Текст книги "Спальня, в которой мы вместе"

10
3 июля 2010

– Алло! Алло! Аврора?

Только какие-то детские смешки, затем глухой звук трубки телефона, которая падает в пустоту и стукается о стену, стали мне ответом. Как и было условлено, когда поезд остановился на вокзале Лаваль, я улизнула на минутку и набрала номер телефонной будки, который дала мне моя копия. Ровно в шестнадцать часов.

К сожалению… длинный раздражающий звуковой сигнал подвел итог этому несостоявшемуся разговору.

– Ну что? – спросила меня Соня, когда я вернулась. – Все хорошо?

– Отнюдь, – лаконично ответила я. – Нет на месте.

– Это странно. Ты уверена, что номер верный?

– Да… Мальчишки сняли трубку…

Аврора снова исчезла? Сегодня третье июля. Прошло уже два дня с момента моего последнего разговора с ней.

– Что сейчас будем делать? Все-таки поедем туда?

– Завершим начатое до конца, – фаталистично заключила я.

Остаток пути мы только и делали, что строили угрюмые предположения одно мрачнее другого. А что, если приглашение Авроры встретиться на ее территории имело под собой единственную цель – отвести меня как можно дальше от Луи и от решающего заседания в суде, которое состоится завтра?

Словно почувствовав мое замешательство в этот час, он послал мне две ЯМ. Я подавила в себе те жгучие образы, которые его сообщения вызывали во мне.

– Что это означает, ЯМ? Это какой-то шифр? – осведомилась Соня, охваченная естественным любопытством.

– Нет, это просто возмутительно! – воскликнула я. – Ты читаешь мои эсэмэски через плечо! У тебя вообще нет никакого уважения к личной жизни других.

– Ой, ну ладно, не строй из себя принцессу… Я помню, как ты узнала раньше меня, с кем я трахалась, и не соизволила сообщить об этом.

Посмотрев вокруг, я увидела насмешливые или недобрые взгляды, из чего заключила, что мы шокируем соседей по поезду.

– Это означает «Я Мечтаю», – солгала я с уверенным видом.

– А, ну ладно… Я сначала подумала другое.

Ее улыбка навела меня на подозрения, что она расшифровала сообщение. Но я удержалась от того, чтобы сказать, что она права.

Незадолго до прибытия в Сен-Мало я вызвала такси, которое с такой пунктуальностью возило меня в прошлый раз. Перед ультрасовременным зданием вокзала с огромным стеклянным фасадом я увидела знакомый белый седан, одну из новых моделей «Пежо». Но шофер за рулем сменился.

Вскоре такси высадило нас у дверей «Рош брюна». Ставни дома были закрыты, и величественное здание, построенное на краю скалы, по-прежнему казалось погруженным в свои замшелые воспоминания. Однако, очутившись внутри, мы были поражены чистотой помещения. Дом оказался выскоблен от крыши до потолка, кто-то приложил сдержанные усилия, чтобы создать из него нечто изысканное. Новые пледы были постелены на диванчик и кресла, перегоревшие лампочки заменены, вместо пожелтевших старых картин в рамках появилось несколько фотографий: морские пейзажи Сен-Мало и окрестностей, аромат смешанных пряностей наполнял прихожую и гостиную, маскируя стойкие запахи пыли и затхлости.

Похоже, кто-то считал своим долгом скрасить наше пребывание здесь. Чтобы задержать нас подольше? Были ли мы обязаны таким вниманием моему двойнику? Во всяком случае, этот фокус оказался очень успешен. Впервые здесь я почувствовала себя комфортно, почти желанной гостьей. Даже блюдо из макарон без масла в томатном соусе показалось нам этим вечером изысканным деликатесом. Мы открыли найденную в помещении за кухней бутылку «Бордо», ускоренная мадеризация которой ничуть не испортила наше прекрасное настроение.

– Дэвид и Луи оба такие озабоченные, что они могли бы устраивать свои чертовы групповушки в подобной хибаре! – прыснула от смеха Соня после нескольких стаканов вина.

– Ты тоже так считаешь, да? Жаль, что они не смогли договориться по-хорошему… Они могли бы брать Аврору вдвоем в позе сэндвича!

– Нет, – прыснула Соня, притворно возмутившись. – Прекрати, это отвратительно… Не думаешь же ты, что они и правда проделывали такие штуки втроем?

