Текст книги "Это смертное тело"

Он удивился тому, что часовня совсем не такая, какой выглядела даже с короткого расстояния от тропы, но, похоже, для женщины это не было новостью. Она приблизилась к развалинам и, вместо того чтобы посмотреть на них, подошла к скамье, стоящей на некошеной траве. Он понял, что сейчас она повернется, сядет к нему лицом и увидит его, и рванулся в сторону, где позеленевший от лишайника ангел обнимал крест каменной рукой. В поисках укрытия он нырнул за памятник, а женщина тем временем уселась на каменную скамью, открыла сумку и вынула книгу, но, конечно, не справочник «А-Z», ведь она уже знала, где находится. Это мог быть сборник поэзии или молитвенник. Она начала читать и вскоре полностью погрузилась в чтение. «Глупо», – подумал он. «Она зовет Иеремиила»[10]10
  Архангел Иеремннл – один из семи верховных ангелов. Имя его означает «Высота Божия».


[Закрыть],– сказали ему голоса, заглушая музыку виолончели и скрипок. И почему они такие громогласные?

Ей нужен защитник, сказал он себе в ответ на голоса. Она должна быть настороже.

Поскольку она не настороже, он приглядит за ней сам. Это его единственный долг.

Глава 3

Ее звали Джина Диккенс, и она была новой подругой Гордона Джосси, хотя, конечно, отрекомендовалась не так. Джина не употребила слова «новая», потому что, как оказалось, не знала, что у Джосси была старая подруга, или бывшая, или как там еще можно назвать Джемайму Хастингс. Не произнесла она и слова «подруга». В доме Джина еще не жила, но с улыбкой сказала, что очень надеется на это. Здесь она бывала чаще, чем в собственном жилище – крошечной комнатке над чайной «Безумный шляпник». Это в Линдхерсте, на Хай-стрит, пояснила она, и шум там от зари до темноты просто устрашающий. Да и с наступлением темноты не становится тихо, ведь сейчас лето, рядом несколько отелей, паб, рестораны… туристов понаехало… Если бы она оставалась там сейчас, то больше четырех часов сна ей бы не урвать. Честно сказать, она совсем туда не стремились.

Они вошли в дом, и Мередит тотчас заметила, что ни одной вещи Джемаймы там не осталось, по крайней мере в кухне, а дальше Мередит и идти не захотела. В голове у нее загудели тревожные колокола, ладони вспотели, пот из-под мышек заструился по бокам. Отчасти это было из-за жары, но главным образом из-за ощущения, что здесь что-то не так.

Мередит еще на улице почувствовала, что в горле у нее сухо, словно в пустыне. Наверное догадавшись об этом, Джина Диккенс усадила ее за старый дубовый стол и принесла из холодильника воду в ледяной бутылке, такую, от которой Джемайма отказалась бы с презрением. Джина налила им обеим по стакану и сказала:

– У вас такой вид, словно вы… Не знаю даже, как назвать.

– Сегодня наш день рождения, – глупо сказала Мередит.

– Ваш и Джемаймы? Кто она?

Поначалу Мередит не поверила, что Джина Диккенс ничего не знает о Джемайме. Как он мог так долго жить с Джемаймой и ничего не сказать о ней своей… Неужели Джина его новая любовница? Или она у него в череде любовниц? А где все остальные? Где Джемайма? Ох, Мередит с самого начала знала, что ничего хорошего от Гордона Джосси не дождешься.

– …в саду Болдер, – говорила Джина, – Возле Минстеда. Вы знаете это место? Он там крышу крыл, а я заблудилась. У меня была карта, но я ничего не понимаю даже с картой. Не ориентируюсь в пространстве. Север, запад – мне это ничего не говорит.

Мередит поднялась. Джина рассказывала ей о том, как повстречалась с Гордоном Джосси, но Мередит это было безразлично. Ее интересовала только Джемайма Хастингс.

– Он ни разу не упомянул Джемайму? А «Королевские кексы»? Магазин, который она открыла в Рингвуде?

– Кексы?

