Текст книги "Душегуб. История серийного убийцы Михасевича"

Тогда у меня было тяжелое состояние из-за того, что я порвал отношения со своей любимой девушкой Леной, я очень переживал это и даже хотел покончить жизнь самоубийством, для чего срезал в Полоцке бельевую веревку. С таким намерением я и пошел из Полоцка в ту ночь пешком в направлении деревни Экимань. Мне попалась навстречу девушка. Когда я ее увидел, то у меня тогда впервые и возникла мысль задушить ее».

Из показаний Геннадия Михасевича

Глаза девушки наполнились страхом, она начала хрипеть и пытаться убрать руки Михасевича со своей шеи. Это было невозможно. Проще было бы разжать челюсти аллигатора, чем убрать руки Михасевича с ее шеи. Животный страх девушки стал первой живой эмоцией, которую испытывали к Геннадию. Никто до этого никогда не испытывал к нему таких сильных эмоций. Этот животный страх, собственное отражение в глазах девушки, ощущение того, что ее тело и ее жизнь сейчас в абсолютной его власти, возбудили его. Никогда он не испытывал ничего подобного.

Ему нравились девушки, иногда у него возникала эрекция, но это скорее вызывало чувство неудобства и стеснения. Никогда до этого он не испытывал такого острого, животного возбуждения. Ощущение того, что жизнь девушки в его власти, невероятно возбуждало. Людмила хрипела и до последнего пыталась вырваться из рук Михасевича, но от этого он только сильнее возбуждался. Постепенно лицо девушки начало приобретать неестественный красный, а затем синюшный оттенок, хрипы больше не доносились из ее горла, а ее руки больше не пытались разжать цепкие пальцы мужчины. Геннадий немного пришел в себя, только когда уложил девушку на траву. Она выглядела все так же прекрасно, все так же напоминала Лену в тот день, когда он впервые пошел ее провожать. На девушке даже было похожее белое платье с запахом и завышенной талией. Лена рассказывала, что она нашла выкройку к платью в журнале Burda, и ее мать, работавшая на текстильной фабрике, помогла ей сшить его. Эта девушка явно тоже самостоятельно сшила себе этот сарафан. Она была все еще так же прекрасна, как и несколько минут назад, когда смерила Михасевича презрительным оценивающим взглядом, но сейчас она больше не сопротивлялась, и она уже больше не могла никому рассказать о том, каков Михасевич в постели, она была идеальной девушкой, для которой он станет последним мужчиной. Геннадий снял брюки, задрал девушке юбку и изнасиловал уже бездыханное тело. Спустя несколько минут, когда дело было сделано, он оделся, засунул руку в карман брюк и сжал все так же лежащий там моток веревки. Это отрезвило его. Сейчас он с ужасом смотрел на лежащий перед ним труп незнакомой девушки и уже представлял, как его ведут на расстрел. Можно получить пятнадцать лет лагерей, если украсть мешок картошки, за убийство может быть только расстрел.

Я не считаю женщину человеком. Я люблю свою дочь, потому что она носит имя девушки, с которой я дружил. Лена. Разрыв произошел не по моей, а по ее вине…

В мае 1971 года поздно вечером я пошел в поселок Экимань, чтобы увидеть Лену на автобусной остановке. Встреча не состоялась. На улице я увидел девушку, которая шла мне навстречу. Поравнявшись, я сдавил ее шею руками. Это был первый случай. Раньше такого со мной не происходило. Тогда у меня возникла обида на всех женщин. Когда она начала царапаться и вырываться, во мне возникло что-то нечеловеческое, так как усиливалась моя ненависть.

Геннадий Михасевич

Каким-то невероятным усилием воли ему удалось унять подступающую панику и трезво оценить ситуацию. Он попытался оттащить тело в сторону, но это оказалось сложно сделать. В этом случае нужно было бы оставить сумки на дороге, а он побоялся. Тащить труп одной рукой оказалось невозможно.

