Текст книги "Вторая мировая война"

В тот же вечер в Шато-де-Канже состоялось заседание Совета министров. Вейган, настаивавший на заключении перемирия, заявил, что коммунисты захватили власть в Париже, а их руководитель Морис Торез взял под контроль Елисейский дворец, что было просто бредом. Мандель тут же позвонил в столицу префекту полиции, и тот подтвердил, что это абсолютно не соответствует действительности. Хотя Вейгану таким образом и закрыли рот, маршал Петен достал из кармана документ и начал читать. Он не только настаивал на перемирии, но и не допускал мысли о том, что правительство уедет из страны. «Я останусь с французским народом, чтобы разделить с ним его боль и страдания». Петен, прервавший теперь свое обычное молчание, объявил о решении содействовать порабощению Франции. Рейно, имевшему поддержку достаточного числа министров и глав Палаты депутатов и Сената, все же не хватило смелости уволить его. Губительный компромисс был достигнут. На следующий день участники соглашения ждали ответа от президента Рузвельта, прежде чем принять окончательное решение о перемирии. Еще через день правительство уехало в Бордо, и начался последний акт трагедии.

Худшие опасения генерала Брука сбылись вскоре после того, как он приземлился в Шербуре. Вечером 13 июня он уже был в штабе Вейгана под Бриаром, но сам Вейган в это время находился на заседании Совета министров в Шато-де-Канже. Брук встретился с ним на следующий день. Вейгана заботил не столько крах армии, сколько то, что его военная карьера не завершилась на высокой ноте. Брук позвонил в Лондон и сообщил, что не согласен с полученным приказом оборонять Бретань силами Второго британского экспедиционного корпуса. Этот план вынашивали де Голль и Черчилль. Генерал Дилл сразу понял, что происходит. Он приостановил отправку во Францию подкреплений. Они с Бруком пришли к согласию о том, что все английские войска, остававшиеся на северо-западе Франции, должны быть отведены в порты Нормандии и Бретани для эвакуации.

Вернувшись в Лондон, Черчилль пришел в ужас от решения Брука. Брук целых полчаса раздраженно объяснял ему по телефону сложившуюся ситуацию. Премьер-министр настаивал на том, что Брук был направлен во Францию, чтобы дать французам почувствовать поддержку со стороны англичан. Брук ответил, что «невозможно заставить труп чувствовать, а французская армия в сущности мертва». Продолжать поддерживать Францию «означало просто бесцельно загубить хорошие войска». Брука рассердило предположение, что он «струсил», и он не отступил от своей точки зрения. В конце концов Черчилль признал, что другого выхода нет.

Немецкие войска все еще были озадачены такой готовностью большинства французских солдат сдаться. «Мы были первыми из тех, кто вступил в один из городов, – писал солдат 62-й пехотной дивизии. – Французские солдаты сидели в барах два дня, ожидая, когда их возьмут в плен. Вот так это было во Франции, и такой была знаменитая “великая нация”».

16 июня маршал Петен заявил, что он подаст в отставку, если правительство немедленно не попытается заключить перемирие. Его убедили дождаться ответа из Лондона. Полученный от президента Рузвельта ответ на отправленный ранее призыв Рейно был полон сочувствия, но не содержал никаких обещаний. Из Лондона генерал де Голль прочитал по телефону предложение, впервые выдвинутое Жаном Монне, которого позднее стали считать отцом идеи общеевропейского единства. В то время он отвечал за закупки вооружений. Великобритания и Франция, предлагал он, должны сформировать объединенное государство с единым военным министерством. Черчилля увлекал этот план, позволявший удержать Францию в войне, Рейно тоже был настроен оптимистично. Но едва он представил этот план на рассмотрение кабинета министров, у большинства план вызвал возмущение и негодование. Петен определил его как «брак с трупом», а другие опасались, что «вероломный Альбион» пытается поглотить их страну и колонии, переживающие момент крайней слабости.

