Текст книги "Очаровательная сумасбродка"

Закрыв на мгновение глаза, Колин отогнал от себя чудовищное воспоминание и с усилием сосредоточился на происходящем.

– Это несчастный случай, – сказал он Кену Фаннингу. – Кто-нибудь проверял задвижку? – Колин поднял голову, чтобы оглядеть всех собравшихся. – Такие случаи происходят в каждой деревне по всей Англии.

– Ничего подобного, не такие! – прокричал Харпер. Деревенские согласно закивали, стали поддерживать его. – Черт бы побрал вас, Эшуортов…

– Хватит, Эдвард!

Твердое и невозмутимое предостережение раздалось из-под широкополой круглой шляпы странствующего проповедника из северного Девоншира, который до этого мгновения стоял позади остальных бунтовщиков. Теперь этот человек направился вперед, раздвигая собравшихся руками. Еще никогда в жизни Колин не испытывал такого облегчения, какое испытал, увидев его. Если кто-то и может порушить стену суеверий, выросшую в головах этих людей, так это Дэниел Фэрмонт, мужчина того же возраста, что и Колин. Однако благодаря собственной хитрости он умудрялся выглядеть гораздо старше.

– Мистер Фэрмонт, полагаю, вы согласитесь со мной, что…

И тут проповедник сделал то, чего ни он, ни один из собравшихся у ворот людей не делали никогда в жизни: он перебил старшего сына своего покровителя.

– Лорд Дрейтон, что бы мы с вами сейчас ни сказали и в чем бы ни сошлись во мнении, все это будет весьма спорным утверждением. Потому что разум покинул земли Эшуорта в тот самый день, когда исчез жеребец.

– Вы хотите сказать, что болезни нашего скота, наводнения, порча урожая – все это результат утери разума?

Этот вопрос задал Фаннинг, кузнец, напомнив Колину о том, что независимо от профессии в этой части Англии все семьи занимались фермерством – возделывали свои клочки земли, ухаживали за небольшим стадом скота, пополняя семейный доход собственноручно произведенными продуктами и тканями. Бывали годы, когда от голода этих людей спасал только собственный урожай.

– Мы рискуем своей жизнью, своим благоденствием, пока вы, Эшуорты, развлекаетесь и жиреете. – Опять Харпер. У него были основания говорить такое, но именно поэтому Колин не мог себе позволить показать хоть малейшую слабину.

Его бабушка живет в этом доме, стоящем в конце подъездной аллеи, – его любимая бабушка, которая однажды выступила против собственного мужа и постоянно противостояла своему единственному сыну. Она сильная женщина, но сейчас ее силы на исходе. И она никогда не смогла бы противостоять банде головорезов, вооруженных молотками и вилами. А если терпение деревенских иссякнет – сохрани, Боже, – что будет с его бабушкой?

– Что скажете, милорд? – В нахальном голосе Харпера, который должен был бы звучать уважительно, зазвучали нотки сарказма. Без всякого видимого усилия он напряг мышцы рук, которые тут же проступили сквозь грубую шерстяную ткань рубахи. – Что же вы собираетесь делать?

* * *

– Я рада, что Колин захотел встретиться с деревенскими жителями. – Вдовствующая герцогиня отвернулась от окна, за которым развивались события. Стуча тростью по ковру, она с трудом подошла к кровати и осторожно опустилась на нее рядом с Холли. Холли потянулась, чтобы помочь ей, но герцогиня ласково взяла ее за руку. – Мы с тобой можем познакомиться поближе, – промолвила она.

– Вы очень добры, ваша светлость. – В голосе Холли звучало неприкрытое удивление. Учитывая обстоятельства ее появления в доме Эшуортов, она вполне могла бы ожидать открытого неодобрения этой женщины. Но чтобы ее тут приветливо встретили, ухаживали за ней… Холли вспомнила, как другая герцогиня, мать Колина, носилась, как несушка, с Айви, когда та упала в обморок. Выходит, Эшуорты вовсе не лишены добросердечия, как может показаться с первого взгляда. Во всяком случае, их женщины демонстрировали непривычное великодушие. Даже Сабрина проявляла порой добросердечие. Но вот мужчины…

Они ставили в недоумение, особенно один из них. Холли знала, что Колин испытывает к ней нежные чувства, но при этом прекрасно понимала, что он не представляет, что нужно сделать для того, чтобы они были вместе. Он сдался без боя – так же, как деревенские покорно склонили головы перед неприятностями, считая, что корень зла в древнем проклятии. Неужели он не понимает, что такая его точка зрения саморазрушительна, как и у крестьян?

