Текст книги "Китай при Мао. Революция, пущенная под откос"

После того как коллаборационисты понесли наказание, КПК начала кампанию против обеспеченных домохозяйств. В 1946 г. удар был нанесен по землевладельцам, которых обвинили в утаивании запасов зерна во время недавно разразившегося голода. Функционеры проводили собрания критики и борьбы в деревнях. Землевладельцев ставили на колени и избивали, чтобы выбить показания о том, где запрятаны их деньги и золото. Обвиняемых не казнили, и некоторым из них удалось бежать [Ibid.: 132–138]. Это была прелюдия к общей кампании против землевладельцев и местной Католической церкви. Через собрание критики и борьбы были вынуждены пройти и главы местных влиятельных семей. Выкрикиваемые обвинения, побои, принуждения к признанию и пытки использовались для получения информации об их припрятанных богатствах. В этих мероприятиях применялось больше насилия, чем в прежних кампаниях. Многие люди были забиты до смерти или доведены до самоубийства. Собственность погибших и местного католического прихода была конфискована и распределена между деревенской беднотой [Ibid.: 139–146].

К середине 1946 г. было сформировано новое деревенское правительство. Членов партии оказалось достаточно для учреждения парткома. Впрочем, нововведения сопровождались проблемами. Новые лидеры, пользовавшиеся при поддержке Красной армии и партийной организации неоспоримым авторитетом, незамедлительно начали злоупотреблять своей властью. Хинтон описывает, как новые деревенские кадры и главы ополчения занимались коррупцией, принуждением, избиениями, сексуальным притеснением женщин и даже сексуальным насилием. Бесправные крестьяне ничего не могли им противопоставить [Ibid.: 222–240]. Подобные ситуации сложились во время гражданской войны на севере Китая, по всей видимости, во многих «освобожденных районах». Партийное руководство приняло решение о направлении в деревню для расследования обстоятельств и устранения проблем «рабочей группы» в составе 15 человек, в том числе чиновников уездной администрации, а также учителей и политических активистов из местного университета (в их числе был и Хинтон). Эта группа приняла на себя управление деревней и начала проверку действий деревенской администрации и парткома. Ею была сформирована крестьянская ассоциация, отобрано новое руководство и учреждено новое деревенское правительство. Беседуя с крестьянами и организуя небольшие групповые встречи, члены рабочей группы подтвердили распределение собственности до начала конфискации и классифицировали домохозяйства на бедные, среднего достатка, обеспеченные и землевладельческие [Ibid.: 275–311]. В рамках этих мероприятий жителям также предлагали передать информацию о злоупотреблениях со стороны деревенской администрации [Ibid.: 332–366][34]34
  [Friedman et al. 1991: 92–110] описывают схожие события, имевшие место в тот же период времени в другой северокитайской деревне: сначала – земельная реформа, вылившаяся в террор и воображаемую классовую борьбу; затем – работа двух команд людей, которые должны были исправить проступки, совершенные их предшественниками.


[Закрыть].

Как следует из подробного рассказа Хинтона, революционная земельная реформа представляла собой прежде всего акт государственного строительства: кампания уничтожала основы прежнего строя, зачищала пространство под новые политические организации, привлекала новых руководителей из ранее считавшихся маргинальными социальных групп и снабжала абсолютное большинство крестьян благами для обеспечения широкой поддержки нового партийного государства[35]35
  [Thaxton 2008: 70–83] рассказывает о революционном процессе в деревне, располагавшейся недалеко от места, которое описывает Хинтон. Во времена гражданской войны этот населенный пункт неоднократно переходил от КПК к Гоминьдану и обратно. Обостренное противостояние между националистами и коммунистами было основанием для ожесточенной кары коллаборационистов при каждой смене руководства в регионе. В результате высшие посты в местной администрации получали наиболее кровожадные лидеры ополчения.


