Текст книги "Эммануэль. Антидева"

Эммануэль не прерывает подругу. Опершись на локти и подперев подбородок ладонями, девушка, неподвижная, подобно сфинксу, смотрит на Ариану влюбленными глазами.

– После этого мы с Жильбером могли пожениться. Я ему ничего не сказала о ночи любви, его друзья, конечно, тоже нет. Это было не нужно. Если любовь не обостряет интуицию в подобных случаях, в чем вообще ее ценность? Я очень хотела стать женой Жильбера. Это был праздник. Сначала мы занимались тем же, чем и все женатые влюбленные – мы смотрели друг на друга дни и ночи напролет, и сердца наши заходились от нежности. Затем мы вспомнили о знакомых и друзьях и решили, кто из них заслуживает любви, а кто нет. Наш брак строился на идее Создателя, который сформулировал свое первое впечатление о человеке так: человек не должен быть один. Вот и весь наш секрет. А еще муж научил меня дружбе.

Эммануэль кажется, что у Арианы счастливое лицо.

– Я поняла, что друзья, которые нас не хотят, только делают вид, что любят нас, – продолжает Ариана. – А тем, кто желает нас, надо пройти длинный путь, чтобы стать достойными нашей дружбы.

– А нам ничего не надо делать, чтобы стать достойными их дружбы?

– Надо: я делаю это, когда отдаюсь им. Ведь не могу же я заставлять друзей страдать? Разве для того я ищу их компании, чтобы потом лишить их своего общества? Они делают этот мир моим домом, а потому имеют право на все, что я имею. Лучшее, что у меня есть – не такой уж щедрый подарок для моих друзей. А лучшее, что у меня есть, это мое тело.

Колокол соседнего собора призывает всех на вечернюю службу. В его звоне угадывается мелодия народного танца.

– Я не всегда знала о том, что любовь – одна, – произносит Ариана. – В детстве меня учили, что тело и душу любят по-разному. Необходим ум, умение тонко чувствовать и осторожность, чтобы не ошибиться, не спутать одно с другим. И тем не менее ошибки встречаются часто – в священных книгах полным-полно примеров подобных грехов. Несмотря на мои добродетели и рвение, я бы тоже оказалась в ловушке, если бы днями и ночами не изучала теорию. К счастью, я вышла замуж молодой и могла учиться на практике. С учителем мне повезло.

Ариана завершает свой рассказ, ее игривый тон скрывает волнение.

– Жильбер был моим первым другом. И со всеми моими лучшими друзьями меня познакомил именно он. Когда я обнимала обнаженные тела своих друзей, я понимала, насколько ошибались мои прежние учителя, утверждая, что любовь бинарна. Уверяю тебя – ты не отличишь обнаженного друга от обнаженного любовника. Да и подумай: вот если бы сейчас я тебя назвала любовницей, а потом – подругой, разве эти два слова означали бы, что я люблю тебя по-разному?

7
Сознательный возраст

ЛЮБОВЬ. – Страсть мужчины и женщины. Супружеская, легитимная. См. Брак, девственная плева, свадебная песнь. Нелегитимная любовь, свободная. См. Сожительство, дебош, связь, распутство, либертинаж, сладострастие, союз (свободный). Продажная любовь. См. Проституция. Связь со служанкой. Греховная любовь, преступная любовь, запретная любовь. См. Адюльтер, инцест.

Поль Робер. Алфавитный аналогический словарь французского языка. Слова и ассоциации

Я не почитаю себя достигшим; а только забывая заднее и простираюсь вперед, стремлюсь к цели.

Святой Павел. Послание к Филиппийцам. III. 13 – 14

– М ы вас совсем потеряли, – сказала Анна Мария, достав из машины мольберт, коробки с красками и кисточки.

– Может, я и правда потерялась, – ответила Эммануэль.

– Где мы можем расположиться?

Эммануэль подняла руку:

– Наверху. На террасе.

Эммануэль вспомнила, что именно там, на террасе, она впервые познала колдовские чары Мари-Анн. Анна Мария, разумеется, не приготовила для нее сюрпризов подобного рода.

По пути на террасу Эммануэль прихватила с собой шоколад и печенье и сказала Эа, чтобы та принесла апельсины.

