Текст книги "От крушения Пражской весны к триумфу «бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения в Чехословакии (август 1968 – ноябрь 1989 г.)"

§ 4. Репрессии против оппозиции: масштабы и результаты

Сутью «режима нормализации» являлся возврат к советской модели социализма. Поэтому руководство Гусака поначалу считало самым опасным противником именно оппозицию, которая являлась сторонницей идей реформистского социализма и объединяла в первую очередь экс-коммунистов. Ее ликвидация стала важным условием «наведения порядка»; примерно по такой же логике действовали «твердокаменные» большевики, наиболее злостным и врагам и которых считались «мягкотелые» меньшевики; остальным «врагам» при этом уделялось второстепенное внимание.

Избавиться от оппозиции новая правящая группа могла только административными и силовыми методами, поэтому политические процессы стали неизбежными. Расправа «режима нормализации» с социалистической оппозицией в 1971–1972 гг. и последующая ее дезинтеграция привели к тому, что она стала терять статус ведущей силы в борьбе против «режима нормализации».

Значительные отличия существовали между двумя оппозиционными волнами и относительно их характера. Так, до 1972 г. оппозиция носила ярко выраженный политический характер, поскольку цель ее заключалась в устранении «режима нормализации». В качестве средства достижения выдвигавшейся цели объявлялась борьба с режимом. Что касается других независимых инициатив, то в качестве главного стратегического инструментария они избирают диалог с властью, требуя от нее выполнения законов чехословацкого государства.

Оппозиция в 1971–1972 действовала в период, когда не имелось объективных причин для ее деятельности: «Граждане, – по словам М. Отагала, – капитулировали и приспосабливались к новым условиям. За долю в экономической стабилизации они отказались от активного участия в общественных делах. Ни программа реформаторского социализма, ни призывы к политическим акциям, какими являлся бойкот выборов, уже не могли оказать влияние на их позицию. С этой точки зрения деятельность оппозиции в значительной мере проходила без надежды на успех»[363]363
  Otáhal M. První fáze opozice… S. 33.


[Закрыть]. Несмотря на неблагоприятные объективные условия, оппозиция своей деятельностью попыталась приостановить процесс деморализации населения, доказать стране и миру, что в Чехословакии имеются силы, не смирившиеся с поражением и готовые бороться за свободу, даже если за это придется заплатить высокую цену.

Удар по оппозиции в 1972 г. явился самой масштабной акцией «режима нормализации» со времени августа 1968 г. против недовольных граждан. 47 человек, которые в июле – августе предстали перед судом, были осуждены в общей сложности на 118 лет лишения свободы.

М. Гюбл получил 6,5 лет лишения свободы, Я. Шабата – 6,5 лет, Я. Тесарж – 6 лет, И. Мюллер – 5,5 лет и т. д. Многих авторов нелегальных материалов отправили в тюрьму за участие в их распространении, но некоторые, правда, оставались на свободе, поскольку, как следовало из материалов суда, они (например, И. Мюллер, Я. Йира) отказались сообщить имена своих соратников. Полученные заключенными большие сроки являлись, по словам Гавела, «актом политической мести: режим по праву чувствовал в них свою оппозицию, знал, что они не сдались, он расправлялся с ними, как с людьми, потерпевшими поражение, но отказывающимися вести себя в соответствии с этим. После серии процессов над этими людьми дальнейшие процессы не последовали, и все свидетельствовало о том, что заключение останется лишь крайней угрозой и что властям удалось изобрести более тонкие инструменты манипуляции обществом»[364]364
  Вацлав Гавел. Заочный допрос: Разговор с Карелом Гвиждялой. Перевод с чешского. М., 1991. С. 129–130.


[Закрыть].

Следует особо подчеркнуть, что процессы прошли после XIV съезда КПЧ и после выборов в представительные органы в ноябре 1971 г., которые, согласно утверждениям пропаганды, явились выражением единства коммунистической партии, ее руководства и общества. Трагичным для оппозиции было то, что, хотя итоги выборов могли быть сфальсифицированы, все же в целом они подтвердили: большая часть чехословацкого общества постепенно приспособилась к новым условиям. Она жила «при социализме», не заботясь особо об идеалах социализма – даже «с человеческим лицом».

