Текст книги "Добродетельная леди"

Глава 17

Оукдейл-Корт оказался именно таким, каким Брайони хотела его видеть, – обветшалым, заброшенным и отчаянно нуждающимся в ремонте и обновлении. Сады заросли сорняками, отдельно стоящие постройки угрожали развалиться прямо на глазах. Ничто не могло подойти лучше для ее замыслов новой хозяйки. Ее глаза светились странным жаждущим огнем, когда она думала о задаче, стоящей перед ней. Управление домом и имением было тем, с чем Брайони Лэнгленд была знакома не понаслышке. Генрих VIII не мог обозревать великолепие своего Хэмптон-Корта более восхищенными глазами, чем маркиза Рейвенсворт смотрела на заброшенную груду кирпичей, которая должна была стать ее будущим домом.

Лорд Рейвенсворт все время выступал в роли экскурсовода и был несколько смущен, обнаружив полное запустение имения. Запах гнили, висящий в воздухе, был оскорблением для его носа и язвительным напоминанием о том, что он никогда не подумал потратить и гроша на содержание дома, поскольку посещал старую груду камней очень редко и в основном в компании разгульных приятелей и печально известных дам полусвета. Мысль о прошлых дебошах, происходивших в крошащихся стенах, вызвала у Рейвенсворта смущенный румянец. Наверное, было ошибкой привозить сюда Брайони, подумал он.

Водя Брайони по парадным покоям первого этажа, он настороженно наблюдал за ней. Леди была необычно молчалива, но он не винил ее за это.

– Что вы думаете? – нерешительно спросил он, когда Брайони опустилась на колени, чтобы рассмотреть грязные останки, бывшие когда-то ковром.

– Абиссинский, – ответила она с ноткой сожаления, – но совершенно безнадежный, как ни жаль. Моль, я думаю.

– Я не о ковре. Я о доме. Скорее всего не следовало приезжать сюда. Лучше собрать вещи и вернуться в город, вы не думаете?

Брайони была поражена:

– И оставить усадьбу до полного разорения? Вы же не хотите этого, Рейвенсворт?

Теперь она не вынесет, если он станет чинить препятствия на пути честолюбивых замыслов, которые она уже начала лелеять. Она бросила на него укоризненный взгляд. Его светлость почувствовал, что чем-то невольно расстроил ее, и заговорил успокаивающе.

– Нет, нет! Все будет, как вы захотите, моя дорогая. Если вы не возражаете против неудобств того, что до сих пор было жилищем холостяка. Теперь, когда я становлюсь человеком семейным, естественно, я кое-что изменю здесь.

– Разумеется, – довольно сухо согласилась она, подходя к похожему на пещеру камину, в котором возвышалась такая огромная куча золы, какая могла образоваться только за многие годы жертвоприношений. – Лучше прикажите прислуге вычистить эту золу. Она понадобится мне для сада. Кстати, Рейвенсворт, а где слуги? – Ее изящные брови вопросительно поднялись.

Его светлость странно посмотрел на свою маркизу.

– Где-то в доме должна быть пара уборщиков, – сдержанно ответил он, – и Денби, мой камердинер, скоро приедет из Лондона с остальным нашим багажом.

– Ваш камердинер? О, от него будет много толку, я уверена.

Рейвенсворт напрягся.

– Если бы я предполагал, что дом настолько непригоден для жилья, я бы ни за что не предложил уехать из Бата.

– О, вы и не предлагали, – сказала Брайони то, что его светлость счел намеренной попыткой разозлить его. Он проигнорировал ее замечание.

– Я немедленно найму еще слуг столько, сколько вы считаете нужным, чтобы привести имение в порядок.

– Может быть, мы сможем завербовать армию Веллингтона? – немного резко поинтересовалась Брайони, теперь разглядывая добротную дубовую мебель эпохи короля Якова, покрытую многолетней пылью и сажей. Она протянула указательный палец и написала «Пожалуйста, вычисти меня» на особенно грязном письменном столе. Неестественно молчаливый Рейвенсворт в ярости наблюдал за ней, и она поняла, что ранила его сильнее, чем он мог вынести.