Мужчина в задумчивости обошел тело и достал из кармана веревку. Ботинки девушки мешали, поэтому он их снял и положил в одну из сумок, а веревкой начал связывать щиколотки. Спустя еще несколько минут он оттащил тело с тропинки, ведущей в деревню Экимань, в сторону чащи леса, отломил ветку дерева и прикрыл ею тело. Труп теперь нельзя было разглядеть с дорожки, но стоило подойти ближе, как ты тут же видел часть ноги. В этот момент послышались какие-то голоса, и Михасевичу пришлось сойти с дороги, чтобы подождать, пока пройдут люди. Двое подвыпивших людей, конечно, не заметили ни Михасевича, ни труп. Геннадий подождал еще несколько минут, а потом начал собирать валежник и складывать его возле трупа. Спустя несколько минут труп был надежно спрятан среди переплетения веток. Убедившись, что девушку не видно ни с одной из тропинок, он взял горсть земли и посыпал ею лицо девушки с навсегда застывшей на нем гримасой ужаса.

6
Удушье

Июнь 1971 г. УВД Витебского облисполкома

– Жавнерович приехал, собирай планерку, – сказал кто-то из проходивших мимо по коридору. Кто это был, Борис Лапоревич не увидел, так как проходивший просто сказал это в приоткрытую дверь кабинета и пошел дальше. Лейтенант Борис Лапоревич весь день ждал этого сообщения, поэтому тут же стал звонить по внутренним телефонам, чтобы собрать оперативную группу, выезжавшую по делу Андараловой. С самого утра Витебское УВД стояло на ушах в преддверии приезда знаменитого следователя. Следователь, который вел дело, нервничал так, что за утро успел выкурить целую пачку сигарет, а Лапоревич всю неделю надеялся на то, что Жавнерович наконец выслушает его версию.

Тело девушки нашли 16 мая. Убийства в Витебске образца 1970-х годов случались так редко, что на дело тут же выехала опергруппа из города. В деревню Экимань нужно было ехать больше часа, но дело было действительно исключительным. Несчастную девятнадцатилетнюю девушку задушили голыми руками. Когда Лапоревич вместе с остальной группой прибыл на место преступления, труп выглядел ужасно. Красивая девушка в издевательски белом и перепачканном в земле платье лежала в коконе из веток. Задушили ее пару дней назад, поэтому на теле уже были признаки разложения, а из-за того, что девушку задушили, было совершенно невозможно понять, каким было ее лицо при жизни. Сейчас на посиневшем лице можно было разглядеть только гримасу ужаса.

– Кто так мог поступить? – покачал головой оперативник, разглядывая труп.

– Сумочку, наверное, хотели украсть, – пожал плечами местный участковый, который показал группе место преступления.

– Сумочка на месте, – откликнулся оперативник.

– Значит, сережки, – моментально отреагировал участковый. Сережек на девушке действительно не было, так как уши у нее были не проколоты.

Лапоревич допросил тогда всю деревню. Особенно тяжело давались разговоры с матерью девушки, которая могла только плакать и причитать, но совершенно ничего не могла рассказать о друзьях девушки. Эти причитания еще долго не давали Лапоревичу покоя. Он сделал все возможное по делу, но совершенно не понимал, что делать дальше. Дело у него вскоре забрали, а сейчас вот к ним в Витебский облисполком приехал легендарный Михаил Кузьмич Жавнерович, которого в милицейских газетах прозвали «Белорусским Мегрэ». Лапоревич так долго ждал приезда следователя, что сейчас был разочарован, увидев перед собой маленького, толстого и лысого мужчину со скучающим взглядом.

– Ну и кто, вы думаете, виноват в преступлении? – поинтересовался Жавнерович, когда следователь закончил свой доклад.

– Не знаю, Михаил Кузьмич, но это не ограбление. Мне кажется, что ее задушили просто потому, что хотели задушить, – развел руками Лапоревич.

– Это как же так?

