Текст книги "Напиши мне про любовь"

Большинство мест были уже заняты – и немудрено, ведь близилась половина первого, а по расписанию церемония должна была начаться в полдень. В дальнем конце зала, на сцене, задрапированной в красный бархат и украшенной (разумеется!) бумажными сердечками, стоял стол – для ораторов и таинственной гостьи. За ближайшими к сцене столиками не было ни единого свободного места, но Жаклин углядела стул, занятый лишь норковым полупальто и сумочкой. Остановившись позади него, она легонько дотронулась до сидящей рядом дамы и с приветливой улыбкой сказала:

– Простите, но это мое место.

От такой наглости хозяйка норкового манто чуть не задохнулась – но сдалась, ограничившись злобным взглядом и невнятным «неужели?». Жаклин ответила еще одной лучезарной улыбкой. Писательская бирка дамы была приколота чуть ниже огромного декольте, оголявшего плечи, которые следовало упрятать как можно тщательнее. Рисунок ее шифонового платья тоже впечатлял: на розовом фоне кучковались огромные красные розы. А лицо дамы невольно вызвало в памяти Жаклин старинную поговорку про заднюю часть лошади.

Плюхнувшись на освободившийся стул, Жаклин запихнула сумку под стол, ноги водрузила на сумку и открыла программку.

– Вы не знаете, здесь можно курить? – раздался робкий голосок слева.

Жаклин оглянулась. На вид девушке было не больше восемнадцати. Мягкие каштановые волосы обрамляли круглое открытое лицо; вздернутый носик щедро усеян веснушками, а из-за очков в роговой оправе неуверенно смотрели голубые глаза. Платье под цвет глаз, с длинными рукавами и скромным вырезом «лодочкой». Жаклин, увлекавшаяся коллекционированием каталогов «заказы почтой», где-то уже видела рекламу этой модели. Сопроводительный текст уверял потенциальную покупательницу, что в этом наряде она будет выглядеть «настоящей леди, вплоть до кончиков пальцев». В данном случае реклама не соврала.

– Я не вижу никаких запретительных табличек, – ответила Жаклин.

– Но и пепельниц нигде нет.

Как и официантов. Жаклин достала из-под стола сумку; порывшись, извлекла тусклую металлическую коробочку и откинула крышку:

– Вот.

– Но...

– Она специально для этого предназначена. – Жаклин вздохнула: – До сих пор таскаю ее с собой, хотя бросила курить.

– О... А я как раз собиралась вам предложить...

– Спасибо. – Жаклин взяла сигарету. – Честно говоря, я бросаю курить раз в месяц.

Новая подруга изучала именную бирку Жаклин.

– Боюсь, я не читала ваших книг. А-а, вы, наверное, пишете под псевдонимом!

– Нет. – Жаклин с наслаждением затянулась. – Я вообще не пишу.

– Но ваша бирка...

– Я соврала.

– О!..

– Но вы-то ведь не соврали, верно? – У девушки тоже была красная писательская бирка. Ее звали Сьюзен Моберли. – А я тоже не читала ваших книг. Если, конечно, вы не Валери Вандербилт.

– Если бы! Она-то уже сделала себе громкое имя. А я только-только начинаю. Моя первая книга выйдет осенью.

– Непременно прочту. Как называется?

– Я хотела назвать ее «Священный заговор». Действие происходит в Англии, в правление Ричарда Второго, и я взяла название из...

– Мне известна эта речь.

– Да?.. Но мой редактор счел это название неподходящим. И предлагает другое – «Темная ночь любви».

– Понятно.

От уклончивой интонации Жаклин веснушчатые щеки Сьюзен вспыхнули.

– Это совсем не такая книга, – словно защищаясь, пролепетала она.

– Сколько сцен изнасилования?

– Две. Но на самом деле они не такие уж...

– Как насчет содомии? – не унималась Жаклин. – Инцест? Садомазохистские оргии, порка, цепи, расчленение?

Лицо Сью сделалось ярко-алым – в тон воздушному шару, который очень кстати приземлился на столик. Жаклин стало стыдно за свою резкость.

– Вам, наверное, нелегко приходится, – предположила она.

