Текст книги "Танцовщица"

Вечер был безнадежно испорчен. Когда они подошли к главной лестнице, Лейла предпочла удалиться. Вивиан пошел проводить ее. Все еще потрясенный тем, как неожиданно развернулись события, Вивиан сжимал в кармане пропитавшийся кровью носовой платок. Жгучая боль раны воскрешала унижения, испытанные в детстве. Джулия унизила его перед девушкой, которую он все больше любил и которую боялся потерять. Лейла стала свидетельницей того, что она не могла понять. Сможет ли он когда-нибудь объяснить ей… и даст ли она ему когда-нибудь возможность сделать это?

Они дошли до дверей ее спальни, не проронив ни слова. Вивиан остановился, распахнул дверь и вошел, прежде чем она успела возразить. Он был вынужден держать раненую руку в кармане, и это сковывало его движения. Лейла подошла к окну и повернулась. У нее было невыносимо печальное лицо.

– Я хочу завтра вернуться в Лондон, – сказала она спокойно.

– Лейла, пожалуйста, – начал он, направляясь к ней и проклиная рану, которая не позволяла ему обнять ее.

– Ты обещал отвезти меня домой, когда я захочу, – напомнила она.

– Это было вчера, прежде, чем ты сказала, что Рози без колебаний поехала бы со мной.

– Даже Рози решила бы, что ей здесь не место, после того что случилось в этот вечер.

Они смотрели друг на друга, ища возможность показать, что между ними ничего не изменилось. Наконец Вивиан сказал:

– Иногда у тебя не остается выбора, кроме как принять вызов и постараться выйти из ситуации, которую невозможно было предвидеть. Допускаю, что мне не удалось выйти сухим из воды, но ты… Лейла, я просто горжусь тобой.

– За то, что не заставила тебя стыдиться? За то, что правильно держала ножи и вилки, не глотала гласные и держала себя, как порядочная девушка-хористка в особняке лорда?

От этих слов у него перехватило дыхание

– Ты несправедлива, Лейла.

– Правда? – воскликнула она с неожиданной силой. – А я и не знала. Правила поведения, которые мы, хористки, называем «светскими», для меня полнейшая тайна. И слава Богу, потому что, насколько я поняла, они все направлены на то, чтобы унизить человека и причинить ему боль.

Подойдя ближе, Вивиан хрипло произнес:

– Ты причиняешь мне боль каждым своим словом. Неужели ты именно этого хочешь?

Лейла молчала, и он продолжал:

– Я гордился тобой сегодня, потому что ты показала мне, как прекрасно могло бы быть в Шенстоуне, если бы вокруг меня были хорошие люди. Пожалуйста, останься еще ненадолго.

Она отвернулась, слегка покачав головой, и подошла к камину, где догорали угли.

– Это все притворство, Вивиан, как говорит мистер Гилберт. Я вовсе не блистательная звезда из театра Линдлей. Я полуграмотная сирота. Ты сказал утром, что это только вопрос времени. Что ж, время истекло. Там, на болоте, ты ясно дал понять, что не можешь забыть, что я красивая молодая девушка… а Джулия изо всех сил весь вечер напоминала мне, что мужчины, как ты, могут хотеть от таких девушек, как я, только одного. Верни меня в мой мир, Вивиан. Пожалуйста, отвези меня домой.

Следующим утром Вивиан вошел в спальню деда, который встретил его холодным взглядом. Вивиан пришел для того, чтобы проститься. Хотя светило солнце и было тепло, в этой половине дома было мрачно и сыро. Лорд Бранклифф лежал у окна, закутанный в одеяла; его лицо больше прежнего походило на голову ястреба.

– Я велел, чтобы ты привел свою девчонку, – сказал он с силой, не вязавшейся с его болезненным видом.

Вивиан пропустил это мимо ушей и произнес:

– Доброе утро, сэр. Как вы себя сегодня чувствуете?

– Все еще жив, – огрызнулся старик. – И не хочу, чтобы ты обслуживал своих кобылиц под моей крышей.

– Так вот почему мой отец обслуживал своих под крышами домов других мужчин?

С неожиданной проворностью дед схватил жилистой рукой трость и взмахнул ею в воздухе. Вивиан заслонился здоровой рукой, и трость ударила по ней.