– Пока вы в поле моего зрения, – заметила Анна Мария, прислоняя плечи Эммануэль к подушкам, – я, по крайней мере, уверена в том, что вы не наделаете глупостей.

Эммануэль самодовольно хихикнула.

– Посмотрите на меня, – приказала гостья, пальцем приподнимая подбородок Эммануэль.

Анна Мария пристально посмотрела в глаза своей модели, и сердце у той вдруг забилось быстрее; затем девушка села прямо на выложенный плиткой пол напротив дивана, где устроила Эммануэль. На низком мольберте Анна Мария укрепила небольшой холст.

– Я что, целиком помещусь на такой маленькой картине? – возмутилась модель.

Анна Мария рассмеялась. Эммануэль спросила:

– Вы уверены, что мне не стоит раздеваться?

– Мне все равно, меня интересуют только ваши глаза.

На лице Эммануэль отразилось недоумение.

– Как же я не люблю позировать!

– Не позируйте. Лучше расскажите, какие ужасы вы сотворили, пока прятались у Арианы.

– Значит, эти ужасы вам любопытны?

– Почему нет? Вдруг дополнительная информация поможет мне понять вас!

– И нарисовать мои глаза?

– Кто знает?

Эммануэль вздохнула, вид у нее был не особенно воодушевленный. Она задумалась о том, что именно следует рассказать. Наконец решила:

– Эти дни не задались. А теперь еще вот вы меня рисуете.

Нисколько не возмутившись, Анна Мария вопросительно взглянула на Эммануэль: мол, почему «не задались»? Только этого взгляда Эммануэль и ждала, чтобы с удовольствием ответить:

– Только вчера я наконец-то убедилась в том, что не беременна.

Поймав на себе мимолетный, но очевидно осуждающий взгляд Анны Марии, Эммануэль, однако, не сменила тему:

– Последние четыре дня я думала, что беременна. Но, видимо, это просто смена климата на меня повлияла.

– Вы не заслуживаете такого везения.

– Везения? Почему? По-моему, забеременеть было бы очень даже забавно.

– Забеременеть и не знать от кого?

– Именно это меня и позабавило бы.

Эммануэль искренне рассмеялась. «Она и правда забавляется, – подумала Анна Мария. – Безнадежный случай».

– Я могла бы попробовать угадать, от кого ребенок, – мечтательно произнесла Эммануэль.

Девушка начала подсчитывать про себя потенциальных отцов, загибая при этом пальцы и облизывая кончик каждого, но вскоре сбилась.

Анна Мария не стала вникать в процедуру счета, поскольку вся эта история с возможной беременностью казалась ей греховной, а намерения Эммануэль – бесовскими. Не говоря ни слова, Анна Мария с головой ушла в работу, набрасывая в центре холста пересекающиеся черные и серые линии, которые вскоре превратились в унылый пейзаж. Эммануэль, расстроенная тем, что ее новость Анну Марию не заинтересовала, спросила:

– Можно взглянуть?

– Нет. Еще ничего не готово. Не надо говорить о моей работе, пока я не закончу.

– А когда это вы предполагаете закончить?

– Но ведь мы с вами никуда не торопимся. А вам не приходило в голову использовать последние дни с большей пользой?

– Я использовала их с пользой, – заявила Эммануэль.

Анна Мария догадывалась о том, что Эммануэль подразумевает разные непристойные занятия, беспорядочный секс и так далее, поэтому не стала уточнять.

– И тем не менее вы вернулись к мужу, – констатировала Анна Мария. – Ариана вас недостаточно любит, о, королева ночи?

Эммануэль нервно пожала плечами.

– Вы не понимаете. Мне просто хотелось снова увидеть Жана. Я по нему соскучилась.

– Вы могли пригласить его на чашечку чая со своими новыми партнерами.

– Я так и поступила.

– И как он отреагировал?

– С юмором. Мы здорово повеселились. Слопали все пирожные.

– И больше ничего?

– Потом мы с Жаном ушли рука об руку, как влюбленные голубки.

– Бедная Ариана!

– Почему? Я снова с ней увижусь.

– А граф де Сайн?

– Он может получить меня в любой момент. Как только пожелает.

На сей раз молчание Анны Марии явно выражало осуждение – и самой ситуации, и формулировок Эммануэль.

– Жан действительно совсем не обиделся на ваш побег? Он не скучал? Не ревновал?