Впервые никто из нас двоих не шокировал друг друга. Мы были на одном и том же уровне бесстыдства, объединенные вином и желанием секса, способные на одинаковые сальные шуточки. Если кто-нибудь сказал бы мне раньше, что в один прекрасный день между нами возникнут такие отношения, я бы не поверила. Но с тех пор я проделала очень долгий путь. Не только мое тело было вовлечено в этот новый путь. Мой разум раскрылся навстречу ощущениям, ранее слишком долго подавляемым. Секс больше не был простым актом. Благодаря Луи он стал для меня целой вселенной, которую нужно было исследовать, навязчивой идеей каждого мгновения. «Прекрасная забота», согласно формулировке Валери Ларбо. О, вероятно, я сейчас раздробила на огромное количество кусочков и преумножала те пресловутые десять ежедневных эротических мыслей и, безусловно, могла составить конкуренцию мужчинам в этой области.

Наконец, когда мы добрались каждая до своей комнаты, в воздухе дома витал аромат распутства, к клубам которого примешивался запах алкоголя. Через десять минут после того, как я выключила свет, я снова получила ЯМ от Луи. На этот раз и речи не могло быть о том, чтобы проигнорировать его. Несмотря на вечернюю прохладу и отсутствие гаджетов, обнаженная, я расположилась на той кровати, где до меня, наверное, спала Аврора. Волоски на моей замерзшей коже встали дыбом не только от холода, но и от желания. Я попробовала вообразить волнение, зарождающееся в юной девушке-подростке в этих стенах. Забыв свой опыт одиночных забав, я нащупала свою щелку двумя влажными неопытными пальцами. Шелковистая нежность губ, сложность набухших складок плоти, крайняя чувствительность некоторых участков тела… Я пыталась вновь открыть себя, едва распустившийся бутон, такой, какой я была на заре своих сладострастных желаний.

Я забыла, что стены старых вилл на берегу моря были такими тонкими. Год назад во время вынужденной остановки в одном мотеле на трассе я спрашивала себя, слышит ли Соня мои движения. Но в этот раз не было никаких сомнений. Я слышала ее собственные постанывания за тонкой перегородкой. Мы были объединены общей любовью к чувственности. На мгновение я задумалась, не встать ли мне и не пойти в соседнюю комнату, чтобы лечь рядом с Соней. Я была уверена, она приняла бы мое вторжение, не испытывая ни малейшего смущения. Возможно, Соня даже ждала меня. Мы познакомились слишком поздно, чтобы предаваться играм познания по вечерам в среду во время отсутствия родителей дома. А не восполнить ли нам этот пробел?

Приступ целомудрия и нарастающее наслаждение, уже пригвоздившее меня к постели, заставили меня сдержаться. Два пальца, отправленные на разведку, сейчас уже отважились войти в меня. Они двигались взад-вперед в истекающем желанием лоне. Я вся промокла, от груди до низа ягодиц, как если бы Луи вошел в меня, несмотря на то что он был так далеко.

Вскоре я испытала оргазм в одиночестве. Но громко крича от наслаждения в унисон с подругой. Я слышала вызванные бурным наслаждением пронзительные модуляции ее голоса и даже грубое животное урчание.

Тишина, которая последовала затем, не нарушалась ничем, кроме ветра и треска веток снаружи. Ночь могла укрыть нас. Мы насытились.

– И какая у нас программа на день? – осведомилась Соня, когда я появилась на первом этаже.

Она в своей манере избегала всяческих комментариев по поводу прошлого вечера.

– Прогулка в Сен-Энога. Я надеюсь, что ты предусмотрительно захватила свою ветровку.

Лето 2010 года было хмурое. Мелкий, но интенсивный дождь обрушился на всю северную часть Бретани этим утром 4 июля.

Квартал Сен-Энога изначально считался сердцем Динара, и пляж с таким же именем входил в число четырех пляжей, составляющих фешенебельный морской курорт.

Помимо церкви, квартал был также знаменит кладбищем, рынком, мини-гольфом, стационарными пляжными кабинками и главное – целым рядом роскошных вилл.

– Вот это да! Впечатляет… Ты думаешь, это здесь?

Ноги принесли нас к почерневшим развалинам. Это был одноэтажный дом из гранита.

– Не знаю, – выдохнула я из-под капюшона.

