Текст книги "Спальня, в которой мы вместе"

6
18 июня 2010

Можно прорыдать целый день, но не два дня подряд. Мне кажется, что когда-то давно я прочитала об этом в одном научном журнале. Таков лимит нашего организма на выражение расстроенных чувств. Сначала ты упиваешься горем, плача навзрыд до изнеможения, а затем остается лишь печальное и опьяневшее от слез тело. Конец слезам, начало похмелья, отяжелевшая голова и возобновление будничных событий.

Следовательно, я излила свои чувства за вчерашний день. А 18‑го, находясь в заточении в своей студии и будучи более одинокой, чем когда-либо, я воткнула двадцать четыре свечи моей жизни в пепел своего иссушенного тела. Странный, безвкусный, рыхлый торт, и к тому же безрадостный.

«Добрый день, Эль, это Франсуа… Маршадо. Знаю, что у вас сейчас нет настроения, но попытаюсь, несмотря ни на что, пожелать вам очень радостного дня рождения. Я позвоню, когда у меня появятся новости. До скорого».

Затем еще одно, спустя час:

«Здравствуй. Подозреваю, что я – последний человек в мире, которого ты хотела бы услышать сегодня. Но все-таки я хотел бы пожелать тебе счастливого дня рождения… И напомнить, что все эти неприятности касаются только Луи и меня. У меня никогда не было намерения задеть тебя, тебя. Наслаждайся и получай удовольствие от жизни… Это самый прекрасный возраст, но, к несчастью, слишком поздно начинаешь понимать это. Обнимаю тебя».

Дэвид…

Как он осмелился отправить мне такое сообщение? Действовал ли он по распоряжению своего адвоката, чтобы задобрить меня в надежде, что я попаду в одну из тех ловушек, которые он расставил для брата?

Моей первой реакцией был порыв тут же стереть это сообщение, но я сдержалась, подумав, что Зерки мог бы использовать эту улику, какой бы ничтожной она ни казалась.

Следующее сообщение взбудоражило меня еще больше, поскольку состояло из еле слышного дыхания длиной в пятнадцать секунд. Что может быть более анонимным? Не знаю, по какому признаку: то ли по резкому присвистыванию, то ли по чистоте звука – я поняла, что это была женщина. Кто из братьев сообщил ей о дате моего рождения? И какое извращенное удовольствие она могла получить от такого призрачного вступления со мной в контакт, в то время как она сбежала с Орлеанской площади – может быть, даже из Парижа, – чтобы скрыться от меня? Хотела ли она просто услышать мой голос? Надеялась ли, что я отвечу?

Я вновь представила, как ее силуэт украдкой появляется в кадре в «Незнакомке из Парижа». За пределами своего сада в Новых Афинах, вырвавшись из золотой клетки, где еще она могла надежно укрыться? В Сен-Мало, месте, к которому она так привязана? Или в одной из тех квартир на Лазурном Берегу, которые Хлоя упоминала в реестре объектов недвижимости семьи Барле?

Номер звонившего оказался скрыт, и у меня не было возможности перезвонить ей.

Я думала, что перехвачу ее звонок, когда спустя двадцать минут телефон завибрировал вновь. Но оттуда хлынул звуковой поток, тут же лишивший меня голоса:

– С днем рождения, с днем рождения, с днем рождения, Анабель… счастливого дня рождения!

Я позволила этому потоку извергаться еще пару-тройку секунд, а затем как можно саркастичней произнесла:

– Какое счастье, что ты хорошо танцуешь.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что ты поешь так, будто тебе медведь на ухо наступил.

– Ну спасибо, – вздохнула Соня, на самом деле ничуть не обидевшись. – Ну ладно, тем не менее счастливого дня рождения, моя красотка.

– «Тем не менее». И то правда.

Но, вместо того чтобы выслушивать мои жалобы, она проявила свой обычный задор, надеясь, что на сей раз это будет более действенно, чем обычно.

– Может, немного прогуляемся по городу?

– Эммм… что-то нет желания, – ответила я слегка капризным тоном.

