Текст книги "Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней"

Казалось естественным, что после такого обилия ошибок Черчилль и сам сочтет себя неподходящим для поста премьер-министра. Он знал свои слабости. Знал, что в этот период своей карьеры стал предметом анекдотов и радостью карикатуристов – нам, кому известно, что сделал этот человек, это может показаться удивительным. Но, принимая во внимание масштабы его ошибок, кажется совершенно невероятным – и психологически невыносимым – предположить обратное. Сомневаться в амбициях Черчилля не приходится: он мечтал стать премьером с раннего детства, чтобы завершить семейное повествование, оставшееся незаконченным после смерти его отца, Рэндольфа. Но он понимал, что не сумел справиться с прошлыми кризисами, а теперь цена становилась чрезвычайно высокой. Однако если сам он испытывал сомнения в себе (Черчилль часто называл лидерство решительной реализацией информированного представления), то у нас нет оснований соглашаться с ним, поскольку эти сомнения не парализовали его, а позволили учесть альтернативные точки зрения. Подобные сомнения можно считать жизненно важным фактором разумного процесса принятия решений.

Типичное представление об Уинстоне в то время хорошо сформулировал сэр Эдмунд Айронсайд, начальник генерального штаба. Свое двойственное отношение к этой фигуре он отразил в дневнике: «Естественно, что единственным человеком, способным стать преемником [Чемберлена], является Уинстон, но он слишком нестабилен, хотя обладает талантом и способен довести войну до конца»[24]24
  Colonel Roderick Macleod, DSO, MC, and Denis Kelly (eds.), The Ironside Diaries: 1937–1940 (Constable, London, 1962), p. 293.


[Закрыть].

Итак, хотя назначение на высший пост страны было еще под сомнением, Уинстон имел ценнейшее преимущество перед Галифаксом: у него был личный опыт военных действий. Он участвовал в англо-бурской войне и в Первой мировой, а также принимал участие в других кампаниях в качестве журналиста. Несмотря на все его промахи, этим он превосходил министра иностранных дел, который не имел представления ни о сражениях, ни даже о военной стратегии и всего месяц назад продемонстрировал полное невежество в военных вопросах: Робертс пишет, что, когда Галифакса спросили, «могла ли быть операция в Тронхейме более эффективной, чем в Нарвике, он был вынужден признать, что некомпетентен, чтобы ответить на подобный вопрос»[25]25
  Roberts, Holy Fox, p. 274.


[Закрыть].

Еще одним минусом Галифакса в глазах общественности была его приверженность политике умиротворения. Даже когда Гитлер продемонстрировал свою ненасытность, Галифакс продолжал твердить, что верит в мир – мир почти любой ценой.

Поразительно, что других серьезных претендентов на пост премьера в то время почти не было. Упала даже популярность Энтони Идена. В марте 1939 года Иден пользовался поддержкой 38 % британского населения: так показали результаты опроса общественного мнения по поводу кандидатуры будущего премьера[26]26
  D. R. Thorpe, Eden: The Life and Times of Anthony Eden, First Earl of Avon, 1897–1977 (Pimlico, London, 2004), p. 237.


[Закрыть]. Черчилль и Галифакс сумели собрать лишь по 7 %. Но Иден ушел с поста министра иностранных дел из-за несогласия с политикой умиротворения, проводимой Чемберленом. В правительстве он занял пост государственного секретаря по делам доминионов, и столь низкое положение практически исключило его из премьерской гонки.

Когда Галифакс устранился от борьбы, Черчилль – по манере, осанке и речи – стал казаться самым подходящим лидером нации.

Чтобы слегка упрочить свое положение, но при этом не казаться слишком навязчивым, Черчилль утром 9 мая встретился с ближайшими союзниками. Иден встретил его в Адмиралтействе. Пока Черчилль брился, он «пересказал мне [Идену] события прошлого вечера. Он считал, что Невилл не сможет сдержать лейбористов и придется формировать национальное правительство»[27]27
  The Rt Hon. The Earl of Avon, KG, PC, MC, The Eden Memoirs, vol. 2: The Reckoning (Cassell, London, 1965), p. 96.


[Закрыть].