Глубоко удрученный Рейно отправился к президенту Лебрену и вручил прошение об отставке. Он находился на грани нервного срыва. Лебрен пытался убедить его остаться, но Рейно утратил все надежды на возможность сопротивляться заключению перемирия. Он даже порекомендовал предложить маршалу Петену сформировать правительство для заключения перемирия. Лебрен, будучи на стороне Рейно, все же решил поступить так, как он предложил. В 23.00 Петен стал председателем нового Совета министров. Третья Республика была фактически мертва. Некоторые историки, приводя при этом определенные подтверждения, отстаивают тезис, что Третья республика погибла еще в результате внутреннего военного переворота, устроенного Петеном, Вейганом и адмиралом Дарланом, и успешно завершенным 11 июня в Бриаре. Роль Дарлана состояла в том, чтобы сделать невозможным использование французского флота для эвакуации правительства и войск в Северную Африку для продолжения войны.

В тот вечер де Голль вернулся в Бордо на самолете, предоставленном ему по распоряжению Черчилля. Прибыв туда, он обнаружил, что его патрон ушел в отставку, а сам он больше не входит в состав правительства. В любой момент он мог получить от Вейгана приказы, которым как офицер французской армии не имел права не подчиниться. Стараясь не выделяться, что было непросто при его росте и запоминающемся лице, он отправился к Рейно и заявил ему, что имеет намерение вернуться в Англию, чтобы продолжать там борьбу. Рейно выделил ему 100 тыс. франков из секретного фонда. Спирс пытался убедить Жоржа Манделя уехать с ними, но тот отказался. Будучи евреем, он не хотел выглядеть дезертиром, но при этом недооценил возрождавшийся в его стране антисемитизм. В конечном счете это стоило ему жизни.

Де Голль, его адъютант и Спирс вылетели с аэродрома, забитого выведенными из строя самолетами. Пока они через Нормандские острова летели в Лондон, Петен по радио сообщил французам новость об усилиях по заключению перемирия. Франция потеряла 92 тыс. человек убитыми и 200 тыс. ранеными. Почти два миллиона французов попали в плен. Французская армия, расколотая изнутри, частично из-за коммунистической пропаганды и пропаганды крайне правого крыла, подарила Германии легкую победу, не говоря уже о значительном количестве автотранспорта, который немцы через год использовали для нападения на Советский Союз.

В Великобритании люди буквально онемели от шока, вызванного новостью о капитуляции Франции. Правительство усугубило эти настроения, сообщив, что впредь в церквах не будут звонить в колокола, а исключением может стать лишь предупреждение о вторжении. В официальных брошюрах, которые почтальоны разносили по всем домам, жителей предупреждали, что в случае высадки немецкого десанта следует оставаться дома. Если люди побегут, создавая заторы на дорогах, летчики люфтваффе будут расстреливать их из пулеметов.

Генерал Брук спешил с эвакуацией еще оставшихся во Франции английских войск, и это было абсолютно необходимо, поскольку после заявления Петена они оказались в незавидной ситуации. К утру 17 июня из общего числа в 124 тыс. английских военных, еще находившихся во Франции, 57 тыс. смогли выбраться оттуда. Развернулась широкомасштабная морская операция, целью которой было вывезти максимально возможное количество еще остававшихся военнослужащих из Сен-Назера в Бретани. По имеющимся оценкам, в тот день пассажирский лайнер Lankastria, принадлежавший компании «Кунард» принял на борт более 6 тыс. английских военнослужащих и гражданских лиц. Немецкие самолеты потопили судно, и более 3500 его пассажиров считаются погибшими, включая многих находившихся в нижних помещениях судна. Эта катастрофа стала самой страшной трагедией на море в истории Великобритании. Несмотря на эту катастрофу, во время второй эвакуации в Англию возвратились еще 191 тыс. человек из союзных войск.

Черчилль тепло принял де Голля в Лондоне, стараясь не показать своего разочарования тем, что не прилетели ни Рейно, ни Мандель. 18 июня, на следующий день после своего прибытия, де Голль обратился к народу Франции по радио. Этому дню суждено будет войти в историю и запомниться надолго (по случайному совпадению он оказался еще и 125-й годовщиной битвы при Ватерлоо, хотя сам де Голль тогда этого не знал). Дафф Купер, министр информации и франкофил, столкнулся с тем, что министерство иностранных дел было категорически против выступления де Голля. Оно боялось спровоцировать администрацию Петена в тот момент, когда будущее французского флота было еще неясно. Но Купер, поддержанный Черчиллем и военным кабинетом, дал распоряжение Би-Би-Си выпустить передачу в эфир.

