Текст книги "Талтос"

– Стюарт, жребий был брошен, когда мы избавились от того ученого. А доктор…

– Нет! – воскликнул Стюарт, с силой качая головой. Взгляд его прищуренных глаз был устремлен на вершину. – В этих смертях мог бы быть виноват сам Талтос, неужели ты не понимаешь? Вот в чем была красота! Но Талтос отменил смерть тех двоих, которые просто неверно воспользовались открытием, дарованным им!

– Стюарт, – снова заговорил Марклин, остро осознавая, что Стюарт не пытается уклониться от его легкого объятия. – Вы должны понять, что, став официальным врагом Таламаски, Эрон стал и нашим врагом.

– Врагом? Эрон никогда не был врагом Таламаски! Твое фальшивое отлучение разбило ему сердце!

– Стюарт, – умоляюще произнес Марклин, – теперь я понимаю, что отлучение было ошибкой, но это была наша единственная ошибка.

– В вопросе отлучения не было выбора, – ровным тоном произнес Томми. – Или это, или риск полного разоблачения. Я сделал то, что должен был сделать, и я сделал это с полным убеждением. Я не мог продолжать фальшивую переписку старшин с Эроном. Это было бы уже слишком.

– Признаю, – сказал Марклин, – это было неправильно. Только преданность ордену могла заставить Эрона молчать о множестве вещей, которые он видел, и о своих подозрениях. Мы не должны были разделять его и Юрия Стефано. Мы должны были укрепить связь, лучше вести свою игру.

– Паутина оказалась слишком запутанной, – сказал Стюарт. – Я предупреждал вас, вас обоих. Томми, подойди! Я предостерегал вас обоих! Не смейте выступать против семьи Мэйфейр. Вы уже достаточно натворили. Вы уничтожили человека, который был лучше всех, кого я вообще знал, и вы так мало при этом выиграли, что небеса обрушат на вас свою месть. Но никогда, ради всего, что у нас осталось, не пытайтесь напасть на ту семью!

– Думаю, мы уже это сделали, – возразил Томми обычным своим деловым тоном. – Эрон Лайтнер недавно женился на Беатрис Мэйфейр. Кроме того, он сблизился с Майклом Карри – да, собственно, и со всем кланом, – так что даже брак едва ли был так уж нужен, чтобы закрепить эти отношения. Но добавился еще и брак, а для Мэйфейров это священные узы, как нам известно. Он стал одним из них.

– Молись о том, чтобы ты ошибся, – сказал Стюарт. – Моли небеса о том, чтобы ты ошибся. Если навлекаешь на себя гнев ведьм рода Мэйфейр, то и сам Господь не сумеет тебе помочь.

– Стюарт, давай взглянем на то, что необходимо сделать теперь, – предложил Марклин. – Давай спустимся с холма, пойдем в гостиницу.

– Ни за что. Туда, где кто-то может нас услышать? Ни за что.

– Стюарт, отведи нас к Тессе. Давай там поговорим, – настаивал Марклин.

Это был ключевой момент. Марклин понимал это. Ему хотелось, чтобы имя Тессы не пришлось упоминать, только не сейчас. Ему хотелось не доводить игру до такого поворота.

Стюарт посмотрел на обоих молодых людей все с тем же подчеркнутым осуждением и отвращением во взгляде. Томми стоял спокойно, сложив перед собой руки в перчатках. Жесткий воротник его пальто был поднят, закрывая рот, и потому выражение его лица невозможно было прочесть, а взгляд Томми оставался спокойным, безмятежным.

А вот Марклин был близок к слезам – или ему так казалось. Насколько Марклин помнил, на самом деле он ни разу в своей жизни не плакал.

– Может быть, сейчас не время увидеть ее? – предположил Марклин, спеша исправить ошибку.

– Может быть, вам вообще не следует ее видеть, – проговорил Стюарт тише, чем прежде, и его глаза стали задумчивыми.

– Вы ведь это не всерьез? – сказал Марклин.

– Если я отведу вас к Тессе, что вам помешает и меня убрать с дороги?

– Ох, Стюарт, вы нас раните! Как вы могли сказать такое? У нас есть свои принципы. Мы просто стремимся к общей цели. Эрон должен был умереть. И Юрий тоже. Юрий на самом деле никогда не был настоящим членом ордена. Юрий ушел так легко и так быстро!