Мне показалось странным, что ничего не было построено на этом месте за столько времени…

Мы позвонили в двери соседних домов, но все окна и потайные окошки с испуганными щелчками закрылись. Наконец одна совсем высохшая дама, на лице которой сияла широкая улыбка – можно было бы сказать, что она была сестрой той бабушки-с‑варенья с Орлеанской площади, – открыла нам дверь облупившегося коттеджа в тупике неподалеку.

– Здравствуйте. Извините, что беспокою вас. Я просто хотела спросить: сгоревший дом, тут рядом, – это дом семьи Лебурде?

– Да, – ответила она, качая своей птичьей головкой из-за приоткрытой двери.

– Вы уверены?

– Ну что вы, я хорошо помню это, я ведь живу здесь уже пятьдесят лет.

Лишь бы не позволить старушке разматывать клубок ее бесконечных воспоминаний.

– Вы видели то, что произошло в день пожара?

– Да, немного. Был громкий взрыв, и затем все моментально загорелось. Пожарным понадобилось несколько часов, чтобы потушить пламя.

– А вы знаете, как мог взорваться котел?

– Я знаю только то, что говорили полицейские, – ответила она осторожно.

– То, что это было самоубийство, так?

– Да, конечно… Я хорошо знала его, Роже Лебурде. Это был славный малый. Он даже чуть было не женился на моей сестре Аннет. Самая красивая девушка во всем Сен-Энога! Такой шум поднялся, когда он сделал предложение девушке из Сен-Мало, Ноэль…

– Но почему у него могло возникнуть желание убить себя? – оборвала ее Соня.

– Разве когда-нибудь можно понять, почему люди делают такого рода вещи? Может, он был не так уж счастлив в своем браке. Поди разберись…

Бесспорно, она предпочла бы, чтобы он женился на Аннет!

– Ходят слухи, что самоубийство Лебурде было связано с продажей его газеты, – вернула я собеседницу на нужные рельсы. – Он был вынужден уволить много народа… Наверное, это оказалось непросто.

– Безусловно, это ему доставило немало хлопот. Все отвернулись от Роже. Между прочим, он, который никогда в жизни не касался сигареты, начал курить, как пожарник… В буквальном смысле этого слова.

Она изобразила озадаченную улыбку.

– А их дети, вы знаете, что с ними стало?

– Нет, – ответила она тотчас же, даже слишком поспешно. – Но это были два маленьких ангелочка. В хорошую погоду они приходили в мой сад, чтобы пособирать клубнику.

Соня с трудом сдержала язвительный смешок: ангелочки, брат и сестра, связанные инцестом!

Грядки, на которые указывала старушка, были пусты и, похоже, не приносили никаких плодов с тех самых пор.

– Как получилось, что они выжили тогда, когда их родители погибли?

– Ах, это… это все малыш… как его звали? Дэмьен?

– Дэвид, – поправила я ее.

– Это так, Дэвид. Ловкий, как обезьянка. Это он вытащил сестренку из кровати и помог ей доползти до двери. Он спас ей жизнь.

Уже тогда у него был этот инстинкт самосохранения. Уже тогда было стремление защищать Эмили…

– А потом? Кто их взял к себе на попечение?

– Эмммм… – зашлепала она губами. – Об этом я ничего не знаю. Сначала они убежали на пляж, а потом пожарники забрали их оттуда. Дети были все черные, словно трубочисты, но на них не было ни царапинки.

Нам показалось, что она больше ничего не знает о происшедшем, и мы собрались распрощаться с ней, выразив свою благодарность, когда ее тихий голос окликнул нас с крыльца:

– Погодите…

Осмотревшись по сторонам, будучи настороже, убедившись, что никто из соседей ни слева, ни справа не наблюдал за нашей беседой, она скользнула к нам с заговорщицким видом:

– Если вы интересуетесь всей этой историей… Вы знаете, может быть, вернутся ли они?

– Вернутся? Но кто это «они»?

– Ну эти, два привидения.

София озадаченно посмотрела на меня.

– Какие привидения, мадам?

– Я их никогда не видела… Но многие в округе говорят, что Лебурде и его жена возвращаются сюда каждый год. Как будто отмечают годовщину, просто чтобы вновь посмотреть на свой дом. Ровно в день трагедии.

То есть каждое 10 февраля. А на дворе стоял июль. Вероятность того, что мы встретимся с этими тенями из прошлого на соседней улице, была близка к нулю.

– А на кого они похожи, привидения?

– Странный вопрос… На Лебурде! Они не состарились ни на морщинку. Кажется только, они надевают солнечные очки, чтобы не быть узнанными.