Для своего знаменитого обращения, хотя оно и было услышано тогда лишь очень немногими французами, де Голль воспользовался радио, чтобы «поднять флаг» свободных французов, то есть «Сражающейся Франции» – la France combattante. Не имея возможности выступить против администрации Петена напрямую, де Голль активно призвал к оружию, хотя в более поздней редакции этот призыв звучал так: «Франция проиграла битву! Но Франция не проиграла войну!»

Признав поражение Франции в новой, по форме ведения, войне – современной и механизированной, он предсказал, что промышленная мощь США круто повернет вал событий, становившихся мировой войной. Таким образом, он подсознательно отвергал мнение капитулянтов о том, что Великобритания потерпит поражение в течение трех недель и что Гитлер будет диктовать условия мира всей Европе.

Черчилль в «свой звездный час», в произнесенной им в тот же день речи в Палате общин, также упоминал, что США должны вступить в войну на стороне свободы. Битва за Францию действительно закончилась, а Битва за Британию должна была вот-вот начаться.

Глава 8
Oперация «Морской лев» и Битва за Британию
Июнь–ноябрь 1940 г.

18-го июня 1940 г. Гитлер встретился в Мюнхене с Муссолини и изложил ему условия перемирия с Францией. Он не хотел навязывать Франции жесткие условия, и поэтому Италии не будет позволено завладеть французским флотом или колониями, хотя Муссолини на это очень надеялся. Итальянцы даже не будут присутствовать на церемонии подписания перемирия. Тем временем Япония поторопилась воспользоваться поражением Франции. Правительство Токио предупредило Петена о необходимости немедленно прекратить военные поставки силам националистов в Китае через Индокитай. Вторжения во Французский Индокитай можно было ожидать в любой момент. Французский губернатор колонии поддался нажиму со стороны японцев и разрешил им разместить свои войска и авиацию в Тонкине.

21 июня подготовка к заключению перемирия была завершена. Гитлер, давно мечтавший о наступлении этого момента, приказал доставить из музея в Компьенский лес железнодорожный вагон маршала Фоша – тот самый, в котором представители Германии в 1918 г. подписали капитуляцию. Фюрер мечтал отомстить за унижение, не дававшее ему покоя многие годы. Устроившись в вагоне, Гитлер ожидал делегацию генерала Юнцера. Вместе с ним в вагоне находились Риббентроп, заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс, Геринг, Редер, Браухич и генерал-полковник Вильгельм Кейтель, начальник штаба Верховного главного командования вермахта. Офицер СС Отто Гюнше, адъютант Гитлера, взял с собой пистолет на тот случай, если кто-нибудь из делегатов-французов попытается напасть на Гитлера. Пока Кейтель зачитывал условия перемирия, Гитлер хранил молчание. Затем он ушел и позвонил Геббельсу. «Теперь позор смыт, – записал Геббельс в своем дневнике. – Ощущение, будто родился заново».

Юнцеру сообщили о том, что вермахт оккупирует северную половину Франции и Атлантическое побережье. Правительству маршала Петена оставят две пятых территории страны и разрешат держать армию численностью в 100 тыс. человек. Франция должна будет оплачивать расходы немцев на оккупацию, причем устанавливался фантастически выгодный курс рейхсмарки по отношению к французскому франку. Германия, однако, обязалась не претендовать на французский флот и колонии. Гитлер понимал, что именно от этих двух пунктов не откажутся даже Петен и Вейган. Он хотел оторвать Францию от Великобритании и иметь гарантию, что французский флот не будет передан бывшему союзнику. Он даже отверг настойчивые пожелания ВМС Германии завладеть французским флотом, чтобы «продолжить войну против Великобритании».

Генерал Юнцер, подписав условия перемирия по указанию Вейгана, чувствовал угрызения совести. Он якобы сказал, что «если в ближайшие три месяца Великобританию не поставят на колени, мы войдем в историю как величайшие преступники». Перемирие официально вступило в силу ранним утром 25 июня. Гитлер выступил с официальным заявлением, в котором объявил о «самой великой победе всех времен». В Германии было приказано на десять дней вывесить государственные флаги и в течение недели звонить в колокола. Затем, рано утром 28 июня, Гитлер совершил экскурсию по Парижу, в сопровождении скульптора Арно Брекера и архитекторов Альберта Шпеера и Германа Гизлера. По иронии судьбы, в его свите был и генерал-майор Ханс Шпайдель, которому спустя четыре года предстояло стать главным во Франции заговорщиком против Гитлера. Париж не произвел на Гитлера особого впечатления. Он предполагал, что планируемая им новая столица Великой Германии будет гораздо величественнее. Он вернулся в Германию, где разработал план своего триумфального въезда в Берлин и рассмотрел обращенный к Великобритании призыв принять условия мира, выдвигаемые Германией – этот призыв должен был утвердить рейхстаг.