– Если ты еще раз осмелишься заговорить со мной таким тоном, мальчишка, я вышвырну тебя из своих владений. И получу громадное удовольствие, сделав это лично.

– Вы не сможете сделать это лично, – язвительно возразил Вивиан. – Вам пора понять, что вы уже не тот, каким были когда-то, а мы с Чарльзом не маленькие мальчики, которых можно бить тростью.

– Тогда не обманывай меня, как маленький мальчик! Ты не сказал мне, что приехал не один. Бейтсу пришлось проинформировать меня, что ты привез с собой одну из своих «юбок».

– Когда я приехал, доктор Симмс дал вам снотворное, чтобы вы спали ночью. Если помните, мы успели обменяться лишь парой фраз, – сказал Вивиан, стараясь сохранять спокойствие. – Бейтс неверно вас информировал, если это именно он назвал так мою гостью. Мисс Дункан – мой добрый и порядочный друг. Ей недавно пришлось пережить тяжелую утрату. Я привез ее в Шенстоун, чтобы помочь оправиться от потрясения.

– Почему она в таком случае не в черном, как полагается приличным женщинам? – выпалил дед, указывая тростью в окно. Вивиан повернул голову и увидел Лейлу, одетую в красивый голубой костюм, идущую по залитой солнцем дорожке. При виде Лейлы, с нетерпением ожидавшей отъезда, он снова подумал, как хорошо могло бы быть в Шенстоуне, если бы она осталась жить здесь.

Внезапно он с болью осознал, чего лишен. Что он мог предложить этой женщине? Кочевую жизнь по гарнизонам, жалование, которое ему великодушно высылает мать, имя, запятнанное недавним скандалом, карьеру военного, на которую уже брошена тень? Если бы Шенстоун был его, он бы распахнул все двери и окна, чтобы свежий ветер вымел все воспоминания о несчастьях, пережитых здесь. Он бы велел слугам вымыть весь фарфор и хрусталь, отполировать паркет, вычистить антикварный ковер, чтобы он снова заиграл всеми красками. Коридоры наполнились бы их смехом, он догонял бы ее, хватал в объятия, а она, запыхавшись, жаждала бы его поцелуев. Английский сад был бы постоянно в цвету, они, ослепленные счастьем, обнявшись, бродили бы по дорожкам. Он научил бы ее ездить верхом, и они скакали бы по полям, ветер трепал бы ее волосы, а восторг наполнял грудь. Он бы ловил для нее ягнят и отдавал ей со словами, что отдает ей и свою жизнь. Если бы Шенстоун был его…

– Приведи ее сюда, – скомандовал дед трескучим голосом, выводя его из мечтательной задумчивости.

Повернувшись к кровати, Вивиан ответил:

– Нет, сэр.

Трость стукнулась о кровать.

– Она живет в моем доме, черт возьми. Ты сделаешь, как я сказал.

– Если вы желаете оскорбить ее, можете для этого спуститься сами. Я не приведу ее сюда.

Старик несколько мгновений подозрительно смотрел на него.

– Любовная связь, да? Кто это женщина? Какая у нее родословная?

Потеряв самообладание, Вивиан ответил:

– Она не кобылица. Я уже говорил вам это.

– Твой язык стал чертовски изыскан. Обуздай его, или я сделаю это за тебя, – угрожающе произнес лорд Бранклифф, все еще полагая, что имеет какую-то власть над Вивианом. – Ты отказываешься сообщить мне, кто это создание? Значит, я был прав. Она твоя любовница. Увози ее из моего дома, слышишь? Для распутства есть комнаты в гостиницах. Я не потерплю шлюх в моем доме.

– Мы оба уезжаем, – отрезал Вивиан, не в силах больше сдерживать себя. – Вы никогда не понимали моей матери, и уж подавно не сможете оценить качества девушки, которая на короткое время внесла красоту в этот старый, злобный дом. Вы думаете, что выбрали хорошую жену моему брату. Но вы слишком недооцениваете ее. Вы управляли домом, когда здесь жила скромная молодая женщина и два маленьких мальчика. Все трое были беззащитны, и ими легко было командовать. Джулия Марчбанкс жаждет управлять теми, кто силен и независим, мечтает о власти более утонченной, чем ваша. Чарльз не представляет интереса для ее садистской натуры. Клянусь, она никогда не будет здесь хозяйкой. Придется пойти вам наперекор. Вы превратили Шенстоун в обитель несчастий, к моменту вашей смерти здесь ничего не останется. Мой бедный брат прикован к нему, но я волен уехать. В доме достаточно злых привидений. Добро пожаловать к ним. Вы составите им отличную компанию. Прощайте, сэр.

