Текст книги "Танцовщица"

– Я тебе уже говорила, что в моих встречах после спектакля нет ничего безнравственного, – сказала Лейла, пытаясь поставить между ними стул. – Меня приглашают джентльмены.

Френк хрипло засмеялся и сказал, что у джентльменов есть такой же орган, как и у обыкновенных мужчин, и они нуждаются в его использовании таким же способом и так же часто.

– И неважно, будет это в проклятом кебе или в подвале. У меня он не хуже, чем у любого джентльмена. Пришло время тебе в этом удостовериться, Лил.

Он направился к ней.

– Я не могу, Френк. Сегодня опасные дни.

– Врешь. – Его сильное лицо исказилось гневом. – Ты говорила, что уже последняя неделя.

– Я устала, и у меня ужасно болит голова. Он криво усмехнулся.

– Три года назад она у тебя не болела, Лил. Насколько я помню, ты сгорала от нетерпения. Если бы я лично не удостоверился, что это было в первый раз, то подумал бы, что ты занимаешься этим с малолетства.

У Лейлы взыграла гордость. Она попыталась объяснить ему и себе самой, как случилось то, что сегодня наполняло ее стыдом.

– Я была одинока… всю жизнь. Люди, воспитывавшие меня, делали это из благотворительности, а не из любви ко мне. Когда я встретила тебя, Френк, я почувствовала, что и у меня в жизни наконец появился кто-то родной. Я больше ничего и не хотела. Только чтобы я была интересна кому-то как человек. В тот день… за городом… я не собиралась. Ты же знаешь это. Ты знаешь, как я потом плакала. Это ты заставлял меня потом продолжать делать то, что я считала постыдным. Я боялась, что иначе ты уйдешь, и я останусь одна, как и прежде.

Лицо Френка не изменилось.

– Ты хочешь разжалобить меня, Лил. Не надо, девочка. Я заставлю тебя сделать это. Я отлично помню, как ты крутилась от удовольствия. Я знаю, когда шлюхи получают подо мной удовольствие. И ты его сейчас получишь, Лил.

Не в силах больше это слушать, Лейла попыталась проскочить в спальню, которая запиралась на ключ. Но он ждал это. Он резко схватил рукав ее вечернего голубого платья. Шелк треснул, обнажив плечо и кружевной лифчик. В тот же момент он сделал ей подножку, и она упала на пол лицом вниз. Он мгновенно оказался на ней, пригвоздив ее своим весом к ковру, так что она не могла пошевелиться.

Лейла рыдала, а он, сидя на ней, расстегивал застежки ее платья и лифчика, пока спина не оголилась. Затем он сорвал с нее юбку и попытался стащить шелковые панталоны, пока она не сообразила, что ему нелегко это сделать. Он передвинулся ниже, и как только тяжесть его веса ослабла, она сделала отчаянную попытку освободиться. Если он хоть раз возьмет ее, это будет началом конца. Лейла Дункан больше не будет существовать.

Она была молодая, физически крепкая и гораздо более сильная, чем можно было предположить по ее фигуре. Перевернувшись, Лейла начала без разбора бить и царапать его, не обращая внимания на то, что во время борьбы оказалась почти голой. Френк не был готов к такому яростному сопротивлению, главное препятствие заключалось в отсутствии руки. По-видимому, он, как и она, с отчаянием понимал, что исход их борьбы решит вопрос раз и навсегда. В результате Лейла уже была вся в синяках и царапинах. Наконец, вскочив на ноги, она, спотыкаясь, метнулась в спальню, захлопнула дверь и трясущимися руками с трудом повернула ключ. В изнеможении она опустилась на пол и прислонилась к стене. На ней была только изорванная в лохмотья нижняя юбка. Френк с сумасшедшей силой колотил в дверь, выкрикивая непристойности и проклятия, которые только мог изобрести.

Она сидела, прислонившись к стене, не в силах унять дрожь. За дверью, наконец, все стихло, а она все сидела на полу, пленница в собственном доме. Как она завтра наберется храбрости, чтобы отпереть дверь?