Вместе с тем Гитлера беспокоил произошедший 28 июня захват Советским Союзом Бессарабии и Северной Буковины, принадлежавших Румынии. Амбиции Сталина в этом регионе угрожали дельте Дуная и месторождениям нефти в Плоешти, имевшим жизненно важное значение для Германии. Через три дня после этого события правительство Румынии отказалось от англо-французских гарантий по обеспечению ее границ и направило своих эмиссаров в Берлин. «Ось» должна была вот-вот приобрести еще одного союзника.

Черчилль, как и ранее, настроенный на продолжение борьбы, пришел к жесткому решению. Он, безусловно, жалел о телеграмме, направленной им Рузвельту 21 мая, в ней он поднимал вопрос о возможном поражении Великобритании и потере Королевского флота. В тот момент ему нужен был жест, который показал бы США и всему свободному миру его непреклонную готовность к сопротивлению. Поскольку вопрос французского флота, который мог попасть в руки Германии, волновал Черчилля больше всего, он решил раз и навсегда избавиться от этой проблемы. Он не получил ответа на свое послание, направленное новому французскому правительству, в котором настаивал на переходе французских военных кораблей в английские порты. Предыдущие заверения адмирала Дарлана уже не могли успокоить Черчилля, особенно учитывая то, что адмирал тайно присоединился к капитулянтам. Гарантии же Гитлера в рамках перемирия могли быть легко отброшены, как и все его прежние обещания. Французский флот был бы неоценим для немцев при вторжении в Великобританию, особенно после потерь, понесенных немецкими ВМС у берегов Норвегии. Вступление же в войну Италии представляло собой угрозу для господства Королевского флота на Средиземном море.

Нейтрализация очень сильных французских ВМС была, вне сомнений, задачей нереальной. «Вам поручается одна из самых неприятных и тяжелых задач, которые когда-либо приходилось решать английскому адмиралу, – писал Черчилль в секретном приказе адмиралу сэру Джеймсу Сомервиллу, когда его Соединение «Н» вышло в море из Гибралтара вечером 2 июля. Сомервилл, как и большинство английских морских офицеров, был категорически против того, чтобы применить силу по отношению к флоту союзников, с которым он тесно сотрудничал на основе взаимопонимания. Он обратился по спецсвязи в адмиралтейство за разъяснениями относительно операции «Катапульта» и получил в ответ весьма необычные указания. Французам предоставлялся выбор: они могли присоединиться к англичанам и продолжать войну против Германии и Италии, могли отплыть в любой порт, принадлежащий Британии, в любой порт Французской Вест-Индии (например, на Мартинику) или в США, либо затопить свои корабли в течение шести часов. Если же французы не примут ни одного из указанных вариантов, то адмирал, по «приказу Правительства Его Величества обязан применить силу в любой форме с целью не допустить, чтобы французские корабли попали в руки Германии или Италии».

Перед рассветом 3 июля англичане начали операцию. Французские военные корабли, находившиеся в портах южной Англии, были захвачены вооруженными абордажными командами, почти без людских потерь. В Александрии был использован более джентльменский подход: адмирал сэр Эндрю Каннингем блокировал французскую эскадру в гавани. Но во французской Северной Африке, в порту Мерс-эль-Кебир (неподалеку от Орана), где в былые времена находилась база берберских пиратов, разыгралась настоящая трагедия.

Британский эсминец Foxhound появился в районе порта на рассвете и, как только рассеялась утренняя дымка, представитель Сомервилла капитан Седрик Холланд подал сигнал о том, что он желает встретиться с французским командующим. Адмирал Марсель Жансуль, под командованием которого находились линкоры Strasbourg, Bretagne и Provence и небольшой отряд быстроходных эсминцев, отказался принять Холланда на своем флагмане Dunkerque. Холланд тогда предпринял безуспешную попытку провести переговоры через одного из хорошо знакомых ему офицеров-артиллеристов, служившего на Dunkerque. Жансуль твердо стоял на том, что корабли французских ВМС никогда не перейдут под контроль немцев или итальянцев. Если же англичане будут продолжать свои угрозы, его эскадра применит силу против силы. Поскольку Жансуль по-прежнему отказываться принять Холланда, тот переслал ему письменный ультиматум с изложением имеющихся вариантов. Возможность отплытия на Мартинику или в США, которая даже адмиралом Дарланом рассматривалась как приемлемый вариант, редко упоминается во французском изложении этого события, возможно, из-за того что Жансуль в своих сообщениях Дарлану об этом даже не упомянул.