Это была одна из наших культовых цитат, заимствованных из комедии, где Жан Дюжарден с таким же капризным видом и такими же словами отказывается от предложения соблазнительной особы: «Прежде чем ты уйдешь, гадкий шпион, займись со мной любовью!» – «О, я не думаю, что это возможно». – «Почему?» – «Что-то нет желания… Хм». Соня уловила намек, потому что я услышала, как она тихо захихикала.

– Ну ты же не собираешься сидеть взаперти в четырех стенах в день своего рождения?

– Нет, не беспокойся, – ответила я. – Я планирую выбраться из дома. Мне нужно нанести один визит.

Ведь уже как год 18 июня связано с куда более трагичным событием, чем мое появление на этот свет.

Прошло менее часа после моего заказа (это немного, если учитывать количество пробок на мосту Нейи), и такси высадило меня у монументального входа на новое кладбище Пюто. Я почувствовала острую боль от той мысли, что последний путь мамы не мог предложить ей ничего другого, кроме этого уродливого лабиринта застекленных небоскребов, бетонных коробок, пустырей и съездов с магистрали.

Когда мы проехали напыщенную дугообразную колоннаду, вид кладбища начал меняться. Городские озеленительные службы прилагали особые усилия, чтобы скрыть молодой возраст деревьев и создать у посетителей ощущение, что здесь раскинулся настоящий кладбищенский парк.

На этот раз я не обнаружила перед могилой Мод пожилого господина-философа, который так любезно преподнес мне урок во время моего прошлого визита. Но я уже выплакала все глаза, и ни одна моя слезинка не оросила в тот день серую пыльную землю под ногами и не отягчила солью и без того неплодородную почву.

У его теории, наверное, были некоторые основания, поскольку перед тяжелой мраморной плитой пробились из-под земли три росточка с розовыми цветками, названия которых я так и не смогла вспомнить. Кто посадил цветы на могиле моей матери? Старик проявил изобретательность, чтобы доказать мне, как он говорил, что не слезы живых питают кладбищенские цветы?

Кто еще, кроме него?

Может быть, Луи? Как и в те времена, когда он тайком навещал маму, может быть, он подарил мне самый лучший из подарков на мой день рождения: он хранил память о Мод и разделял со мной мою скорбь?

Я подумала о последнем голосовом сообщении, которое оставила мне мама. Я не осмелилась прикоснуться к своему мобильному, словно он был радиоактивный, словно он облучил бы меня вселенской тоской, которую ничто не смогло бы победить. На этот раз, так и не прослушав его, я нажала на кнопку «Удалить». Я также удалила контакт из адресной книги. Мод Лоран, 29, улица Риго, 92 000 Нантр больше не существовала.

Я провела еще долгое время здесь, без мыслей, без рыданий, безмолвно стоя напротив серой плиты. Какие-то поникшие фигуры ходили мимо меня. Но никто не остановился. Я не чувствовала ничего, кроме огромной пустоты, большого чистого листа, который разворачивался передо мной до самого горизонта, теряясь из виду.

На обратном пути в такси этот рулон девственно чистой бумаги продолжал разворачиваться передо мной, а я размышляла над бесчисленными способами его заполнения. Уж это я умела делать. К этому у меня был талант. Напрасно я забросила в последнее время письменное творчество, ничто другое, кроме слов, не могло придать смысл недавним событиям. Я когда-то где-то прочитала: «Писать – это значит переваривать реальность, чтобы сделать из нее съедобную массу».

Несмотря на то что я потратила уйму времени, работая над своими записями – я быстро перечитала их в телефоне, пока автомобиль увозил меня в сторону Парижа, – они показались мне причудливой мозаикой. Помимо того, что общая картина вырисовывалась очень слабо, сами отрывки еще и плохо состыковывались.

Тогда я снова подумала о паре из «Двух дворцов». Я представила их на следующую ночь после развода. Признали ли их тела друг друга сразу же? Или им пришлось вновь приручать друг друга? Получали ли они удовлетворение от прошлых утех или изобрели искусство любить и наслаждаться заново?