Тем не менее сам факт существования граждан, не смирившихся с «режимом нормализации», не выглядел от этого менее устрашающим, а то, что даже перед судом некоторые обвиняемые отрицали ценности не только коммунизма, но и социализма, внушало властям дополнительную тревогу. Действительно, когда Я. Тесарж на суде заявил, что он является «противником коммунизма», а Я. Мезник объяснял свои поступки тем, что «считал безнравственным терпеть без сопротивления правительство, которое он считал несправедливым»[365]365
  Цит. по: Otáhal M. První fáze opozice… S. 31.


[Закрыть] – это выглядело как потрясение основ. И хотя оппозиционное движение представлялось небольшими группами, влияние которых на население было незначительным, власти считали их серьезным препятствием на пути к полной и окончательной «нормализации».

Цель политических процессов – сломить любое сопротивление, вызвать страх у населения и окончательно покончить с оппозицией – была практически достигнута: преследованиям ведь подверглись в первую очередь бывшие «свои» и сравнительно небольшая часть «чужих», т. е. некоммунистов.

Были осуждены люди самых различных политических взглядов и гражданских позиций: экс-коммунисты, например, бывшие члены ЦК КПЧ М. Гюбл, Я. Шабата, А. Черны; члены обкомов КПЧ Я. Литера, З. Пржикрыл, К. Кинцл, А. Русек; один из лидеров Клуба беспартийных активистов (КАН) Р. Баттек; историки Я. Тесарж и К. Бартошек; представители Евангелической и Чешско-братской церкви (например, патер Дус), философ Л. Гейданек; активисты студенческого движения И. Мюллер и Я. Йира, а также дети Я. Шабаты; члены Чешской социалистической партии (представители ЧДДС), объединенные вокруг М. Шилгана. Если рассматривать участников процесса в социальном разрезе, то на скамье подсудимых оказались рабочие, студенты, интеллигенция – представители всех слоев чехословацкого общества.

Разоблачая антидемократическую суть процесса, журнал «Листы» приводил речь одного из его участников. В ней подчеркивалось, что законы Чехословакии – «это не законы социалистической страны, а законы тоталитарного государства. Их целью является сохранить власть для правящей группы. Должно быть ясно сказано, что это относится и к Чехословакии: судить по законам, которые находятся в противоречии с интересами народа, с его нравственным чувством, – это преступление. Нарушать такие законы, ускорять их отмену – это право, а может быть, и обязанность граждан. Положительные стороны социализма нельзя обеспечить закрытыми границами, тюрьмами, лагерями, глушением иностранных радиостанций, страхом перед информацией. Только такой социализм имеет смысл, который не боится обо всем информировать своих граждан, а они имеют полное право участвовать в развитии общества». Именно такой социализм считали приемлемым даже те осужденные, которые придерживались несоциалистических позиций[366]366
  Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 69.


[Закрыть].

В январском номере «Политического ежемесячника» за 1973 год были опубликованы речи Мюллера перед судом[367]367
  Там же. C. 247–277.


[Закрыть], а в самиздате появилась его поразившая всех своей смелостью жалоба в ФС ЧССР о нарушениях закона тюремным начальством[368]368
  Там же. C. 229–245.


[Закрыть]. В этом же номере вышел текст петиции писателей от 4 декабря 1972 г., в которой 39 известных писателей обращались к президенту республики Л. Свободе с требованием проявить великодушие по отношению к политическим заключенным. Оно «не может ослабить авторитет государственной власти, а наоборот, свидетельствует о ее гуманизме. Поэтому, г‑н Президент, мы обращаемся к вам в это рождественское время с просьбой, чтобы Вы объявили амнистию для политических заключенных»[369]369
  Listy. 1973. № 2. Duben.


[Закрыть].

Все же даже эту петицию, написанную в лояльных выражениях, вновь образованный Союз писателей объявил «антигосударственным намерением нескольких индивидуумов, скомпрометированных активным участием в подготовке к контрреволюционному перевороту», «полных нечеловеческой ненависти к социализму». Официозный журнал по вопросам культуры «Творба» назвал подписавших эту петицию «фалангой воинствующих реакционеров». Четверо из подписавших ее (Климент, Клима, Гавел и Вацулик) в течение нескольких часов подвергались допросу. Просьба об амнистии для И. Мюллера, Я. Тесаржа и Я. Шабаты, А. Русека и М. Гюбла, отправленная президенту в апреле 1975 года 15‑ю интеллектуалами, из которых многие являлись известными политическими деятелями, тоже не удостоилась ответа.

