Текст книги "Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе"

Вероятно, нет ничего удивительного, учитывая теологическую подоплеку, в том, что новостные публикации также демонстрируют растущую озабоченность сообщества по поводу колдовства. Нет никаких сомнений в том, что печать сыграла свою роль в разжигании охоты на ведьм в XVI и XVII веках[210]210
  Wolfgang Behringer, ‘Witchcraft and the Media’, in Marjorie Plummer and Robin Barnes (eds), Ideas and Cultural Margins in Early Modern Germany (Aldershot: Ashgate, 2009), pp. 217-36.


[Закрыть]. Ранее священнослужители старались не уделять внимания требованиям о преследовании колдовства. Австрийский инквизитор Генрих Крамер, один из первых охотников на ведьм, имел довольно плохие отношения с местным епископом, который угрожал изгнать его силой, если тот останется в епархии. Крамер изменил положение дел, напечатав свое руководство по охоте на ведьм. Несмотря на то что «Маллеус Малефикарум» не получил одобрения университетских теологов, в печати он произвел фурор[211]211
  Мы насчитываем двадцать шесть изданий, опубликованных до 1600 года.


[Закрыть]. Наряду с изданием Ульриха Молитора это был новый популярный жанр научных публикаций[212]212
  De lamiis et phitonicis mulieribus, twenty-five editions in Latin and German translation.


[Закрыть].

Руководства учили людей, как выявлять и избавляться от ведьм. Нам удалось реконструировать некоторые судебные процессы над ведьмами на основе печально известного дела женщины, казненной после поджога города Шильтах в Шварцвальде в 1533 году. Сообщение о ее деле вышло в печати меньше чем через неделю, и спустя еще несколько недель появилось в Лейпциге, на другом конце Германии. Наибольшую известность это дело приобрело, когда нюрнбергское издательство заказало гравюру у художника Эрхарда Шона, которая затем была выпущена в виде плаката. Текст пришлось сильно упростить, однако это только добавило сенсационности. Именно эту версию Вик получил годы спустя и вставил в свои альбомы[213]213
  Max Geisberg, The German Single-Leaf Woodcut, 1500–1550 (New York: Hacker, 1974), vol. 1,206.


[Закрыть].

По словам Кристофера Фробена, к тому времени «дьявола Шильтаха» знали по всей Германии. Если бы это было так, то это могло быть связано только с успехом дела как медиасобытия. Не все это одобряли. В 1535 году страсбургский типограф подал заявку на лицензию на печать иного отчета об этих событиях, но магистраты отказали ему, заявив: «Мы не занимаемся дьявольскими делами»[214]214
  Behringer, ‘Witchcraft and the Media’, pp. 221-2.


[Закрыть]. Тем не менее вскоре все изменилось. Протестантская Реформация обострила конфликт между Богом и дьяволом; книги, описывающие дьявола и его соратников, заполнили прессу и проповеди лютеранских пасторов. А последовавшие суды и казни создали работу для печатных издательств.

Некоторые представители интеллигенции во главе с голландским врачом Иоганном Вейером продолжали призывать к сдержанности[215]215
  Johannes Weyer, Cinq livres de l’imposture et tromperie des diables, des enchantements et sorcelleries (Paris: Jacques du Puys, 1567); USTC 1465; Jean Bodin, De la demonomanie des sorciers (Paris: Jacques du Puys, 1580); USTC 1660.


[Закрыть]. Однако если научные тексты оставляли место для сомнений и дискуссий, брошюры и тем более плакаты такой опции не оставляли. К концу XVI века информационные бюллетени сообщали о массовых казнях ведьм в различных частях Германии и Эльзаса. В одном таком бюллетене рассказывается, как дьявол созвал собрание ведьм в замке в Кольмаре, куда прилетело пятьсот человек на кошках или телятах[216]216
  Zwo Newe Zeittung, was man fur Hexen und Unholden verbrendt hat (Basel, 1580); USTC 707209; Behringer, ‘Witchcraft and the Media’, p. 227.