Приехав на улицу Трезор, я поспешила в свою квартирку и бросилась к клавиатуре компьютера. Я не имела понятия о том, как вернуть плодородие почве на кладбище. Но отныне знала, как оплодотворить мертвые пустоши своего прошлого, чтобы взрастить на них цветы настоящего. Как всякий начинающий автор, я принялась набирать название книги вверху страницы:

«Сто раз на дню».

Было решено, что я не предоставлю неуклюжим словам фан-прозы привилегию описать нашу столь особенную страсть. Если кто-то и имеет право сделать это, то только я. Я обмакну свое перо в чернила наших флюидов, подумала я, таково было мое намерение, равно как и мой метод. Что касается построения текста, нужно просто следовать за развитием наших непристойных приключений, о которых свидетельствуют наброски в посеребренной записной книжке, незаметно поселившейся в моей дамской сумочке вплоть до наших последних объятий в комнате номер два. Поскольку секс был каркасом моих отношений с Луи, требовалось всего лишь выставить его напоказ, обнаженным, а затем постепенно облачать в одеяния, страница за страницей.

Через несколько минут после моего возвращения в дверь позвонили, и, открыв ее, я увидела курьера, принесшего мне роскошный букет. Это был словно знак свыше. Пестрая, почти необъятная охапка, разноцветное ассорти из тонких стеблей и широких распустившихся лепестков, в котором я сразу определила сорта цветов, украшавших нашу свадьбу в Мальмезоне. В букете не оказалось записки, это было ни к чему.

Просто для удовольствия, поскольку я знала начало, середину и уже представила в своих фантазиях конец, я могла позволить себе брать материал то там, то здесь разными яркими эпизодами, которые стали ключевыми для нашего года. Без всякой логики, потому что они были, наверное, самыми нежными нашими воспоминаниями, я решила сформировать топ-лист и составить список самых прекрасных моментов, проведенных в «Шарме». Ну и пусть я не следовала хронологии нашей истории, порядок можно откорректировать позже.

Выбор был труднее, чем я ожидала. А найти правильные слова – еще сложней. Не важно. Я должна была начать свой роман с этого, с бьющегося сердца нашей любви:

Топ 5 моментов нашего наслаждения в «Шарме» (перечень и порядок не окончательны):

1. Это отличительная особенность повторяющихся ласк: со временем они все сливаются в единое воспоминание. Какой бы изощренной ни была пара, кто спустя несколько месяцев или несколько лет близости сможет определить такое слияние с точностью, как великий победитель этого вечного поиска ощущений. Дэвид Лодж написал прекраснейшие строки по этому поводу в «Терапии».

Однако… Это одно из наших первых пробуждений в «Жозефине». Я бросила Дэвида, и через некоторое время мы с Луи объявили о нашей свадьбе. Мы занимались любовью, Луи и я, всего несколько дней. Я не считаю количество наших запланированных свиданий в разных комнатах того же отеля, где наши встречи имели вид посвящения, цель которого заключалась в том, чтобы раскрыть меня, в них не было истинного желания. Отныне же я чувствовала себя желанной.