Уже начинало светать, когда Лейла наконец сомкнула глаза. Проснулась она в полдень и тихо лежала в кровати, пытаясь разобраться в произошедшем. Затем, одевшись в самую строгую блузку и юбку, она на цыпочках подошла к двери. Повернув ключ как можно тише, Лейла боязливо вошла в комнату.

Френк сидел в подтяжках с бутылкой пива в руке перед горой сэндвичей на столе. Несколько пустых пивных бутылок стояли на полу. Одеяло и подушки валялись в углу. Тревожно оглядываясь, она прошла мимо него, чтобы приготовить себе чай. Мысль о еде была противна ей, но она знала, что перед спектаклем надо перекусить. Поставив вариться яйцо, она тонко нарезала хлеб и намазала его маслом. Когда все было готово, Лейла положила завтрак на поднос, поставила на стол и села напротив мужа. Яйцо осталось нетронутым; она пила чай и обдумывала то, что должна ему сказать.

– У меня все тело в синяках, – тихо произнесла она.

– Ты сама в этом виновата, глупая сука, – последовал ответ.

Поднявшись со стула, она плотно сцепила руки.

– Этого больше никогда не будет, Френк. Лейла Дункан, или Лили Лоув, – не та женщина, чтобы с ней так обращались мужчины. Ты в трудном положении, я это понимаю. Но ведь и я тоже, чего ты не понимаешь. За три года я стала совершенно другим человеком, у меня другая шкала ценностей. Я научилась правильно говорить, носить элегантные платья и вошла в круг тех, у кого когда-то работала горничной. Я больше не Лили Лоув и не могу мириться с вещами, с которыми смирилась бы горничная. Я не могу и не хочу вновь становиться той девушкой. Я скорее умру.

Он не проявлял никакой агрессии, и Лейла подошла ближе.

– Ты часто повторяешь, что протянул мне руку помощи, и поэтому теперь моя очередь помочь тебе. Я тоже так считала, пока вчера, в этой спальне, не поразмыслила над этим. Три года назад я решила, что беременна, и испугалась. Но ты знаешь, Френк, это совсем не походило на руку помощи. Мы поженились. Во время брачной церемонии ты солгал священнику о своей профессии, затем ты, как холостяк, отправился на четыре года в Индию. Ты дал мне тридцать шиллингов и чей-то адрес в Шотландии, сказав, что это твоя мать. Но я должна была написать ей только в том случае, если родится ребенок и Кливдоны меня выгонят. Ты не сказал о своей женитьбе ни ей, ни в армии, а мне наказал сохранять ее в секрете от Кливдонов. Я должна была остаться у них, потому что ты не хотел посылать мне денег. Ты собирался копить их на нашу будущую жизнь. Таким образом, кроме свидетельства о браке, тридцати шиллингов и адреса посторонней женщины на другом конце страны я не получила ничего и должна была сама о себе заботиться. Вот как ты протянул мне «руку помощи», Френк. К счастью, я не была беременна, но Кливдоны выгнали меня по другой причине, которую я не могла предвидеть. Я потратила твои тридцать шиллингов, чтобы не умереть с голоду, когда бродила по улицам в поисках работы. Я не написала твоей матери в Шотландию и не обратилась за помощью к тебе, чтобы не тратить сбережения на наше будущее. Я держала свое замужество в секрете, чтобы получить работу в Линдлей, но я никогда не забывала, что замужем, и оставалась полностью верна тебе. Ты же, наоборот, после свадьбы чувствовал себя неплохо, потому что имел постоянную работу, еду, оплаченное жилье, множество друзей и путешествовал по чужой стране. Разве это тебя выгнали на улицу, заменив на какую-то опытную сиделку? Это ты в отчаянии мучился, пытаясь достать деньги на квартиру или еду? Ты оставался полностью верным Лили Лоув? И теперь, когда ты потерял руку и стал им не нужен, ты направился прямиком к жене, о которой хотел, чтобы никто не знал. Ты здесь уже четыре месяца, Френк. У тебя комфортабельная квартира, прекрасная еда, отопление, когда холодно, пиво и табак… и компаньонка, которая за все это платит.

Она взялась руками за спинку стула.

– Не говори мне больше про «руку помощи».