– С чего вы взяли...

– Чем вы зарабатываете на жизнь, Сьюзен Моберли?

– Преподаю в школе. В шестом классе.

– Это заметно. А откуда вы родом? Айова, Канзас?

– Я живу в маленьком городке в Небраске, Вы о нем и не слышали.

– Ну, это как сказать.

– Вы, жители Восточного побережья, считаете моих земляков провинциалами, деревенщиной. А мы, между прочим, тоже знакомы с...

– С содомией, инцестом и садомазохизмом? Не сомневаюсь. Но лично в вас я замечаю хороший вкус и ум. Неужели изображение женщины как добровольной жертвы, мечтающей, чтоб ее унизили и обесчестили, вас не раздражает?

Прежде чем Сью успела ответить, дама в норке, которая все это время увлеченно подслушивала, горячо воскликнула:

– Вот тут я с вами полностью согласна! Никогда не позволяю, чтоб моих героинь эксплуатировали. Они у меня независимые, сексуально свободные женщины, которые сами вершат свои судьбы.

Развернулась оживленная дискуссия. Писательницы, сидевшие за столиком, дружно согласились с хозяйкой норки: их героини тоже сплошь независимые и сексуально раскрепощенные. А вот менее маститые авторы зачастую попадаются в эту ловушку.

Жаклин была не настолько знакома с жанром, чтобы уличить дам во лжи, но уловила фальшивые нотки в слишком уж яростных протестах. Разговор ей быстро наскучил, она перестала слушать и теперь развлекалась, ударяя по воздушным шарам, которые медленно опускались, по мере того как из них вытекал гелий.

– Я умираю с голоду, – пробормотала Сью. – Как вы думаете, когда мы будем есть?

– А бог его знает. – Жаклин порылась в сумке. – Хотите половинку шоколадного батончика? – Она сунула в рот другую половинку и добавила: – Наверное, почетная гостья задерживается. Когда я сюда шла, на улице была солидная пробка, главными виновниками которой стали два розовых автомобиля с откидным верхом.

Дама в норке злобно фыркнула:

– Очень похоже на Хэтти! Небось забыла получить разрешение на прекращение движения транспорта ради своей дурацкой процессии.

– Ну нет, забыть Хэтти не могла, – вступила в беседу еще одна дама, сидевшая напротив Жаклин. – Скорей всего, она попросила разрешения, а ей, естественно, отказали. Вот она и поперла без всякого разрешения.

– Хэтти? А кто это? – поинтересовалась Жаклин.

– Не знаете Хэтти?! Ну, дорогая, вы явно с луны свалились. Это ведь она организовала эту конференцию. Хэтти – президент Всемирной ассоциации авторов любовно-исторического романа.

– Боже правый, – почтительно протянула Жаклин. – А я и не знала. Стало быть, Хэтти зарабатывает на жизнь тем, что организует конференции?

Дама напротив заквохтала, как ведьма из «Макбета»:

– Милочка, Хэтти Фостер – литературный агент! Агент с большой буквы. Все лучшие писатели этого жанра – в ее конюшне: Вандербилт, Валентайн и Виктор фон Дамм – все!!! Так что она монополист.

– Серьезно? – Любопытство Жаклин было неподдельным. Подводные течения в издательском бизнесе были ей неведомы, и ее интересовало практически все.

– Вы только представьте, она прибрала к рукам не одно громкое имя – а все! Если какой-либо издатель вздумает делать деньги в этой области, ему приходится иметь дело с Хэтти, а уж она своего не упустит, еще та акула! Иначе говоря, Хэтти сама выбирает себе клиентов из авторов-новичков. Большинство из них готовы пойти на убийство, лишь бы она ими занималась. Идиоты!

Именной ярлык у говорившей был розового цвета. Нетрудно сообразить, что к этой категории относились агенты, – уж очень явственно звучала горечь в голосе женщины. Дама в норке, которая во время тирады агентши выказывала признаки волнения, с нервическим смешком воскликнула:

– Все громкие имена, Пэт? Так-то уж и все?