– Да, но и ни один из вас не был членом ордена. – Стюарт вдруг стал держаться иначе, увереннее.

– Мы преданы вам и всегда были преданы, – сказал Марклин. – Стюарт, мы зря тратим драгоценное время. Оставьте Тессу для себя, если желаете. Вам не пошатнуть мою веру в нее, как и веру Томми. И мы будем двигаться к нашей цели. Мы не можем иначе!

– А какова теперь ваша цель? – резко спросил Стюарт. – Лэшера уже нет, как будто он и не существовал вовсе! Или вы сомневаетесь в слове человека, который мог упорно преследовать Юрия на земле и на море только для того, чтобы наконец застрелить его?

– Лэшер теперь недостижим, – сказал Томми. – Думаю, мы все с этим согласимся. Но Тесса в ваших руках, и она так же реальна, как в тот день, когда вы ее нашли.

Стюарт покачал головой:

– Тесса реальна, и Тесса одинока, как и была одинока всегда. И союза не произойдет, и мои глаза закроются, так и не увидев чуда.

– Стюарт, все еще возможно, – возразил Марклин. – Та семья, ведьмы Мэйфейр…

– Да! – вскрикнул Стюарт, забывшись на мгновение. – Нападите на них, и они меня уничтожат. Вы забыли то самое первое мое предостережение. Ведьмы Мэйфейр одолеют любого, кто посмеет их задеть. Так всегда было! Если и не поодиночке, то всем кланом.

Некоторое время все стояли молча.

– Уничтожат кого, Стюарт? Вас? – спросил Томми. – А почему не нас троих?

Стюарт явно был в отчаянии. Его седые волосы, разлетавшиеся на ветру, напоминали неопрятные космы пьяницы. Он посмотрел на землю под своими ногами, его крючковатый нос поблескивал, как будто состоял из одних только отполированных хрящей. Истинный орел, да, но не старый. Старым он не был…

Марклин боялся за Стюарта. Ветер был слишком холодным. Глаза учителя покраснели и слезились. Марклин видел расползшуюся по его вискам сеточку голубых вен. Стюарт дрожал всем телом.

– Да, ты прав, Томми, – сказал он. – Мэйфейры уничтожат всех нас. А почему бы и нет? – Он посмотрел на Марклина в упор. – А что для меня стало величайшей потерей? Эрон? Или само по себе скрещивание самца и самки Талтосов? Или та цепь воспоминаний, которые мы надеялись восстановить звено за звеном, чтобы добраться до самых ранних источников? Или это вы, будьте вы прокляты за то, что сделали… Я потерял вас. И пусть Мэйфейры придут и уничтожат всех нас, да, это будет справедливо.

– Нет, я не хочу такой справедливости, – возмутился Томми. – Стюарт, вы не должны нападать на нас.

– Да, не должны, – согласился Марклин. – Вы не можете желать нашего поражения. Эти ведьмы могут снова родить Талтоса.

– Через триста лет? – спросил Стюарт. – Или завтра?

– Послушайте меня, сэр, умоляю вас, – заговорил Марклин. – Дух Лэшера обладает знанием того, кем он был и кем он может быть, и то, что случилось с генами Роуан Мэйфейр и Майкла Карри, случилось под воздействием духа, который знает, который всегда настороже и умеет добиться своего. Но теперь и мы обладаем этим знанием – о том, что представляет собой Талтос сейчас и, возможно, чем он был и что может из этого выйти. Стюарт, ведьмы тоже это знают! Впервые ведьмы узнали о гигантской генетической спирали. И их знание так же могущественно, как знание Лэшера.

Стюарт ничего не ответил. Ему это явно не приходило в голову. Он долго смотрел на Марклина и наконец спросил:

– Ты в это веришь?

– Их осознание, возможно, дает им даже больше силы, – сказал Томми. – То телекинетическое воздействие, которое может быть использовано самими ведьмами в случае рождения, нельзя недооценивать.

– Он всегда остается ученым! – сказал Марклин с довольной улыбкой.

Настроение изменилось. Марклин видел это по выражению глаз Стюарта.

– И еще необходимо помнить, – продолжил Томми, – что тот дух ослабел и совершает грубые ошибки. А ведьмы объединены и защищены от этого, даже самые наивные и неопытные.

– Это лишь предположение, Томми.