– А кто-нибудь с ними уже разговаривал?

– Ааааа, нет! С этим не шутят, тем более здесь. Они совершают небольшую прогулку, устраиваются перед домом ненадолго, на несколько минут, а затем возвращаются туда, откуда пришли.

Вот оно, чистилище Дэвида и Эмили Лебурде. Авроры и Дэвида Барле. Кто еще, кроме них, обрек бы себя на подобное паломничество?

– И что мы будем делать сейчас? Вызовем охотников за привидениями?

– Что-то типа того, – ответила я, умышленно как можно более загадочно.

Как и во время моего предыдущего приезда более месяца назад, никто не ответил на мои настойчивые звонки по адресу: Сен-Мало, проезд Тийель, дом 7. Флоранс Дельбар снова испарилась. Что-то мне подсказывало, что со дня, когда она выбежала на улицу из кафе, в котором я расспрашивала ее, она не появлялась больше в своем обиталище. Но у меня был в наличии еще один адрес. Я вытащила из своего портфельчика маленькую визитную карточку, которая пролежала там более года:

Жан-Франсуа ДЕЛЬБАР

Нотариус

8, Пласитр

3540 °Cен-Мало

Телефон: +33 99 32 69 45

Факс: +33 99 32 69 47

По номерам на визитке не отвечали. «Телефонные линии меняются… но многоэтажные дома остаются», – подумала я, идя под шквалом дождя, который бил нас все сильнее и сильнее.

Пласитр – это удивительная небольшая площадь из гранита в стенах старого города-крепости. Полностью облагороженная во время реконструкции города, она, со своими скрытыми нишами, придает Сен-Мало особенное очарование.

Комплекс многоэтажек, который возведен там, возвышается над пляжем Бонсекур – известном во всем мире необычным бассейном и бетонным трамплином для прыжков в воду – и представляет собой еще одну архитектурную особенность: к лестничным клеткам ведет узкий коридор на первом этаже.

Под номером 8 нас ждал сюрприз.

– Нотариус… – прочитала я вслух без эмоций.

– Ты думаешь, что в его офисе обосновался другой нотариус?

– Если я правильно помню даты, Дельбар умер пять лет назад… Кто-то, возможно, продолжил его занятие, да. Такое случается.

Колеблясь, я нажала кнопку интерфона. Никакой реакции. Затем после нескончаемо долгого ожидания:

– Да?

Этого единственного слова мне было достаточно, чтобы узнать Флоранс, приемную мать Авроры.

С помощью жестов и мимики я дала Соне понять, что она должна говорить вместо меня.

– Здравствуйте, мадам. Это почта. У меня для вас заказное письмо.

– Письмо? – удивился голос с ноткой недоверия.

– Да. Вы же мадам Флоранс Дельбар?

– Да, это я… Кто отправитель?

Чтобы вдохновить свою сообщницу, я изобразила крупную банкноту, которую потерла между большим и указательным пальцами, затем нож, перерезающий горло богатому налогоплательщику. Соня поняла мою пантомиму и тотчас же заявила в булькающую трубку:

– Налоговая, по-видимому.

Щелчок электрического замка стал нам ответом и позволил войти внутрь. Запах, не поддающийся определению, смешивался здесь с запахом воска, готовящейся еды и масла для загара. Запах детства, такой, каким он был для меня в редкие периоды каникул на берегу моря с мамой.

На втором этаже дверь лестничной площадки приоткрылась, чтобы впустить нас. Заметив меня, Флоранс Дельбар сделала инстинктивное попятное движение, став похожей на испуганное животное, как и в момент нашей первой встречи. Но прежде чем она успела закрыть дверь, мы уже просочились в зияющий проем входа.

Как только мы пробили ее последнюю защиту, она тотчас же капитулировала и провела нас в бывший кабинет мужа, преобразованный в небольшую гостиную с несравненным видом на стены крепости и море.

– Что вы еще хотите от меня? – запричитала Флоранс Дельбар, опустившись всем своим весом в широкое низкое кресло, обтянутое шотландской тканью.

Хороший вопрос. Что можно вытянуть из женщины, которая, кажется, вцепилась мертвой хваткой в гипотезу о случайной смерти своей дочери? Как подступиться к ней на этот раз, чтобы ненароком не заставить ее замкнуться в себе, как раковина, при первом же слове?