– Ну что ж, – сказала Брайони, одаряя Рейвенсворта примирительной улыбкой, – в действительности все не так плохо. Первым делом мы должны найти нашего управляющего и сказать ему, чего конкретно мы хотим.

Его светлость нервно откашлялся, ему явно было трудно смотреть прямо в глаза супруги.

– Полагаю, что он... м-м... уволился несколько месяцев назад. Это совершенно вылетело у меня из головы.

– Это меня не удивляет! – ядовито воскликнула Брайони, едва не уронив вазу, которую собиралась взять в руки, чтобы рассмотреть поближе. – Наверняка ваши мысли занимали гораздо более важные вещи. – В ее памяти пронеслись воспоминания о тех фривольных развлечениях, которые так интересовали ее брата Вернона и юных франтов, болтавшихся с ним в Ричмонде, которые принесли ей в свое время немало страданий. Она посмотрела на Рейвенсворта с чем-то вроде укоризненной насмешки. – Нет, милорд, я вовсе не удивилась, узнав, что вы пренебрегали своими обязанностями по отношению к зависящим от вас людям. Светский прожигатель жизни всегда занят более важными вещами – такими, как узел на галстуке или где лучше заказать новый сюртук, у Вестона или где-то еще. Как он может думать о жизни других, когда растрачивает свое состояние на такие пороки, как петушиные бои, эти вульгарные кулачные бои в салунах Джексона, игра на деньги в обязательных клубах для джентльменов или, что еще хуже, в притонах, не говоря уже о пьянстве по любому поводу и, разумеется, разврате.

До этого момента Рейвенсворт смиренно принимал все упреки. Однако когда Брайони произнесла столь обличительную речь, его чувства эволюционировали от шока до бурного негодования. И дело не в том, что Брайони перегнула палку, но она призвала его к ответу за то, что в той или иной степени делает каждый мужчина в Англии, а это было крайне несправедливо. Он признавал, что некоторые эпизоды из его прошлого лучше было бы забыть, но ничто не оправдывало такого жестокого нагоняя. Беда Брайони была в том, что она так невинна. Большинство женщин в ее положении закрыли бы глаза на прошлые опрометчивые поступки мужа. Черт, подумал он, как я смогу убедить ее, что готов измениться, уже стал другим с того самого момента как она впервые без спроса ворвалась в мою беззаботную жизнь?

– Брайони, – сказал он наконец, когда справился с собой, – я хочу, чтобы вы воздержались от раздувания погасших углей моего прискорбного прошлого. Теперь с этим уже ничего не поделаешь. Возможно, в свое время я и вызвал несколько неодобрительных взглядов, но мое поведение никогда не было, скажем так, скандальным. – Он одарил ее многозначительной улыбкой. – Даже вы, мадам жена, несколько раз оказывались на грани пристойности. Кроме того, я категорически возражаю, чтобы меня называли бабником. Избавьте меня хотя бы от этого обвинения. – Тут его светлость замялся и следующие слова подбирал с величайшей осторожностью: – На моем попечении еще никогда не было женщины. Вижу, это удивляет вас, но это правда, Брайони, клянусь. Вы единственная женщина, которая когда-либо нравилась мне до такой степени, чтобы предложить... Ну, эту часть наших отношений лучше забыть. Я виноват и прошу у вас прощения. Понимаете, я хочу быть абсолютно честным с вами. Я признаю, что в свое время перебесился, но не больше, чем любой другой мужчина. Чего мне не хватало, так это благоразумия. – Молчание Брайони и ее нетерпеливая поза заставили его еще более страстно продолжить: – Господи, Брайони, сам факт, что я решил навсегда связать себя с одной женщиной, должен же для вас что-то значить!

Ее глаза изобразили удивление.

– Этот брак, насколько я помню, был навязан нам. У вас никогда не было ни малейшего намерения сделать меня своей женой. Обстоятельства дела таковы, что я неумышленно скомпрометировала вас, о чем искренне сожалею, Рейвенсворт. Это я должна просить у вас прощения.