– Стюарт, – умоляюще произнес Марклин, – мы уже подошли так близко!

– Если посмотреть с другой стороны, – снова вмешался Томми, – наши достижения в этом, без сомнения, ничтожны. Мы вычислили инкарнацию Талтоса, да, и если бы мы заполучили хоть какие-то заметки Эрона до его смерти, мы могли бы вычислить то, что все подозревали: это не инкарнация, а реинкарнация.

– Я знаю, что мы сделали, – сказал Стюарт. – И хорошее, и плохое. Тебе незачем излагать мне свои выводы, Томми.

– Это лишь для ясности, – сказал Томми. – И мы имеем ведьм, которым не только известны древние тайны вообще, но которые верят и в само по себе физическое чудо. Более интересных противников мы и не могли получить.

– Стюарт, поверьте нам снова! – сказал Марклин.

Стюарт посмотрел на Томми, потом снова на Марклина. И Марклин увидел в его глазах прежнюю искру, искру любви.

– Стюарт, – продолжил он, – убийство уже свершилось. С этим покончено. Наших невольных помощников можно постепенно отстранить. Они и знать не будут о великой цели.

– А Ланцинг? Он ведь знает все.

– Он был просто наемником, Стюарт, – ответил Марклин. – Он совершенно не понимал того, что видел. И, кроме того, он тоже мертв.

– Но мы его не убивали, Стюарт, – добавил Томми почти небрежным тоном. – Его останки частично нашли у подножия скалы в Доннелейте. Из его ружья стреляли дважды.

– Частично? – переспросил Стюарт.

Томми пожал плечами:

– Говорят, он послужил обедом диким зверям.

– Значит, ты не можешь быть уверен в том, что он убил Юрия.

– Юрий так и не вернулся в гостиницу, – сказал Томми. – Его вещи до сих пор там лежат. Юрий мертв, Стюарт. Ему достались две пули. А как и почему Ланцинг упал со скалы, мы знать не можем. Быть может, на него напали волки. Но Юрий Стефано исчез ради наших целей.

– Разве вы не видите, Стюарт? – спросил Марклин. – Если не считать бегства Талтоса, все было сделано безупречно. И мы теперь можем забыть об этом и сосредоточиться на ведьмах Мэйфейр. Нам больше ничего не понадобится от ордена. А если вмешательство когда-нибудь обнаружат, никто никогда не сможет связать его с нами.

– Ты не боишься старшин, да?

– Причин нет бояться старшин, – ответил Томми. – Перехват продолжает действовать безупречно. Он работает.

– Стюарт, мы извлекли урок из своих ошибок, – сказал Марклин. – Но возможно, все это случилось не просто так. Я имею в виду, дело не в наших чувствах. Вы посмотрите на картину в целом. Погибли все, кто должен был погибнуть.

– Не смейте так бесцеремонно говорить со мной о ваших методах, вы оба! А как насчет Верховного главы ордена?

Томми пожал плечами:

– Маркус ничего не знает. Кроме того, что очень скоро сможет уйти в отставку с небольшим состоянием. А потом он просто не сможет сложить вместе все кусочки. Никто не сможет это сделать. В том-то и красота плана в целом.

– Нам нужно по крайней мере еще несколько недель, – сказал Марклин. – Чтобы защитить себя.

– Я не так в этом уверен, – возразил Томми. – Сейчас, возможно, самым умным было бы прекратить перехватывать компьютерные данные. Мы уже знаем все, что известно Таламаске о семье Мэйфейр.

– Не надо быть таким торопливым, таким уверенным! – сказал Стюарт. – Что будет, когда твою фальшивую переписку раскроют?

– Вы хотите сказать, «нашу» фальшивую переписку? – спросил Томми. – В самом худшем случае будет небольшой переполох, может быть, даже попытка расследования. Но никто не сможет проследить эти письма или кражу данных, никто не сможет связать это с нами. Именно поэтому так важно, чтобы мы оставались преданными стажерами и не делали ничего, что могло бы возбудить подозрения.

Томми бросил взгляд на Марклина. Это сработало. Стюарт уже держался по-другому. Он снова отдавал приказы… почти.

– Это ведь все в электронном виде, – сказал Томми. – Так что нет никаких реальных свидетельств чего бы то ни было где бы то ни было, разве что несколько папок с бумажными документами в моей квартире в Риджентс-парке. Но только вы, Марк и я знаем, где хранятся эти бумаги.

