Текст книги "Запретный плод"

Глава 17

Флоренс трудно было поверить, что все это происходит наяву. Эдвард любит ее! Эдвард доверяет ей! И он улыбается всякий раз, как встречается с ней взглядом.

Они пробрались на кухню – на цыпочках, опасаясь разбудить герцогиню или прислугу, и набрали целый поднос провизии. «Подкрепиться», как сказал Эдвард. На Флоренс была надета только широкая рубашка графа – единственный предмет одежды, который он пожелал на ней видеть. Сам граф вел себя крайне непристойно: постоянно зажимал девушку в укромных уголках или дотрагивался до ее зада и груди, якобы проверяя, не замерзла ли она. Казалось, он абсолютно не может держать руки при себе.

Потом они вернулись в спальню и, забравшись с ногами на кровать, принялись за еду. С подноса, поставленного на одеяло, стремительно исчезали фрукты и бутерброды с сыром и ветчиной.

– Я страшно голоден! – в который раз объявил Эдвард, отрезая серебряным ножом кусочек яблока и угощая им Флоренс. – А еще у меня навязчивое желание все о тебе знать.

– Все-все? – лукаво улыбнулась девушка. Граф окинул ее недвусмысленным взглядом.

– Все-все, – повторил он и коснулся пальцем ее нижней губки. – Например, какое слово ты произнесла первым. Любимый цвет. Как звали твоих школьных подруг.

Флоренс прильнула щекой к ласкающей ее ладони и чуть не замурлыкала.

– Моим первым словом было «киса». Не «мама», а «киса», представляешь? Любимый цвет... хм, пожалуй, синий. А моим лучшим другом – в любом возрасте – был мой отец. Он умел снизойти до моего уровня, даже когда мне было пять лет, поэтому с ним было очень легко дружить. А еще он был очень веселым человеком.

– «Киса»! – Эдвард усмехнулся. – Это еще что! Моим первым словом было «бум». Я был совсем маленьким, и когда ползал, постоянно что-то ронял. Отсюда и «бум». Любимый цвет – вишневый. А моим лучшим другом всегда был Фредди. Хотя на какое-то короткое время он был вытеснен из моего сердца маленьким пони. Планкетт, так я назвал свою первую лошадь.

– Какое странное имя!

– Это фамилия нашего учителя грамматики. У него были узкое лицо и длинные зубы. И при этом такое благодушное выражение лица. Точь-в-точь как у пони. – Эдвард окинул взглядом Флоренс и улыбнулся. – Тебе это все интересно?

– Ужасно!

– Тогда можно еще вопрос? Как умерла твоя мать? – спросил Эдвард неуверенно, словно боялся обидеть Флоренс.

– Мне было тогда всего три года, – вздохнула девушка. – Она умерла при родах. Малыш – это был мальчик – тоже погиб. Не волнуйся, меня не расстроил твой вопрос. Я почти не помню матери, только по рассказам отца. Они родились в одном городке и с детства любили друг друга. Папа рассказывал, что никогда больше не встречал такой умной и красивой женщины. После ее смерти он словно погас. Я думаю, только мое существование помогло ему пережить потерю жены. Знаешь, – Флоренс мягко улыбнулась и снова потерлась о ладонь Эдварда, – когда я встретила Фредди, то сразу, подумала: вот таким, наверное, был бы мой брат.

Эдвард осторожно взял ее руку и поцеловал открытую ладонь.

– Я не знал, что, кроме матери, ты потеряла еще и брата.

– Такое бывает. Хорошо, что тогда я была крохой. Отец и его любовь сполна заменили мне умершую мать. Старушки из прихода прозвали его «наседкой», но он не обижался.

– Старушки из прихода? – усмехнулся граф.

– Да. В каждом приходе есть такие. Им всегда до всего есть дело. Впрочем, это вполне невинные создания, просто у каждого свой способ разогнать тоску. К моему отцу они всегда относились тепло. – Образ викария всплыл в памяти: доброе, ласковое лицо, чуть удивленные брови, теплая улыбка. – Он был чудесным человеком и прекрасным отцом. Вот только с деньгами не умел обращаться, но разве это важно для служителя церкви?

– Он полагал, что Бог пошлет ему помощь в трудный момент? – усмехнулся Эдвард.