– Что? Э-э... нет-нет. Не все. – Агентша судорожно улыбнулась. – Милые леди, все вы, несомненно, знакомы с прославленной Розалиндой Роман. Моя клиентка – прошу любить и жаловать.

– Пэт, дорогая... Дамы, уверяю вас, Хэтти вовсе не единственный хороший агент.

Повисла неловкая пауза. А затем все заговорили одновременно. Под прикрытием шума Сьюзен вполголоса заметила:

– Готова поспорить, что уж Розалинда наверняка пойдет на убийство, лишь бы попасть в конюшню Хэтти.

Неожиданно взвыли трубы – и тут же захлебнулись жалобным стоном, словно кто-то поспешно выключил запись. Бархатный занавес позади сцены поднялся, и в зал прошествовала простоватая немолодая женщина, которую Жаклин видела в одном ландо с юной красавицей. Даму встретили нестройным одобрительным хором. Возможно, гости радовались не только прибытию главы Ассоциации авторов любовно-исторического романа, но и забрезжившему появлению еды.

С виду женщина была самой заурядной тетушкой Хэтти – лучезарная улыбка, поблескивающие стекла очков и пышный бюст; из неаккуратного седого пучка местами выбивались пряди волос. Воркующим голоском с заметным вирджинским акцентом она поприветствовала гостей, выразила надежду, что они еще не умерли с голоду, весело посмеялась над собственной шуткой и представила почетных гостей, которые по одному возникали из-за бархатного занавеса. Оказалось, что молодой человек с волосатой грудью и в черной накидке – это Виктор фон Дамм. За ним последовала Эмеральда Фитцрой, автор романа «Любовь расцветает в сумерках», – рыжая дама из первого автомобиля, а затем Валери Вандербилт. Вопреки ожиданиям Жаклин, автор «Раба страсти» явно была особой весьма застенчивой; медно-рыжий парик сполз ей на глаза, пока она суетливо усаживалась на стул, который любезно придержал для нее Виктор.

Последовало напряженное молчание, нарушаемое лишь урчанием пустых желудков.

– Ну а теперь настал момент, которого все вы так ждали! – объявила Хэтти. – Итак, наша таинственная гостья. Догадываетесь, кто она? Девочки, можете ли вы поверить нашему счастью? Вот она, Королева Любви собственной персоной! Самая любимая, самая красивая, самая талантливая из авторов во всем огромном мире – Валери Валентайн!

Что до Жаклин, так она ждала прибытия чего-нибудь съестного, но не все гости были столь циничны. Бурными аплодисментами было встречено появление прекрасной юной девушки с золотистыми волосами. Вся в белой кисее, она величественно и плавно взошла на сцену под руку с высоким, невероятно красивым мужчиной во фраке и при белом галстуке. Он галантно усадил ее в троноподобное кресло по соседству с Хэтти и сам устроился рядом.

Хэтти протянула руку к микрофону, но ее речь потонула в шумной суете дюжины официантов. Мечтая поскорей покончить со скучной и утомительной работой, они принялись проворно метать еду на столы и плескать вино в бокалы. Хэтти снова уселась в кресло.

Угощение оказалось типичным для дамского официального обеда – цыпленок по-королевски, холодный мясной рулет (по штуке на гостя), салат-латук (заметно увядший) и французский соус в бутылочках. Гвоздем программы был десерт – пирожные в форме сердечек с четырьмя глазированными клубничками, кокетливо выглядывающими из-под щедрого слоя взбитых сливок. Затем официанты загрузили столики сосудами с чаем и кофе, и участники конференции – если и не довольные, то по крайней мере сытые – переключили свое внимание на пищу духовную.

– А кто этот мужчина с Валери?.. О господи! – с благоговейным ужасом воскликнула Жаклин. – Как вы их различаете?

– Очень просто, – ответила Сью. – Поклонники Валери Вандербилт называют ее Ви-Ви. Валентайн фигурирует под своей фамилией. А это ее возлюбленный, граф Девонширский.

– Графу Девонширскому восемьдесят четыре года, и он уже шестьдесят лет счастливо женат на кузине английской королевы.

– Правда?

– Без понятия, – улыбнулась Жаклин. – Но готова поставить последний доллар на то, что это существо не имеет ни малейшего отношения к английской аристократии.