Не молчали по поводу процессов и активисты так и не разгромленного окончательно СДЧГ. В своей Декларации СДЧГ, которая вышла к 21 августа 1973 г. – в период, когда его лидеры находились в заключении, – оставшиеся на свободе заявляли о своей приверженности процессу возрождения 1968 г., но ставили уже больший акцент на демократизации, правовых гарантиях основных свобод граждан. Без них, как утверждалось в документе, «нельзя реализовать социалистическую и демократическую национальную и государственную программу, разделяемую большинством чехов и словаков». Безусловно, авторы Декларации понимали, что положение за прошедший с момента учреждения СДЧГ период ухудшилось. Они подчеркивали, что «страна представляет мрачную картину общества молчащих, равнодушных людей, запуганных высокомерием власти, презирающих их молчание, полицейским произволом и полными тюрьмами»[370]370
  Цит. по: Otáhal M. Opozice, moc, společnost… S. 24. Текст Декларации частично опубликован в: Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 67–68.


[Закрыть].

И все же законспирированные деятели СДЧГ попытались дать ответ на вопрос: что делать в этой ситуации. «Мы знаем, – говорилось в документе, – все накопившиеся в течение лет проблемы нельзя разрешить одномоментно. Мы отвергаем тех, кто не хочет ничего решать, потому что кроме преследования других они ничего не умеют. Однако мы не согласны и с теми, кто выдвигает максималистские требования, хотят все сразу и в полезных компромиссах людей видят предательство идеи. Мы убеждены, что любое, в том числе и частичное, решение наших проблем лучше, чем бездействие, если оно, конечно, не является целью ради цели, но средством к формированию лучшего взаимопонимания и понимания проблем других». Дух Декларации – просьба о взаимопонимании, необходимом для всех. Опираясь на разного рода соображения, авторы документа допускали возможность создания условий для постепенного возвращения исключенных и активистов 1968 года в экономическую, научную, культурную и политическую жизнь, что принесло бы стране огромную пользу. Однако иллюзорность подобного рода надежд в 1973 г. была очевидной.

Характерно, однако, что и они, подобно вышеупомянутым деятелям культуры, считали «чехословацкий вопрос» важнейшей международной проблемой, поскольку стагнация и «умерщвление внутреннего развития» препятствовали формированию доверия в мире, которое связывалось с улучшением отношений между СССР и США и успешным началом деятельности Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), а также переговорами о снижении численности войск в Центральной Европе.

Политические процессы и дальнейшие преследования должны были также не допустить сотрудничества внутреннего оппозиционного движения и политически активной эмиграции. Во многом отсюда происходит несоразмерность «преступления» (выпуск листовок, манифестов, заявлений и пр.) и наказания (большие тюремные сроки). Тревожил власть и новый виток становления радикальных левых в Чехословакии, основной составной частью которых стали студенты, испытывавшие влияние «новых левых» на Западе.

Политическая эмиграция стремилась поддерживать оппозицию всеми силами и средствами. Эмигрантские журналы «Листы» и «Сведецтви» публиковали важные документы оппозиции, комментировали положение внутри страны и предоставляли место для отечественных авторов. Эмиграция укрепляла связи с политиками и институтами на Западе, мобилизуя западное общественное мнение в поддержку чехословацкого оппозиционного движения.

Однако в целом международные условия не являлись благоприятными для оппозиции. Хотя часть западных коммунистических и социалистических партий критиковала политические процессы в странах «социалистического содружества», отношения между США и СССР выглядели более значимыми. США и Западная Европа выступали с протестами, но не оказывали какого-либо давления ни на СССР, ни на «режим нормализации», поскольку считали события в Чехословакии внутренним делом советского блока[371]371
  Otáhal M. Opozice, moc, společnost… S. 32.


[Закрыть].

И все же преследования оппозиции вызвали бурные протесты сил самой различной направленности: они не отличались массовостью, но голос их звучал очень громко. Протестовали отдельные представители коммунистических партий Италии, Великобритании, Австралии, Швеции, Норвегии, Швейцарии. Подняла свой голос в защиту преследуемых Международная конфедерация свободных профсоюзов и др. Нарушение прав человека в Чехословакии резко осудили французские социалисты, а лейбористы-депутаты в этой связи направили запрос правительству Великобритании. Даже из Москвы 37 интеллектуалов направили открытое письмо ФС ЧССР, в котором требовали помимо прочего пересмотра приговоров.

