Текст книги "Всего одно злое дело"

Боу, Лондон

Разъединившись, Доути стал ждать неизбежных комментариев Эм Касс – и вскоре дождался. Они находились в ее кабинете, чтобы записать беседу с сержантом Хейверс. Проверив качество записи, Эм сняла наушники и положила их на стол. Сегодня на ней был мужской костюм-тройка цвета беж, идеально на ней сидящий. Двухцветные, кремовые и голубые, ботинки довершали картину. Это могло выглядеть безвкусно, если бы Эм не повязала шейный платок, чтобы сбалансировать весь ансамбль. Доути должен был признать, что она носит мужскую одежду лучше, чем большинство мужчин. Было очевидно, что ни один мужчина в мире не сможет затмить Эм Касс в смокинге.

– Нам не надо было лезть в это дерьмо, Дуэйн, – сказала она. – Ты знаешь это, я знаю это, и с каждым днем это становится все очевидней. Как только я увидела ее с этим профессором, как только я догадалась, что она коп, как только я выяснила, что она из полиции Метрополии…

– Поспокойнее, – попросил ее Дуэйн. – Все течет, и многие вещи меняются.

Как бы для того, чтобы продемонстрировать последнее, раздался стук в дверь, и в офис проскользнул Брайан Смайт. Дуэйн заметил, что Эм отъехала от мониторов, как будто это могло увеличить дистанцию между ней и компьютерным гением. Прежде чем сыщик смог поприветствовать изнывающего от желания парня, Эм сказала:

– Ты же обещал предупредить меня, Дуэйн.

– Ситуация немного изменилась, – заметил сыщик. – И мне кажется, ты говорила именно об этом. – Затем, посмотрев на часы, повернулся к Брайану: – Ты рано. Мы должны были встретиться в моем офисе, а не здесь.

Брайан некрасиво покраснел. К сожалению, он не был человеком, чья кожа в этих случаях принимала нежный розовый оттенок, подчеркивающий все его достоинства.

– Постучался туда, – сказал он, имея в виду, по-видимому, офис Доути. – Услышал, что вы здесь…

– Надо было подождать там, – вмешалась Эм, – или, на худой конец, позвонить.

Дуэйн посмотрел на нее.

– Тогда бы я тебя не увидел, – честно признался Брайан.

Доути застонал. Этот человек начисто не имел представления, как вести себя с женщинами, как разговаривать с ними и что вообще мужчина и женщина должны делать, чтобы оказаться в горизонтальном положении – хотя в случае с Эм положение могло быть любым, – для того, чтобы соки их тел перемешались. Доути хотелось, чтобы Эм Касс дала бедняге хоть один раз. Такой благотворительный секс ее не убил бы, но помог Брайану понять, что между мечтой и ее жизненным воплощением лежит целая бездна.

– Кроме того, разве мы не договаривались больше не пользоваться телефонами? – продолжил Брайан.

– В этом случае нам всем нужны одноразовые телефоны, – коротко сказала Эм. – Использовал один раз, выбросил, купил следующий. В этом случае подобные контакты, – в ее устах это прозвучало как «визиты зачумленного», – никогда больше не случатся.

– Давайте не будем ссориться, – примирительно сказал Доути. – Ты же знаешь, Эмили, что мы здесь не купаемся в деньгах, поэтому не можем разбрасываться одноразовыми телефонами направо и налево.

– Нет, можем. Вставь это в счет той щучке из полиции. – И Эм повернулась к ним спиной, притворившись, что завязывает ботинок.

Доути бросил оценивающий взгляд на Брайана. Молодой человек не работал на них на постоянной основе, а им были нужны его знания. То, что Эм не хотела лечь с ним в постель, было ее делом, и Дуэйн не мог ее за это упрекать. Но издеваться над ним и доводить его до того состояния, когда он плюнет на все и бросит работать с ними?.. Это была непозволительная роскошь.

– Брайан абсолютно прав, Эмили, – угрожающе сказал Доути своей помощнице. – Давайте постараемся расстаться, не причинив друг другу серьезных увечий, хорошо? – Он не стал ждать ее ответа и обратился прямо к Брайану: – Ну, и на чем мы стоим?