Холли попыталась отогнать от себя эти мысли, но тут же обнаружила, что именно об этом хотела с ней поговорить вдовствующая герцогиня.

– Мужчины так недальновидны. – Мария Эшуорт улыбнулась, отчего ее высокие скулы стали более различимы. – И порой они так ограниченны в понимании окружающего. Они хотят получать вопросы на любые ответы сразу – здесь и сейчас, и чтобы они были завернуты в аккуратные крохотные сверточки. Женщины, со своей стороны, более терпеливы. Мы должны такими быть. Мы терпим долгие часы родовых мук, годами воспитываем детей, то и дело жертвуем чем-то и надеемся на будущее. Мы обладаем особой властью, постичь которую мужчины не могут.

– Я уверена, что понимаю, о чем вы говорите. – Приподнявшись на подушках, Холли заглянула в глаза, полные молодого огня и оптимизма, несмотря на преклонный возраст герцогини.

– Женщина видит связь множества проявлений жизни. Она может не получить желаемого, когда хочет, но если плоды ее усилий достаются ее детям или внукам, она понимает, что эти усилия не были тщетными.

Холли задумалась над ее словами, а потом неожиданно сказала:

– Ваша светлость, вчера на пустоши я увидела, как Колин мчится верхом на своем коне среди табуна диких лошадей, и я почувствовала что-то… необыкновенное. Это было потрясающе.

– Расскажи мне об этом, моя дорогая, – попросила бабушка Колина.

Разглядывая лицо пожилой женщины, Холли увидела не гордую аристократку со следами былой красоты, а добрую, мудрую женщину. Такую, какая может ее понять.

– Дикие лошади неслись по болотистой местности так громко, что я приняла топот их копыт за гром, и этот звук проник в мое сердце, в мою кровь, мое дыхание. Даже в мои мысли. Я не могла думать ни о чем, кроме табуна, и мне казалось, будто я нахожусь среди них, несусь над землей, но в то же время в этом нет никакой опасности, и я…

– Продолжай!

– Не понимаю, но я испытывала к ним доверие, как будто пропитанная дождем почва не представляла угрозы. К тому же там был Колин. О, когда я его увидела, я… – Сглотнув, Холли постаралась унять участившееся дыхание. – Не знаю, как это вам объяснить.

Мария Эшуорт с удивительной силой сжала ее подбородок пальцами.

– Расскажи мне все, ничего не пропускай!

– Понимаете, я… я бы поехала с ним куда угодно, позволила бы ему подхватить меня… Я бы сделала все, что он хочет.

– Ты бы доверилась ему, – подсказала герцогиня.

– Да, полностью. Знаю, звучит это безумно. Женщина в моей ситуации, говорящая такое…

– Совсем не безумно, моя дорогая, – возразила Мария Эшуорт. – Напротив, это понятно. Это была Брианонн, жрица. Скорее, ее дух. Это она вела диких лошадей, вела тебя. Это древняя земля. Земля Брианонн. Ты почувствовала именно то, что захотела она. Пока ты наблюдала за табуном, ее дух вошел в тебя и открыл тебе истину самым простым способом.

– Какую истину, ваша светлость?

Медленная улыбка расцвела на лице Марии Эшуорт.

– Ты правда думаешь, что тебе нужен мой ответ? – спросила она.

– Нет. – То, что она почувствовала на вересковой пустоши, не отличалось от тех ощущений, которые Холли испытывала всякий раз, когда Колин заключал ее в свои объятия, всякий раз, когда он целовал ее, прикасался к ней. Она любит его, и ей не нужно, чтобы об этом ей поведала древняя кельтская принцесса.