[Закрыть]. Впервые в китайской истории были созданы государственные механизмы для прямого сбора налогов с отдельных домохозяйств.

Во времена Китайской империи государственные структуры распространялись не далее уездных администраций. Это был самый низкий уровень, на котором функционировали получавшие жалованье от государства чиновники, составлявшие часть имперской бюрократии. Начальники уездов отвечали за сбор налогов и обеспечение порядка на местах. Они имели возможность нанимать собственный штат и устанавливать отношения с влиятельными местными фигурами, зачастую владельцами определенной собственности, которые прошли через низшие ступени имперских госэкзаменов. По сути, деревни автономно управлялись местными обеспеченными элитами, которые финансировали храмы и школы, руководили подобными ассоциациями, поддерживали местное ополчение и предоставляли средства на социальное обеспечение обездоленных [Ch’ü 1962; Rowe 2009: 48–62; Siu 1989: 41–87].

К 1940-м гг. на местах уже произошли значительные социально-политические изменения, однако модель управления местными элитами сохранилась, пусть и в обновленной форме. Шэньши – образованные люди с дипломами о сдаче госэкзаменов – более не играли в местном управлении существенной роли. Имперские экзамены были отменены еще в 1905 г., и людей, которые могли похвастаться соответствующими сертификатами, оставалось немного. На смену шэньши пришли другие местные фигуры, в том числе торговцы, крупные землевладельцы и местные политиканы, которые выступали как посредники в переговорах с районными правительствами. В некотором смысле они пользовались еще большей автономией, чем прежние шэньши, статус которых определялся результатами, которые они продемонстрировали на имперских экзаменах [Barkan 1990; Duara 1990; Watson 1990].

Ян Цинкунь (также известен под западным именем Ц. К. Ян) рассказывает о деревне Нанцзин провинции Гуандун по ее состоянию на 1948 г., отмечая, как мало изменилось в этих местах со времен империи:

При Китайской Республике политические дела в [местном] уезде в основном велись через неформальную систему местного администрирования, контролируемую уездным правительством. Деревня выступала в них как в высокой степени автономный самоуправляемый субъект. Со времен падения последней императорской династии национальное правительство не преуспело в существенном преобразовании устоявшейся децентрализации местного управления, при которой политическая жизнь отдельно взятой деревни реализовывалась по большей части ее собственными властными структурами и была слабо интегрирована в систему центральной власти [Yang 1959: 103, 106][36]36
  См. также [Siu 1989: 88–115], где представлено описание ситуации в близлежащем уезде.


[Закрыть].

Ян описывает деревню, в которой клановые организации занимаются ремонтом дорог, сточных канав и водных каналов, финансируют местные школы и снабжают оружием местное ополчение, чтобы было кому защищать их от бандитов. Группы бедных крестьян и фермеров среднего достатка также формировали отряды по защите посевов от бандитов и воров. Такие коллективы устанавливали связи с местными преступными организациями, иногда образуя с бандами рэкетиров союзы [Yang 1959: 109–110]. В одной деревне сосуществовали различные неформальные местные властные группы[37]37
  [Yang 1945: 143–156, 173–189] рассказывает о схожей деревне в провинции Шаньдун на востоке Китая.


[Закрыть].

Ян прослеживает трансформацию, которая происходила в деревне в первые годы консолидации коммунистической власти, и показывает, как новое государство отстраивалось на низовом уровне. Нанцзин пережила те же классовую борьбу и земельную реформу, которые осуществлялись в иных районах Китая. Именно на это время приходится подавление «местных бандитов». При этом в деревне первоначально не проводились какие-либо публичные трибуналы или казни. Домохозяйства распределили по категориям. Земля, утварь, сельскохозяйственный инвентарь, рабочий скот, а равно и клановая собственность, использовавшаяся для финансирования школ и святилищ, были конфискованы и переданы бедным домашним хозяйствам [Yang 1959: 146–166].