– С телефонными звонками разобрались – как с входящими, так и с исходящими. Хотя это оказалось дороже, чем я думал. К моменту, когда я закончил, мне пришлось привлечь к сотрудничеству трех человек, а расценки у них совсем не детские.

– Придется смириться. Не вижу способа, как мы можем обойтись без этого. Что еще?

– Все еще занимаюсь остальными вопросами. Дело требует деликатности и помощи от инсайдеров. Их можно привлечь, но расценки…

– Я думал, что все будет гораздо проще.

– Может, и могло бы быть. Но надо было сначала переговорить со мной. До того, а не после. Оставлять следы гораздо легче, чем зачищать их.

– В этом ты должен быть экспертом, Брайан. Я плачу тебе по твоим расценкам за то, что ты самый лучший.

Тут Доути услышал иронический смех Эмили и сдвинул брови. Ей совсем не нужно осложнять ситуацию.

– Я лучший, а это значит, что у меня есть необходимые контакты там, где они нужны вам. Однако я не Супермен…

– Тогда превратись в Супермена и сделай это прямо сейчас.

Видимо, Эмили не могла этого больше переносить, потому что она вдруг разразилась тирадой:

– Всё это великолепно. Всё – дар Божий. Я ведь говорила тебе, что нам нужно держаться от этого дела подальше? Я еще раз это повторяю. Почему ты не хочешь мне верить?

– Мы сейчас пытаемся стать такими же чистыми, как новорожденные, – сказал Доути. – Именно этому посвящена эта встреча.

– А ты видел когда-нибудь новорожденного?

– Замечание принимается. Аналогия неудачная. Дай время, и я придумаю другую.

– Великолепно, – сказала Эм. – Проблема в том, что времени-то у тебя как раз и нет, Дуэйн. И именно твои придумки завели нас в эту ситуацию.

Сохо, Лондон

Танцевальная студия Эстебана Кастро находилась в здании рядом с парковкой на полпути между Лестер-сквер и тем, что называлось Чайнатаун. После работы Барбара Хейверс быстро нашла нужный адрес. Однако попасть в саму студию было значительно труднее. Она находилась на последнем этаже шестиэтажного здания, которое забыли оборудовать лифтом. Пришлось взбираться по ступенькам под постмодернистскую музыку, которая становилась все громче. Барбара серьезно задумалась о том, чтобы исключить курение из своей жизни. К счастью, хоть ей и нравилось об этом думать, рассудок она окончательно не потеряла, чего нельзя было сказать о ее дыхании. И к тому моменту, когда Барбара подошла к полупрозрачным дверям танцевальной студии Кастро – Рурк, она отбросила идею табачной абстиненции, как не выдерживающую никакой критики.

Войдя внутрь, Хейверс оказалась в небольшой приемной, оклеенной плакатами. На них была изображена Далия Рурк в балетной пачке, принимающая разные экзотические позы, которые надо было понимать как изысканные извивы. На других был изображен сам Эстебан Кастро в различных видах, от затянутого в трико и летящего над сценой до отклячившего задницу и округлившего руки над головой в позе фламенко. Помимо плакатов, в приемной больше ничего не было, кроме небольшой стойки, на которой лежали брошюры различных танцевальных классов. По-видимому, это должно было означать смычку между балом и балетом.

В приемной никого не было. Хотя, судя по шуму, занятия проходили в обоих классах за закрытыми дверями, которые, по-видимому, вели в другие помещения. Шум состоял из постмодернистской музыки, которую Барбара слышала на лестнице и которая замолкала и возобновлялась в одном из помещений, прерываемая криками: «Нет, нет, нет, по-вашему, это похоже на жабу, испытывающую удивление и восторг?» – и громких команд: «Пятая позиция! Пятая позиция!» в другом. «Нет» произносилось мужчиной – скорее всего, Эстебаном Кастро, – поэтому Барбара подошла к двери и распахнула ее. О ее приходе некому объявить? «Нет проблем», – подумала она.

Комната, в которую вошла Хейверс, была большой, с зеркальными стенами, балетным станком и складными стульями, стоящими вдоль одной из стен. В одном из углов высилась куча тряпок – возможно, танцевальных костюмов. Посередине, на ровном твердом полу, стоял сам Кастро, а перед ним в дальнем конце комнаты располагались шесть танцоров, мужчин и женщин, в разных трико, толстых согревающих гамашах и балетной обуви. Они выглядели недовольными, возмущенными, взволнованными и измученными. Когда Кастро велел им «вернуться на исходные позиции и, наконец, почувствовать это», ни один из них не выразил восторга.