Взяв в своей комнате пальто и шляпу, Вивиан спустился к главной лестнице, где уже стояли его чемоданы. Лейла в ожидании кареты стояла в дверях, а Чарльз о чем-то разговаривал с ней, помогая девушке надеть пальто, отлично шедшее к ее голубому костюму. Заслышав шаги, они обернулись, и Чарльз нахмурился.

– Господи, Вив, у тебя вид, будто ты увидел привидение.

– Привидение осталось в прошлом, – устало сказал он, бросив взгляд на слой пыли на перилах. – Я думаю о духах будущего.

С любопытством взглянув на него, Чарльз проводил Лейлу к карете, помог ей сесть, подоткнул одеяло вокруг ее колен и вернулся в дом.

– Мне жаль, что мисс Дункан не считает возможным более оставаться здесь, – сказал он, пока Вивиан надевал пальто. – Конечно, привозить ее сюда было ошибкой. Я сразу сказал тебе об этом.

– Да, – нехотя согласился Вивиан, – но это не такая большая ошибка, как та, которую делаешь ты, собираясь жениться на Джулии. Прошлой ночью ты видел отблеск того огня, что бушует в этой женщине. Поостерегись, ради Бога, и поищи другую невесту.

Чарльз выпрямился.

– Я полагаю, что мы уже обсудили это. Вопрос полностью решен.

– Потому что Бранклифф так расположен к ней? Чарльз, мне становится все яснее, что ты пойдешь на все, лишь бы обеспечить себе мирную жизнь. Тебе предстоит скоро вступить в наследование, и я бы хотел, чтобы ты постарался тверже стоять на ногах. Твои ноги достаточно сильны, чтобы выдержать тебя, а я уже немного устал выслушивать жалобы на то, как тебя обманывает человек, стоящий одной ногой в могиле. Это твое наследство. Борись за него, а не простирай руки к Всемогущему Бранклиффу. Он не всемогущий.

Надевая шляпу, Вивиан добавил:

– Когда в следующий раз ты попадешь в неприятность с землей или лошадьми, не ожидай, что я приеду и помогу тебе выпутаться из ситуации, которую у тебя нет храбрости предотвратить.

С этими словами он направился к карете, оставив Чарльза в состоянии легкого шока. Тем не менее, Вивиан сделал еще одно замечание, пока Доббинс собирал поводья:

– Не присылай мне телеграмм, призывая приехать. Сообщи только о дне похорон. Ни Бранклифф, ни я не желаем видеть друг друга в последнюю минуту.

Кивнув Доббинсу, он сказал:

– Можно ехать.

Чарльз стоял, словно громом пораженный. Карета выехала на дорогу и направилась к живописной арке главного входа. Проезжая под ней, Вивиан ощутил странную уверенность, что больше никогда не увидит Шенстоун.

Всю первую половину дороги они оба молчали. Лейла, казалось, была поглощена картинами, проносящимися за окнами, Вивиан был погружен в свои мысли. Он видел морщинистое лицо на подушке, оно презрительно кривилось и называло Лейлу шлюхой. Он видел наглый взгляд Джулии, когда она наблюдала их любовную сцену в овечьем загоне, ее превосходство над девушкой, которую она из-за ее профессии считала распутной, ее неприкрытый триумф, когда она их обоих унизила, уткнув рапиру ему в горло. Ему вдруг пришло в голову, что Лейла похожа на его мать. Они совсем разные, но она такая же утонченная и грациозная, щедрая на похвалу, удивительно женственная и легко ранимая, как и Маргарет Вейси-Хантер. У обеих была страсть к музыке и пению и артистический талант. Лейла на короткое мгновение вернула Шенстоун к жизни, но вчера вечером была сломлена более сильной волей. Даже в этом они с то матерью близки.