– Он радовался, зная, что я счастлива. Он сам так сказал.

– А вам не портила настроение мысль о том, что Жан остался в одиночестве?

– Он не был в одиночестве: я думала о нем.

Эммануэль внезапно вспылила:

– Не надо преувеличивать! Я не бросала Жана в одиночестве! Он сам вернулся из Ярн Хее от силы четыре дня назад. Так что без меня он провел всего две ночи.

– А что бы вы сказали, если бы Жан провел одну из ночей с какой-нибудь вашей подругой?

Эммануэль вытаращила на собеседницу глаза, искренне удивленная таким абсурдным вопросом:

– Я была бы счастлива! Я бы очень этого хотела. Если бы я лучше знала Мерве…

– Мерве!

– Вы не находите ее красивой?

– Насчет красоты не знаю. Но она… и Жан!

– А что такого? Они, по-вашему, друг другу не подходят?

– Совершенно не подходят. Эммануэль, вы либо безумны, либо более невинны, чем я думала. Неужели вы позволите этой девушке отнять у вас Жана?

– Отнять? К чему такие страшные слова? Разве нельзя переспать с моим мужем, не отнимая его?

Анна Мария покачала головой: она выглядела обеспокоенной. Эммануэль рассмеялась:

– Вы хотите сказать, что, познав невиданные таланты Мерве, Жан будет столь поражен и ослеплен, что больше не захочет никого, кроме этой девушки?

Не получив ответа, Эммануэль сформулировала его сама:

– Анна Мария! Я занималась любовью с мужчинами, которые доставляли мне больше сексуального наслаждения, чем мой муж. Но тем не менее меня не только не тянет бросить Жана ради кого-то, но я даже стала любить его сильнее, познав объятия других мужчин. Как вы это объясните?

– Никак!

– А это несложно. Это доказывает две вещи: во-первых, я люблю Жана, а во-вторых, чем больше я занимаюсь любовью, тем лучше умею любить.

Анна Мария скорчила гримасу. Эммануэль продолжила:

– Если бы любовь к одному мужчине разрушалась из-за секса с другим мужчиной, она не считалась бы таким великим чувством.

– И все-таки недаром женщинам рекомендуют заниматься любовью только с супругом, – сказала Анна Мария, изо всех сил стараясь быть сдержанной и объективной.

– Кто рекомендует? – возмутилась Эммануэль. – Трусы рекомендуют! В основе всех ваших добродетелей – страх.

– А если бы Жан страдал из-за вашего распутства, но вам ничего бы об этом не говорил?

– У него нет подобных комплексов. Мужчины, которые боятся измены жены, чаще всего очень не уверены в себе и считают себя плохими любовниками. Жан никогда не боялся измены. Он ничего не боится. За это я его люблю.

– Он сам предложил вам заиметь любовников?

Эммануэль моргнула. Об этом она сожалела.

– Нет. Не сам. Но он позволил мне сделать это.

И, не в силах сдержаться, Эммануэль призналась:

– Но я бы хотела, чтобы он вел себя как Жильбер. Это единственное, что могло бы сделать меня еще более счастливой.

– А как себя ведет Жильбер?

– Он одалживает Ариану своим друзьям. Как ей повезло!

– Это ужасно! Эммануэль, вы совсем лишились ориентиров? Не понимаете, что хорошо, а что плохо? Как вы можете одобрять подобное обращение с женским телом? Ариана не вещь, не продукт потребления! Как можно спекулировать на ее красоте?!

– Спекулировать? Это неверное слово. Жильбер ничего не просит взамен. Он на время дарит свою жену. Что плохого в том, чтобы быть подарком, вещью, продуктом потребления? Лично мне нравится, когда меня потребляют.

Эммануэль оценила впечатление, которое ее слова произвели на Анну Марию, и осталась довольной. Затем продолжила:

– Одолжить кого-то – это способ укрепить свою власть над кем-то, разве нет? Ревнивый муж не знает, что теряет, сохраняя жену для одного себя, словно Гарпагон свою обезьянку.

– Тогда почему вы не предложите Жану разрешить вам заниматься такого рода проституцией?