– Лил… я…

– Подожди, – резко оборвала она. – Я еще не закончила. Я готова давать тебе все это так долго, как будет необходимо. Все, что я хочу взамен, – чтобы ты вел себя порядочно и сохранял наш брак в тайне ради моей работы, которая важна для нас обоих. А то, что я не хочу жить с тобой как жена, не имеет никакого отношения к тому, что ты потерял руку. Если бы я любила тебя, это не имело бы никакого значения. Но я не люблю тебя, Френк. И никогда не любила. Я была одинока, а ты был слишком решителен. Но что было, то было. Через три года слишком поздно горевать об этом.

Он сделал неясное движение, и Лейла быстро повторила:

– Слишком поздно, Френк, и прошлая ночь была последней каплей. Если три года назад я была тебе что-то должна, я могу рассчитаться. Прежде чем уйти сегодня в театр, я дам тебе тридцать шиллингов и адрес благотворительной организации. Я уйду от тебя больше, чем на три года– на всю жизнь, но ты никому не должен говорить о нашем браке, чтобы я могла потом поделиться с тобой частью моих сбережений.

Она взяла в руки поднос.

– Утром я пришлю кого-нибудь за моими вещами. Квартира оплачена до субботы, ты можешь пока в ней остаться.

Потрясенный, он уставился на нее.

– Ты не можешь так поступить. Ты не бросишь меня, Лил!

В этот момент раздался стук в дверь, и Френк, громко чертыхаясь, встал, подошел к двери и распахнул ее.

– Ну?

Послышался тихий голос, и Френк, опершись рукой о косяк, преградил вход в квартиру.

– Она не мисс Дункан, а миссис. Чего ты хочешь от моей жены? Если ты из тех надушенных ублюдков, что таскают ее в этот поганый Савой, то можешь убираться. Хоть у тебя важный вид, я могу сделать из тебя рагу, и закон будет на моей стороне.

При звуке его голоса Лейле показалось, что земля уходит из-под ее ног. Она слишком хорошо знала этот голос, хоть не слышала уже пять месяцев. Не смея поверить, Лейла смотрела на Вивиана, сжимая в руках поднос, не в силах пошевелиться. Он, конечно, заметил синяки и царапины, оставшиеся от прошлой ночи. Ей казалось, что он видит Лили Лоув, лежащую под грузным солдатом на краю поля, видит испуганную, заплаканную девушку, благодарно отдавшую всю свою жизнь за тридцать шиллингов и адрес в Шотландии.

Боль и мука в глазах Вивиана ясно показали ей, что между ними все кончено навсегда. Ни он, ни она были не в силах произнести ни слова, а только смотрели друг на друга через голову Френка.

Наконец он тихо, запинаясь, произнес:

– Простите меня. Я… я сделал… ошибку. Огромную ошибку.

Он повернулся, поднялся по ступенькам и исчез из виду. Несколько мгновений Лейла слышала звук его шагов по тротуару. Все, что ей осталось, – это воспоминание о его красивом лице, искаженном страданием, сжатых в горькой усмешке губах и глазах, полных вопросов, на которые она сейчас не могла ответить.

Френк попытался взять у нее из рук поднос, но она крепко вцепилась в него. Если бы она не держалась за него, то, наверно бы, рассыпалась, как кучка пепла, как огонь, который никогда больше не загорится.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ничего не видя перед собой, Вивиан несколько часов бродил по лондонским улицам, не замечая ни людей вокруг, ни транспорт. Он дважды выходил с тротуара на мостовую прямо перед идущей каретой, но даже не заметил, что счастливо избежал опасности. День перешел в вечер, на улицах зажгли желтые фонари. На город ложился туман. Людей становилось все меньше. Остались только рабочие, нищие и отчаявшиеся, позволявшие себе ходить по улицам, когда покрытый пеленой город становился удобным местом для преступлений.

У богатых мужчин при себе бывают толстые кошельки, золотые часы, кольца или запонки с драгоценными камнями, портсигары из черепаховой кости или серебряные табакерки, трости с золотыми или серебряными набалдашниками. И неважно, что жертва сильна: легкое касание при обгоне, короткая остановка, чтобы спросить время, молодая девушка, «случайно» пересекшая дорогу, – этого достаточно, чтобы облегчить ваш карман. В некоторых кварталах Лондона группы бандитов могли окружить и в мгновение ока раздеть прохожего, исчезнув так же быстро, как появились.