Затем Черчилль встретился со старым другом, лордом Бивербруком, влиятельным газетным магнатом. Лорд Бивербрук пытался получить четкий ответ, кто же будет лидером. Черчилль снова не стал ничего скрывать и сказал: «Я буду служить при любом министре, способном вести войну»[28]28
  A. J. P. Taylor, Beaverbrook (Hamish Hamilton, London, 1972), p. 409.


[Закрыть].

В тот же день Черчилль обедал с Иденом и лордом – хранителем печати, сэром Кингли Вудом. Вуд дал понять, что поддержит первого лорда Адмиралтейства в премьерской гонке, и сказал, что «если его спросят, он должен твердо выразить свою готовность [стать преемником]». Как вспоминал Иден, он был «удивлен, обнаружив, что Кингсли Вуд рассказал о желании Чемберлена видеть своим преемником Галифакса. Чемберлен хотел, чтобы Черчилль с этим согласился. Вуд же посоветовал: „Не соглашайтесь и ничего не говорите“. Я был поражен тем, что Вуд говорил это: он всегда считался человеком Чемберлена. Но совет был хорош, и я поддержал его»[29]29
  Avon, Eden Memoirs, pp. 96–97.


[Закрыть]. Чемберлен принял решение об отставке. В тот же день он пригласил Галифакса и Черчилля на Даунинг-стрит в половине пятого.

Противоречивые рассказы об этой исторической встрече стали уже настоящей легендой. Мы знаем, что на встрече присутствовали Невилл Чемберлен, лорд Эдвард Галифакс, Уинстон Черчилль и глава фракции консерваторов Дэвид Маргессон. Премьер собрал их, чтобы сообщить о своем решении уйти в отставку и решить, кто возглавит страну после него. Сразу же после встречи Галифакс описал ее в своем дневнике. Он вспоминал, как Чемберлен подтвердил свое решение уйти, но не назвал предпочтительного преемника, сказал лишь, что «будет счастлив служить при любом из них»[30]30
  Lord Halifax, diary, p. 114.


[Закрыть]. Поскольку лидеры лейбористской партии, которые непременно должны были участвовать в любых переговорах по составу коалиционного правительства, вечером отправились в Борнмут на совещание, решение следовало принимать срочно.

Напряженность стала для Галифакса невыносимой. Он постоянно пишет о продолжающейся боли в желудке: его тело физически отвергало саму мысль о премьерстве[31]31
  Lord Halifax diary, p. 115.


[Закрыть]. Он не только думал о «качествах [Уинстона] в сравнении с собственными», но и постоянно возвращался к вопросу о том, каким будет его положение, если он согласится занять пост премьера: «Уинстон может стать министром обороны… а я [как пэр] не должен иметь доступа к Палате общин. В результате, лишившись обеих точек жизненно важного контакта, я быстро превращусь в более или менее почетного премьер-министра, живущего в тени, вдали от по-настоящему важных вопросов». За этой горькой оценкой ситуации следует весьма едкое мнение о «демонстрации достоинства и смирения» со стороны Черчилля: «Он сказал, что чувствует силу моих слов. В конце концов премьер-министр неохотно, а Уинстон с явно меньшей неохотой согласились с моей точкой зрения»[32]32
  Ibid.


[Закрыть]. Этот рассказ подтверждается дневниковой записью, сделанной в тот же день постоянным заместителем министра иностранных дел, правой рукой Галифакса, сэром Александром Кадоганом.

Рассказ об этих событиях самого Черчилля кажется наиболее ненадежным. В мемуарах «Надвигающаяся буря» он ошибочно пишет, что встреча состоялась на следующий день, 10 мая. С истинно черчиллевской живостью он описывает, что произошло после напряженного вопроса Чемберлена: «Понимаете ли вы, Уинстон, почему в такие дни пэр не должен быть премьер-министром?» Черчилль рассказывает: «Поскольку я продолжал молчать, последовала длительная пауза. Она, несомненно, показалась мне более долгой, чем двухминутное молчание во время празднования дня перемирия»[33]33
  Winston S. Churchill, The Second World War, vol. 1: The Gathering Storm (The Folio Society, London, 2000), pp. 522–523.


[Закрыть]. Уинстон хотел зафиксировать в истории, будто пауза стала такой неловкой, что лорду Галифаксу пришлось ее нарушить. Нервы его были на пределе. Он пространно объяснил, почему не может стать премьер-министром. А вот Дэвид Маргессон пишет, что молчание было нарушено практически сразу же, и Галифакс сказал, что Черчилль больше подходит на роль лидера нации во время войны.