– Есть еще кое-что. – Пожилая женщина поманила к себе Холли, словно хотела рассказать ей на ухо какой-то секрет. Герцогиня приложила ей к щеке ладонь. – Проклятие Брианонн можно навсегда разрушить, если лорд этой земли, что в наше время означает – герцог, возьмет себе в невесты девушку королевских кровей.

Не успела Холли осознать смысл слов герцогини – и их последствий, как ее сердце начало падать в груди куда-то глубже и глубже. Герцогиня тем временем продолжала:

– Это должен быть союз, заключенный по любви, – чистый и простой. Ничто другое не поможет. Именно поэтому мужчины из рода Эшуортов давным-давно отказались говорить о проклятии. Видишь ли, долгие века они пытались найти себе невест из королевского рода, но безуспешно. Именно поэтому они и женились не по любви, а по расчету, но в таком случае древнее проклятие не разрушить.

Холли подумала о леди Пенелопе Уингейт, молодой женщине с тугими локонами и избытком украшений, которая с жеманными улыбками донимала Колина на балу у Эшуортов.

– Так, выходит, когда Колин… женится…

– Если он полюбит женщину из королевского рода, принцессу, эксмурское проклятие больше не будет иметь над нами силу, – твердо сказала герцогиня.

– И жеребца не надо будет возвращать в поместье, – невыразительным, безучастным тоном произнесла Холли.

Герцогиня пожала плечами:

– Жеребца необходимо вернуть, потому что он принадлежит здешним местам – вместе с другими такими же лошадьми, и потому, что мой сын не имел права увозить его из пустоши.

– Зачем вы рассказываете мне это, ваша светлость? – шепотом спросила Холли, падая лицом в подушки.

Но пожилая женщина в ответ лишь молча смотрела на нее глазами, которые были так похожи на глаза ее внука.

Холли догадалась, что, рассказывая бабушке Колина о том, что она испытывала, увидев Колина в окружении диких лошадей, она практически призналась герцогине в своих чувствах к ее внуку. Это скорее всего не понравилось Марии Эшуорт, и она дала ей понять, что из этой сердечной привязанности ничего не выйдет. Герцогиня считает, что Колин должен жениться на женщине королевских кровей – вроде Пенелопы Уингейт, а не на такой простушке, как Холли.

Что ж, герцогиня может не беспокоиться. Насколько Холли поняла, Колин уже принял решение. Ее сердце оказалось спрятанным за стеной самопожертвования – прочной и надежной. И как только Холли замечает в ней хоть малейшую прореху, Колин спешит запечатать ее.

Глава 23

– Итак, милорд, что вы собираетесь делать?

Казалось, вопрос зеленщика завис в промозглом от дождя воздухе и вызвал дрожь у группы деревенских бедолаг. Если бы только Колин мог им объяснить, что древнего проклятия не существует, а суеверие не может причинить им вреда… Но как справиться с предрассудками, которые долгие века вдалбливались в головы этих людей?

К тому же бывали времена, когда он и сам начинал верить в проклятие. Несчастный случай с Холли сегодня тоже можно рассматривать как проклятие в действии. Конечно, целая цепь разных событий привела ее к старому мосту, с которого она упала в реку, но местные жители наверняка стали бы утверждать, что каждый из этих так называемых факторов, сложившихся определенным образом, не случаен, а как раз и вызван проклятием.

Поэтому Колин понимал: если он хочет каким-то образом поладить с этими людьми, то ему нужно обращаться к ним с понятными им словами, которым они захотят поверить. Ко всему прочему, он должен быть абсолютно честен с ними, потому что такие люди заметят ложь, как парящий в небе ястреб замечает бегущую по полю мышь. И уж тогда ему не поздоровится.

– Я верну жеребца домой, но мне нужно еще некоторое время. – Услышав недовольные возгласы крестьян, Колин поднял руку, призывая их к молчанию. – Самое большее – месяц.

Харпера его слова явно разозлили.

– Неделя! – выкрикнул он.