– Это точно! – засмеялась Флоренс, толкнув его в плечо. – Впрочем, он не знал нужды до самой смерти. Похороны забрали остатки средств.

– А эта твоя способность привлекать к себе животных? – сменил тему Эдвард.

– Скорее, ужасающее проклятие, – снова рассмеялась девушка. – Маленькие дети, кстати, тоже тянулись ко мне. Это у меня с раннего детства. Сколько себя помню, все кошки в округе липли к моим ногам, стоило мне выйти из дому. Те же старушки из прихода назвали меня Мисс Сардина, представляешь?

– Бедняжка! – фыркнул Эдвард насмешливо. – Тебе приходилось несладко!

– Смейся, смейся, негодяй! – Флоренс принос творно нахмурилась. Ей все еще казалось странным, что она может так просто разговаривать с Эдвардом, словно рядом с ней был ее друг Фредди. – А между тем я боялась долго задерживаться на улице, потому что какой-нибудь кот понаглее мог затеять драку за место у моих ног.

– Я и говорю – бедняжка! – снова засмеялся Эдвард. – Но должен признаться, что мой вкус совпадает со вкусом кезикских кошек и маленьких детей.

Последнюю фразу он проговорил задумчиво, гладя рукой обнаженную щиколотку девушки. Поразмыслив немного, он снова погладил ее ногу, уже настойчивее и значительно выше.

– У тебя было интересное детство, милая.

Флоренс сразу поняла, о чем он думает. Его собственные детство и юность прошли в куда менее теплой обстановке – равнодушный отец, хрупкая, запуганная мать, друзья, которые на самом деле были ниже по положению, а значит, всего лишь слуги графа Грейстоу. Девушка догадывалась, что Эдвард не ждет ее сочувствия, но все равно жалела его. Самым близким существом для маленького Эдварда был его брат, вспомнила она. Что ж, ему повезло, что у него есть брат!

– Расскажи о своем детстве, – попросила Флоренс и поправила Эдварду волосы. – Фредди успел кое-что мне поведать, но не так много.

– Да нечего особо рассказывать. Мой брат был для меня единственным, что скрашивало детство. Иногда мы играли в рыцарей, иногда он доводил до белого каления наших учителей, а я его прикрывал от отца...

– И научил его плавать.

– Ты знаешь? – Эдвард задумчиво смотрел в сторону окна. – Это одно из лучших воспоминаний, честное слово. В то время мы оба плохо плавали, но с годами ученик превзошел своего учителя. У меня до сих пор хранится его награда.

Он быстро перекатился на бок и спрыгнул с кровати. На минуту он вышел из спальни, а затем вернулся и протянул ей золотую медаль на потертой голубой ленте. Вид у него был весьма торжественный, и у Флоренс сжалось сердце. Почему-то ей ужасно захотелось вернуться в то время, когда Эдвард был мальчиком, когда суровое воспитание еще не заставило его спрятаться в раковину самоконтроля. Ей захотелось занять на то время место его матери, чтобы защитить его от отца, жестокой рукой правившего семьей и продолжавшего до самой смерти любить постороннюю женщину.

– Значит, ты действительно сохранил эту медаль?

Эдвард снова сел на кровать рядом с ней.

– Даже в том юном возрасте я понимал, что однажды захочу подержать в руках приз, который выиграл Фредди.

– Из тебя получился отличный брат!

На мгновение лицо Эдварда помрачнело, но тотчас осветилось улыбкой.

– Э, нет! Это Фред был отличным братом. Знаешь, у нас было не такое уж и суровое детство. Мы никогда не знали нужды – я имею в виду, что у нас всегда было вдоволь денег, и мы могли получить все, что угодно. Думаю, таким образом отец пытался проявить свою любовь к нам. По-другому он не умел. Он сделал все, даже перешагнул через свою любовь к женщине, чтобы его семья и дети никогда не узнали нищеты. Он слишком хорошо помнил, как наш дед почти довел семью до разорения.

– Он делал это не столько для вас, сколько для себя. И это не значит, что вы всю жизнь должны были жить по армейскому режиму, чтобы оправдать его доверие.