– Может, он граф Девонбрукский или что-то в этом роде.

– Того не легче!

– Наверное, все это просто ужасно, да?

– Ужасно? – Жаклин выловила из своего кофе сдувшийся лиловый шарик. – Да я сто лет не получала такого удовольствия!

4

Послеобеденные речи были, к счастью, краткими; как радостно объявила Хэтти, они «чуток выбились из графика» и ей бы «только парочку словечек сказать».

Клише громоздились одно на другое, почерпнутые в основном из романтической поэзии.

– Кто лучше нас знает, что любовь сметает все преграды? – ворковала Хэтти.

Жаклин зевнула.

– Любовь зла – полюбишь и козла! – не так чтобы очень тихо изрекла она.

– За любовь можно отдать все! – разливалась Хэтти.

– И немножко за бутылку, – добавила Жаклин. – Это все из виршей одного малоизвестного поэта по имени Чарльз Дибдон.

– Ш-ш! – сердито прошипела дама в норке.

Сью тихонько рассмеялась.

Но Жаклин не нуждалась в ободрении. Откровение Хэтти «Любовь – это райские кущи, а рай есть любовь» вдохновило ее на «Любовь, как корь, – заразная хворь».

– Мир полон любви! – настаивала Хэтти.

Жаклин решительно покачала головой, подбирая крошки с тарелки:

– Нет уж, увольте. Лично я сыта по горло любовью. До тошноты. «Мутит меня, с души воротит...»

– Вы, наверное, преподаете английскую литературу, – предположила Сьюзен, когда Хэтти под жидкие аплодисменты уселась наконец на место.

– Я библиотекарь, – рассеянно отозвалась Жаклин.

Ее все больше занимало странное поведение Валери Вандербилт. Та хотя и сидела сгорбившись, уткнув нос в тарелку, но время от времени, когда отправляла очередную порцию пищи в рот, вскидывала глаза, и черты ее показались Жаклин знакомыми. Она мысленно перебирала всех знаменитостей и полузабытых приятельниц – и вдруг вспомнила. Невероятно... Тут, будто повинуясь телепатическому импульсу, Ви-Ви посмотрела в сторону Жаклин. Выражение неприкрытой паники тотчас исказило ее лицо – и Жаклин убедилась в своей правоте.

Официанты принялись сгребать со столов пустые тарелки, и почетные гости потянулись за кулисы. Ви-Ви метнулась было к бархатному занавесу, но на ее пути возникла внушительная фигура тетушки Хэтти.

– Увидимся, – поспешно бросила Жаклин Сью и устремилась в погоню.

Ви-Ви заметила ее приближение и попыталась ускользнуть. Ринувшись наперерез официанту, Жаклин загнала ее в угол.

– Джин! Сколько лет, сколько зим! Я бы узнала тебя где угодно, ты так великолепна!

– Вы ошиблись, – промямлила Ви-Ви, высунув нос из-под парика. – Меня зовут...

– Джин Фраскатти! Ты по-прежнему Фраскатти или же...

– Тсс! Не произноси мое имя!

Вообще-то надо было иметь очень наметанный глаз, чтобы разглядеть знакомые черты спустя двадцать лет, да еще под толстым слоем грима. Цвет лица Джин был на несколько тонов светлее, нежели запомнилось Жаклин, а нарисованные ярко-красной помадой губы совсем не соответствовали природным контурам. Но когда-то они были подругами, и пусть Джин изменила внешность, но ей не под силу было изменить мимику и жесты.

– Ладно, как скажешь, – согласилась Жаклин. – Но я и правда очень рада тебя видеть.

– Подожди... – Ухоженные коготки вцепились в ее рукав. – Боже правый, надо же было встретить именно тебя... Что ты здесь забыла?

– Я вездесуща, – ничуть не обидевшись, ответила Жаклин. – Но ты-то как здесь очутилась? Неужели...

– Да... Да! Что толку отрицать? – с отчаянием воскликнула Джин.

– Да вроде бы незачем. Я так поняла, никто не знает твоего настоящего имени?

– И никто не должен узнать! – Голос Джин сорвался. – Обещаешь? Никому не скажешь?