Совесть Рейвенсворта жестоко терзала его.

– Брайони... моя дорогая... – начал он, запинаясь, – я как раз собирался поговорить с вами об обстоятельствах нашего брака. – Он рискнул заглянуть глубоко в проницательные глаза жены, и его благие намерения испарились. Как он посмеет рассказать этой невинной девушке, что сознательно устроил их брак? Честность была наивысшей добродетелью в ее глазах. Она будет презирать его за это. Он признается в своей лживости, когда представится более подходящий случай, втайне пообещал себе Рейвенсворт.

– Вы говорили... – напомнила ему Брайони, – что-то об обстоятельствах нашего брака?

Рейвенсворт быстро пришел в себя.

– Я только хотел сказать, что какими бы ни были обстоятельства нашего брака, я рад, что женился на вас. – Он взял ее испачканную руку и заговорил с искренней мольбой: – Брайони, все, чего я прошу, – это дать мне шанс доказать, что я могу быть мужем, достойным вашего доверия. Разве мы не можем договориться о перемирии и начать заново? Я никогда не дам вам повода пожалеть, что вы вышли за меня, – и это мое обещание, слово чести.

От этого страстного монолога Брайони буквально потеряла дар речи. Машинально она кивнула в знак согласия. Рейвенсворт не замедлил воспользоваться ее замешательством. Он решительно взял ее под руку и повел осматривать остальную часть дома, и хотя она видела много такого, что могла бы поставить ему в упрек, Брайони держала свои мысли при себе. По какой-то причине, которую она была не в силах понять, она чувствовала себя счастливее, чем когда-либо в жизни.

В Оукдейл-Корте был сложенный из красного кирпича главный дом в якобитском стиле с примерно шестьюдесятью просторными комнатами и огромное количество отдельных построек, включая величественные конюшни, стоявшие пустыми, если не считать восьми лошадей и кареты, на которой они приехали из Бата. Вкус Брайони в области архитектуры, отделки и меблировки помещения был вполне удовлетворен величественной простотой якобитских каминов и высоких потолков с открытыми балками. Новая хозяйка Оукдейл-Корта ценила простоту и удобство превыше всего.

Простота стиля, несмотря на размеры дома, очень нравилась ей. Брайони не осталась равнодушной к красоте псевдоклассической архитектуры Бата и больших домов в окрестностях Ричмонда, которые она посещала, но было что-то более подлинное, по ее мнению, в лишенных вычурности линиях Оукдейл-Корта. Он был таким непретенциозно английским и наводил на мысль о давней эпохе невозмутимых йоменов, которая сделала Англию процветающей и могущественной державой.

Комфорта, однако, было всего ничего, и Брайони поставила перед собой задачу обеспечить его в изобилии. Через двадцать четыре часа после ее первого осмотра обветшалого дома к ее маленькому отряду из шести конюхов и двух старых уборщиков, чьи дни активной службы давно миновали, добавилась целая армия слуг, чудесным образом доставленных Рейвенсвортом. На мгновение Брайони почти поверила, что Рейвенсворт понял ее буквально и прислал британскую армию. Но кое-какие осторожные расспросы успокоили ее. Всем трудоспособным мужчинам и женщинам в имении, кто был свободен от других занятий, его светлостью была обещана кругленькая сумма, если древний мавзолей будет приведен в порядок за месяц. Бедность – лучший стимул. Брайони, как и обещал Рейвенсворт, получила в свое распоряжение армию слуг, и под ее умелым руководством последствия многолетнего запустения были выметены вместе с дырявыми коврами и драпировками. Она была проницательной и строгой хозяйкой, немедленно прогонявшей всякого, кого подозревала в безделье. Она просто копировала методы управления своего отца. Было несколько жалоб, но те, кого прогоняла хозяйка, неизменно находили работу у хозяина. Этот джентльмен, как оказалось, был более снисходителен.