– Зато отец научил меня чувству ответственности. И дисциплина вовсе не такая плохая штука. – Тут Эдвард неожиданно улыбнулся. – Хотя с твоим появлением все пошло прахом. Какая уж тут дисциплина, когда мы сидим среди ночи на кровати и жуем бутерброды!

– Исключения порой полезны, – лукаво сказала девушка.

– О, Флоренс! – Эдвард схватил ее руки. – Я так люблю тебя! Прости, что дал тебе повод сомневаться в этом!

– Я тоже люблю тебя, – ответила девушка. Слова были такими новыми и непривычными для нее, что она смутилась и покраснела.

Эдвард заметил румянец, заливший ее щеки, топ и мысли его устремились в другом направлении. Он придвинулся ближе и закинул волосы Флоренс ей за спину.

– Я хочу продолжить то, что мы начали. Мне нужно стать с тобой единым целым, слиться в одно существо.

От этих слов она так смутилась, что у нее покраснели даже уши и плечи. Не в силах поднять глаз, Флоренс опустила голову.

– Скажи, что тоже хочешь этого! Прошу тебя, милая!

Девушка положила руки Эдварду на грудь. Его сердце стучало еще чаще и тяжелее, чем ее собственное, будто граф боялся услышать отказ.

В голове уже звучал ответ, но Флоренс медлила. Конечно, он предложил ей стать графиней, разделить с ним жизнь, но пока это были только слова. Настоящий обет может быть дан только перед алтарем. Если сейчас она, Флоренс, отдастся Эдварду, пути назад не будет. И если завтра чары разрушатся, и граф найдет более привлекательной дочь булочника или юную вдовушку из Лондона, Флоренс останется ни с чем.

Ей было страшно. И тем не менее от этого она только сильнее тянулась к Эдварду, и еще сильнее хотелось дать согласие на все, что он может предложить.

– Да, я хочу этого, – тихо произнесла она.

Со вздохом облегчения Эдвард привлек ее к себе, чуть лаская кожу под волосами и нежно целуя мочку уха.

– Я постараюсь сделать все очень бережно. Не хочу, чтобы ты пожалела.

– Ты можешь не слишком сдерживаться. Мне нравится, когда ты становишься диким. – Флоренс протянула руку и погладила широкую грудь, задумчиво изучая колечки волос.

– О, только не в этот раз. Я могу причинить тебе боль, – объяснил Эдвард. – Ты знаешь, как это бывает?

– Весьма приблизительно, – призналась девушка, краснея, но руки не убрала. – Еще меньше я знаю, что должна делать женщина, когда мужчина, когда...

– Когда все произойдет, – пришел на выручку граф. – Это не важно. Все случится само собой. Я сделаю все сам, тебе не нужно об этом беспокоиться.

В его голосе появились новые нотки – не столько забота, сколько нетерпение. Почувствовав это, Флоренс скользнула рукой ниже, по крепким мышцам живота до пояса нижнего белья, чуть оттянув его. Сильный толчок – и его мужское достоинство ткнулось ей в ладонь.

Эдвард был так возбужден, что его клинок казался сделанным из камня.

– Я буду осторожен, – пробормотал граф.

Флоренс чуть улыбнулась ему в плечо. Будучи еще невинным созданием, она успела разгадать главную мужскую дилемму: желание быть сильным и властным по отношению к женщине и одновременно с тем настойчивая потребность оберегать и заботиться. Мужское орудие одновременно должно завоевывать и защищать. Столько силы и мощи заключено в этой части тела, и при этом она столь податлива на женскую ласку!

Флоренс чуть сжала напряженный член рукой, и он тотчас откликнулся, дернувшись в ладони.

– Меня больше беспокоит размер... – тихо сказала девушка. – Не слишком ли он велик?

Эдвард накрыл ее руку своей, повторяя ее движения вверх-вниз.

– Не бойся. Ты сумеешь принять меня. – Свободной рукой он погладил ее бедро. – Ты создана для этого.

– Я знаю, что ты прав. Но согласись, у тебя довольно крупный...

При этих словах Эдвард ощутил сильнейший спазм между ног. То, что Флоренс считает его достоинство большим, волновало его.

– Ты совсем не боишься, правда? – спросил он хриплым голосом. – Ты даже не дрожишь.