– Ему нравятся машины, – с напором объяснял Кастро. – А у вас созрел план, понятно? Теперь, ради бога, ты будешь жабой, а вы пятеро – лисичками. И давайте попробуем закончить до полуночи.

Два человека заметили Барбару у двери, один из них позвал Кастро: «Стив», – и кивнул на вошедшую.

Кастро обернулся и осмотрел Барбару.

– Занятия начнутся не раньше семи.

– Я не… – начала она.

– И я надеюсь, что вы принесли другую обувь. В этой танцевать фокстрот не получится.

Это, естественно, относилось к ее высоким кроссовкам. Было очевидно, что Эстебан еще не рассмотрел ее остальную одежду, иначе он отметил бы, что штаны, подвязанные шнуром, и майка с надписью «Отмечаем 600 лет эпидемии бубонной чумы» тоже не очень подходят для фокстрота.

– Я пришла не в класс, – сказала Барбара. – Вы ведь мистер Кастро? Хотелось бы с вами переговорить.

– Как видите, я немного занят, – ответил он.

– Ясно. Я тоже. – Она стала рыться в своей сумке и наконец извлекла из нее удостоверение; затем пересекла комнату и предъявила его ему.

Подумав минуту, Эстебан спросил:

– А в чем, собственно, дело?

– Анжелина Упман.

Он поднял взгляд от удостоверения и посмотрел на нее:

– А что с ней случилось? Я не видел ее целую вечность.

– Странно, что вы сразу подумали о том, что с ней могло что-то случиться, – заметила Хейверс.

– А о чем мне еще прикажете думать, если ко мне в дом приходят копы? – Кастро, видимо, и не ждал ответа на этот вопрос; вместо этого он повернулся к своим танцовщикам и произнес: – Десять минут. Потом повторим еще раз.

Эстебан говорил без всякого видимого акцента, как человек, родившийся в Хэнли-на-Темзе. Когда Барбара спросила его, почему, дав ему понять, что немного знакома с его биографией, в которой говорилось, что он родился в Мехико, Кастро рассказал, что переехал в Лондон в возрасте двенадцати лет. Его отец был дипломатом, а мать писала книжки для детей. Он объяснил, что для него было очень важно полностью ассимилироваться в английскую культуру. Отсутствие акцента было частью ассимиляции, так как он не хотел, чтобы на него вечно смотрели, как на иностранца.

Эстебан был очень хорош собой. Барбара сразу поняла, что в нем могло привлечь Анжелину Упман. Она даже понимала, что в нем может привлечь любую другую женщину. Он был вальяжен, как бывают вальяжны только латиносы. Эффект усиливался трехдневной щетиной, которая придавала ему сексуальный вид, тогда как другие с ней выглядели бы попросту неухоженными. Его волосы были черными, густыми и выглядели такими здоровыми, что Барбара с трудом подавила желание дотронуться до них. Она полагала, что реакция других женщин была бы схожей, и Кастро хорошо знал об этом.

Когда они остались в комнате вдвоем, Эстебан указал на складные стулья и прошел к ним. Он двигался, как должен был двигаться танцор: элегантно и с прекрасной выправкой. Как и на танцовщиках, которых он отпустил, на нем было одето трико, которое подчеркивало каждый мускул на его ногах и заднице. Но, в отличие от них, на нем была также одета обтягивающая майка, которая обрисовывала все мускулы на его груди. Его руки оставались открытыми, как и ступни.

Он сел, раздвинув ноги, поставив локти на колени и свесив кисти между ног. Это дало Барбаре возможность получше разглядеть его сокровища, чего она совсем не хотела, поэтому Хейверс поставила свой стул так, что те были закрыты.

Эстебан начал безо всякой преамбулы и не дожидаясь ее вопросов:

– Моя жена не знает, что у нас с Анжелиной что-то было. Я хотел бы, чтобы это так и осталось.

– Спорить бы я не рискнула, – ответила Барбара, – женщины не так уж глупы.