– Некоторым людям просто доставляет удовольствие убивать людей. Помните дело Ионесяна[5]5
  Владимир Михайлович Ионесян (1937–1964) – один из первых советских серийных убийц, чьи преступления получили общественный резонанс. Его популярной в народе кличкой стала Мосгаз, поскольку Ионесян проникал в квартиры, представляясь работником «Мосгаза». – Прим. ред.


[Закрыть]?

Михаил Кузьмич на секунду помрачнел, потом смерил следователя насмешливым взглядом.

– Когда я пришел на работу в прокуратуру, я тоже все время хотел раскопать что-то интересное, но так не бывает. Мне тогда очень доходчиво объяснили, что чудес не бывает, понимаете? Убийца всегда рядом, им всегда оказывается тот, кто уже был у вас на допросе, всегда есть понятная причина. Никаких тебе извращений, это всегда либо выгода, либо личные отношения. Кто у девушки в женихах ходил?

Лапоревич замолк, давая возможность сказать остальным членам опергруппы, расследовавшей дело. Следователь бросил на молодого сотрудника уничтожающий взгляд, в котором не было необходимости. Лейтенант и так чувствовал сейчас себя оплеванным. Михаил Кузьмич Жавнерович заметил эту молчаливую перепалку и усмехнулся.

– Все молодые ищут интересные дела. Это неплохо, это просто примета молодости, – успокаивающе сказал Жавнерович следователю. Лапоревичу стало так тошно, что он без разрешения покинул комнату, в которой проводили планерку. Дежурный сочувственно посмотрел на него и протянул пачку сигарет. Оперативник благодарно кивнул и закурил, усевшись на стул в коридоре.

Планерка продолжалась еще пару часов. В результате Михаил Кузьмич потребовал заново допросить всех ранее допрошенных, но на этот раз «ни с кем не церемониться». Лапоревич был сейчас даже рад, что у него забрали это дело. Он знал, что скажут все те, кого поручил допросить «легендарный следователь». У убитой Людмилы Андараловой была самая обычная жизнь с работой на заводе, мечтами о техникуме и замужестве. Девушка не имела привычки выпивать или крутить многочисленные романы, у нее не было еще крупных сбережений, но откуда им быть в девятнадцать лет? Сумочку рядом с трупом не нашли, да и вряд ли преступник решил убить ее ради содержимого.

Не нужно обладать каким-то особенным талантом, чтобы найти преступника. Его имя всегда есть в материалах дела. Нужно только уметь отбросить лишнее и увидеть это имя, нужно понять, кому и зачем понадобилось насолить человеку, у кого была такая возможность, а затем нужно уметь подловить человека на лжи. Любой человек врет, но преступник поймет, что вы не даете спуска, вам нельзя врать…

Из интервью Михаила Жавнеровича

Лапоревич занялся другими делами, решив больше не лезть в то дело. В конце концов, Михаил Кузьмич имеет стопроцентную раскрываемость, ему уж точно виднее. По большому счету сам лейтенант не верил в это, но сделать ничего больше не мог. Он был уверен, что приезжий следователь прокуратуры еще пару недель подопрашивает всех, кого уже допрашивали, ничего не добьется и уедет к себе в Минск, но лейтенант ошибся. Через несколько дней, когда он пришел на работу, все УВД стояло на ушах. Все что-то обсуждали, переговаривались, бегали со стопками бумаг. Лапоревич уже собирался спросить у кого-нибудь, что тут происходит, когда из дверей кабинета следователя вывели совсем молодого и насмерть перепуганного парня.

– Учись, как надо работать. Удовольствие ему душить девушек доставляет… Просто так убили у него незнакомую девушку. Чудес не бывает, парень, – спокойно и даже насмешливо сказал ему Михаил Кузьмич Жавнерович, похлопывая по плечу. Парень, которого сейчас уводили в камеру, выглядел совершенно перепуганным загнанным зверем. Половина его лица заплыла от удара, и он заметно хромал на одну ногу. Лапоревич за свою недолгую службу уже видел, как выглядят только что написавшие чистосердечное признание убийцы. Иногда они были так же избиты, но никогда не выглядели настолько перепуганными.