Ночь за ночью всю их первую неделю в имении Брайони мгновенно засыпала, едва ее голова касалась подушки на огромной кровати в ее отдельной спальне. Его светлости не так везло, хотя он был не меньше измотан. Он тоже делал свою часть работы по приведению земельного владения в порядок. Усилия Брайони ограничивались усадьбой. У Рейвенсворта было больше тысячи акров, требующих присмотра, и к тому же новый управляющий. Он дал разрешение тратить значительные суммы на ремонт и новые машины для сбора и обработки следующего урожая. Окунувшись с головой в наведение порядка там, где многие годы царило печальное запустение, он с удивлением обнаружил, что никогда в жизни не был так счастлив. Мужчине, который всерьез собирался произвести на свет десяток крепких, здоровых сыновей и одну или двух дочерей, похожих на их прекрасную маму, нужно хорошо обустроенное место, где можно поселиться. То, что Брайони была совершенно вымотанной и слишком уставшей, чтобы сказать даже пару слов за ужином, было главным препятствием к исполнению желаний его светлости. Его терпение, никогда не бывшее в числе его главных достоинств, начинало истощаться. Ворочаясь без сна на своем одиноком ложе, он спрашивал себя, сколько еще он сможет выдержать, отказывая себе в удовольствии оказаться в одной постели с Брайони. С ее стороны было бы несправедливо, а значит, абсолютно против ее характера держать его на расстоянии, когда он так старался вести размеренную, строгую жизнь. По совести говоря, а Брайони гордилась своей совестливостью, она должна понять, что он заслужил награду.

Как и следовало ожидать, их соседка, леди Адель, появилась довольно скоро и в самый неподходящий момент. Брайони, одетая в старое кашемировое платье и видавшую виды соломенную шляпу, проводила много времени в саду, выпалывая сорняки. Когда она рвала, тянула и копала, не обращая внимания на ошметки грязи, прилипающие к юбке и даже каким-то образом, размазывающиеся по лицу, Брайони с радостью обнаружила, что под буйными зарослями сорняков цветут несколько полезных растений. Она растерла в руках веточку лимонной мелиссы и вдыхала сладкий аромат, когда группа всадников появилась из-за угла дома и направилась к ней. Впереди скакал ее муж, выглядящий по своему обыкновению так, будто только что вышел от портного. Брайони с завистью посмотрела на него. Как все-таки хорошо иметь камердинера, чья единственная обязанность – следить, чтобы его хозяин выглядел должным образом. Ее камеристкой была новая помощница кухарки, костлявая неуклюжая женщина, чьими услугами приходилось пользоваться только в случае крайней необходимости. Брайони редко просила ее помощи.

Когда Рейвенсворт заметил компрометирующий вид жены, он галопом обогнал своих спутников и резко остановился в нескольких футах от нее. Брайони выпрямилась и положила руку на ноющую спину.

– Вы выглядите как огородное пугало, – вполголоса гневно произнес Рейвенсворт. – Где садовники? Я выгоню их за пренебрежение своими обязанностями. Такое занятие не подходит даме.

– Зачем вы привезли их сюда? – раздраженно парировала Брайони, глубоко смущенная, что ее обнаружила в таком досадном положении целая толпа безупречно одетых людей, которые выглядели так, словно только что сошли со страниц модного журнала.

Она заметила среди них Адель в черной с рыжим амазонке последнего фасона и поспешила спрятать свой убогий наряд за лошадью Рейвенсворта.

– Отведите их в дом. Я скоро присоединюсь к вам в гостиной, – бросила она ему.

Рейвенсворт развернул лошадь, чтобы выполнить просьбу Брайони, но несносная Адель опередила его.

– Как поживаете, леди Рейвенсворт? – проворковала она, ее сгорающий от любопытства взгляд обшаривал Брайони. – Хью просто не устает петь вам дифирамбы. Ну, надо же, а вы с самого приезда стали вечно занятой хозяйкой. Ваша изобретательность достойна всяческих похвал, но, по-моему, я уже говорила вам об этом в Бате?

– Вы льстите мне, леди Сен-Клер, – спокойно ответила Брайони, собравшись с духом.