– Она не совсем женщина, – был его ответ. – В этом как раз часть проблемы. Вы с ней говорили?

– Нет еще.

– И не надо. Я расскажу все, что вам нужно. Я отвечу на ваши вопросы. Но не ввязывайте ее в это дело.

– В это дело? – переспросила Барбара.

– Не важно. Вы понимаете, что я имею в виду.

Он ждал, что Барбара даст ему определенные гарантии конфиденциальности. Поняв же, что этого не будет, выругался и сказал:

– Пойдемте со мной.

Танцор вышел из помещения, пересек приемную, отворил дверь и мотнул головой, приглашая Барбару заглянуть внутрь. Та увидела Далию Рурк с десятком маленьких девочек у станка, которых она пыталась поставить в изящные позы. Барбаре показалось, что это бесполезно. Всегда приятно знать, что настоящее, природное изящество в жизни не существует. Что касается Далии, она была худа, как скелет в рентгеновских лучах. Видимо, почувствовав, что за ней наблюдают, она повернулась к двери.

– Думает, что у дочери есть способности, – сказал Кастро, имея в виду Барбару. – Хотела, чтобы ее посмотрели.

Далия кивнула. Она осмотрела Барбару – казалось, без всякого интереса, – робко улыбнулась им обоим, а затем вернулась к своей работе с будущими балеринами.

Кастро опять прошел в свое помещение, закрыл дверь и произнес:

– Тело Далии функционирует только как тело балерины. Да ей и не надо, чтобы оно функционировало как-то иначе.

– Вы имеете в виду…

– Я имею в виду, что она перестала быть женщиной некоторое время назад. Это одна из основных причин, почему я сошелся с Анжелиной.

– Были и другие?

– А вы ее когда-нибудь встречали?

– Да.

– Ну, тогда вы все понимаете. Она очаровательна. Она чувственна. Она живая. А это очень привлекает. А теперь скажите, что, черт возьми, происходит и почему вы здесь?

– Вы выезжали из страны за последние тридцать дней?

– Конечно, нет. Я репетирую постановку «Ветра в ивах»[162]162
  Классическая книга для детей, написанная Кеннетом Грэмом в 1908 г. В 1985 г. одноименный мюзикл композитора Уильяма Перри был выдвинут на премию Тони.


[Закрыть]. Как я могу куда-то уехать? И я еще раз спрашиваю: что, черт возьми, происходит?

– Даже на уик-энд, погреться на солнышке?

– Это куда же? Испания, Португалия?

– Италия.

– Конечно, нет.

– А ваша жена?

– Далия участвует в постановке «Жизели» в Королевском балете. Она должна посещать там свои классы. У нее не остается времени ни на что, кроме как парить ноги дома, когда она не работает. Поэтому мой ответ: нет, и еще раз нет. И я больше ничего не скажу, пока вы не объясните мне, что происходит.

Чтобы показать, что он не шутит, Эстебан встал, прошел в центр комнаты и встал там, скрестив руки на груди. «Очень мужская поза», – подумала Барбара. Она не могла понять, сделал ли он это специально, полностью осознавая, что дала ему мать-природа.

– Дочь Анжелины Упман была похищена с рыночной площади в Лукке, в Италии, – объяснила она.

Кастро уставился на нее. Было видно, что он пытается понять связь между происшедшим и визитом к нему полицейского. Наконец он сказал:

– И что? Вы думаете, что это сделал я? Да я даже не знал ее дочь. Я никогда с ней не встречался. Зачем мне ее похищать?

– Все должно быть проверено. Это значит, что каждый, чья жизнь соприкасалась с жизнью Анжелины, тоже должен быть проверен. Я знаю, что она ушла от вас без объяснений. Вы могли слегка обидеться на это. Вы могли решить малость наказать ее, легонько отшлепать, образно говоря. Вы могли захотеть сыграть с ней в игры разума, как она играла с вами.

Кастро рассмеялся.

– Это никуда не приведет, сержант… – Он остановился.

– Хейверс, – сказала Барбара. – Полностью – детектив сержант Хейверс.

– Хейверс, – повторил он. – Детектив сержант Хейверс, полностью. Да не было никаких игр разума. Она была – она исчезла. Вот и всё.