День становился все жарче. Холланд не оставлял своих попыток, но Жансуль категорически отказывался уступать. В 15.00, когда истек срок ультиматума, Сомервилл приказал самолетам «сордфиш» с авианосца Ark Royal сбросить магнитные мины у входа в гавань. Он надеялся этим убедить Жансуля в том, что не блефует. Наконец, Жансуль согласился встретиться с Холландом лично, и срок ультиматума был продлен до 17.30. Французы старались выиграть время, но Сомервилл, крайне отрицательно относившийся к полученному им приказу, был согласен пойти на такой риск. Поднимаясь на борт Dunkerque, Холланд, несомненно, задумался о таком неудачном совпадении названий. Он не мог не отметить, что французские команды заняли места по боевому расписанию, а буксиры стояли наготове, чтобы отвести четыре линкора от пирсов.

Жансуль предупредил Холланда о том, что если англичане откроют огонь, то это будет «равносильно объявлению войны». Он затопит свои корабли лишь в том случае, если немцы попытаются захватить их. Но Сомервилл находился под давлением адмиралтейства, которое требовало быстро завершить дело: к Мерс-эль-Кебиру, как следовало из данных радиоперехвата, приближалась эскадра французских крейсеров с базы в порту Алжир. Английский адмирал отправил Жансулю сообщение, в котором настаивал на том, что в случае отказа немедленно принять один из вариантов, он будет вынужден, как и предупреждал, в 17.30 открыть огонь. Холланду пришлось срочно покинуть французский корабль. Сомервилл прождал еще почти полчаса сверх второго, продленного срока ультиматума – в надежде, что французы изменят свое решение.

В 17.54 линейный крейсер Hood и линкоры Valiant и Resolution открыли огонь из 15-дюймовых орудий главного калибра. Dunkerque и Provence получили серьезные повреждения, а Bretagne взорвалась и, опрокинувшись, затонула. Другие корабли по счастливой случайности не пострадали, но Сомервилл прекратил огонь, чтобы дать Жансулю еще один шанс. Он не увидел, что Strasbourg и два из трех эскадренных миноносцев, прячась в густом дыму, сумели выйти в открытое море. Когда самолет-разведчик оповестил английского адмирала об их уходе, он не поверил донесению, считая, что поставленные мины должны были не позволить кораблям выйти из порта. В конце концов Hood отправился в погоню, а с Ark Royal взлетели самолеты «сордфиш» и «скьюе», но были перехвачены французскими истребителями, взлетевшими с аэродрома в Оране. Тем временем на побережье Северной Африки быстро опускалась ночь.

Потери на борту получивших повреждения в Мерс-эль-Кебир кораблей, были очень велики, особенно среди тех, кто был заперт в машинных отделениях. Многие задохнулись от дыма. Французских моряки потеряли 1297 человек убитыми и 350 ранеными. Большинство погибших были с Bretagne. Королевские ВМС справедливо считали операцию «Катапульта» наиболее бесславной из всех, которые им когда-либо доводилось выполнять. Однако это сражение произвело необычайный эффект во всем мире, продемонстрировав, что Великобритания готова сражаться настолько беспощадно, насколько это потребуется. Рузвельт, в частности, был после этого уверен, что англичане не сдадутся. В Палате общин Черчилля приветствовали по той же причине, но не из ненависти к французам за их желание заключить перемирие.

Неистовая англофобия администрации Петена, шокировавшая американских дипломатов, превратилась после Мерс-эль-Кебира в крайнюю форму ненависти по отношению к англичанам. Но даже Петен и Вейган понимали, что объявление войны не принесет ничего хорошего. Они просто разорвали дипломатические отношения с Великобританией. Для Шарля де Голля это был, конечно, крайне трудный период. Очень немногие французские матросы и солдаты, оказавшиеся на английской территории, были готовы влиться в его зарождающуюся армию, в которой на тот момент насчитывалось всего несколько сот человек. Вместо этого большинство из них, испытывая тоску по родине, стремилось вернуться во Францию.

