Текст книги "Свенельд. Янтарный след"

– Ётуна мать! – раздалось несколько восклицаний, неуместных в священной роще.

– Давай я вызову его на поединок! – с готовностью предложил Лейви. – Этого их главного. Если я его побью, значит, он недостоин видеть богиню, и пусть убираются к троллям в синюю скалу! Как ни есть, а просто так я им Снефрид не отдам!

– Так ты считаешь, – спросил Асвард, – что их богиня – это Снефрид?

– Ну а кто? Я? Можем еще нарядить в ее платье Хлёдвира – ему будет не впервой прикидываться жен…

– О, Лейви, прекрати! – взмолилась Снефрид. – Нам сейчас только того не хватает, чтобы вы подрались!

– Но откуда они знают про Снефрид? – не сдавался Лейви. – Кто дважды напел людям в уши, мог сделать это и в третий раз! Если уж ему так нравится слава спутника самой богини!

– Если бы Хлёдвир не рассказал мне о ней, я сейчас был бы вдовцом! – вступился за Хлёдвира Сигфус. – Госпожа спасла мою жену, и я назову синим троллем всякого, кто усомнится, что в ней сила Фрейи!

– Но ей самой эта слава шагу ступить не дает!

– Ты же слышал – им сказал их бог! – оправдывался Хлёдвир. – Асвард, клянусь тем бараном еще раз, я не говорил эйстам ни слова! Я из них и не знаю ни одного! На кой мне сдались эти тролли!

– Постойте! – прервала горячий спор Снефрид. – Если им сказал их бог, их привела сюда воля богов. Надо позволить им войти. Небольшим числом. Пусть попросят… может, им явится…

Она вообразила Фрейю – какой видела ее сне, – выходящей из-за берез. Может такое быть? Отчего же нет, но если Фрейя не приснилась кому-то из этих людей, а послала их сюда… скорее всего, боги хотят, чтобы они увиделись именно со Снефрид.

– Вот что! – Хлёдвир воззрился на Снефрид. Он сердито косился на Лейви, но более важная мысль отвлекала его внимание. – Ступай обратно на поляну и спрячься за жертвенником. Когда они придут – покажешься и спросишь, чего они желают. Дашь им какой-нибудь совет, пообещаешь помощь. Ты женщина находчивая, справишься. И пусть убираются восвояси.

– Я, конечно, не думаю, что кто-то из мужчин собирается прикрыться женщиной… – начал неугомонный Лейви.

– Тише! – Снефрид подняла руку, пока он не уточнил «мужчин, которым случалось рожать».

– Ты, видно, мало знаешь, на что способна твоя госпожа! – насмешливо ответил Лейви Хлёдвир. – Я-то знаю! Бояться за нее нечего – она может постоять за себя и против мужчины. Но если вы все решите драться с ними, я не стану прятаться в последних рядах!

– Драться мы не можем, у нас почти нет оружия, – напомнил Асвард и показал пустые руки; у него имелся только длинный нож на поясе, которым он резал барана. – А у них все есть – копья, луки, топоры и мечи. Может быть, Снефрид… если ты не боишься… ты бы поговорила с ними?

– С мертвецом Сэмундом на хёрге ты же не боялась разговаривать! – напомнил Кетиль, посмеиваясь, и Снефрид мельком подумала: это он так одобряет ее смелость или знает, что там был за мертвец?

– Я поговорю с ними… если я и правда та, кого они хотят видеть.

– А ты сама как думаешь? – Асвард прищурился.

– Я не знаю! Я не Фрейя… но… – Снефрид мельком вспомнила, как спорила с самой норной Урд, чувствуя себя вправе приказывать и грозить ей. – Но иногда она… бывает очень близко ко мне.

– Ну уж если госпожа умеет оживлять умерших женщин, без Фрейи тут верно не обошлось, – вставил Сигфус: старая Сигга вбила ему в голову, будто Катла успела скончаться и похолодеть, прежде чем чары Снефрид вновь вдохнули в нее жизнь.

– Тогда иди! – воскликнул Хлёдвир. – А уж как Фрейя пожелает им явиться, с тобой или без тебя, ей виднее!

Он выглядел воодушевленным, его глаза блестели – такая проделка была в его вкусе.