Когда поезд проезжал Уилтшир, Лейла заснула. Вивиан изучающе смотрел на нее, его мысли путались, и с каждой милей росло ощущение неминуемой потери.

Вошел официант и объявил, что завтрак готов. Лейла ела очень мало и больше смотрела на зеленые деревенские пейзажи, проносящиеся за окном вагона, пока Вивиан поглощал entrйe33
  Первое блюдо (фр.). (Примеч. ред.)


[Закрыть] и свиную отбивную. Когда он наливал ей вино, Лейла впервые заметила, что у него забинтована рука.

– Наверное, глубокий порез. Очень больно? Недовольный, что она обратила на это внимание, он тихо ответил:

– Не так больно, как твое молчание. Лейла, тебе совсем не обязательно сейчас возвращаться. Гилберт дал тебе целую неделю на выздоровление. Позволь мне увезти тебя в отель – куда-нибудь в тихое местечко, где за тобой будут ухаживать и где ты сможешь отдохнуть.

Взглянув на нее, он вздохнул:

– Если ты скажешь, что я должен вернуться в Брайтон, я вернусь.

– Нет, Вивиан, – сказала она, слегка покачав головой. – Мои нервы понемногу приходят в порядок. Я очень благодарна за все, что ты для меня сделал, но мне бы хотелось вернуться к работе. Я скучаю по ней, поверь мне.

Он должен был согласиться с ее решением.

Когда они вернулись в ее подвал и зажгли лампы, Лейла была обескуражена не меньше, чем он. Все внутри него протестовало. Она должна быть окружена красивыми вещами, комфортом и роскошью. В его душе бушевал шторм, когда он увидел дешевую мебель, тонкие занавески, старье из ломбарда и уродливую плиту на кухне, черную от угля. Затем через открытую дверь он посмотрел на крошечный двор, где когда-то стоял с Оскаром. Стена соседнего дома поднималась в нескольких футах от единственного окна, почти закрывая свет.

Он вспомнил, как Лейла сидела в шикарных комнатах его старого дома. Вспомнил о Чарльзе, по-доброму обращавшемся с ней, и о Джулии, открыто выражавшей свое презрение. О деде, обвинившем его в том, что он привез в его дом свою «юбку». И шторм разразился, выплеснув силы, которые он больше не мог удерживать.

Она стояла у стола, отстегивая шляпку. Он подошел к ней сзади и крепко обнял.

– Это выше моих сил, – прошептал он ей в затылок. – Я не могу бросить тебя здесь и уйти. Да, я когда-то хотел сделать тебя своей любовницей и поселить в хорошей квартире, как Лемптон поступил с Рози Хейвуд. Но это было до того, как я открыл настоящую Лейлу Дункан. Ты не права, дорогая. Я влюбился не в обаятельное существо, созданное Лестером Гилбертом, а в девушку, которая так завладела мной, что я теряю рассудок. Я хочу тебя, Лейла. Я хочу то, что только ты можешь мне дать: солнечный свет и смех, гармонию и вечную любовь.

Он стал целовать ее волосы, затылок, шею, все крепче сжимая в руках ее изящное тело, словно желая защитить его.

– Ты не смогла бы жить в Шенстоуне, я знаю это и не прошу тебя ехать куда бы то ни было, где ты не сможешь быть счастливой. Конечно, я бы хотел, чтобы ты оставила Линдлей, но ты можешь продолжать учиться пению, если хочешь. Я сделаю тебя счастливой, дорогая. Я дам тебе все, что ты захочешь. Клянусь, для меня не будет существовать никого, кроме тебя, потому что ты взяла в плен мое сердце, мои чувства и мою судьбу. Ради Бога, позволь мне увезти тебя отсюда и заботиться о тебе.

Затем он вдруг осознал, что она неестественно неподвижна, словно не слышит или не понимает, что он ей говорит. Резко повернув ее лицом к себе, он со страстью произнес:

– Я прошу тебя выйти за меня замуж.