Была пауза или нет, но участники встречи пришли к соглашению. Сэр Александр Кадоган записал в дневнике, что к этому моменту «глава фракции [Маргессон] и остальные считали, что Палата склоняется к его [Черчилля] кандидатуре. Если Н. Ч. [Чемберлен] остается [в кабинете], то он готов будет советами и суждениями сдерживать Уинстона»[34]34
  David Dilks (ed.), The Diaries of Sir Alexander Cadogan, O.M. (Cassell, London, 1971), 9 May 1940, p. 280; Roberts, Holy Fox, p. 000.


[Закрыть]. То есть они согласились выпустить льва из клетки. Когда переговоры закончились, Чемберлен встретился с лейбористами Клементом Эттли и Артуром Гринвудом – эта встреча состоялась в 18:15. Те подтвердили, что готовы пойти в национальное правительство, но лейбористская партия не хочет оказаться в подчинении у Чемберлена, поэтому им нужно проконсультироваться с руководством. На следующий день Эттли и Гринвуд отправились в Борнмут.

А тем временем Галифакс и Черчилль отдыхали в саду резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит за чаем. В мемуарах Черчилль вспоминал, что они не говорили «ни о чем особенном»[35]35
  Churchill, Gathering Storm, p. 522.


[Закрыть]. Затем он вернулся в Адмиралтейство, чтобы подготовиться к стоящей перед ним задаче. Вечером он ужинал с Энтони Иденом и рассказал ему о драматичных событиях дня, в частности, что он «надеялся, что НЧ [Чемберлен] останется, возглавит Палату общин и сохранит пост лидера партии»[36]36
  Avon, Eden Memoirs, p. 97.


[Закрыть]. Ожидалось, что Чемберлен сообщит о своей отставке королю на следующий день и посоветует ему назначить вместо него Черчилля. Интереснее всего было то, что Уинстон не только станет премьер-министром, но и займет только что созданный пост министра обороны.

Каким бы ни был исход долгих и напряженных переговоров 9 мая, одно можно сказать определенно: Уинстон Черчилль был способен вести войну. Час Черчилля пробил в самое подходящее время. Гитлер уже выстраивал свои танки на границах Голландии, Бельгии и Франции, готовясь к блицкригу. Перспективы рисовались ужасающие. В коридорах власти заговорили о том, что вскоре вся Европа падет к ногам нацистских орд.

Позже Черчилль вспоминал: «Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию… Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь»[37]37
  Churchill, Gathering Storm, pp. 525–526.


[Закрыть]. Судьба нации оказалась в его руках, и то, что он с ней сделал, просто поражает воображение.

2. Светский прожигатель жизни

Кем же был человек, которому предстояло провести Британию через один из тяжелейших военных конфликтов в истории?

Попытки «вскрыть» Уинстона Леонарда Спенсера-Черчилля – задача настолько сложная, что историографы потратили на него чернил больше, чем на любую другую историческую фигуру. Перед количеством книг о нем меркнут книги о Вашингтоне, Цезаре или Наполеоне, не говоря уже о коллективных попытках описания его главного врага, Адольфа Гитлера. И тому есть простое объяснение: редко когда появляется человек, который сделал так много и хорошего, и дурного и так кардинально изменил историю человечества. Черчилль многое успел за время своей долгой и непростой жизни, включая шестьдесят пять лет, предшествовавшие сюжету, который начался в Палате общин в те напряженные майские дни 1940 года.

Грандиозный оратор. Пьяница. Остроумец. Патриот. Империалист. Визионер. Конструктор танков. Неудачник. Фанфарон. Аристократ. Военнопленный. Герой войны. Военный преступник. Завоеватель. Предмет насмешек. Каменщик. Солдат. Художник. Политик. Безработный журналист. Писатель. Нобелевский лауреат. Список можно продолжать бесконечно, но каждое определение по отдельности не может описать этого человека. А всё вместе это элементы сложной головоломки, которую нужно собрать и получить одну впечатляющую картину.