– Стюарт, нам сейчас необходимо ваше руководство! – воскликнул Марклин. – Мы же подступаем к самой волнующей части дела!

– Помолчите! – приказал Стюарт. – Дайте мне посмотреть на вас обоих, дайте мне вас оценить.

– Пожалуйста, сделайте это, Стюарт, – согласился Марклин. – И вы увидите, что мы храбры и молоды, да, молоды и глуповаты, возможно, но храбры и преданы делу.

– Марк хочет сказать, – заговорил Томми, – что наше положение сейчас куда лучше, чем мы вообще могли ожидать. Ланцинг застрелил Юрия, а потом упал со скалы и разбился насмерть. Столов и Норган исчезли навсегда. Но они и были-то по сути только помехой, и к тому же слишком много знали. Люди, нанятые для того, чтобы убить других, нас не знают. А мы здесь, в месте, где все началось, в Гластонбери.

– И Тесса в ваших руках, и никто о ней не знает, кроме нас троих.

– Красноречиво, – произнес Стюарт почти шепотом. – Именно это ты мне сейчас демонстрируешь – красноречие.

– В поэзии есть истина, – заметил Марклин. – И это высшая истина, а красноречие – ее характерная черта.

Последовала пауза. Чтобы увести Стюарта с холма, Марклин осторожно обнял Стюарта за плечи, и, к его величайшему облегчению, Стюарт это позволил.

– Пойдемте вниз, Стюарт, – предложил Марклин. – Пойдемте ужинать. Мы замерзли и проголодались.

– Доведись нам сделать все снова, – сказал Томми, – мы сделали бы это лучше. Нам не понадобилось бы забирать все эти жизни. Знаете, было бы даже куда интереснее – добиться своего, никому по-настоящему не причиняя вреда.

Стюарт, казалось, глубоко погрузился в собственные мысли и лишь рассеянно глянул на Томми. Снова поднялся ветер, резкий и холодный, и Марклин содрогнулся. Но если он так замерз, то что должен чувствовать Стюарт? Им нужно вернуться в гостиницу. Им нужно вместе преломить хлеб…

– Мы не принадлежим себе, Стюарт, вы это знаете, – заговорил Марклин. Он смотрел вниз, на городок, остро осознавая, что другие двое смотрят на него. – Собравшись вместе, мы создали некую новую сущность, которую ни один из нас не знает как следует, пожалуй, некую четвертую фигуру, которой нам следовало бы дать имя, потому что это нечто большее, чем наше коллективное «я». Наверное, нам нужно знать больше, чтобы управлять им. Но уничтожить его вот сейчас? Нет, мы не можем это сделать, Стюарт. Если мы так поступим, то предадим друг друга. Это трудно осмыслить, но смерть Эрона ничего не значит.

Марклин выложил свою последнюю карту. Он высказал то глубочайшее и наихудшее, что должен был сказать, – прямо здесь, на леденящем ветру, и даже не представляя, к чему это приведет, просто прислушавшись к интуиции. Наконец Марклин посмотрел на своего учителя и на друга и увидел, что его слова произвели впечатление на обоих. Возможно, даже более сильное впечатление, чем он надеялся.

– Да, и именно эта четвертая сущность, как ты говоришь, убила моего друга, – тихо произнес Стюарт. – В этом ты прав. И мы знаем, что власть, будущее этой четвертой сущности невообразимы.

– Да, верно, – согласился Томми невыразительным голосом.

– Но смерть Эрона – это ужасно, ужасно! И вы никогда, оба вы никогда не будете больше говорить со мной об этом. И никогда, никогда не будете говорить об этом так беспечно ни с кем!

– Согласны, – кивнул Томми.

– Мой ни в чем не повинный друг, – добавил Стюарт, – который просто хотел помочь семье Мэйфейр…

– На самом деле в Таламаске нет невиновных, – пробормотал Томми.

Стюарт явно был поражен, потом разгневался, а затем задумался над этим простым утверждением.

– Что ты имел в виду?