Ее вид заставил его замолчать: по белым, как мел, щекам, текли слезы. Она с ужасом смотрела ему в лицо, будто он был одним из привидений Корнуолла.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Апрель и май были самыми трудными месяцами в жизни Лейлы. Она едва ли осознавала, как прожила их. Вечера были заняты спектаклями, к тому же назначение в секстет поющих девушек загрузило ее работой до отказа. Но стоило ей подойти к двери служебного входа, как она вспоминала Рози. Хорошо, что «Веселая Мэй» был новым спектаклем, где ее подруга почти не успела поучаствовать.

Лейла снова чувствовала себя ужасно одинокой. На сцене она была охвачена волшебством, но, когда уходила за кулисы, оно тут же умирало. Она так же шутила с другими девушками, участвуя в веселых пикировках и нескончаемых театральных сплетнях, но память о Рози была всегда рядом с ней, наполняя ее сердце болью утраты.

Майлс Лемптон ухитрился помириться со своей невестой и в конце мая женился на ней. Лейла ощущала это как последнее предательство уже умершей девушки и разорвала газету со свадебными фотографиями. Скандал был забыт. Газеты захлебывались восторгами от состоятельной парочки. Рози была похоронена и всеми забыта.

Лейлу мучило то, что нельзя было ни похоронить, ни забыть. Предложение Вивиана о браке расстроило ее больше, чем предыдущее менее благородное предложение. Ее отчаянные протесты, что их брак не удастся, потому что они из разных слоев общества и ни его семья, ни друзья никогда не примут ее, легко опровергались Вивианом. Даже ее заверения, что женитьба на ней пошатнет не только его положение в обществе, но и поставит под угрозу военную карьеру, встречались возражением, что полк сочтет за честь принять в свои ряды девушку из Линдлей.

Вивиан продолжал приходить, а она не могла отказаться видеть его. Через несколько недель Лейла в отчаянии сама предложила стать его любовницей. Напротив, теперь Вивиан отказался от ее предложения. Стиснув зубы, он сказал, что не позволит, чтобы кто-нибудь называл ее «его юбкой», и согласится взять ее только в качестве жены. В отчаянии Лейла воскликнула, что тогда ничего не будет.

Его не было целую неделю, но однажды вечером он появился у служебного входа с охапкой цветов, и они вернулись к тому, с чего начинали.

Немало мук в этот ужасный период Лейле доставляли мысли о другой женщине, которая может стать его женой. Зная, что она никогда не сможет сказать ему о Френке Дункане, Лейла понимала, что их нынешним отношениям надо как-то положить конец. Они сделали друг друга невыносимо несчастными, и вина за это полностью лежала на ней. Она сгибалась под этой ношей, не в силах вынести мысли о том, что он найдет другую женщину, которой отдаст свою жизнь и любовь.

Джулия Марчбанкс выказывала к Вивиану постоянный интерес, несмотря на то, что должна была выйти замуж за кроткого Чарльза. Лейла не могла забыть, как она держала рапиру у его горла– несомненно, символический жест власти над ним. Если такая женщина, как Джулия, когда-нибудь завоюет его, ему придется отдать ей вместе с сердцем и душу.

От полного отчаяния ее спасали только уроки пения. Профессор Гольдштейн был маленький, неприметный мужчина, который верил лишь в упорный труд. И Лейла охотно трудилась. Наслаждение, которое она получала от звуков собственного голоса, было лучшей наградой за ее усилия. Она сама не верила, что это возможно. Ее диапазон расширялся с каждой неделей, и даже ее учитель, обычно скупой на комплименты, сказал, что за ее верещанием он начинает слышать настоящее сопрано.

Гольдштейн сказал, что ей нужно иметь дома пианино, чтобы заниматься каждый день. Когда она сказала об этом Вивиану, пианино было доставлено на следующий же день. Она приняла этот подарок, как принимала плату за уроки, поскольку считала, что это деньги от продажи серег Джулии. Эта мысль доставляла ей особое удовольствие. Вивиан сделал ей уже столько подарков, что она не могла позволить себе отказаться еще от одного.

Огромная популярность Франца Миттельхейтера, собирала аншлаги на «Веселую Мэй», а выдвижение в секстет добавляло Лейле все новых поклонников. Состоятельные повесы, восхищенные ее фигурой в обтягивающем мундире на сцене, были еще более восхищены ее женской версией, когда встречали у служебного входа. Драгоценности, цветы и другие экстравагантные подарки сыпались на нее дождем от толп почитателей. Она принимала их, считая частью своей роли, как требовал Летер Гилберт, и ей редко доводилось после окончания спектакля сразу возвращаться в свой подвал.