Эммануэль подняла брови, словно идея ей приглянулась. На несколько минут собеседницы умолкли. Анна Мария вновь забыла обо всем, кроме своей картины. Вскоре, однако, она устало вздохнула, положила кисти, оперлась локтями о диван и решила передохнуть. Ликуя, Эммануэль констатировала, что портретистке не дает покоя судьба Жана:

– Но ведь Ариана отдается не только тем мужчинам, которым ее одалживает муж?

– Нет.

– Значит, она его в некотором смысле предает, согласно вашей собственной теории. Она лишает его права контролировать ее сексуальную жизнь и ущемляет его супружеские права. Ариана ведет себя как свободная женщина, а не как жена.

Анну Марию, казалось, вдохновляла собственная логика. Она не могла остановиться:

– А вы еще хуже Арианы, поскольку отдаетесь исключительно мужчинам, которых Жан вообще не знает.

– Существует множество способов быть хорошей супругой, – произнесла Эммануэль. – Главное, чтобы эротизм верой и правдой служил браку. Ведь все мы стремимся к счастливой любви, не так ли?

– Сомневаюсь, что ваши методы здесь уместны.

– Вы ошибаетесь. Я вам уже сказала: когда занимаешься любовью, учишься любить.

– То есть счастье – это всего вопрос любовной техники?

– Я развиваюсь не только в физическом плане, совершенствуется и мое сознание. Я учусь не страдать, не считать злом то, что им не является. Влюбленным больше нравится себя мучить, чем любить. Я излечилась от этой нездоровой привычки. Я хочу, чтобы для нас с Жаном любовь была не проблемой, а облегчением. Не экзаменом, а каникулами. Увы! Я слишком поздно приступила к занятиям. Прежде чем вступить в брак, надо стать достойным этих уз.

– Но только муж должен лишить жену девственности!

– Соглашусь. Но жена должна приносить в качестве приданого не собственное неведение, неумение, не свою неловкость, не букет запретов и корону предрассудков, а вкус, искусство, навыки любви. Если девушка не успела пройти обучение до свадьбы, она должна наверстать упущенное после. Девушки, которые волочатся за мужчинами и возвращаются от них подобные свежим цветам – радуют мужей больше, чем матроны, пожелтевшие от пламени свечей в церкви и пахнущие ладаном супружеской верности.

– Боже мой! Да почему вы обрекаете все приличные супружеские пары на скуку и увядание!

– Стоит лишь повнимательнее понаблюдать. Брак развивается и процветает лишь благодаря эксцентричному поведению и несдержанности в любви. Считайте это солью на длинном обеде для двоих.

– А что, если вы путаете специи с ядом? Что, если все перечисленное вами отравляет брак? Вы станете отрицать тот факт, что с большинством людей так и происходит?

– Если так происходит, значит, брак изначально неудачный. Не стоит о нем переживать. Конец такой супружеской жизни ни для кого не будет потерей.

– То есть только верные друзья Эроса достойны счастья?

– Другие люди просто не живут. Не стоит поощрять имитацию жизни.

– А ревность других женщин? Тех, с чьими мужьями вы распутничаете… Эти женщины не имеют права на нормальную жизнь?

– Я что – должна защищать глупость? Поощрять разные дикости? Кажется, в некоторых первобытных племенах женщинам отрезают клитор, чтобы они не слишком наслаждались жизнью. А в нашем обществе женщины сами себя кастрируют. Я не собираюсь проявлять уважение к цивилизации, отставшей от цивилизации пигмеев.

– По-моему, вы как эксцентрическая несдержанная жена ни к чему не проявляете большого уважения. Интересно, как мужья подобных вам особ переживают рождение детей, зачатых их супругами с другими мужчинами?

– Дети не бывают чужими. Мы не заботимся о происхождении детей, будто они сыр или вино. Когда у меня будет ребенок, я буду переживать не о том, из какого зерна он вырос, а о том, в каком мире мне предстоит его воспитывать: и если не в мире свободы и разума, ребенок в любом случае окажется лишенным всякой породы.

Несколько секунд Анна Мария внимательно вглядывалась в свою палитру. Затем подняла голову и спросила:

– Вы ничего не станете запрещать своим детям, Эммануэль?

– Я запрещу им жить в первом тысячелетии нашей эры.

– А какие советы вы им дадите в любви?

– Любовь одна.

– Значит, ваша любовь к детям будет той же, что вы испытываете к Жану?