Ряд известных западных интеллектуалов (Р. Гароди, Ф. Марек, М. Теодоракис и др.) призвали к созданию Международного суда, который бы «на основе как можно большего числа доказательств пролил свет на методы и цели репрессий в современной Чехословакии, взял на себя защиту обвиняемых и предъявил обвинения обвинителям»[372]372
  Otáhal M. První fáze opozice… S. 31.


[Закрыть].

Подобная реакция не могла не насторожить чехословацкие власти, но в целом международное давление не положило – и не могло положить – конец преследованиям оппозиции. Более важно, что западноевропейские коммунистические партии четче поняли суть политики «режима нормализации», а на надеждах возродить в стране «социализм с человеческим лицом» поставили окончательный крест.

«Режим нормализации» упрочил свое положение и уже мог использовать против оппозиции любые силовые и административные средства, причем без опасения встретить сопротивление общества или хотя бы его значительной части. Большинство граждан начало приспосабливаться к жизни в реальном социализме, отказалось от участия в общественных делах и устремлялось в частную сферу.

Политические процессы лета 1972 г. завершил и первый этап «нормализации». Действительно, после избрания Гусака (апрель 1969 г.) первым секретарем ЦК КПЧ легальные протесты общества постепенно смещались в нелегальное оппозиционное движение, которое оставалось раздробленным. «Режим нормализации» стремился не допускать массовой оппозиционной деятельности, целью которой являлась борьба против нового политического руководства, ключевую роль в которой играли экс-коммунисты. Именно они считались главным врагом, поэтому политические процессы были ориентированы преимущественно против них. С этого времени подобные процессы стали составной частью активности режима, являя собой продолжение и завершение чисток в партии. В данном аспекте он становился авторитарным, а оппозиция могла действовать в нем лишь нелегально.

Статья «Эмиграция и оппозиция», опубликованная в журнале «Сведецтви» в октябре 1975 г. и суммировавшая опыт предшествующих лет, выявила две тенденции не только в среде коммунистов-реформаторов, но и в оппозиционном движении в целом. С одной стороны, проводившаяся правящим режимом политика предоставления «коллаборационистам» привилегированного положения служила причиной возникновения серьезных различий в обществе, которые выражаются и в идеологической дифференциации. С другой же – не потеряло своей действенности политическое мышление массового движения 1968 года, которое проявлялось в попытке оппозиции объединиться идеологически и организационно. «К сожалению, – сетовал автор статьи, – мы не можем подробно ознакомить вас со взглядами отдельных групп внутри коммунистического движения и вне его, потому что не каждая группа публикует свои программы на Западе, и, видимо, не каждая группа выпускает столько листовок, как Социалистическое движение чехословацких граждан, и к счастью, только изредка прокурор может обнаружить какую-нибудь известную личность в качестве члена конкретной оппозиционной группы (к тому же он может ошибаться). Кроме того, все большее распространение получает убеждение прагматической оппозиции, что в настоящий момент „программы не стоят на повестке дня“ (курсив мой. – Э. З.)»[373]373
  Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 59–60.


[Закрыть]. Действительно, период приобретавших широкое публичное звучание «программ» уходил в прошлое, наступали времена политики «малых дел».

Дальнейший ход событий показал, что подавление оппозиции в 1971–1972 гг. оказало существенное влияние не только на ситуацию в стране в целом и отношение граждан к режиму, но и на логику развития оппозиционного движения. После тюремного заключения, которому подверглись многие экс-коммунисты – деятели «социально близкой» оппозиции (а их преследовали как раз поэтому более яростно, чем прямых противников – по аналогии с ситуацией, когда наибольшими врагами большевиков являлись социалисты-меньшевики), в движении возник некий вакуум. В последующем его начали заполнять интеллектуалы, которые никогда не являлись членами какой-либо партии, тем более КПЧ. Таковых было немного, но тон задавали именно они.

Экс-коммунисты лишались «ведущей» роли в оппозиции, хотя их идейное влияние все еще проявлялось. Вплоть до начала 1989 г. они не выступали в качестве самостоятельной силы, активно участвуя в оппозиционной деятельности в сотрудничестве с другими независимыми инициативами. Попытки «списать» их с исторической сцены, предпринимающиеся не только коммунистами-«властными», но и некоторыми лидерами оппозиции в прошлом и настоящем, вряд ли правомерны.