[Закрыть]. Тогда было казнено более ста ведьм.

XVI век продемонстрировал, что печать может быть важным инструментом в управлении государством. С помощью печатной продукции проще было доносить информацию до всех слоев населения. Это был один из самых эффективных способов формирования общественного мнения. Однако жители Европы не верили всему, что писали в прессе, они имели свою точку зрения, сравнивая информацию в печатной продукции с тем, что они слышали на улицах. Опасаясь полемики, правительство делало все возможное, чтобы контролировать новостные ресурсы, но это становилось все сложнее и сложнее.

Глава 5
Конфиденциальная корреспонденция

К середине XVI века развитие печатной индустрии открыло доступ к информации большому количеству людей по всей Европе. К услугам тех, кто хотел быть в курсе текущих событий, теперь было огромное количество печатных брошюр и листовок. Эти газетные издания стоили крайне мало, многие из них продавались по пенни или его эквиваленту. Привилегированные группы людей, которые были основными потребителями новостей в средневековой Европе, эти события во многих отношениях тревожили. Раньше новости были конфиденциальной информацией, которой обменивались доверенные лица. В силу того, что вы знали человека и его репутацию, вы понимали, что ему можно доверять[217]217
  David Randall, Credibility in Elizabethan and Early Stuart Military News (London: Pickering & Chatto, 2008).


[Закрыть]. Но что можно сказать о новостной брошюре, которую зачастую издавал неизвестный типограф где-то далеко, а теперь они беспорядочно распространяются на рынке? Новости превратились в коммерческий продукт. Подорвало ли это доверие к информации? Как можно было понять, чему верить? Событие преувеличивалось для пущего эффекта или ради денег?

Эти вопросы были как никогда актуальны для правителей и купцов Европы. Они изучали печатную продукцию, чтобы понять общественное мнение, но им нужны были собственные источники новостей для понимания реальной картинки. Для представителей власти доверительная корреспонденция оставалась критерием надежности. В элитарных кругах информацией продолжали обмениваться традиционными способами: посредством разговоров, наблюдений и, если все остальное не помогало, шпионажа. Печать не вытеснила традиционные методы добычи информации, во многих отношениях сети конфиденциальной корреспонденции даже укреплялись, а почтовые сети совершенствовались, что позволяло эффективнее поддерживать переписку. Дружественные связи были все также важны, а правители полагались на информацию и советы от послов.

В XVI веке стремление к быстрой и надежной информации привело к возникновению первых частных новостных агентств. Эти информационные агентства занимались рассылкой платных рукописных информационных бюллетеней, и знали о них немногие. Тем не менее они сыграли важную роль в создании международной новостной сети. В течение двух столетий их информационные бюллетени, или avvisi, как их называли, были критерием надежности для тех, кому нужно было быть в курсе событий и кто мог позволить себе оплачивать подписку.

Дипломаты, конечно, предоставляли конфиденциальные брифинги и давали советы. Послы использовали свой опыт, чтобы отличить слухи от фактов и предложить свое собственное мудрое суждение о местной политической ситуации. Хотя послы и сами любили почитать прессу. Иногда их клиентам казалось, что они лишь переписывают печатные дайджесты новостных агентств. Так появилось новое средство массовой информации и, как и само искусство дипломатии, его истоки следует искать в Италии эпохи Возрождения.

XVI век был веком дипломатии. Хотя потребовалось время, чтобы дипломатическая сеть распространилась на всю Европу. Несмотря на то что итальянские города-государства обменивались послами с XV века, более крупные королевства держались более обособленно: после коронации Франциска I в 1515 году у Франции был один постоянный посол. Когда же он умер в 1547 году, их было уже десять[218]218
  M. S. Anderson, The Rise of Modern Diplomacy, 1450–1919 (London: Longman, 1993), p. 9. The seminal texts are Garrett Mattingly, Renaissance Diplomacy (London: Jonathan Cape, 1955), and Donald E. Queller, The Office of Ambassador in the Middle Ages (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1967).