График 3.1. Средний размер угодий с разбивкой по категориям крестьян до и после земельной реформы. Источник: [Riskin 1987: 51]

Не менее радикальными были и политические изменения. КПК сформировала опирающиеся на вооруженные силы новые властные структуры. Ассоциация по защите посевов была разоружена и расформирована. Солдаты конфисковали огнестрельное оружие. Наиболее влиятельные местные семьи стремительно утратили влияние, и многие из них бежали в Гонконг. Клановые организации были лишены собственности и прежних социальных функций. Первыми представителями нового государства в деревне стали вооруженные до зубов солдаты и офицеры. По результатам земельной реформы в 1951 г. была инициирована кампания «подавления контрреволюционеров». Шестнадцать человек были казнены без суда и следствия в отсутствие каких-либо публичных извещений. Это вселило ужас в жителей, которые не понимали, чем убитые заслужили клеймо «врагов народа». Новая волостная администрация назначила деревенского старшину и его заместителя. Было сформировано новое народное ополчение, подчинявшееся волостной администрации [Ibid.: 167–175]. Ян заключает:

За поразительно короткое время коммунисты ликвидировали в Нанцзин прежнюю систему формального управления и полностью уничтожили неформальные структуры местной власти и их компетенции… Эти перемены заметно продвинули Китай на пути к переходу к структурным реалиям современного государства и значительно повысили возможности центральной власти страны [Ibid.: 169, 174; Li 2009: 5; Siu 1989: 116–142]

Экономические последствия земельной революции

Не менее драматичными были последствия земельной революции и для экономики. Полученная у состоятельных семей земля без промедления передавалась бедным крестьянам. В результате было установлено ее поразительно равное распределение. По состоянию на 1930-е гг. свыше 57 % сельского населения имело низкий или средний достаток, но владело лишь 24 % земли. После земельной реформы доля этих групп в сельхозугодьях Китая возросла почти вдвое, до 47 %. Состоятельные крестьяне и землевладельцы испытали тяжелые лишения. В 1930-х гг. зажиточные крестьяне составляли 3,5 % населения и владели свыше 18 % земли. После земельной реформы за ними сохранилось лишь 6,4 % земли. Основной удар кампании, как и первых собраний критики и борьбы и казней, пришелся на землевладельцев, которые, составляя лишь 2,5 % населения, владели по состоянию на 1930-е гг. почти 40 % земли. Этот показатель упал после земельной реформы до чуть больше 2 % [Riskin 1987: 51]. График 3.1 демонстрирует влияние столь радикального перераспределения земельных владений. Средний размер сельскохозяйственного угодья увеличился у бедных крестьян более чем вдвое. Немного расширились угодья крестьян среднего достатка. Участки обеспеченных крестьян сократились примерно на треть, однако у них было больше земли, чем у других групп. Землевладельцев земельная реформа подкосила, ее авторы заведомо негативно относились к данной группе крестьянства. Средний размер угодий землевладельцев уменьшился на 90 %. После земельной реформы их владения оказались сравнимы с собственностью бедных крестьян[38]38
  [Friedman et al. 1991: 84, 86, 105; Li 2009: 11–19] раскрывают трансформацию в землевладении в деревнях.


[Закрыть].

Насилие намеренно было частью описываемого процесса с самого его начала. При этом для перераспределения земли и ослабления власти землевладельцев без ожесточенных собраний критики и борьбы, казней и политической стигматизации обеспеченных семей не было никаких препятствий. Более умеренные и при этом эффективные земельные реформы происходили в 1950-х гг. в Японии, Южной Корее и на Тайване и приводили к более справедливому распределению земли, создавая основы для процветания мелкого сельского хозяйства и стремительного развития деревень. Данный ненасильственный подход лишал землевладельцев их традиционных источников сверхдохода и доминирующей роли в экономике сельских районов, однако обеспечивал им в обмен частичную компенсацию, не лишая их при этом иных материальных благ и не вынуждая становиться политическими маргиналами.