– А если бы я отказалась – ты бы согласился надеть мое платье и сам выступить богиней? – шепнула она Хлёдвиру, когда он увлекал ее по тропе назад к поляне. – У тебя и волосы почти… – она хотела сказать «почти как у женщины», но вовремя поправилась: – Почти золотые.

– Я подумал бы! – с важностью ответил Хлёдвир.

А Снефрид поняла: согласился бы. Ему бы понравилось так одурачить незнакомцев. А бороду прикрыть цветами…

– Но мы будем возле нее! – услышала она за спиной настойчивый голос Лейви.

На поляне все было по-прежнему: два ворона сидели на жертвеннике и клевали баранью голову. При виде вернувшихся людей они вспорхнули на ветки, но не улетели. Снефрид обошла жертвенник и присела позади него на землю – он был высотой в половину человеческого роста, и она свободно могла за ним укрыться. Земля вокруг нее была усеяна мелкими камнями и косточками. Снефрид задрала голову: оба ворона, свесившись с берез, с любопытством таращили на нее две пары глаз – черных и голубых. От всего этого у нее кружилась голова: она уже не сомневалась, что появление эйстов – шутка Одина, и два ворона служили подтверждением его участия. А уж если бог захочет пошутить с тобою – нет смысла пятиться, можно лишь постараться достойнее пройти через это испытание.

Вот послышался шум шагов на тропе – бо́льшего количества ног, чем недавно уходило отсюда. Снефрид сидела, затаив дыхание и в самом деле чувствуя себя невидимым духом. Только бы во́роны ее не выдали!

– Нет, нет, пусть они не подходят близко! – раздался властный голос Хлёдвира, который, как видно, взялся распоряжаться всем священнодействием. Его изобретательность, находчивость и дерзость сейчас оказались очень кстати. – Скажи им, пусть стоят вон там, к жертвеннику не подходят! Пока боги не дадут знак! Иначе, скажи, Тор поразит их молнией!

Запинающийся голос Сигфуса заговорил на непонятном языке. Шум шагов стих у края поляны.

– Пусть обратятся к богине с просьбой, но ты переводи! – снова распорядился Хлёдвир. – А это что?

Заговорил другой голос – немолодой, видимо, это был тот старик, которого Снефрид видела с опушки. Слова он выговаривал странно, и речь его текла медленно, но была довольно внятной.

– Это бубен Укко-Старика, – услышала Снефрид, и у нее опять екнуло сердце. – Он служит для растворения ворот небесного жилища Укко и его детей.

Раздался негромкий гулкий удар. От этого звука Снефрид пробрала дрожь: он будто царапал покровы тела, подбираясь к душе.

– О прекрасная Рауни, супруга Укко-Старика, сестра луны и солнца, подруга звезд, увенчанная зарей! – заговорил тот же немолодой голос сразу на северном языке. – К тебе взываем мы, к небесному дому Укко на вершине дуба Тары, в жилище сыновей Викера! Луна стоит у тебя перед домом, солнце – над домом и береза белая – на пороге дома. Нету среди жен более любимой, с тех пор как создан был мир прекрасный, с тех пор как создано было небо, как усеяли его звезды и покрыли облака. Мы, дети твои, Тууле-поэг, сыны Ветра, зовем тебя к нам на помощь. Приди, чтобы дни веселья не закончились, цветы счастья не исчезли с лугов и пашен среди цветущего лета!

Эта мольба сопровождалась теми же гулкими ударами, и Снефрид не могла не признать, что в руках неведомого заклинателя – могучее орудие. Эти удары, хоть и негромкие, отдавались в ее костях и крови, пробуждая уже не раз пережитое чувство, будто в ней живет некто намного больше ее самой.

Ворон у нее над головой негромко каркнул, и Снефрид удивительным образом поняла его.

«Иди!» – сказал он ей.

Она привстала, развернулась, выпрямилась и вышла из-за жертвенника.

Донесся ропот нескольких голосов. Снефрид обошла жертвенник и села на крайний камень – иначе ей было бы трудно от волнения держаться на ногах.

Прямо перед собой, на расстоянии шагов в пять, она увидела троих. В середине стоял тот длинноволосый старик, а в руках у него был огромный бубен и резной олений рог с двумя отростками, служивший колотушкой.