– Я имел в виду, что нельзя ожидать, чтобы некто обладал знанием, которое его не изменяет. Когда человек что-то познает, он действует в соответствии с этим знанием, и не важно, скрывает ли он это знание от тех, кто тоже мог бы измениться, или делится им. Эрон это знал. Таламаска по своей природе порочна – это та цена, какую она платит за свои библиотеки, исследования и компьютерные файлы. Прямо как бог, можно было бы сказать: он знает, что кто-то из его созданий будет страдать, а кто-то одержит победу, но не говорит никому о том, что знает. Таламаска даже большее зло, чем Высшее Существо, но Таламаска при этом ничего не создает.

Да, это очень верно, думал Марклин, хотя сам он ни за что не сказал бы такое вслух Стюарту из страха перед тем, что мог сказать в ответ Стюарт.

– Может, ты и прав, – пробормотал Стюарт себе под нос, то ли признавая свое поражение, то ли отчаянно пытаясь найти приемлемое решение.

– Это бесплодное духовенство, – продолжил Томми, и снова в его голосе не слышалось никаких чувств. Он одним пальцем поправил свои тяжелые очки. – Алтари пусты; статуи хранятся в кладовых. Ученые занимаются исследованиями ради исследований.

– Не говори больше ничего!

– Позвольте мне тогда сказать о нас, – попросил Томми. – Мы не бесплодны, и мы увидим, как возникнет священный союз, и услышим голоса памяти.

– Да, – сказал Марклин, не в силах выносить такой холодный тон. – Да, мы теперь истинные священнослужители! Настоящие посредники между землей и силами неведомого. У нас есть и слова, и сила.

Снова воцарилось молчание.

Уведет ли он их когда-нибудь с этого холма? Он победил. Они снова были вместе, и Марклину страстно захотелось оказаться в тепле гостиницы. Ему хотелось ощутить вкус горячего супа и эля и тепло огня. Ему страстно хотелось отпраздновать. Он снова был крайне взволнован.

– А Тесса? – спросил Томми. – Как обстоят дела с Тессой?

– Все так же, – ответил Стюарт.

– Она знает, что самец Талтос мертв?

– Она никогда и не знала, что он жил на свете.

– А…

– Идемте, учитель, – предложил Марклин. – Давайте спустимся вниз, в гостиницу. Пора поужинать.

– Да, – поддержал его Томми. – Мы уже слишком замерзли, чтобы продолжать разговор.

Они начали спускаться с холма, и Томми с Марклином поддерживали Стюарта на скользкой дорожке. Когда они добрались до машины Стюарта, все предпочли краткую поездку долгой пешей прогулке.

– Все это замечательно, – сказал Стюарт, отдавая ключи от машины Марклину, – но сначала я, как всегда, наведаюсь к Святому источнику.

– Зачем? – спросил Марклин, говоря тоном тихим и уважительным и всем своим видом выражая любовь к Стюарту. – Вы омоете руки в источнике, чтобы очистить их от крови? Но эта вода уже сама по себе кровава, учитель.

Стюарт горько рассмеялся:

– Но ведь это кровь Христа, разве не так?

– Это кровь осуждения, виновности, – сказал Марклин. – Но мы поедем к источнику после ужина, еще до темноты. Я вам обещаю.

И они наконец двинулись вниз с холма.

Глава 8

Майкл сказал Клему, что хочет выехать через парадные ворота. Он уже вынес чемоданы. Их было всего два: Роуан и его собственный. Это ведь не отпуск, когда нужны целые горы чемоданов и сумок с одеждой.

Перед тем как закрыть свой дневник, Майкл заглянул в него. Там было длинное изложение его философии, записанное в ночь Марди-Гра, когда Майкл и думать не думал о том, что может быть разбужен жалобной граммофонной пластинкой или видением Моны, танцевавшей, словно нимфа, в белой ночной рубашке. С венком на голове, свежая и душистая, как теплый хлеб, парное молоко, клубника…

Нет, он больше не мог думать о Моне в этот момент. Нужно было дождаться звонка из Лондона.

Кроме того, он хотел прочитать один отрывок:

«Полагаю, в конечном счете я верю, что спокойствие ума может быть достигнуто перед лицом худшего из ужасов и тяжелейших потерь. Оно может быть достигнуто верой в перемены, волю и случай и верой в нас самих, в то, что мы можем поступать правильно, скорее часто, чем редко, столкнувшись с бедствиями».

Шесть недель прошло с той ночи, когда он, в болезни и горести, написал эти слова. Он был пленником в этом доме тогда – и продолжал им оставаться.