– Когда мы виделись в прошлый раз, у вас не было времени рассказать мне, что вы знали о детстве Авроры до ее появления в приюте Сен Броладр.

– Я вам уже это говорила… Ничего.

– Вы знали хотя бы то, что ее имя при рождении было Эмили? – отважилась спросить я.

– Да… Да, конечно. Это мы дали девочке новое имя и окрестили ее Авророй.

– По какой причине?

Она слегка выпрямилась у спинки кресла, как бы защищаясь.

– Мы не сделали ничего плохого… Во Франции закон разрешает родителям менять имена детей, которых они усыновляют.

– Конечно, – попыталась я смягчить ее реакцию. – Я знаю это.

– А почему Аврора? – вмешалась Соня.

– Мой муж, Жан-Франсуа, потерял в раннем возрасте младшую сестру, которую звали именно так…

«Только сменила имя и уже обременена грузом смерти», – не смогла я удержаться от мысли.

Так как казалось, что Флоранс Дельбар в состоянии переносить наши вопросы, я решила провести все с максимальной быстротой.

– Вы знали также, что у нее был биологический брат, не так ли?

– Нет, – вновь начала отпираться она. – В то время Департаментское управление санитарно-социальной помощи не давало информации ни об именах братьев и сестер ребенка, которого вы усыновляете, ни о личности их новых родителей.

– Следовательно, когда вы забрали Аврору из Сен Броладра в 1976 или 1977 году, вы знали, что у нее был старший брат, но не знали, ни где, ни под каким именем он живет?

– Да, все так, – подтвердила женщина, часто моргая опухшими глазами.

На последующих вопросах мы играли в игру: «Проиграешь, либо выигрыш удваивается». Либо она нас выставила бы на улицу силой, либо мы затрагивали за живое, самую суть. Я попыталась изобразить самый сочувствующий вид, какой могла, сделала большой вдох и задала вопрос:

– В таком случае, когда вы поняли, что тот пресловутый брат и есть… Дэвид Барле?

Вместо ответа нас внезапно окропили целым потоком слез, против которого Соня и я оказались просто бессильны.

– Вы хотите, чтобы мы ушли?

– Нет, нет… Останьтесь.

Она встала и направилась к маленькому навесному шкафчику, открыла в нем единственную, искусно сделанную дверцу, достала оттуда бутылку смородинового ликера и три маленьких рюмки, которые наполнила, не спрашивая нас.

После нескольких глотков из своей рюмки Флоранс вновь заговорила голосом, измененным легким покашливанием.

– Как-то раз одна очень элегантная дама нанесла нам визит домой. Она не назвала своего имени, но по ее осанке и манере общения я поняла, что она парижанка. Из класса буржуазии, ну, вы понимаете.

Гортензия Барле! Я не имела никаких доказательств этого, но интуиция уже зашевелилась у меня внутри.

– Что она хотела?

– Во‑первых, дама попросила нас побеседовать, меня и моего мужа, наедине. Сначала мы не поняли ее намерений, узнав, что она тоже усыновила ребенка в Сен Броладре.

– Как она смогла получить ваши координаты? – удивилась Соня.

– Не имею понятия… Сначала она держалась весьма любезно, а потом предложила нам сделку.

– Сделку?

– Да… И если я скажу, что это было отвратительно, то буду еще далека от истины.

– Что она вам предложила?

– Она заявила, что получила разрешение на два усыновления и что на данный момент у нее только один ребенок. Мальчик. Биологический брат нашей дочери. Дэвид.

Она залилась слезами в новом приступе рыданий, который утопила во вновь наполненной до краев рюмке темного густого ликера.

– Постепенно, переходя от одного к другому, ничуть не смущаясь, эта женщина предложила обмен: нашу дочь на второго ребенка, которого она может получить благодаря своему двойному разрешению административных органов.

– Она хотела воссоединить Дэвида и Эмили? – воскликнула я, борясь с тем, чтобы не дать своему изумлению проявиться еще больше.

– Именно так она и сказала, да… Что это было бы хорошо для детей. Что узы крови самые сильные и следует их уважать.

В свою очередь, я проглотила немного ликера, чтобы придать себе смелости задать следующий вопрос. Даже я если я уже знала на него ответ.

– Вы, безусловно, отказались?

– Естественно! Ребенок – это не товар, который можно поменять! Мне удалось уговорить мужа не подавать жалобу. Прекрасная дама уехала без Авроры, и мы больше ничего о ней не слышали.