– Говорю вам: любовь одна.

– Но вы спите с Жаном. Даже если он и не единственный.

– И что?

– С детьми вы тоже будете заниматься любовью?

– Не знаю. Отвечу вам, когда познакомлюсь со своими детьми.

– И вы позволите им заниматься любовью друг с другом?

– Позволю ли я? Запрет в этом смысле был бы просто чудовищным шагом.

– Вижу, что худшее у вас впереди.

– Вас ввергает в ужас, когда кто-то нарушает табу!

– Почему вы не признаете законы природы? Раз уж вы не желаете слышать о законах Бога.

– Я принимаю все законы природы: у меня нет выбора! Мои электроны крутятся вокруг моих ядер, как им вздумается; сила тяготения одолевает меня, и в конце концов я умру. Пока наука не сделает меня сильнее законов природы (да и вряд ли ей удастся обойти их все разом), я буду зависима и подчинена. Но я не вижу, как природа может помешать брату заняться любовью с сестрой. По-моему, это более чем естественно, сама природа вызывает в нас желание.

– Значит, платоническая любовь невозможна?

– Вы любите все раскладывать по полочкам. А я считаю дозволенными все комбинации.

Эммануэль потягивается на диване, как кошечка, зевает, не скрывая, что разговор начинает ее утомлять, затем вдруг взрывается:

– Платоническая любовь, секс без любви: христиане уже две тысячи лет наматывают километры вокруг этих любопытных тем, словно мотыльки вокруг фонаря. И если бы они одни! Так ведь всем помутили сознание! Гениталии статуй прикрыли, а таитянок облачили в рубашки. Заставили нас бояться собственной наготы. Неужели на этой планете больше нечем заняться, кроме дисциплины и шитья?

– Помимо плотских радостей и сексуальных ценностей, есть и другие.

– Да кто тут говорит о плоти! Я говорю о душе, которая расцветает в условиях свободы, а не от наркотика ваших молитв.

– И что – эта душа не видит иного смысла в жизни, помимо служения Эросу?

– Я говорю о том, что люди, не признающие Эроса, не узнают иного смысла жизни. Люди, не оценившие чудеса плоти, не оценят и дух.

– Эммануэль, вы говорите как пророк, наставляющий меня на путь истинный. Если бы я только могла поверить в вашу правду, может, мне бы и захотелось следовать вашей дорогой.

– Так посмотрите же на меня! Я что – похожа на воплощение зла? Я похожа на беса? Взгляните на мое тело: на нем есть знаки проклятия?

Одним движением руки Эммануэль срывает с себя свитер и демонстрирует свои груди художнице, та улыбается:

– Говорят «дьявольски красива», но я не верю в это выражение. По-моему, красота всегда от Бога.

– И снова вы ошибаетесь, – констатирует Эммануэль. – Красота – заслуга человека.

Анна Мария молча любуется Эммануэль. Потом как бы нехотя поднимается, собирает кисточки и закрывает тюбики.

– Все? – с надеждой спрашивает Эммануэль.

– На сегодня все. Завтра посмотрим, можно ли продолжить.

Эммануэль вскакивает с дивана, наклоняется, чтобы рассмотреть полотно, гримасничает:

– Ни на что не похоже, – подытоживает она. – Это не портрет.

* * *

В это воскресенье после обеда Жан отвез жену и Кристофера на скачки. Эммануэль разглядывает публику, никого не узнает. Ею, как всегда, любуются, но косо никто не смотрит, и ни одна ухмылка не выдает слухов о скандальной ночи. Эммануэль делает из этого вывод, что завсегдатаи ипподрома в Малигате не были.

Тем сильнее Эммануэль удивляется при виде Арианы в компании двух незнакомцев неопределенного возраста.

– Я сопровождаю дипломатов, – говорит графиня. – А ты тут что делаешь?

– Жан учит меня выигрывать.

– И ты выигрываешь?

– Постоянно.

– Ничего себе!

Они смеются. Включается громкоговоритель, и чей-то неприятный голос делает объявление. Эммануэль грациозно поворачивается на каблуках, чтобы лучше слышать, при этом ее верхняя юбка слегка взлетает, приоткрывая нижнюю, а также прекрасные линии бедер, и мягко опадает.