– Это ее бизнес. Сначала она занималась этим дома, потом дело у нее разрослось, надо было поставлять продукцию в пекарни, отели и на детские праздники… Он что же, ни разу об этом не говорил?

– Боюсь, что нет. Ни разу.

– А о ее брате? О Робби Хастингсе? Он агистер[11]11
  Лицо, берущее чужой скот на откорм или выпас.


[Закрыть]. Это… – Мередит обвела рукой пространство вокруг дома, – часть его земли. Она была землей его отца. И деда. И прадеда. Их семья так долго этим занимались, что эту часть Нью-Фореста стали называть Хастингсом. Вы этого не знали?

Джина покачала головой. У нее был озадаченный, даже слегка испуганный вид. Она отодвинулась вместе со стулом на несколько дюймов от стола и перевела взгляд с Мередит на торт, который та по глупости принесла в дом. До Мередит дошло, что Джина боится не Гордона Джосси (хотя следовало бы, черт побери!), а ее, Мередит, потому что она ведет себя очень странно.

– Должно быть, вы думаете, что я говорю что-то не то, – сказала Мередит.

– Нет-нет. Просто… – произнесла Джина быстро, задыхаясь, словно сдерживала себя, чтобы не сказать лишнего.

Они замолчали. Снаружи послышалось тихое ржание.

– Пони! – воскликнула Мередит, – Если пони здесь, значит, Робби Хастингс привел их из леса. Или договорился с Гордоном, чтобы тот их привел. Но в любом случае Роб пришел бы их проведать. Почему у вас здесь пони?

После этих слов Джина встревожилась еще сильнее. Она обеими руками обхватила стакан с водой и пробормотала, обращаясь скорее к стакану, нежели к Мередит:

– Что-то такое… я точно не знаю.

– Они заболели? Захромали? У них еда закончилась?

– Да. Так и есть. Гордон сказал, что они захромали. Он привел их из леса… три недели назад. Что-то вроде этого. Я не уверена. Я не люблю лошадей.

– Пони, – поправила ее Мередит, – Это пони.

– Ну да, наверное. Я не вижу разницы, – Джина помолчала, словно обдумывала что-то, – Гордон сказал…

Она глотнула воды, держа стакан обеими руками, словно иначе ей не удалось бы поднести его ко рту.

– Что? Что он сказал? Он вам сказал, что…

– Конечно, без вопросов тут не обошлось, – ответила Джина, – Я имею в виду, Гордон живет один, он прекрасный человек, у него доброе сердце, он мил и страстен, когда требуется, если вы знаете, о чем я.

Мередит заморгала. Этого она знать не хотела.

– Вот я и удивилась: как случилось, что он один, без девушки, без подруги, без жены? Почему его никто не захомутал? И спросила. За ужином.

«Да, – подумала Мередит, – В саду, за металлическим столом, с зажженными свечами».

– И что он ответил? – натянутым тоном спросила она.

– Что у него был кто-то, но что он страшно обижен и не хочет об этом говорить. Поэтому я и не стала задавать лишних вопросов. Подумала, что Гордон расскажет, когда будет готов.

– Это Джемайма. Джемайма Хастингс. И она…

Мередит побоялась облечь свою мысль в слова. Слова могут сделать все реальным, а Мередит не хотелось в это верить. Она выяснила главное, и этого достаточно. «Королевские кексы» закрылись, на телефонные звонки Лекси Стринер никто не ответил. В доме появилась другая женщина.

– Сколько времени вы с Гордоном знаете друг друга? Вас познакомили? Или что?

– Мы встретились в начале прошлого месяца. В Болдере…

– Ах да. В саду Болдер. Что вы там делали?

Джина изумилась. Она явно не ожидала такого вопроса, и сразу было видно, что вопрос ей не понравился.

– Гуляла. Я ненадолго приехала в Нью-Форест, и мне хотелось все осмотреть, – Джина улыбнулась, видимо желая смягчить остроту того, что она собиралась сказать, – Знаете, мне кажется, вам не следовало задавать такой вопрос. Вы думаете, с Джемаймой Хастингс что-то случилось? Думаете, Гордон что-то с ней сделал? Или я что-то сделала? Или мы вместе с Гордоном что-то сделали? Заверяю вас, когда я сюда пришла, здесь не было никаких следов того, что кто-то…

Внезапно Джина замолчала. Ее взгляд, по-прежнему устремленный на Мередит, стал рассеянным, словно она увидела что-то другое.