[Закрыть]. Послы стали главным украшением двора эпохи Возрождения, жизненно важным символом статуса их народов в европейской государственной системе. Казалось бы, что послы, представляющие высшие социальные слои населения своих стран, будут путешествовать, делясь любезностями и информацией. Но их личности, интриги и нередкая борьба за первенство были предметом оживленных споров.

В XIV веке послов воспринимали как инструмент, который позволял решить конкретную проблему, например заключить союз между двумя государствами. На практике же все было иначе. В то время как вопрос дипломатического брака можно было решить довольно быстро, договоры или союзы требовали времени. Послы редко обладали полномочиями принимать важные решения во время переговоров. Таким образом, процесс мог затянуться, пока посол запрашивал дальнейшие инструкции.

5.1. Дипломатическая миссия о прошении руки дочери короля для вступления в брак

А дипломатическая депеша стала непреднамеренным побочным продуктом этого процесса. «Дело посла, – как неоднократно подчеркивал Бернар дю Розье в своем произведении “Краткий трактат” (1436) о дипломатической должности, – сохранение мира[219]219
  Mattingly, Renaissance Diplomacy, p. 45.


[Закрыть]. И чем быстрее послу удавалось урегулировать вопрос, тем лучше было всем. И никто не предполагал, что впоследствии они станут привилегированными информаторами принимающих сторон. Со временем переговоры между враждебными державами становились все сложнее, необходимость в понимании настроения, силы и истинных намерений потенциальных союзников становилась все более острой. Послы должны были регулярно писать домой. Искусство дипломатии породило совершенно новую среду: политические заметки. Это была первая настоящая попытка анализировать исход-ные данные.

Мы практически ничего не знаем о самых первых дипломатических депешах. И хотя итальянские государства имели довольно развитую бюрократическую систему, они не предусмотрели регулярные отчеты послов. Самые ранние экземпляры сохранились только потому, что они попали в семейные архивы: деловые бумаги и депеши, накопленные посланником за границей, оставались, как и министерские документы, их личной собственностью, которую нужно было хранить или утилизировать по своему усмотрению[220]220
  J. K. Hyde, ‘The Role of Diplomatic Correspondence and Reporting: News and Chronicles’, in his Literacy and its Uses: Studies on Late Medieval Italy (Manchester: Manchester University Press, 1993), pp. 217-59.


[Закрыть]. Венеция пыталась добиться, чтобы все документы, находящиеся в распоряжении дипломатов, по возвращении были переданы государству, но безуспешно[221]221
  Donald E. Queller, Early Venetian Legislation on Ambassadors (Geneva: Droz, 1967), p. 82 (no. 43).


[Закрыть]. Произошло это лишь в 1490-х годах – Венеция начала собирать архив. На протяжении двух столетий итальянские послы демонстрируют невероятную осведомленность, пишут в депешах проницательные наблюдения о политике, обычаях и личностях своих хозяев. Их сообщения варьируются от самых насущных вопросов дня, сплетен и странных происшествий до более антропологических наблюдений о различиях национального характера, одежды и поведения. Закаленные в суровых условиях итальянской политики, эти прагматичные и вдумчивые выходцы из элитарных кругов идеально подходили для этого нового ремесла.

Дипломатические депеши, конечно, не были публичными документами. Они предназначались только для ограниченного круга государственных советников: это были новости и анализ для привилегированной элиты. Однако некоторые новости все же просачивались из-за неосмотрительности или тщеславия посланника. После завершения миссии послы предоставляли финальный отчет, Relazione, в котором подводили итоги. Высказывали свое мнение о характере правителя и его главных советниках, о сильных и слабых сторонах государства, взглядах и настроениях людей[222]222
  Donald E. Queller, ‘The Development of Ambassadorial Relazioni’, in J. R. Hale (ed.), Renaissance Venice (London: Faber & Faber, 1973), pp. 174-96.