– И вы даже не поинтересовались, куда она исчезла?

– Да у меня и прав таких не было. Я это знал, и она знала, что я знаю. Я не собирался оставлять Далию ради нее. А Анжелина не собиралась оставлять Ажара ради меня. Она уже раньше исчезала – где-то на год, – но потом вернулась, и мы вроде как восстановили наши отношения. Я думал, что на этот раз все произойдет так же.

– Хотите сказать, вы полагали, что она вернется?

– Раньше так и было.

– Значит, вы все знали про Ажара? Все то время, пока у вас были отношения? – Само по себе это ничего не значило, но Барбара должна была знать, хотя и понимала, что лучше будет, если это не будет иметь для нее никакого значения.

– Да, знал. Мы ничего не скрывали друг от друга.

– А Лоренцо Мура? Ее другой любовник? О нем вы тоже знали?

На это Кастро ничего не сказал. Он вернулся к стулу, на котором сидел, опять уселся на него, коротко рассмеялся и покачал головой. Барбара уже все поняла.

– Так она… – сказал он. – Она трахалась одновременно со всеми нами? Со всеми тремя?

– Получается так.

– Не знал. Но, сказать по правде, не очень удивлен.

– Почему?

Эстебан запустил пятерню в свои роскошные волосы и потянул, как будто это помогало крови прилить к мозгам.

– Пожалуй, так. Некоторым женщинам необходимы сильные эмоции. К ним относится и Анжелина. Жить с одним мужчиной? А где же тогда возбуждение и эмоции?

– Но, кажется, сейчас она живет с одним парнем.

– Ключевое слово – кажется, сержант. Ажару казалось, что она живет только с ним. Сейчас вам кажется, что она живет с этим итальянцем.

Барбара обдумала это, принимая во внимание все, что знала об Анжелине. Она знала, что эта женщина была прекрасной актрисой. Ее саму обмануло дружелюбие Анжелины и ее кажущаяся заинтересованность в личной жизни Барбары. Но в этом случае она ведь могла запудрить мозги и всем остальным окружающим? Хоть Барбара и не могла понять, как можно крутить любовь сразу с тремя одновременно, она должна была признать, что в случае с Анжелиной возможно все. Это она сама, Барбара, боялась бы произнести не то имя во время экстаза в постели. Хотя она вообще редко испытывала экстаз в постели.

– Сколько продолжались ваши отношения? – спросила она у Кастро.

– А это важно?

– Да нет, просто любопытно.

Он посмотрел на нее, а затем отвел взгляд.

– Не знаю. Несколько лет… Может быть, года два или три… Они то вспыхивали, то гасли.

– Как часто вы встречались, когда они «вспыхивали»?

– Обычно два раза в неделю. Иногда три.

– Где это происходило?

Еще один взгляд. Теперь Эстебан окинул Барбару взглядом с ног до головы.

– А это-то при чем?

– Опять простое любопытство. Люблю узнавать, как живут другие. Если вы, конечно, не возражаете.

Кастро отвернулся, сосредоточенно разглядывая свое отражение в зеркале напротив.

– Да где угодно, – ответил он. – На заднем сиденье машины, в такси; здесь, в студии, за кулисами театра в Вест-Энде, у меня дома, у нее дома, в каком-нибудь клубе чечеточников…

– Это должно было быть интересно, – прокомментировала Барбара.

– Ей нравился риск. Однажды мы сделали это в пешеходном переходе в Гринвиче. Анжелина была большой затейницей, и мне это в ней нравилось. Она полностью подчинена эмоциям. А эмоции зависят от возбуждения и тайны. Да, она в этом вся.

– Да, мне кажется, от такой женщины ни один мужик не откажется, – заметила Барбара. – Вы меня понимаете, полагаю. В любое время, в любом месте, в одежде и без нее, стоя, сидя, на коленях, как угодно… Мужикам ведь это нравится?

– Некоторым – да.

– А вы к таким относитесь?

– Я из Южной Америки, сержант. Как вы сами-то считаете?

– Думаю, что заменить Анжелину после того, как она исчезла, было бы сложно, – заметила Барбара. – Это действительно должно было разбить ваше сердце.

– Анжелину заменить невозможно. И, как я уже сказал, она еще вернется.