– Что? Что с вами?

Джина опустила глаза. Прошла минута. Снова заржали пони, послышался возбужденный шелест крыльев трясогузок. Птицы словно предупреждали друг друга о приближении хищника.

– Пожалуй, вам нужно пройти со мной, – сказала Джина.

В конце концов Мередит нашла Робби Хастингса на автостоянке за пабом «Голова королевы» в Берли. В деревне на пересечении трех дорог выстроились в шеренгу дома, словно не знавшие, на каком материале им остановиться – на глине с гравием и соломой, на дереве с кирпичом или на одном кирпиче. Крыши домов тоже никак не могли решиться, выбрать им солому или шифер. Поскольку была середина лета, повсюду стояли автомобили, в том числе шесть туристских автобусов, пассажиры которых изъявили желание прогуляться по Нью-Форесту. Посмотрев на заповедник с мягких сидений из салонов с кондиционерами, люди выходили из автобусов и начинали щелкать фотоаппаратами – снимать пони, свободно разгуливающих по лесу, после чего обедали незадешево в пабе или в одном из живописных кафе и покупали что-нибудь в сувенирном магазине. Все это определяло облик деревни. Каких только магазинов здесь не было! И «Шабаш ведьм» (раньше в этом доме жила настоящая ведьма, однако ей пришлось уехать, ибо слава помешала колдунье жить в уединении), и магазин Берли, торгующий сливочной помадкой, и прочие заведения. Над всем этим доминировала «Голова королевы» – самое большое строение в деревне. В межсезонье здесь собирались те, кто жил в этих местах и в летний период благоразумно обходил паб стороной.

Сначала Мередит позвонила на домашний телефон Робби, хотя и знала, что вряд ли застанет его дома в середине дня. Робби отвечал за здоровье животных на своей территории, на участке, который, как Мередит и сказала Джине, был назван Хастингсом, и ежедневно отправлялся в Форест на машине или верхом, чтобы убедиться, что ослам, пони, коровам и овцам никто не мешает. Ведь это была самая большая проблема для всех, кто работал в Форесте, особенно в летние месяцы. Так заманчиво увидеть животных, не ограниченных заборами, стенами и живыми изгородями. Еще заманчивее покормить их. У людей были добрые, но столь же глупые намерения, они не понимали, что если летом они покормят хорошенького маленького пони, животное решит, что и зимой на стоянке у «Головы королевы» кто-нибудь непременно его накормит.

Вероятно, это и объяснял сейчас Робби Хастингс толпе обвешанных фотокамерами пенсионеров в шортах-бермудах и в высоких шнурованных ботинках. Робби собрал их возле своего «лендровера» с прицепленным к автомобилю трейлером. Должно быть, он приехал за одним из пони, что для этого времени года было необычно. Мередит увидела в трейлере нервное животное. Робби говорил что-то и показывал на пони.

Выйдя из машины, Мередит взглянула на свой шоколадный торт. Глазурь растаяла сверху и зловеще потекла по бокам. Несколько мух нашли ее, но глазурь повела себя словно насекомоядное растение. То, что садилось на нее, оказывалось погребенным в сахаре и какао. Смерть от восторга. Вот для чего, оказывается, был сделан торт.

Но это уже не имело значения. Все страшно разладилось, и Робби Хастингса следовало предупредить. Для своей сестры он стал единственным родителем с тех самых пор, как автомобильная авария наложила на него такую обязанность. Ему тогда было двадцать пять, а Джемайме – десять. Эта же авария определила и его судьбу: Робби никогда не думал о такой карьере – сделаться одним из пяти агистеров в Нью-Форесте и заступить на место отца.

– …чего мы не должны позволить, так это того, чтобы пони паслись в одном месте.