Запоздалая земельная реформа, предпринятая на Тайване националистами под руководством Чан Кайши, – еще одно свидетельство в пользу такого умозаключения. Долгие годы земельная реформа постоянно обсуждалась националистами в законодательных собраниях материкового Китая без каких-либо дальнейших практических действий. Консолидировав на Тайване в своих руках гораздо более централизованную и деспотичную диктатуру, Чан Кайши наконец-то провел земельную реформу. С 1949 по 1953 г. арендные платежи для земледельцев-арендаторов были законным путем сокращены до не более 37,5 % объема ежегодного урожая. Общественные земли и конфискованные у японцев земли продавались безземельным крестьянам с большими скидками. Были установлены предельные размеры земельных участков. Оказавшиеся за этими пределами частные земли задешево продавались мелким фермерам. В обмен на конфискованную землю землевладельцы получали компенсацию в виде акций в государственных корпорациях. Доля семей, которые были собственниками угодий, возросла с 36 до 65 %, а доля арендованной земли упала с 39 до 11 %. Это не привело к выравниванию собственности в тех масштабах, которые имели место в континентальном Китае. В то же время подобные меры не вели к экономическим наказаниям или физической ликвидации землевладельцев как класса. Впрочем, авторитет землевладельцев в тайваньских деревнях был в значительной степени подорван. Независимые сельхозпроизводители учреждали сельские кредитные и сберегательные ассоциации, организовывали транспортное обслуживание и продвигали местные отрасли [Wang 1999: 324–328; Tien 1989: 23–24].

Консолидация контроля в деревнях

Изменения не были постепенными, процесс государственного строительства сопровождался определенными сложностями. В начале 1950-х гг. партийные организации в сельских уездах были вынуждены принять меры против членов партии и местных кадров, не справившихся с выполнением возложенных на них согласно заданному курсу партии обязанностей. Первая существенная проблема заключалась в склонности партийных руководителей в деревнях в первую очередь обеспечивать процветание новых хозяйств собственных семей. Некоторые сельские кадры, удовлетворенные результатами земельной революции, позволившими им добиться личных целей, теперь располагали работоспособными семейными сельскохозяйственными предприятиями и больше концентрировались на экономической, а не на политической деятельности. Политическому руководству в графике стремящегося преуспеть землевладельца времени не находилось. К тому же руководство деревнями оплачивалось плохо. Многие члены партии в сельской местности использовали в собственных хозяйствах наемный труд, что воспринималось как форма экономической эксплуатации и вызывало беспокойство по поводу потенциальной утраты партийными организациями пролетарского характера. Все это привело к проведению в 1951 г. кампании против «правого уклона» в деревенских партийных организациях. 10 % официальных лиц и коммунистов сельских партийных ячеек были сняты со своих постов, очень многие были подвергнуты жесточайшей критике и иным наказаниям меньшей степени тяжести [Bernstein 1968].

Вторая проблема, проявившаяся на ранних этапах, – злоупотребления новой администрации в деревнях. Мы уже встречали аналогичные ситуации в хронике событий на опорных базах во время гражданской войны, которую оставил после себя Хинтон. К ним относятся такие действия, как подавление критики, принуждение и устрашение как методы обеспечения претворения в жизнь линии партии и регулярное запугивание людей физическими средствами, в том числе избиениями. Официально такое поведение связывалось с чрезмерным бюрократическим давлением по достижению установленных партией показателей, которое применяли в отношении деревенских кадров их непосредственные начальники. Кампания 1953 г. была направлена как раз против всех описанных злоупотреблений властью. Низшие уровни нового партийного государства в очередной раз оказались мишенями для расследований, критики, исключения из рядов и, в отдельных случаях, тюремного заключения [Ibid.].