С одной стороны от него стоял мужчина средних лет, с другой – молодой, оба с длинными светлыми волосами, в узких кафтанах синей шерсти, застегнутых на груди при помощи трех круглых застежек, расположенных одна над другой.

При виде Снефрид все трое переменились в лице; даже старик с бубном дрогнул. Представшая перед ними женщина и впрямь весьма напоминала жительницу небес. Ради торжественного случая Снефрид надела свой новый хенгерок, подаренный Эйриком – зеленовато-синего цвета с отделкой красным шелком и красным же плетеных шнуром вдоль швов, а еще синюю накидку, застегнутую серебряной застежкой на груди. Ее высокий рост, статность, белое лицо с правильными, жестковатыми чертами придавали ей особенное величие и сходство с богиней. Серебристо-серые глаза мерцали звездами. В руках она держала свой бронзовый жезл вёльвы.

А потом случило нечто, еще увеличившее общее смятение.

Вверху раздался шум крыльев, и два ворона соскочили с берез. Белый уселся на верхний камень жертвенника, возле бараньей головы, а черный – на один из нижних, возле сидящей Снефрид.

Три эйста разом низко поклонились. За ними то же сделали и стоявшие чуть позади мореходы – даже им, знавшим, кто такая Снефрид, этот знак участия Одина не мог не внушить глубочайшего почтения.

Снефрид покосилась на черного ворона близ ее колен. Склонив набок голову, он совершенно явственно подмигнул ей круглым черным глазом.

* * *

– Фрейя готова вас выслушать, – высокомерно объявил эйстам Хлёдвир. – Говорите, в чем ваша нужда.

Он подошел поближе и занял место сбоку, между жертвенником и эйстами, но так, чтобы не стоять между ними и Снефрид. С другой стороны встал Лейви, опираясь на копье; среднего роста, коренастый, с настороженным лицом, он выглядел весьма грозно, а более рослый, плечистый Хлёдвир с его светло-рыжими кудрями и нарядным зеленым кафтаном – внушительно, и вместе они составляли прекрасную свиту богини. Подумав об этом, Снефрид с трудом сохранила величественную невозмутимость на лице.

Эйсты переглянулись, и самый молодой осторожно шагнул к жертвеннику. Поклонился. Лет двадцати или чуть больше, он вид имел человека зрелого, опытного и уверенного. Продолговатое лицо с крупным широким носом, глубоко посаженными глазами, небольшая светлая бородка, длинные волосы, заплетенные в косу. Снефрид отметила, что при светлых волосах глаза у него карие; это сочетание придавало яркость и необычность его внешности; не сказать чтобы красавец, он выглядел мужественно и довольно приятно. Три круглых бронзовых застежки на синем кафтане, бронзовый браслет, бронзовая гривна на шее и несколько перстней на пальцах выдавали человека знатного и состоятельного – отсюда и уверенность повадок.

Молодой человек заговорил, старик стал переводить. К радости Снефрид, для них было очевидно, что богиня северных людей-рутси, встреченная в чужой священной роще, не понимает языка эйстов.

– Благодарю тебя, Рауни, что ответила на наш зов, и благодарю Укко-Старика, что указал нам через Арво-таргада путь к тебе. Как увядший на поляне молодой дуб, как иссохшая весной береза, стою я перед тобой, окутанный горем; дни веселия исчезли, счастливые времена мои близятся к концу.

– Что удручает тебя? – спросила Снефрид, почему-то не сомневаясь, что несчастья молодого Меелита связаны с любовными делами.

– Далеко виднелась приятная роща Тары[12]12
  Тара – одно из трех главных имен верховного божества эстов.