Ее появление в секстете означало и прибавку жалования, большую часть которого приходилось тратить на платья. Некоторые из ее кавалеров быстро исчезали, других она видела постоянно и получала удовольствие от их ума и веселого нрава. Ужины после спектаклей означали для нее только две вещи: хорошую еду, необходимую для здоровья, а теперь и для ее голоса, и возможность позже вернуться в свой подвал, где горестные воспоминания все еще властвовали над ней.

К ее ужасу, Вивиан проявлял дикую ревность по поводу каждого принятого ею предложения, каждого мужчины, с которым она встречалась, каждого полученного подарка. С приближением лета военные маневры и парады проводились все чаще. Кавалерийский полк постоянно вызывали для эскорта членов правительства, чей статус требовал проезда официальной процессией по улицам Лондона. Загруженный на службе, Вивиан виделся с Лейлой реже, чем раньше, и страшно переживал, что она проводит время с другими мужчинами. Обнаружив, что он одинаково страстен и в любви, и в гневе, Лейла не знала, чем успокоить его. Они часто ссорились, пока он однажды не обвинил ее в том, что она не способна на искреннее чувство.

– Чего ты хочешь от меня на самом деле? – требовательно спросил Вивиан, когда они как-то в воскресенье гуляли в парке. – Когда я собирался стать твоим любовником, ты впала в праведный гнев и выкинула меня из кеба. Теперь я хочу стать твоим мужем, а ты предлагаешь быть моей любовницей. Ты хочешь остаться свободной и играть роль любовницы, которую постоянно окружают мужчины? Ты недооцениваешь меня. Я никогда ни с кем не делю благосклонности женщины.

Его слова так ранили ее, что Лейла не смогла вымолвить ни слова. Вивиан смутился, увидев, что заставил ее страдать, и потащил в тень деревьев, крепко прижав к себе.

– Дорогая, ты же знаешь: мысль о том, что ты находишься с другим мужчиной, разрывает меня на части, – в отчаянии пробормотал он. – Ради Бога, стань моей женой. Давай положим этому конец.

Лейла сама была в отчаянии.

– Давай положим всему этому конец, во что бы то ни стало. Оставь меня, Вивиан, – прошептала она, уткнувшись ему в пальто.

Через два дня он ждал ее у служебного входа. Она сказала поклонникам, что плохо себя чувствует, и пошла в Вивианом. Встреча закончилась новой ссорой, и после этого она не видела его две недели. Лейла была в полном отчаянии, считая, что потеряла его навсегда, когда, выйдя однажды днем из дома профессора Гольдштейна, увидела его при всех регалиях верхом на Оскаре около ждущего ее кеба. Она была поражена несчастным выражением его глаз, в которых раньше танцевали очаровательные смешинки.

Вивиан сопровождал кеб до ее подвала, а она сочиняла суровую речь, которую произнесет ему по приезде. Вместо этого Лейла радостно нырнула в его объятия и с готовностью согласилась забыть все, что он сказал ей в пылу ревности. Они провели час за чашкой чая, затем ей пора было собираться в театр.

Он страстно поцеловал ее и признался, что уже давно должен быть на королевском приеме в саду.

– Мне надо ехать туда, а то все решат, что я потерялся, – сказал он с улыбкой. – Но воскресенье все мое. Приезжай в Брайтон утренним поездом, а я найму карету, которая привезет тебя ко мне через фруктовый сад, который сейчас весь в цвету.

Он прижал обе ее руки к губам и многозначительно посмотрел на нее исподлобья.

– Я знаю гостиницу, где мы сможем остановиться на ночь, если застрянем или если будет плохая погода.

Отлично понимая, что это означает его капитуляцию и что он предлагает ей в этот уик-энд стать его любовницей, она не могла выдавить ни слова. Лейла была почти уверена, что он пользовался этой гостиницей раньше с другими женщинами. Ей стало неприятно, что Вивиан собирается привезти ее туда. С другой стороны, раз она сама отказывалась доставить ему удовольствие, то как может осуждать его за то, что он ездил туда с другими женщинами?