Новые администрации во многих сельских районах стояли на шатком фундаменте, в особенности в тех районах, по которым в рамках военного захвата территорий пронеслась Народно-освободительная армия Китая. Хорошим примером может быть провинция Гуйчжоу, покоренная в ноябре 1949 г. Земельная реформа, в результате которой оказались сформированы новые деревенские правительства, была проведена здесь в ускоренном режиме. Однако в ответ на требования по поставкам новым военным властям больших объемов зерна вскоре возникло организованное противостояние правительству. Руководящие посты раздавались лицам, которые по мере продвижения войск первоначально демонстрировали готовность сотрудничать с НОАК. Однако многие из таких администраторов в дальнейшем стали лидерами народного сопротивления. После того как в январе 1950 г. НОАК покинула Гуйчжоу, двинувшись в направлении Тибета и Юньнань, в регионе набрало силу антикоммунистическое партизанское движение. Вскоре КПК была вынуждена ретироваться из 28 восставших уездов. Борьба за восстановление контроля над всей Гуйчжоу продолжалась значительную часть 1951 г. По возвращении в регион НОАК применила против протестующих жесткие меры воздействия, которые отдельные источники описывают как «террор». Схожие ситуации возникали и в других юго-западных регионах и требовали от НОАК активных методов подавления [Brown 2007][39]39
  [Dikötter 2013: 76–80] представляет хронику массового коллективного противостояния и изолированных бунтов в ряде районов на юге Китая.


[Закрыть].

На момент вступления Китая в октябре 1950 г. в Корейскую войну новый режим ощущал все большее беспокойство по поводу внутренней безопасности. Была инициирована всекитайская кампания по «подавлению контрреволюции». Облавы в Гуйчжоу были лишь частью общенациональных мер. Как и в случае земельной реформы, целью новой кампании стала ликвидация тех групп, в которых режим видел своих политических и социальных противников, в том числе бывших членов Гоминьдана среди военных и членов партии, бандитов, местных авторитетов, руководителей религиозных сект и тайных сообществ, католических и протестантских священников, а также обычных преступников. Кампания имела много общего с земельной реформой: публичные судилища, собрания осуждения, аресты и казни [Strauss 2006]. Несмотря на отсутствие общепризнанной статистики по количеству казненных или брошенных в тюрьмы в результате земельной реформы и кампании подавления контрреволюции, цифры можно оценить как миллионы. По имеющимся расчетам, с 1947 по 1952 г. в результате земельной реформы погибли от 1,5 до 2 миллионов человек [Dikötter 2013: 83]. Внутрипартийные доклады указывают на как минимум 710 тысяч казненных и 1,2 миллиона лишенных свободы во время кампании борьбы с контрреволюцией. Неофициальные оценки зачастую дают гораздо более высокие показатели [Schoenhals 2008b: 72][40]40
  Здесь учитываются как городские, так и сельские районы, но не люди, погибшие в ходе земельной реформы. [Schoenhals 2008b: 68–73] представляет критический обзор различных расчетов. [Strauss 2006: 91] отмечает крайний разброс показателей, вплоть до 5 миллионов людей.


[Закрыть].

На пути к колхозам

Сельская экономика быстро оправилась от гражданской войны. Были основания полагать, что новая система мелких семейных хозяйств могла повысить качество жизни в китайских деревнях. Возобновили работу сельские рынки, повысились семейные доходы. Первые годы существования КНР стали долгожданной передышкой от иностранной интервенции и гражданской войны [Friedman et al. 1991: 111–122; Lardy 1987b]. Однако новый режим не видел свою цель в формировании системы совокупности мелких частных сельских хозяйств. Это стало очевидно из «Генеральной линии КПК в переходный период», объявленной Мао в 1953 г. Земельная реформа была направлена на ликвидацию власти землевладельцев, привлечение поддержки крестьянства и создание основ, на которых можно было бы воздвигнуть фундамент нового социалистического государства. Следующим этапом должно было стать строительство социалистической экономики по советской модели. Это предполагало отказ от частной собственности и создание коллективных фермерских хозяйств.