Колин покачал головой.

– Дело может занять больше времени, – сказал он. – Я уже вез жеребца сюда – даю вам честное слово, – но его у меня украли по пути из Аскота в Бриарвью.

– Из Аскота?

Слова лорда Дрейтона явно удивили непрошеных визитеров. Проповедник поднял руки в знак молчания, а затем повернулся к Колину.

– Почему из Аскота? – спросил он. – Жеребец нечистокровный, на скачках от него никакого толку.

Колин задумался. У него уже достаточно проблем, но их станет еще больше, если он расскажет им, какое отношения ко всему этому имеет королева. Наконец он решил остановиться на урезанной версии правды.

– Мой отец задумал сравнить силу жеребца с силой чистокровного коня, – сказал он. – Отец не понимал, какая в этом таится опасность…

– Ваш отец – самонадеянный пьяница! – загремел голос Харпера, который уже во второй раз перебивал его.

Да. Но Колин ничего не добьется, если признает это на людях. Вместо этого он придал своему лицу самое высокомерное выражение, на какое был способен, и пустил Кордельера вперед, чтобы собравшиеся расступились.

– Поскольку моего отца тут нет и он не может объяснить свои действия, то придется вам иметь дело со мной. Вот мои условия: деревня и наши фермеры-арендаторы имеют и всегда будут иметь поддержку семьи Эшуортов. Подсчитайте ваши недавние потери. Те, которые случились из-за нашей небрежности, будут немедленно компенсированы, включая крыши, которые надо было починить в конце зимы, речные берега, которые необходимо было укрепить, и поля, нуждающиеся в осушении.

В самом деле. Записи, которые велись в поместье, неопровержимо свидетельствовали о том, что его отец самым постыдным образом манкировал своими обязанностями перед этими людьми. Требуя уплаты ренты именно в назначенный день, он сам очень часто не исполнял своих обязанностей по отношению к фермерам-арендаторам.

– Возвращайтесь к вашим семьям, в ваши мастерские и лавки, – приказным тоном проговорил Колин. – И беритесь за работу, которую вы не выполняете уже несколько недель.

– А жеребец?

Крылья носа у Колина затрепетали. Повернувшись к Эду Харперу, он обвел его ледяным взглядом.

– Жеребец вернется домой, причем скоро, – пообещал он, надеясь, что эти слова окажутся правдой. – Это все, что я могу вам сейчас сказать. Будьте мужчинами, как предназначено вам природой, и прекратите ухудшать собственное положение, – добавил Колин более тихим голосом, понимая, что поражает их в самое сердце.

Он не ошибался. При упоминании о том, что они ведут себя не как гордые девонширские мужчины, собравшиеся обменялись робкими взглядами. А потом, повесив головы и ссутулившись под влажным ветром, они начали расходиться. Колин смотрел им вслед, испытывая несказанное облегчение.

– Похоже, вам удалось выиграть немного времени, милорд.

От неожиданности Колин чуть подскочил, и от этого движения по бокам Кордельера пробежала дрожь. Глядя вслед уходящим крестьянам и желая, чтобы они держались подальше от Бриарвью-Мэнора, он и не заметил, что проповедник не ушел вместе с остальными.

Крутя в руках шляпу, словно это был корабельный штурвал, проповедник, прищурившись, посмотрел на графа.

– Но если вы не выполните своих обещаний, сэр, они вернутся.

Колин перевел взор на крыши деревенских домов, видневшиеся у подножия холма, на котором стоял Бриарвью-Мэнор. Легкие клубы дыма, поднимавшиеся из печных труб, напомнили ему о том, что все может быть потеряно. Колин помрачнел.

– Знаю, – бросил он.

Проповедник снова натянул на голову свою большую черную шляпу.

Развернув Кордельера, Колин поехал назад к дому. Завтра при первых лучах солнца он уедет отсюда и начнет поиск жеребца. А заодно постарается отдалиться от Холли. Он не сможет обеспечить ей безопасность и благополучие.