[Закрыть], зеленая на хребте горы, – начал рассказывать он. – Из священной рощи милостиво взирал глаз Укко-Старика, из матери-озера – божественная тень. В день середины лета сходились туда юноши и девушки на игры, чтобы каждый мог найти себе пару. Прекраснее всех дев Островной земли была Вяйке, нежная девушка, дочь старого Тарво, словно дочь румяной зари. Солнце, месяц и звезды сватались к ней, но всех она отвергла, чтобы сделаться моей женой. Без печали улетала она со мной, будто радостная птица, а месяц смотрел вслед ей с грустью, солнце хмурилось, сестры ее березки плакали. По широким долам, через зеленые дубравы вез я к себе в дом Вяйке, и от ее нагрудных пряжек сияние освещало нам путь. Но брат ее, Коткас, пришел в ужасный гнев, узнав о том, что сестра его не вернулась домой. Много дней он искал ее, спрашивал у матери ветров, а мать его гадала по серебряному кольцу, вопрошая, где их дочь, и наконец получили они ответ. Теперь Коткас собирает воинов, чтобы силой вернуть свою сестру домой. В нашем краю немало удальцов, чтобы постоять за свое счастье, но горько будет нам и нашим дедам, если цветущий край наш окажется разорен войной. Много будет причинено горя пляской топоров тяжелых, если в долинах будет раздаваться гул войны и рдеть зарево пожаров, а вослед за разореньем придут голод, мор и смерть. Много дней мы призывали на помощь Укко, слали проворных вестников к самым сильным духам неба, и вот в ответ Укко даровал нам спасительный совет. Ты – мать мира, усмиряющая раздоры. Снизойди, ступи на нашу землю – Островной край, смягчи сердце Коткаса, склони его примириться с нашим новым родством.

– В ваших краях принята кровная месть за похищение женщин? – осведомился Хлёдвир, пока Снефрид думала, что ответить.

– Да. Но это было не похищение. Вяйке, юная дочь звезды вечерней, избрала меня, и мы справили свадьбу. Теперь она моя жена перед лицом Тары, и ни брат ее, ни сам Туони[13]13
  Туони – повелитель царства мертвых у древних эстов.


[Закрыть] не в праве отнимать ее у меня.

– Тогда почему ее брат нарушает закон и хочет отнять жену у мужа? – спросила Снефрид.

– Он ведет свой род от сыновей Тары и земных дев, от коих родились мужи, могучие, будто дубы, – заговорил старик с бубном.

Несмотря на весьма длинный, загнутый книзу нос, вид у старика был приятный, большие глаза смотрели приветливо. В молодости он был довольно высок ростом, но годы его согнули и перекосили, и теперь он ходил, заметно выставив правое плечо вперед. Снефрид мельком подумала, что это могут быть следы увечий, полученных в борьбе с враждебными духами.

– Старый Тарво ценил свою кровь и не отдавал дочерей замуж в чужие селения. Боялся, что с ними уйдет с его земли и все счастье. Вяйке – его самая младшая дочь, она повзрослела, когда Тарво уже перешел за реку Туонен[14]14
  Туонен – река, окружающая царство мертвых.


[Закрыть], а все прочие его дети были намного старше ее. Их родом сейчас правит Коткас, старший из братьев. Он свято чтит волю отца и ни за что не выдал бы сестру замуж в чужое селение. Потому он желает ее вернуть.

– Ты не убил кого-нибудь, когда ее увозил? – прищурился Хлёдвир.

– Нет, клянусь рекой Туонен! На играх перед глазом Тары не берут с собой оружия, там запрещена всякая вражда.

Снова он упомянул один глаз Тары. Снефрид не знала, кто такой этот Тара, но…

В памяти ясно всплыло: красивый мужчина с каштановыми волосами, сидящий на высоком престоле, поворачивает к ней лицо, а вместо правого глаза у него – черная бездна. Пронзенная холодной дрожью, Снефрид хотела отвести взгляд, но бездна держала, не пускала… Что-то мелькнуло – из черного колодца этого глаза вылетели две птицы и бросились к ней. Невольно она слегка отшатнулась, но тут же черный ворон прыгнул к ней на колени, словно приказывая оставаться на месте.

Все, что сейчас происходит – это воля Одина. Даже если бы он сейчас появился на поляне и сказал это вслух, и то не было бы яснее.

Так что же ей делать? Что она может сделать, что должна сделать?

«Это нужно тебе, – прозвучал в ее памяти полный скрытого гнева женский голос. – А винить в их раздоре будут меня… И ныне живущие, и в грядущих веках. Скажут, что это я научила их злобе, коварству и предательству…»

С Фрейей такое уже случалось. О́дин вынудил ее поссорить могучих конунгов Хедина и Хёгни, и она чарами навела на молодого Хёгни безумие, заставила его забыть дружбу Хедина и идти к славе по пути злобы. Он сгубил жену Хедина и похитил его дочь. И теперь два конунга сражаются не на жизнь, а не смерть – каждую ночь, уже много-много лет, и конца этой битве не видно…

И едва Снефрид это вспомнила – так четко, будто сама на лесной опушке подавала молодому Хёгни рог с зельем беспамятства, – ей стало ясно, что следует делать.