[Закрыть]. Отчеты предоставлялись устно мужчинами, которые наслаждались возможностью проявить эрудицию. Relazioni с нетерпением ждали. Кто из присутствующих не удивился бы наглости откровенного описания французского короля Карла VIII в 1492 году послом Заккарией Контарини:

«Королю Франции двадцать два года, он невысокого роста и плохо сложен, у него уродливое лицо с большими белыми глазами, которые видят меньше, чем должны были бы видеть. У него орлиный толстый нос, пухлые губы, которые он постоянно держит открытыми, у него нервно дергаются руки, и он медленно говорит. По моему мнению, которое может быть совершенно неверным, я определенно считаю, не отличается выдающимися внешними или же умственными данными»[223]223
  Queller, ‘Development’, pp. 177-8.


[Закрыть].

5.2. Чтение депеши венецианскому дожу и другим членам Синьории

Это было не по-доброму. Тем более что эта откровенная и грубая оценка, скорее всего, просочится обратно во Францию, испор-тив отношения и усложнив жизнь неудачливому преемнику Контарини на посту посла. Но среди современников такие донесения вызывали восхищение. Анонимный французский автор очень верно подметил, что новым послам следует ознакомиться с Relazioni своих предшественников, чтобы начать свои миссии хорошо проинформированными[224]224
  Traite du gouvernement de la cite et seigneurie de Venise, in P.-M. Perret, Relations de la France avec Venise, 2 vols (Paris, 1896), II, 292.


[Закрыть]. Эти документы распространялись среди сенаторов, и многие венецианские семьи хранили копии тех, которые, по их мнению, приносили им честь. С течением времени копии делались и распространялись, некоторые экземпляры продавались. К концу XVI века венецианский сенат, наконец, признал общественную ценность Relazioni и позволил небольшому количеству из них появиться в печати.

5.3. Карл VIII. Франция

Важной фигурой в развитии международной дипломатии был проницательный и дальновидный Фердинанд, король Арагона (годы правления 1479–1516). Как правитель Средиземноморского королевства Испании он проявлял большой интерес к Италии. Как соправитель Кастилии благодаря браку с Изабеллой Фердинанд управлял зарождающейся сверхдержавой Европы – Испанией. Его великая стратегическая цель состояла в том, чтобы бросить вызов гегемонии Франции; его главный инструмент – союз, поддерживаемый традиционными династическими браками. Преследуя эти цели, Фердинанд основал сеть постоянных послов, он был первым из европейских правителей, сделавшим это. Он даже пытался поселить посла во Франции с целью сбора военной информации, но Карл VIII оказался не дураком, и посланник Фердинанда вскоре был отправлен домой[225]225
  Mattingly, Renaissance Diplomacy, pp. 135-6.


[Закрыть].

Фердинанду было нелегко угодить. Время от времени король подолгу ничего не писал своим послам и часто держал их в неведении о своих планах. В то же время его требования о регулярном информировании не учитывали материально-технических препятствий. Его многострадальный лондонский посланник доктор де Пуэбла подсчитал, что для ежедневной отправки новостей Фердинанду, как того требовал король, было необходимо шестьдесят курьеров, в то время как располагал де Пуэбла лишь двумя, и с теми с трудом мог расплатиться. Фердинанд довольно небрежно обращался с документами и зачастую оставлял сундуки с бумагами в отдаленных замках. Но, как и его неудержимый современник император Максимилиан, Фердинанд был новатором. Его послы провели на своих постах достаточно времени, чтобы стать настоящими экспертами: девять лет было нормой, а де Пуэбла провел в Лондоне большую часть последних двадцати лет своей жизни. В результате Фердинанд завещал своему внуку Карлу V испанский дипломатический корпус, который оставался неизменным в европейской политике до конца века.

Эффективную дипломатическую работу демонстрирует посол императора Карла при дворе короля Англии Генриха VIII Юстас Чапуи[226]226
  Mattingly, Renaissance Diplomacy, pp. 232-5; Richard Lundell, ‘Renaissance Diplomacy and the Limits of Empire: Eustace Chapuys, Habsburg Imperialisms, and Dissimulation as Method’, in Tonio Andrade and William Reger (eds), The Limits of Empire: European Imperial Formations in Early Modern World History: Essays in Honour of Geoffrey Parker (Farnham: Ashgate, 2012), pp. 205-22.


