пюре, как и планировала раньше. Это вполне приемлемое угощение она решила дополнить кружкой «Скрампи», крепкого сухого сидра. Утолив голод и жажду и положительно оценив все, что ей удалось узнать сегодня утром в Баттерси, Барбара вернулась на северный берег Темзы и плавно покатила по набережной. Движение по Хорсферри-роуд было довольно быстрым, и она въехала в подземный гараж Нью-Скотленд-Ярда, прежде чем докурила вторую сигарету.

В данный момент рабочий процесс предоставлял ей некоторый выбор: она могла вернуться к компьютеру и продолжить поиски подходящего досрочно освобожденного типа, жаждущего крови Мейдена, или же заняться составлением отчета о полученной информации. Первый вид деятельности – скучной, отупляющей и порабощающей, хотя и нужной, – мог бы продемонстрировать ее способность покориться неизбежности и принять горькую пилюлю, которую, как считали известные офицеры, ей следовало проглотить. Однако второй вид деятельности вроде бы обещал быстрее привести их к разгадке преступления. И Барбара предпочла отчет. Это не должно было занять много времени, зато позволило бы привести все сведения в определенный и побуждающий к дальнейшим идеям порядок и по меньшей мере на час отложило бы перспективу встречи со светящимся экраном монитора. Барбара обосновалась в кабинете Линли – почему бы не воспользоваться в благих целях его столом, раз он все равно пустует? – и принялась за дело.

Она полностью погрузилась в работу и как раз дошла до любопытных замечаний, сделанных Силлой Томпсон насчет взаимоотношений Терри Коула с отцом и его пристрастия к сомнительным способам получения денег («Путем шантажа?» – напечатала она), когда в комнату широким шагом вошел Уинстон Нката. Сделав последний глоток из большого пластикового стакана, он выбросил его в мусорную корзину, вытер губы бумажной салфеткой и закинул в рот свой любимый «Опал фрутс».

– Тебя погубит богатая калориями, но малопитательная пища, – ханжески произнесла Барбара.

– Зато я умру с улыбкой, – парировал Нката.

Он сел и, пристроив свои длинные ноги на соседний стул, вытащил из кармана записную книжку в кожаном переплете. Барбара посмотрела на стенные часы и вновь перевела взгляд на коллегу.

– Как это тебе удалось так быстро сгонять туда и обратно? Похоже, Уинстон, ты установил скоростной рекорд Англии на трассе Лондон – Дербишир.

Его молчание ответило само за себя. Барбара с содроганием подумала, что сказал бы Линли, узнав, что Нката гонял на его любимом «бентли» со скоростью, близкой к скорости звука.

– Я еще заехал на юридический факультет, – сообщил Нката. – Шеф велел разузнать там, как вела себя в городе дочь Мейдена.

Барбара перестала печатать.

– И как же?

– Она бросила учебу.

– Бросила учебу на юридическом?

– Судя по всему, да.

Николь Мейден, рассказал он, бросила учебу в преддверии первого мая, то есть до начала сессии. Она действовала вполне официально, надлежащим образом согласовав свой уход с преподавателями, адвокатами и руководителями. Некоторые пытались отговорить ее: училась она хорошо, и они считали, что это безумие – уходить с последнего курса обучения, когда успешное адвокатское будущее уже почти обеспечено. Но она с вежливой непреклонностью настояла на отчислении. И с тех пор ее там не видели.

– Провалила экзамены? – спросила Барбара.

– Даже не думала сдавать их. Свалила еще до начала сессии.

– Может, она струхнула? Разыгрались нервишки, как у ее отца? Заразилась семейной болезнью? Потеряла покой и сон? Осознала, сколько всего ей еще придется вызубрить, и предпочла не париться?

– Решила, что юриспруденция не ее стезя. Так и заявила руководителю группы.

Восемь месяцев Николь Мейден отработала как положено в Ноттинг-Хилле, в фирме под названием «Управление финансами МКР», продолжил Нката. Большинство студентов проходят подобную практику: работают неполный рабочий день, обеспечивая себе приличный доход, а по вечерам учатся в университете. В этой фирме ей предложили трудиться полный рабочий день, и она согласилась, поскольку работа ей понравилась.

– Вот такой расклад, – сказал Нката. – С тех пор никто в университете ничего о ней не слышал.

– А зачем же тогда она поехала в Дербишир, если устроилась на работу в Ноттинг-Хилле? – удивилась Барбара. – Может, захотела напоследок отгулять каникулы?

– Это не соответствует сведениям, полученным шефом, и тут вообще начинается какая-то неразбериха. Все лето она проработала в адвокатской конторе, якобы готовясь к своей будущей деятельности. Поэтому он и велел мне для начала заехать на юридический факультет.