Странно, но Вивиан в этот вечер беспрепятственно прошел полгорода. Даже проститутки понимали, что их призывы не будут услышаны. Возможно, люди ночи видели в его глазах отчаяние, злость на обстоятельства и дикую агрессию человека, дошедшего до той черты, когда он больше не позволит себя унижать.

Постепенно становилось светлее и более шумно. Стало больше повозок. Что-то темное ринулось к нему, рука схватила его руку, раздался громкий голос:

– Господи, сэр, вы же лезете прямо под лошадь! Вивиан посмотрел в полное красное лицо с выпуклыми глазами и густыми, белыми усами.

– Благодарю, – пробормотал он.

– Да… для такой ночи вы чертовски невнимательны, – услышал он назидательный ответ. – Заходите внутрь, дружище, или возьмите кеб и поезжайте домой. Вы выглядите неважно.

Вивиан остался стоять, а пожилой человек отошел. Все, что он мог видеть, – это сверкающие огнями слова «Веселая Мэй», пляшущие у него перед глазами. Он довольно долго стоял и смотрел на них.

Увидеть Лейлу снова спустя пять месяцев и при таких обстоятельствах, – это было ужасно. При первой возможности Вивиан отправился из Брайтона в Лондон, чтобы поговорить с ней начистоту. Он несколько раз прошел всю Миртл-стрит, прежде чем решиться спуститься в ее подвал.

Уж лучше бы он считал себя жертвой мести целомудренной женщины. Жена другого мужчины! Неряшливого мужика в протертых штанах, шерстяной рубахе и подтяжках. Грубого животного с одной рукой. И этот солдатский жаргон! Он снова увидел его грубое красивое лицо, густые черные волосы, которые буйно росли на груди, желтые зубы. «Чего ты хочешь от моей жены?» И Лейла, с белым лицом, вцепившаяся в поднос, стоящая в знакомой комнате, заваленной теперь пивными бутылками. Доска для хлеба, кусок сыра, маринованный лук в кувшине – все на столе без скатерти– и скомканная постель в углу в четыре часа пополудни.

Жена другого мужчины! Этой красивой, утонченной и удивительно женственной девушкой обладает грубое животное, сквернослов в рубахе и подтяжках, – эта мысль казалась ему почти непристойной. Вивиану хотелось вернуться и вырвать ее из этих грязных рук, но холодный рассудок говорил другое.

Лейла Дункан – это искусное творение талантливого Лестера Гилберта. В действительности эта девушка – сирота из низших слоев общества. Конечно, ей больше бы подошел мужчина из ее круга, а не «надушенный ублюдок», как назвал его этот грубиян. Она была не благородной, целомудренной девушкой, а расчетливой замужней женщиной, игравшей им, чтобы что-то получить от него. Она хотела от него больше, чем несколько подарков. Господи, как она, наверное, упивалась, когда он предложил ей сердце и свое благородное имя! Как смешны были его постоянные возвращения к ней после ее унизительных отказов. Даже получив это жестокое письмо, он опять вернулся к ней. Она была явно смущена его приходом после своего окончательного отказа. У нее не было времени спрятать мужа.

Огни у входа в театр, цветастые платья женщин, элегантные плащи и шляпы их кавалеров, толкотня подъезжающих и отъезжающих карет, – все смешалось в его голове. Вопреки здравому смыслу ему хотелось думать, что, когда она взглянула на него, в ее глазах была боль, а не насмешка. Может, Лейла сама попала в ловушку? Он никогда не узнает ответа, потому что он не должен больше ее видеть. Вивиан стоял, пытаясь заглушить боль в сердце; но даже сейчас он все еще любил ее.

Театр Линдлей поглотил всех своих зрителей. До одиннадцати будет тишина, а потом он снова извергнет их. Молодые люди, как и он когда-то, будут толпиться у служебного входа с букетами цветов или небольшими подарками. Резко повернувшись, он шагнул в туман, стараясь избавиться от того, с чем не мог примириться.