Луи еще спит, и утренний луч солнца освещает своим сиянием интерьер комнаты в пурпурных и золотых красках, а также контуры наших тел. Погода мнит себя фотографом и использует технику выдержки, делая все вокруг более светлым и прекрасным. У нас еще не сделаны одинаковые татуировки на лобках. Кожа внизу его живота с несколькими вьющимися волосками на ощупь гладкая и нежная – я касаюсь ее лбом, когда приближаюсь губами к его спящему члену. Я краешком губ захватываю сморщенную крайнюю плоть, осторожными поцелуями касаясь кожи. Потом настойчиво вторгаюсь языком в складки, слежавшиеся за ночь, и, наконец, направляю нежный и требовательный кончик языка в отверстие. Он стонет. Затем слегка шевелится. Я следую за его членом, словно хищник в засаде, наконец решившийся наброситься на него. Когда я заглатываю член одним жадным глотком, Луи хрипит сильнее, осознав, что я его ласкаю. Прилив крови к члену зачаровывает меня: содрогание его мошонки, пульсирование синих вен, выступающих под кожей, спазмы его члена, постепенно набухающего и наполняющегося желанием, появление полупрозрачной капли, которая вскоре выступает на пурпурной плоти головки. Я проглатываю ее одним движением языка, затем иду все ниже, до уздечки, напряженного пестика, который ждет своей очереди, чтобы я собрала с него нектар. Каждый раз, когда я провожу по ней языком, весь член отзывается неудержимым содроганием. Луи что-то мурлычет ободряюще в мой адрес. Тогда я обхватываю губами весь пенис целиком, достаточно плотно сжимая их, чтобы кольцо эластичной плоти, созданное вокруг его органа, давало ощущение, что он вошел в меня. Движения вверх-вниз ускоряются, и причмокивающие засасывающие звуки заставляют меня двигаться с еще большей скоростью и энтузиазмом. Его пенис напряжен до предела. Сквозь полуприкрытые веки Луи я замечаю его признательный взгляд. Мой мужчина обожает, когда я застаю его вот так врасплох, когда управляю его желанием и порождаю его, когда делаю его возбуждающим эротическим объектом, подчиненным моим желаниям. Именно по этой причине минет находится на лидирующем месте в моей классификации любовных утех. За взгляд, который меня благодарит. За мой рот, порабощающий его. За желание, которое разрывает мое лоно и заставляет меня истекать соком до изнеможения. Особенно за то, что оно распоряжается его желанием. В этот день я была его вещью, потому что он согласился быть моей.

При этих воспоминаниях мне захотелось ощутить член Луи во рту. Я погрузила туда свои пальцы. Потом не глядя запустила их, влажные и покрытые слюной, в свои уже намокшие трусики. Я начала неистово гладить себя, беспорядочно, бездумно. Время от времени я пощипывала клитор или вводила во влагалище жаждущий средний палец. Моя вагина горела.

Мне было этого недостаточно, я чувствовала себя неудовлетворенной. Тогда я вспомнила о трусиках с вибратором. Подарок Сони, первая попытка применения которого оказалась малоубедительной. Я ввела его и нажала на переключатель впереди.

2. Никто и никогда не осмелится признаться в этом, но сексуальные отношения в чем-то схожи со спортивными состязаниями. Есть удачные дни, есть выходные, и есть дни с неожиданно слабым результатом. Можно ежедневно прилежно упражняться, показывать самые лучшие результаты на тренировке и с треском провалиться в день Д. Но секс представляет дополнительную сложность: в постели находятся двое спортсменов. И они должны предстать в своей лучшей форме в надежде устроить показательные выступления. И вот наступает тот благословенный день, когда все идет как по маслу и все сходится, в том числе самые простые состязания, равноценные короткой программе фигурного катания.

Я не могу назвать даже приблизительную дату. Но помню о случившемся, словно все произошло несколько часов назад. Это было ближе к вечеру, после сиесты. Залитая солнцем зима задувала в окно бодрящий холод. Луи не стал ждать моего пробуждения, чтобы начать мастурбировать рядом со мной. Я просыпаюсь и молча наблюдаю за ним. Его жесты легкие, неспешные, прилежные. Алая головка члена блестит в ладони, словно фонарь, волшебная лампа, у которой нужно потереть верхушку и бока. Луи занимается этим сосредоточенно, с прерывающимся вздохами дыханием. Он красив. Его глаза ищут мои, бросают мне вызов, приглашают меня. Тогда моя рука скользит вниз. На мгновение мы возвращаем наши руки обратно и жадно облизываем пальцы друг друга, вдыхаем их аромат. Затем вновь принимаемся за наше приятное эгоистичное занятие, бок о бок, наши взгляды прикованы друг к другу, наши хрипы перемешиваются. Мы двигаемся вместе, движения с каждым разом все интенсивнее. Мы охвачены наслаждением, которое нарастает и затемняет небо комнаты. Вскоре две вспышки пронзят нас. Я кончаю первая. Зрелище судорог, которые сотрясают меня, так вдохновляет его, что он на мгновение прекращает свои движения. С любопытством Луи скользит ладонью между моих ног, чутко улавливая спазмы, содрогающие мои бедра и анус. Я хватаю его руку и целую ее, как будто это она только что доставила мне удовольствие. Моя очередь наблюдать за ним. Немного погодя Луи сжимает челюсти, запрокидывает голову, задыхается и с последним всхлипом, словно уходя с дистанции, оставляет на своем животе белую полосу. Я бросаюсь слизывать ее.