Едва подняв голову вверх, Колин увидел, что она смотрит на него из окна спальни, и решимость отдалиться от нее начала потихоньку улетучиваться. Несмотря на то что он мог укрыться от неприятностей в работе и в кругу своих друзей, перспектива провести остаток жизни без нее была невыносимой и мрачной. И если он не сможет поделиться с Холли радостью от своих будущих открытий, то они не будут ничего значить для него.

Холли подняла руку, чтобы помахать ему, но тут же сжала пальцами горло. Колин почти физически чувствовал, как бьется ее сердце, ощущал вкус ее губ. Первые признаки пробуждающейся страсти опалили его нутро. Опустив ресницы, она порвала связующую их взгляды нить, но пламя в ее взоре прожгло дорожку от его сердца к его чреслам.

Господи! Почему она не в постели? Неужели она никогда не бывает осторожной? Неужели, как и он, постоянно испытывает себя на прочность?

Холли поджидала его в дверях своей спальни. От легкой пробежки от конюшни до дома и подъема по изогнутой лестнице он слегка задыхался, но, судя по тому, как поднималась и опадала ее грудь, Холли тоже дышала не совсем спокойно. Чужая ночная сорочка облегала ее тело, мягкая ткань не столько скрывала, сколько выгодно обрисовывала его достоинства, воротничок с оборками подчеркивал бледность ее лица и лихорадочный огонь в глазах.

Казавшиеся невозможно огромными, эти глаза приковывали его к себе, отражая бушующие в нем чувства. Когда его страсть загорелась при виде Холли с новой силой, она тоже почувствовала, что ее желание быть с ним так и рвется наружу, окрашивая ее щеки в алый цвет.

Колин зашагал прямо к ней.

– Где бабушка? – спросил он.

– Отдыхает в своей комнате.

– Как давно она туда ушла?

– Совсем недавно – думаю, примерно четверть часа назад.

С непоколебимой решимостью Колин преодолел расстояние от лестницы до спальни и стал наступать на нее, пока она не попятилась назад в комнату. Колин вошел туда следом за ней, захлопнул дверь и для пущей безопасности повернул ключ в замке.

Холли на мгновение задумалась. А потом ее лицо обрело уверенное выражение, вмиг превратившее ее из девушки в женщину, которая знает, чего хочет.

– Думаю, сейчас самое время взять меня на руки, – сказала она.

Подойдя к ней, Колин быстро поднял ее.

– Я боюсь повредить тебе, – вымолвил он. – Недавний несчастный случай…

– Да со мной все в порядке. – Холли обвила руками его шею. – Особенно после того, как я потолковала с очень мудрой герцогиней.

Крепко прижимая Холли к себе, он донес ее до кровати, положил на нее и расположился рядом. Губы Колина прижались к ее губам, и его ночные кошмары растаяли от тепла ее кожи и головокружительной мечты обладать ею.

Да, это всего лишь мечта, но ему нужно верить в реальность ее исполнения еще несколько часов. Он будет притворяться, что есть на свете сила, способная разрушить древнее проклятие.

А если кто и обладает этой силой, так это смелая и отважная Холли Сазерленд.

Уже во второй раз за день глаза Холли наполнились слезами. Она лежала на боку, уютно провалившись в глубокую вмятину на пуховом матрасе, к ее спине прижимался Колин, обхвативший ее за талию своими сильными руками. Его тело согревало ее сквозь несколько слоев одежды. От его ровного, глубокого дыхания у нее на затылке шевелились волоски. Биение его сердца у ее спины успокаивало Холли.

Она ощущала удивительный покой, и в то же время ее груди ныли от желания еще раз ощутить прикосновения его рук. Ее тело одновременно испытывало удовольствие и томилось от неутоленной страсти. Несмотря на то что он поднял ее сорочку и осмотрел ее всю с головы до пят – ну, или почти всю, она так и не лишилась невинности. Зная, что этому надо только радоваться, Холли тем не менее испытывала досаду и разочарование.

И даже подумала о том, что было бы неплохо, если бы Колин не был уж таким истинным джентльменом.