Дома Китсон приветствовал его новостью, что доктор и мисс Марчбанкс прождали его больше часа и согласились пообедать. Отказавшись от еды, Вивиан, не раздеваясь, прошел в гостиную. Наверное, он поздоровался с Рупертом и Джулией и извинился за свой поздний приход и за то, что не переоделся. Если он и сделал все это, то вряд ли заметил, как. Они оба произнесли то, что полагается в таких случаях, и Вивиан был вынужден что-то отвечать. Затем Руперт ушел, сказав, что его по телефону срочно вызвали к их больной тете, добавив, что он присоединится к ним на приёме, как только освободится.

После ухода Руперта в комнате некоторое время царило молчание. Вивиан смотрел на огонь, но у него перед глазами стоял подвал, заставленный пивными бутылками, маринованный лук в кувшине, скомканная постель в углу. Господи, неужели она и вправду замужем за этим животным? Как он мог оставить ее там? И как мог забрать ее оттуда? Она – жена другого мужчины. К тому же Лейла написала в том письме, чтобы он не вмешивался в ее жизнь.

На него снова нахлынуло отчаяние. Он знал только один способ заглушить его. Машинальным движением от потянулся к графину, налил полный стакан и залпом выпил.

– Тебе не кажется, что на сегодня достаточно? – раздался рядом спокойный голос.

Вивиан повернулся и посмотрел на женщину, которая оценивающе смотрела на него. Он забыл о ней, и ее слова, в которых явно слышался упрек, задели его за живое. Джулия Марчбанкс была причиной его разрыва с Лейлой: девушка, которую он любил, разительно переменилась после поездки в Шенстоун.

– А тебе не кажется, что лучше придержать язык? – ответил он. – Слава Богу, я не один из твоих братьев, чтобы слушаться тебя.

– Да будет так, – покорно согласилась она. – Я так понимаю, мы не поедем сегодня на прием?

– На прием?

Легкая улыбка коснулась ее губ.

– При данных обстоятельствах весьма вероятно, что это и лучше.

– При каких обстоятельствах? – агрессивно спросил он.

– При тех обстоятельствах, что ты уже на полпути, чтобы напиться. Я всегда думала, что ты знаешь меру. Мои братья знают.

– Они у тебя образцы совершенства, черт бы их побрал, – выругался Вивиан, не собираясь объяснять ей истинную причину своего состояния. Пусть думает, что он пьян. – Ты держишь их в черном теле, – продолжил он, изображая пьяного. – Ты знаешь это?

Вивиан налил себе еще стакан.

– Есть что-нибудь на свете, чего ты не умеешь? – спросил он.

Джулия грациозно села на стул напротив него, явно не желая продолжать эту тему.

– Я возвращаюсь в Корнуолл в конце недели. Отец пишет, что только я могу быть в доме хозяйкой, а братья жалуются, что, пока меня нет, никто не хочет приезжать в гости. Это очень забавно, насколько мужчины не могут обходиться без женщин.

– Ха, – хмыкнул Вивиан. – Здесь ты не права. Ты никогда не была с полком на марше. Нет ничего более радостного и приятного, чем компания мужчин. Они непритязательны, все понимают и все прямо говорят тебе. Между ними доверие, уважение, даже готовность умереть друг за друга, если понадобится. Назови мне что-нибудь подобное у женщин, – потребовал он, взмахнув в ее сторону графином.

Джулия улыбнулась.

– Допускаю, что не смогу. Нет ничего более утомительного, чем компания женщин, которые могут говорить только об оборках на платье, акварели и коварстве своих кухарок. Они с улыбкой льстят тебе в лицо, но при первой возможности опорочат за твоей спиной. Нельзя верить ни одному их слову. Без малейшего угрызения совести женщины нарушают свое обещание, и их единственное желание – достичь своих целей, нимало не заботясь о чувствах тех, кого они растопчут на своем пути.

Ее слова горели солью на его свежих ранах.

– Означает ли это, что ты не относишь себя к их числу? – Он оглядел ее откровенно наглым взглядом. – Бедное создание. А с виду настоящая женщина.