Робби, похоже, завершал свою речь перед аудиторией, чувствуя себя немного виноватым, так как он видел, что люди притащили с собой яблоки, морковь, сахар и прочую еду в надежде покормить пони. Закончив, он терпеливо дождался, пока посетители сфотографируют его, хотя он был не в форме, а в джинсах, рубашке и бейсболке. Затем резко кивнул и открыл дверцу «лендровера», собираясь отъехать. Туристы потянулись к деревенской церкви и к пабу, а Мередит протиснулась через толпу и окликнула Робби.

Он повернулся, и Мередит почувствовала то же, что и всегда при его виде: она тепло к нему относилась, но в то же время ей было очень жаль, что он так выглядит из-за огромных передних зубов. Первое, что замечали в нем люди, был его рот, как ни прискорбно. При этом сложен он был великолепно, сильный, мускулистый, и глаза у него были примечательные – один карий, а другой зеленый, как у Джемаймы.

Его лицо просветлело.

– Привет, Мерри-возражалка. Сколько лет, сколько зим! Что занесло тебя в наши края?

На нем были перчатки, но он стянул их и протянул ей, как и всегда, обе руки.

Мередит обняла его. Оба взопрели от летнего зноя, и от Робби пахло острой смесью лошадиного и мужского пота.

– Ну и денек, а?

Он снял бейсболку. Волосы у него были бы густыми и волнистыми, если бы он не стриг их почти под корень. Они были каштановыми с легкой сединой, и это напомнило Мередит о том, что она давно не встречалась с подругой. Мередит подумала, что, когда в последний раз видела Робби, седых волос она у него не примечала.

– Я звонила в твой офис. Мне сказали, что ты здесь.

Робби вытер лоб рукой, снова надел бейсболку и плотнее надвинул ее на голову.

– В самом деле? А что случилось?

Он взглянул через плечо на пони. Животное нервничало и билось о борта так, что трейлер трясся.

– Эй! – Он щелкнул пальцами, – Ты же знаешь, приятель, что не можешь оставаться в «Голове королевы». Успокойся. Успокойся.

– Я насчет Джемаймы, – сказала Мередит, – Сегодня у нее день рождения, Робби.

– Да. Стало быть, и у тебя тоже. Тебе стукнуло двадцать шесть, и это значит, что я… Черт! Мне уже сорок один. Как думаешь, смогу я найти девчонку, которая согласится выйти за такую развалину?

– Никто тебя еще не окрутил? – удивилась Мередит, – Стало быть, женщины Хэмпшира полоумные.

– А ты? – улыбнулся он.

– Я? Я полная идиотка. У меня уже был муж, премного благодарна. Такого больше не повторится.

– Черт побери! – хмыкнул он, – Ты не представляешь, как часто я это слышал. Значит, ты приехала сюда не для того, чтобы отдать мне свою руку и сердце?

– Послушай, Робби, я приехала из-за Джемаймы. Сначала я отправилась в «Королевские кексы» и обнаружила, что магазин закрыт. Потом поговорила с Лекси Стринер, а затем приехала сюда – к Гордону и Джемайме. Там я увидела женщину, Джину Диккенс. Она там вроде бы не живет, но она… Думаю, ты бы сказал «пристроилась». И она вообще не слышала о Джемайме.

– Значит, ты давно не имела от нее вестей?

– От Джемаймы? Нет, – Мередит помедлила, чувствуя себя ужасно неловко. Она серьезно посмотрела на Робби, стараясь прочесть его мысли, – Она, наверное, рассказывала тебе…

– О том, что между вами произошло? – спросил он, – Да. Сказала, что вы поссорились. Впрочем, она не думала, что это навсегда.

– Я обязана была сказать ей, что у меня есть сомнения насчет Гордона. Разве друзья не должны быть честными?

– Согласен.

– Но она лишь ответила: «У Роберта никаких сомнений нет, так почему ты сомневаешься?»

– Вот так и сказала?

– У тебя что же, были сомнения? Как и у меня? Были?

– Были. Что-то такое есть в этом парне. Не то чтобы он мне не нравился, но если она решила завести себе друга, то мне хотелось бы знать его вдоль и поперек. Гордона Джосси я не знал настолько хорошо. Но оказывается, мне и беспокоиться было незачем – да и тебе тоже, – потому что, когда Джемайма с ним связалась, она, по-видимому, выяснила о нем то, что должна была выяснить, и поступила умно, вовремя порвав с ним.