К счастью, у трусиков, подаренных Соней, есть положение «Нет эсэмэс». Вибрация немедленная и постоянная.

Я настолько возбуждена, что покалывания моей вульвы, производимые вибратором, дают ощущения самых изощренных ласк. Постепенно вибрация раскрывает мои губы, увлажняет гениталии, выводит из укрытия клитор.

3. Встреча после разлуки – ни с чем не сравнимое по остроте ощущение. Эмоции, вызванные подозрением и ревностью, похожи, менее приятные, но еще более сильные. Луи и я, мы почти не расставались ни на минуту во время года нашего нежного заключения. Однако несколько раз Луи исчезал. Иногда он называл мне причину своего отсутствия: переговоры по поводу увольнения или подготовка к выставке «Permanent sex», в других случаях нет. Это меня мучило. Когда Луи возвращался, я бросалась на него со страстью, надеясь, что она оставит его в изнеможении. На сей раз это оказалось правдой…

Едва он пересекает дверь «Жозефины», как я набрасываюсь на его шею, губы, член, уже обнаженная, с набухшей грудью, с твердыми сосками, направленными на него, словно два колючих упрека. Я срываю с него одежду. Все летит в стороны и падает летним хлопковым дождем вокруг нас. У меня нет ни желания, ни необходимости в прелюдии. Я разогрелась сама, в одиночестве, в течение долгих часов ожидания. Я уже предалась удовольствию два или три раза. Схватив Луи за руки, я тащу его изо всех сил и заваливаю в постель. У него нет времени ни на что, он смиренно улыбается, когда я уже сажусь на него верхом. Я не даю ему наклоняться в сторону, что он часто любит делать в такой позе. Сегодня я раскрываю бесконечную мощь своих гениталий над его, когда сжимаю его в вагине. Сидя на корточках внизу его живота, раздвинув ноги по-лягушачьи, я поднимаюсь и опускаюсь на его трепещущей оси. Он – нефтеносная жила, я – колодец. Его хрипы никогда раньше не были такими приглушенными. Его член никогда не пронзал мое нутро с такой силой. С каждым погружением в мои глубины его бурильная машина находится на грани взрыва при контакте с моими мягкими и обогащенными желанием породами. Тогда я замедляю темп, я экономлю ценный материал и плодородную землю. Припав на мгновение к подножию буровой установки, молча, сняв несколько пластов с него и с меня, вскоре я вновь принимаюсь за бурение и улавливаю малейшую каплю, которая внезапно выступает на его поверхности. Его оглушающий крик, его потерянный взгляд, рука, сжимающаяся на моей талии… Он кончает с неистовой силой, вызывающей у него слезы. Я вытянула из него все лучшее. Я первооткрыватель.

Оргазм, вызванный вибрирующими трусиками, оказался кратким. Это был обычный оргазм без облегчения, но я все же насытилась им настолько, насколько возможно. Не в силах отыскать рычажок, чтобы выключить вибрацию, я поспешно сняла трусики и бросила их на пол.

Тысячи действенных игрушек не заменят мне даже одной минуты секса с Луи. Даже в наши худшие дни.