Не то чтобы галантность помешала ему получить удовольствие. Обняв Холли, он объяснил ей, где и как прикасаться к нему, как обнимать его, ласкать. Эти объяснения с демонстрацией того, что и как надо делать довели Колина до того, что его голова откинулась на подушки, шея напряглась, и он отдался ласкам Холли.

Закрыв глаза, девушка представила Колина таким, каким видела на вересковой пустоши, когда он скакал на своем коне в окружении табуна диких лошадей, как кельтский воин из древних времен. В порыве страсти она простонала, что не будет возражать, если он…

Ответ на свое предложение она прочла в его потемневшем взоре. Но он не стал делать этого, чтобы не погубить ее ради сиюминутного удовольствия. А потом Колин со смехом уложил ее поперек кровати и делал с ней невозможно приятные, но ужасно порочные вещи.

Однако при этом ее невинность не пострадала, так что у него не появилось перед ней никаких обязательств.

Запутавшись в собственных противоречивых чувствах, Холли почувствовала себя предательницей. Раньше она предала доверие Виктории, а теперь еще и доверие вдовствующей герцогини. Пожилая женщина явственно дала ей понять, чтобы она держалась подальше от Колина, и чуть раньше, в этой самой гостевой комнате, Холли твердо пообещала себе, что именно так и поступит. Так что, помахав ему в окно, она расценивала это всего лишь как дружеский жест…

Правда, он погубил ее тело, во всяком случае, в самом важном для нее смысле. Холли полагала, что Колин хоть и испытывает к ней определенное чувство, но интуиция подсказывает ему, что она для него неподходящая женщина. Он не может верить в ее силу, верность, ее решимость быть с ним. Да, он удовлетворил ее страсть, но после этого ей до безумия хотелось, чтобы это повторялось снова и снова…

Солнце уже покатилось вниз по небосводу над поместьем, когда Колин заворочался и прижал ее к себе. Окончательно проснувшись, он поцеловал Холли, но в нем произошла какая-то странная перемена. Его губы уже не дарили ей того наслаждения, как в те украденные часы страсти, что они провели вместе. Его прикосновения были короткими, почти торопливыми, а поцелуй… Это был поцелуй мужчины, прощающегося с женщиной, которую – уж так получилось – он, конечно, уважает, но не более того.

Быстро откатившись в сторону, Колин встал. Он обменялись всего несколькими словами – все больше о том, когда он будет ждать ее к ужину. Застегнув панталоны, заправив в них сорочку и надев остальные вещи – сапоги, жилет, галстук и камзол, Колин слегка приоткрыл дверь, чтобы убедиться, что его никто не увидит. А потом, как ночной грабитель, выскользнул из комнаты Холли, не зная, что, уходя, он забрал с собой часть ее существа.

Спустя полчаса кто-то тихо постучал в ее дверь. Через мгновение в комнату вошла горничная герцогини с переброшенным через руку роскошным платьем.

– Ее светлость послала меня узнать, достаточно ли хорошо вы себя чувствуете, чтобы спуститься к ужину, – сообщила она.

Тяжело вздохнув, Холли молча кивнула.

– Позволь мне поехать с тобой. – Холли шла следом за Колином по двору конюшни, где его уже ждал оседланный и готовый к отъезду из Бриарвью Кордельер. Солнце еще не поднялось над горизонтом, длинные серые тени окутывали сад и накрывали протянувшиеся за ним дорожки для верховой езды влажной чернильно-черной тьмой. Холли подошла к Колину, когда он наклонился, чтобы проверить подпругу своего скакуна. – Вдруг я окажусь тебе полезной? – сказала она, обращаясь к широкому развороту его плеч.

– Нет. – Выпрямившись, Колин обеими руками стал прощупывать веревку, которой к седлу была привязана его сумка. – Понятия не имею, куда могут завести меня поиски. Так что брать тебя с собой слишком опасно.

Ее руки, придерживающие уголки кашемировой шали, которую ей дала герцогиня, невольно сжались в кулаки.

– Ты же знаешь, из-за меня тебе не придется задерживаться в пути, – продолжала уговаривать Колина Холли.