Она тихо засмеялась.

– Хотелось бы надеяться. А ты самый настоящий мужчина, Вивиан, – заявила она, смерив каждый дюйм его тела не менее откровенно. – Я понимаю, твой отец был мужчина хоть куда, и немногие женщины могли сказать ему «нет». И тебе тоже.

Злость и унижение снова нахлынули на него. Он отвернулся, чтобы поставить графин на стол. Голубоглазая девушка в страусиных перьях раз за разом говорила ему «нет». А сегодня днем за нее это сказал грубый мужик, а она стояла и смотрела.

– Некоторые женщины имеют возможность сказать мне «нет», – свирепо ответил Вивиан.

Внезапно он увидел перед собой лицо Джулии: ее глаза светились огнем.

– Ты дурак! – вскрикнула она. – Ты бесцельно носишься, как дикий жеребец, бездумно тратя свою силу. При некоторой дрессировке и правильном управлении это животное может стать первоклассным.

Ее рука опустилась на его руку.

– Мой дорогой, тебе не нужен ни Шенстоун, ни титул. Это и так твое. Ты из тех редких людей, которым нужен весь мир.

Вивиан смотрел на нее, пытаясь понять, что она сказала, но почувствовал, как невероятная усталость наваливается на него. Затем он сообразил, что смотрит на ее сапфировое ожерелье, составляющее гарнитур с теми злосчастными серьгами. Оно покоилось вокруг шеи и дразнило память.

Она придвинулась ближе и положила вторую руку поверх его.

– В тебе течет такая же голубая кровь, как и в твоем брате, но ты не скован условностями, как он. Ты волен поступать в жизни, как тебе хочется. У тебя великолепное тело и мятежный дух. С этими двумя качествами тебе нужен дом, в сравнении с которым Шенстоун покажется деревней. Ты сможешь получить свой собственный титул, дарованный тебе в награду за личные достижения, и он перейдет по наследству твоим сыновьям.

Она крепче сжала его руки.

– Вивиан, ты представляешь собой удивительную смесь аристократа и бунтаря, перед тобой блистательное будущее. Но ты пока предпочитаешь не замечать того, что увидела я. Ты пытаешься забыть обстоятельства своего рождения, глуша свой мозг бренди, и тратишь силу своего великолепного тела на никчемных женщин, которые в один прекрасный день уйдут от тебя к мусорщику. Неужели ты не видишь, что твое необычное происхождение дает тебе уникальную возможность?

– Не все люди честолюбивы, – пробормотал Вивиан, буквально загипнотизированный сверкающими на ее кремовой шее сапфирами.

– Ты честолюбив, – с жаром настаивала Джулия. – И ты сможешь взлететь выше многих, если тебя правильно направлять. Женщина, которая станет твоей женой, должна стоить твоей мужественности и благородного происхождения, которое нельзя отрицать. Эта женщина должна помочь тебе достичь высот, которых достигают немногие мужчины. Во всех смыслах, – закончила она утонченным намеком.

Он снова предупредил ее:

– С мужчиной моей репутации ты вступаешь на опасный путь. Надеюсь, ты понимаешь это.

– С репутацией даже более странной, чем я подозревала, – уточнила она. – Я слышала сегодня кое-что, что укрепило мою веру. Об этой истории шепчутся в салонах и гостиных. Лондон замер в ожидании.

Выдернув руки, Вивиан требовательно спросил:

– О чем шепчутся? Ну-ка, Джулия, выкладывай.

– Ты убил двух людей из своего отряда, – произнесла она, глядя прямо ему в глаза. – Рискуя быть пойманным и обреченным на долгие мучения, ты хладнокровно застрелил их на виду у кровожадных дикарей. Официальная версия утверждает, что ты убил их, чтобы избавить от ритуального жертвоприношения дикарями, но ходит слух, что ты сделал это из-за женщины.

Именно этого Вивиан и боялся с момента возвращения в Лондон. Это был последний удар сегодняшнего дня. Вивиан отвернулся и подошел к камину. Феннимор исполнил свою угрозу. Его собственная репутация была гарантом того, что общество поверит наиболее скандальной версии этого происшествия. Закрыв глаза, он вновь пережил тот момент, когда на раздумье не оставалось времени. Постоянные тренировки под управлением деда с детства сделали его великолепным стрелком. Те двое умерли мгновенно, пораженные в голову.