– Даже сейчас? Когда она в Италии? Когда она живет с Лоренцо Мурой?

– Не знаю. – Кастро посмотрел на свои часы и встал, готовый продолжить репетицию. – Думаю, что мне надо радоваться, что это продолжалось столько, сколько продолжалось, – добавил он. – Просто обдумайте все хорошенько. Да и Муре не мешало бы задуматься.

Апрель, 24-е

Хокстон, Лондон

Следующей по списку Барбары шла Батшеба Уард. Так как эта скользкая корова уже один раз ей наврала – что все больше и больше выглядело семейной привычкой, – жалеть ее Хейверс совсем не собиралась. Также она не собиралась больше давать инспектору Стюарту и суперинтенданту Ардери никаких поводов для замечаний. Поэтому Барбара встала очень рано для себя и направилась в Хокстон. По дороге она купила кофе и с удовольствием запила им громадный бутерброд с беконом. К моменту, когда сержант прибыла на Нуттал-стрит – место, где Батшеба обитала со своим мужем в квартире, расположенной в ухоженном здании из английского кирпича, – она была готова к борьбе.

В здании все еще спали, но это ее не удивило, так как часы показывали всего четверть седьмого. Барбара легко нашла квартиру Уардов и без перерыва давила на входной звонок у двери подъезда до тех пор, пока мужской голос в домофоне не взмолился:

– Ради всех святых, что вам нужно? Вы знаете, сколько сейчас времени?

– Скотланд-Ярд, – ответила Барбара. – Надо поговорить. Сейчас же.

Это было встречено тишиной, пока мужчина – скорее всего, Хьюго Уард – обдумывал услышанное. Хейверс подождала пять секунд и опять надавила на кнопку. Он впустил ее, не сказав больше ни слова, и она поднялась на второй этаж. Хьюго ждал ее у раскрытой двери. Несмотря на ранний час, он был уже полностью одет для выхода: костюм-тройка, накрахмаленная сорочка, почему-то двухцветная – белый воротничок и голубая манишка, – полосатый галстук и тщательно начищенные туфли.

– Вы из полиции? – спросил он, очевидно сконфуженный.

Барбара решила, что его смущают ее шаровары. Она протянула ему удостоверение, и Уард посторонился, впуская ее в квартиру.

– В чем дело? – задал он вполне справедливый вопрос.

– В вашей жене, – ответила Барбара.

– Она еще спит.

– Так разбудите ее.

– А вы представляете, который сейчас час?

На руке у нее были дешевые часы с Микки-Маусом, она посмотрела на них и потрясла около уха.

– Ой, какая печалька, остановились. – И обратилась к Хьюго: – Про время вы уже говорили, мистер Уард. И у меня его не так много, чтобы терять его с вами. Поэтому, может, позовете вашу супругу?.. Скажите ей, что пришла сержант Хейверс, выпить с ней утреннюю чашечку кофе. Она знает меня. Скажите ей, что это по поводу ее поездки в Италию в ноябре прошлого года.

– Она не была в Италии в ноябре прошлого года.

– Тогда кто-то воспользовался ее паспортом.

– Это невозможно.

– Поверьте мне, мистер Уард, на моей работе быстро понимаешь, что возможно все что угодно.

Казалось, Хьюго забеспокоился. Это хорошо. Это значило, что он будет сотрудничать. Он перевел взгляд с Барбары на коридор у себя за спиной.

Они стояли в небольшой квадратной прихожей, где в зеркале на стене отражалась, видимо, очень дорогая современная картина, висящая на противоположной стене. Изображены на ней были бессмысленные линии и загогулины, но даже при этом выглядела она так, как будто художник понимал, что он рисует. Барбара не могла понять, как этого удалось добиться.

– Мистер Уард, у меня действительно очень мало времени. Вы сами прервете ее утренний сон или доверите мне сделать это?

– Подождите минуту, – сказал он и предложил ей присесть в гостиной, как какой-нибудь агент по недвижимости усаживает покупателя, пришедшего осмотреть квартиру.

Комната находилась рядом с коридором и, как и прихожая, была украшена целой россыпью современных картин и мебелью, которая, без сомнения, была создана самой Батшебой. На столах тут и там стояли фотографии в рамках, и Барбара быстро их рассмотрела, пока Хьюго ходил за женой.