– Неплохо! – восклицает Ариана. – Взгляни на Кристофера. Что у него с лицом?

– У него такое лицо, потому что он меня любит.

– А ты его?

– Он милашка.

– И хорош в постели?

– Потом скажу.

Она меняет тему:

– Я получила письмо от Мари-Анн.

– Ну и что у нее происходит?

– Пишет про море, про ветер, про песок, про то, как ветер гонит волны и волны оставляют следы на песке… У нее поэтическое настроение.

– Это о чем-то говорит.

– И подпись: Преподобная Святая Мать Мария де Сент-Оргазм, Настоятельница монастыря Нотр-Дам де ла Мастюрбасьон.

– Ах, ну тогда все в порядке.

– Еще написала, что к ней приезжала Би.

– Да? И все?

– Кстати, – вдруг спрашивает Эммануэль. – Тебе известно ее настоящее имя?

– О ком ты?

– О Би! Не делай вид, что ничего не понимаешь.

– Ах, о Би! Ее зовут Абигейл. Абигейл Арно.

– Арно? Ты издеваешься? Как пишется?

– Так же, как по-французски: a-r-n-a-u-l-t.

– Слушай! Это невозможно…

Эммануэль растерялась. Ариана удивляется:

– В чем дело?

– Но это же моя фамилия! Моя девичья фамилия. Фамилия моей семьи…

– И что тут странного? И американский дядюшка у тебя, конечно, есть.

– Это абсурд.

– Правда? Тогда я скажу тебе правду: Би не существует. Ты ее выдумала.

Эммануэль вытирает со лба пот.

– Я уже давно это предполагаю. То и дело задаю себе этот вопрос. Не плод ли она моего воображения?

Затем, помолчав:

– А ее брат – тоже плод воображения?

– Не для меня, – живо отвечает Ариана. – Во всяком случае, не после Малигата. До Малигата я, признаться, считала его призраком.

– Той ночью он занимался с тобой любовью?

– Божественно.

– Со мной тоже.

– Правда? Браво! Нам повезло.

– До такой степени? – подтрунивает Эммануэль.

– Я хочу сказать, что обычно он интересуется лишь своей сестрой.

– Своей сестрой?

– Да, вспомни – твоей Би!

– Но… почему? Он так ее любит?

– До безумия.

Эммануэль колеблется:

– Он… Думаешь… ты считаешь, что она… его любовница?

– Что за вопрос! Ты не знала? Они этого и не скрывают. Михаэль и Абигейл, Абигейл и Михаэль… Они как Дафнис и Хлоя, Клеопатра и ее братья. Она тебе что, не рассказывала?

Эммануэль уклоняется от ответа, задевающего ее самолюбие. Она лишь повторяет:

– Они любовники.

– Это противоречит твоим принципам?

– Нет, нет…

– Вспомни о том, что говорил эксперт: инцест расширяет круг семейных связей и заставляет граждан любить свою родину сильнее.

Эммануэль, внезапно развеселившись, улыбается:

– С этими чистокровными лошадьми возни еще часа на два, тебе правда интересны скачки? – спрашивает она у Арианы.

– Нет.

– Тогда лучше сделай ставку на мужчин.

– Ты права. До скорого.

Эммануэль присоединяется к мужу.

– Ты позволишь мне пойти прогуляться? Я вернусь до окончания скачек.

– Конечно. Если что – ищи нас в баре.

Эммануэль проходит по зданию клуба, которое отделяет стадион от теннисных кортов, кортов для игры в сквош и бассейна. Наверное, страсть к приключениям написана на ее лице, поскольку мужское внимание становится все более пристальным. А может, дело в том, что она идет против света, и под платьем из чесучи, благодаря лучам сентябрьского солнца, вырисовываются прекрасные формы.

Эммануэль, впрочем, находит платье чересчур целомудренным. Спереди платье на пуговицах. Правда, сверху несколько штук расстегнуты, чтобы желающие могли полюбоваться вырезом. Эммануэль ступает, приподнимая подол. Зрители останавливаются, чтобы убедиться – перед ними не мираж, они действительно только что созерцали черный треугольник лобка… Эммануэль медленно расстегивает пуговицы, начиная с нижней и вплоть до той, что расположена над самым лобком. Теперь полы платья развеваются, открывая упругие бедра. Проказница и сама с удовольствием наблюдает за тем, как из-под шелка выглядывает золотистая атласная кожа. «Как прекрасны мои ноги! – радуется Эммануэль про себя. – И грудь тоже. Вообще мое тело прекрасно. Хочу заняться любовью немедленно».