С чего же нам начать, чтобы увидеть цельную фигуру, четкую и понятную, не искаженную мифами? Как нам рассмотреть этого человека с современной точки зрения, говоря на сегодняшнем психологическом языке?

Представьте себе такую картину: Уинстон сидит в кресле перед современным психиатром. К какой категории отнесет его специалист? Когда Черчилль расскажет о своих перепадах настроения, не поставят ли ему диагноз «биполярное расстройство» или «маниакальная депрессия» и не выпишут ли литий? А когда он признается во всех своих странностях, в эксцентричном нонконформизме, импульсивности, готовности идти на риск, любви к красным или зеленым бархатным комбинезонам, не скажет ли психиатр, что он пытается подавить детские травмы и чувство отверженности? Найдется ли психиатр, смелый настолько, чтобы сказать Уинстону Черчиллю, что у него серьезный, но излечимый комплекс нарцисса с театральной акцентуацией? Один лишь список того, что этот человек выпивал каждый день, по современным понятиям заставил бы нас отнести его к числу горьких пьяниц и настоящих алкоголиков.

Давайте же начнем с внешних факторов и постепенно будем продвигаться внутрь. Сначала рассмотрим силы, которые формировали его в ранние годы и сделали тем, кого мы знаем, – человеком, способным и на страх, и на абсолютную уверенность, на сомнения в себе и на полную убежденность, на стыд и на высочайшую самооценку, на бульдожью хватку и на безумную нерешительность.

В первую очередь Уинстон – человек викторианской эпохи. Первые двадцать семь лет его жизни прошли при великой королеве, когда империя находилась на взлете. Взгляды Черчилля на мир формировались в то время, когда Британия безоговорочно господствовала во всем мире.

Он аристократ. Черчилль родился 30 ноября 1874 года во дворце Бленхейм, в Оксфордшире. Он был первым ребенком лорда Рэндольфа Черчилля, сына 7-го герцога Мальборо, и его супруги, леди Рэндольф Черчилль (урожденной Дженни Джером). Родился Уинстон на два месяца раньше срока, но, несомненно, был зачат на супружеской постели.

С Дженни Рэндольфа познакомил принц Уэльский, впоследствии король Эдуард VII. Они встретились на регате Коувз на острове Уайт в августе 1893 года. В книге «Мои ранние годы» Уинстон пишет, что Рэндольф «влюбился в нее с первого взгляда»[38]38
  Winston S. Churchill, My Early Life (Eland, London, 2000), предисловие автора.


[Закрыть] и обручение состоялось через три дня после знакомства. Поженились они в британском посольстве в Париже 15 апреля 1874 года. Церемония была скромной. Прошло только два месяца с того дня, когда жених впервые получил место в Палате общин от консервативной партии. Ему было всего двадцать пять лет.

Дженни было двадцать, когда родился Уинстон. В отношении к воспитанию детей она исповедовала типичный для викторианского высшего класса подход. Уинстон и его младший брат Джек были полностью доверены их преданной няне, миссис Элизабет Эверест, которую Уинстон нежно любил (а она всегда называла его Уинни). Дженни была настоящей молодой светской львицей. Она родилась в семье богатого американского магната, которого называли королем Уолл-стрит, и совершенно не собиралась прерывать жизнь, полную вечеринок, путешествий и любовных романов, чтобы воспитывать детей. Позже Уинстон писал: «И таким же блеском она была отмечена в моих детских глазах. Она светила мне, как вечерняя звезда. Я нежно любил ее – правда, издали»[39]39
  Ibid., p. 13.


[Закрыть].

Еще хуже было положение с отцом. Уинстон боготворил его, но жизнь лорда Рэндольфа была целиком посвящена политической карьере. Известный биограф Черчилля, Рой Дженкинс, отмечал, что «величайшая ирония судьбы заключена в том, что сейчас, спустя более века после его смерти, его помнят именно как отца»[40]40
  Roy Jenkins, Churchill: A Biography, (Macmillan, London, 2001), p. 10.


[Закрыть]. Рэндольф был прекрасным оратором, ярым сторонником прогрессивного консерватизма, уважаемым министром финансов и лидером Палаты общин. Однако стремительный взлет нового представителя партии тори продлился недолго. Звезда его закатилась. Проведя менее года в кабинете министров, 20 декабря 1886 года Рэндольф ушел в отставку из-за проблем в казначействе. Он остался членом парламента, но у него давно были проблемы со здоровьем, и состояние его быстро ухудшалось.