Она увидела, что на фото была изображена большая и счастливая семья Уардов: двое взрослых сыновей с женами, пухлый внук, сияющий глава семейства и верная вторая жена рядом с ним. Снимки были сделаны в разных местах, по разным поводам, и все они напоминали Барбаре фразу, которую она не помнила где читала, но была уверена, что Линли наверняка помнит: ярмарка тщеславия[163]163
  Название классического романа У. Теккерея.


[Закрыть]. В данном случае все, казалось, хотели громко заявить: «Вы же видите, какая мы счастливая, красивая семья».

Она фыркнула, повернулась и увидела Хьюго, подошедшего к двери.

– Она примет вас после того, как оденется и выпьет кофе, – сказал он.

– Не думаю, – ответила Барбара. – Где она? – Пересекла комнату и вышла в коридор, направляясь к трем закрытым дверям. – Спальня здесь?.. Так как все это будет между нами, девочками, я не увижу там ничего такого, чего не видела бы каждое утро в ванной.

– Поосторожнее, черт возьми! – потребовал Уард.

– Хотелось бы, но я уже рассказала о недостатке времени. Это здесь?

Барбара открыла первую дверь на своем пути и заглянула внутрь, пока Хьюго шел за ней, всем своим видом выражая протест. Первая комната была кабинетом, прекрасно декорированным. Она осмотрелась, заметила еще картины и семейные фотографии и прошла к следующей двери, которую открыла, напевая: «Детки, детки, просыпайтесь, петушок пропел давно».

Батшеба сидела в кровати, на одеяле которой были разложены три газеты. Чашка кофе стояла рядом, на тумбочке. «Уже проснулась», – подумала Барбара и обернулась к Хьюго:

– Ай-яй-яй, шалунишка. Полицейским врать нельзя. Это сильно их злит.

Тот обратился к Батшебе:

– Прости, дорогая, я не смог ее остановить.

– Это я сама вижу, – сухо ответила его жена. – Право, Хьюго… Неужели это так трудно?.. – Она отбросила газету и потянулась за халатом.

Барбара повернулась к Хьюго:

– Как я уже говорила, мы, девочки, немножко посекретничаем наедине. – И захлопнула перед ним дверь. Она услышала, как он возмущается за дверью.

Батшеба встала, надела халат и сказала Барбаре:

– Я уже рассказала все, что знаю. То есть ничего. То, что вы явились в мой дом в такую рань…

– Откройте шторы, Батшеба. Вы удивитесь, но солнышко уже взошло, птички чирикают, а петушок очень беспокоится…

– Очень смешно. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Вы явились в мой дом в этот неурочный час, чтобы выбить меня из колеи. Но это у вас не выйдет. Может быть, лондонская полиция всегда так действует, но я к таким методам не привыкла и, поверьте мне, немедленно сообщу кому надо о вашем возмутительном поведении, как только вы покинете мой дом.

– Прекрасно. Я уже вся дрожу от страха, а ноги у меня просто подгибаются. Ну, а теперь мы можем поговорить.

– Я не собираюсь с вами…

– Не собираетесь говорить со мной? Думаю, что скоро вы передумаете. Вы мне врали, а мне это, как правило, не очень нравится. Ну, а когда дело касается похищения ребенка, мне это нравится еще меньше.

– О чем, ради бога, вы говорите?

– Вы влипли во все это по самое не могу… Хадия исчезла в Италии больше недели назад, а так как вы помогали вашей сестрице с момента…

– Что? – Батшеба уставилась на Барбару, как будто хотела прочесть что-то на ее лице, потом убрала волосы за уши и подошла к туалетному столику, где уселась на пуфик. – Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

– На этот раз не выйдет. – Барбара оперлась спиной о дверь спальни и посмотрела на женщину долгим, твердым взглядом. – Вы лгали мне, когда говорили, что не видели Анжелину бог знает сколько лет. Вы писали письма Хадии от имени ее отца, с адреса Университетского колледжа, который вам устроил бог знает кто. И вы дали сестре свой паспорт, чтобы она уехала в Италию, после того как ушла от Ажара.

– Ничего подобного.

– К сожалению, Анжелина вас сдала. Со всеми потрохами.