– Просто я не совсем представляю, что меня ожидает. И еще...

Поцелуй в губы заставил ее замолчать. Эдвард мягко опрокинул девушку, затем перекатился на нее, подминая под себя. Объятие оказалось таким сильным, что у обоих пресеклось дыхание. Чертыхнувшись, Эдвард постарался взять себя в руки и чуть приподнялся. Вид Флоренс, распростертой под ним, заставил кровь броситься ему в голову. Чуть не зарычав, он сдернул с нее свою рубашку. Нежные белые груди открылись ему, вызывающе уставившись в лицо.

Флоренс потянулась навстречу мужской груди, чувствуя, как твердый стержень тыкается в живот и между ног. Желая более тесного контакта, она обвила бедра Эдварда ногами. Ответом на это стало его хриплое дыхание. С его губ сорвалось имя Флоренс.

Эдвард едва сдерживался, почти яростно целуя податливые губы, не встречая отказа, и, казалось, в каждом уголке его тела бился сумасшедший пульс. Флоренс выгибалась под ним, желая полного слияния двух тел.

– Скажи мне... скажи, что я должна делать...

– Я покажу тебе... – Эдвард целовал ее грудь, чуть покусывая нежные соски.

Желание нарастало в ней, тело словно наливалось свинцом, вся кровь устремилась туда, куда тыкался горячий клинок Эдварда.

– Тогда делай это быстрее. Я не могу больше ждать...

Словно не слыша ее мольбы, Эдвард продолжал ласки, пока Флоренс не стала стонать с каждым выдохом.

– Возьми его в руку, – приказал он. – Укажи ему путь. Сделай это!

Теперь ее трясло, трясло от возбуждения. Она провела обеими ладонями по обнаженной спине любимого, по ягодицам, затем одной рукой нашла ощупью его член и сжала его пальцами. Дыша все чаще, закрыв глаза, чтобы мысленно представить то, что делали руки, Флоренс подвела член туда, где тянуло и ныло больше всего.

– Согни колени сильнее, – велел Эдвард.

Он приподнялся на локте, чтобы видеть ее лицо, закрытые глаза, нежный рот, из которого вырывались тихие стоны. Он ясно видел желание, читаемое на ее лице, и только теперь осознал, как велико должно быть доверие женщины, чтобы отдаться мужчине безо всякого сомнения.

Его член скользнул в шелковые сети, ища входа. Одной рукой Эдвард накрыл пальцы Флоренс, помогая и направляя. Он остановился, только ощутив хрупкую преграду, давая девушке привыкнуть к новому ощущению.

– Что ты чувствуешь? – спросил он.

– Он пульсирует, – тихо шепнула Флоренс, открывая глаза. Зрачки ее были расширены от возбуждения. – Я не могу ждать. Сделай что-нибудь, прошу тебя!

Испарина выступила у нее на лбу. Между ног словно было целое озеро, и хотелось толкнуться навстречу Эдварду, чтобы принять его в себя целиком. Но сам Эдвард почему-то медлил, словно сомневался, и Флоренс оставалось только недоумевать, видя его нерешительность. Неужели он не хочет ее?

– Тебя мучают сомнения? Ты же заходил так далеко и раньше. – Флоренс заглянула Эдварду в глаза.

– Верно.

– Но ведь в этот раз ты не собираешься останавливаться?

Граф напряженно улыбнулся.

– Только если ты меня об этом попросишь.

– Боишься, что я передумаю? Но я давно все решила. Я хочу, чтобы ты... – Флоренс облизнула губы.

– Скажи. Скажи это, – попросил Эдвард, целуя мочку ее уха.

– Хочу, чтобы ты... чтобы ты вошел в меня!

– Даже если будет больно?

– Даже если будет больно, – кивнула Флоренс и снова чуть подалась вперед, навстречу толкающимся движениям мужского клинка.

Движения стали настойчивее, то проникая немного вглубь, то выскальзывая наружу, чтобы тотчас вернуться. И все же этого было недостаточно – Флоренс чувствовала, что это еще не все, и все ее существо замерло в ожидании главного толчка.

– Прошу, не томи меня! – простонала девушка. – Я хочу стать твоей!