Он почувствовал на себе ее руки и повернулся. Джулия победно смотрела на него.

– Ты все еще ничего не видишь? – с вызовом спросила она. —Мне наплевать на то, что было на самом деле. Все, что я вижу, это доказательство храбрости и живой страсти, которая превращает мужчину в гиганта. Раскрой глаза, Вивиан, и посмотри на меня. Неужели ты будешь отрицать, что я идеальная жена для тебя?

Он ошарашенно смотрел на нее, а Джулия расстегнула сапфировое ожерелье и сняла его с шеи.

– Я готова расстаться с ним, если мне не удастся убедить тебя в этом, – сказала она, покачивая им.

– А зачем оно мне?

– Оно составит комплект с серьгами, которые ты выиграл в предыдущем пари. Я надеюсь, они все еще у тебя?

Вивиан кивнул. Сегодня они как никогда ассоциировались с его поражением.

– Господи, как я хочу получить их назад, – пропела она, – тогда гарнитур опять будет полным.

– Ты слишком уверена в себе, – заметил он.

– Да, мой дорогой Вивиан. Ты отважишься принять мой вызов?

Безрассудное желание взять реванш каким угодно способом вдруг охватило его.

– Силы слишком неравны, моя дорогая Джулия. Ее смех был тих и соблазнителен.

– Правда? Посмотрим. Если я его проиграю, у тебя будет полный гарнитур, и ты сможешь подарить его одной из своих хористок в награду за то, что она повалялась с тобой в стоге сена.

Ее слова усилили его безрассудную решимость.

– Когда-нибудь я изваляю тебя в стоге сена.

– О нет, не получится. Я совсем не такая, как проститутка Лейла Дункан.

– Получится, черт возьми.

Все в ней было более добротно, чем в Лейле: ее выпуклости, полные губы, неприкрытая решимость. Он понял, что хочет ее, и это чувство ошеломило его. Ему нужно выкинуть из головы тот подвал, пивные бутылки, черноволосого мужчину, который наверняка знает, как покорить девушку в стоге сена. А главное, ему нужно выкинуть из головы женщину, сжимавшую в руках поднос; она сегодня разрушила его жизнь.

Джулия еще была у него в постели, когда без особых церемоний вошел слуга в сопровождении Руперта Марчбанкса, который забеспокоился, куда девалась его сестра.

До Рождества оставалась целая неделя. По дороге в театр Лейла думала о предыдущем Рождестве, которое провела с Рози. У нее больше не появилось таких близких подруг, и она очень скучала по ней. Со временем горе сменилось безысходной тоской. Теперь Лейла понимала, что толкает человека на самоубийство. Предательство друга, которое повергает тебя в отчаяние. Испытав его сама, Лейла поняла, что это очень личное чувство. Отчаяние сблизило ее с Рози, но уменьшило чувство утраты.

Лейла ушла от Френка и с тех пор его не видела. Переезд в новый подвал несколько развеял ее. Все еще связанная с мужем и почти не надеясь освободиться, она постоянно думала о том, что причинила боль Вивиану. Через два дня после его незабываемого появления газеты запестрили сенсационными новостями о Вейси-Хантере, который никогда не унаследует фамильный титул и имущество.

Испуганная, она читала подробности событий в Ашанти, которые в разных газетах освещались по-разному. Она ни на мгновение не верила, что Вивиан застрелил Брассарда из-за женщины или из-за чего-нибудь еще. И, конечно, она не думала, что он сделал бы это, если бы видел хоть малейшую возможность спасти их. Следственная комиссия признала его невиновным. Зачем вытаскивать это дело на страницы бульварных газет?

Вдобавок, во всех подробностях обсуждались причины, по которым наследником Бранклиффа становится младший сын, Чарльз Вейси-Хантер. Несколько дней она чувствовала себя просто несчастной, когда в газетах написали, что обезумевшая мать одного из убитых набросилась на него и что разъяренная толпа закидала его яйцами у ворот казармы. Потом появилось сообщение, что один из элитных офицерских клубов Лондона прекратил его членство, лишив возможности посещать его.