В 1953 г., вскоре после завершения земельной реформы, официальные лица в сельской местности начали призывать фермерские домохозяйства работать сообща, совместно использовать тягловой скот и в целом помогать друг другу и сотрудничать. Новая политика «единых закупок и реализации» зерна вводила запрет на частные зерновые рынки. Весь урожай следовало продавать через государственные закупочные базы, на которых действовали установленные властями фиксированные цены [Oi 1989: 43–44; Shue 1980: 214–245]. В 1954 г. продажа зерна стала обязательной, и все «излишки», объем которых определялся исходя из расчета закрепленных за каждым домохозяйством пайков, подлежали продаже государству. Вопреки тому, что ведение сельского хозяйства является гораздо более физически затратным занятием, чем большинство городских профессий, пайки в деревнях были меньше, чем в городах [Cheng, Selden 1994: 660].

Это был первый шаг на пути к формированию системы, которая должна была позволить государству извлекать из сельской местности зерно в тех объемах и по тем ценам, которые оно устанавливало единолично. Деревенский Китай вступил на дорогу, ведущую к коллективному сельскому хозяйству в советском стиле. Единственный вопрос заключался в том, сколько времени уйдет на прохождение этого пути. Изначально планировавшаяся как постепенный процесс, коллективизация началась с формирования бригад трудовой взаимопомощи, в которые входили независимые фермеры. Бригады трудовой взаимопомощи использовали труд людей из разных домохозяйств в самые трудоемкие периоды: во время посадок и сбора урожая. Тягловой скот и сельскохозяйственные инструменты все еще находились в собственности семей, однако в указанные выше периоды ими пользовались члены бригад. Следующим этапом стало формирование сельскохозяйственных кооперативов, в рамках которых семьи все еще продолжали владеть землей, в то время как кооперативы становились собственниками тяглового скота, инструментов и любых средств механизации. Семьи направляли средства в фонды кооперативов для оптовых закупок семян и удобрений, приобретения корма для тяглового скота и горючего для техники. Кроме того, члены кооперативов, как и члены бригад трудовой взаимопомощи, помогали друг другу в сезоны посадки и сбора урожаев [Bernstein 1967].

Заключительным этапом кампании стало учреждение коллективных фермерских хозяйств: земля больше не принадлежала семьям и не обрабатывалась ими, а консолидировалась в большие фермы, находившиеся в коллективной собственности и руководимые деревенской администрацией, которая назначалась КПК. Коллективные фермерские хозяйства управлялись по аналогии с фабричными предприятиями, где коллектив выступал фактически как штат работников. Управляющие коллективных фермерских хозяйств организовывали все сельскохозяйственные операции, распределяли индивидуальные задания, обеспечивали складирование и продажу урожаев и держали все поступления на общих банковских счетах [Oi 1989: 13–42; Siu 1989: 143–167].

Мао постоянно стремился к ускоренной трансформации экономики Китая по советской модели, несмотря на сомнения лидеров и в СССР, и в КПК. Сталин рекомендовал Мао действовать медленно, сохранить существующие экономические структуры в ближайшем будущем без изменений и принять более продолжительный план коллективизации сельского хозяйства и социалистической трансформации промышленности. Однако во исполнение «Краткого курса истории ВКП(б)», в котором описывался радикальный подход к коллективизации в СССР, Мао вознамерился провести Китай по пути социализма как можно скорее [Tucker 1990: 69–145]. При этом Сталин в своей книге «Экономические проблемы социализма в СССР» 1952 г. проигнорировал свой собственный вклад в дело развития социализма (возможно, запоздало признавая таким образом тот ущерб, который он лично нанес советской экономике) и утверждал, что стремительную экономическую трансформацию невозможно реализовать при помощи одной лишь политической воли. В своей работе Сталин пишет о том, что социализм и капитализм развиваются по единым законам[41]41
  Как отмечается в [Service 2004: 566]: «Здесь демонстрируется поразительное лицемерие. Если когда-либо предпринималась попытка трансформировать экономику чисто на силе воли и насилии, то она произошла в конце 1920-х гг. при Сталине».