Взгляды, которыми Эммануэль награждала мужчин, приводили их в волнение, но девушка шла довольно быстро, и потенциальные кавалеры не осмеливались за ней следовать. Ей хотелось петь. Она и запела. Группа людей замерла на месте, все восхищенно улыбались. Обнаженные легкие ноги несли Эммануэль вперед – она двигалась грациозно, словно танцовщица, и вдруг побежала, юбка летела сзади, подобно шлейфу. Я счастлива: я больше никогда не буду страдать. Времена невежества прошли. Нет больше моих детских горестей! Теперь я знаю, как надо любить.

Она добралась до парковки, забитой автомобилями разных цветов. А что, если выбрать какую-нибудь из них? Эммануэль прошла мимо американских гигантов, розовых и голубых, мимо итальянской модели, красной, мускулистой, мимо белой карликовой простушки (нахлынула ностальгия: последняя книга, которую Эммануэль читала перед тем как покинуть факультет, называлась «Изучение белых карликовых звезд»; девушка хотела стать астрономом, но Марио приказал ей оставить уравнения и неизвестные величины ради искусства физической любви и красоты…). Эммануэль нежно погладила маленькую мордочку белой машины с непропорционально огромными глазами – точно англичанка.

– You like Gussie?[29]29
  Нравится Гасси? (англ.)


[Закрыть] – произнес веселый голос.

Эммануэль вздрогнула, а потом заметила в родстере сначала мужской локоть, а вскоре и молодого человека с лукавой улыбкой на лице, бритого наголо и с таким светлым взглядом, что девушке понадобилось несколько секунд, прежде чем она разглядела цвет глаз – голубой. Эммануэль заговорщически подмигнула.

– How about a ride?[30]30
  Хотите прокатиться? (англ.)


[Закрыть] – продолжал молодой человек.

Парень высунул руку из машины и ладонью похлопал по алюминиевым бокам своей подружки. Из салона приятно пахло кожей. Эммануэль подошла почти вплотную к открытому окну. «Он красив, – подумала Эммануэль. – Но надо, чтобы он понимал: это я его выбрала».

Она подняла колено, уперлась им в красную наружную панель, и юбка скользнула к бедру. Молодой человек прищелкнул языком и, вволю налюбовавшись, произнес:

– You sure are a sweetie pie![31]31
  Да ты настоящее золото! (англ.)


[Закрыть]

Он указал на свободное сиденье:

– Come along, baby![32]32
  Иди сюда, малышка! (англ.)


[Закрыть]

Эммануэль сделала еще шаг, присела на капот, поерзала на попе, скользнула вниз, наполовину оголившись из-за трения, и наконец присоединилась к своему избраннику, пощекотав парня за подбородок. Он нежно погладил ее скулы, облизал ее губы, сказал ей пару слов. Она прижалась к нему, не понимая, почему он сразу же не переходит к делу.

Однако молодой человек решительно взялся за руль, сорвался с места, и машина понеслась вперед – сначала по городу, затем мимо влажных, наводненных грязью рисовых полей. Буйволы лениво поднимали тяжелые головы, чтобы посмотреть на проезжающий автомобиль. Утки и гуси, крякая и попискивая, разбегались в стороны; Эммануэль положила голову на широкое плечо незнакомца, а сдвинутые колени прижала к его бедру; свободной от руля рукой, когда скорость не менялась, парень похлопывал Эммануэль по коленям, но по-прежнему не осмеливался дотронуться ни до черного треугольника лобка, ни до грудей, которые ветер выставил напоказ.

Несколько раз Эммануэль замечала по дороге подходящее местечко в тени, под тамариндом или под сырным деревом, между полями, разделенными небольшими дамбами. Девушка поднимала руку, указывая на приглянувшееся местечко, и кричала:

– Там!