Лейла согласилась приехать. Он взял шлем и уже в дверях, обернувшись, небрежно спросил, ужинает ли она с кем-нибудь сегодня вечером? Она осторожно ответила, что ей назначил встречу Билли Мидлтон, один из ее постоянных поклонников.

– Что ж… желаю приятно провести вечер, – ответил он бесстрастно, что, однако, не скрыло его разочарования. – Ты всегда можешь поговорить с ним о Сириле Родсе.

Напоминание об этой давней шутке сильно покоробило ее.

– Я и сейчас думаю, что это имя ему подходит больше, чем Сесил – ответила Лейла спокойно.

Он многозначительно посмотрел на нее.

– Я уверен, он добровольно сменит имя, если ты скажешь ему об этом. По-видимому, ты можешь заставить мужчину сделать все, что захочешь.

На следующий день пришла Нелли. Лейла занималась пением, но была очень рада, что ее прервали. Вчерашний визит Вивиана не давал ей покоя, и ее очень беспокоило предстоящее воскресенье. Это не сделает их счастливыми, а возврата к старому уже не будет. Их желание броситься друг к другу в объятия больше невозможно сдерживать, а ее постоянные невнятные объяснения, почему она не может выйти за него замуж, могут быть истолкованы только одним способом. Став его любовницей, она могла бы удовлетворить его желание, но это, несомненно, усилило бы его ревность ко всем другим мужчинам, с которыми ей приходится встречаться. С такими мыслями в голове, пение не шло впрок, и она с радостью остановилась на середине гаммы, несмотря на просьбы Нелли спеть что-нибудь.

– Сейчас, когда ты так редко приходишь ко мне в гости? Это бы было ужасно грубо, – сказала Лейла с улыбкой, ополаскивая кипятком заварочный чайник.

Молодая служанка смотрела на нее во все глаза.

– Ты так шикарно выглядишь, Лили. И говоришь, как джентльмены, которые приходят к сэру Фредерику и хозяйке. А эти чашки! Настоящий китайский фарфор с рисунком. У тебя, наверное, сейчас много денег.

– Чайный сервиз подарил мне Вив… один друг.

– Джентльмен? – благоговейно спросила Нелли. Лейла налила чай.

– Да, Нелли, у меня теперь много друзей среди джентльменов, которые выражают мне свою благодарность за спектакль подарками. Они настолько состоятельны, что для них это то же самое, что чаевые извозчику или официанту.

– О, – не вполне понимая, пробормотала Нелли. – Но все-таки чайный сервиз. А ты не боишься разбить его?

Лейла вернулась к столу, поставив на него изящный чайничек из того же сервиза.

– Нет. Нужно обращаться с ним, как со старой, щербатой чашкой, и не будет никаких проблем. А если будешь очень осторожничать – обязательно разобьешь.

– О, – снова пробормотала Нелли, ошеломленная тем, что было выше ее понимания.

– Хочешь печенья… или у меня в буфетной есть пирог. Если хочешь, сейчас нарежу.

Краска залила бледное лицо Нелли.

– Не откажусь.

Лейла принесла пирог, отрезала большой кусок и положила на тарелку вместе с вилкой. Нелли с удивлением посмотрела на нее.

– А зачем вилка?

Теперь пришла очередь Лейлы слегка покраснеть. Она забыла, как жила Лили Лоув и ее прежние подруги.

– Я сейчас мелко нарежу, – сказала Лейла и взялась за пирог, прежде чем Нелли успела нырнуть в него всем лицом. Наливая чай, она слушала болтовню Нелли о том, что творится в доме Кливдонов. Для Лейлы это выглядело, как чужой мир, словно она никогда не была его частью. Затем она услышала последнюю новость о Джиме, который никак не может жениться на Нелли, потому что на пивзаводе его не переводят в контролеры. На вопрос, хорошо ли она себя с ним ведет, Нелли покраснела, из чего Лейла заключила, что Джим никогда не сделает ей предложения, ибо получил уже все, что хотел. Цепочка мыслей привела ее к предстоящему воскресенью и гостинице, в которой Вивиан собирался с ней остановиться; у Лейлы сразу испортилось настроение. Как ей узнать, останавливался ли Вивиан в этой гостинице до нее с бессчетным количеством других женщин? И чем все закончится, если она позволит ему достичь того, что он хочет?