Лейла спрашивала себя снова и снова, почему он не признался ей во всем. И всякий раз сама себе отвечала, что и она не могла раскрыть ему свой секрет. Если бы она была честна с ним с самого начала, ее совесть сейчас была бы спокойна, а сердце не болело. Но Вивиан не давал о себе знать, и боль стала утихать. Это позволило ей уйти в работу. Хотя уроки пения прекратились, она продолжала играть на пианино, которое купил ей Вивиан. Эти звуки наполняли жизнь смыслом, оставляя меньше времени на размышления. Когда в этот вечер она прошла мимо Монти и остановилась, чтобы стряхнуть снег с мехового воротника, ее окликнул Джек Спратт и, весело поприветствовав, добавил:

– Мистер Гилберт хочет вас срочно видеть. Лейла сразу направилась к Гилберту. Прошлый

опыт научил ее без особого оптимизма относиться к подобным приглашениям. Наоборот, у нее появились дурные предчувствия. В последнее время они часто посещали ее.

При ее появлении Лестер Гилберт поднялся из-за массивного стола и улыбнулся. Это ничего не значило. Он всегда сообщал самые неприятные вещи с улыбкой.

– Мисс Дункан, как очаровательно вы сегодня выглядите! Русская принцесса из заснеженной страны, шведская дворянка, образ рождественской добродетели!

Это была его обычная манера общения, и она стояла, спрятав руки в муфту, ожидая, когда он перейдет к делу.

– Последнее время вы выглядите немножко бледной, моя дорогая. Надеюсь, все в порядке? Никаких семейных неурядиц или финансовых затруднений? К тому же вы похудели чуть больше, чем нужно. Мои зрители предпочитают видеть на сцене… э… здоровых женщин.

– Я постараюсь есть больше, мистер Гилберт, – пообещала она и собралась выйти.

– Отлично, великолепно! Вы становитесь очень популярны у наших джентльменов. И у леди, конечно, – добавил он поспешно. – Вы отлично развиваетесь под моим руководством. Я более, чем доволен. Разве я не говорил вам когда-то, что послушание поощряется?

– Да, по-моему, говорили, – пробормотала Лейла, желая, чтобы он отпустил ее переодеться к первому номеру. Она и так пришла слишком поздно.

– В качестве подарка я даю вам роль Лолы, цыганки. У Мегон бронхит, и она вряд ли скоро сможет петь. Я не ошибся в вас. – Лестер весело засмеялся. – Если на вас надеть черный парик, вы будете вылитая цыганка.

Она послушно улыбнулась.

– Спасибо, мистер Гилберт. Я буду очень стараться.

Это он и ожидал услышать, поэтому снова лучезарно улыбнулся и проводил ее до дверей офиса. Смысл произошедшего дошел до нее только, когда она шла мимо рабочих сцены, которые, как муравьи, сновали туда-сюда, прилаживая декорации для первого действия после дневного спектакля. Между спектаклями всегда была ужасная спешка, потому что первая и последняя сцены в «Веселой Мэй» требовали больших перестановок. Отовсюду неслись стуки молотка и проклятия. Лейла шла, пытаясь вспомнить сцены, в которых участвует цыганка. Она обнаружила, что не помнит ни слов, ни музыки. Весь сюжет «Веселой Мэй» вдруг вылетел у нее из головы. Ее охватил страх. Еще на дневном спектакле с Мегон было все в порядке. Как она могла заболеть так быстро?

Ей встретился Джек Спратт, и она схватила его за руку.

– Где можно взять экземпляр сценария? Я должна играть Лолу, и мне нужно повторить текст. Я не помню ни одного слова.

Он похлопал ее по руке.

– В тот момент, когда вы выйдете на сцену, вы все сразу вспомните.

– Да, я уверена, что так и будет, – пробормотала Лейла, уверенная в обратном. – Но мне все равно нужен экземпляр сценария. Где сидит суфлер? Кто вступает первым: я или оркестр? О Господи, мне кажется, что ария не в моей тональности.