По-видимому, Рэндольф страдал сифилисом. Мы не знаем точно, когда и как он заразился, но, скорее всего, это произошло уже в 1875 году. За двадцать лет до преждевременной смерти, в возрасте сорока пяти лет, он ощутил стремительное ухудшение ментальных способностей, вызванных dementia paralytica – паралитическим слабоумием. У отца и сына просто не было возможности сблизиться и понять друг друга – и это страшно мучило Уинстона до конца его жизни. В «Моих ранних годах» он писал: «Отец умер ранним утром 24 января. Вызванный из соседнего дома, где я ночевал, я бежал через темную, занесенную снегом Гросвенор-сквер. Он легко умер. Сознание у него еще раньше помрачилось. Оборвались мечты стать ему товарищем… Оставалось только продолжать его дело и охранять его память»[41]41
  Churchill, My Early Life, p. 70.


[Закрыть].

В возрасте семи лет Уинстона, как и многих мальчиков его положения в то время, отправили в интернат. Там он ощущал себя несчастным. «Я так славно чувствовал себя в детской, со своими игрушками… А теперь будут только уроки»[42]42
  Ibid., pp. 17–18.


[Закрыть]. Телесные наказания учеников были весьма распространены, и избалованный мальчик, читавший «Остров сокровищ» и другие книги, которые были ему еще не по возрасту, частенько им подвергался. Поучившись в разных интернатах Англии, в апреле 1888 года Уинстон поступил в престижный колледж Харроу. С XVIII века Черчилли учились в другой знаменитой школе для мальчиков, Итоне. Но Харроу был расположен на холме, и воздух в той местности был исключительным. Семья сочла, что для слабого здоровьем Уинстона это будет полезнее.

Уинстон не был лучшим учеником, поэтому оказался в низшей группе низшего класса. Он терпеть не мог латынь, но проявил склонность к английскому и истории – и в будущем эти предметы ему очень пригодились. Своего учителя, мистера Сомервелла, он называл «прекраснейшим человеком, которому я многим обязан». Этот замечательный учитель «был поставлен учить слабоумных самому презренному делу, а именно писать по-английски»[43]43
  Ibid., p. 24.


[Закрыть]. Слова, предложения, структуры и грамматика намертво отпечатались в уме Уинстона и остались с ним на всю жизнь.

В Харроу Уинстон открыл и другие занятия, которые ему нравились и в которых он преуспевал. Он участвовал в соревнованиях по фехтованию, получал призы за выученные наизусть стихи, опубликовал несколько статей в школьной газете. Он был страшным весельчаком и любил подшучивать над другими мальчиками и разыгрывать их. Однажды он толкнул юного Лео Эмери (мы с ним уже встречались в первой главе) в школьный бассейн, решив по его маленькому росту, что тот младше его. В действительности же Лео Эмери учился в шестом классе. Черчилль «извинился, сказав: „Извини, я думал, ты из четвертого класса. Ты такой маленький“. Он [Эмери] не удовлетворился этим, и я с воодушевлением прибавил: „Мой отец тоже маленький, а он великий человек“»[44]44
  Ibid., p. 26.


[Закрыть]. Черчилль и Эмери остались друзьями и вместе строили свою политическую карьеру.

По окончании учебы Черчилль решил стать военным и начал готовиться к вступительным экзаменам в Королевскую военную академию в Сандхерсте. Первая попытка в июле 1892 года прошла неудачно: он набрал лишь 5100 баллов, тогда как минимальное количество составляло 6457. Пришлось сделать еще две попытки. Лишь в августе 1893 года он поступил в академию. Но психическое состояние Рэндольфа Черчилля стремительно ухудшалось, и вместо теплых поздравлений восемнадцатилетний Уинстон получил суровый выговор. Стоит процитировать это письмо, чтобы показать, как отец использовал свой писательский талант, чтобы избавиться от сына – и избавиться навсегда:

9 августа 1893 года

Мой дорогой Уинстон,

я крайне удивлен твоими восторгами по поводу зачисления в списки Сандхерста. Существует два способа сдать экзамен – похвальный и совершенно обратный. К сожалению, ты выбрал второй способ и, похоже, весьма доволен своим успехом…