Однако машина продолжала мчаться вдаль, и молодые люди смеялись своему безрассудству. Вскоре, однако, сгустились тучи, и водитель занервничал. На перекрестке, почти не снижая скорости, парень резко развернул автомобиль, так что Эммануэль мешком повалилась на своего спутника, и будущие любовники полетели обратно – в сторону Бангкока. Эммануэль решила, что пейзажем она уже вдоволь налюбовалась, поэтому сменила позу и положила голову парню на колени. Руль из дерева и стали мог легко задеть голову; чтобы уберечься, Эммануэль плотнее прижалась к животу молодого человека и вскоре затылком почувствовала, как нарастает долгожданное желание. Осторожно поворачивая шею то вправо, то влево, Эммануэль усилила желание, и в конце концов не выдержала: запустила руку себе между ног, и время тут же превратилось в череду вздохов и стонов.

Тяжелые теплые капли, которые стали падать с неба прямо на голову, ни в коей мере не отвлекли девушку от ее занятия. Когда машина остановилась на трескучем гравии, парень взял Эммануэль на руки и отнес в домик. С волос Эммануэль струилась вода, платье облепило тело. Молодой человек положил Эммануэль на диван, покрытый рафией, облизал мокрые от дождя губы девушки, сорвал с нее платье, разделся сам и, недолго думая, глубоко вошел во влагалище. Парень долго эякулировал, закрыв глаза и сжав зубы, пока Эммануэль обнимала его торс, не желая ни достигать оргазма, ни портить момент эгоистического удовольствия самца, для которого окружающий мир исчез, угрызения совести растворились в небытии, и время превратилось в сплошной фонтан сладострастия.

Когда молодой человек поднялся с дивана и потянулся, Эммануэль вновь поразилась его красоте. «А мы стоим друг друга», – подумала она.

– Мне хотелось бы помыться, – сказала девушка.

Парень проводил Эммануэль в душевую, где она с наслаждением подставила голову под воду. Брызги сверкали, подобно черным лучам, расходившимся от темных волос, которые теперь струились между грудями и по спине. Молодой человек вскоре присоединился к партнерше, обнял ее, плотно прижался и принялся покусывать ее плечо – Эммануэль кричала от удовольствия.

– Мой муж не любит, когда меня метят, – укоризненно, хоть и смеясь, заметила она.

Парень испугался и с виноватым видом стал массировать плечо – следы укуса, однако, не исчезали. Эммануэль выскользнула из объятий, опустилась перед парнем на колени и, прежде чем он успел что-либо сказать, взяла в рот его член. От нежностей умелой любовницы молодой человек вновь сильно возбудился. Щеки Эммануэль то надувались, то сдувались, а язык старательно ласкал головку члена. Эммануэль не ослабляла хватку до тех пор, пока массивный ствол не достиг того состояния, в котором спазм неизбежен. Тут девушка на секунду отстранилась, чтобы полюбоваться своим шедевром, который волшебным образом парил в пустом пространстве, готовый вот-вот взорваться… Продолжая сладкие муки, Эммануэль взяла ароматизированное мыло и стала растирать тело любовника, так что вскоре оно покрылось густой пеной.

– Подождите, дайте мне завершить свою работу! – ликовала она.

Ладонями Эммануэль рисовала на груди и животе любовника орбиты, по которым движутся звезды, расслабляла его мышцы, все больше уплотняя пену. Она дула на мыльные пузыри, заливисто смеялась, переходя от спины к ногам, от ног к ягодицам и наконец возвращаясь к члену. Эммануэль с такой ловкостью вновь завладела стрелой сладострастия, что та быстро обрела прежнюю форму. Девушка ласкала покрытый белой пеной член то пальцами, то ладонями, не прерываясь ни на секунду. Молодой человек вздрагивал, ощущая приливы горячих волн к вискам и губам. Он почти изнемогал, но руки Эммануэль лишили его воли, он подчинялся девушке, принимая правила игры, и был готов умереть за эти ласки. Ягодицы напряглись до предела, колени болели, стоны рвались из груди сами собой. Эммануэль, которую душ продолжал полировать, подобно статуе фонтана, не сводила глаз с головки члена – даже под слоем пены было видно, как она багровеет. Ногтями и подушечками пальцев Эммануэль раздражала мошонку и чувствительные зоны за ней почти до самого ануса. Затем она вдруг резко сжала член в руке и с силой оттянула кожу вниз – густая сперма брызнула на лицо, но Эммануэль успела взять член в рот и заглушить горьковатый привкус мыла любовным нектаром.