– Выходит, что она уже была занята в сфере финансов в Лондоне, но летом решила поработать у законника в Дербишире? – подытожила Барбара. – Вот это новости! А инспектор знает, что она бросила университет?

– Я еще не звонил ему. Хотел сначала переговорить с тобой.

Его замечание согрело душу Барбары. Она стрельнула взглядом в напарника. Как обычно, он выглядел простодушным, симпатичным и очень деловитым.

– Наверное, тогда пора позвонить ему. Инспектору, я имею в виду.

– Давай сначала немного обсудим здешние дела.

– Ладно. Давай. Итак, забудем на время то, что она делала в Дербишире. Работа в лондонской финансовой фирме, должно быть, приносила ей приличные деньги. Если ей не хотелось мучиться, продолжая учебу по вечерам, она вполне могла решить бросить университет, раз уж ей подвернулась приличная и денежная работенка. Как тебе такое объяснение?

– Пока все вроде бы логично.

– Ладно. Допустим, ей срочно понадобились наличные. Но зачем? Может, она планировала приобрести нечто дорогостоящее? Или влезла в сумасшедшие долги? Собиралась в путешествие? Хотела пожить легкой жизнью? – Вспомнив Терри Коула, Барбара прищелкнула пальцами и добавила: – Кстати! А может быть, ее кто-то шантажировал? Допустим, кто-то прикатил из Лондона в Дербишир, намереваясь выяснить, почему она задерживает очередную выплату.

Нката пожал плечами и сделал выразительный жест, который у него обычно означал: «Кто знает?»

– Или просто непыльная работенка в «МКР» прельщала ее больше, чем запах пыльных судейских париков в Олд-Бейли[32]32
  Центральный уголовный суд в Лондоне.


[Закрыть]. Не говоря уже о вероятных больших прибылях в будущем.

– Чем именно она занималась в этой фирме? – спросила Барбара.

Нката заглянул в свои записи.

– Стажер в области управления финансами.

– Стажер? Да ладно тебе, Уинстон. Ради этого никто не стал бы бросать юридический факультет.

– Она начала работать стажером в октябре прошлого года. Я не сказал, что на этом она и закончила.

– Но зачем же тогда она поехала в Дербишир работать на тамошнего адвоката? Может, у нее опять изменилось отношение к юриспруденции и она решила вернуться в альма-матер?

– Если даже так, то в университет она об этом не сообщила.

– Гм. Странно. – Задумавшись об очевидных противоречиях в поведении убитой девушки, Барбара машинально вытащила пачку сигарет. – Ты не будешь возражать, если я покурю, Уинни?

– Только не в зоне моего дыхания.

Вздохнув, она удовольствовалась фруктовой жевательной резинкой, которая обнаружилась в ее сумке как приложение к билету в местный кинотеатр. Развернув тонкую обертку, Барбара сунула пластинку в рот.

– Хорошо. Что еще нам известно?

– Она съехала с квартиры.

– А почему бы и нет, если она на все лето уехала в Дербишир?

– Я имел в виду, что она насовсем распрощалась с той квартирой. Так же как и с учебой в университете.

– Ладно. Но это не такая уж сногсшибательная новость.

– Не спеши с выводами. – Нката достал из кармана очередную конфету, развернул ее и сунул за щеку. – В университете мне дали ее адрес – старый адрес, – и я съездил туда и поболтал с хозяйкой квартиры. Это в районе Ислингтона, на севере Лондона. Она сдавала комнату на двоих.

– Ну и? – подбодрила его Барбара.

– Она переехала в новый дом – то есть наша девушка, а не хозяйка, – когда бросила университет. Случилось это десятого мая, причем без всякого предупреждения. Она просто собрала вещички и испарилась, оставив записку с адресом в Фулеме[33]33
  Фулем – исторический район Лондона на северном берегу Темзы.


[Закрыть] для пересылки ее почты. Хозяйку такая неожиданность, естественно, огорчила. Но и скандал ее тоже не порадовал.

Последнюю фразу Нката произнес с загадочной улыбочкой.

Зная манеру своего коллеги выдавать собранные сведения по крохе, оставляя напоследок лакомые кусочки, Барбара наставила на него палец и сказала:

– Ну ты и зараза! Прекрати тянуть кота за хвост.

Нката радостно захихикал.

– Понимаешь, какой-то мужчина устроил скандал нашей девушке. Домохозяйка сказала, что они орали, как ирландцы на мирных переговорах. Это было девятого мая.

– За день до ее переезда?

– Точно.

– Насилие?

– Нет, просто побеседовали на повышенных тонах. Разговор изобиловал непечатными выражениями.

– Было что-нибудь полезное для нас?

– Тот мужчина сказал: «Да лучше я увижу тебя мертвой, чем позволю пойти на это».