С теми преимуществами, что у тебя были, с теми способностями, которыми, как, по глупости, считаешь ты сам и некоторые твои родственники, ты обладаешь, с теми усилиями, что были приложены, чтобы сделать твою жизнь легкой и комфортной, а твою работу – не утомительной и не отвратительной, твой лучший результат – это всего лишь второй и третий класс, которые открывают тебе дорогу только в кавалерийский полк… Теперь тебе самому предстоит разбираться со своими делами. Не думай, что я собираюсь докучать тебе длинными письмами после каждой глупости и неудачи, которые ты совершишь и переживешь. Я не буду больше писать об этом, и тебе не стоит отвечать на эту часть моего письма [sic!], потому что я более не придаю ни малейшего значения тому, что ты можешь сказать о своих достижениях и действиях. Пусть эта мысль неизгладимо впечатается в твой разум: если твое поведение и действия в Сандхерсте будут такими же, как в других заведениях… неряшливый, безалаберный шалопай… то я более не несу ответственности за тебя. Я предоставлю тебе жить самостоятельно, обеспечивая лишь минимальную помощь, необходимую для ведения достойной жизни. Ибо я уверен, что, если ты не перестанешь вести пустую, бессмысленную, не приносящую дохода жизнь, какую ты вел в школьные годы и последующие месяцы, то превратишься в светского прожигателя жизни, какие сотнями выходят из частных школ, и будешь влачить жалкое, несчастное и пустое существование. Если ты этого желаешь, то тебе придется во всех твоих несчастьях винить лишь самого себя. Твоя совесть позволит тебе припомнить и перечислить все усилия, которые были приложены, чтобы предоставить тебе наилучшие возможности, какие только может получить человек твоего положения, а потом осознать, как ты пренебрег всем этим.

Надеюсь, ко времени путешествия ты будешь чувствовать себя лучше. Обратись к капитану Джеймсу, чтобы он сообщил, что тебе понадобится в Сандхерсте. Мать шлет тебе свою любовь.

Твой любящий отец,

Рэндольф С. Ч.[45]45
  Randolph S. Churchill (ed.), The Churchill Documents, vol. 1: Youth 1874–1896 (Heinemann, London, 1967), pp. 390–391.


[Закрыть]

Легко представить, какое губительное воздействие оказало это письмо на молодого человека, отчаянно стремящегося заслужить одобрение отца. Тем не менее в Сандхерсте «светский прожигатель жизни» учился неплохо. За месяц до смерти лорда Рэндольфа Уинстон окончил академию, заняв почетное восьмое место среди ста пятидесяти выпускников. Хотя начало обучения в школе было весьма посредственным, завершил образование Черчилль очень достойно. Позже он писал: «Я всей душой за частные школы, но сам не хочу туда снова возвращаться»[46]46
  Churchill, My Early Life, p. 47.


[Закрыть].

В марте 1895 года Уинстон вступил в Четвертый ее королевского величества гусарский полк младшим лейтенантом. Полугодовой подготовительный курс для новобранцев был весьма интенсивным. Черчилль писал, что «строгостью муштры 4-й гусарский превосходил все, что мне довелось испытать в армейской вольтижировке»[47]47
  Ibid., p. 71.


[Закрыть]. Несмотря на это, он быстро включился в военную жизнь и с радостью принял новообретенную свободу. Он вступил в лондонский клуб джентльменов, памятуя о перспективах политической карьеры, бывал на светских раутах и балах, играл в поло, участвовал в скачках кавалерийской бригады, но все же очень серьезно относился к военной подготовке.

В 1895 году умер отец Уинстона. А 2 июля он получил телеграмму с еще более печальными известиями. Его бывшая няня, миссис Эверест, была смертельно больна. Уинстон помчался в Северный Лондон, чтобы навестить ее. В дом он вошел промокшим до костей: по дороге попал под сильный дождь. В «Моих ранних годах» Черчилль вспоминал: «Она осознавала серьезность своего положения, но тревожилась только обо мне… Моя куртка насквозь вымокла. Ощупав ее, она забеспокоилась, что я схвачу простуду. Куртку сняли, хорошо просушили, только тогда она успокоилась… Я отправился в город найти хорошего специалиста, ее смотрели сразу два врача – перитонит. На последнем поезде мне надо было возвращаться в Олдершот, чтобы не опоздать на ранний утренний смотр. Сразу после него я поспешил к ее постели. Она еще узнавала меня, но постепенно сознание гасло. Умерла она очень легко. Она прожила такую чистую, исполненную любви жизнь, служа другим людям, так проста была ее вера, что ее не мучили страхи… Все мои прожитые двадцать лет она оставалась самым дорогим и самым близким моим другом»[48]48
  Ibid., p. 80.