– Правда? Я не хотела, – сказала дама, бросая насмешливый взгляд на Рейвенсворта, нетерпеливо сидевшего на лошади.

Как квакершу Брайони учили обращаться к лучшему в каждом человеке, к божественной искре в нем, но когда она с неприязнью смотрела на отвратительную красавицу, которая выставляла ее на посмешище, она поняла, что есть смысл в пуританской догме Нэнни, что человек – червь и ничего хорошего в нем нет. Она открыла рот, готовясь произнести резкую отповедь слишком самоуверенной даме, но обеспокоенное лицо Рейвенсворта заставило слова замереть на ее губах. Она вспомнила, как он говорил о людях, которые будут жадно следить за ее реакцией на его бывшую любовницу, а Брайони не хотела смущать его перед посторонними. Это удовольствие она оставит для более приватного разговора. Она стянула садовые перчатки и постаралась придать лицу гостеприимное выражение, когда обратилась ко всей компании:

– Добро пожаловать. Как видите, новая хозяйка Оукдейла страстная садовница. – Она улыбнулась и пошла мимо них с таким видом, будто была одета по последней парижской моде. – Рейвенсворт примет вас, пока я приведу себя в порядок. Я прикажу подать в гостиной шерри и печенье. А, лорд Графтон, как поживаете? – спросила она, заметив графа. Брайони храбро добралась до входа в кухню и с натянутой улыбкой исчезла за дверью. Когда она оказалась внутри, выражение ее лица стало хмурым. Она побежала по лестнице для слуг, зовя Нелл прийти и помочь ей немедленно. За несколько минут она привела себя в порядок и переоделась в простое серое платье, которое ей очень шло, но было слишком скромным, чтобы хотя бы отчасти конкурировать с поразительно красивым нарядом ее соперницы. У Брайони было только одно оружие, которое она использовала очень редко, поскольку Рейвенсворт был против. Но этот конкретный случай, сказала она себе, требует привлечения всех ресурсов. Она распустила волосы, чтобы они каскадом рассыпались по ее плечам. Перемена в ее внешности была поразительной. Бросив последний удовлетворенный взгляд в зеркало, она отправилась в гостиную с приятной улыбкой на губах.

Глава 18

Одного быстрого взгляда на мрачное лицо Рейвенсворта было достаточно, чтобы Брайони немедленно поняла, что он не одобряет ее распущенных волос. Но поскольку графиня забаррикадировала его своим кринолином в углу дивана, Брайони надеялась, что суровая отповедь мужа откладывается. Графтону пришлось представлять остальных гостей, и Брайони заметила с удивлением и не без удовольствия, что все они были, за единственным исключением, очень почтенными людьми.

Визит продолжался всего полчаса, что было обычно, и когда гости поднялись, собираясь уходить, Брайони обратилась к мужу, называя его по титулу, как всегда. Графиня немедленно обратила внимание всех присутствующих на неожиданную формальность обращения Брайони.

– Что это, Хью? – развязно спросила она. – Вы поощряете свою женушку обращаться к вам с почтением служанки? Если вы обращаетесь к нему «Рейвенсворт», милочка, – заметила она Брайони с невинным видом, – вы будете единственной женщиной в Лондоне, кто не на дружеской ноге с этим известным проказником.

Замечание требовало какого-то ответа, и Брайони заметила смущенные взгляды не одного из уходящих гостей. Рейвенсворт выглядел так, будто врос в землю. Она не могла просто сказать правду и объявить, что она все еще чувствует чужим своего мужа, а он никогда даже намеком не показывал, что хотел бы, чтобы она называла его по имени. Она опустила голову и кокетливо улыбнулась Рейвенсворту:

– О, у меня есть ласкательное имя для моего мужа, которое я использую только наедине. Мне бы не хотелось упоминать его без его позволения.

– Не стесняйтесь, – ответил Рейвенсворт с достойной похвалы уверенностью.

– Как скажешь, Монти, дорогой, – находчиво произнесла Брайони.

У Рейвенсворта задрожали ноздри, но он сумел сохранить спокойный вид. Его рука обвилась вокруг талии Брайони, и он крепко прижал ее к себе.