Стали качественно меняться и программные установки оппозиционного движения. Со временем социализм в какой-либо форме переставал быть составной частью программ ряда его независимых структур, а на первый план в связи с внутренней и международной обстановкой выходила проблема прав человека и гражданина. Все меньше представителей антинормализаторских течений, за исключением части раздавленных режимом коммунистов-реформаторов, в своих программах или воззваниях позиционировали себя сторонниками социализма. Более того, некоторые из них, напротив, стремились к его преодолению с акцентом на демократию и плюрализм в политической и экономической сферах.

Глава 3. Антинормализационное движение. Начало 1970‑х – середина 1980‑х гг.

§ 1. Переход к новым формам протеста

Прошедшие летом 1972 г. в Чехословакии судебные процессы подвели черту под периодом нелегальной деятельности организованных структур оппозиции. Собственно, с этого момента можно говорить о начале нового этапа в истории чехословацкого оппозиционного движения. Он связан с отходом даже от нелегальных форм политического протеста и поиском новой протестной активности, связанной с появлением диссидентской его составляющей в ответ на ужесточившуюся реакцию властей.

После 1972 г., когда остаточные явления оппозиции были ликвидированы в ходе репрессий (хотя и не столь жестоких, как при и даже после Сталина), наступил жесткий идеологический прессинг. Однако вскоре, уже в 1973 г., в Европе начинаются интенсивные процессы разрядки, связанные, в частности, с Совещанием по безопасности и сотрудничеству (СБСЕ), продолжавшиеся вплоть до принятия Заключительного акта в 1975 г. в Хельсинки. В силу этого протестное движение в Чехословакии стало получать мощную поддержку извне.

Естественно, оно носило не только социалистическую направленность, даже несмотря на то, что партии соответствующей ориентации господствовали в странах Западной Европы. Более того, оно зачастую характеризовалось демонстративным отсутствием любой идеологической окраски, а его носители начали активнее выступать за права человека на основе существовавших в Чехословакии законов. Одним из важнейших пунктов переговорного процесса в рамках СБСЕ были как раз права человека, а это значит, что протестному движению пришла мощная поддержка из-за рубежа.

Как уже отмечалось, не прошли мимо судебных процессов и западные СМИ, акцентировавшие внимание «на невыносимых условиях жизни интеллектуалов, особенно писателей, в ЧССР». Они, по заявлениям западных аналитиков и публицистов, бездоказательно объявлялись главными врагами правящего в стране режима и к ним явно применялась лишь политика кнута, политика же весомого «пряника» проводилась по отношению ко многим слоям чехословацкого общества. По мнению лидеров КПЧ, это якобы привело страну к чаемой стабилизации. Но голоса из-за рубежа утверждали, что политика «нормализации» опирается на шаткую основу.

Вспоминались и сталинские чистки – на фоне мнимого «народного единства». Правда, западной общественности, у которой еще далеко не прошло очарование Пражской весной, данная ситуация казалась в чем-то преувеличенно катастрофичной, однако метафора возвращения сталинизма при этом извлекалась на свет все реже. Активнее начало использоваться данное французским писателем Л. Арагоном (1897–1982) – сюрреалистом, а затем последователем коммунистической идеи, отвергнувшим ее после оккупации Чехословакии в 1968 г. – определение «Биафры духа» [374]374
  За 5 лет до этого в Нигерии возникли волнения с целью создания на востоке страны Республики Биафра. В течение трехлетнего их жестокого подавления погибли миллионы граждан, а словом «Биафра» с того времени обозначалась политика ничем не сдерживаемых репрессий.


[Закрыть] в ЧССР. Выражение «Биафра духа» впервые прозвучало из уст Арагона для описания гонений в Чехословакии, обрушивавшихся на инакомыслящих и ведущих к полной изоляции от общества всех интеллектуалов, не согласных с политикой КПЧ в 1972 г. На Западе после серии открытых писем активно использовалась и метафора западногерманского писателя Г. Бёлля о том, что современная интеллектуальная жизнь в Чехословакии является «кладбищем культуры». Своими симпатиями к оппозиционно настроенным деятелям культуры ЧССР отличался и известный американский драматург А. Миллер. И все же наиболее удачной оказалась метафора «Биафры духа». Она звучала в зарубежных радиопередачах, возникала на страницах газет, обсуждалась на встречах интеллигенции. «Режим нормализации» в какой-то степени мог чувствовать удовлетворение: репрессии хотя бы частично достигли своей цели. Организованной оппозиции – даже в полулегальных и нелегальных формах – в стране не было.