– Учись, как надо работать, Лапоревич, учись, кто знает, сколько мне еще служить осталось, – снова похлопал его по плечу Михаил Кузьмич и пошел дальше по коридору.

Лейтенант узнал задержанного, это был парень, живший в деревне неподалеку и имевший не самую положительную репутацию. В свои двадцать лет он нигде не работал, не учился, уже имел срок за разбой, но совершенно точно непричастный к этому убийству, так как в тот день он был в Горьком у родственников. Лапоревич запомнил это, потому что сам звонил на вокзал, чтобы проверить наличие билетов на его фамилию. Глушаков, кажется.

Лапоревич попросил пропустить его в камеру предварительного заключения, где сейчас содержался подозреваемый. Глушаков узнал лейтенанта, который допрашивал его в прошлый раз, и тут же вскочил с койки и скривился от боли в ноге.

– Зачем ты подписал признание? – строго спросил Лапоревич. Глушаков в эту минуту больше напоминал перепуганного ребенка, а не взрослого мужчину.

– У него все доказательства, мои ботинки совпадают со следами на земле, сказал, что если не подпишу, будет расстрел, а так есть шанс выйти живым…

– Какой у тебя размер обуви? – поинтересовался Лапоревич.

– Сорок третий, – оторопело ответил парень. – А в чем дело?

– Ни в чем. У меня просто тоже сорок третий.

* * *

1971–1972 гг. Витебск

– Михасевич похорошел в последнее время, я бы никогда не подумала, что он такой веселый… – заявила одна из девушек, учившихся в сельскохозяйственном техникуме.

– Я всегда считала его симпатичным, – пожала плечами ее подруга.

Михасевич слышал этот разговор и усмехнулся. С того дня, когда он решил повеситься, прошло несколько летних месяцев, во время которых он работал в Дисненском совхозе. Все вокруг замечали случившиеся в нем перемены. Казалось, что он стал общительнее и веселее. Все вокруг списали эти перемены на взросление. Ему уже исполнилось двадцать пять лет, пора бы уже избавиться от детских комплексов и начать взрослую жизнь, работать в полную силу, жену найти, детей завести… Неожиданно на него стали обращать внимание девушки. Кое-кто сам подходил и приглашал его на танцы или начинал расспрашивать о жизни в техникуме. Сейчас вот однокурсницы обсуждали случившиеся с ним перемены. Все это льстило ему, но обычно ему не нравились девушки, которые проявляли к нему интерес. Ему нравились красивые женские фигуры, хотелось иногда с кем-то пойти прогуляться, но он никогда этого не делал. Его пугала перспектива полового акта, вернее, омерзительный женский смех, который он будет слышать после него. Он представлял, как придет на следующий день в техникум и будет видеть переглядывающихся и подсмеивающихся над ним девушек, которые будут обсуждать его мужские возможности. У него был средний темперамент, он не был ни лучше, ни хуже остальных, но в этом вопросе всем свойственно преувеличивать свои возможности, особенно в юности. Если сравнивать свои возможности с разговорами в курилке, то Михасевич сильно проигрывал всем остальным. Если к нему подошла девушка, то, скорее всего, она еще много к кому подходила. Потом она будет рассказывать обо всем случившемся подругам, сравнивать его с остальными. Он понимал, что это сравнение может быть не в его пользу, а еще он помнил то дикое возбуждение, которое испытал, когда сомкнул руки на шее той девушки. Всякий раз, когда какая-то девушка подходила к нему слишком близко, его начинали сводить с ума мысли о том, как бы она хрипела, если бы он сомкнул руки на ее шее. Чем больше времени проходило с того майского вечера, тем чаще у него появлялись эти мысли.