– Сокращенно от Монтгомери, – любезно пояснил маркиз.

Брайони повернулась к его уху.

– Или от шута[2]2
  Mountebank – шут, фигляр (англ.).


[Закрыть], – тихонько прошептала она, но достаточно громко, чтобы слышала графиня. Брайони не смогла удержаться, чтобы не подчеркнуть, что она жена Рейвенсворта. Ее осознанный флирт был предназначен для того, чтобы показать, что она в самых близких отношениях со своим мужем. Графиня помрачнела, и Брайони это не было неприятно.

– Монти не самое любимое его прозвище, – беззаботно продолжала Брайони. – Есть еще несколько имен, какими я называю его, но обычно не в глаза.

Рука на ее талии сжала ее, словно тисками, и Брайони сдержалась. Крепко обнимая Брайони за талию, чтобы не дать ей возможности сбежать, о чем, он был уверен, она думала, Рейвенсворт проводил гостей, пообещав, что они с Брайони приедут к ним на дружеский вечер с ужином и картами.

Оказавшись снова в гостиной, он повернулся к ней, и Брайони, старательно избегая его взгляда, пробормотала, что у нее миллион дел, которые требуют ее немедленного внимания. Он решительно заключил ее в объятия.

– Что вы за женщина, Брайони Лэнгленд! – одобрил Рейвенсворт. В его глазах светилось восхищение. – Какая грация, какая решительность, какое удовольствие видеть вас в действии!

– И какая сообразительность, – фыркнула Брайони.

– Монти, действительно! – Он приподнял ее голову. – Это слишком много, если я попрошу вас называть меня по имени?

– Вы хотите сделать меня лгуньей? – возразила она. – Вы привыкнете к этому, Монти. Кроме того, когда вы услышите это прозвище, вы будете знать, что дама, которая зовет вас, ваша жена. Не забудьте прибежать, когда я позову, – сказала она, смело глядя ему в глаза.

– Так я и собираюсь сделать, моя маленькая колючка.

– Колючка?

– Мое ласкательное прозвище для вас. Вы напоминаете мне заросшие колючками сады, которые, похоже, так любите. Я разрешаю вам делать с усадьбой все, что вы пожелаете. Но вот у этой буйно разросшейся колючки, – продолжал он, игриво встряхивая ее, – будет только один садовник – я сам. Я буду ухаживать за моей колючкой с ревностной заботой.

– Ухаживать?

– Вот так. – Он взял в руки ее лицо и заглянул в ее сияющие глаза, как будто пытаясь оценить эффект своего импульсивного жеста. Брайони смотрела ему прямо в глаза и читала неуверенность в его обычно решительном лице. Она инстинктивно знала, что имеет какую-то необъяснимую власть над ним и может пошатнуть его твердость одним только взглядом или словом. Она улыбнулась ленивой улыбкой (а-ля Рейвенсворт) и вдруг скользнула в объятия, которые угрожали задушить ее.

После месяцев воздержания, сопровождаемого образами нежной Брайони, прильнувшей к нему, чтобы терзать его, все его чувства запылали, едва он ощутил ее теплые губы, отвечающие на его поцелуй. Он застонал от наслаждения, когда ее нежное тело стало таять в его объятиях. Ее чувствительность к его прикосновениям воспламенила его. Его руки заскользили по ее телу, желая обнять ее всю. Ему все казалось, что он недостаточно близко. Он целовал округлости ее груди, и нежные стонущие звуки глубоко в ее горле заставляли его дрожать от страсти. Он поднял голову, и его губы изогнулись в торжествующей улыбке, когда он увидел желание в серых глазах Брайони.

– Я не могу отпустить вас сейчас. Пожалейте меня, Брайони, – взмолился он. – Вы знаете, что между нами есть одно незавершенное дело, которое требует немедленного решения. – Его губы отправились в чувственное путешествие по ее шее. – Идемте со мной в постель сейчас же. Вы не пожалеете.

Брайони постаралась вернуть самообладание.

– Это невозможно, – наконец смогла выговорить она, отдышавшись.