Однако для создававших режим «идеологической Биафры», как часто бывает в истории, «враг» начал появляться и там, где его не ожидали. Всматривание в пятилетие с 1973 по 1976 г., на первый взгляд, не позволяло обнаружить и малых признаков политической жизни, а тем более объяснить, откуда взялась Хартия 77. А они были, и оппозиция, отказавшись от старых форм противостояния правящему режиму, обретала новые.

Бесконечные чистки и проверки сделали невозможными для коммунистов – представителей реформаторского течения легальные формы протеста, а процессы на длительное время вообще исключили их из общественного деяния. Экс-коммунистические функционеры в очередной раз перестали играть уже хотя бы заметную роль в оппозиции, впрочем, не уходя из нее вообще. Но образовавшийся в результате этого вакуум начали заполнять представители других слоев, в первую очередь интеллектуалы, ориентированные на диссидентство. Сменились не только носители сопротивления против «режима нормализации», но и их программы. Выходом из кризиса представлялся не социализм, даже с «человеческим лицом»: на первое место выдвинулись права человека и гражданина. «Оппозиционное движение, – пишет М. Отагал, – утрачивало и свой политический характер, его целью не столько являлась борьба за отстранение руководства Гусака, сколько диалог с властью на других основаниях»[375]375
  Otdhal M. Opozice, moc, společnost… S. 29.


[Закрыть].

Все четче вырисовывались контуры того, что несколько позднее было названо «неполитической политикой» и представл яло собой совершенно новое явление в антинормализационном движении в Чехословакии. Период, в котором оно действовало, не выглядел благоприятным и для этих новых видов активности. Политические процессы, которые завершали этап «завоевания и упрочения власти», не встретили активного сопротивления общества. Все же это не означало, что с ним все согласились и что народ уже окончательно «безмолвствует». Стали появляться группы граждан, которые не смирились с реальным социализмом, тормозили процесс деморализации общества, выдвигали новые инициативы. Опыт, который они получили в пятилетие с 1972 по 1976 г., мог использоваться в диссидентском движении в дальнейшем.

Что же поддерживало «режим нормализации» и сдерживало массовое недовольство в Чехословакии? Почему социалистическая и любая иная оппозиция утрачивала свой напор – ведь в соседних Польше и Венгрии она оставалась весомой силой: стимулируя движение «Сол идарность» в первой и давая импульсы реформам даже внутри правящей партии во второй? Ответ на этот вопрос заключается в успехе политики экономического патернализма. Чехословакия перестала выдвигать амбициозные проекты форсированной научно-технической революции, одобрявшейся в прошлом многими коммунистами-реформаторами, и становилась «витриной социализма» в плане потребления.

Правящий режим решил политический кризис силовыми методами. Это позволило ему после 1972 г. приступить в относительно более благоприятных условиях к «нормализации» жизни общества с опорой на экономическое благосостояние, которое определяло и стабильность в политике. Конечно, эта «благородная» цель определилась и получила благословение Москвы не от хорошей жизни. Она явила собой стратегию на «большой гуляш» (если вспомнить метафору о характере социализма в Венгрии) да еще с добрым дешевым пивом… Поскольку политическое руководство не имело массовой поддержки населения, оно не могло позволить пойти на меры, приводившие к падению социального и жизненного уровня.

Уже в конце 1969 г. народнохозяйственная комиссия в качестве непосредственной цели экономической политики провозгласила «обновление снабжения населения, обеспечение стабильности экономических отношений и социальных гарантий». Более широкая цель – создание предпосылок для дальнейшего повышения производства и использования национального дохода в интересах повышения жизненного уровня и расширения социальных гарантий населения – обосновывалась уже с начала 1970‑х гг., а главное – небезуспешно реализовывалась.

Правда, эта линия проходила непросто. Отказавшись от экономической реформы, начало которой положила Пражская весна, «режим нормализации» вернулся к административно-командной системе управления и планированию экономики по советской модели. Экономические трудности разрешались в основном административными мерами. Хотя производительность труда удалось повысить в результате улучшения трудовой дисциплины, усиления материальной заинтересованности и обновления различных форм соревнования (причем она росла быстрее, чем зарплаты, за исключением тяжелой промышленности)[376]376
  Ibid. S. 32.