Она почувствовала, как напряглась спина Эдварда. На крепкой шее и плечах выделились мышцы. Кожа под ее пальцами была влажной. На один короткий миг Эдвард застыл, а затем коротким, резким толчком проник в нее, разорвав тонкую преграду. Флоренс ощутила тянущую боль между ног, но ощущение быстро прошло, уступив место странному волнению.

– Со мной все хорошо, продолжай, – сказала девушка.

– Посмотри на меня, милая, – попросил Эдвард. – Я хочу видеть твои глаза.

Взгляды нашли друг друга. Медленно и осторожно граф продолжил скользящие движения, уже не встречая сопротивления на своем пути, пока не заполнил Флоренс целиком. Шелковые ножны плотно обхватили клинок.

– Господи, Флоренс, ты создана для меня!

Найдя на ощупь пальцы девушки, Эдвард поднял ее руки и прижал за запястья к подушкам. Теперь он двигался быстрее. Он дрожал так же часто, как и Флоренс, на лбу выступила испарина.

– Я люблю тебя, – шепнул он и заключил ее в объятия. Бедра двигались все чаще и быстрее, и Флоренс чуть покачивалась, впервые в жизни ощущая себя по-настоящему взрослой женщиной. Странное чувство собственной власти над мужчиной, власти врожденной, но спавшей до этой поры, пробуждалось в ней и пьянило сильнее крепкого вина.

Эдвард тихо повторял ее имя и сжимал ее так, что едва хватало воздуха, а его бедра двигались все быстрее. Флоренс, уловив этот ритм, стала покачиваться в ответ, и ощутила слабый отклик в собственном теле, почти незаметное трепещущее ощущение, постепенно нараставшее и крепнущее.

– Не спеши, любимая. Первый раз бывает только однажды, – зашептал ей на ухо Эдвард. – Ты так хороша сейчас. Я желал этого с того момента, как впервые обратил внимание на твои крохотные ступни, на твою соблазнительную грудь, на твой подвижный рот...

Он бормотал что-то нежное, но Флоренс почти не слышала его слов, захваченная танцем двух тел. Она едва заметила, как рука Эдварда скользнула вниз и принялась ласкать ее там. Наслаждение, сначала робкое и слабое, развернуло крылья и порхало где-то рядом, готовое подхватить и унести прочь.

Но ее любимый, казалось, не мог целиком отдаться происходившему, словно пытался сохранить хладнокровие. Даже частое, хрипловатое дыхание и жадные поцелуи, которыми он покрывал шею и лицо Флоренс, не скрыли от нее этого.

– Почему ты так напряжен?

– Я не должен терять голову, милая. Мне нужно успеть остановиться прежде, чем мое семя прольется в тебя, – с отчаянием простонал граф.

– Забудь об этом, я хочу принять тебя целиком.

– Но тогда это будет настоящая брачная ночь, ведь ты можешь забеременеть.

– Для меня это и есть брачная ночь, милый. Я люблю тебя, и никто другой мне не нужен. Я хочу носить твоего ребенка.

На несколько секунд Эдвард остановился, внимательно посмотрев на Флоренс, словно не до конца поверил тому, что услышал. Затем он простонал ее имя и возобновил движения, все быстрее и чаще. На этот раз не только его тело – даже его лицо было расслабленным, и на нем отражались все чувства, которые он испытывал. Толчки стали мощнее и чаще, словно слова Флоренс заставили Эдварда переступить все мыслимые границы. Он почти рычал, сжимая ее в объятиях, словно огромный медведь, а Флоренс, почти задыхаясь, стонала от щемящего чувства счастья – счастья принадлежать любимому мужчине.

Наслаждение, чуть задремавшее, снова проснулось в ней и вернулось с новой силой. Странные, ритмичные спазмы все чаще сжимали все внутри, и когда Эдвард вдруг заревел от невероятного освобождения, девушка ощутила толчки внутри, похожие на сладкие, тягучие конвульсии. Она закричала, сминая пальцами ткань одеяла и выгибаясь вперед, и в этот момент семя Эдварда пролилось внутри ее.

– Господи, – прошептала она, спустя недолгое время после того, как гроза отгремела. – Я хочу снова повторить это.