Гитлеру, который готовился с триумфом вернуться в Берлин, тоже пришлось задуматься над этими событиями. Он собирался предложить Англии «мир» сразу после своего возвращения, но теперь его стали одолевать сомнения.

Многие немцы, боявшиеся новой кровавой бани во Фландрии и Шампани, не могли прийти в себя от потрясающей победы. На этот раз они были уверены в том, что войне придет конец. Как и французские капитулянты, они думали, что Англия ни за что не выстоит в одиночку, а «партия мира» добьется смещения Черчилля. В субботу 6 июля юные особы в форме Союза немецких девушек, женского аналога гитлерюгенда, посыпали цветами всю дорогу от вокзала «Анхальтер Банхоф», куда прибывал поезд фюрера, до рейхсканцелярии. Огромные толпы народа стали собираться за шесть часов до его прибытия. Накал эмоций был необычайно высок, особенно после на удивление сдержанной реакции в Берлине на весть о взятии Парижа. Сейчас восторг немцев был куда больше, чем после присоединения Австрии. Даже противников режима захватил бурный прилив радости от победы. На этот раз он был еще сильнее от ненависти к Англии – единственному препятствию, оставшемуся на пути к установлению германской гегемонии над всей Европой.

Триумфу Гитлера в стиле римских императоров не хватало лишь пленных в цепях и рабов, которые шептали бы ему на ухо, что он все еще остается смертным. День его приезда был солнечным, это тоже казалось подтверждением чуда «погоды фюрера» по случаю знаменательных для Третьего рейха событий. Путь следования был заполнен «тысячами восторженных людей, кричавших и плакавших, доведенных до состояния исступления». Когда кортеж Гитлера из шестиколесных «мерседесов» достиг рейхсканцелярии, восторженные вопли представительниц Союза немецких девушек смешались с ревом толпы, призывавшей фюрера появиться на балконе.

Несколькими днями позже Гитлер принял решение. Обдумав все возможные варианты стратегии войны против Англии и обсудив с главнокомандующими видами вооруженных сил возможность вторжения, он издал «Директиву №16 о подготовке к операции по высадке в Англии». Первый такой план действий под названием Studie Nordwest был составлен еще в декабре предыдущего года. Однако и до того, как немецкий военно-морской флот понес серьезные потери в норвежской кампании, гросс-адмирал Редер настаивал на том, что вторжение можно предпринять лишь при условии полного господства люфтваффе в воздухе. Гальдер как представитель сухопутных войск считал, что вторжение должно быть крайним средством.

Перед немецким флотом стояла почти невыполнимая задача собрать достаточное количество судов для переброски через Ла-Манш первых 100 тыс. солдат и офицеров вместе с танками, автотранспортом и снаряжением. Приходилось также считаться с безусловным превосходством Королевских ВМС над немецкими. Верховное главное командование немецких вооруженных сил выделило в качестве армий вторжения Шестую, Девятую и Шестнадцатую армии, дислоцированные вдоль побережья Ла-Манша от Шербурского полуострова до Остенде. Затем эти силы были сокращены до двух армий – Девятой и Шестнадцатой, – которым предстояло высадиться в районе между Уэртингом и Фолкстоном.

Пререкания между различными видами вооруженных сил по поводу нерешенных проблем делали маловероятным проведение операции до начала осени с ее неустойчивой погодой. Единственным подразделением нацистской администрации, которое, судя по всему, всерьез воспринимало перспективу оккупации Великобритании, было РСХА (Главное управление имперской безопасности) Гиммлера, включавшее в себя гестапо и СД (Службу безопасности). Управление контрразведки, которым руководил Вальтер Шелленберг, представило необычайно подробные (и местами до смешного неточные) отчеты о Великобритании, вместе со «Специальным розыскным списком» на 2820 человек, которых гестапо намеревалось арестовать сразу после оккупации страны.

Гитлер был очень осторожен в отношении Англии по целому ряду других причин. Он опасался того, что в результате распада Британской империи ее колониями завладеют США, Япония и Советский Союз. Поэтому фюрер принял решение провести операцию «Морской лев» только в том случае, если люфтваффе Геринга, получившего к тому времени звание рейхсмаршала, сумеют поставить Британию на колени. В итоге в высших кругах нацистов оккупация Британии никогда не рассматривалась как первоочередная задача.