Майкл закрыл дневник, положил его в свою кожаную сумку, сумку сунул под мышку и взял чемоданы. Он спустился вниз, немного нервничая из-за того, что у него не было свободной руки, чтобы держаться за перила, и уговаривая себя, что сейчас-то он не пострадает от головокружения или какой-то другой формы слабости.

А если он в этом ошибался, что ж, тогда он умрет, делая что-то.

Роуан стояла на крыльце и разговаривала с Райеном. Мона была там же, со слезами на глазах всматриваясь в Майкла с вновь вспыхнувшей преданностью. Она выглядела такой же прелестной в шелке, как и в любой другой одежде, и, когда Майкл смотрел на нее теперь, он видел то, что увидела Роуан, видел то, что первым заметил в самой Роуан: слегка набухшие груди, румянец на щеках и сверкающие глаза; и еще чуть заметно изменившиеся движения Моны.

«Мой ребенок».

Он поверит в это, когда Мона это подтвердит. Он будет тревожиться насчет монстров и генов, если придется. Он будет мечтать о сыне или дочке на своих руках, когда шанс станет реальным.

Клем быстро забрал у него чемоданы и понес их к открытым воротам. Новый шофер нравился Майклу гораздо больше, чем прежний. Ему импонировали добродушный юмор и уверенность в себе, напоминавшие Майклу знакомых ему музыкантов.

Багажник машины захлопнулся. Райен расцеловал Роуан в обе щеки. Только теперь Майкл уловил слова Райена:

– …И все, что угодно, что ты можешь мне сказать.

– Только такая ситуация не затянется. Ни в коем случае не отпускай охрану. И не позволяй Моне выходить одной, ни при каких обстоятельствах.

– Посадите меня на цепь, – съязвила Мона, пожимая плечами. – Именно так следовало бы поступить с Офелией, чтобы она не утонула в ручье.

– Кто? – спросил Райен. – Мона, пока что я справлялся со всем очень даже неплохо, учитывая, что тебе всего тринадцать лет, и…

– Остынь, Райен, – ответила она. – Никто не справится лучше, чем я сама.

Майкл решил, что пора ехать. Он не смог бы вытерпеть долгие прощания Мэйфейров. Райен и без того был смущен.

– Райен, я с тобой свяжусь как можно скорее, – сказал он. – Мы увидим тех, кто знал Эрона. Узнаем все, что сможем. Возвращайся домой.

– Но вы можете мне точно сказать, куда отправляетесь?

– Нет, не можем, – ответила Роуан.

Она повернулась и зашагала к машине.

Мона вдруг бросилась вниз с крыльца следом за ней.

– Роуан! – окликнула она и, стремительно обняв Роуан за шею, поцеловала ее.

На мгновение Майкл испугался, что Роуан никак не ответит, что она будет стоять, как статуя под дубом, не принимая это внезапное отчаянное объятие и не пытаясь высвободиться из рук Моны. Но случилось нечто совсем другое. Роуан крепко обняла Мону, поцеловала в щеку, а потом погладила по волосам и даже прижала ладонь к ее лбу.

– С тобой все будет в порядке, – сказала Роуан. – Но делай все так, как я тебе велела.

Райен следом за Майклом спустился с крыльца:

– Не знаю, что и сказать, разве что пожелать удачи. Жаль, что вы не можете мне обо всем рассказать, о том, что вы на самом деле задумали.

– Передай Беа, что мы должны были уехать, – сказал Майкл. – А остальным я бы на твоем месте не говорил больше, чем необходимо.

Райен кивнул, явно преисполненный подозрений и опасений. Но положение было безвыходным.

Роуан уже села в машину. Майкл скользнул на свое место рядом с ней. Через несколько секунд машина уже плавно катилась прочь под низко нависшими ветвями деревьев. Мона и Райен стояли вместе в воротах и махали руками. Волосы Моны сияли, а Райен, как обычно, выглядел откровенно озадаченным и в высшей степени неуверенным.

– Похоже, он просто обречен, – заметила Роуан. – Обречен улаживать дела семейного круга, и никто никогда ему не объяснит, что происходит на самом деле.

– Мы однажды пытались, – сказал Майкл. – Жаль, ты не слышала. Он не хочет ничего знать. И делает в точности то, что ему говорят. А Мона? Она будет слушаться? Понятия не имею. Но Райен будет.

– Ты все еще сердишься.