Плечи Эдварда, лежавшего рядом, затряслись – он беззвучно смеялся. Перекатившись на бок, он нежно поцеловал ее в шею и пробормотал:

– В таком случае, милая, тебе придется немного подождать.

Графу казалось, что весь мир, до этого всю его жизнь кружившийся в бешеном ритме, вдруг остановился и замер только для того, чтобы дать ему почувствовать настоящее счастье и покой. Словно именно сейчас он, Эдвард Бер-рук, граф Грейстоу, нашел себя. Сердце стучало ровно, до самых краев заполненное любовью к женщине, лежавшей на его плече.

Разве он мог предположить, что все обернется таким образом? Эта ночь оказалась самой невероятной ночью в его жизни – полной открытий'и потрясающего наслаждения. Теперь Флоренс принадлежала ему целиком и совершенно не возражала против этого. Она сказала, что хочет носить его ребенка. Воспоминание об этом заставило сердце сжаться.

Неужели это только начало? Неужели впереди еще сотни, тысячи таких ночей и еще столько же дней, предназначенных для того, чтобы проводить их вместе?

Ощущение было настолько невероятным, что воздух казался гуще, а Флоренс, лежавшая рядом, – хрупкой и призрачной, словно фея.

Фея, которую он поведет под венец. Разве мог он просить у Бога большего?

Глава 18

Спустя некоторое время Эдвард провел Флоренс в свою ванную комнату, скорее напоминавшую бассейн. Пол и края ванны были выложены черным мрамором с белыми прожилками, краны и трубы были отделаны позолотой. Здесь граф с невестой провели не меньше часа, предаваясь ласкам и отдыхая в теплой воде. Флоренс, сидевшая на бортике, подставляла руки и спину, позволяя Эдварду мыть себя мягкой мочалкой.

– Ты – повелительница животных, – с усмешкой сказал граф, вновь проникая в нее.

На этот раз все произошло прямо в воде, и это было еще удивительнее, чем в постели. Не было тревожного ожидания, не было пугающего чувства неизвестности – только всепоглощающее желание принадлежать любимому человеку. Эдвард показал ей, как много потаенных мест находится внутри женщины и как можно их возбудить во время прелюдии, как можно ими управлять.

– Скажи мне, как тебе нравится больше всего, – говорил он, желая узнать Флоренс как можно ближе.

Девушка ласкала его губами, заставляя стонать и просить большего.

– Когда ты делаешь так, – бормотал Эдвард, – я становлюсь игрушкой в твоих руках. Даже самый сильный мужчина не прочь стать слабым в женских объятиях.

Ближе к утру Флоренс отправилась к себе, чтобы переодеться, но Эдвард, не желавший отпускать ее даже ненадолго, последовал за ней. Он настоял на том, что сам оденет ее, и велел Лиз взять выходной.

Но когда граф увидел Флоренс в нижнем белье, едва угасшее желание снова разгорелось в нем. Даже после долгих бессонных часов любви он чувствовал себя возбужденным.

– Проклятие! Я просто не могу насытиться тобой, – буркнул он хмуро, затягивая на девушке корсет.

И, словно опасаясь потерять хотя бы мгновение, он повернул Флоренс к себе спиной, чуть толкнув на кровать, и быстро сдернул кружевные панталончики. Так она и застыла, покорная, в то время как Эдвард изумленно – словно впервые – рассматривал ее обнаженные ягодицы. Затем он набросился на нее, как дикий зверь, и взял ее сзади, неистово и яростно. Но даже в этой силе и резкости Флоренс находила наслаждение.

Эдвард сжимал ее ягодицы, кусал ее за шею и бормотал что-то бессвязное. В этот раз он был так возбужден, что все кончилось очень быстро.

– Прости, я был груб, – виновато сказал он, поворачивая девушку к себе. – Я даже не дал тебе шанса расслабиться.

– Разве я возражала? – улыбнулась Флоренс, взяв ладонями его загорелое лицо. – Не так уж и важно, как ты это делаешь. Мне всегда будут нравиться твои ласки, даже грубые.

Эдвард покраснел от удовольствия и попытался скрыть смущение, завалив Флоренс на кровать.

– Нам нужно отдохнуть, ты не находишь?

Здесь они и уснули, полуодетые, едва успев укрыться, и проспали почти дотемна.