[Закрыть]. Впервые Чапуи прибыл в Англию в сентябре 1529 года при неблагоприятных обстоятельствах. Генрих VIII к этому моменту бесповоротно решил продолжить развод с Катериной Арагонской. Королева, ранее служившая ценным источником информации для испанских послов, больше не была доступна для консультации. Послу было крайне тяжело скрывать отношение своего правителя к политике Генриха. Тем не менее в течение шестнадцати лет постепенно создавал информационную сеть и готовил хорошо проработанные, проницательные отчеты, которые стали невероятно ценной информацией для историков. Его первым шагом было привлечение к себе на службу нескольких членов семьи Катерины Арагонской, в том числе ее джентльмена-помощника Хуана де Монтойя, который впоследствии стал личным секретарем Чапуи.

Молодые люди благородного происхождения, которых приглашали ко двору, вербовались послами Франции и Фландрии. Чапуи сам не говорил по-английски, однако настаивал на том, чтобы эти молодые люди учили язык, а неразговорчивый камердинер, сопровождавший его повсюду (Чапуи страдал подагрой), также был талантливым лингвистом. Благодаря этим связям Чапуи владел даже той информацией, которой боялись длиться в его личном присутствии. Он также налаживал связи с международным торговым сообществом, источником ценной информации о движении валюты и зарождающемся лютеранском движении. (У Чапуи были друзья и среди немецких купцов.) За некоторую информацию платили. Это был блестящий ход – завербовать главного секретаря французского посла, который в течение восемнадцати месяцев предоставлял Чапуи доступ к частной переписке Марильяка, более того, он регулярно получал отчеты от одной из служанок Анны Болейн. Тем не менее большая часть информации доставалась ему бесплатно от торговцев, «которые навещали его каждый день»: сплетни информированных, но зачастую одиноких людей, оказавшихся вдали от дома, обмененные на гостеприимство и хорошее общение.

В XIV и XV веках Рим был родиной зарождающейся дипломатии. Желание использовать ресурсы католической церкви вынуждало правителей Европы послать эмиссаров в Рим с просьбой подтвердить кандидатуры на церковные должности и получить другие услуги. Вынужденные задерживаться из-за медленных темпов папских дел, они, по сути, становились послами. Даже в XVI веке Рим не утратил своего статуса центра бизнеса, политики и новостей. На его главенствующую роль в политических расчетах испанских Габсбургов указывает тот факт, что римскому послу всегда выплачивалось самое крупное жалованье (хотя оно, как и все посольское вознаграждение, никогда не покрывало расходов)[227]227
  Michael J. Levin, Agents of Empire: Spanish Ambassadors in Sixteenth-Century Italy (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2005), p. 44.


[Закрыть].

Несмотря на то что Габсбурги преуспели в установлении господства на Апеннинском полуострове в XVI веке, победив французов, их послы всегда были бдительны. Их отчеты транслируют скорее тревогу, чем уверенность, и непреодолимое ощущение нестабильности итальянской политики. Дело было хорошо изложено Мигелем Маем, имперским послом в Риме, в послании Карлу V в 1530 году:

«Поскольку Рим является центром всех мировых дел, и, учитывая, что итальянцы загораются при малейшей искре – партизаны и пострадавшие от недавних событий, создают проблемы, потому что они всегда хотят чего-то новенького»[228]228
  Mai to Charles V, 31 July 1530; quoted Levin, Agents of Empire, p. 52.


[Закрыть].

Обратите внимание, что это было написано всего через несколько месяцев после коронации Карла V в Болонье, когда имперская власть находилась на очевидном пике. Испанские послы вновь и вновь натыкались на стремление итальянцев к новизне, которое делало их такими непостоянными союзниками. Испания, конечно, хотела спокойных союзников, которые ценили бы достоинства испанской гегемонии. И постоянно в этом разочаровывалась.