– Нет, – возразил Майкл. – Я перестал сердиться, когда ты уступила.

Но это не было правдой. Майклу все еще было больно при мысли о том, с какой скоростью Роуан решила уехать без него, что она видела в нем не спутника в путешествии, а некоего домохозяина… И при мысли о ребенке в чреве Моны.

Ну, боль – это ведь не гнев.

Роуан отвернулась. Она смотрела вперед, и Майкл получил возможность оглядеть ее внимательно. Роуан все еще была слишком худой, слишком, слишком худой, но ее лицо никогда не казалось Майклу более чудесным. Черный костюм, что она надела, жемчуг, туфли на высоком каблуке – все это придавало Роуан обманчиво безнравственный вид. Но она не нуждалась во всем этом. Ее красота таилась в ее чистоте… И в очертаниях лица, в темных прямых бровях, так живо отражавших настроение, и в широком нежном рте, который Майклу хотелось поцеловать прямо сейчас, с грубым мужским желанием, чтобы разбудить ее, раздвинуть ее губы, заставить ее смягчиться в его руках, обладать ею…

Это всегда было единственным способом заполучить ее.

Роуан нажала на кнопку, чтобы поднять кожаную перегородку за спиной водителя. А потом повернулась к Майклу.

– Я ошибалась, – сказала она без какой-либо враждебности или мольбы. – Ты любил Эрона. Ты любишь меня. Ты любишь Мону. Я ошибалась.

– Тебе незачем во все это вникать, – ответил Майкл.

Ему было трудно смотреть ей в глаза, но он был полон решимости сделать это, чтобы успокоиться внутренне, чтобы перестать испытывать боль… Или безумие? В общем, то, что он испытывал прямо сейчас.

– Но есть кое-что, что тебе необходимо понять, – сказала Роуан. – Я не собираюсь проявлять снисходительность или законопослушность с теми людьми, что убили Эрона. Я не намерена отчитываться перед кем бы то ни было в том, что я делаю. Даже перед тобой, Майкл.

Майкл засмеялся. Он заглянул в ее глаза, в холодные серые глаза. И подумал, это ли видели ее пациенты, когда смотрели на нее, перед тем как на них начинал действовать наркоз.

– Знаю, милая, – ответил он. – Когда мы туда доберемся, когда мы встретимся с Юрием, я хочу знать, вот и все, знать то, что знает он. Я хочу быть там с вами обоими. Я не претендую на то, чтобы обладать твоими способностями или твоей выдержкой. Но я хочу быть там.

Она кивнула.

– Кто знает, Роуан, – продолжил Майкл. – Может быть, ты найдешь для меня предназначение.

Гнев вырвался наружу. Было слишком поздно пытаться его скрыть. Майкл знал, что его лицо покраснело. И отвернулся от Роуан.

Когда она заговорила на этот раз, это был ее тайный голос, которым она говорила только с ним, ни с кем больше, и за последние месяцы он приобрел новую глубину чувств.

– Майкл, я люблю тебя. Но я знаю, что ты добрый человек. А я больше не добрая женщина.

– Роуан, ты же это не всерьез?

– О да, всерьез. Я была среди гоблинов, Майкл. Я принадлежала к внутреннему кругу.

– Но ты вернулась. – Он снова глядел на нее, пытаясь придавить готовые взорваться внутри чувства. – Ты снова Роуан, и ты здесь, и тебе есть ради чего жить, кроме мести.

Так оно и было, разве нет? Не Майкл пробудил ее ото сна. Смерть Эрона вернула Роуан всем им.

Если бы он не придумал еще что-нибудь, поскорее, он мог снова сорваться, ведь боль была так сильна, что не поддавалась его власти.

– Майкл, я люблю тебя, – повторила Роуан. – Я очень тебя люблю. И знаю, что ты страдал. Не думай, что я не знаю этого, Майкл.

Он кивнул. Он так много дал ей, но, возможно, он лгал им обоим.

– Но я не думаю, что ты знаешь, каково это – быть такой, как я. Я была там при рождении, я была матерью. Я была причиной, можешь сказать ты, была ключевым инструментом. И я заплатила за это. Я платила, платила и платила… И я теперь совсем не та, что прежде. Я люблю тебя, как любила всегда, моя любовь никогда не ставилась под вопрос. Но я уже не та и не могу быть той же самой. Я знала это, когда сидела там, в саду, не в состоянии ни ответить на твои вопросы, ни посмотреть на тебя, ни обнять. Я это знала. И все равно любила тебя и люблю теперь. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Майкл снова кивнул.