– Нет, если ты не хочешь.

– Поклянись. Поклянись... именем Вана Джонсона.

Жаклин невольно рассмеялась:

– А я и забыла про него!

– Да ты же с ума по нему сходила.

– А-а, прошлогодний снег... Ну ладно. Клянусь памятью Вана Джонсона. Полагаю, при нынешних обстоятельствах – хотя будь я проклята, если понимаю, в чем тут соль, – ты не захочешь, чтобы я снова к тебе подходила.

– Нет. То есть да! Погоди минутку. – Помолчав, Валери-Джин продолжала: – Если я попрошу оставить меня в покое, ты ведь оставишь, правда?

– Разумеется.

– Но мне бы хотелось с тобой поговорить. О боже, мне просто необходимо поговорить!

– Вот и отлично.

– Но только не здесь. К тому же сейчас какая-то идиотская лекция.

– А где?

– После лекции. Давай встретимся... О господи! – Сдавленно вскрикнув, Джин вдруг рванулась прочь, пошатываясь на высоченных каблуках.

Жаклин обернулась посмотреть, что же так испугало старинную подругу. Впрочем, Джин многого не надо – помнится, она до смерти боялась жуков, мальчишек, летучих мышей и мало ли чего еще.

Прямо на Жаклин надвигалась дама в потертом твидовом костюме – высокая, плотного сложения, с решительными чертами и заметными усиками, – но шариковая ручка, которой она размахивала, не казалась настолько пугающей, чтобы обратить Джин в стремительное бегство. Хотя... Сумка, перекинутая через плечо дамы, была не меньше тех, что носила Жаклин, и в данный момент матрона как раз доставала оттуда блокнот. Да у нее же на лбу написано, что она журналистка!

– Вы какая будете из Валери? – поинтересовалась усатая дама, нацелив ручку на Жаклин.

– Пока никакая. Если напишу роман, то назовусь Валери фон Хенцау.

– Недурно, – ухмыльнулась дама. – Значит, ваша бирка...

– Сплошное вранье.

– Ясно.

Жаклин изучила именную бирку собеседницы. Чуть ли не впервые за день она увидела знакомое имя.

– "Д. Дюберстайн". Так вы Дюбретта? Та самая, что ведет светскую хронику?

– Случается, меня величают и другими... э-э... именами. – Острые черные глазки Дюбретты пытливо вперились в Жаклин. – Вы, часом, не с Валери Вандербилт разговаривали?

– Угу, я страстная почитательница ее таланта.

– Да что вы? Забавно. По выражению вашего лица я решила, что вы обвиняете ее в каком-то преступлении.

– Просто она такая застенчивая...

– Она явно что-то скрывает. Видно невооруженным глазом. Хотела бы я знать...

Жаклин преградила Дюбретте путь.

– Кстати, я и ваша поклонница тоже! – заявила она. – С интересом читаю вашу колонку.

– И как часто?

– Ну...

– Так я и думала. – Дюбретта расхохоталась. – Нет, дорогуша, вы слишком умны, чтобы интересоваться подобной чепухой.

– Мне запомнился один скандал, о котором вы писали. Пару лет назад. Насчет сексуальных домогательств в мэрии.

– Ах, это! Меня тогда чуть не уволили. Читатели предпочитают скандалы со звездами, а не с безвестными чиновниками.

– Нет, серьезно, отличный был цикл статей. – Джин теперь уже наверняка успела удрать, и Жаклин могла себе позволить быть искренней. – Вас следовало выдвинуть на Пулицеровскую премию.

Черты лица Дюбретты от природы не были созданы для нежных эмоций, а за долгие годы в весьма циничной профессии еще больше ожесточились, но взгляд, которым она одарила Жаклин, был полон признательности. Гордость, благодарность и приязнь читались в мимолетной улыбке, но акула пера тут же нарочито угрюмо буркнула:

– Вы на какую из лекций собираетесь?

– На ту, что про рекламу и саморекламу. Пожалуй, там будет занятнее всего.

– Это точно.

Несколько секунд они молча шли рядом, затем Дюбретта спросила:

– А что вы здесь делаете? Не для печати – мне просто любопытно.