– Я поеду с вами, – сказала она Меелиту. – Я сплету чары, которые обратят помыслы твоего нового родича к миру. Как его зовут, ты сказал?

– Коткас, – пояснил чародей с бубном, Арво, пока Меелит, с просветлевшим лицом, подбирал слова для ответа. – На вашем языке это значит – «орел».

«Ты сошла с ума!» – явственно сказали ей вытаращенные глаза Хлёдвира, но в его взгляде светилось и восхищение этой безумной отвагой. Снефрид взглянула на Лейви, и тот коротко ткнул себя пальцем в грудь.

– Мои люди поедут со мной, – сказала она старику Арво. – Их будет шесть.

– Этот… человек… не оборотень ли? – Колдун с подозрением покосился на Лейви.

– Как ты догадался? – Хлёдвир прикинулся удивленным. – Разумеется, богиню оберегает не простой страж! Он, правда, не владеет человеческой речью, – Хлёдвир бросил на своего неприятеля ехидный взгляд, – но в бою страшен, так что не советую вам его злить.

Лейви только ухмыльнулся. Крепкий, смуглолицый, с узкими, глубоко посаженными темными глазами, темной бородой и резкими чертами лица, легко принимавшими свирепое выражение, он и впрямь легко мог сойти за не совсем человека.

– Но что же нам делать? – воскликнул изумленный таким оборотом Асвард. – Далеко до вашей земли, почтенный?

– Мы добирались сюда два дня. После пролива, на Островной земле, не пройдет и дня, как мы достигнем селения Лепик, где мы живем, и еще через день наши посланцы будут в жилище Коткаса.

– И мы все это время будем ждать тебя? – Асвард воззрился на Снефрид, возмущенный мыслью о такой потере времени. – И так мы с этим ётуновым штормом потеряли пять дней!

– Шторм еще не прекратился, – напомнил Торберг. – Как знать – может, боги не хотят, чтобы мы ушли с Дневного острова, пока… не будет исполнена их воля.

Асвард проворчал что-то, отвернувшись. Снефрид не расслышала слов, но не сомневалась в смысле: знал бы, что все так обернется, за пять марок золота не взялся бы везти эту женщину в Гарды!

Молодой Меелит, как видно, понял чувства Асварда. Подойдя, он снял один из своих бронзовых браслетов и протянул изумленному стюриману.

– Возьми, – перевел его слова старый Арво. – Это тебе за то, что несколько дней богиня будет не с вами, а с нами.

– Бери, Асвард! – Хлёдвир едва сдержал смех. – Это выгодная сделка.

– Богами торговать еще не приходилось, – проворчал Асвард, однако отказаться было бы неучтиво, и он, кивнув в благодарность, надел браслет.

– Не думаю, Асвард, что я могла отказаться, не подвергнув опасности и вас, не говоря уж о жителях этого острова и того, большого, – негромко сказала Снефрид. – Но я не вольна выбирать свой путь. Вручая свои дары, боги требуют их применения, это непременное условие. Я сама ничего так не желаю, как поскорее отправиться дальше на восток. Но ты сам знаешь – мало толку противиться судьбе.

Хлёдвир подошел к Асварду и что-то шепнул ему на ухо. Асвард недоверчиво двинул ртом и покачал головой…

* * *

Когда она открыла глаза, вокруг было почти темно… Нет, вон есть немного света. Пространство довольно тесное и темное… Какая-то кровля сверху… она в доме… рядом сонно дышат еще какие-то существа… какие-то женщины, но кто это – она не знает.

Смутно стали приходить воспоминания – они куда-то ехали вчера… ну, до того как она заснула. С какими-то чужаками в синих и черных кафтанах… эйстами. Березовая роща, жертвенник из валунов, два ворона – черный и белый… Потом они двинулись на юг… Она сидела на лошади, а почти все ее спутники, кроме двух-трех, шли пешком. Они увезли ее из той рощи, потому что нуждаются в помощи… помощи богини.