4. Четвертую позицию в этом рейтинге занимает утро в комнате номер два спустя несколько дней после нашей свадьбы. Эта позиция представляет меньшую ценность по ощущениям, но большую по символизму. Иногда причины, по которым испытываешь наслаждение, важны по меньшей мере так же, как и сам оргазм. В тот день я испытывала наслаждение в статусе замужней женщины, жены, которая отдает себя, и это намного превосходит по интенсивности мои скачки амазонки верхом. Это так. Больше всего забываешь о том, кто ты, когда забываешься с тем, кого любишь.

Сообщение от Луи прервало мои мысли, как раз когда я собиралась рассказать о последнем из самых прекрасных моментов наслаждения.

В MMS был фотоснимок, который демонстрировал по меньшей мере необычный вид… потому что он изображал подколенные складки, если смотреть на них сзади. Иными словами, впадина его колен. На покрасневшей коже, посреди следов от белого крема, того, который наносят сразу после набивки татуировки, можно было увидеть на левой – К, на правой – О.

Нокаут, стоя на ногах. Таков был Луи в эти траурные дни, когда нам не давали любить друг друга.

7
19 июня 2010

– Я не оставляю тебе выбора, моя старушка. Если ты до сих пор не поняла, это не приглашение… Это привлечение в принудительном порядке!

Даже будучи назойливо‑неприятной, Соне удается вызвать у меня улыбку. Это дар. Не важно, что она застала меня врасплох во время моих отшельнических переживаний, со слезами на глазах. Я заранее знала, что в конце концов подчинюсь ей.

Луи был в нокауте, а я даже не вставала с кровати. Я продолжала чахнуть в постели со вчерашнего дня, и влажные простыни плотно облепили мои обнаженные формы, а лоб пылал жаром.

– О’кей, о’кей… И куда я должна явиться, мой генерал?

– Ты что, вообще ничего не слышишь?! В отель, на улицу Бозар, дом шесть.

– Отель… – Я остановилась в ожидании названия.

– Да, это отель, который называется «Отель».

Место, о котором шла речь, как она уточнила мне затем в нескольких взволнованных словах, было известно тем, что являлось последним пристанищем писателя-денди Оскара Уайльда. Заведение даже могло похвастаться тем, что владельцы отреставрировали номер, который тот занимал, вернув ему первоначальный вид. Достопримечательность, привлекавшая сегодня богатых туристов со всего мира. Действительно, стоимость номера в «Отеле» составляла шестьсот восемьдесят евро за ночь.

– И я обязательно должна прийти туда сегодня? Сейчас?

– Напоминаю тебе, что это он назначает наши встречи. Я не могу ему сказать: нет, подождите, это невозможно, моя подруга, которая должна проследить за вами, сегодня занята.

Следовательно, таков был Сонин план. Проследить за ее незнакомцем. Увидеть, что он из себя представляет, определить, куда идет, собрать все, что можно, чтобы установить его личность, но, главное, не вмешиваться и не контактировать с ним. Если бы мое настроение было более радужным, я бы, без сомнения, вдохновилась этой игрой в шпионов. Но Соня все-таки полагала, что выполнение ее просьбы развлечет меня. Продолжение истории докажет, она одновременно и была права, и ошибалась.

– Хорошо… Во сколько?

– Я должна встретиться с ним в три часа. Ты подходи к четырем или к четверти пятого.

С тех пор как Соня стала приходить в темную комнату, должно быть, она научилась приблизительно оценивать длительность их любовных игрищ.

– Ладно. Оказавшись на месте, что я должна делать? Закричать: «Полиция!» и вынести дверь?

– Прекращай свои глупости. Каждая комната носит имя старого кинорежиссера черно-белых фильмов… «Ренуар», «Хичкок» или «Фриц Ланг». Консьерж привык к этому. Потому ты просто спросишь номер какого-нибудь режиссера, который умер более тридцати лет назад, и тебе назовут номер и этаж.

– А затем?

А затем нужно было просто оставаться в засаде. Что я и сделала, следуя ее указаниям.

Другой особенностью отеля, помимо его обезличенного названия и славного литературного прошлого, было внутреннее убранство. Все номера располагались вокруг гигантского светового колодца по центру. Круговая галерея, пронизанная высокими арками, проходила через все этажи и вела к дверям. Преимущество такого расположения заключалось в том, что это позволяло мне, спрятавшейся этажом выше, наблюдать за происходящим, практически не рискуя быть замеченной.