[Закрыть]. Сталин также считал, что экономически Китай являлся более отсталым и не был готов к прямому переходу к социализму. С его точки зрения, попытка осуществить такой переход привела бы к экономическому откату. Многие китайские лидеры, имевшие больше связей в СССР и лучше разбирающиеся в идеях социалистической экономики, – в особенности Чжоу Эньлай, Лю Шаоци и Дэн Цзыхуэй – призывали к более осторожным подходам.

В начале 1950-х гг. Мао был ярым противником такой позиции. Неопубликованные «заметки» лидера по вопросам политэкономии СССР начала 1960-х гг. содержат неприкрытую критику Сталина, связанную с изменением его взглядов [Мао 1977]. В целом Мао отрицал позднего Сталина, но принимал революционного раннего, сохраняя уверенность, что Китай может повторить путь СССР, описанный в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Мао торопился и желал совершить революцию как можно быстрее, категорически не соглашаясь с мнением Сталина, полагавшего Китай слишком отсталым. При жизни советского генсека Мао не возражал ему, предпочитая молча игнорировать исходящие от того советы. Непосредственно после смерти Сталина в марте 1953 г. Мао начал учреждать бригады трудовой взаимопомощи и кооперативы, а также развернул коллективизацию, которую изначально планировалось завершить в начале 1960-х гг. [Li 2006b: 61–94]. В 1957 г. после ряда дискуссий с высокопоставленными руководителями по поводу темпов проводимой коллективизации Мао обвинил своих оппонентов в «правом уклоне» и потребовал завершить процесс уже к 1958 г. [Teiwes, Sun 1999: 20–52, 70–77].

Деревенские кадры начали организовывать бригады трудовой взаимопомощи в 1951 г. К 1953 г. в таких группах состояла половина домохозяйств, к 1954 г. их было уже 85 %. После того как Мао объявил о «высоком приливе» коллективизации на 1955–1956 гг., были чрезвычайно стремительно сформированы кооперативы: по состоянию на конец 1955 г. к ним присоединилось 62 % домохозяйств, к концу 1956 г., по имеющейся информации, – уже 100 %. Решение о дальнейшем ускорении темпов создания коллективных фермерских хозяйств было принято ближе к концу 1957 г., тогда же началось и массовое вовлечение в этот процесс крестьян. Сообщается, что к концу 1958 г. в колхозы были объединены 100 % домохозяйств [Riskin 1987: 86]. Судя по скорости этих изменений, можно было бы предположить, что процесс проходил успешно и без сбоев, в особенности по сравнению с насилием, применявшимся в СССР при реализации схожей кампании, прямым результатом которой стал катастрофический голод в РСФСР и УССР [Bernstein 1967; Conquest 1986]. Однако на деле коллективизация зачастую сопровождалась на местах сильным противодействием и иногда даже отдельными мятежами, а также значительными невзгодами и голодом, которые стали следствием работы сельских кадров, считавших своим долгом завершить кампанию как можно скорее и любой ценой [Bernstein 1967; Dikötter 2013: 208–225][42]42
  [Friedman et al. 1991: 122–198; Li 2006a; Li 2007; Li 2009: 23–49; Thaxton 2008: 89–117] прослеживают нестройный переход от семейных ферм к колхозам. Все указанные авторы указывают на глубокие проблемы, отмечавшиеся на каждом этапе этого процесса, а также на едва заметные и открытые формы противостояния многих домохозяйств. Сопротивление стало наиболее заметным на конечных этапах перехода. [Bernstein 1967; Liu, Wang 2006] анализируют политическое давление на местные кадры с целью проводить коллективизацию быстрее, чем изначально планировалось.


[Закрыть].