– Брайони! – прорычал он. – Хватит испытывать мое терпение.

– Мы не можем, – извиняющимся тоном ответила она, прикусывая губу. – Сегодня вторник, и будут посыпать песком полы в комнатах на втором этаже. Вот-вот придут слуги.

– Что ж, сойдет и библиотека, – продолжал Рейвенсворт в отчаянии.

Брайони была потрясена до глубины души.

– Там же нет занавесей, – ответила она, повышая голос.

– Чердак? – предложил он со слабой надеждой.

– Будьте благоразумны, Хью, – успокаивающе произнесла Брайони, поправляя складки смятого галстука его светлости. – Приходите ко мне сегодня ночью.

От этого простого приглашения у Рейвенсворта перехватило дыхание.

– О, моя дорогая, – нежно произнес он, гладя ее по голове, – как я ждал этих слов.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее снова, но неожиданное появление двух горничных заставило Рейвенсворта и Брайони отстраниться с виноватым видом. Брайони выскользнула из его объятий и с дерзким видом стала подниматься по лестнице. Она бросила ему через плечо кокетливый взгляд. Рейвенсворт стоял, наблюдая с блеском ожидания в глазах, как она уходит. Когда Полли и Долли, а может, это были Долли и Полли, застенчиво проходили мимо него, он вдруг яростно пнул ногой воздух, чуть не до смерти перепугав бедных служанок.

Восхищенные глаза Рейвенсворта на секунду остановились на Брайони, прежде чем он вернулся к разговору со своей соседкой за столом. Его лихорадило от нетерпения, пока он ждал, что этот обязательный вечер у Адель закончится, чтобы он смог, наконец, остаться наедине со своей женой в доме, который, как он искренне надеялся, был свободен от излишне усердных слуг Брайони. Легкая задумчивая улыбка тронула его губы, когда он старался создать видимость разумного ответа на вопрос дамы, сидящей слева от него. Он украдкой наблюдал за Брайони и с одобрением заметил ее непринужденную грацию, с которой она разговаривала с робким молодым человеком, который, похоже, чувствовал себя увереннее от ее одобряющей улыбки, – младший сын, которому предстоит стать священником, если он правильно вспомнил. Он лениво подумал, какая тема разговора могла так привлечь внимание молодого человека.

Рейвенсворт был не единственным, кто наблюдал за Брайони с тайным интересом. Леди Адель Сен-Клер, хотя и смирившаяся с фактом, что ее бывший любовник потерян для нее навсегда, и увлекшаяся Графтоном, чтобы избавиться от скуки и одиночества, была не прочь поглумиться над молодой женщиной. Потеря маркиза из-за какой-то ничего собой не представляющей девчонки стала для нее личным оскорблением. Что мог мужчина с его потребностями найти в этой чопорной мисс с ее скромными платьями и старомодным шиньоном?

Леди Адель не могла знать, что скромный вид Брайони в этот вечер совсем не соответствовал ее предпочтениям. Это Рейвенсворт настоял, чтобы его жена убрала в пучок свои непокорные локоны и оделась в стиле, который он любил называть «добродетельная леди». То, что он был готов позволить в будуаре, где он был единственным зрителем, – это одно, но выставлять свою жену напоказ перед распутными мужчинами он категорически не мог. Он с отвращением замечал в провокационных взглядах Адель открытое приглашение, обращенное к каждому мужчине. Вне всякого сомнения, она намочила свои нижние юбки, чтобы ее шелковое лавандовое платье облегало фигуру, как вторая кожа. Ему было странно думать, что когда-то он находил ее нарочитую красоту соблазнительной. Брайони безвозвратно изменила его вкус к женщинам. Когда у него будут свои дочери, он даст им кое-какие подсказки из собственного опыта, подумал его светлость, задерживаясь нежным взглядом на жене. Вдруг осознав, что мысленно раздевает ее, он заставил себя завязать разговор с достопочтенной мисс Браун на замечательную тему о капризах не по сезону теплой погоды.