Мир сна о жизни Фрейи в Асгарде неохотно уступал место земному миру. Чувство божественной судьбы медленно таяло, уступая место земной памяти. Ощущение себя как Фрейи боролось с осознанием себя как земной женщины по имени Снефрид, но постепенно уступало. Теперь Снефрид помнила – и кто она такая, и что с ней случилось. Вчера эйсты увезли ее из священной рощи, а мореходы – Асвард Соболь, Хлёдвир Жгучий, Кетиль Пожар и все их люди вернулись в корабельный стан и обещали ее дождаться. Она нужна эйстам, потому что им грозит опасность и они ищут помощи богов. И помочь им водворить мир должна она, Снефрид! Для этого эйсты везут ее на Эйсюслу. А ночуют они на небогатом хуторе в южной части Дневного острова. Эйсты сказали, что до полудня они выйдут к побережью, где их ждут лодки, и если с погодой на море повезет, к ночи достигнут селения Лепик.

Вспомнив это все, Снефрид осознала и сложность своего положения. Что же она будет делать? У нее ведь даже нет с собой жезла вёльвы! Да что там – и целящего жезла нет. Все ее вещи остались в корабельном стане, где ждут ее Мьёлль и Лунан. Вчера мелькала мысль вернуться и взять нужные пожитки, но она видела, какую досаду причиняет Асварду – и вполне справедливую досаду, – эта задержка, а возвращение в стан задержало бы их еще на лишний день. Можно будет у женщин купить какой-нибудь гребень…

Ох, гребнем здесь не поможешь! Меелит рассказывал, что его невольный шурин грозит войной, хочет забрать свою сестру назад… Чтобы усмирить эту вражду, придется сплетать заклинания, резать руны, призывать богов на помощь… Как она будет все это делать без жезла? Или взять веретено – любое, какое там найдется, – и надеть на него янтарный пряслень матери, который она носит на ремешке под нагрудной застежкой? Этот пряслень, выточенный из слезы Фрейи, упавшей в море, – зримое напоминание об их общем пути, – простое веретено сделает чудодейственным орудием…

«Хорошая мысль, – вдруг сказал где-то рядом смутно знакомый дружелюбный голос. – Но у меня есть кое-что получше».

Где-то рядом? Снефрид резко оглянулась, выпрямившись на помосте. Никого не увидела. Конечно, потому что этот голос прозвучал у нее в голове.

В воздухе перед помостом, над пустым очагом, раздался звук, больше всего напоминавший шум крыльев крупной птицы. И вдруг перед Снефрид очутился человек – молодой мужчина, темноволосый, с приятным открытым лицом… стройный, мускулистый, в чем можно было легко убедиться, потому что одежды на нем не было никакой.

Однажды она уже видела этого парня – но очень далеко отсюда. Снефрид прижала ладони ко рту, чтобы не вскрикнуть. Глаза ее расширились. Парень улыбнулся, встретив ее взгляд, посмотрел на себя… и вдруг оказался одетым. Снефрид снова переменилась в лице – да, именно так он выглядел, когда она заметила его в той хижине на диком островке…

Он еще раз оглядел себя – и снова изменился. Простая серая рубаха приобрела глубокий синий цвет и украсилась плетеным серебряным позументом на вороте, рукавах и даже на подоле, штаны стали зелеными, обмотки – красными. На шее заблестела золотая гривна, на руках – браслеты и перстни. Только лицо осталось таким же открытым, а улыбка – искренней.

– Хравн Черный? – прошептала Снефрид, но волнение мешало ей подать голос, и она сама себя едва услышала.

– Рад, что ты меня узнала, – вполголоса, доверительно ответил парень. – Ну что, теперь я хорошо выгляжу?

– Ты… и в тот раз хорошо выглядел, – Снефрид наконец смогла улыбнуться.

Разве стоило ей удивляться? От обитателей той хижины и следовало ждать чего-то такого. Как и того, что они найдут ее след где угодно – на земле, в небесах и на море. И любое расстояние покроют со скоростью мысли…

Но для чего?

– Моего деда тоже звали Хравн, – сказала она, больше для себя, чем для него.

– Я знаю, – улыбнулся он.