– Будь осторожна, Нелли, – предостерегла она печально. – В этом мире для Джимов всегда все хорошо… как для майлсов лемптонов. Если у тебя возникнут трудности, он сразу скинет с себя всю ответственность.

– О, – взволнованно произнесла Нелли, больше восхищаясь красивыми словами Лейлы, чем их смыслом.

Съев еще один кусок пирога, Нелли достала из кармана письмо.

– Оно пришло две недели назад. Из какого-то другого места… Кухарка сказала, – добавила Нелли, потому что сама читать не умела.

Лейла с любопытством посмотрела на письмо. Оно было послано из места, под названием Хайдарабад, но почерк был не Френка, а на конверте стоял официальный штамп. Любопытство сменилось тяжелым предчувствием. С ним что-то случилось. Уверенный почерк на конверте и пересылка, оплаченная военным министерством. Кровь застучала у нее в висках. Она испугалась того, как радостно забилось ее сердце. О Господи, это значит, что больше нет препятствий и она может стать миссис Вейси-Хантер. И не нужна эта гостиница в воскресенье. Между ними больше не будет невыносимых ссор, непреодолимой ревности или лжи. Трясущимися руками Лейла разорвала конверт и прочитала:

Уважаемая мисс Лоув,

Я пишу вам по поручению одного из моих солдат, который не может написать сам. Я с сожалением вынужден сообщить вам, что военнослужащий Френк Дункан храбро участвовал в бою и получил ранение, потребовавшее ампутации правой руки. Ему была оказана медицинская помощь, и он отправляется в Лондон на корабле Марктаун, прибывающий в Тилбери 8-го июня. Он очень хотел, чтобы вам сообщили об этом. Насколько я понимаю, вы близкие друзья, а у него нет семьи, поэтому я очень сожалею, что мне приходится сообщать вам такую печальную весть.

Позвольте заверить вас в моем…

Строчки поплыли у нее перед глазами. Лейла бессмысленно смотрела на лист бумаги в руках, мгновенно забыв о Нелли и о Джиме.

Вместо прогулки по фруктовому саду Вивиан получил в уик-энд письмо от Лейлы. Его содержание ужасным образом подействовало на него и выбило из колеи на несколько дней. Каждое слово письма отпечаталось в его мозгу, каждая жестокая фраза преследовала его. Она писала ему, что ее карьера значит для нее больше чего бы то ни было. Что его постоянное надоедание и беспочвенная ревность не дают ей сосредоточиться на занятиях пением. Таким образом, он должен усвоить, что о проведении досуга с ним, сейчас или в будущем, не может быть и речи. Письмо заканчивалось словами, что она сама будет оплачивать уроки пения, продавая подарки, которые он ей подарил.

Не в состоянии смириться с таким внезапным разрывом, он проводил все внеслужебное время, крепко напиваясь, или скакал на Оскаре, пытаясь изгнать демонов, овладевших им. Вивиан никому не смог бы признаться, что его сердце разбито на части любовью к женщине, которая его отвергла. О нем всегда говорили, что он флиртует с теми, чья честь давно забыта, или с теми, кто не особо будет жалеть о чести, лишившись ее из-за него. Он всегда считал себя мужчиной с нормальным соотношением добродетелей и пороков и полагал, что в компенсацию за одинокое детство волен отдавать кусочки себя такому количеству подруг, какому пожелает. Затем он столкнулся с загадочной девушкой, которая вдребезги разбила все его представления о прекрасном поле и поймала в ловушку, из которой он не может выбраться.

Лейла открыла ему глаза, показав другую сторону отношений Лемптона и Рози Хейвуд; она продемонстрировала удивительное чувство чести, основанное на личной гордости, а не на гордости за свое происхождение или социальное положение. Благодаря ей он понял, что такое решимость в достижении успеха. Она часто унижала его, почти всегда неосознанно, и он обнаружил, что этот опыт не так уж неприятен ему. Он помнил, как постоянно менялось ее настроение, помнил восхитительное смущение, когда он поддразнивал ее, звук ее голоса.