Но люфтваффе не были готовы к подобной роли. Геринг предположил, что после поражения Франции англичане будут сами обязательно искать мира. Его же воздушным армиям требовалось время на переоснащение. Потери немецкой авиации в странах Бенилюкса и Франции были намного выше, чем предполагалось. В общей сложности люфтваффе потеряли 1248 самолетов, в то время как потери Королевских ВВС составили 931 самолет. Больше времени, чем предполагалось, ушло и на то, чтобы перебросить в северную часть Франции эскадрильи немецких истребителей и бомбардировщиков. В течение первой половины июля люфтваффе просто сосредоточили свое внимание на судоходстве в Ла-Манше, устье Темзы и Северном море. Они называли это «Войной в канале». Атаки немецких пикирующих бомбардировщиков и быстроходных торпедных катеров «S-Boote» (которые англичане называли «E-boats») фактически закрыли Ла-Манш для английских транспортных судов.

19 июля Гитлер выступил с большой речью перед членами рейхстага и генералитетом на помпезной церемонии, проходившей в здании «Кролль-оперы». Поздравив своих генералов и «возликовав» по поводу военных успехов Германии, он перешел к Англии, заклеймил Черчилля как поджигателя войны и обратился с «призывом к здравому смыслу», который был тут же отвергнут британским правительством. Гитлер никак не мог понять, что позиция Черчилля, являвшая собой яркий пример непоколебимой решимости, теперь стала неуязвимой.

Раздражение Гитлера особенно усилилось после его триумфа в железнодорожном вагоне в Компьенском лесу и последовавшего за этим роста могущества Германии. Оккупация вермахтом северных и западных районов Франции предоставляла также и доступ к сырью Испании и военно-морским базам вдоль атлантического побережья. Эльзас, Лотарингия и Великое Герцогство Люксембургское, а также территория Эйпен-Мальмеди на востоке Бельгии вошли в состав рейха. Под контролем итальянцев находилась часть юго-восточной территории Франции, а остальная часть южной и центральной Франции – «свободная зона» – была оставлена «французскому государству» маршала Петена, правительство которого находилось в курортном городе Виши.

10 июля, через неделю после событий в Мерс-эль-Кебире, Национальное собрание Франции открыло свое заседание в Гран-казино города Виши. Оно проголосовало за предоставление маршалу Петену всех полномочий, при этом против высказались лишь восемьдесят из 649 депутатов. Третья республика прекратила свое существование. Новое французское государство – Etat Francais, – которое претендовало на то, чтобы воплощать такие традиционные ценности, как «труд, семья, отечество», символизировало на деле полную моральную и политическую деградацию, сутью которой стали ксенофобия и репрессии. Его деятели так никогда и не согласились признать, что своей политикой помогали нацистской Германии, ибо неоккупированная часть Франции проводила угодную нацистам политику.

Франции пришлось не только оплачивать свою собственную оккупацию, но и возместить Германии пятую часть расходов на ведение войны. Сильно завышенные цифры и несправедливый обменный курс рейхсмарки, установленный Берлином, не подлежали обсуждению. Это было огромным бонусом для оккупационной армии. «Теперь мы можем здесь столько всего купить на немецкие деньги, – писал один из солдат, – и все стоит буквально копейки. Мы разместились в большой деревне, но местные магазины уже почти совсем опустели». В Париже магазины были опустошены прежде всего стараниями немецких офицеров, находившихся в увольнении. Кроме того, нацистскому правительству удалось завладеть всеми запасами необходимого для военной промышленности сырья, а захваченные трофеи в виде оружия, автотранспорта и лошадей год спустя удовлетворили значительную часть потребностей вермахта при его нападении на Советский Союз.

Тем временем французская промышленность перестраивалась, чтобы служить нуждам завоевателей, а французское сельское хозяйство помогало немцам жить лучше, чем когда-либо со времен Первой мировой войны. Французам пришлось уменьшить ежедневное потребление мяса, жиров и сахара примерны до половины того, что получали немцы. Последние считали это справедливым возмездием за голодные годы, пережитые ими после Первой мировой войны. Французам же предлагали утешаться мыслью, что как только Англия примет предложенные ей условия, состояние всеобщего мира улучшит положение всех и каждого.