– А поконкретнее? – спросила Мередит и переступила с ноги на ногу. Она совершенно изжарилась на солнце. Казалось, что тело ее тает, как и несчастный шоколадный торт в машине, – Послушай, может, нам уйти куда-нибудь в тень? Пойдем выпьем чего-нибудь. У тебя есть время? Нам нужно поговорить. Я думаю… здесь что-то не так.

Робби взглянул сначала на пони, а потом на Мередит. Кивнул и сказал:

– Только не в паб.

Он повел ее через стоянку к маленькому торговому ряду. В одном из ларьков продавали сэндвичи и напитки. Робби и Мередит пошли со стаканами к краю стоянки, где могучий каштан веером раскинул ветви над скамьей.

Туристы фотографировали пони, которые паслись неподалеку со своими жеребятами. Малыши были особенно привлекательны, но и шаловливы, так что приближаться к ним было опаснее, чем когда-либо. Робби обозрел эту картину.

– Просто диву даешься, – сказал он мрачно, – Взгляни на того человека. Так и напрашивается, чтобы его укусили. А потом потребует, чтобы пони наказали, или станет винить Бога, а может, еще кого. Не хочет понимать, куда заведет его такая назойливость. Думаю, что от некоторых человеческих особей следует избавляться.

– Ты серьезно?

Он слегка покраснел от такого вопроса и взглянул на нее.

– Да нет, – Помолчав, он продолжил: – Она уехала в Лондон, Мерри. Позвонила мне один раз, примерно в конце октября, и сказала, что едет в Лондон. Я было подумал, что на денек – за припасами или чем-то еще для ее магазина. Но она сказала: «Нет-нет, не для магазина. Мне нужно время, чтобы подумать. Гордон говорит о женитьбе».

– Ты в этом уверен? Он заговорил о женитьбе?

– Так она сказала. А что?

– А как же «Королевские кексы»? Зачем ей понадобилось бросать свой бизнес и ехать куда-то для того, чтобы подумать?

– Да. Странно. Я пытался поговорить с ней об этом, но она не стала меня слушать.

– Лондон… – задумчиво произнесла Мередит. Она пыталась соотнести это слово со своей подругой, – О чем ей понадобилось думать? Расхотела, что ли, выходить за него замуж? Почему?

– Она не сказала, Мерри. И до сих пор не говорит.

– Так ты с ней общаешься?

– Ну да, конечно. Раз в неделю, а то и чаще. Она мне все время звонит. Она такая. Ты же знаешь Джемайму. Она немного тревожится обо мне: как, мол, я тут без нее управляюсь. Поэтому держит со мной связь.

– Лекси сказала мне, что пыталась дозвониться до Джемаймы. Сначала она оставляла сообщения на голосовую почту, а потом звонки перестали доходить. Как же ты говоришь с ней?

– У нее новый мобильник, – сказал Робби, – Она не хочет, чтобы Гордон знал ее номер. Он ей звонил, а она не хочет, чтобы он знал, где она находится.

– Думаешь, между ними что-то произошло?

– Этого я не знаю, а она молчит. Однажды я ходил к Гордону, потому что она была взволнована и я хотел поговорить с ним.

– И?..

Он покачал головой.

– Ничего. Гордон сказал: «Ты знаешь то же, что и я, приятель. Я к ней отношусь так же, как и прежде. Это у нее чувства пропали».

– Может, у нее появился кто-то другой?

– У Джемаймы? – Робби поднес ко рту банку с колой и выпил почти все содержимое, – Когда она уезжала, никого не было. Я ее об этом спрашивал. Ты же знаешь Джемайму. Трудно поверить, что она оставит Гордона, не имея никого другого в запасе.

– Да, знаю. Эти ее разговоры об одиночестве. Она не способна быть одна.

– И кто бы стал ее за это винить после гибели мамы с папой?

Оба замолчали, задумавшись о том, какие страхи испытывает ребенок, потеряв в детстве родителей, и как эта трагедия отразилась на Джемайме.