Жаклин отлично знала, что грош цена этому «не для печати», но знала также, что ее персона слишком незначительна, чтобы удостоиться упоминания в колонке Дюбретты. К великому сожалению. Высоколобые обитатели респектабельного Колдуотера клеймили позором «примитивные и возмутительные сплетни», что не мешало им взахлеб читать колонку тайком. И Жаклин с превеликой радостью появилась бы в ней.

– Я библиотекарь, – пояснила она. – Захотелось прошвырнуться в Нью-Йорк и при этом получить командировочную скидку.

Они последними покинули зал.

– Надо припудрить нос, – сообщила Жаклин. – Возможно, мы с вами еще встретимся.

Дюбретта ухмыльнулась:

– Займу для вас местечко.

– Зря тратите время, Дюбретта. Я ни за что не предам Валери Вандербилт. Каленым железом не выбьете из меня правду!

На том они и расстались.

Жаклин в самом деле пудрила нос, когда вдруг сообразила, что среди лиц, отражающихся по соседству с ее собственным, одно как будто сверлит ее взглядом – точнее, ее отражение. Это не был очередной призрак из прошлого – лицо совсем юное, могло бы принадлежать ее дочери, а то и внучке... (При этой мысли Жаклин поморщилась.)

Откровенно говоря, внучка из этой девицы получилась бы на любителя. Толстенному слою тонального крема оказалось не под силу скрыть зарубцевавшиеся и свежие прыщи; розовые тени для век, нанесенные щедро и неумело, придавали девице сходство с кроликом, а маленькие глазки, жирные щеки и нос пуговкой навевали воспоминания об одной душевнобольной свинье, которую некогда знавала Жаклин. Свинку величали незатейливо – Тупица. В минувшем феврале хозяин свинки, мистер Джонс, превратил Тупицу в отбивные, к горячему одобрению друзей и соседей.

Отвернувшись от зеркала, Жаклин оказалась нос к носу с этим видением. Шагнула в сторону – девица туда же. Она была не из мелких – ростом с Жаклин и значительно шире. Платье ничуть не скрадывало ее габаритов, хотя было явно от дорогого портного: несколько ярдов кисеи свободными складками ниспадали от гофрированной кокетки, рукава с буфами – размером с хороший воздушный шар.

– Что такое? – осведомилась Жаклин.

– Хочу с вами поговорить.

– Мы знакомы?

– Меня зовут Лори Туппер.

– Какое совпадение, – пробормотала Жаклин, вспомнив о покойной свинке.

– Что?

– Нет-нет, ничего. – Именная бирка девицы была белого цвета. – Если вы из фанов, то ошиблись адресом. Я не имею отношения к породе Валери.

– Еще бы! – презрительно фыркнула Лори. – Я президент Общества поклонников Валентайн. Мне известны все крупные авторы.

– И что же вам надо от меня, уважаемая Лори Туппер?

– Вы писательница?

– Нет.

Жаклин попыталась обойти Лори, но та клещом вцепилась в ее рукав.

– Слушайте, я вас не знаю, так что, думаю, вы новичок в этом бизнесе. Хочу вас предупредить: держитесь подальше от этой жуткой женщины. Она всеми силами будет пытаться выбить из вас информацию. Из кожи вон лезет, лишь бы облить грязью всех авторов. Особенно Валентайн.

– Какая женщина?

– Дюберстайн! – Лори выплюнула это имя, словно тухлятину. – Она настоящая сука. Пошлая, мерзкая сука. Неужели не читали, что она накропала вчера про Валентайн? Боже, до чего дешевые уловки...

– Все ясно. – Порывшись в сумке, Жаклин протянула Лори салфетку. – Вытрите рот.

Лори машинально промокнула салфеткой струйку слюны, стекавшую по подбородку.

– Как же я ее ненавижу! Не вздумайте с ней связаться. Она вас уничтожит, смешает с грязью. Она спит и видит, как бы навредить Валери Валентайн. Но черта с два ей это удастся! Она не знает, с кем связалась! Я не позволю...

Жаклин скользнула в сторону, оставив Лори бормотать угрозы и истекать слюной.