Разбудил их негромкий, но настойчивый стук.

– Мисс Флоренс! – раздался за дверью тонкий голосок Лиз, – Лорд Грейстоу! Вернулся виконт Бербрук!

Эдвард вскочил с постели так стремительно, что голова Флоренс, лежавшая на его плече, скатилась вниз. В полумраке комнаты его лицо казалось неестественно бледным.

– Фредди! – воскликнул он, прижав руку к груди. По этому жесту Флоренс поняла, что судьба брата не дает графу Грейстоу покоя, особенно после того, что произошло этой ночью.

Фредди изменился. Эдвард отметил это с первого же взгляда. Он предложил виконту пройти в библиотеку для разговора и теперь украдкой рассматривал его. Дело было не только в том, что Фредди похудел и держался как-то более уверенно – он и раньше был раскованным, – но в его глазах появился какой-то странный новый блеск, который казался отсветом счастья, царившего в его сердце.

Спокойная, уверенная осанка Фредди словно добавила тяжести тому камню, что лежал на душе у Эдварда. Не осмелившись сразу начать разговор, граф открыл бар и вытащил бутылку ирландского виски. Плеснув на один палец в стакан, он протянул его брату.

– Бог ты мой! – усмехнулся Фредди. – Должно быть, это невероятно серьезный разговор, если ты налил мне прежде, чем себе!

– Вполне серьезный, ты прав, – кивнул Эдвард, отворачиваясь к окну.

Садовую дорожку заливал яркий свет фонарей. Наверняка маленькая горничная Флоренс разболтала всему дому о том, что узнала, и миссис Фостер по-праздничному украсила сад в надежде на романтическую вечернюю прогулку графа и его невесты. Эдвард подумал, что все это, конечно, очень мило и трогательно, но при мысли, что теперь и Фредди должен будет узнать о его отношениях с Флоренс, в желудке стало неприятно. Даже тот факт, что брат наверняка обрадуется переменам, не утешал графа.

Тем временем Фредди сделал глоток виски и прервал молчание. Тон у него был самый ироничный.

– Если ты намерен провести вечер, порицая меня, можешь поберечь словарный запас!

Эдвард резко обернулся и наполнил стакан для себя.

– Я и сам достоин порицания.

– О! – восхитился Фредди. – Тогда рассказывай скорее. Я весь в нетерпении.

Граф не разделял хорошего настроения брата. Больше всего он боялся, что Фредди передумал разрывать помолвку и вернулся, чтобы сообщить об этом. Отставив в сторону стакан, он сделал глубокий вдох.

– Я собираюсь жениться. На Флоренс, – коротко сказал Эдвард.

Фред застыл, приподняв одну бровь. Он с великим интересом рассматривал брата, которого никогда раньше не видел в таком замешательстве и одновременно в нервном возбуждении.

Эдвард, по-своему расценив его молчание, уже приготовился броситься в атаку, когда Фредди заговорил.

– Что ж... – начал он мягко. Затем, улыбнувшись, сделал глоток виски. – Все к этому шло. В отличие от тебя, мой недогадливый братец, я давно понял, что вы с Флоренс созданы друг для друга. Меня удивляет только твой мрачный вид. Или ты не рад вашему союзу? Хотя попробую угадать: ты чувствуешь себя виноватым передо мной, ведь так? Брось, уж это точно лишнее. Все складывается чудесно.

– Действительно? – с сомнением спросил Эдвард, изучая Фреда пытливым взглядом.

На виконте были надеты свежая крахмальная сорочка и летние брюки. Шею над белым воротничком покрыл ровный загар, пальцы рук тоже потемнели от солнца. Лицо, и раньше загорелое, сохраняло довольное выражение, глаза смотрели прямо и уверенно. У Фреда был вид человека, принявшего окончательное решение, не подлежащее обжалованию. Эдвард снова спросил себя, в достаточной ли мере его брат осознает, чего лишает себя, предпочитая идти по жизни своим собственным, тернистым путем. Знает ли он, как тяжело быть никем не понятым изгоем, вместо того чтобы с легкостью порхать день ото дня, увеличивая число друзей и почти не наживая врагов?