– Я сказал – нет! – Колин резко развернулся, и его лицо оказалось так близко от Холли, что она невольно отпрянула. – Неужели поездка сюда тебя так ничему и не научила?

– В тебя, между прочим, тоже стреляли. Или… возможно, не стреляли ни в одного из нас. Ты же сам говорил, что это могли быть шальные пули какого-нибудь охотника.

– И ты считаешь, что я позволю тебе рисковать еще раз? – Черты его лица напряглись, губы плотно сжались, превратившись в тонкую линию.

Холли попятилась назад, но он с вызовом схватил ее за подбородок.

– Не надо быть таким суровым и… упрямым.

– Если меня ждет неудача, то это будет моя неудача, – ответил Колин. – Но мне будет легче, если я буду знать, что ты осталась здесь, с бабушкой. При первом же признаке того, что деревенские что-то замышляют, что их гнев снова направлен на Бриарвью, ты должна убедиться в том, что дом крепко заперт и никто – в прямом смысле никто! – не выскользнет из него.

Холли похолодела.

– Ты считаешь, что может дойти и до этого?

Она ждала, что Колин постарается успокоить ее, скажет, что это было всего лишь предостережение – на всякий случай. Но к ее удивлению, он кивнул.

– Если через две недели я не проведу жеребца через деревню, то – да, такой поворот событий вполне возможен. А может, это случится и раньше, если на голову хотя бы одного из местных семейств свалится какое-то несчастье. Ну а теперь попрощайся со мной.

Погладив ее подбородок, Колин прикоснулся губами к ее рту. От этого поцелуя Холли охватил жар, который стал еще горячее, когда его язык приоткрыл ее губы. Она с готовностью открылась ему, впитывая в себя его запах и принимая горькую реальность, состоящую в том, что там, где дело касается чести и обязанностей, ей нельзя быть с ним рядом. Влажные горячие губы Колина плавились у ее рта, но поцелуй прервался, когда раздался женский голос:

– Колин!

Герцогиня… Колин поднял голову. Холли посмотрела на садовую дорожку, ища глазами его бабушку. Сидевшая в открытом портшезе, который несли двое широкоплечих лакеев, герцогиня вытянула шею, чтобы увидеть расположенный за кустарником конюшенный двор.

– Колин, ты все еще здесь?

Холли с облегчением вздохнула: герцогиня их не увидела. Колин быстро направился к невысокой стене, отделявшей конюшни от сада. Холли поспешила следом за ним, поправляя на ходу непослушные пряди, выбившиеся из прически во время поцелуя.

Портшез остановился, и Колин поспешил взять маленькую, с выступающими венами, руку герцогини.

– Я думал, что мы уже попрощались, бабушка, – сказал он.

– Да, так оно и есть, но этот парень пришел всего несколько минут назад. – С этими словами Мария Эшуорт сунула внуку в руки конверт. – У него письмо от Сабрины – срочное, уверяет он.

– Опять какой-то розыгрыш от сестрицы?

Лакей смотрел прямо перед собой, притворяясь глухим. Холли положила ладонь на руку Колина.

– Ты часто недооцениваешь свою сестру, – спокойно проговорила она. – Давай узнаем, что она тебе сообщает.

Колин перевел взгляд на парня, в котором он узнал одного из учеников старшего конюха.

– Так в чем дело, Джошуа?

– Милорд, дело в лошадях. Почти все они поражены каким-то недугом, определить который не в состоянии даже сам мистер Питерсон, наш ветеринар. Если кто-то в ближайшее время не найдет способ лечения, они начнут умирать…

Кожа Колина при этих словах потемнела, пальцы задрожали.

– Уайатт! – закричал он не своим голосом, повернувшись к конюшне. Через мгновение из постройки выбежал молодой конюх. – Расседлай Кордельера и уведи его. Мне срочно понадобится карета и упряжка лошадей, взятых напрокат в деревне. Пошли туда Дугласа! Немедленно!

Слушаюсь, милорд!

Глаза герцогини наполнились ужасом.

– Ты должен ехать туда… Немедленно!