На другой стороне лужайки старик в ходунках слишком близко подошел к жеребенку. Тот поднял голову, но все обошлось. Жеребенок отскочил, и маленькое стадо тоже отбежало. Животные и старик в ходунках по силам были равны друг другу. Старик стал подзывать пони, протягивая морковку.

Робби вздохнул.

– Ну сколько им можно повторять? У некоторых людей вместо мозгов вата. Ты только посмотри на него, Мерри!

– Тебе нужен рупор, – сказала она.

– Мне нужно ружье.

Робби поднялся. Сейчас он, конечно, пойдет к старику. Однако Мередит хотела узнать больше. Кое-что она о Джемайме узнала, но все равно что-то было не так.

– Роб, а как Джемайма уехала в Лондон?

– Думаю, на машине.

И это был ключевой момент. Это был вопрос, которого она боялась. В голове у Мередит зашумело, и, несмотря на жару, по телу пробежала дрожь.

– Нет, – возразила она, – Не на машине.

Робби оглянулся.

– Что?

– Она поехала туда не на машине, – Мередит тоже поднялась, – В том-то и дело. Поэтому я тебя и разыскала. Ее машина стоит в амбаре у Гордона, Робби. Джина Диккенс показала мне ее. Машина стоит под брезентом, словно он прячет ее.

– Ты шутишь.

– Зачем мне шутить? Она его об этом спрашивала, Джина Диккенс. Гордон сказал, что это его машина. Но он на ней ни разу не ездил, и это заставило ее подумать…

У Мередит снова пересохло в горле, как и во время разговора с Джиной.

Робби нахмурился.

– Что такое она подумала? Что происходит, Мерри?

– Это я и хочу узнать, – Она обхватила ладонью его натруженную рабочую руку, – Потому что есть кое-что еще, Роб.

Робби Хастингс старался не поддаваться тревоге. Ему надо было исполнять свои обязанности, и самой главной на данный момент была транспортировка пони в трейлере, так что все его мысли должны были быть направлены на эту задачу. Но в его обязанности входило и благополучие Джемаймы, хотя сестра уже стала взрослой. То, что она повзрослела, не изменило их взаимоотношений. Он по-прежнему был для нее чем-то вроде отца, а она для него – ребенком, младшей сестренкой, сиротой, потерявшей родителей в автокатастрофе, которая произошла в Испании после ужина в выходной день: слишком много было выпито, на дороге оживленное движение, и все случилось мгновенно, когда их подмял под себя грузовик. Джемаймы с ними не было, благодарение Богу. Если бы она поехала с родителями, Робби лишился бы всей семьи. В тот день он находился с ней в их семейном доме да так и остался там навсегда.

Робби доставил пони владельцу и поговорил с этим джентльменом о болезни животного. Он предполагал, что у пони рак. «Да, сэр, пони придется зарезать, хотя вы можете вызвать ветеринара, не помешает узнать еще чье-то мнение», – говорил он, а в голове неотступно крутились мысли о Джемайме. В это утро он уже звонил ей – поздравлял с днем рождения, а доставив пони владельцу, позвонил еще раз, после чего поехал в Берли. Но во второй раз он услышал то же, что и раньше, – веселый голос сестры на голосовой почте.

Не дозвонившись до сестры в первый раз, Робби не придал этому факту значения, потому что было раннее утро и он решил, что Джемайма выключила мобильник на ночь – наверное, собиралась выспаться в свой день рождения. Но обычно, получив от него весточку, Джемайма ему перезванивала, поэтому, оставив второе сообщение, он забеспокоился. Позвонил ей на службу и узнал, что накануне она взяла полдня отгула и пока еще не появилась на работе. «Может, вы хотите оставить сообщение, сэр?» Робби не захотел.

Он отложил трубку и стал терзать потрепанный кожаный чехол на руле. Ладно, сказал он себе, незачем вместе с Мередит поддаваться панике. Сегодня у Джемаймы день рождения, возможно, она решила немного развлечься. Скорее всего, так и есть. Он припомнил, что в последнее время сестра увлеклась фигурным катанием. Ходит на занятия. Так что, должно быть, этим сейчас и занимается. Очень похоже на Джемайму.