Среди дипломатических представителей, которые собирались в Риме, Венеции и других местах, мы можем отследить две противоположные стратегии. Англия, по общему признанию, один из второстепенных игроков, использовала итальянских граждан скорее как консульских представителей[229]229
  Catherine Fletcher, Our Man in Rome: Henry VIII and his Italian Ambassador (London: Bodley Head, 2012); idem, ‘War, Diplomacy and Social Mobility: The Casali Family in the Service of Henry VIII’, Journal of Early Modern History, 14 (2010), pp. 559-78.


[Закрыть].

Карл V, а после него Филипп II всегда назначали послами испанских дворян. Обе стратегии имели свои преимущества. Коренные итальянцы могли беспрепятственно перемещаться среди привилегированных слоев населения, и вопросов к лояльности иностранной державе, как правило, не возникало. Испанские послы представляли своих хозяев с энергией и страстью, но, безусловно, иногда возникали недопонимания из-за культурных различий. Более того, часто они чувствовали, что местные не хотят делиться с ними сплетнями, которые были важной составляющей дипломатической жизни. Тем не менее как представители высшей касты испанского общества они умели понимать последствия, связанные, например, с приемом, оказанным эмиссару соперничающей державы[230]230
  Levin, Agents of Empire, pp. 18–23.


[Закрыть]. В эту эпоху изменения в политике часто выражались публичными жестами, например, благосклонное отношение выражалось приглашением ко двору. И такие малейшие детали не ускользали от глаз проницательного дипломата, а новости такого рода заполняли стопки посольских депеш.

Папские выборы были одним из важнейших новостных событий XVI века и обозначали потенциальные изменения в политике и союзничестве. Поскольку они отличались от наследственной преемственности престола, папские выборы было трудно спланировать, хотя послы были обязаны попытаться. Отношения кардиналов с потенциальными папами были предметом дипломатического интереса: испанские послы отправляли на родину обширные досье с подробным описанием личностей, имущества, амбиций и, что особенно важно, состояния здоровья значимых фигур. Досье более чем на пятьдесят кардиналов, составленное послом Луисом де Рекесенсом в 1565 году, занимало 48 страниц[231]231
  Там же, с. 167.


[Закрыть].

Послы прекрасно понимали, что избрание про– или антиимперского папы может либо укрепить, либо поставить под угрозу власть Испании на полуострове. Каждые выборы вызывали ожесточенные споры, поскольку Франции, в частности, удалось с помощью дипломатии обратить вспять последствия поражений в битвах. Послы находились в самой гуще этих переговоров и неискренних обещаний, а этот вид многомерных шахмат был совершенно непредсказуем. Известие об избрании Джованни Марии дель Монте (Юлий III) в 1550 году было встречено в Париже с радостью, так как он находился в черном списке Карла V[232]232
  Frederic J. Baumgartner, ‘Henry II and the Papal Conclave of 1549’, Sixteenth Century Journal, 16 (1985), pp. 301-14.


[Закрыть]. Фактически он поддерживал претензии Габсбургов, пока они не рассорились из-за войны в Парме в 1551 году. Но это было ничто по сравнению с катастрофическим избранием неаполитанца Джан Пьетро Карафа (Павел IV) в 1555 году, чья ненависть к испанскому господству над своей родиной была глубокой и непоколебимой. Любая надежда на сближение испарилась уже на следующий год, когда испанский посол, обнаружив, что стража у городских ворот не узнает его, выбил дверь, чтобы ворваться внутрь[233]233
  Levin, Agents of Empire, p. 65.


[Закрыть].

Несмотря на доминирование Испании на Апеннинском полуострове, это была сложная работа, и карьеры большинства послов закончились неудачей. Оба первых посла Филиппа II были возмущены враждебностью папы римского. Испанские эмиссары обнаружили, что меняющуюся многополярную политику Венеции было трудно постигнуть. Дипломатия требовала мастерства переговоров и обаяния. Не все послы понимали, что если они станут историей, игра, вероятно, будет проиграна.