[Закрыть], экономика ощутимых подъемов не испытывала. Однако ее стабилизации хватило для того, чтобы приступить к построению потребительского социализма. В 1969–1975 гг. выросли доходы, личное и общественное потребление, смягчились некоторые социальные проблемы, например, положение пенсионеров, улучшилось положение молодых семей и семей с детьми, получавших средства на устройство домашних хозяйств.

Не менее важным для укрепления стабильности и усиления потребительства явилось то, что для части населения после чисток и выезда почти 130 тыс. высококвалифицированных сотрудников в эмиграцию открылись новые возможности. На освободившиеся места в политическом и государственном аппарате, экономических, культурных и научных институтах, образовании, СМИ и других сферах пришли менее квалифицированные, но более амбициозные люди, в основном молодые работники, перед которыми неожиданно возникла перспектива карьерного роста. Этот слой служил одной из опор «режима нормализации».

Стабилизационные мероприятия в экономике способствовали ослаблению недовольства населения. В итоге уже в середине 1973 г. коммунистические функционеры констатировали: «Достигнутые благоприятные итоги в развитии экономики упрочили доверие населения в правильности экономической политики, складываются благоприятные условия для повышения политической, трудовой и гражданской активности и тем самым укрепляются предпосылки для повышения инициативы при решении ключевых экономических проблем»[377]377
  Цит по: Ibidem.


[Закрыть]. При всей некритичности данного заключения момент успокоенности оно все же зафиксировало.

Тактика центральной власти давала определенную возможность населению реализовать себя в экономической и социальной сферах. Население сосредоточилось на удовлетворении своих материальных интересов, на ведении домашнего хозяйства, в большем количестве стали строить дома на одну семью, возрос интерес к дачам («халупам» – далеко не в русском значении этого слова, именно в них в дальнейшем скрывались некоторые представители оппозиции и собирались для обсуждения проблем) и коттеджам (рост со 128 000 в 1970 г. до 250 000 в 1980 г.). Возросло число легковых автомобилей, о которых также надо было заботиться, что отнимало много времени – не только личного, но и трудового.

Предполагалось, и небезосновательно, что большинство населения откажется от демократии, от борьбы за гражданские права и предпочтет материальные ценности, для приобретения которых должны прилагаться немалые усилия. Можно говорить о том, что правящий режим заключил с гражданами некий общественный договор: он избавил их в определенной мере от части бытовых забот, обеспечил достаточно высокий жизненный уровень (в масштабах «социалистического содружества») и предоставил социальные гарантии. В обмен требовалась аполитичность, отказ от участия в общественной и политической жизни – эта сфера должна была стать исключительно делом номенклатуры.

В отличие от Венгрии с лозунгом Кадара: «кто не против нас, тот с нами», – в Чехословакии Гусак основал этот договор на негласном принципе: «кто не с нами, тот против нас». Естественно, что и «гуляш» при этом должен быть пожирнее. Договор, результатом которого было превращение гражданина в потребителя, мог иметь силу лишь до того времени, пока его удавалось проводить при централизованном планировании, но подходящей политике цен, зарплат и дотаций, благоприятных для всего общества. В результате граждане оставались более-менее сытыми и не проявляли страсти к социальным потрясениям, как в Польше. Оппозиционеры в таком обществе неизбежно выглядели некими «чужаками».

Однако ценой высокого жизненного стандарта и уверенности, не подкреплявшихся сдвигами в реальном повышении эффективности экономики, явилась стагнация, а вследствие этого – резкое отставание жизненного уровня граждан Чехословакии от такового в развитых странах. Общественный договор подобного рода рано или поздно должен был потерпеть крах, и оппозиционеры, и в первую очередь формирующиеся диссиденты, это ощущали, но на первых порах благоразумно молчали.

Естественно, что после процессов лета 1972 г. характер оппозиционного движения менялся вследствие всех упоминаемых факторов. Оно ушло с поверхности как пересыхающая река, но не исчезло вовсе. Более того, оно приобрело качественно новые формы, аккумулируя опыт в первую очередь гражданского неповиновения. И даже изобрело такой феномен, как «неполитическая политика». Идеалы социализма «с человеческим лицом» и без оного в нем не исчезли, а преобразились; все же они неуклонно оттеснялись на периферию протестного движения.