Дело в том, что под каштаном в Берли Робби рассказал Мередит не все. Думал, что в этом нет нужды, главным образом потому, что Джемайма постоянно завязывала отношения с мужчинами, в то время как Мередит – храни ее Господь – этого не делала. Робби не хотел напрямую говорить об этом Мередит, ставшей матерью-одиночкой в результате единственной неудачной связи. Он уважал Мередит Пауэлл за то, что та решилась на материнство и хорошо с ним справлялась. Да и Джемайма оставила Гордона Джосси не ради другого мужчины, так что в этом Робби не солгал Мередит. Впрочем, как и всегда, она очень быстро нашла себе другого поклонника, и вот об этом Робби умолчал. Потом, правда, подумал, что, наверное, следовало сказать.

«Он особенный, Роб! – щебетала Джемайма в свойственной ей радостной манере, – Я влюблена в него до безумия».

Так было всегда: если она влюблялась, то до безумия. Таких слов, как «нравиться», «интересоваться», «проявлять любопытство» или «дружить», она не признавала. «Влюбиться до безумия» означало для нее прогнать одиночество. Она уехала в Лондон «подумать», однако размышления обычно приводили Джемайму к страху, а она всегда предпочитала бежать от страха, чем оставаться с ним один на один. Может, у всех так? Может, и Робби бежал бы, если б смог?

Он поднялся на холм по извилистой дороге под названием Хани-лейн, неподалеку от Берли. В середине лета эта дорога превращалась в роскошный зеленый тоннель, дубы и буки сплетали ветви над головой, а по обеим сторонам дороги росли падубы. Дорога не была вымощена – просто утрамбованная земля, – и Робби ехал осторожно, объезжая рытвины. Он отъехал от деревни меньше чем на милю, но словно бы окунулся в другое время. За укрытием деревьев находились загоны, а за ними – старые дома землевладельцев и фермеров. За домами стеной стоял лес, в нем росли пахнущие смолой сосны, каштаны, буки, давая приют самым разным животным, от оленей до сонь, от горностаев до землероек. Любой мог прийти из Берли по этой дороге, но люди редко по ней ходили: имелись куда более удобные дорожки, и Робби знал, что люди предпочитают именно их.

На вершине холма он повернул налево, туда, где долгие годы находились владения Хастингсов. У них имелось тридцать пять акров выгонов и леса и дом, Берли-Хилл-хаус, – Робби уже видел на юго-востоке его крышу на фоне следующего холма. В одном из выгонов паслись две лошади Робби, довольные тем, что в этот жаркий летний день он не заставил возить себя по Нью-Форесту.

Робби припарковался возле полуразрушенного амбара и стоящего рядом навеса, стараясь не смотреть на них, чтобы не думать, сколько еще ему надо сделать. Он вышел из «лендровера» и хлопнул дверцей. Этот звук заставил пса выскочить из-за дома, где он, надо думать, спал в тени. Он замахал хвостом, высунул язык, и вообще вид у него был необычный. Веймарские легавые, или веймаранеры, выглядят весьма элегантно. Но этот пес ненавидел жару и извалялся в компосте, как будто это могло ему хоть чем-то помочь. Шкура у него стала пахучей и неряшливой. Веймаранер остановился и как следует встряхнулся.

– Думаешь, это забавно, Фрэнк? – спросил Робби у собаки, – Ну и видок у тебя! Что, сам знаешь? Тебя и близко к дому нельзя подпустить!

Но здесь не было женщины, которая могла бы сделать Фрэнку выговор или прогнать его. Поэтому когда пес побежал в дом следом за Робби, тот не стал его выпроваживать, а, напротив, был только рад такой компании. Он поставил на кухонный пол миску с водой, и Фрэнк, брызгаясь, стал радостно ее лакать.

Оставив его за этим приятным занятием, Робби направился к лестнице. Он вспотел и пропах лошадью, пока перевозил пони, но, вместо того чтобы отправиться в душ – чего зря беспокоиться, все равно к вечеру еще раз пропотеет, – вошел в комнату Джемаймы.