С наступлением осени эти мысли стали появляться чаще. Впереди зима, а значит, он еще несколько месяцев не сможет как-то приблизиться к женщине. Этот срок казался целой вечностью. Причем если в первый месяц Михасевич ждал, когда за ним придет милиция, то спустя время он перестал со страхом провожать каждую милицейскую машину, проезжающую мимо. Спустя почти полгода он окончательно убедился в том, что может убивать безнаказанно, так как никто не будет его искать. А даже если и будет, то как его найти? Он не был знаком с той девушкой. Единственным человеком, который связывал его с деревней Экимань, была Лена, но больше он такой ошибки не совершит. Он не должен ездить в знакомые места. Лучше всего отправиться в Витебск. Это большой город, там легко затеряться, там никто никого не запоминает в лицо.

В основе любого сексуального отклонения лежит неправильное понимание любви. Так высказался однажды знаменитый психиатр Рихард фон Крафт-Эбинг. С тех пор никто так и не смог создать более полного и подробного исследования всех видов сексуальных влечений. В определенном возрасте у человека появляется интерес к сексуальным экспериментам. Обычно они остаются в памяти в категории «вспомнить приятно, рассказать стыдно». Некоторые, впрочем, вспоминать не очень приятно. Годам к двадцати пяти – тридцати человек обычно утрачивает интерес к подобного рода экспериментам. Просыпается вновь поисковая активность только от скуки или из желания обмануть время. Если же у человека не получилось построить близкие доверительные отношения с кем-то, он начинает искать способ обмануть себя или других. В этом случае появляется страсть. Что станет предметом страсти, по большому счету не имеет значения. Одни используют в качестве анестезирующего средства наркотики или алкоголь, другие – сексуальные эксперименты, а третьи увлекаются игрой в рулетку. Все это вполне может помочь человеку отвлечься от пустоты, которая отравляет его жизнь.

Влечение к тому или иному фетишу превращается в проблему в тот момент, когда оно начинает влиять на все сферы жизни человека. Постепенно всё в жизни начинает подчиняться страсти, влечению. Человек, сознательно или нет, путает удовольствие от секса с близостью, а вместе с тем теряет всякий интерес к другим формам сексуального контакта, кроме любимого фетиша. Любители аутоасфиксии больше не могут испытать желание, если их при этом не придушивают. Садомазохист не в состоянии испытать удовольствие без боли, а педофил больше не в силах испытывать влечение к человеку своего возраста.

Во всех случаях сексуальных отклонений речь обычно идет об опредмечивании партнера. Человек воспринимает в этом случае партнера как способ получения удовольствия (нимфомания, педофилия), объект для манипуляций (садомазохизм), но не как равноправную личность. Впрочем, здесь все еще речь про отклонение, но не расстройство. Страсть начинает сжигать мосты, человек утрачивает связь с миром, не связанным с его влечением, а самое главное его расстройство начинает затрагивать права и свободы других людей, переходит грань закона. Рано или поздно любая страсть переходит эту грань. Вопрос лишь в том, захочет ли человек бросить вызов своей страсти? Осознать ее наличие и попытаться с ней сразиться. Одним это по силу, другим нужна помощь, а третьи так и не признают, что в их жизни есть проблема. Последних всегда больше всего.