И Снефрид сообразила: перед ней тот, кто знает все. О ее собственных предках он знает куда больше, чем она, ему ведомы те, кто жил хоть сто, хоть двести лет назад. Лучше об этом не думать…

Вдруг вспомнив, что в тесном женском покое небогатого хутора, на расстоянии вытянутой руки спят еще четыре женщины – мать хозяина, дочь-подросток и две работницы-эйстляндки – Снефрид опять прижала руку ко рту.

– Не бойся, – успокоил ее Хравн Черный. – Они нас не услышат. Никто не сможет меня видеть и слышать, кроме тебя.

– Так ты… невидимый?

– Для других людей – да, если не покажусь им сам. Мы сможем беседовать хоть в самой густой толпе – в наши тайны никто не проникнет.

– Х-хотела бы я сама для начала… проникнуть в эти тайны, – пробормотала Снефрид. – Ведь ты – сын… Старика? Это он тебя прислал? Для чего?

На первый вопрос Хравн Черный ответил кивком, на второй помотал головой, а вместо ответа на третий улыбнулся:

– Я принес тебе вот это.

Снефрид не заметила как, но в руке его вдруг оказалось нечто длинное, тонкое, и он протянул ей… бронзовый жезл вёльвы. Она взяла его, сжала в руке. Поднесла к лицу и вгляделась в полутьме. Жезл был настоящий – тяжелый, такой знакомый. Отлитый в виде веретена из еловой вершинки, с тонкими веточками, у конца собранными в пучок.

– Тебе ведь это пригодится?

– Да. Спасибо. Но почему… ты взялся за это?

Хравн Черный осторожно приблизился. Видя, что она ждет спокойно, присел на помост рядом с ней – теперь он был так близко, что она легко могла его коснуться. Он смотрел ей в лицо, будто что-то искал в нем, а она вглядывалась в его черты, все еще пораженная этой встречей. Невысокий, но широкий лоб, прямой нос, яркие серовато-голубые глаза, оттененные ровными черными бровями. Длинные черные волосы, такие гладкие и блестящие, что невольно тянуло до них дотронуться, ощутить эту шелковую гладкость… Он был безумно красив, но красота эта пугала: в ней сказывалась его нечеловеческая природа.

– Если ты сын Старика… – тихо начала Снефрид, – но ты ведь… не из асов?

Думать, что возле нее, на половине расстояния вытянутой руки, сидит бог, было все же слишком.

Он с улыбкой покачал головой.

– Но ты и не человек. Ты… оборотень?

– Я дух, способный принимать облик человека и ворона. Мы с тобой в некотором родстве… через твою прапрабабку, Скульд Серебряный Взор.

– Так ты – альв?

Он на миг опустил веки, подтверждая ее догадку.

Снефрид стало легче: это объясняло увиденное, а понятное уже не так страшно.

– И твои… те другие трое – они тоже?

– Да. Старик, конечно, нам не настоящий отец… но между собой мы все родные братья.

– Как же вы попали к нему? – Уже сказав это, Снефрид опомнилась: она расспрашивает о делах богов, словно это простые люди.

– Нас отдали ему в заложники и слуги при заключении мира, но он дал клятву обращаться с нами, как с родными сыновьями, и держит ее.

– А что ты хочешь от меня?

– Я буду помогать тебе, пока ты не доберешься до конца твоего пути.

– Отец… Старик приказал тебе?

– Нет, – Хравн Черный покачал головой. – Отец… не очень-то хочет, чтобы ты добралась до конца.

– Почему? – Изумленная Снефрид подалась к нему ближе.

– Ты знаешь почему. Вспомнишь, если подумаешь.

– Но выходит, ты нарушаешь его волю?

Он не ответил, и она добавила:

– Как ты решаешься идти против него, когда он… разве он может об этом не узнать? Ему ведь известно все, что происходит в мире!

Хравн Черный тоже придвинулся к ней, и теперь их лица оказались совсем близко. Яркие, как звезды, серовато-голубые глаза его под черными бровями казались еще ярче на смуглом лице, от их красоты пробирала дрожь восторга, и сердце болезненно обрывалось. Глаза Снефрид поневоле раскрывались как могли шире, не в силах вместить в себя глубину и мощь его взгляда.

– Я и есть глаза Всеотца, – доверительно прошептал Хравн. – Один глаз. Но брат меня не выдаст.