Это была неправда, о чем мы все трое знали. Две женщины вновь увиделись позднее, спустя более десяти лет… В июне 1988 года.

– До дня свадьбы Авроры и Дэвида, – осмелилась сказать я.

– Я сразу же ее узнала. И она тоже узнала меня. Но не Жан-Франсуа. Он ничего не понял… Или, может, не хотел понять. Он был счастлив, что его дочь так удачно выходит замуж. Только представьте себе: наша Аврора собиралась стать супругой сына Барле, одного из самых богатых людей Франции!

– Именно по этой причине вы решили ничего не говорить?

– Да… Это была одна из причин.

– Чтобы не разрушить мечты вашего мужа? – возмутилась Соня.

– Все было гораздо сложнее… Жан-Франсуа уже потерял одну Аврору. Я подумала, что если раскрою ему правду о том, кем они были друг для друга, он не оправится. Это было бы, как если бы я убила его Аврору во второй раз. Я не могла…

Даже если пришлось позволить брату жениться на собственной сестре. Даже если пришлось быть молчаливой сообщницей Гортензии Барле. В тот день, 18 июня 1988 года, кроме Авроры и Дэвида, только две матери и Луи знали правду. Никто из гостей не осознал трагедии, которая разворачивалась у них на глазах… Жизнь Авроры принесли на алтарь безумия братской любви.

Глядя на меня исподлобья, Соня просто умоляла глазами сообщить правду Флоранс Дельбар: ее дочь жива, жива и здорова, еще три дня назад она прогуливалась в нескольких километрах отсюда.

Но у меня недоставало смелости. Мне казалось, что право сообщить Флоранс об этом принадлежало Авроре, и только ей одной.

– Вы думаете, что психологические проблемы вашей дочери идут оттуда?

– От свадьбы, вы хотите сказать?

– В конце концов, от личности ее мужа, – сделала я акцент на главной проблеме семейной драмы.

– Думаю, да. Ее приступы начались почти сразу после их свадьбы.

– Ее наблюдали врачи, разве нет?

Я вспомнила портрет взволнованной молодой женщины, заточенной в стенах своей болезни, который набросала мне Ребекка.

– Да, в самом деле… за ней наблюдали до самого ее исчезновения.

– Вы помните имя доктора, который лечил Аврору?

– Да, профессор Платон, Оливье Платон, работавший в больнице Святой Анны.

– Самая известная из парижских психиатрических клиник.

– Но я на тот момент не имела больше никакого контакта с ней… Я не знаю, что она рассказывала своему лекарю.

Почувствовав, что Флоранс Дельбар дошла до крайней точки терпения, я подала Соне знак допивать ликер и сама сделала то же самое.

Когда наконец мы прощались с ней, Флоранс Дельбар схватила меня за плечи, затем задержала на мгновение в своих объятиях, ровно настолько, чтобы прошелестеть мне в ухо:

– Вы придете ее навестить, ведь правда?

– Навестить ее? – Я сделала вид, что не понимаю, о чем она говорила.

– В Рокабей… Вы будете приходить на ее могилу время от времени, ведь правда?

Я улыбнулась, не ответив ничего. Моей немой лжи было достаточно, чтобы утешить ее.

На обратном пути в «Рош брюн» в такси мы хранили молчание, все еще ошеломленные этой потрясающей исповедью. Радио без остановки передавало новости.

Моя подруга первой нарушила тишину:

– Тебе удалось понять, какую выгоду хотела получить мать Барле в результате обмена? Все это ненормально…

– Я думаю, что да. По-моему, она хотела искупить вину.

– Искупить? Ты имеешь в виду самоубийство Лебурде?

– Да…

– Кажется, что она в этом скорее потерпела неудачу, разве нет?

– В самом деле… – признала я отсутствующим голосом, а мой взгляд скользил по ипподрому, вдоль которого мы ехали. – Она действительно дала маху.

Гортензия не была бессовестной и бесцеремонной похитительницей детей, какой ее изобразила Флоранс Дельбар. Она хотела воссоединить Аврору, или точнее Эмили, и Дэвида, ее старшего брата, не просто из-за капризов мещанки, которой нечем заняться. Это намерение носило под собой более благородные цели: по мере ее возможностей загладить зло, причиненное мужем.

Она предприняла столь отчаянную попытку из-за любви к Андре, сейчас я понимала это с ясностью. Или, может быть, просто чтобы не ненавидеть его так сильно…