В каждом человеке есть весь спектр векторов сексуальных отклонений – от вуайеризма до каннибализма. Одни парафилии общество одобряет, другие считаются постыдными, а третьи – незаконными, тем не менее в той или иной форме эти векторы присутствуют в нашей жизни, хотя бы в символической или ритуальной форме (поцелуи вполне можно счесть символом каннибализма). Какой из векторов получит свое развитие, зависит от личных качеств человека, характера психологических травм и способа их преодоления. Геннадий Михасевич от природы был наделен не самым ярким темпераментом, и сексуализированное насилие, которое он наблюдал в детстве, превратило для него секс в нечто грязное и унизительное. Ему казалось невозможным заниматься этим с близким человеком. С детства его преследовал этот унизительный смех за спиной, которым обычно сопровождались тычки и издевки со стороны девочек. Вполне вероятно, это была безобидная ирония, но для человека, который с трудом распознает чувства и эмоции других людей, нет подобных оттенков. Точно так же иностранец обычно с трудом понимает интонацию, оттенки смыслов и игру слов. Этот смех хотелось уничтожить еще до момента его появления, хотелось задушить человека, способного издавать этот звук. Он так остро чувствовал этот гнев и ненависть, что они заменили собой половое влечение. Встретив незнакомую девушку в лесу, он поддался желанию попробовать уничтожить этот смех, почувствовать то, как в его власти отобрать жизнь человека. Это чувство ему понравилось. Страсть перешла грань закона и распространила свое влияние на все сферы жизни. Она подменила собой секс и любовь, отменила возможность создания близких отношений, в конечном счете тяга к разрушению заменила ему жизнь.

В конце октября 1971 года он отправился в Витебск. Несколько часов он гулял по городу, то и дело сжимая в кармане моток бельевой веревки. Когда начало темнеть, он сел в автобус, идущий в сторону окраины города, и сошел на конечной остановке. Прямо от остановки шла узкая тропинка через лесопарк, которая приводила в обособленный район города. Там располагались фабрика с общежитием для рабочих, школа и детский сад, но никакой транспорт туда не ходил. Был уже поздний вечер рабочего дня, на улице было ветрено и промозгло, как обычно поздней осенью. На тропинке ему пока не встретилось ни одного человека, но это только пока. Кто-то пробежит мимо, слишком много людей живет в том районе на отшибе.

Михасевич оказался прав. Через несколько минут вдалеке показалась женская фигура. Девушка спешила на автобус или просто хотела поскорее пройти к остановке, так как в осеннем лесу всем не по себе. Геннадий надвинул свою кепку посильнее на лицо, опустил голову в ворот куртки и медленно пошел навстречу девушке, сжимая в руках уже скрученную в гарроту веревку.

– Не подскажете, сколько сейчас времени? – спросил он, когда они поравнялись. Девушка увидела его только в этот момент, кивнула, а затем начала отодвигать рукав пальто, чтобы посмотреть на часы. Это дало Геннадию несколько секунд.

Он накинул веревку на девушку, но она успела вставить ладони в петлю. Это дало ей секунду форы. Она дико закричала. В лесу что-то упало, послышался звук ломающейся ветки, отчего Михасевич окончательно перепугался. Нужно было поскорее избавиться от жертвы и уходить отсюда, но девушка начала отчаянно вырываться. Звук очередной ломающейся ветки отвлек Михасевича, и в следующую секунду он уже взвыл от боли, так как девушка умудрилась схватить зубами руку убийцы и с силой сжать челюсти. Раздался хруст кости, и на землю закапала кровь. В этот момент вдалеке появился свет фонаря и послышались детские крики. Окончательно перепугавшись, Михасевич отбросил веревку в сторону, так как ему на миг показалось, что его сейчас арестуют, и тогда нужно будет как-то объяснить веревку в руках. В следующую секунду он уже бежал к остановке, а к девушке бежали школьники, чей фонарик так перепугал Михасевича.

– Что случилось? Вам помочь? Это он?! – начали они засыпать ее вопросами. Девушка расплакалась и рассказала о случившемся. Подростки были в ужасе и восторге оттого, что им повезло спасти девушку от насильника, поэтому они чуть ли не силком повели девушку в милицию. Им хотелось, чтобы все узнали об этой истории, чтобы в милиции их похвалили или выдали какую-нибудь грамоту. Перед уходом именно они вовремя вспомнили про веревку, о которой говорила девушка. Еще минут через пять поисков с фонариком в руках им удалось найти удавку, на которой еще не успели высохнуть капли крови Михасевича.

Преступник одной рукой удерживал шнур, но затянуть не мог, второй рукой закрывал мне нос. Мне попали в рот его пальцы, и я их кусала. В ходе борьбы я упала лицом вниз. Он продолжал меня давить. Я кричала. Преступник неожиданно оставил меня и убежал. Оказалось, что мои крики услышали школьники и бежали с фонариком ко мне».