– Ты хочешь меня задеть, и я это знаю, – добавила Роуан.

– Нет, не задеть. Не это. Не причинить тебе боль, а только… а только… разорвать твою шелковую юбку или содрать с тебя этот жакет, так искусно сшитый, и заставить тебя понять, что я здесь, что я Майкл! Просто стыд, верно? И отвратительно, да? То, что я хочу обладать тобой единственно доступным мне способом, потому что ты оттолкнула меня, оставила меня, ты…

Майкл умолк. Такое и раньше иногда с ним случалось, именно в момент нарастания гнева, и он лишь беспомощно наблюдал за тем, что сам же делает и говорит. Он понимал пустоту гнева самого по себе и осознавал в этот момент с предельной ясностью, что не должен продолжать вот так, что если он не остановится, то ничего не достигнет, кроме собственного несчастья.

Он замер и почувствовал, как гнев угасает. Он почувствовал, как его тело постепенно расслабляется, и ощутил нечто вроде усталости. Он откинулся на спинку сиденья. А потом снова посмотрел на Роуан.

Она так и не отвернулась. Она не выглядела ни испуганной, ни грустной. Майкл пытался понять, не скучно ли ей в глубине души, не хочется ли ей, чтобы он остался дома, в безопасности, пока она будет задумывать следующие шаги, которые собиралась предпринять.

«Прогони эти мысли, мужчина, потому что, если ты этого не сделаешь, ты не сможешь снова любить ее, никогда».

А он любил Роуан. Все сомнения внезапно исчезли. Он любил ее силу, любил ее холодность. Так оно было в ее доме на Тайбуроне, когда они впервые соединились под голыми балками перекрытий, когда они говорили и говорили, совсем не предполагая, что теперь всю жизнь их будет тянуть друг к другу.

Майкл поднял руку и коснулся щеки Роуан, остро осознавая, что выражение ее лица не изменилось, что она так же полностью владеет собой, как и всегда.

– Я очень тебя люблю, – прошептал он.

– Знаю, – ответила Роуан.

Майкл тихонько засмеялся.

– Знаешь? – Он чувствовал, что улыбается, и это было приятно. Он снова рассмеялся, на этот раз беззвучно, и покачал головой. – Ты знаешь!

– Да, – сказала она с коротким кивком. – Я боюсь за тебя, всегда боялась. И не потому, что ты не силен или неумел и во многом не таков, каким должен быть. Я боюсь потому, что во мне есть сила, какой нет в тебе, и есть сила в тех, других… в тех наших врагах, что убили Эрона, – сила, которая приходит от полного отсутствия сомнений.

Роуан смахнула пылинку с облегающей юбки. Потом вздохнула, и этот тихий звук как будто заполнил автомобиль, так же как запах ее духов.

Роуан склонила голову, и ее волосы мягко упали вокруг лица. А когда она снова посмотрела на Майкла, ее брови показались ему необычайно длинными, а глаза – прекрасными и загадочными.

– Можешь называть это ведьмовской силой, если хочешь. Может быть, все и в самом деле так просто. Может быть, все дело в генах. Может быть, это физическая способность делать такое, чего не могут обычные люди.

– Тогда и у меня это есть, – сказал Майкл.

– Нет. Но возможно, по случайности у тебя тоже длинная спираль, – сказала она.

– По случайности? Черта с два! – воскликнул Майкл. – Он выбрал меня для тебя, Роуан. Лэшер это сделал. Много лет назад, когда я был ребенком и остановился перед воротами этого дома, он выбрал меня. Как ты думаешь, почему он это сделал? Уж наверное, он думал о том, что я буду хорошим человеком и разрушу его изношенную плоть, нет, не поэтому. А из-за колдовства во мне, Роуан. Мы происходим от одного и того же кельтского корня. Тебе это известно. Но я сын рабочего и потому не знаю своей семейной истории. Но мой род восходит к тем же началам, что и твой. К той же силе. И это крылось в моих руках, когда я мог прочесть будущее и прошлое людей, прикоснувшись к ним. Это проявилось, когда я услышал мелодию, которую напевал призрак специально для того, чтобы подтолкнуть меня к Моне.