«Который глаз?» – хотела спросить Снефрид, но ее собственная мысль раньше ответила на этот вопрос.

Перед нею – Хравн Черный. А черный глаз Одина – правый. «Тот, которого на самом деле нет», – сказал в памяти женский голос, очень похожий на ее собственный, но принадлежащий другой.

С какими же глубинными силами вселенной она невольно соприкоснулась?

– Ничего не бойся, – шепнул он. – Я буду тебе помогать и присматривать за тобой. Если понадобится помощь или совет, позови меня.

– Как тебя позвать?

– Повторяй за мной.

И он прошептал, одну строку за другой:

 
Мой милый живет на высоких ветрах,
Мой милый летает на черных крылах,
В небесном чертоге ты, я – на земле,
Зову тебя, ворон, явись же ко мне!
 

Повторяя за ним, Снефрид от строки к строке чувствовала все большее смущение. Этот призыв уж очень напоминал любовный. Такие песни в сказаниях обычно поют девушки, которым не повезет внушить любовь мужчине нечеловеческого рода – того, что приплывает тюленем, приходит медведем, прилетает орлом. И никогда такие сказания не кончаются счастливо.

– Мне пора, – с сожалением сказал Хравн Черный. – Наступает утро – я должен вернуться к отцу. До встречи, дорогая.

– До встречи…

Снефрид ждала, что он у нее на глазах превратился в ворона. Но Хравн Черный просто исчез.

Можно было подумать, что эта встреча ей приснилась. В тесном, бедном покое, где четыре женщины спали на сенных мешках, ничто не напоминало о посещении альва-оборотня.

Если бы не бронзовый жезл вёльвы, который Снефрид оставила среди своих пожитков в корабельном стане, а теперь он был крепко зажат в ее руке и даже не думал исчезать.

* * *

Снефрид недолго пришлось размышлять об этой встрече. Едва Хравн Черный исчез, как женщины проснулись, заволновались, что проспали дойку, и заспешили к корове и козам. Лейви и его люди спали тоже в доме, в теплом покое, эйсты ночевали на лугу. Там уже дымил костер, в котле варили кашу. Меелит и его спутники легко согласились, что богине следует более удобный ночлег, чем на земле под открытым небом, но дозорные всю ночь присматривали за домом, дабы ценная добыча не ускользнула.

– Откуда это у тебя? – Подсаживая Снефрид на лошадь, Хамаль заметил жезл вёльвы у нее за поясом. – Ты же говорила вчера, у тебя его нет!

– Мне принес его мой дух-покровитель, – ответила Снефрид и добавила, с седла глядя на его запрокинутое удивленное лицо: – Я, конечно, не настоящая богиня, но я – настоящая сейд-кона!

Слышавший их Лейви ухмыльнулся – сам он, благодаря Хлёдвиру, был вынужден притворяться оборотнем, не владеющим человеческой речью.

В этот раз ехали недолго. Показалось море, а в укромной бухте – пять-шесть больших лодок. Лошадей отвели в ближнюю усадьбу, где их и брали, Снефрид с ее людьми посадили в лодку. Сам остров прикрывал пролив от ветров с открытого моря, и здесь, хоть волнение и было порядочным, пуститься в плавание все же позволяло. Эйсты, как островные жители, оказались искусными мореходами. Вереница суденышек под парусами шла вдоль юго-восточного берега Дневного острова, а когда он кончился, впереди на юге уже виднелась цель путешествия – остров Эйсюсла, который сами эйсты звали Сааремаа – Островная земля.

Пролив пересекли быстро и дальше двинулись на юго-запад вдоль Эйсюслы. Этот остров был раза в два больше Дневного, как сказал старик Арво. Издали остров напоминал исполинскую лепешку из грязновато-белой муки, положенную на грубую серую ткань моря – плоский, с ровным обрывистым берегом, сложенным из серовато-белого известняка. На несколько перестрелов от берега море было совсем мелким, а потом дно резко уходило в глубину – это было видно по пляске волн. Ровная поверхность «лепешки» была намазана светло-зеленым маслом лугов и посыпана более темной крошкой зарослей. Зрелище было такое удивительное, настолько непохожее на привычные Снефрид серо-бурые скалы Свеаланда, что ее вновь охватило чувство перемещения в другой мир.