– Фредди, – тихо спросил граф, – ты хотя бы представляешь, как жесток этот мир по отношению к тем, кто плывет против течения? До сих пор лишь Имоджин Харгрив пыталась смешать тебя с грязью и, должен сказать, весьма в этом преуспела. Готов ли ты противостоять каждому, кто кинет в тебя камень? Стоит новостям о моей свадьбе просочиться в свет, как по Лондону поползут слухи – один другого гаже. Ты потеряешь многих друзей. Даже если в душе они вполне могли бы принять тебя таким, каков ты есть, бывая в свете, они быстро примкнут к тем, кто навсегда закроет для тебя двери своих домов. При встрече с тобой лишь самые независимые люди не станут переходить на другую сторону улицы. Готов ли ты швырнуть свою репутацию под ноги этим шакалам, чтобы они втоптали ее в грязь? Всё еще можно исправить. Есть другие бедные девушки, чьи родственники с радостью согласятся на...

– Ты полагаешь, меня может беспокоить мнение ханжей? – прервал его Фред. – Как бы ни было прискорбно положение парии в социальных кругах, меня оно пугает не больше, чем тебя или тетю Ипатию. Думаю, для вас двоих честь и репутация семьи всегда значили гораздо больше, чем для виконта Бербрука.

– Ты не прав. Ипатия с легкостью переждет любой общественный шторм, а когда он уляжется, еще будет плясать на костях тех, кто осмелился над ней посмеяться. Она слишком давно занимает заметное положение в свете, чтобы опасаться скандала. Что же до меня... – Эдвард вздохнул, – мне предстоит бороться, но с недавних пор меня не пугает подобная опасность. Кроме того, я всегда был одиночкой – в отличие от тебя. Фредди, ты всегда любил вращаться в высших кругах. Тебе нравилось положение любимца публики. Сможешь ли ты отказаться от всего этого? – Граф расстегнул верхнюю пуговицу воротника, словно ему внезапно стало жарко. – Послушай. Мы сможем найти другую женщину. Если хочешь, это будет одинокая старая вдова, которая будет любить тебя за твою молодость и энергию и которой не понадобятся плотские утехи.

– Нет. – Ответ прозвучал твердо и холодно. Эдварду еще не приходилось слышать подобных стальных нот в голосе младшего брата. – Нет, этого не будет. Больше никакой лжи! Ты же видел, куда ведет этот путь, Эдвард. Я много говорил об этом с Найджелом. Мы приняли решение.

– Вы приняли решение, – уточнил Эдвард с тяжелым сердцем.

– Да, – кивнул Фредди. – Я понимаю, что тебе нелегко понять это – я и не прошу понимания, – но мы любим друг друга. Я прошу одного: не мешай нам любить.

В голосе Фреда звучала гордость, в этом не было сомнений. Гордость влюбленного человека, который не боится признаться всему свету, что любит и любим. Эдвард, хорошо знавший, что такое пощечина высшему свету, со стоном закрыл глаза. Если раньше он умел и мог спорить, то теперь, узнав на собственном опыте, на что способен человек ради своей любви, он пытался понять Фреда.

– Тебе будет нелегко, братишка. Дьявольски, адски нелегко.

– Мы знаем это, – кивнул Фред. – Возможно, знаем даже лучше, чем ты. И я знаю, что ты желаешь мне только добра. Ты любишь меня всем сердцем – возможно, даже сильнее, чем Найджел, для которого подобное чувство в новинку. И мне будет легче бороться с целым миром, если самый близкий человек будет поддерживать меня. Я говорю о тебе, Эдвард.

– Я пытаюсь. Пытаюсь понять тебя, как бы тяжело это ни было.

– Ты хотел защитить меня от ударов судьбы, но теперь я вижу, как бесполезны были попытки укрыться за твоей спиной. Я давно вырос и могу сам выбирать свою дорогу. Тебе только казалось, что я жил полной жизнью. На самом деле я влачил жалкое существование, потому что шел против своей натуры. Да я и не жил до сих пор. За эти недели я узнал, как прекрасна может быть свобода.

Эдвард отвернулся к окну. Руки, лежавшие на подоконнике, дрожали. Как хотелось найти хоть какой-то выход, какой-то способ облегчить брату борьбу, но ничего не приходило в голову. Оставалось смириться и позволить ему самому принимать решения.