Он приказал себе не волноваться. Если он станет психовать, то не сможет думать. Из опыта он знал, что для всего есть объяснение, а следовательно, можно объяснить и все то, что рассказала ему Мередит Пауэлл.

– Ее одежда там, Роб. Но не в спальне. Он упаковал ее и снес на чердак. Джина нашла ее, потому что ей показалось немного странным то, как он говорил об автомобиле Джемаймы.

– И что она сделала? Отвела тебя на чердак посмотреть на одежду?

– Поначалу она просто сказала мне о ней, и я попросила посмотреть. Подумала, что это чья-то чужая одежда – может, она была там до того, как Гордон и Джемайма поселились в доме. Но нет, ящики не были старыми, и я узнала кое-какие вещи. Это была моя одежда, Джемайма брала ее у меня на время, да так и не вернула. Так что понимаешь…

Робби понимал и не понимал. Ведь он разговаривал с сестрой после ее отъезда по меньшей мере раз в неделю. Он готов был тотчас отправиться в Суэй и поговорить с Гордоном Джосси лицом к лицу. Но ведь в конце каждого телефонного разговора Джемайма твердила ему: «Не волнуйся, Роб. Все будет хорошо».

В первый раз он спросил: «Что будет хорошо?», но она этот вопрос обошла. Ее уклончивость заставила Хастингса еще раз спросить: «Может, Гордон обидел тебя, моя девочка?», на что она ответила: «Конечно нет, Роб».

Если бы Джемайма не была с ним на связи, Робби мог бы предположить самое худшее – например, что Гордон убил ее и закопал где-то на участке. Или в лесу, в чаще, чтобы тела не нашли, а если через пятьдесят лет это и случится, будет уже все равно. Невысказанное пророчество – вера или страх – исполнилось бы вместе с ее исчезновением, потому что, по правде говоря, Гордон Джосси не нравился Робби. Он часто говорил сестре: «Что-то есть в нем такое, Джемайма», на что она смеялась и отвечала: «Ты хочешь сказать, что он не похож на тебя».

В конце концов он вынужден был с ней согласиться. Одно дело – любить и принимать людей, похожих на тебя. Другое дело – относиться так же к непохожим людям.

Сидя в ее спальне, он снова набрал номер сестры. Опять нет ответа. Только автоответчик. Робби снова оставил сообщение, постаравшись говорить в тон ей, жизнерадостно:

– Эй, именинница, ты мне когда-нибудь позвонишь? Это на тебя не похоже, я уже начинаю волноваться. Ко мне приезжала Мерри-возражалка. Она испекла для тебя торт. В жару он весь растаял, но ведь не это главное, главное – забота. Позвони мне, дорогая. Я хочу рассказать тебе о жеребятах.

Он бы еще немного поболтал, но что толку говорить в пустоту? Робби не хотел оставлять сестре сообщение. Он хотел, чтобы сестра была рядом с ним.

Робби подошел к подоконнику, хранилищу того, с чем барахольщице Джемайме было очень трудно расстаться, потому что это было почти все, чем она когда-то владела. Пластмассовые пони громоздились кучей один на другом, покрытые пылью. За ними Робби видел сквозь стекло настоящих животных, своих лошадей в загоне. Солнце освещало их ухоженные шкуры.

То, что Джемайма не приехала в сезон появления на свет жеребят, должно было его насторожить. Сестра всегда любила это время года. Как и он, Джемайма была уроженкой Нью-Фореста. Роб послал ее в колледж в Уинчестер, поскольку и сам там когда-то учился, но по окончании учебы сестра приехала домой и променяла компьютерные технологии на выпечку. «Мое место здесь», – сказала она ему. И это действительно было так.

Возможно, она поехала в Лондон не для того, чтобы подумать, а просто на время. Возможно, она захотела порвать с Гордоном Джосси, но не знала, как лучше это сделать. Возможно, она решила, что, если пробудет там долгое время, Гордон сам найдет себе кого-то еще и ей не нужно будет возвращаться. Но все это было не в ее характере.

«Не волнуйся, – сказала она, – Не надо волноваться, Роб».

Что за ужасная шутка!