– Неужели я слышала слово «Ньюгейт»? – поинтересовалась леди Адель у Брайони и ее соседа по столу мистера Гая Соммервиля. Брайони подняла глаза и испугалась, увидев, что все взоры обращены на нее.

– Господи, да! – воскликнул юный мистер Соммервиль, его глаза горели от восхищения Брайони. – Леди Рейвенсворт знакома с миссис Элизабет Фрай, квакершей, которая подняла вопрос реформы уголовного права.

– Никогда не слышал о ней, – протянул лорд Графтон.

– Еще услышите, – лаконично ответила Брайони.

– Леди Рейвенсворт лично посещала Ньюгейт, – вставил Соммервиль, вызвав удивленный ропот у нескольких гостей. Брайони украдкой взглянула на Рейвенсворта и с удивлением заметила, что в его взгляде больше интереса, чем недовольства.

– Это правда, Брайони?

– Да. Миссис Фрай была подругой мамы. Естественно, когда я приехала в город, я возобновила знакомство. Когда она пригласила меня лично проверить нечеловеческие условия, в которых содержатся женщины в Ньюгейте, не говоря уже об их невинных детях, я сочла себя обязанной согласиться. Мама сделала бы не меньше, и многие квакерские дамы с тех пор занялись этой работой.

– Едва ли подходящее занятие для светской дамы, – неодобрительно заметила леди Адель.

Глаза Брайони были холодны как лед, когда она смотрела на хозяйку дома.

– Знаете ли вы, что сегодня я уже во второй раз слышу эти слова, обращенные ко мне? К счастью, я не стремлюсь стать светской дамой, поэтому такие высказывания не трогают моих чувств.

– Что ж, я думаю, что леди Рейвенсворт и так занимает высокое положение, – воинственно заметил Соммервиль.

– Я думаю, – сказала леди Адель, раздраженная столь очевидным намеком, – что их нужно запереть и выбросить ключи. Они нарушили закон и должны поплатиться за это.

Брайони совершенно вышла из себя и отказывалась обращать внимание на предостерегающий взгляд мужа.

– Законы! – зло выпалила она, ее голос дрожал. – А какие законы защищают несчастных? Эти женщины крали, чтобы накормить своих голодных детей, а мы клеймим их как преступниц.

– Пусть их мужья и отцы кормят их, если они у них есть, – пробурчал мужской голос с противоположного конца стола.

Брайони нетерпеливым жестом отбросила нож и вилку.

– Ну вот, сэр, ваша эрудиция совершенно потрясла меня, потому что вы вольно или невольно, что тоже может быть, вскрыли самую суть вопроса. Если бы эти мужья и отцы просто дезертировали из британской армии, проблема была бы менее острой. Они должны были быть дома и заботиться о своих семьях.

– Дезертировать из армии? – Даже мистер Соммервиль был ошеломлен.

Рейвенсворт бросил на Брайони испепеляющий взгляд.

– Леди Рейвенсворт просто шутит, – нарушил он молчание. – Скажите им, моя дорогая!

Ну, Брайони и сказала:

– Война – самый нелепый способ решения наших проблем. Возьмите бедного Наполеона, к примеру. – Она проигнорировала шокированные восклицания гостей. – Подумайте, сколько хорошего он сделал для Франции, – более мягкие налоги, справедливые законы, школьное и университетское образование для народа. Даже наши союзники в Америке восхищаются им. Я не хочу сказать, что он эталон добродетели, но он не так плох, как нас убеждают. У этого человека есть сердце. Нам нужно было подружиться с ним, а не запирать на Эльбе как обыкновенного преступника.

– Мадам, вы забываетесь, – заметил Рейвенсворт, жалея, что не может свернуть ей шею.

– Перестаньте, Рейвенсворт, – вставил лорд Графтон. – Мы здесь все друзья. Даже лорд Байрон выражается практически такими же словами. Признаюсь, я во многом согласен с Брайони, особенно относительно американцев. Я никогда не понимал природу нашей вражды с ними. Они такие же британцы, как вы и я. Чертовски неудобно, скажу я вам. Некоторые из моих родственников американцы.