[Закрыть].

У миссис Эверест не было собственных детей, но она мирно скончалась на руках молодого человека, которого воспитывала. Уинстон взял на себя заботу о похоронах, купил множество цветов и венков. Он же оплатил ежегодную доставку цветов на ее могилу и заказал памятник с надписью: «В память об Элизабет Анне Эверест, скончавшейся 3 июля 1895 года в возрасте 62 лет. От Уинстона Спенсера Черчилля и Джека Спенсера Черчилля». Уинстон всегда был очень эмоциональным человеком и не стеснялся проявлять чувства на людях. Бесчисленные истории о том, как он открыто плакал, рассказывали не только близкие друзья, но и политики и солдаты, с которыми он служил. Не следует недооценивать эмоциональный груз, возложенный на чувствительного ребенка родителями. Если бы не любовь верной миссис Эверест, он мог бы вырасти совершенно другим человеком, и его будущее тоже стало бы совершенно другим.

Потеря двух самых важных людей в жизни Уинстона за такой короткий срок стала для него тяжелым ударом. Но в этом было и что-то хорошее: улучшились отношения с матерью. Они стали постоянно переписываться. Мать поддерживала интерес сына к политике, и он начал перечитывать политические речи отца. В его письмах к леди Рэндольф мы находим массу высказываний о различных политических партиях, лидерах и правительстве.

Уинстон стремился сделать карьеру. Не оставляя военной службы, он писал: «К завершающему десятилетию викторианской эры Империя уже столько времени вкушала прелести мирной жизни, что британская армия оскудела медалями и всем, что стояло за ними: опытами, подвигами… В кругах, где мне теперь приходилось вращаться, все просто бредили войной»[49]49
  Ibid., p. 83.


[Закрыть].

Желание войны было удовлетворено даже слишком быстро – и слишком жестоко. Но пока ужасная война не разгорелась прямо у их ног, в окопах Европы, Уинстон и другие молодые офицеры жаждали действий.

Когда летняя подготовка закончилась, Черчилль получил пятимесячный отпуск, но, в силу своей расточительности (эта привычка сложилась у него еще в молодости), не захотел вернуться к традиционным занятиям викторианских джентльменов: охоте и дорогой лондонской жизни. Ему нужно было новое приключение. Изучив земной шар, он выбрал Кубинскую войну за независимость от Испании. Война эта началась в первые месяцы 1895 года. Детские фантазии «о чувствах, которые должен испытывать человек, впервые попавший под обстрел», наконец-то могли реализоваться. «Свист пуль и игра со смертью кружили мою юную голову обещанием небывалого, до замирания сердца, переживания»[50]50
  Ibid., p. 84.


[Закрыть]. Уверенный в своих военных навыках, он поделился этим планом с Реджинальдом Барнсом, офицером 4-го гусарского полка, и они вместе стали собираться на Кубу, чтобы предложить свои услуги испанцам.

Чтобы не поиздержаться в дороге, Уинстон связался с редакцией газеты Daily Graphic, куда когда-то писал его отец, и договорился о том, что регулярно будет присылать статьи с театра военных действий – за солидное вознаграждение за каждую статью.

Уинстон и Реджинальд отплыли на Кубу в конце октября, за несколько недель до двадцать первого дня рождения Уинстона. Они на неделю задержались в Нью-Йорке, а оттуда поездом отправились в Ки-Уэст, а потом на Кубу. Когда корабль приблизился к острову, возбуждение Уинстона достигло предела: «Когда в неясном свете занимавшегося дня я увидел, как поднимаются и прорисовываются на фоне темно-синего горизонта берега Кубы, мне почудилось, что я плыву с капитаном Сильвером и впервые вижу Остров сокровищ»[51]51
  Ibid., p. 85.