Деревни – один большой колхоз

В результате коллективизации на свет появилась кардинально новая форма социально-экономической организации. Сельские домохозяйства смогли воспользоваться плодами земельной реформы поразительно непродолжительное время. У бедных отняли только недавно полученную ими землю. Крестьяне полностью утратили возможность принимать решения о том, что производить и как трудиться для увеличения семейных доходов. Как вид деятельности на грань вымирания было поставлено частное сельское хозяйство, которое приобрело маргинальный статус и разрешалось в последующие годы лишь в ограниченных объемах. Практически прекратили работу сельские рынки, которые зависели от поставок производимых частниками яиц, кур, свиней, ремесленных изделий и иной продукции. Им на смену пришли государственные закупочные базы, забиравшие и оплачивавшие урожай. Земля, орудия и тягловой скот находились теперь в коллективной собственности [Oi 1989: 132–145].

К концу 1950-х гг. коллективные фермерские хозяйства выступали одновременно как управленческие ячейки и экономические предприятия. В этот период они заметно отличались по размерам. Так, во время «большого скачка» они разрослись до невероятных масштабов. Однако к началу 1960-х гг. выработалась практика, которая существовала вплоть до начала 1980-х гг. Крестьянское население в отдельно взятом уезде было организовано по коммунам – именно так называли коллективные фермы. Управление коммунами было самой низкой ступенью государственной бюрократии. Возглавляли его на местах партийные секретари и парткомы, которые имели в своем распоряжении штаты сотрудников на государственных окладах. Средняя численность коммун составляла около 15 тысяч человек, они обычно объединяли в себе несколько деревень. В каждую коммуну чаще всего входило около 15 производственных бригад, состоявших из 220 домохозяйств и 980 человек. Производственную бригаду можно было условно приравнять к отдельной деревне. Деревни покрупнее могли разделяться на две и более бригады, в то время как в малонаселенных районах бригада могла включать в себя два и более небольших поселения. Каждая бригада состояла в среднем из семи производственных команд, которые выступали как базовая единица организации сельского хозяйства. К началу 1970-х гг. производственные команды в среднем включали в себя 30 с лишним домохозяйств и около 145 человек [Ibid.: 5]. В производственных бригадах и командах были собственные руководители, бухгалтеры и иные официальные представители, зарплаты которых выплачивались из бюджетов бригад и команд. Эти лица не входили в государственную систему гражданской службы, которая распространялась не далее штаб-квартир коммун, и считались частью фермерских домохозяйств и проживали среди сельского населения.

Руководители коммун принимали решения по производству исходя из целевых показателей, которые поступали из уездов. Эти решения в дальнейшем передавались бригадам и командам, главы которых отвечали за выполнение планов, распределяли задания между отдельными крестьянами и организовывали посевные работы, обработку и сбор урожаев, а также складирование и транспортировку продукции. Фермеры получали в обмен на работу «трудовые баллы», которые фиксировались в общей документации и накапливались в течение года. Любые денежные излишки коллективных финансов делились между домохозяйствами исходя из количества трудовых баллов, накопленных членами каждого отдельного дома за год. Каждый член команды получал также базовый зерновой паек, размер которого определялся в зависимости от возраста и пола. Пайки формировались из того зерна, которое оставалось после выполнения бригадой установленных государством показателей по его сдаче. Сельские жители могли получить зерно только от своих производственных команд, что исключало для них возможность пребывать долгое время за пределами собственных деревень. Трудовые миграции, которые имели место во времена до коллективизации и стали широко распространены в Китае после 1970-х гг., были практически пресечены. В периоды затишья между сельскохозяйственными работами крестьян также могли принудительно привлекать к обязательному и неоплачиваемому «вспомогательному труду» по строительству дорог и реализации проектов по водосбережению. Дополнительные работы назначались уездными официальными лицами и организовывались коммунами. Крестьяне оказались буквально привязаны к земле, на которой работали.