Из показаний потерпевшей К. 29 октября 1971 года

В милиции действительно внимательно выслушали девушку и даже приняли от нее заявление и веревку в качестве доказательства, но дело так и не возбудили за отсутствием состава преступления.

Михасевич добежал до остановки и сел в первый подъехавший автобус, идущий в сторону области. Он был уверен, что больше никогда не решится на что-то подобное, но чем дальше уезжал автобус от того места, тем сильнее в нем разгоралось желание найти новую жертву. Впереди зима. Это последний день, когда еще можно что-то сделать. Уже через пару дней женщины наденут дубленки и шубы, закроют шеи шарфами, а листья вот-вот опадут с деревьев. Нельзя будет ни подобраться незаметно, ни тело спрятать.

Он вышел из автобуса возле деревни Андроновичи и пошел в сторону леса. Немногочисленные пассажиры автобуса с интересом смотрели на удаляющуюся в чаще леса фигуру. Мало ли, человеку в соседнюю деревню нужно, а автобус туда не идет. На этой же остановке вышла девушка, которая помедлила минуту, поежилась от холода и решительно свернула на проселочную дорогу, ведущую в совхоз деревни Руба. Пассажиры ночного автобуса тут же забыли о вышедших пассажирах. Михасевич подождал, пока фигура девушки исчезнет из вида, и пошел в сторону той же дороги. Через минуту он снова увидел силуэт девушки и ускорил шаг. Она инстинктивно пошла быстрее, но все же не решилась бежать. Еще через минуту Михасевич нагнал девушку и напал на нее сзади. На этот раз он действовал быстро. Девушка онемела от ужаса, а когда голос к ней вернулся, на ее шее уже сомкнулись руки Михасевича. Девушка начала отчаянно сопротивляться. Они повалились на землю, но Геннадий был намного мощнее и сильнее, так что выиграть в этой схватке у девушки не было никаких шансов. Мужчина придавил ее своим телом и снова попытался задушить, но сейчас она уже орала во весь голос, буквально взрывая зыбкую тишину леса своим криком.

Шею ее обматывал шерстяной шарф. Геннадий заметил его и в следующую секунду стал в ужасе заталкивать шарф девушке в рот. Крик прекратился. Девушка начала кашлять и задыхаться. Михасевич одной рукой сдавливал ей горло, а другой – зажимал нос. Через несколько минут она уже не подавала признаков жизни.

Воцарившаяся тишина прерывалась только зловещим шелестом листвы осеннего леса. Его всегда пугал этот звук, поэтому он поспешил оттащить тело с дороги, прислонил его к дереву и побежал в сторону остановки. Уже на дороге он остановил попутку, на которой добрался до своего общежития.

Меня пугает шелест листвы. В нем слышится звук приближающихся шагов. Он похож на смех, даже на хохот. Я всегда это плохо переносил. Поля, леса, природа – это все кажется мне опасным и гнетущим. Воздух давит на меня, а в цеху, в доме я чувствовал себя спокойно.

Геннадий Михасевич

В комнату он ввалился уставший, но довольный. Его соседи по комнате решили, что он провел этот вечер с девушкой, и даже начали одобрительно шутить, когда Михасевич пошел среди ночи в душ.