Совсем не сдержанными и выдавшими себя оказались крики и стоны, которые я почти сразу же услышала из комнаты 22. Соня… Я быстро отогнала прочь всплывающие в голове непристойные картинки: лицо незнакомца, склонившееся между бедер моей подруги; ее великолепная задница, отшлифованная часами занятий танцами, поднятая к члену мистера икс; ее любовник, входящий в нее, в то время как она раздвинула ноги с такой амплитудой и гибкостью, которую можно ожидать только от балерины. Их неистовые крики усилились. Чтобы не слышать их, я приложила усилия, пытаясь вспомнить свои собственные ощущения от близости с Луи в темноте, в маленькой гостинице порта Доре. Необыкновенная напряженность возвращалась ко мне из того времени шаг за шагом. Мы начали мастурбировать вместе, рядом друг с другом, даже не касаясь друг друга, совершенно свободно демонстрируя наши тела друг другу, где никто другой не видел нас.

Покачиваясь, опираясь одной рукой на арку в узком коридоре, я изо всех сил боролась всем своим телом, чтобы не поддаться неистовому желанию начать ласкать себя прямо здесь и сейчас. Коридор был пуст. Кроме криков Сони и ее любовника, не слышалось ни звука. Так просто было скользнуть рукой под юбку и предаться экспресс-удовольствию, сжимая бедра и ягодицы, чтобы не шататься, откинув голову назад в ожидании первых содроганий. Я так возбудилась, что даже не заметила, как прекратились их крики. Резкий щелчок захлопывающейся двери вернул меня к реальности. Я забыла, что должна вести наблюдение! Коридор второго этажа уже был пуст. Мужчина ускользнул от меня…

– Черт, черт, черт… – зашипела я сама на себя.

Вместо лифта я предпочла лестницу черного хода, по которой побежала галопом, перепрыгивая через несколько ступенек. Мне показалось, что было слишком много шума, я одна не могла создавать такой грохот своей беготней. И на самом деле, снаружи меня поджидали раскаты внезапно начавшейся грозы, сопровождаемой пеленой дождя.

Куда он ушел?

В плотной завесе ливня, который скрывал обзор улочек, я различила одинокий силуэт, возможно, того самого мужчины, если судить по его осанке и бодрому военному шагу. Он бежал к укрытию в направлении улицы Бонапарта и Института изящных искусств. Я бросилась вслед за ним, закрывая голову руками, поскальзываясь под грозовой тучей на скользкой мостовой.

Когда незнакомец свернул направо, на улицу Бонапарта, ливень начал хлестать еще сильнее, словно Сена неподалеку отсюда внезапно обрушилась на нас всем своим содержимым. Я не стала доставать мобильник, интенсивно вибрирующий в кармане. Я знала, что это звонила Соня, которая хотела узнать новости.

На углу набережной Малаке мужчина зашел укрыться от грозы в кафе Института изящных искусств. Спустя несколько секунд, вымокшая, словно старый пес, вошла и я. Я прошла через зал до диванчика из красной искусственной кожи, куда он только что опустился, и села на стул напротив. Казалось, мужчина не был удивлен, увидев меня. И не был шокирован тем, что я навязываюсь подобным образом. Вместо этого он окликнул официанта властным жестом, словно все было в порядке вещей.

– По крайней мере, это была не… – заговорил Маршадо, но так и не закончил свой вопрос, глядя на меня удивленно.

– Нет, это была не я.

Не я была той, с которой он столько времени упражнялся в разных позах, ничего при этом не зная о ней. Той, кого он сводил с ума клубничным запахом своих гениталий. Той, которая до сих пор не прекращала попыток снять с него маску.

Тут я заметила его кремовую панаму, валяющуюся на диванчике, словно тряпка. Пресловутая шляпа, о которой мне говорила Соня, единственная улика ее загадочного любовника. Мне следовало бы догадаться раньше…

– Но вы ее знаете, не так ли?