Последнее было ложью, а упоминание о паспорте – блефом. Но то, что Хьюго отрицал поездку жены в Италию, давало какие-то надежды. Так что Барбара полагала, что хороший блеф не помешает.

Минуту Батшеба молчала. Любой другой, лучше знакомый с работой полиции, на ее месте потребовал бы адвоката, но, по опыту Барбары, обычные люди редко это делали. Это всегда ее удивляло. На их месте она бы сразу заткнулась и не открывала рот до тех пор, пока адвокат не погладил бы ее по головке и не взял бы за руку.

– Итак, – сказала она Батшебе. – Хотите объясниться?

– Мне нечего больше сказать. Анжелина могла меня «сдать», как вы это называете – интересно, откуда у полиции такой яркий, образный язык? – но, насколько я знаю, ни я, ни она не совершили никакого преступления.

– Поездка по чужому паспорту…

– Мой паспорт у меня. Заперт в сейфе в этой квартире, и если вы предъявите постановление суда, я с удовольствием вам его продемонстрирую.

– Сестра отослала вам его, как только почувствовала себя в безопасности. Она взяла с собой свой, но путешествовала по вашему.

– Это вы так считаете. Думаю, что у вас есть возможности это выяснить. Позвоните пограничникам. Позвоните на таможню. Позвоните кому-нибудь. Позвоните в Министерство внутренних дел, наконец. Мне все равно.

– Вся эта история о том, что вы ее не любили… Все это вранье, не так ли? Потому что, если бы это было так, то вы не стали бы ей помогать… – Тут Барбара задумалась. Она оценила все сказанное с точки зрения ее информации о семействе Упманов. Там сам черт ногу сломит, но одна яркая деталь бросалась в глаза. – Если только, – сказала она, – все это не было сделано для того, чтобы разлучить ее с Ажаром. Пакистанец рядом с вашей сестрой… Вашим родителям это точно не нравилось. А вам?

– Не говорите глупостей. Если Анжелина была такой идиоткой, что связалась с мусульманином…

– И еще с несколькими мужиками параллельно с ним, как выяснилось, – сказала Барбара. – Она вам об этом рассказывала? Или сказала, что «услышала глас небесный» и должна бежать от грязного пакистанца? Ведь так называл его ваш отец? А как вы его называли?

«Однако Батшеба смотрит на нее как-то странно», – подумала Барбара. Она выглядит как женщина, которая только что очень сильно удивилась. Хейверс еще раз проанализировала все, что только что сказала, пытаясь понять, что из сказанного могло вызвать такое удивление, и быстро поняла, что дело было в любовных связях Анжелины.

– Эстебан Кастро был одним из ее любовников, – сказала она. – Кроме того, мисс Упман жила с парнем по имени Лоренцо Мура. Она и сейчас с ним, с этим Мурой. Она уехала к нему. Она вам об этом рассказала, правда? Нет? Вы об этом не знали? Как же так? Вы ведь сами сказали мне, что она, вероятно, ушла к другому мужчине?

Батшеба молчала. Барбара анализировала ситуацию. Она подумала о двух идентичных близнецах. Подумала о том, как ненависть к самому понятию «близнецы» могла перерасти в их ненависть друг к другу. Если это действительно было так, если Батшеба действительно ненавидела Анжелину, то она могла помочь ей только в том случае, если считала, что отъезд Анжелины усложнит всю ее жизнь, а не поможет ей. А если Анжелина об этом догадывалась…

– Про Лоренцо Муру она вам ничего не рассказывала? – спросила Барбара. – Об Эстебане Кастро тоже? Ни один из них, кстати, не похож на вашего Хьюго. – Она кивком головы указала на дверь.

Батшеба напряглась.

– А это что еще значит?

– Да бросьте, Батшеба, – сказала сержант. – У Анжелины всегда были сногсшибательные любовники. Посмотрите на Кастро в Интернете, если не верите мне. Посмотрите на Ажара и подумайте, чего он смог достичь за последние десять лет. А сейчас у нее появился Лоренцо Мура, который выглядит как образец, с которого Микеланжело делал свои скульптуры. А у вас всего лишь бедный Хьюго, с адамовым яблоком величиной с апельсин и лицом, похожим…