[Закрыть]. В газету Черчилль прислал пять статей. В них он реализовал навыки, которым мистер Сомервелл обучил его в Харроу, описав мальчишеский восторг от свистящих вокруг пуль и партизанской войны. Проведя месяц на Кубе, Уинстон отправился домой с искренней любовью к журналистике… и кубинскими сигарами в таком количестве, какое только сумел увезти.

В Англии Черчилль поселился у матери и постарался обеспечить себе еще два заказа – описание конфликтов в Южной Африке и Египте. Нужно было успеть до сентября: в сентябре 4-й гусарский полк отправлялся в Индию. Из этих планов ничего не вышло, и большую часть следующих шести месяцев Уинстон провел, играя в поло, посещая светские рауты и наслаждаясь «развлечениями лондонского Сезона»[52]52
  Ibid., p. 96.


[Закрыть]. 11 сентября Уинстон, Реджинальд Барнс и 1200 их сослуживцев отправились в Индию, эту «жемчужину в короне» Британской империи. В Бомбей они прибыли в начале октября.

Полк их базировался в южном городе Бангалоре. Уинстон быстро привык к новой жизни. Ему нравился мягкий климат Бангалора, он восхищался красотой этой страны и испытывал гордость за ту «огромнейшую работу, какую Британия совершала в Индии, ее высочайшее призвание управлять этим простейшим и отзывчивым народом – к его и нашей пользе»[53]53
  Ibid., p. 110.


[Закрыть]. Эти взгляды Черчилль сохранил на протяжении всей своей политической карьеры, из-за чего и разошелся со своими будущими коллегами-консерваторами, когда встал вопрос о независимости драгоценной колонии.

За время пребывания в Индии Уинстон очень остро осознал всю слабость своего интеллекта и решил продолжить образование. Он «решил осваивать историю, философию, экономику и подобные им науки»[54]54
  Ibid., p. 117.


[Закрыть]. Он попросил мать прислать «книги по этим отраслям, и она живо откликнулась: каждый месяц почта доставляла мне посылку с основополагающими, на мой взгляд, трудами». В «Моих ранних годах» Черчилль описывал, как «на всех парусах пустился в упоительное романтическое плавание при крепком ветре»[55]55
  Ibid., p. 118.


[Закрыть].

С ноября 1896 по май 1897 года он каждый день по четыре-пять часов изучал тома по истории, философии, читал стихи, очерки, биографии и классические книги: «Историю упадка и крушения Римской империи» Гиббона; «Историю Англии» Маколея, «Республику» Платона, труды Сократа, «Политику» Аристотеля, книги Шопенгауэра о пессимизме, Мальтуса о народонаселении, «О происхождении видов» Дарвина… Он читал абсолютно все – даже двадцатисемитомное издание британских парламентских дебатов и законодательных актов. Это был настоящий марафон самообразования – сознательная подготовка к великой роли, которую Уинстон уже предчувствовал. Он готовился стать лидером, мудрым лидером, имеющим в своем багаже идеи величайших умов человечества, знающим все о людях и их страданиях. Чтобы стать влиятельным, человек должен быть готов подвергнуться влиянию.

Эта жажда знаний вкупе с открытым, пытливым разумом привела Уинстона к теме религии. Он прочел «книги, бросавшие вызов религиозному воспитанию, полученному мной в Харроу»[56]56
  Ibid., p. 121.


[Закрыть]. Теплыми индийскими вечерами офицеры вели долгие беседы о реинкарнации и иных мирах: к этому их подталкивало знакомство с многочисленными индийскими верованиями.

Была весна 1897 года. После двух лет, проведенных в Индии, Уинстона охватило беспокойство. В письмах к матери он постоянно упоминает о возможности стать членом парламента. Он вернулся в Лондон – и к мыслям о политике. Черчилль обратился в консервативную партию с просьбой об организации нескольких небольших выступлений. 26 июня двадцатидвухлетний Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль наконец-то пошел по стопам отца. Он много лет мечтал об этом. В этот день он произнес свою первую политическую речь.

Встретили его благожелательно, но как только он закончил выступать, ему пришлось вернуться в Индию, где возник конфликт между афганцами-патанами и британской и индийской армией. Уинстон получил заказы от Daily Telegraph и Pioneer на ряд статей и с удовольствием выполнил эту работу.