Лекционный зал был полон, но Дюбретта, издалека углядев Жаклин, поманила ее к свободному креслу рядом с собой.

– Ну разве не весело? – с издевкой спросила она.

– Лично я в восторге.

– Ага, значит, вы питаете слабость к извращенцам и чудикам.

– Возможно, – улыбнулась Жаклин, – во всяком случае, они куда интереснее так называемых нормальных людей.

– Если хотите, могу показать вам самых чокнутых, – предложила Дюбретта.

– С удовольствием. Вот только теряюсь в догадках, с какой стати вы носитесь с такой мелкой сошкой, как я.

– Так уж и теряетесь? – Они обменялись понимающими улыбками, затем Дюбретта серьезно добавила: – Если честно, чертовски приятно поболтать с неискушенным наблюдателем, который не прячет камень за пазухой и вдобавок обладает очень приличным коэффициентом умственного развития.

– Продолжайте, милая Дюбретта! Обожаю лесть. – Но Жаклин чувствовала, что в словах акулы пера есть доля искренности. Впрочем, кукушка хвалит петуха... Ведь вознести хвалу мастерству журналистки – самый верный путь к ее сердцу и доказательство недюжинного ума.

Ораторы и гости стали рассаживаться на сцене. Верная своему обещанию, Дюбретта называла самых именитых. Скрюченная старушка лет восьмидесяти, тяжело опиравшаяся на трость, – это Розмари Рэдли, автор «Бутона страсти». Неуклюжий длиннорукий громила, смахивающий на гиббона, – Руби Граустарк, автор семнадцатитомной саги о Токевилях, в которой история проклятого судьбой семейства прослеживается от средневековой Англии до Мексики девятнадцатого века.

– Руби? – переспросила Жаклин. – Имя-то женское...

– Среди авторов любовного романа затесалось несколько мужчин, – с усмешкой заметила Дюбретта. – Это одна из немногих профессий, где принадлежность к мужскому полу является недостатком. Ведь читатели – на девяносто восемь процентов женщины, и, по мнению издателей, они предпочитают книги, написанные женщинами.

– А как же он? – Жаклин кивнула на мохнатогрудого красавца.

– Фон Дамм? О, это одна из самых блестящих идей Хэтти! – неохотно признала Дюбретта. – Она решила, что красивый, сексапильный мужик будет хорошо продаваться, – и оказалась права. На самом деле его зовут Джо Кирби. Эге... А вы двое, часом, не родственники?

– Рядом не лежали. Хотите верьте, хотите нет.

– Я верю только показаниям, данным под присягой, да и то не всегда. – Дюбретта что-то пометила в своем блокноте. – Джо – безработный актер, которого Хэтти взяла на эту роль. А его так называемые книжки строчат всякие-разные скучающие домохозяйки из Бруклина.

Она даже не потрудилась понизить голос, и несколько дам из предыдущего ряда обернулись, дабы пронзить ее взглядом. Одна из них заявила с хорошо поставленным бостонским выговором:

– Прошу прощения, мисс, но вы ошибаетесь. Виктор знает женское сердце и душу как мало кто из мужчин, и он сам, до последней запятой, пишет свои замечательные книги.

Лицо Дюбретты расплылось в широкой лягушачьей ухмылке.

– Уяснили картину? – обратилась она к Жаклин.

– Начинаю потихоньку, – весело отозвалась та.

Тут на сцену торопливо забралась Хэтти. Гул голосов разом стих. Дюбретта принялась рыться в кармане:

– Черт, и куда я задевала сигареты?

В ходе поисков на пол вывалились всевозможные предметы – мятые салфетки, визитные карточки, талоны на кофе и мыло, розовая бирка в форме сердечка. Жаклин нагнулась, чтобы помочь собрать все это, и уже хотела вернуть вещи хозяйке, как вдруг взгляд ее упал на розовое сердечко, Это была не запасная бирка, как она предполагала. На сердечке было нацарапано послание: «Прекрати, грязная сука, а не то пожалеешь!»

И рядом рисунок, столь же корявый, как буквы на плакате поклонниц Валери Валентайн. Похоже на крест...