Если нет, то зачем бы я за ним тогда следила? Я наблюдала, как эта игра его раззадоривала, но в то же время озадачивала. Он, безусловно, не ожидал, что сегодняшний день станет днем великого разоблачения. Но, должно быть, давно понял, что это событие, такое заманчивое и разочаровывающее одновременно, однажды произойдет.

– Можно сказать и так, да, – ответила я с понимающей улыбкой.

– Кто она?

– Вы тоже ее знаете. Если я правильно поняла, вы даже танцевали с ней отвязный рок-н‑ролл в день моей свадьбы.

Маршадо недоверчиво и ошеломленно вытаращил глаза. Он уже раньше говорил мне о своем влечении к Соне. Но вообразить, что она и его любовница-незнакомка были одним человеком…

Может, в глубине души он оказался слегка разочарован. Может, втайне надеялся на то, что у его таинственной любовницы более экзотичная внешность, чем внешность моей лучшей подруги.

А главное заинтересованное лицо больше не могло сдерживаться. Соня уже не довольствовалась простыми эсэмэсками. Мелодия моего мобильника звучала непрерывно. Так ребенок, который желает узнать тайну, дергает вас постоянно за рукав: «Ну скажи, ну кто это?»

Маршадо чуть заметно покачал головой и категорично заявил:

– Не говорите ей.

– Шутите? Как вы себе представляете возможность скрыть от нее это?

– Не так сразу. Я в самом разгаре развода… и не хочу все смешивать в одну кучу. Я не могу.

Он, никогда не поднимавший эту тему с того момента, как обнаружил фотографию своей жены Сесили в объятиях Дэвида, только сейчас выставил на свет свою скорбь.

Однако меня это ничуть не тронуло. Я считала его абсолютным лицемером: он оставлял свою жену под предлогом, что та изменяла ему, когда сам уже довольно давно обманывал ее с другой, более молодой и красивой.

Должно быть, Маршадо почувствовал укор в моем взгляде, потому что поспешно добавил:

– У меня к вам будет еще одна маленькая просьба.

– Я вас слушаю.

– В Интернете больше нет доступа к каталогу «Ночных Красавиц».

И впрямь. Он был недоступен уже больше года, с тех пор как Ребекка удалила его по спешной просьбе Дэвида.

– И что же? Что вы хотели узнать?

– Я хотел бы получить подтверждение, что там фигурировала одна особа. Ребекка Сибони была хозяйкой агентства, да? Не могли бы вы спросить у нее?

Почему он пришел к такому предположению? Ему было недостаточно компрометирующего снимка жены. Без сомнения, он продолжил вести свое расследование дальше. Чтобы найти что? Чтобы разбередить какую рану?

Несмотря на его небольшие предательства, я многим была обязана Маршадо. С тех пор как я решила избавиться от темных пятен в прошлом семьи Барле, он всегда был со мной, на моей стороне.

– Сесиль? – осмелилась я задать вопрос. – Это она?

– Да, – подтвердил он.

– У вас есть фотография, которую вы можете переслать мне?

Разумеется, только не та, на которой его обнаженная жена прижималась к своему дружку. Он нервно начал рыться в памяти своего телефона, и через минуту я получила недавно сделанный и отфотошопленный портрет рыжеволосой женщины средних лет, чьи скульптурные формы я видела вздымающимися над телом Дэвида.

Эта женщина была внесена в картотеку «Ночных Красавиц»? Если да, когда и под каким именем?

Заранее благодарю. Э.

Ребекка почти сию же секунду прислала мне утвердительный ответ.

– Она и вправду работала там, – заявила я Франсуа как можно более нейтральным тоном. – С начала 2004 года и до закрытия агентства.

То есть Сесиль четыре года занималась проституцией, чтобы развеять свою буржуазную скуку в объятиях мужчин более состоятельных, чем ее муж, но которые при этом вращались в тех же кругах, что и он. Все эти годы Маршадо был рогоносцем, сам того не зная.