На следующий день он чувствовал себя прекрасно, а случившееся накануне казалось чем-то вроде сна. Он прекрасно помнил все произошедшее, но казалось, что все это происходило с кем-то другим, настолько не похоже все это было на привычную жизнь Михасевича. С того времени он стал ловить себя на мысли, что ему хочется попробовать придушить кого-то из знакомых девушек: однокурсниц, продавщиц в магазинах или односельчанок в родной деревне. Эти мысли по-настоящему его пугали. Во-первых, это точно навело бы милицию на след, во-вторых, это были настоящие люди. Девушек, которых он задушил, он не считал в полной мере настоящими, он не знал их, это были всего лишь объекты желания, а убить знакомую девушку – значило бы для него убить настоящего человека. Ему этого нестерпимо хотелось, но он боялся таких мыслей. Иногда даже по несколько дней не выходил из комнаты общежития, опасаясь самого себя, а потом решил топить бурлящую в нем энергию в спорте. Михасевич записался на бокс, нашел себе подработку и стал намного чаще посещать разные общественные мероприятия. За спортивные достижения его даже рекомендовали принять в комсомол. Узнав об этом, Михасевич был страшно горд собой.

Парень по фамилии Ковалев занимался распределением талонов на дефицитные товары среди спортсменов. Он честно и внимательно относился к своей работе, стараясь никого не обидеть, за что его все уважали. Михасевич часто получал от него эти талоны. Иногда они сталкивались на кое-каких спортивных соревнованиях. Они так и не стали друзьями, но Михасевича стали вскоре приглашать на различные общественные мероприятия, на которых он то и дело сталкивался с этим Валерием Ковалевым. Он всегда был в компании двух друзей: партийного работника, который выглядел намного старше Ковалева, и низкорослого паренька помладше, выглядящего подростком на фоне своих высоких товарищей. Михасевич иногда перекидывался с ними парой слов, но обычно старался быть в компании людей из своего техникума.

К концу учебного года Михасевич уже считался в техникуме своим парнем. У него все так же не было близких друзей, но над ним больше никто не подсмеивался за нелюдимость или его внезапные «болезни», когда он по несколько дней не выходил из комнаты, ходил по общежитию со странным блуждающим взглядом и то и дело покрывался испариной. Мало ли чем человек болеет, все люди разные.

Геннадий Михасевич часто ездил по разным делам в Витебск, мечтал о собственной машине и большом просторном доме. Примерно так же жили и остальные студенты техникума, да и мечтали примерно о том же.

Иногда они с соседями по комнате играли в карты по вечерам, а бывало, что они отправлялись на поиски алкоголя в соседнюю деревню. Обычно эти вылазки оставались самым запоминающимся событием вечера. Девицы из техникума ему все так же не нравились, но больше не раздражали. Кое-кто из них даже пытался с ним поближе познакомиться, но Геннадий не шел на контакт.

В один из вечеров они собирались на дискотеку в Витебск. Танцы проводили дважды в месяц, и этого события ждал весь город и все прилегающие к нему деревни. Геннадий помнил, как даже в его деревне всегда находилось несколько человек, кто отправлялся на эти танцы, а потом еще пару лет рассказывал о том, как там все устроено.

– Я познакомлю тебя с девушкой! – объявила ему девушка его соседа по комнате.

– Не нужно, – смутился Геннадий, но ее это только раззадорило. Она много раз обсуждала с подругами, что Геннадия нужно познакомить с кем-то, да и практический смысл в этом был. Парень все вечера проводил в комнате, а девушке с ее молодым человеком приходилось бегать и упрашивать кого-нибудь освободить комнату на пару часов. Если у Михасевича появится кто-то, все станет значительно проще.

Геннадий не любил танцы, но в этот раз все же согласился поехать. Как только они оказались на танцплощадке, к нему подвели и представили девицу, которая ему сразу не понравилась. Юная и красивая сотрудница текстильной фабрики оценивающе посмотрела на него, но не проявила никакого интереса. В этот момент Геннадию так сильно захотелось ощутить, как она хрипит в попытке сделать последний вдох, что он испугался и поспешил отойти от нее в сторону. В тот вечер он позволил себе выпить лишнего, благо что на танцах всегда находилось несколько человек с припасенным алкоголем.

Танцы закончились в половине двенадцатого, но большинство ребят хотело продолжить веселиться до утра. Пока все решали, куда именно стоит сейчас отправиться, девушка, которую знакомили с Геннадием, объявила о том, что ей пора домой.